Однажды рабби уйдёт-2. Гарри Кемельман

Гарри Кемельман


                ОДНАЖДЫ РАББИ УЙДЁТ

9

Маленькая меблированная квартира Тони Д’Анджело в Ревире странно контрастировала с его залихватскими повадками. Располагалась она в районе, где жили низшие слои среднего класса, и скудная мебель была дешёвой и потёртой. Одна большая комната служила одновременно кухней, гостиной, столовой и спальней, а сбоку притулилась крошечная ванная. Но это не имело значения – Тони никогда не приводил к себе никого важного.
Милли Хэнсон, которая жила с ним уже несколько месяцев – как в браке, с удивлением подумывал он иногда – была сорокалетней пышногрудой блондинкой. Родом из небольшого городка в штате Небраска, она дрейфовала на восток, поддерживая себя чередой случайных заработков – продавщица, кассир в супермаркете, официантка – и, наконец, приехала в Ревир, где трудилась коктейль-официанткой в одном из ночных клубов на набережной. Она была покладистой и дружелюбной, и Тони не потребовалось особых усилий, чтобы уговорить её пойти к нему домой. Никакого длительного ухаживания. Они легко съехались и, хотя не говорили об этом вслух, но негласно решили, что она уйдёт без лишних слов, если кто-то из них захочет перемен.
Милли продолжала работать в ночном клубе. Иногда Тони приходил перед закрытием и забирал её домой. В другие дни она добиралась на такси. Если, когда она возвращалась, в квартире было темно, это означало, что он спал, и в этом случае она раздевалась в ванной, подсвечивая себе карманным фонариком, а затем ложилась в кровать рядом с ним.
Обычно Тони вставал первым и готовил тосты и кофе на двоих. Если он оставался дома, Милли отвечала взаимной любезностью, готовя обед, обычно консервированный суп и бутерброды. По вечерам они обедали в небольших недорогих итальянских или китайских ресторанчиках, а затем возвращались в квартиру и смотрели телевизор, пока Милли не наступало время отправиться на работу.
Весь день она ходила по квартире в халате и разношенных шлёпанцах, читала газеты или любовные романы, которые покупала в аптеке (41), или смотрела мыльные оперы. Иногда ей вдруг приходила в голову блажь заправить постель и убрать квартиру, а иногда – сходить в магазин за продуктами.
По воскресеньям они вставали поздно, и, пока Тони бездельничал в халате и пижаме, Милли сооружала особый завтрак с французскими тостами и колбасками. Они ели перед телевизором, чтобы он мог смотреть политические шоу (42). В это воскресенье, когда она начала одеваться, он спросил:
– Куда собралась, детка?
– В аптеку, купить газету.
– Возьми мне сигарет, ладно? Достаточно денег?
– Да, хватает.
Милли вернулась менее чем через полчаса, вынула пачку сигарет из бумажного пакета и бросила ему на колени. Затем достала жёлтый конверт.
– Взяла фотографии с плёнки, которую ты отдал на проявку.
– М-да? Что-то хорошее?
– Ещё не смотрела. – Она протянула Тони конверт и принялась рассматривать фотографии поверх его плеча.
– Ты отрезал мне кусок головы,– фыркнула она, взглянув на первую.
– Наверно, я сосредоточился на твоих ножках.
На следующем снимке внезапный порыв ветра поднял её юбку.
– Вот паршивец! – воскликнула она. – Видно всё моё это самое!
Он провёл рукой под её платьем вдоль бедра до ягодицы.
– Очень хорошее это самое, – усмехнулся Тони и ласково помассировал его.
– Ну ты и… – Милли выхватила у него из рук фотографии и стала перетасовывать их, комментируя каждую. – Немного не в фокусе… А здесь хорошо… Ты решил… Что это?
Тони взял у неё снимок.
– А, это памятный обед у Блейни, пару месяцев назад. Видишь пятерых парней за главным столом? – Он громко рассмеялся. – Вот Рокко Вестуччи и Чарли Мэйс, вот Джим Блейни посередине, а по другую сторону от него Фрэнк Каллахан и Петерсон… как его там… Нельс Петерсон. И каждому из этих парней предъявлено обвинение, и все попадут в тюрьму. Как тебе такое?
– Ну и друзья у тебя!
– Брось, детка, это бизнес. Я веду с ними дела, поэтому, когда они просят купить билет на чествование друга, приходится покупать билет.
– Но идти-то не обязательно!
– Ну, кормят там неплохо, да ещё ты заплатил за это. И почти всегда веселье. Вот почему я беру камеру с собой. Поняла, что я имею в виду?
– Конечно. Голых девок.
– Не в этот раз. Одним из гостей был священник. Бьюсь об заклад, парень, который продал ему билет, попал в ад, когда ему пришлось отчитываться перед хозяином. – Он призадумался и покачал головой идею. – Нет, священник не купил бы билет. Он получил бы его бесплатно. Может быть, по приказу Блейни. Он очень религиозный парень, Джим Блейни. Ходит в церковь каждое воскресенье.
– А если он окажется в тюрьме?
