Сказание двенадцатое

 Сейчас невозможно сказать точно, почему Арвис всё это время так и не побывал ни разу в сожженной долине старого Дома Лау. Он обещал, он клялся на поле смерти, на пепелище Дома. Это был его долг. Это было его дело — важное, нужное, необходимое. Обязательное! Но не отложное откладывается, необходимое — обходится, становится не первоочередным. Покосившееся надгробие, которое нужно поправить или письмо тем, кто ещё не умер. Пока.

И всё это откладывается за повседневной суетой, пока наконец, однажды человек не убеждается, что он опоздал.

Чисто человеческая черта, которая Арвису была, к сожалению, присуща и от которой он не успел избавиться за свой ещё не долгий век.

Волею обстоятельств он оказался в другом месте — в ксадонском княжестве Айреда-Ир. Он приехал туда один и не собирался задерживаться надолго. Принимал его князь Ветсхест. Всё тот же Ветсхест, непримиримый и упрямый, хотя и с посеребрёнными висками. Он помнил и ненавидел Мельтиафа Мэджиса, едва не погубившего его страну. Но в отличие от Арвиса, ксадонец был уверен в гибели мага, был уверен в своей правоте и в том, что все ужасы и потери остались в его героической молодости.

Взрослыми стали его сыновья и сами искали себе подвигов и славы. Несколько красивых морщин, делавших лицо ксадонского вождя ещё более выразительным и суровым, позволяли ему с высока смотреть на вечную молодость эльфа. Может, в чём-то это было и так: среди своих ксадонцев Ветсхест значил гораздо больше, чем Арвис в Доме Лау. Вдобавок ко всему, Ветсхест не мог забыть что при самой первой их встрече Арвис был ещё совсем юным, а Ветсхест — уже воином.

Так или иначе, ксадонский князь сохранил некоторый покровительственный тон и теперь. На прощание, дав гостю пышный обед, он приберёг для этого момента самую главную достопримечательность — живого дракона.

— Увидеть его можно прямо из соседнего зала. Там, в полу прорублено окно с подземелье.

Гость и хозяин в сопровождении слуг отправились смотреть на чудовище. По пути Ветсхест сам заговорил о драконе.

— Я добыл его случайно. Он грабил одну деревеньку, что оказалась на моём пути. Жители умоляли меня вступиться. После жаркого боя мне удалось победить чудовище. Оно было у моих ног, но я решил оставить ему жизнь. Он стал совершенно безопасен, когда я пронзил ему язык копьём. Мне удалось связать эту мерзкую тварь и доставить её во дворец.

Арвису, которому волей-неволей приходилось сталкиваться с драконами, рассказ князя показался малоправдоподобным. Он представлял, что значит биться с драконом один на один, он помнил бой с Галтаганом и знал силу Гета. Но драконы тоже бывают разные. Может дракон Ветсхеста маленький и огнём не дышит.

По-видимому, недоверие отразилось на лице Арвиса.

— Это огромный и очень опасный дракон! — заверил его князь. — Он прикован к стенам цепями, а в язык его вдето кольцо: иначе его нельзя удержать. Наверное, он был погибелью не одного витязя. Жители селения рассказывали что он таскал с собой повсюду красивый, богато украшенный плащ — вероятно, всё, что осталось от какого-то несчастного воина, сгинувшего в пасти чудовища. Дракон действительно не расставался с плащом и приволок его даже сюда, ты сможешь его увидеть. Правда плащ теперь больше напоминает лохмотья. Кормит зверя один только воин. Больше никому не разрешено входить к дракону — это слишком опасно. Но представь себе, странная особенность: дракон совсем не ест мяса!

Дальше Арвис не слушал. Он спешил увидеть дракона.

В соседнем зале был разобран пол, а отверстие в перекрытии огорожено решеткой, чей узор составлен из извивающихся змеи и драконов всех видов. Арвис заглянул внутрь, но в темноте нечего не было видно.

— Сейчас вниз принесут факелы, — объяснил Ветсхест. Страж, что следил за драконом, открыл дверь в подземелье и укрепил в стене два факела. Арвис склонился над решёткой вглядываясь в неясный силуэт зверя, ошейник, цепи. Но ничего определённого понять было нельзя.

Что это: совпадение или насмешка? Неядение мяса, плащ, да и вообще этот нелепый «жаркий бой», который описывает ксадонец?

Окликнуть? Но даже если это Гет, услышит ли в глубине, узнает ли его голос, отражённый стенами и арками? Лучше не голос, а запах, Арвис расстегнул пояс, единственное, что оказалось под рукой и, будто невзначай, сбросил его в пролом.

— Ай! — воскликнул князь. — Ваш пояс! Ничего, страж сейчас принесёт его вам.

Пояс упал перед мордой чудовища, как и рассчитывал Арвис. Дракон дрогнул, рванулся к нему так, что натянулись и задрожали цепи. Потом он вытянул голову вверх так высоко, как только позволяли цепи и застыл, стараясь вытянуть морду ещё выше, словно хотел разглядеть, нет, не разглядеть — ведь он был слеп — вынюхать то, что там наверху.

Неужели это он? Сожженный и оживший. Погребённый и вновь опущенный под землю в каменный мешок.

«Гет!» — но Арвис не крикнул, а только увидел это слово, это имя.

— Что это с моим драконом? — удивился князь.

— Пожалуй, я сам спущусь за поясом, — отозвался Арвис.

— Нет-нет, что вы! Я уважаю ваше бесстрашие и отвагу, но поверьте, это совсем ни к чему. Стражник принесёт ваш пояс.

— Простите, князь, но позвольте мне самому сделать это! — Арвис не слушал возражений Ветсхеста побежал к лестнице, что вела в подземелье.

Князь Ветсхест был в некоторой степени озабочен угрожающим ему международным конфликтом. Вдруг король Лаулиссиан обвинит его в том, что он скармливает эльфийских витязей своему дракону. Князь послал людей вслед за Арвисом, но те не успели его догнать: то ли витязь был слишком проворен, то ли догонявшие его не слишком спешили попасть в подземелье дракона.

Арвис распахнул тяжёлую дверь и прикованный в стене огромный монстр предстал перед ним. Морду его избороздили рубцы от ожогов, расплавившиеся когда-то роговые щитки потеряли свою форму и являли теперь непонятное нагромождение. Дракон был ещё громаднее и ещё мощнее, чем раньше.

— Гет, это ты? — тихо спросил Арвис.

В ответ дракон раскрыл пасть, но тяжёлое кольцо в языке только лязгнуло о зубы. Гет вытянулся к Арвису, цепи напряглись. Арвис подошёл к нему и положил руку на изуродованную морду. Сверху донёсся вскрик князя. Гет ткнулся в пол носом и из щелей между наплывшими роговыми наростами потекли слёзы на пол и на сапоги Арвиса.

— Подожди немного, я заберу тебя.

Арвис вышел и спешно поднялся по лестнице. Ветсхест уже бежал ему навстречу.

— Ну зачем вы так!..

— Князь! — перебил его Арвис. — Умоляю вас, отдайте мне этого дракона.

Князь растерялся. Он не предполагал, что дело примет такой оборот. Его трофей, его дракон!..

— Нет, он представляет опасность для людей. Я не могу.

— Что вы говорите! Какую опасность? Это мой дракон и он всю свою жизнь служил мне и королю Лаулиссиану. Я потерял его в последней битве.

— Нет, вы не представляете себе, чего просите! Я с таким трудом победил его!

— Князь, — Арвис понизил голос. — Он сам сдался вам. Он ослеп и не мог добывать себе еду. Согласитесь, одному человеку его не победить, даже такому доблестному, как вы, князь.

