Сказание четырнадцатое
Да... как легко поучать других. А главное — приятно. Как трудно научиться самому...
Помню, владыко Тихон (Емльянов) говорил как-то, что человек, который находится на пути спасения, не ищет, кого бы поучить, а ищет, у кого бы поучиться самому. Учиться же можно у всего. Например, валяется на улице пьяный. Можно посмотреть на него и подумать: «Вот человек настолько возлюбил водку, что ради неё бросил всё: жену, детей, потерял работу, здоровье — и всё ради любви к водке, хотя она ему кроме вреда ничего не приносит. А я! Духовную жизнь возлюбить не могу, хотя она только к пользе моей и ко спасению!»
А один святой человек сказал и вовсе просто: «Спасись сам и вокруг тебя спасутся тысячи».
Не «учи», а «спасись сам».
После такого остаётся только умолкнуть и самому учится и спасаться.
Но простите грешника, я продолжаю.
* * *
Несколько дней похода уже прошли. Кони с лёгкими ногами прошли много миль. Теперь был вечер и кони отдыхали. Их всадники расположились лагерем, а кони паслись на пригорке и Бина караулил их.
Биночка!! Милое создание. Приветливое и радостное. Несущий мир «Несущий Свет». Действительно, он был, как лучик солнца, выглянувший из-за тучи. Казалось бы, что можно добавить эльфам — и без того совершенным созданиям, Высокому народу. Но это только так кажется. Эльфы совершенны лишь относительно людей. На самом же деле, в нашем видимом мире ничто не может быть совершенным.
Бина приносил эльфам Лау то, чего всегда не хватает: мир и смирение. Недаром слово: сМИРение, содержит в себе «мир».
Бина! Ты помощник и товарищ, ты внимателен и добр всегда, ты тих и скромен, но в тебе так много радости, что она изливается на всех, кто тебя окружает. В дружине каждый был рад встречи с ним, рад был просто его видеть. Однако, была одна пара глаз, которая следила за ним постоянно. Что бы ни делал Бина, ни одно его движение, ни жест, ни поворот головы не оставался без внимания — за ним всегда следил урук-хай. Нет, радости Дах-Ату это не приносило, напротив, это лишало его последнего покоя. Он ненавидел Бину, он терпеть не мог его присутствия рядом и просто в Зааран-Тире или даже где-то в Доме Лау, непосредственно в котором сам урук-хай ни разу в жизни не был. Он презирал Бину так, что временами чувство это до того переполняло его коренастую фигуру, что он был бы рад давить, топтать, топтать, давить! Он даже не знал точно, кого: Бину иди кого-нибудь другого. Ему казалось, никогда ещё в жизни не испытывал он ненависти сильнее. Даже своего тёмного властелина он не ненавидел до такой степени: тогда было грубая, примитивная ненависть, а теперь, среди эльфов, он научился ненависти утончённой. Она утончилась до состояния бритвы и терпеть её было — сверх сил. Тогда урук-хай бежал. Не совсем, конечно. Вот ещё! Этот щенок недостоин того, чтобы из-за него уходить от эльфов. Дах-Ат нашёл более простой выход: он ушёл из Зааран-Тира, из Дома, где жил этот названный сын Арвиса. Урук-хай упросил Сивисмара взять его к себе в дружину. Это было не трудно: Сивисмар много раз видел Дах-Ата в бою, а принадлежностью того к тёмному народу не смущался.
Там, в дружине, ненависть Дах-Ата отошла на второй план. Бритва, хоть и не притупилась, но была спрятана в чехол. Орк велел себе не вспоминать о Бине и стал считать, что забыл его.
Но вот теперь они столкнулись в походе. Как назло. И тут же выяснилось, что Дах-Ат ничего не забыл. Более того, то, что кое-как улеглось на дне его души теперь взбаламутилось и заволокло и мысли, и взор, и сердце. Однако, это были уже какие-то другие чувства. Раньше он демонстративно не смотрел в его сторону, а теперь он не мог оторвать он него глаз. Как влюблённый, он всё смотрел и смотрел на предмет своих воздыханий. Всё время он думал только о нём. Ни поход, ни предстоящая битва не волновали его. Только Бина, один Бина вызывал в нём постоянный болезненный интерес. Каждый шаг, каждый взгляд, каждое его слово... Но Дах-Ат не был влюблённым, он был исполнен навязчивой ненависти. Хотя и это было не совсем точно, Дах-Ат зря шипел сквозь скрежещущие зубы: «Ненавижу!» То чувство, что бороло его в начале, перекалилось, переплавилось со временем и теперь оформилось окончательно. Это была зависть. Лютая, до ненависти, зависть, Урук-хай плевал в его сторону и отворачивался, но через секунду голова его снова, как магнитная стрелка к северу, поворачивалась к Бине.