– Думаешь, там нет церкви?
– Да уж. А кто этот тип с краю? Ему тоже предъявлено обвинение?
– Дай-ка взглянуть. Ну и дела, я его и не помню. Может, он заглянул на минутку, чтобы переговорить с Нельсом Петерсоном или с кем-то другим. Он тебе никого не напоминает?
– Абсолютно.
– А как насчёт Томми Баджо?
– Кто такой Томми Баджо?
– Городской советник. Баллотируется на должность сенатора штата. Его фотку поместили во вчерашней газете. Ты её покупала? Не выбросила случайно?
– Навряд ли. Минутку, сейчас гляну.
Милли открыла кухонный шкаф, порылась в большой корзине, нашла газету и бросила её Тони. Он быстро просмотрел каждую страницу и вдруг воскликнул:
– А вот и он! Разве не похож на парня на снимке?
Милли охотно обрадовала бы Тони, но не могла согласиться.
– Нет, милый. У этого типа на снимке нет усов.
– Попробуем по-другому. Вот, посмотри. – Он закрыл на снимке ногтем нижнюю часть лица. – Глаза, лоб, волосы…
– Ну, может быть…
– Добавить усы – пара пустяков, – протянул Тони. Его взгляд устремился к потолку, а мысли блуждали где-то далеко.
– Но тебе-то что до этого? – не унималась Милли.
Он улыбнулся.
– Это может окупиться, детка.
– Как окупиться? Каким образом?
Он расплылся в широкой улыбке.
– Принести мне немного денег, детка.
– Но как?
– Буду удить рыбку, детка. Нужно как следует всё обмозговать.

 
 

10

– У вас найдётся минутка, Дэвид? – поинтересовался Мортон Брукс, директор религиозной школы.
– Конечно.
– Я сейчас поднимусь.
Рабби выключил переговорник, удивляясь вежливости директора. Обычно тот не удосуживался позвонить, чтобы узнать, свободен ли рабби, если хотел встретиться с ним. Как правило, директор, небрежно постучав, незамедлительно вваливался в кабинет – даже если дверь была закрыта. Несколько минут спустя – ровно столько, сколько требовалось, чтобы подняться по лестнице из директорского кабинета в ризнице к кабинету рабби на втором этаже – Мортон Брукс рухнул в кресло для посетителей перед столом рабби.
Он был одет в строгий серый деловой костюм, голубую рубашку и чёрный вязаный галстук. На вытянутых ногах красовались лакированные чёрные туфли. Ничего общего с традиционной одеждой – спортивным стилем, яркими твидовыми жакетами, а порой и шейными платками вместо галстука.
Рабби приподнял брови и спросил:
– Были на похоронах, Мортон, или вам предложили роль в пьесе?
– Нет, – широкий взмах руки, – шоу-бизнес в болоте. – Затем пришло понимание. – А, вот вы о чём. Это из-за нового президента.
– Вы хотите сказать, что Говард Магнусон предложил вам одеваться поскромнее? Он попросил вас отказаться от прежних привычек?
– Когда они спрашивают, Дэвид, уже слишком поздно. Тогда это критика, понимаете? Это значит, что вы что-то сделали – возможно, ничего страшного, но не совсем так, как требуется. Вам следовало бы понять этот тип магнатов, Дэвид. Они могут одеваться так, как им заблагорассудится. Они могут заходить в офис в комбинезонах, но крестьянам, подчинённым положен строгий деловой стиль. Может, он и не сказал бы ничего, но для себя решил бы, что я не вписываюсь в команду.
Губы рабби дрогнули.
– И вы пришли посмотреть, правильно ли я одет?
Брукс подарил ему страдающий взгляд доброго дядюшки.
– Вы никогда не будете одеты надлежащим образом, Дэвид. У вас попросту нет чувства одежды. Может быть, дело не в том, что вы носите, а в том, как вы это носите. – Взмахом руки он отверг портняжные проблемы рабби. – Нет, я хочу, чтобы вы посмотрели на это, Дэвид, и высказали мне своё мнение.
Рабби взял протянутый ему лист бумаги с крупным заголовком: «ОБЯЗАННОСТИ И ОТВЕТСТВЕННОСТЬ ДИРЕКТОРА РЕЛИГИОЗНОЙ ШКОЛЫ» – целая страница убористого машинописного текста. Рабби читал, кивая время от времени: «ответственный за составление учебных планов для каждого класса… рекомендации в школьный комитет… бюджет… совещается с рабби по указанию… нанимает учителей… беседует с родителями…»
– Это очень хорошо, – кивнул рабби, закончив читать. – Однако мне кажется, что вы вложили слишком много сил в организацию общего надзора за школой.
– В таких вещах, Дэвид, чем больше вкладываешь, тем лучше. Это помогает выбрать верное направление для работы.
– Ну, в таком случае, вы можете договориться с кантором о специальном обучении для мальчиков к бар-мицве (43).
– Что ж, это хорошая идея. – Он потянулся за бумагой и написал на полях: «Кантор – бар-мицва, мальчики». – Что-нибудь ещё пришло в голову? – Он поднял взгляд, держа карандаш наготове.