— Но!.. — князя задело это заявление.

— Князь, уступите!

— Это не возможно!

— Очень даже возможно! Гет, иди сюда!

Гет всё это время сидел, пытаясь вслушиваться в то, что происходит там, наверху, хотя вряд ли слова долетали до дна подземелья. Теперь, услышав зов своего господина, он прянул вправо — натянулась и лопнула левая цепь, потом влево — порвалась и лязгнула о стену правая. Служитель, что стоял внизу, очнулся от парализовавшего его ужаса и с диким криком выскочил за дверь, захлопнув её.

Гет подошёл к стене, поднялся на задние лапы и цепляясь за стыки камней полез вверх. Пальцы вслепую нащупывали щели и вонзались в них когтями. Тяжёлое громоздкое тело медленно и неотвратимо поднималось на поверхность, иногда поддерживая себя взмахами гигантских крыльев.

Слуги, что были в зале бросились, кто спасаться, кто к оружию. У пролома остались только Арвис, да подле онемевший князь. Не отрываясь, он следил за передвижениями гиганта.

— Неужели он настолько силён?.. — проговорил ошеломлённый Ветсхест.

— Вы не представляете, князь, его силу. Он один сдерживал нескольких драконов, когда они напали на Дом Лау.

В проёме показалась морда Гета. Ветсхест мужественно не двинулся с места.

— Гет! Здесь, за решёткой, каменная ступенька. Зацепись за неё и вылезай.

Погнув ажурную решётку, Гет нащупал лапой ступеньку и вылез. Ветсхест пялился на него не осознавая ещё, что независимо от его желания или не желания, от разрешения или запрещения эта тварь развернётся и уйдёт куда хочет.

Гет склонил голову. Обрывки цепей лязгнули об пол.

— Сними ошейник, — сказал ему Арвис. Гет упёрся в ошейник лапой напряг шею и шедевр ксадонского кузнечного искусства разлетелся вдребезги. Гет хотел полностью избавиться от пут. Прося разрешения у Арвиса, он высунул кончик языка, на котором болталось стальное кольцо.

— Сними.

Гет расположил кольцо так, что оно встало поперёк пасти.

— Гет, осторожнее! Не спали никого! — воскликнул Арвис, поняв, что именно хочет сделать Гет. Тот повернулся мордой к подземелью, из которого только что вышел и струя пламени ударила вниз, продевая сквозь себя кольцо. Ветсхест отшатнулся.

— Да, он огнедышащий, — подтвердил Арвис то, что, впрочем, в подтверждении не нуждалось. Из дыры подземелья пыхнуло жаром, как из натопленной печки.

Гет перекусил раскалённое кольцо и половинки со звоном брякнулись на пол. Изумлённый князь смотрел то на Гета, то на Арвиса, что прислонился к плечу дракона.

— Князь! Вы сами того не зная оказали мне величайшую услугу предоставив прибежище Гету. Я не забуду об этом. Но Гет не может здесь больше оставаться. Потому, мы вас покидаем. Прощайте! Гет, ты можешь улететь со мной? — спросил Арвис уже у дракона.

— Не знаю, — прошепелявил Гет. — Давно не летал. Но попробую!

Изумление Ветехеста достигло предела. Он был не в состоянии произнести хотя бы слово. Мало того, что дракон оказался огнедышащим и летающим, он был ещё и говорящим! Но когда к князю вернулся дар речи, он поспешил за Арвисом и за его Гетом.

— Витязь! Но как же твоя лошадь? — при любых обстоятельствах настоящий ксадонец никогда не забудет о коне. Это было первое, что пришло в голову Ветсхесту, когда он очнулся от потрясения. Арвис приехал в Айреда-Ир на прекрасной эльфийской лошади, вызывавшей всеобщее восхищение и зависть всякого знатока.

— Возьми её себе, князь! — был ответ. — Пусть это будет маленькая благодарность за твою большую услугу!

Гет взмахнул крыльями, поднимая ветер и нагоняя ужас на слуг и воинов Ветехеста. Он поднялся в воздух и полетел к горам, унося на спине своего хозяина — Витязя-с-Двумя Мечами, что служил непостижимому народу.

Гет! Что ты есть такое: тёмная тварь или воин, уже погибший однажды за Дом эльфов? Вспомнится ли тому, кто взглянет на тебя, страна мрака? Или он будет вспоминать только битвы, в которых ты спасал эльфов от слуг тьмы? Кто ты — слепой слуга или дремлющая непонятная сила?

Гет сложил крылья в ущелье Зааран-Тира. Впервые за всё существующее время он понял, что это его место. Настоящее, предначертанное. Не грот в старых горах, не Шургам, ни даже Минас-Кан и уж тем более не голая пустошь у Очарованного леса. Не могила, вырытая руками эльфов и не подземелья Ксадонского замка — всё это было временное и преходящее, а здесь, в ущелье, Гет останется навсегда. Он почувствовал это всей своей кожей, брюхом, вкусом воздуха, который вдыхал. Он осознал: это его ущелье, его земля. Он навсегда будет с Арвисом и не расстанется с ним до самой смерти — он был уверен в этом. Арвис был его глазами. Арвис был его кумиром. Гет понимал его не то что по слову — по вздоху. Иногда казалось — по устремлении мысли. Дело Арвиса было делом Гета. Он стал почти взрослым драконом и, несмотря на слепоту, стал так могуч, ловок и уверен в каждом своём движении, что лучшего воина и охранника невозможно было себе представить. Его былые дела заставили многих эльфов Лау отнестись к нему с уважением, увидеть не нечистую тварь, а заслуженного воина. И только Лаулиссиан не признавал в Гете что-либо большее, чем дракон.

Теперь Гет стал так силён, что это превосходило воображение. Он честно охранял Дом эльфов и знал своё место в ущелье. И более — ничего.

* * *

Встань же солнце над Зааран-Тиром! Над высокой крепостью, чей Главный страж — Витязь-с-Двумя Мечами, наречённый королём «Тем, кто будет всегда рядом», это милость, честь, обязанность.

Почему именно к нему — потому ли, что на его стороне достойные деяния и былые заслуги? Но в Доме эльфийского короля немало достойных витязей, проживших жизнь гораздо более долгую и имевших за плечами подвигов гораздо более того. Ведь мы на протяжении своей повести следим только за одним эльфом Лау, а остальные обойдены нашим вниманием может быть и не заслуженно. Но придёт время, найдётся для каждого достойного воина правдивый певец. Мы же говорим об Арвисе.

К тому времени, как Арвис первый раз встретился с эльфами, в своей жизни он натворил не так уж много доброго, а сам принадлежал роду, не слишком любимому Светлыми эльфами. А в самый момент встречи он как раз спутался с сомнительными молодчиками, попросту говоря, разбойниками. Всё это было не в пользу Арвиса, но Лаулиссиан поверил ему. Единственное, что могло оправдать Арвиса в глазах Высоких эльфов это то, что он выручил от тех же разбойников сестру Лаулиссиана — Гармэт. Лаулиссиан искал свою сестру сам. Почти сразу после того, как Арвис бежал с Гармэт, воины Лау обнаружили в лесу шайку. Король смёл со своего пути и разбойников и орков, с которыми те выясняли отношения, но сестры своей не нашёл. Пленённый атаман не мог объяснить куда делась эльфийская дева. Однако, Арвис спасая Гармэт, спасся и сам.

Иначе бы его ждала смерть под мечами эльфов, как одного из разбойников.