Он сидел и стискивал зубы. Когда-нибудь, ему казалось он сотрёт их до корней. «Это всё они, эльфы, сделали его таким! А я? Чем я хуже? Тем, что я не умею подлизаться и приласкаться, как этот щенок?! И поэтому ему — всё, а мне — ничего! Я же воин! Я стою за эльфов в битвах, я не щажу своей жизни! Неужели они этого не видят?! А он ни разу не был ни в одном бою! Только там, у Вильяра, лежал раздавленный под лошадью. И в этом вся его заслуга?! Почему он стал таким? Почему он стал... эльфом?!!»
И опять скрипели зубы и узкий лоб резали морщины. Эта мысль, досада, глубокая обида на несправедливость к себе, не оставляла урук-хая ни на минуту, как болезнь. Несправедливость! Несправедливость в Шургаме была закономерна. Но несправедливость этих мудрых и Высоких была невыносима!
Открытых встреч с Биной Дах-Ат избегал. А когда сталкивался — рычал сквозь зубы сдерживая и не сдерживая себя. Совсем игнорировать Бину было выше его сил, но распускаться и орать на него он посчитал бы ниже своего достоинства, всё равно, что признаться себе в тех самых чувствах, которые он хотел всё-таки задавить.
Бина видел, что урук-хай за что-то сердит на него, но не мог понять, за что. Он спросил об этом у Арвиса, но тот посоветовал ему самому поговорить с Дах-Атом. И Бина подошёл к урук-хаю и попросил у него прощения за то, что чем-то обидел или прогневал его. Дах-Ат оборвал его и прогнал от себя. Однако вечером, на стоянке, подошёл сам. Бина был один, пас лошадей и никто третий не мог слышать их разговор. Дах-Ат подошёл мрачный и насупленный, будто наказанный или наказавший сам себя. Он сел рядом с Биной и стал смотреть в другую сторону.
— Ты любишь его? — спросил урук-хай.
— Кого? — не понял Бина.
— Арвиса.
— Конечно.
Дах-Ат хотел спросить совсем не то. Он хотел спросить: «За что он любит тебя?» Но язык не поворачивался на такой откровенный вопрос. Он покрутил кисточку своего пояса, потом пощёлкал суставами пальцев — дурная привычка — и резко обернулся к Бине.
— Скажи, вот эльфы с самого начала приняли тебя, как своего. Что ты сделал?
— Я? Ничего, — Бина пожал плечами. Он действительно не мог вспомнить, чтобы что-то специально делал для этого. — Эльфы очень милостивы.
— К тебе? — оборвал его Дах-Ат.
— Ко всем, — спокойно ответил Бина. Это было его убеждение.
— Да, но я!.. А ты!.. — Дах-Ат захлебнулся в собственных чувствах. Они мешали ему говорить. — Нет, ты мне скажи: помнишь, тогда, когда эльфы бросили тебя возле лагеря Вильяра и ушли. Они не хотели тебя брать. Они даже хотели тебя убить! А потом, когда через четыре дня ты снова появился в лагере, Арвис сразу взял тебя с собой. Он даже ничего не говорил, но я видел это по его лицу — он раз и навсегда взял опеку над тобой. Ты что-то ему сказал тогда, что он так поступил? Какие слова ты сказал?
Бина покачал головой.
— Я ничего не говорил. Это милость его!
— Опять — милость! Ты ничего не сделал для него, а он не раздумывая взял тебя под своё покровительство! А я? Я принёс ему сердце Инката! Никто не мог сделать этого: ни эльф, ни дракон, а я смог! И что же? Почему ты с ними, как равный! Как сын их! А я?!!
Бина молчал. Он сам этого не понимал. Но он принёс эльфам не сердце Инката, он принёс им своё сердце. В этом была вся жизнь Бины, вся его сущность. Как это объяснить? Дах-Ат видел, что Бина, не врёт и ничего не скрывает, но от этого досада его была не меньше. «Говорить бесполезно!» — решил урук-хай и поднялся. Но прежде чем уйти, он задал ещё один вопрос.
— Скажи, что нужно сделать, чтобы стать таким, как ты?
Бина растерялся.
— Ну, я понимаю, — поспешил объяснить Дах-Ат: — Милость эльфов и всё такое... Но сам-то ты должен что-то сделать? Что?