– Ну, когда учителя нет, вы замещаете его.
Мортон Брукс задумался, почесал редкие волосы, а затем осторожно прижал их к лысине. Наконец он изрёк:
– Э-э-э… Это может внушить ему ненужные мысли.
– Ему?
– Магнусону. Он интересовался. Вы не в курсе? Если я скажу, что буду вести занятия вместо отсутствующих учителей, он поймёт, что у меня есть для этого время, а у него, соответственно – возможность сэкономить на жалованье учителя. С такими типами, как Магнусон, мне всегда беспокойно.
– В самом деле? Почему?
– Вначале он просит нас составить должностные инструкции, затем устраивает хронометраж по пунктам, а после всего станет платить сдельную зарплату (44).
Рабби рассмеялся.
– Это не слишком вероятно.
– Вот как? Что вы знаете о Говарде Магнусоне?
– Как я понимаю, это «Магнусон и Бек», розничная торговля…
– Не-а, – презрительно отмахнулся Брукс. – Они продали фирму в 1929 году. Может быть, купили её снова, потому что сейчас «Магнусон и Бек» – это конгломерат, а это значит, что они занимаются собственно бизнесом. Я прочитал всё о компании в журнале «Тайм», а после выборов перечитал статью ещё раз. Магнусон занимается покупкой и продажей бизнеса, как другие люди покупают и продают обувь или автомобили. Он скупает предприятия. Затем привлекает команду управляющих, которые повышают эффективность компании и увольняют всех старых специалистов – это называется «избавиться от балласта». После этого, если показатели ежеквартального отчёта хороши, а запасы растут, они используют полученные резервы, чтобы купить другую компанию – или, возможно, доят её некоторое время, а затем пускают ко дну. Они занимаются электроникой, отелями и обувью – и самой обувью, и шипами для бейсбольных кроссовок. Магнусона назвали романтиком из-за его склонности покупать то, что его интересует. Да уж, романтик!
– Значит, вы думаете, что он попытается повысить нашу эффективность, а затем обменять нас на другую синагогу или, может быть, церковь?
– Смейтесь, смейтесь, Дэвид, но уверяю, что с ним хлопот не оберёшься. Он не из наших.
– Что вы имеете в виду?
– Мы все – второе или третье поколение. Наши родители или бабушка с дедушкой приехали из России, Польши, Литвы или откуда-то в этом роде. Могу поспорить, что в Совете директоров нет никого, чьи родители не разговаривали бы с акцентом – на худой конец, дедушка с бабушкой. Запах штетла (45) все ещё витает вокруг нас. Но Магнусон – другой. Он американец пятого поколения, а то и шестого. Его прапрадедушка, говорится в статье, участвовал в Гражданской войне (46). Он думает не так, как мы. Он – янки, оспа…
– БАСП? Белый, англосакс, протестант? (47)
– Может быть, и не протестант, но вы меня поняли. Он не такой, как мы, а это значит – неприятности. Взять хотя бы эти должностные инструкции, которые он попросил нас составить. Я не утверждаю, что, скажем, Сэму Файнбергу не приходило подобное в голову, когда он стал президентом. Я даже могу представить, как он отправлял эти формы. Потом, когда мы их заполнили, он, возможно, прочитал их, а затем бросил в ящик стола и думать об этом. Но Говард Магнусон пойдёт по другому пути. Он собирается получить ответы от всех, а потом сверить их. И если что-то не увяжется с чем-то, начнутся проблемы. – Тон Брукса приобрёл лёгкость и непринуждённость, и рабби почувствовал, что сейчас услышит истинную причину визита. – Вот я и подумал: поскольку мы оба контролируем религиозную школу, каждый по-своему, нам следует скорректировать наши должностные инструкции так, чтобы они сочетались, а не противоречили одна другой. – Он выжидательно посмотрел на рабби.
– Я не составлял инструкцию.
– Разве вы не получили такую форму?
– Получил, – согласился рабби, – но решил, что это ошибка.
– Нет, Дэвид, раз уж вам послали такую форму – это не ошибка. Магнусон хотел, чтобы вы её заполнили.
– Документ был адресован служителям храма, – спокойно возразил рабби, – а я не считаю себя наёмным работником.
– Да, я всё отлично понимаю. Я знаю, что вы всегда говорите, что вы – рабби общины, а не только конгрегации храма, но зарплату вам платит храм, и с точки зрения Магнусона, это делает вас служащим. Поймите, Дэвид, – было ясно, что Брукс действительно обеспокоен, – вы имеете дело не с Сэмом Файнбергом, а с Говардом Магнусоном.
– Какая разница?
– Это я и пытаюсь вам втолковать. Для Сэма Файнберга, как и для всех нас, вы, рабби, что-то вроде священника для ирландца. Но для Говарда Магнусона вы – просто работник, подчинённый, тот человек, которому он всю свою жизнь отдавал приказы.