Лаулиссиан догадался, что Гармэт с чьей-то помощью бежала и спешил разыскать её. Но Арвис, боясь разбойников, так запутал следы, что эльфы смогла нагнать их только на второй день.

Гармэт вступилась за Арвиса и Лаулиссиан благоволил взять его с собой. Он увидел, что мальчишка этот — эльф, хотя сам того не знает. Король оставил его на испытательный срок у Ривфа. Потом, следуя за Ривфом, Арвис оказался в Доме Лау. Но это лишь перечень событий, внешняя их сторона, то, что могли бы увидеть люди. Но эльфы всё видят немного по-другому. Могут видеть.

От любого события тянется множество связующих нитей, которые переплетают в единый орнамент судьбы и факты, людей и страны, поступки и следствия. Некоторым из мудрых дано видеть части великого орнамента провидения и предопределения. Части, но не всё. Увидеть даже часть — порой бывает слишком много.

Лаулиссиан видел не просто мальчишку, безродного бродягу, спасшего его сестру. Он видел незримое для остальных связующее эти два существа. Не сейчас, не завтра, а потом, впереди. Он увидел к великому своему неудовольствию, что перед ним две половины единого целого, как ни парадоксально это казалось на первый взгляд. Это два, не ведающие ещё о том существа, будут вместе. Там, впереди, в далёком, может быть, Благословенном краю, может быть раньше — та часть узора судеб терялась в видении Лаулиссиана.

Увидев это, король возмутился духом. Он не мог закричать: «Никогда!» так как сумел понять, что его собственная воля не противник тому, что предначертано. Но и смириться с этим он не мог. Его сестра! Сестра короля Лау — Гармэт. И вдруг! — её рука в руке оборванного мальчишки!..

Лаулиссиан знал, что будущее не вытесано на камне. Быть противником воле Высших Сил он не хотел, но оставалась ещё надежда: может быть всё изменится десять раз и того, что начерталось под его взглядом, не свершится. И он, скрутив в единый клубок два своих противоречивых чувства, взял Арвиса к себе.

Нанести мальчишке какой-нибудь вред или, тем более, убить его Лаулиссиан не мог. Это было бы противно всему его существу. Но и просто отмахнуться от него было тоже не возможно — благодарность и заступничество самой Гармэт мешали тому. Законно было бы видеть, что король, встретивший мальчишку, который оказал ему немалую услугу, взял бы его к себе. Но нет. Лаулиссиан запирает его у Ривфа, чтобы опять-таки исключить возможность его встречи с Гармэт. А вдруг?.. И даже имя ему нарекает: Ар-вис — «верно служащий», но можно перевести и по другому — «всегда рядом». Приставка «Ар-», то есть «рядом», но другое значение этого слова: «возле», «вне», «снаружи». Иначе говоря: «Пошёл вон!»

Но и это не помогает: Арвис вместе с Ривфом попадает в Дом Лау, а потом они совершают такой подвиг, с которым невозможно не считаться — они побеждают Сарсилла.

Снова спихнуть Арвиса Ривфу — вызывающе. Не хотелось, чтобы в глазах остальных это выглядело словно король Лау шпыняет какого-то мальчишку. Тем более, что Арвис больше всего на свете хочет остаться в Доме Лау. И, поскольку Гармэт в то время жила в Доулэне, король решает, что Арвиса можно оставить в своём Доме. Пусть будет «на глазах».

Однако, Лаулиссиан стремится к тому, чтобы его личная предвзятость не сказывалась на Арвисе. Он хочет быть беспристрастным. Он вменяет себе это в обязанность. Он хочет уравновесить свою нелюбовь к подростку вниманием и расположением к нему. Это ему так хорошо удавалось, что Арвис ничего не замечал, а некоторые недальновидные домочадцы Лау считала Арвиса любимчиком короля.

Когда Арвис после плена в Шургаме вынужден был некоторое время приходить в себя, Лаулиссиан знал, что лучше всего было бы послать к нему Гармэт, но вновь противится этому и посылает другую женщину — Нинэвэн, надеясь: «А вдруг...» они взаимно исцелят друг друга. Он же настоятельно советует Нинэвэн жить в Минас Кане и объявляет их обручёнными, хотя ни Нинэвэн, ни Арвис не хотят того.

Наконец, решается судьба Нинэвэн. И Арвис неотвратимо возвращается в Дом Лау. И опять никуда не деться, не отвернуться от того, что увидел король на дороге плешивого разбойничьего леса.

Может быть, потому и позволяет король Арвису всяческие сумасбродства: воспитание орков и драконов, по принципу: чем бы дитя не тешилось, лишь бы не требовало Гармэт.

Наконец, Гармэт явилась сама. Она приехала из Доулэна в новый Дом Лау, что стоял укрытый в долине между диких скал. Настало время. И нечего гадать что это: влюблённость, предопределение или совпадение. Настало время, о котором было видение королю много лет назад. Он узнал его. И это было их время — время Арвиса и Гармэт.

Теперь Арвис увидел её совсем не так, как в первый раз. Тогда Свет Высоких эльфов словно ослепил в его. И он запомнил только Свет и глаза Гармэт. А черты её лица вспоминались как в тумане. Теперь из тумана прошлых лет проступили наконец её черты и Арвис видел их лицом к лицу, а не в памяти, не в грёзах и не в воображении.

Нет, он помнил её лицо всю жизнь, всю жизнь, с тех пор, как стал осознавать себя. Оно — в мерцании звёзд. Оно — в первых проблесках зари. Оно — в изменчивых волнах моря. Оно — в свободном ветре и ослепительных облаках, пронизанных светом солнца. Оно — в первых цветах, которые празднуют уход зимы и в лунном свете, который прорезает чёрную ночную крону деревьев. Оно — в жизни и Свете, который существует всю жизнь. Всю жизнь Арвиса. Гармэт — теперь его жизнь и жизнь невозможна без неё.

И Гармэт тоже видела Арвиса совсем другим. Это был Витязь-с-Двумя Мечами, чей путь от своенравного юнца к прославленному воину был долгим и нелёгким.

И это было их время, их день, их месяц, их год, их жизнь. И Лаулиссиан смирился и более не искал поводов мешать тому.

__________________

Не нужно думать, что свадьба Арвиса и Гармэт состоялась тот час. Не указано точно, сколько времени прошло, но, видимо, немало, так как известно, что за это время Гет прорыл под горой тоннель, который был в длину чуть меньше мили, а на это даже дракону требуется немало времени.

Дом Лау это не просто стены и крыша, это общность живущих в нём. Здесь каждый занимает своё место, каждый является составной его частью, как кирпичик в здании. От потери любого пострадает весь Дом. И любой, будь то воин или слуга, мудрец или дева, не может войти в Дом просто так. Ему нужно найти своё место. Именно своё.

* * *

Фарьян любил Гармэт с того самого момента, как только её увидел. А случилось это давно. И несмотря на свойственную ему безудержность, на этот раз Фарьяну хватило благоразумия. Он знал, что Лаулиссиан никогда не отдаст ему свою сестру, а сама Гармэт была равнодушна к Фарьяну. Его любовь стала постоянным тлеющим чувством. Он радовался, видя Гармэт, когда та посещала брата, хотя случалось это не так часто. И Фарьян был спокоен, видя, что, хотя Гармэт не принадлежит ему, она не принадлежит и никому другому. Фарьян воспринимал Гармэт, как что-то неприступное, нерушимое. Даже в самых смелых своих мыслях он не дерзнул никогда прикоснуться к эльфийской деве и не мог себе представить, что это сделаем кто-то другой. Так прошло немало лет, не суливших перемен и позволявших безудержному Фарьяну, смелому охотнику, восхищаться издали недосягаемым своим кумиром. Вдруг весть о катастрофе пала на голову Фарьяна, как у удар. Презренному Кану, покровителю орков и драконов вдруг отдают самое прекрасное существо в Доме короля! Нет! Этого Фарьян не мог допустить! Если он не может получить Гармэт, так и Арвис её не получит!