— Не знаю... У меня нет достаточно мудрости, чтобы ответить...
— Так скажи не мудро! Скажи, как понимаешь!
— Ну, наверное, нужно любить тех, кто тебя окружает и стремиться к Свету...
— К Свету. Ну и где этот твой Свет?
— Я не могу объяснить... Свет там, где Высшие Силы. Но частичка его есть в каждом из нас. Наверное, я говорю что-то не то. Тебе лучше спросить об этом у Гелерэйна, когда мы вернёмся.
— В каждом? — переспросил урук-хай. Он думал над словами Бины и прекрасно знал, что ни к Гелерэйну, ни к какому другому эльфу он не пойдёт. — Ладно!
Дах-Ат повернулся, чтобы уйти.
— Ты, это.... извини меня, что ли...
— Что ты! — Бина улыбнулся своей открытой улыбкой. — За что же мне на тебя обижаться!
Дах-Ат медленно побрёл к лагерю, думая над словами Бины: «Любить всех, кто тебя окружает... и стремиться к Свету. Только две фразы. Так просто и так сложно. Любить всех. Это что же, всех подряд? И даже Фарьяна, который чуть не плевался в мою сторону, когда был рядом. Как его-то можно любить? Он же несправедлив ко мне! Неужели сам Бина действительно любит всех? И не помнит зла, не держит обид... Я-то обижал его гораздо больше, чем меня Фарьян, а он говорит: ты ничем не обидел меня и сам просит прощения... А этот свет, который внутри каждого — это и вовсе не понятно!»
Мокрая от росы трава чисто вымыла его сапоги. Дах-Ат смотрел на блестящую их кожу, которую при каждом шаге обнимали травинки и всё думал и думал дальше.
Он сделал что-то — и должен получить награду! И считает, что её обязаны дать. А Бина? — он просто творит добро и не оглядывается в ожидании благодарности, а идёт дальше и снова творит добро: маленькое, не заметное, бескорыстное. Может быть, в этом и дело? И это оглядывание назад в поисках благодарности и есть то, что мешает идти дальше, к тому самому Свету, о котором говорил Бина? Что же получается: «Я не двинусь дальше, пока не получу должной благодарности?» Потому и стоит он, ожидая и обижаясь, а Бина просто идёт и идёт... И уже далеко впереди...
— А я? — воскликнул Дах-Ат. — Я всё ещё тут?
Какое-то, как ему показалось, озарение охватило всё его нутро. Дах-Ату показалось, что он нашёл! Нашёл что-то очень важное, главное, отцепился от того, что его держало.
Урук-хай поднял голову и быстро зашагал к лагерю. Дорога была легка и светла! Ты только не оглядывайся назад, не жди ничего, а иди и иди вперёд!
Но Дах-Ат всё-таки оглянулся один раз. На Бину. В благодарность. И что же он увидел: тень! Она мелькнула за кустами. Потом ещё и ещё одна. Урук-хай пригнулся пониже и стал пробираться обратно. На опушке под деревьями он опять увидел шевеление. Орки! Много!
«На лагерь напасть они побоятся. Скорее всего, они хотят угнать лошадей. А Бина один. Лагерь хоть и близко, но воины могут не успеть. А у Бины только лёгкий лук и всё!» Расчёты проскочили в голове мгновенно. Даx-Ат заорал во всю глотку: «Орки!», выхватил меч и в три прыжка был на опушке. Четвёртым он сбил Бину и тут же упал сам. Он собрал в себя все стрелы чёрных теней, что прятались за кустами. Бине не досталось ни одной.
Секундой позже воины выбежали на опушку и смели всю нечисть, что там была.
Путь к Свету — в какую он сторону и какой протяжённости? Четыре ли дня, которые нужно пробежать босиком по дикому лесу или четыре прыжка, которые нужно совершить, чтобы успеть заслонить того, кому предназначаются стрелы и кого всего-то полчаса назад ненавидел сильнее всего?
Путь — вся жизнь. А дошёл ли ты — узнаешь лишь тогда когда путь закончится — окончится жизнь.
А Дах-Ат — он идёт теперь дивными полями, в которых отдыхают уставшие от битв воины, служившие честно. Он идёт догонять Инката.
Перед Арвисом и дружиной другой путь. В далекий край, где люди не поют об эльфах. Но когда случается беда и больше не на кого надеяться, они ждут чуда, а значит, эльфов.
К Пятнадцатому сказанию: http://proza.ru/2024/07/11/1297
Свидетельство о публикации №224071101293