 
 

11

Нижняя треть витрины была закрыта плакатом с надписью большими буквами: «Скофилда в сенаторы штата». А пониже – курсивом, в кавычках: «Давайте оставим всё так, как есть». Внутри имелись конторка, длинный стол с предвыборной литературой у стены, четыре деревянных кресла, пара металлических шкафов и стопка складных стульев, арендованных у местного дилера офисной техники. В задней части была перегородка, закрывавшая шкаф для одежды, унитаз и умывальник, над которым висело небольшое зеркало (48).
Любой, проходивший по Хай-стрит, мог видеть голову Лоры Магнусон прямо над подоконником, если девушка сидела за столом. Где сейчас как раз просматривала утреннюю почту. Она разрезала каждый конверт, бросала взгляд на содержимое и раскладывала его в одну из стопок на конторке. В первой кучке находились предложения от печатников, фабрикантов целлулоидных пуговиц, служб по подбору вырезок, фотографов, фирм электроники, сдававших в аренду усилительное оборудование – всё, что могло понадобиться в кампании. Другая стопка состояла из счетов, в большинстве своём – от тех же самых компаний; а в третьей, самой важной, лежали письма с вложениями. В одном из конвертов оказался целый лист почтовых марок. А в другом – чек на сто долларов. Когда Лора со слабо скрытым волнением показала его Скофилду, он взглянул на подпись и кивнул:
– Да, это мой зять. Похоже, сестрёнка вцепилась в него, как клещ.
Девушка записывала имя и адрес каждого жертвователя, а также сумму взноса, и отправляла письмо-подтверждение с благодарностью, как правило, в течение одного-двух дней после получения. Для этого она подготовила три вида бланков: один – для небольших пожертвований (до пяти долларов), другой – для более крупных и третий – для взносов на сумму более пятидесяти долларов. К сожалению, третьей формой пользоваться приходилось редко. Изредка Лора получала анонимный взнос наличными, и в этом случае добавляла к нему пять-десять долларов из собственного кошелька.
Она приходила около десяти часов утра, в полдень уходила домой на обед, вывешивая в окне табличку с указанием, что вернётся днём, и возвращалась около двух часов пополудни. Зачастую ей было нечего делать, и она просто сидела и читала местные и бостонские газеты, вырезая те фрагменты, которые, по её мнению, следовало прочитать Скофилду. Иногда в конторе появлялись люди, желавшие дать совет: «Скофилду нужно вызвать своих противников на дебаты. Вот там он им покажет…»; передать приглашения: «Мы собрали дискуссионную группу, которая собирается раз в неделю. Мы говорим обо всём, от Организации Объединённых Наций до проблем с сорняками. И если он придёт, мы можем устроить диспут по местной политике или…»; попросить поделиться информацией: «Какова его позиция по пересмотру Закона о гавани? Вот что я хочу знать»; попытаться устроиться на работу: «Я думал, что вам может понадобиться кто-то на полставки. У меня есть двое детей, но я свободен по утрам, потому что они в школе. Я могу вести записи и печатать, хотя и не очень быстро», или: «Вам нужен хороший водитель? Для того, чтобы возить вас на встречи и тому подобное?», или: «Вам нужно выстраивать людей в очередь для наблюдения за выборами?», или (более амбициозно с учётом будущего): «Я – первоклассный садовник, и хотел бы осведомиться, не знает ли мистер Скофилд какое-либо правительственное учреждение, нуждающееся в моих услугах?».
Скофилд редко появлялся в конторе днём. Он приходил после пятнадцати, закончив работу в Салеме. Лора рассказывала ему о событиях дня, показывала ему газетные вырезки, после чего начиналось обсуждение будущей стратегии. Лора считала, что Скофилд с самого начала проявлял чрезмерный пессимизм.
В самом начале, когда она предложила помощь, он ответил:
– Мне пригодится любая помощь, но я не могу заплатить вам много, возможно, вообще ничего до окончания выборов – если выиграю.
– О, не волнуйтесь. Мне не нужны деньги, и я располагаю всем временем мира.
– Это очень любезно с вашей стороны, но…
– Послушайте, кто руководит вашей кампанией? Кто работает на вас? Где ваша штаб-квартира?
– Ну, у меня в офисе, в Салеме. Я ещё не очень-то много сделал. Видите ли, есть у меня один старый знакомый, у него офис через холл, Дж. Дж. Малкейхи. Именно он втравил меня в эту авантюру и кое-что мне посоветовал, но...
– Вы не можете устраивать свою штаб-квартиру в Салеме. Это вне пределов округа. Вам нужно найти какое-то место в Барнардс-Кроссинге, в свободном помещении.
– Но это будет немало стоить. Кроме того, у меня просто нет времени искать. И мне понадобится офисная мебель, хотя бы письменный стол и картотека. Может быть, я смогу раздобыть подержанные, но…
– Их можно арендовать. А что касается лавки, то за несколько месяцев до выборов она не будет стоить дорого.
– Разве? Когда я впервые подумал о выборах, то позвонил нескольким риэлторам, у которых были свободные помещения. Один хотел тысячу долларов в месяц, и оплата вперёд.
– Позвольте мне разобраться с этим.
– Ну…
Через несколько дней она позвонила ему в офис.