Фарьян вбежал под белые своды Дома Лay, что были пронизаны лучами солнца, но зал показался ему мрачным. Горячая волна ударила ему в голову: он увидел перед собой Гармэт и Арвиса. Арвис стоял спиной к нему и разговаривал с сестрой Лаулиссиана.

Пальцы сами нащупали стрелу в колчане, а другая рука с готовностью вскинула лук. Опьянённый ненавистью Фарьян не думал о том, что будет после. То был не удар и не выстрел, то была сама ненависть воплощённая в стрелу. Мгновение — и Арвис упал к ногам Гармэт.

На крик её вбежали воины. Фарьян почти не сопротивлялся, когда его схватили. И стены Лау стали действительно мрачны: в Доме Высоких эльфов, в Доме своего короля эльф поднял руку на брата, пролил его кровь. Первый Дом Лау смели с лица земли драконы тёмного властелина. А второй Дом Лау стремится разрушить свой же брат, тот, кто множество битв был вместе, плечом к плечу. Неужели это ты, Фарьян?

Да, все знают твой пламенный нрав, но теперь он жжет ближних. Да, ты не любил Арвиса никогда и не доверял роду Кан, но не тебя ли по твоим деяниям следует назвать теперь тёмным эльфом?

Фарьяна увели дожидаться суда. Он не сопротивлялся, хотя ни тени раскаяния не было в нём. Он подчинился, но не смирился.

Рана Арвиса могла бы быть смертельной — Фарьян хороший стрелок. Но Арвису было не время умирать. Стрела ударила в ребро, сломала его, но не пошла дальше. Стрелу извлекли, Арвиса перевязали и оставили под надзором Гармэт, что было для него лучшим лекарством и он в миг забыл и о стреле и о ране, слушая лишь голос милой Гармэт и ловя свет её глаз.

Участь же Фарьяна не была решена. Ночь он провёл запертым в подземелье. Много мыслей передумал он, но не было в его сердце сожаления о содеянном. Он считал себя правым, а неправыми — всех остальных, пусть их большинство.

Утром его привели в тронный зал. Лаулиссиан произнёс:

— По нашим законам, ты заслуживаешь смерти, слишком много ты совершил. Ты пролил кровь ближнего в Доме короля, ты осквернил жилище эльфов. Ты даже удар нанёс не в схватке, а предательством — в спину. Но Арвис жив. Покров Высших сил не оставил его. И он так просил за тебя, что я не мог отказать ему. Ты не умрёшь. Но жить среди нас ты больше не можешь. Ты уйдёшь и никогда больше не переступишь порог моего Дома. Ступай!

Фарьяна отпустили. Оружия ему никто не вернул.

— Лучше уж смерть! — процедил он сквозь зубы. И это были единственные слова, сказанные им на прощение королю к всему его Дому.

Провожали Фарьяна несколько воинов.

— Это чтобы я не сбежал по дороге? — зло усмехнулся он.

— Молчи! Дракон может растерзать тебя в ущелье! — ответил ему главный из охранников. То было бесспорно необходимо. Гет, который к тому времени знал всё (непонятно каким образом: ему никто не говорил), просто не выпустил бы Фарьяна живым. Когда воины проезжали мимо, всем казалось, что Гет раскалён, столько от него исходило жара, хотя он не шевелился и молчал. Фарьян только пренебрежительно отвернулся.

* * *

Куда же ты теперь пойдёшь, воин, что всю жизнь служил Дому Лау! Самый светлый день Арвиса, а несмотря на предательскую стрелу, он всё-таки считал этот день самым светлым — ведь именно тогда было сказано решающее слово Лаулиссиана о свадьбе его и Гармэт, так вот самый светлый день Арвиса обернулся самым черным днём Фарьяна. Неутомимый охотник терял не только Гармэт, он терял всё, что было у него — свой Дом, своего короля, близких и друзей — ибо никто не пошёл за ним. Он терял всю свою прошедшую жизнь и даже имя своё: изгнанник не может быть светлым, не может принадлежать своему роду. Всё! Всё, что имел Фарьян, всё потерял он в единый день, в единый миг!

А прими он решение короля — всё осталось бы по-прежнему, не было бы только его чудного кумира — Гармэт, потому как она стала теперь женой Арвиса. И нужно было только согласиться с решением короля — и его Дом, его друзья и близкие, его меч, наконец! — всё осталось бы с ним.

Но нет! Если бы можно было повторить тот миг, когда Арвис стоял спиной к нему, посреди белого зала, Фарьян знал, что он поступил бы точно также! Хотя нет: на этот раз он сразил бы Арвиса мечом — стрела не верна!

А Дом, оставленный Фарьяном, прекрасный Дом эльфов стал наполняться торжеством, как луг наполняется цветами по весне, как птичьими песнями наполняется лес поутру, как светом наполняется небосвод на заре.

После выздоровления Арвиса в Доме Лау праздновали свадьбу. Кто-то сказал, что торжество это — венец Дома Лау. Не знаю, прав ли он, но такие слова прозвучали. Весь Дом был собран вместе и не было только Фарьяна.

Всю нашу повесть мы следили лишь за Арвисом. Но Гармэт — создание ещё более необыкновенное. Эльфийская дева, сестра Лаулиссиана. Народ эльфов — волшебный народ, но Гармэт, наверное, самая дивная из всех. Всё, к чему прикасались её руки, становилось лучше. Не просто лучше: становилось прекраснее. Она пряла и ткала лучше Нинэвэн, арфа в её руках звучала искуснее, чем у Санбагара. Тонкое кружево и причудливая вышивка, песня и стихи — выходило у неё лучше, чем у остальных. Многие вещи, что были скрыты от других, она видела, понимала, угадывала. Удивительным для Арвиса было то, что Гармэт едва взглянув на морду Гета, сказала, что глаза его наверняка целы и только заплыли расплавленной бронёй, а рубцы не пускают веки раскрыться.

Арвис вместе с Биной кропотливо сняли слой за слоем роговые рубцы, веки освободились и Гет открыл глаза. На одном глазу так и осталось бельмо, но другой — теперь видел. Видел, по слову Гармэт.

Ничто не ускользало от её внимания. Каждое слово её было светло и живительно, как горный ручей для жаждущего. Каждый взгляд — мягок и светел, как рука матери, как тепло очага, как ясный свет зари.

Зааран-Тир — замок, выточенный в скале, кружево из камня. Он был прекрасен сам по себе, но с приходом Гармэт он стал великолепен — словно луч света упал на алмаз и тот заиграл бриллиантом.

Зааран-Тир тоже стал маленьким Эльфийским Домом.

* * *

Когда кругом царит гармония и покой, хочется помолчать. Зачем много говорить — многоглаголивы неприятности, а счастье — молчаливо.

Умолкнем и мы. Ненадолго. До следующей страницы.

* * *

Не всё записано в хрониках Зааран-Тира. Что-то укрыто временем и забвением, что-то утрачено безразличием нашедших хроники. Рукописи, в основном, были составлены самим Арвисом, а он не считал должным отражать в своей летописи абсолютно всё. Там нет, например, рассказа о том, как эльфы Дома Лау были приглашены на праздник Осеннего Равноденствия в Доулэн. Были там и Арвис с Биной. Он один из гостей вдруг встав объявил, что не будет делить трапезу с теми, кто позвал в дом орка. Эльвейд пытался остановить гордеца, но тот ничего не желал слушать, настаивая на том, что ему нанесено оскорбление.