– Лора Магнусон, – бодро представилась она. – Знаете пустующую лавку на Хай-стрит? Прямо за рынком? Я могу арендовать её за сотню в месяц, с настоящего момента и до ноября.
– Ну и дела! Сто долларов в месяц! Как вам это удалось?
– Я объяснила, что у вас имеется реальная возможность стать сенатором, и хозяевам не помешал бы друг-сенатор. Видите ли, я кое-что проверила и обнаружила, что у них возникли проблемы с зонированием (49).
– Чёрт побери, это просто замечательно. Теперь я должен подписать договор аренды? И отправить им чек на аренду за первый месяц?
– Я сама выпишу им чек, а вы расплатитесь со мной. Понимаете, мне пришлось представиться руководителем вашей кампании, чтобы заставить их серьёзно говорить со мной. Если бы они решили, что я – просто назойливая бездельница, не имеющая никаких полномочий…
– Естественно, я понимаю. Вас не свернуть с курса.
– И если хотите, я осведомлюсь об аренде мебели.
– Да, конечно. У нас должна быть какая-то мебель.
Вот так Лора подписала договор аренды, арендовала мебель, а затем занялась организацией печати и канцелярскими товарами. Скофилд с изумлением рассказал об этом Малкейхи.
Пожилой мужчина поджал губы и медленно кивнул.
– Один из приятных моментов в политике. Все подряд стремятся запрыгнуть на подножку вагона, пусть даже нет толпы, а то и самого вагона. Как она выглядит?
– Шикарно выглядит с деловой точки зрения. Одета как полагается, умело накрашена – любой голову потеряет, но она и сама по себе красавица.
– Ты к ней подкатывал?
– Чёрт возьми, нет. Разве я не говорил вам, кто она? Её отец – Говард Магнусон. Вы же знаете о «Магнусоне и Беке».
– Ну и что? – Малкейхи грубо рассмеялся. – Писает-то она сидя, верно? Знаешь что? Ты для неё – новая игрушка, игрушка для богатенькой девочки, – презрительно фыркнул он, слегка раздражённый тем, что Лора заменяет его в качестве наставника, гида, руководителя карьеры Скофилда. – Когда через пару недель она устанет играть в политику, то попросту вышвырнет тебя из своей жизни.
– Ну, право, не думаю. Кажется, ей это нравится гораздо больше, чем мне. – Скофилд застенчиво усмехнулся. Он не хотел признаваться даже самому себе, что, хотя причина его участия в выборах заключалась в том, что он в минуту слабости позволил Малкейхи убедить себя, только интерес к Лоре удерживал его от прекращения предвыборной гонки. До сих пор ему не удавалось привлечь юридический бизнес – что, по заверению Малкейхи, должно было непременно произойти – и теперь его беспокоили непрерывно растущие счета. У Скофилда хранилась небольшая сумма, шесть тысяч долларов – всё, что осталось из его доли от продажи родительского дома – и его терзала горькая уверенность в том, что эти средства иссякнут ещё до завершения кампании.
В самом начале он ещё соглашался ходить на различные политические встречи, и по настоянию Лоры поднимался, чтобы задать вопрос или высказать комментарий, каждый раз представляя себя кандидатом в сенат штата от округа. Но когда ничего существенного не произошло – ни в политике, ни в юридическом бизнесе – он потерял веру. И теперь, когда Лора рассказала ему о группе, которая собиралась, например, по поводу Закона о гавани, и заметила: это удобный случай, чтобы выступить и изложить свою позицию, Скофилду хотелось ответить, что в тот вечер он занят, что у него намечена работа в юридической библиотеке, или же ему необходимо подготовиться к явке в суд на следующий день. Он так мало верил в свои шансы на избрание, что Лора тоже начала задумываться, не выбрала ли она неудачника. Когда «Курьер», выходящий в Барнардс-Кроссинге, опубликовал отчёт о телефонном опросе, который показал, что все три кандидата идут практически ноздря в ноздрю, Скофилд не проявил особого энтузиазма.
– Что такого замечательного в том, чтобы соревноваться с другими? – жалобно спрашивал он. – Опрос проводился главным образом для руководства штата – губернатора, вице-губернатора и генерального прокурора. Затем, когда они добрались до сенатора штата, то, вероятно, просто зачитали три имени, Скофилда, Баджо и Кэша, и спросили, кто кому нравится. Если имена перечисляли в алфавитном порядке, моя фамилия была последней, поэтому обыватель, которому всё равно, выбрал то, что услышал. Но эта пара, Баджо и Кэш – они профессионалы. У них есть организации, люди, которым они оказали услуги, или люди, которые надеются что-то получить от них. Какой шанс у новичка?
– Вот тут вы ошибаетесь. Вы знаете, почему Кэш баллотируется в Сенат, а не переизбирается на своё место в Генеральном суде? Потому, что у него нет шансов на переизбрание. Никаких. Поговорите с любым из горожан. Он голосовал против Закона о гавани, и жители Линна не простят ему этого. Баллотируясь в Сенат, он надеется, что сможет набрать голоса в Челси, Ревире и Барнардс-Кроссинге, чтобы компенсировать провал в Линне. Дело в том, что он не рассчитывает на победу. Видите ли, если он проиграет, то не становится политическим мертвецом, каким оказался бы, если бы его не переизбрали. Потому что должность сенатора на ступеньку выше.
– Да, я что-то слышал об этом, но…
– А Баджо твёрдо стоит на ногах только в Ревире. А как насчёт результатов по второму выбору? В нём вы лидируете. – Она сунула ему в руки лист бумаги. Но он не взял его. И вместо этого спросил:
– Что это за второй выбор?
Лора объяснила:
– Каждому задавали вопрос, кого он предпочитает, а затем – кого бы он поставил на второе место. Сторонники Кэша разделились между вами и Баджо, но ваши люди выбрали Баджо, а люди Баджо выбрали вас.
– И?
– А это означает, что многие не столько за кого-то, сколько против Кэша. Если бы вы заполучили часть голосов Баджо, то оказались бы на коне.
– А если он заберёт часть моих голосов, то сам окажется на коне. К сожалению, это не скачки с победой, призовым местом и праздничной шумихой. Окупается только победа.
Лора разозлилась на него. Но ещё больше – на себя. Неужели она неверно оценила Скофилда, совершенно неправильно поняла его характер? Она подумала, что, похоже, ей следует уйти, поскольку впереди не видно никакого просвета.
– Возможно, мне придётся отсутствовать в течение некоторого времени, – предприняла она ещё одну попытку. – У вас найдётся кто-нибудь, чтобы занять моё место?
– Как долго?
– О, неделю или, может быть, две, а то и больше.
– Тогда всё в порядке. Я закрою контору и буду приходить днём, чтобы заняться почтой.
Нет, он просто невозможен! И всё же – у него были все полномочия. Он был высоким и красивым. Приятным и дружелюбным. Носил имя, связанное с городом. Обладал правильными степенями от правильных школ. Должен существовать какой-то способ, с помощью которого она могла бы сдвинуть Скофилда с места, привить ему желание и амбиции и заставить действовать. Да что же с ним не так?

 
 

12
С самого начала Говард Магнусон продемонстрировал свою работоспособность, начиная заседания правления точно в девять и завершая их около одиннадцати вместо полудня. Члены правления, которые надеялись перекусить пораньше, чтобы провести день на поле для гольфа, приветствовали перемены, но те, кто приводил детей в религиозную школу на воскресные занятия, могли отвезти их домой не раньше полудня, когда завершался последний урок. И в результате целый час не знали, чем себя занять.
Рабби не присутствовал на собраниях и почти не видел нового президента. В течение месяца, если не двух, они не обменялись ни словом. Президент не посещал вечерние службы в пятницу, а тем более ежедневный миньян. И у него не было кабинета в синагоге, куда рабби Смолл мог бы зайти, хотя бы из вежливости. Несколько раз рабби думал о том, чтобы позвонить Магнусону вечером, предполагая, что тот желал бы поговорить с ним, но потом объяснил Мириам:
– Он сам должен позвонить мне. Если ему позвоню я, он воспримет это как нахальство.
– Но он работает в офисе больше месяца…
– Ну и что? Он, естественно, занят, а из срочных дел меня ничего не касается.
Рабби Смоллу пришлось слышать отзывы о Магнусоне от разных членов правления. Он пользовался явной популярностью – в основном потому, что был дружелюбным и приветливым, тогда как от него ожидали высокомерия и холодного отстранённого отношения. Хотя люди и осознавали наличие экономической и социальной пропасти между ними и Магнусоном, но это осознание проявилось не в сдержанности с их стороны, а скорее в некоем сыновнем уважении, которое они оказали Магнусону, что, в свою очередь, привело чуть ли не к отеческой заботе с его стороны.
Гарри Берг, владевший небольшой сетью из трёх продуктовых магазинов, сообщил:
– Я рассказывал Баду Грину о том, что у меня возникли проблемы с получением денег в здешнем городском банке. Говард услышал меня и спросил: «Почему бы вам не обратиться в главный банк Бостона? Может быть, ваши желания чрезмерны для филиала. Я знаком с главой кредитного комитета. Если хотите, я могу позвонить ему». Я, конечно, согласился. И знаете, когда я пришёл к этому парню, он отнёсся ко мне так, будто я – его богатый дядюшка из Австралии.
Доктор Лоуренс Кон, дерматолог, время от времени пускавшийся в авантюры на фондовом рынке, рассказывал о том, что ему предложили акции, чью стоимость обещали удвоить за пару месяцев.
– Я говорил, что грядёт поглощение, понимаете? Говард состроил гримасу и ответил, что сомневается. Я прямо спросил его, знает ли он что-нибудь, и он категорически заявил, что поглощения не будет. Я не стал ничего покупать, и вскоре акции упали на двадцать пунктов.
Эл Роллинз был уверен, что Говард Магнусон помог его дочери поступить в выбранный ею колледж, «хотя и с неполной стипендией», замолвив словечко в нужном месте.
Единственный неприязненный отклик исходил от Честера Каплана, с которым рабби регулярно встречался на ежедневном миньяне.