Всё это было в глазах Эльвейда очень странным. Ранее его гость много раз видел Бину в Доулэне, но никогда не отзывался о нём плохо, вернее, сказать, он вообще не обращал на него внимания. Внезапно возникшую нетерпимость эльфа многие склонны были объяснить тем, что юная дочь его в отличие от отца, чересчур много внимания уделила смуглому эльфу. Постеснявшись открыть истинную причину и урезонить (или не урезонить) дочь, гордец придал с своему раздражению иную форму и обрушился на Бину, а через него, неминуемо и на владыку. Но Эльвейд был чужд человекоугодничеству и не боялся кривотолков. Он не удалил Бину с пира, при котором тот был, кстати, не пирующим, а служащим, как бывший домочадец Эльвейда, и гневливому гордецу пришлось самому покинуть Доулэн вместе со своей легкомысленной дочерью.

Всё это не могло не задеть Арвиса, ведь он назвал Бинy своим сыном, но Арвис не стал вспоминать об этом...

И другое происшествие не вошло в его хроники. Малозаметный случай, но странный.

Однажды Бина заблудился. Он ушёл гулять по горам. Он часто так гулял, прося разрешения у Арвиса и тот отпускал его и не боялся. Горы были слишком безлюдны, чтобы Бина мог встретить кого-нибудь, кроме дикого зверя. А дикие звери уважали Лау и не оспаривали с ним территорию. Сам же Бина был достаточно сообразителен, чтобы не потеряться. Но он потерялся.

Он любил гулять по горам и петь песни, и играть на свирели, которую сделал сам, потому, что любил песни Доулэна. Но в Зааран-Тире он не решался петь. Не то, что бы он боялся Арвиса или других, но, видимо, ему не хватало своего порыва или дерзновения, чтобы заставить зазвучать в полную силу струны арфы, что подарил ему Эльвейд и которую он привёз с собой в Зааран-Тир и оставил стоять всё это время в молчании, в главном зале Зааран-Тира. Бине не хватало, чтобы кто-то велел ему: «Пой!». В Доулэне это был Эльвейд. Но Арвис не знал, что у Бины есть свои песни и музыка и что поёт он так чисто и открыто, как только может петь ребёнок или птица.

Арвис не знал об этом и Бина молчал. В Зааран-Тире молчал, но в горах, далеко-далеко он пел вместе с эхом и солнцем и слушал его только ветер и день. Звук его соскакивал с серых камней и бежал дальше. И казалось, это уже не просто чей-то голос, а маленькое самостоятельное создание, которое поселилось в горах с появлением тут Бины.

Но Бина заблудился. Он, собственно, и не заблудился по-настоящему: он прекрасно знал, где находится — на западном склоне знакомой ему горы, сплошь поросшей невысоким горным кустарником.

Это растение высотой в рост человека, но недостаток высоты оно восполняет упорством и коряжистой шириной, через заросли её невозможно перелезть. Невозможно было бы, если бы этот самый склон не был исчерчен звериными тропами в разных направлениях, которым было наверное столько же лет, сколько и упорным кустарниковым зарослям. Тропы вели во все стороны, так во всяком случае казалось. Но только не в ту, в которую надо было. А надо было — на соседнюю гору. За ней был Зааран-Тир. Бина видел её. Но он не умел летать. Снова и снова он пускался в лабиринт ветвей и листьев. Но тропа сворачивала чуть-чуть не туда и через изрядное количество шагов Бина убеждался, что идёт совсем не в том направлении.

Солнце — за полдень, а он обещал Арвису, что придёт к обеду. Можно было бы вернуться старым путём, но это значит обойти гору вкруговую, а на это уйдёт несколько часов. Бина вздохнул. Вот она, гора, за которой Зааран-Тир. Если вытянуть дорогу по прямой, через полчаса Бина был бы дома. Но перед ним головоломка кустарника и снова и снова он пытается отыскать в ней нужный ход. Это могло бы стать увлекательной игрой, если бы не обязательство перед Арвисом. Бина ни за что не хотел нарушать данного им слова. Он никак не мог себе позволить огорчить своего названного отца. Но время шло, а тропинки словно издевались над ним.

Бина устал. Близкое, как казалось с горы, солнце пекло голову и плечи. Положение казалось безвыходным. Нет, выходов было слишком много, но Бина никак не мог найти нужный. Он сам обещал! Но теперь не может выполнить обещания, «Что же я скажу ему? — думал он, — Да, впрочем, глупо что-либо говорить. Я опоздал! Разве важно по какой причине!» Угрызения росли с каждой минутой, а Зааран-Тир не приближался. Окончательно заблудившись в поворотах лабиринта кустарника Бина опустился на камень. Руки бессильно упали на колени и его поникшая фигура совсем слилась с полуденной тишиной.

Вдруг — шорох. Нет, не просто шорох. Как будто кто-то специально пошевелился, чтобы обратить на себя внимание. Бина поднял голову. Перед ним стояло необыкновенное создание... девочка... девушка... Нет, это было явление, которое Бина своим неумелым языком не мог описать в должной мере. Оно превосходило все возможные слова. Хотя Бина смотрел во все глаза, не отрываясь, он так и не запомнил её образа.

— Я... — произнёс он. — Я не знаю, как выйти отсюда...

Нет, из такого робко-оправдывающегося тона дева мало что поймёт. Она и вправду молчала и смотрела на него не двигаясь с места. Бина перевёл дух и постарался как можно спокойнее сказать:

— Мне нужно попасть на соседнюю гору. Но тропинки так запутаны, что я всё время попадаю не туда. Не знаешь ли, какая из них ведёт на тот склон?

Необыкновенное создание ответило не сразу. Будто созерцание испуганного подростка было несравнимо важнее.

— Нет.

Что значит: «Нет»? Не знаю? Не покажу тропы? Тропы нет? Бина не понял, но не отступился.

— Ты ведь приходишь сюда? И знаешь эти места лучше меня. Не может быть, чтобы ты не знала, какая тропа ведёт на соседнюю гору.

Она молчала. Только сияла среди скал её необыкновенная красота.

— Я дал слово, я обещал моему отцу, что вернуть в полдень. Помоги мне. Я очень устал и не знаю пути. Помоги!

Дева вдруг протянула ему сосуд, что был у неё в руке. Бина взял. В глиняном кувшине был дикий мёд вместе с сотами и несколькими прилипшими к нему листочками.

Не сказав более ни слова, дева стремительно пошла в лабиринт кустарника. Бина поспешил за ней, но быстро потерял её из вида в извилистом коридоре зарослей. Он пошёл дальше по той же тропе, не сворачивая, не ходу глотая мёд, который оказался весьма кстати. Не более чем через полчаса он вышел к Зааран-Тиру.

Невеликое событие. Может быть вы тоже сочтёте его не стоящим внимания: какой-то подросток заблудился в горах кто-то помог ему и угостил мёдом. Арвис вообще был склонен принять всё рассказанное за грёзу Бины, если бы Бина не принёс с собой глиняный сосуд с остатками сот.

Но событие это напомнило о себе ещё раз. Потом. Хотя Арвис и об этом промолчал.

Но об одном событии в хрониках написано много и подробно и рассказать здесь об этом не составит труда.