– Этот человек – обычный гой (50). Он не приходит на службы в шаббат. И ни разу не участвовал в миньяне. Ни разу с тех пор, как я появился в храме. Поверьте, я бы запомнил. Даже в Йом-Кипур…
– Он приходил в синагогу в Йом-Кипур, – быстро сказал рабби. – Я видел его.
– Может быть, утром, где-то на час. А потом ушёл домой – я уверен, на ланч. И этого мы должны ожидать от президента храма (51)?
– Большинство наших президентов были несоблюдающими, – возразил рабби. – За исключением Джейкоба Вассермана и вас…
– Да, они не соблюдали традиции, но, по крайней мере, выросли в домах, где придерживались религиозных принципов. Их родители придерживались. Пусть они и не посещали миньяны регулярно, но, по крайней мере, их видели на йарцайт, когда полагалось читать каддиш (52). Этот – ни разу. Он общался с вами, рабби, с тех пор, как стал президентом? Вы вообще с ним разговаривали?
– Нет, но…
– Вот! – торжествующе подытожил Каплан. – Человек становится президентом синагоги и даже не встречается с рабби!
Рабби улыбнулся.
– Это не беспокоит меня, так почему должно беспокоить вас?
Но в следующее воскресенье Говард Магнусон дал о себе знать. Вскоре после того, как заседание правления объявили закрытым, в дверь кабинета рабби постучали, и, после приглашения, в комнату вошёл Магнусон.
– Я ожидал увидеть вас на заседаниях правления, но вы, кажется, перестали посещать их, – начал он, заняв кресло для гостей.
– Я не посещал их, потому что меня не приглашали, – ответил рабби.
С лёгкой иронией Магнусон спросил:
– Вам нужно особое приглашение?
– Не особое, – улыбнулся рабби. – Просто приглашение.
На лице Магнусона читалось явное недоумение.
– Я не понимаю.
– Видите ли, я не член правления и, строго говоря, даже не член храмовой организации. Поэтому прихожу на заседания правления только по приглашению президента. Обычно новый президент в начале своего срока просит меня посещать заседания. Хотя и не всегда. Были президенты, либо не приглашавшие меня вообще, либо только на определённые встречи, если считали, что я мог бы помочь с делом, которое предстояло обсуждать.
– Ну, я этого не знал. В нынешней игре я новичок. Но рад, что вы сказали мне. Поэтому приглашаю вас присутствовать на заседаниях правления.
– Хорошо. Спасибо. В будущем я постараюсь присутствовать.
– Вы знаете, я ещё не получил описание вашей работы. – Он улыбнулся. – Если бы оно у меня имелось, возможно, я бы увидел, что вы посещаете заседания совета директоров только по приглашению. Вы ещё работаете над ним?
– Нет, я не собирался его составлять. Я не считал, что ваше письмо относится ко мне, поскольку не принадлежу к персоналу организации храма.
– Не принадлежите? Разве мы не платим вам?
– Да, но по сути дела это некая субсидия, поскольку я являюсь рабби еврейской общины Барнардс-Кроссинга и служу всем здешним евреям – как тем, кто не является членами храмовой организации, так и тем, кто входит в неё.
– Вы хотите сказать, что являетесь консультантом наподобие агента по рекламе или юриста, но в какой-то степени связаны контрактом.
– Нечто в этом роде, но они действуют только по требованию, тогда как я могу действовать самостоятельно. Если организация храма предложит что-то, что, по моему мнению, противоречит нашему закону или традиции – и, кстати, именно я буду решать, так ли это – тогда я запрещу их предложение.
– А если мы, то есть организация храма, решим проигнорировать ваш запрет? Вы ведь не могли бы подать заявление в суд, не так ли?
– Не в светский суд, но я могу обратиться в раввинский суд. Но скорее всего, я бы просто отмежевался от вас, уйдя в отставку. Если бы речь шла о чём-либо серьёзном, принципиальном, я мог бы предъявить вам обвинение в Раввинской ассамблее (53) или перед лицом еврейской общины в целом.
– Понимаю. Да, этого я не знал. Подобное случается не очень часто, не так ли?
Рабби широко улыбнулся.
– Нет, не часто. Крайне редко.
Магнусон вопросительно посмотрел на рабби.
– Это всё, или есть что-то ещё?
– О, далеко не всё, – ответил рабби. – Я осуществляю надзор за школой и религиозными службами. Я преподаю нашу традицию с помощью лекций и проповедей. Я зачастую являюсь голосом еврейской общины в её отношениях с обществом в целом. Я, по крайней мере, один раз выступал в качестве судьи раввинского суда и выносил на основании фактов решение по чисто светскому вопросу (54). Ах да, я, так сказать, здешний учёный (55). И затем, конечно, те функции, которыми обычно занимается рабби – брак, развод, обращение, погребение.
– Хм, вы довольно занятой человек, рабби. – Хотя Магнусон и желал придать своей реплике оттенок сарказма, в ней проскользнул намёк на уважение. – Я рад был услышать ваши слова. Вы же понимаете, что только что дали мне устное описание своей работы.