* * *

Прошло время после свадьбы Арвиса и Гармэт. Какое время: месяцы или годы, я затрудняюсь сказать. Говорят в Эльфийском Доме даже время течёт по-иному. Да и как можно исчислить возраст не знающих старости — веками или битвами в которых они победили раз живы до сих пор. Или добрыми деяниями, как советуют любящие учить? Но добрые деяния лучше сразу забывать для того, чтобы идти вперёд, иначе добрые деяния превратятся для тебя в якоря.

Но может быть, исчислять жизнь злыми деяниями? Они-то в наше пасмурное время свойственны, к сожалению, любому: и эльфу, и человеку. Так вот, может следует помнить их, эти самые дурные деяния, чтобы раскаиваться и угрызаться, и стремиться их не повторять. Но и такая память часто уводит в сторону, а вовсе не вперед.

Может быть, у тех, у кого жизнь не исчисляется морщинами и сединой, её и надо исчислять устремлением вперёд. Если перестал стремиться — значит уже стар, а может и вообще умер. Или спишь, но сможешь ли проснуться?

* * *

Дом Лау не забыл Фарьяна. Это одно из тех деяний, из которых состоит жизнь. Проступок — закон — наказание. Жестокое и прямое, как луч солнца, который может приласкать, а может иссушить и убить. Забыл ли его Арвис в своём счастье и довольстве? — Никогда! Рана от стрелы давно затянулась, но осталась другая боль. Такого великого витязя, как Фарьян, Арвис хотел бы иметь другом, а не врагом. Но кончилось всё смертельной ненавистью. Если бы всё можно было повернуть обратно! Но если бы можно было повернуть, как должен был вести себя Арвис, чтобы Фарьян, неистовый и яростный, переменил свои чувства. Что нужно было сделать, чтобы повернуть всё по-другому? Отказаться от Гармэт? — никогда! Неужели всё так закономерно и предопределено и иного просто не могло быть. Ревность — ненависть — стрела — изгнание... И никак не повернуть иначе?

Где ты теперь, Фарьян?

* * *

Фарьян не пошёл ни к одному из эльфийских владык и не предложил свою службу ни одному из властителей людских. Служить людям, пусть даже королям, он считал ниже своего достоинства. А к другим эльфам...

Фарьян считал себя правым. Да! Он считал себя правым. Неправым был Лаулиссиан. Он, Фарьян, счёл себя недостойным даже взгляда Гармэт, а король отдал её какому-то безродному отщепенцу!

Однако, все эльфы остались на стороне короля, а не не стороне Фарьяна. После такого возможно только уйти. «Если бы не изгнание — я бы ушёл сам! — вскипел в воспоминаниях Фарьян. — И мгновения не остался бы в Доме Лау после такого!» И Фарьян сжимал в гневе рукоять своего меча и избирал одиночество. Его одиночество — его протест. Ни один эльфийский владыка не увидел у своего порога знаменитого витязя Фарьяна — неутомимого охотника.

* * *

Меч в Доме Лау ему не вернули. Но Фарьян был в состоянии раздобыть его сам. Теперь у него был тяжёлый меч работы северных гномов. Он был по руке Фарьяну, был верен и зол, как и сам Фарьян, но... это был не меч эльфийских мастеров.

Пусть! Фарьян только плотнее стиснул зубы и разметал заросли, что осмеливались встать у него на пути.

Так жил он, не сворачивая и не сгибаясь, бродя вдали ото всех и избегая любых встреч. Весь мир считая за врага себе с тех пор, как господин его и король отрёкся от него.

* * *

Минуло время и случилось так, что тот, кого Фарьян считал первопричиной своих бед, встретился ему на дороге один. И не было рядом не дракона, ни большого отряда. Только лишь Бина сопровождал его.

Ну вот и наступил момент, которого, не сознаваясь сам себе, ждал Фарьян всё то время, пока скитался распрощавшись с Домом Лау. Ждал именно этого и только потому не пошёл на службу ни к какому правителю. Арвис — вот тому причина, а вовсе не достоинство: «выше-ниже»...

Противно было сознаться самому себе, что он именно караулил Арвиса всё это время и именно для этого раздобыл себе меч у гномов — для охоты годился и лук. Именно для этого он не связал себя ни какой службой. Месть! И теперь она свершится!

Не медля ни мгновения, Фарьян раздвинул ветки и шагнул из зарослей. Он стоял посреди дороги, держа руку на рукояти меча, неминуемый, как судьба.

Арвис остановился. Он сразу узнал Фарьяна. Его невозможно было не узнать.

— Защищайся! — «приветствовал» его Фарьян. Отчаяние и радость от ожидания близкой мести звучали в его голосе. Он был весь как натянутая струна и звучал жаждой собственной правды.

— Нет, я не подниму на тебя меча, — ответил Арвис и ничто в нём не ответило Фарьяну ни страхом, ни яростью.

— Защищайся! — повторил изгнанник.

— Нет! Это клятва нашего рода: никогда не поднимать меча на ближнего, на брата.

— Я никогда не был братом Канам! Защищайся.

— Нет.

— Я потерял из-за тебя всё! — Фарьян выхватил меч и неминуемо убил бы Арвиса первым же ударом, если бы в тот не увернулся в решающий момент и не отскочил в сторону. У Арвиса была последняя надежда: Фарьян не поднимет руку на безоружного. Но она оказалась тщетна. Она разлетелась пылью, брызнула в стороны, как песок под ногами Фарьяна.

— Если ты не будешь драться, я просто убью тебя! — прошипел сквозь зубы охотник и кинулся на Арвиса. Тот опять прыгнул в сторону.

Нет, он не поднимет меч ни за что! Этот поединок окончится только со смертью одного из них. Фарьян не остановится, пока не убьёт или не погибнет сам. Но Арвис не мог убить Фарьяна, а сам ещё меньше хотел умирать. Значит, нужно не допустить поединка. Но как его не допустить, когда он, по сути дела, уже идёт?

Арвис свернул с дороги в лес. Там у него было больше укрытий, а Фарьяну не во всяком месте легко размахнуться.

— Тебе всё равно не уйти от меня! — вскричал Фарьян и взмахом меча срубил тонкую рябину, что была у него на пути.

— Фарьян! Оставь меч! Моя смерть не принесёт тебе покоя.

— Я не нуждаюсь в твоих наставлениях!

Несколько выпадов — и меч Фарьяна врезался в ствол огромного дуба, крепко засев в нём. Арвис воспользовался этой паузой и подошёл к нему.

— Я знаю, что был причиной многих твоих страданий, хотя сам не желал того. Прости меня, Фарьян! Давай оставим эту ссору.

Но в этот момент Фарьян извлёк, наконец, клинок из ствола и ответом его был новый выпад. «Нет, его не остановить ни чем! — думал Арвис, видя перед собой искажённое яростью лицо эльфа. — Уворачиваться? К чему? Был бы на месте Фарьяна другой боец, можно было бы надеяться выбить оружие из его рук не вынимая своего меча. Но не таков Фарьян. Он был сильным воином ещё тогда, когда я был подростком. Его не победишь голыми руками. Но что же делать?!» — Арвис не знал и Фарьян не оставлял ему времени думать. Но согласиться с ним Арвис не мог. Это не выход! Не выход!

— Отец!

Бина понял: что-то происходит. Он бросил лошадей у того места, где они остановились с Арвисом на отдых и стремглав кинулся туда, где слышался шум и звуки ударов, Арвис не обернулся на крик. Он знал, что если хоть чуть-чуть замешкается — попадёт под меч Фарьяна.

— Бина, остановись! — приказал он не поворачивая головы. Бина замер. — Вернись к лошадям. Если надо будет — вернёшься в Зааран-Тир и отвезёшь Знак Стража.

Голос Арвиса был неумолимый.

— Вернись к лошадям! — повторил он после очередного выпада Фарьяна, которого ему удалось избежать. Более всего Арвис не хотел, чтобы Фарьян убил его на глазах у Бины. «Сколько будет продолжаться эта пляска вокруг деревьев? Фарьян не остановится, пока не убьёт. Как ни уворачивайся, меч всё равно настигнет. Может, всё это зря? И не надо было отступать ещё тогда, на дороге и дать Фарьяну совершить свою месть?»

— Бина, уйди! — крикнул Арвис, заметив краем глаза, что тот всё ещё здесь.

— Нет! — выдохнул Бина. — Я буду с тобой!

И вдруг, в несколько прыжков он оказался рядом. Арвис остановился. Теперь уже не увернёшься и не отступишь — в ногах ребёнок. «Сейчас Фарьян одним ударом убьёт обоих...» — мысль возникла в голове и сразу заняла собою всё сознание. Арвис стоял не шевелясь. Бина — подле него, чуть впереди, словно пытаясь загородить собою Арвиса, того, кого сейчас впервые в жизни сам назвал отцом.

Бина не отрываясь смотрел на Фарьяна. Наверное, он умел просить без слов, как тогда, у лагеря Вильяра он молил о своей жизни, теперь он молил о жизни Арвиса.

Пауза. Мгновение — вечность. Мгновение между жизнью и смертью, когда не ощущаешь себя причастным жизни, но и от смерти ещё отделяет целое мгновение. Оно не принадлежит ни жизни, ни смерти. Мгновение — шаг в небытие. Или в иное бытие, когда уже оттолкнулся... Шаг?

Но нет, мы ещё стоим на земле, на нынешней тверди.

Фарьян опускает руку. Его злой меч валится, как обессиливший. Значит, жизнь. Всё-таки жизнь!

Ножны с лязгом приняли меч Фарьяна и ветви сомкнулись за спиной неутомимого охотника с пламенным сердцем, которое, не разбирая, жжёт и своих и чужих. Почему он так сделал? Отложил исполнение мести до другого раза когда рядом не будет Бины? — Он и сам этого не знал. Он был раздражён.

— Вернись! — крик Арвиса только вспугнул трепетные листья подлеска. «Нельзя, нет, нельзя, чтобы Фарьян так ушёл!» — Останови его! — это уже к Бине. Фарьян послушал его однажды, должен послушать и во второй раз. — Останови!

Бина бежал по зарослям, в которых исчез Фарьян. Он нагнал его и схватил за руку.

— Господин мой! Послушайте меня! Не спеши уходить! Задержись на мгновение! Дослушай моё слово! Я так многим обязан тебе!

В глазах Фарьяна вся эта сцена была нелепицей. Бина обнимал его колени, благодарил за жизнь Арвиса и просто физически не отпускал. Фарьян думал было уже рассердиться на отрока, раз ничего другого не помогает, но тут к ним подошёл Арвис. «Ну вот, нравоучитель с соболезнованиями!»

— Фарьян! — произнёс «нравоучитель». — Вернись в Дом Лау!

— Я изгнан оттуда, разве ты забыл? — где-то в глубине голоса опять рокотал приглушённый гнев.

— Я умолю о тебе Лаулиссиана! Только вернись.

Кривая усмешка исказила красивые черты эльфа. Фарьян ничего не ответил и только повернулся, чтобы идти дальше.

— Разве ты хочешь до конца своих дней скитаться в одиночестве по лесам и горам? А если смерть не найдёт тебя и тебе придётся скитаться так до конца времён? Ты подумал об этом? Вернись к королю!

Фарьян покачал головой. «Эльфы не простят меня!» — упрямо повторил он.

— Простят! Я умолю их! Но для этого нужно, чтобы ты вернулся сам. Иначе, как же я могу просить за тебя? Пойдём!

— Пойдёмте, господин мой! — повторил Бина. Он стоял возле него на коленях и прижимая его руку к своим губам, Фарьян отдёрнул руну. Он упорно не хотел признавать возможность собственного прощения. Но Бина? Он же простил! Не сомневаясь и не задумываясь, хотя он, Фарьян, только что хотел убить его отца. А теперь этот отрок просит, умоляет вместе с Арвисом вернуться... Нет! Всё напрасно! Эльфы не простят.

— Я изгнан навсегда! — красивое лицо Фарьяна стало опять жестоким и холодным. Он освободился от рук Бины, выпутался из плетей хмеля, который словно заодно с отроком оплёл его ноги и пошёл дальше.

— Фарьян! Если эльфы не простят тебя, я сам пойду с тобой в изгнание! Клянусь тебе в этом.

Фарьян оглянулся с насмешкой посмотрев на Арвиса. Это было что-то новое.

— И ты оставишь Гармэт? Из-за меня?

Он продолжал улыбаться также красиво-жестоко. «Ну-ну! Что ты теперь скажешь? Соврёшь? Или откажется от своих слов?» Но Арвис не смутился под взглядом Фарьяна.

— В этом не будет нужды. Я верю — эльфы простят!

* * *

Фарьян всё-таки ушёл за Арвисом. Может быть для того чтобы доказать Арвису, что прав он, Фарьян, а может быть для того, чтобы показать, что он достаточно смел и дерзок, чтобы не бегать от своего короля и не бояться встречи с ним, а вовсе не потому, сто Арвис ведёт его теперь в Дом Лау «на верёвочке». Фарьян фыркнул и покосился на Арвиса. Но встретился взглядом с Биной и тут же отвернулся.

Почему же всё-таки Арвис не выхватил меч и не стал защищать если не себя, то хотя бы своего сына — это его обязанность! Но он не сделал этого. Растерялся? — Нет.

Он был уверен: если на него, даже безоружного, смог поднять Фарьян свой меч, то на ребёнка, на Бину — не посмеет. Он же эльф. А если не так — то лучше умереть. И Бина тоже этому верил. Если бы не верил — не бежал бы дни и ночи по страшному лесу вслед уходящему отряду.

Он не хотел принять эльфов такими, каким в данный момент хотел казаться Фарьян — с перекошенным от злобы лицом и тяжелым мечом в руке. Нет, Бина верил, что это не настоящий, не истинный Фарьян. Настоящий — совсем другой. И настоящий победит в нём этого, кричащего и неистовствующего.

«Несущий Свет» — назвал его Арвис. Может это не совсем точно и это существо следовало назвать — «Несущий Мир»? Но Свет, не есть ли мир? И Фарьян ушёл за Арвисом и за Несущим Свет.

* * *

Ну вот, как в «хорошем кине» справедливость восторжествовала. Ярость смирилась перед невинностью и на сворочке ведётся теперь в Дом Лау, к королю. Однако, было на свете существо, которое смирением Арвиса не отличалось и от своей мести не отреклось. Оно было слишком могучим, чтобы мелочиться и рыскать по горам, отыскивая того, кого теперь считал врагом навеки. Оно было слишком гордым, чтобы забыть нанесённую ему самому обиду: кто-то посмел поднять руку на его хозяина, на хозяина самого Гета. И оно было слишком терпеливым, чтобы не иметь шанса на успех. Так же, как и Фарьян, оно было уверено в своей правоте. Непоколебимо. И это существо ждало их впереди. О нем не подумал Арвис. О нём забыл Фарьян.

Гет кинулся не сразу. Он издали почувствовал запах эльфа — ненавистного ему охотника. Он так много времени провёл в слепоте, что теперь по привычке, доверял больше чутью, а не зрению. Он спокойно ждал не шевелясь, ни чем не выдавая своего желания. Он расположил своё длинное тело по ущелью так, что пришедшим было его не миновать. А далее — лишь время, терпение и везение. Нет. Везение тут было не в счёт. Гет знал, что Фарьян рано или поздно будет его, неизбежно и неотвратимо. То, что Арвис идет об руку с Фарьяном не играло для Гета никакой роли. Что бы ни случилось — он не переменит решения. Гет сам сделал себя судьёй и исполнителем своего собственного приговора. А закон его звучал так: «Никто из тех, кто поднял руку на его хозяина не останется жив!»

Бина забрал лошадей и увёл их в конюшню. Арвис задержался, а Фарьян сделал шаг в сторожу. Этого было достаточно. Гет метнулся со стремительностью, нереальной для такой громадной твари и продолжением его движения была струя оранжевого пламени, что закипела в камнях ущелья. Этого хватило бы на то, чтобы обратить в пепел целый отряд орков. Но Фарьян не даром был великим воином и великим охотником. Он успел прыгнуть за камни и упасть, разбив себе кожу на руках и голове. Пламя пронеслось над ним. Оно раскалило камни, что скрыли его и от жара с и них брызнули осколки. Фарьяну опалило волосы и одежду, но он остался жив — пока. Первой его мыслью было то, что Арвис специально заманил его в ловушку, чтобы убить. Но в следующее мгновение он увидел самого Арвиса над собой, тот стоял перед пастью Гета, который уже подскочил к камням, чтобы повторить огненный удар.

— Остановись! Остановишь! Ты не смеешь ослушаться меня Гет! Стой!

Но Гет даже не посмотрел на него. Он только отшвырнул своего великого господина лапой, чтобы освободить себе дорогу. Арвис отлетел в сторону и врезался спиной в камни. Ужас от того, что эта громада, бывшая совсем недавно другом... какой там недавно: час назад, минуту назад, теперь была настоящим драконом, не повиновавшимся никому, и нет ничего, что могло бы противостоять ему — ужас охватил его.

— Стой! — последняя попытка, но с таким же успехом можно было пытаться командовать смерчем. Голос Арвиса растаял в ущелье — слабый и немощной. Гет следовал только собственному закону.

Во время заминки Фарьян успел откатиться в другое укрытие, но это дало лишь несколько секунд. Но и Арвису были дадены те же несколько секунд.

Выбежавшие из Зааран-Тира воины не знали как подступиться к взбесившемуся чудовищу — он один держал когда-то нескольких драконов и всё черное войско при осаде старого Дома Лау. Но теперь он — против них, а у них нет средств устоять против него.

Но никто не знал Гета так, как знал его Арвис. Он выхватил копьё у ближайшего воина и первый удал его был последним. Рёв или предсмертный крик бывшего боевого друга оглушил всё живое в ущелье. Последний сполох оранжевого пламени, а за ним и последний вздох Гета. Несколько секунд — и огненный ужас, одетый бронёй обернулся бездыханным телом гигантского ящера.

В ущелье Зааран-Тира больше не было дракона. Фарьян поднялся из своей расщелины. Одно плечо его было обожжено, из ссадины на лбу текла кровь, но он был жив. Он не стер кровь, ползшую на брови и не оглянулся на ожог, он подошёл к Арвису.

— Ты убил его? — Казалась бы вещь очевидная и не нуждающаяся в подтверждении, но это всё, что смог произнести Фарьян. Он не мог себе такого представить, чтобы Арвис ради того, чтобы спасти его, Фарьяна, который всё время то ненавидел, то презирал его, не верил и подозревал в измене и даже не скрывал того, а в довершении дважды хотел убить, так вот, только для того, чтобы спасти его, Фарьяна, Арвис убивает своего дракона!

Фарьян терпеть не мог Гета, но признавал, что дракон — огромная сила в руках Арвиса. И теперь Арвис лишил себя этой силы ради него.

Фарьян, думая, что Арвис скорбит о Гете, подошёл, чтобы выразить свою благодарность и хоть чем-нибудь утешить, но слова никак не хотели сложиться во фразы в устах бывалого воина. Арвис стоял перед мордой поверженного Гета. Копьё торчало из-под челюсти дракона, вонзаясь другим концом в небо, будто некто свыше поставил точку на таком создании, как Гет, да так и оставил свою скорописную трость в нём.

— Ты... Благодарю тебя! — совладал, наконец со своей речью Фарьян. — Не печалься!

Он протянул Арвису здоровую руку. Арвис пожал протянутую ладонь — дорого доставшееся рукопожатие.

— Нет, я не скорблю. Я... наверное, был готов к этому. Хотя, нет, не готов, конечно же! Об этом говорил Лаулиссиан, когда я нашёл Гета маленьким драконёнком в горах. Он предупреждал, но я не верил. Думал, что смогу переделать дракона, но я не смог.

— Ты смог его остановить.

— И Лаулиссиан знал об этом с самого начала.

— И потому позволил тебе держать дракона до поры.

— Пора прошла, — Арвис потрогал носком сапога громадную мёртвую морду. — А теперь я пойду в Дом Лау просить за тебя.

* * *

Слуги из крепости рыли ров на дне ущелья. Гет был с слишком огромен, для того, чтобы его можно было оттащить в сторону. Прошло несколько долгих часов. Фарьян... честно говоря этот категоричный эльф был выбит из колеи: встреча и поединок с Арвисом, потом Бина. Совершенно негаданное и глупое возвращение к Дому Лау и тут Гет!

И опять Арвис...

Всё это крутилось в голове неутомимого охотника и никак не могло найти своё место. Он то смотрел на остывающую тушу дракона, то убеждал себя, что ему самому совершенно всё равно когда вернется Арвис, что он давным-давно знает ответ короля. Он даже не смотрел в сторону Дома Лау, чтобы против воли не начать высматривать среди серых скал фигуру Арвиса. Однако сам постоянно ловил себя на том, что даже отвернувшись, он постоянно, против желания, прислушивается — не прибавится ли к звуку кирок и лопат, что ударяют в дно ущелья, лёгкий звук шагов Арвиса.

К заходу солнца Арвис вернулся.

«Отказ!» — решил Фарьян, видя его хмурое лицо. «Конечно, что же ещё!» И он решил, что уйдёт сам и разумеется не будет требовать с Арвиса выполнения обещания сопровождать его на чужбине.

— Изгнание? — зачем-то переспросил он, хотя и без того был уверен в ответе.

— Нет... — ответил Арвис печально.

— Тогда что же? — не пошл Фарьян.

— Я просил от твоего имени принять твою службу и Лаулиссиан сказал, что может простить тебя, но закон нерушим и ты не должен переступать порога его Дома.

Фарьян не понял и задумался, готовый, как всегда, вспылить.

— Тогда какой же службы ждёт от меня король?

Арвис медлил. Он слишком хорошо знал характер Фарьяна, его гордость и не решался повторить то, что услышал в Доме короля Лаулиссиана. Но Фарьян ждал, нетерпеливый и требовательный.

— Король сказал, что путь в Дом Лау для тебя закрыт, но ты можешь остаться рядом — в Зааран-Тире.

— Хорошо, я согласен, — ответил Фарьян не раздумывая.

— Простым воином, — добавил Арвис, ожидая после своих слов чего угодно от гневливого эльфа — служить простым воином в Зааран-Тире означало служить под началом Арвиса!

Но ничего такого не последовало.

— Хорошо, — ответил непредсказуемый Фарьян, повернулся и пошёл в Крепость Утренней Зари.

К Тринадцатому сказанию: http://proza.ru/2024/07/11/1290