Рабби улыбнулся.
– С удовольствием. Но так как нам предстоит работать вместе, возможно, вам бы следовало изложить мне свои… ну, не совсем описание вашей работы, а, пожалуй, представления о ваших планах, вашем отношении к храму и общине.
Магнусон кивнул.
– Справедливо. Что ж, я бизнесмен по философии и убеждениям.
Рабби слабо улыбнулся.
– Значит ли это, что вы попытаетесь получить от храма прибыль?
Магнусон улыбнулся в ответ, демонстрируя, что не обиделся.
– Нет, рабби. Я имею в виду следующее: я бизнесмен в том смысле, что мне нравится получать результаты деловыми способами, подобно тому, как учёный желает добиться цели научным путём. Вот почему я предложил всем сотрудникам представить должностные инструкции. И я намерен составить организационные схемы…
– Думаете, это поможет?
– Поверьте – никогда не повредит. Например, у нас есть школьный комитет, директор и вы, и все трое теснейшим образом связаны с религиозной школой. Что произойдёт, если какой-то ученик или его родители с кем-либо поссорятся? Они пожалуются вам, или Бруксу, или школьному комитету, а может быть, даже и мне. Лучше всё предусмотреть заранее. Однажды я занялся компанией, в которой работало всего три человека. – Он поднял три пальца, чтобы подчеркнуть суть. – Три. Предприятие беспрерывно теряло деньги. Я применил собственные методы, дал понять, кто за что отвечает, и через шесть месяцев компания стала прибыльной, а штат увеличился до двадцати сотрудников. Так вот, многие бизнесмены – возможно, большинство бизнесменов – интересовались бы только прибылью. А меня, кроме прибыли, интересовало и другое: как создать лучшие условия для труда, как добиться того, чтобы сотрудники получали большее удовлетворение от работы, как продемонстрировать им шансы на рост и продвижение.
– Ясно.
– По сути дела, для меня прибыль – просто подтверждение того, что я на правильном пути. Доказательство правильности моих методов. – Он откинулся на спинку стула. – Когда мой отец со своим партнёром продали универмаг в Бостоне, ещё в двадцать девятом, они оказались с кучей денег. Если бы мы жили в Англии, мой отец мог бы купить поместье и сделать нас жителями графства, джентри (56). Но в Штатах так не принято. Вместо этого Магнусон и Бек принялись скупать компании одну за другой, и мы стали тем, что сегодня известно как конгломерат. Нам повезло не только в том, что мы успели всё распродать до Краха (57), но и в том, что после этого у нас остались реальные средства. Мы заработали много денег. Ко времени нашего с братьями совершеннолетия мы могли выбирать любую профессию, заниматься всем, чем только пожелаем. Мой старший брат, Майрон, выбрал ничегонеделание.
– Ничегонеделание?
– О, он живёт в Париже и ходит по театрам и музеям. Он путешествует. У него много друзей, которых он посещает и развлекает. Он никогда не был женат.
– Довольно тяжёлая жизнь, – прокомментировал рабби.
Магнусон кивнул.
– И я того же мнения. Но он, похоже, наслаждается этим. Мне кажется, он живёт во Франции, потому что к такому образу жизни там относятся гораздо спокойнее, чем здесь. Мой другой брат, Лоуренс, подвизается в медицине в Нью-Йорке. Я решил заняться бизнесом, но вкладываю средства только в то, что меня интересует. Например, у меня есть команда из Малой бейсбольной лиги (48), потому что я люблю бейсбол. Но толку от этого пока нет, – добавил он с сожалением, – возможно, потому, что мои методы не очень-то применимы к бейсболу.
– А Бек? – спросил рабби.
Магнусон рассмеялся.
– Я женился на ней. У Маркуса Бека была только одна дочь, София. Мы росли вместе, и нас в какой-то степени предназначали друг для друга. Обычно из таких договоров ничего не выходит, но в нашем случае это сработало.
– А у вас есть дети, мистер Магнусон?
– Да, дочь. – И продолжил с явной гордостью в голосе: – Она закончила Брин-Мар со степенью magna cum laude, а затем поступила в Лондонскую школу экономики, где написала дипломную работу в области политологии. Она интересуется политикой.
Рабби улыбнулся.
– Почему-то у меня сложилось впечатление, что вы одобряете её.
Магнусон просиял.
– Софи и я – мы только ей и живём.
– Она хоть сколько-нибудь интересуется храмом?
Магнусон покачал головой.
– Нынешней молодёжи это и в голову не приходит. Конечно, в детстве она посещала воскресную школу, но не думаю, что та сильно на неё повлияла, хотя Лора очень любила свою бабушку Бек, а Беки соблюдали традиции несколько строже, чем мы. Моя свекровь не пользовалась отдельной посудой для мясного и молочного. Её нельзя было причислить к фанатикам. Да и её кухарку это не беспокоило. Но когда мы обедали у Беков, на столе никогда не стояло масло, если подавали мясо. Впрочем, если Лора сидела рядом с нами, она вечно требовала, чтобы с мясом ей давали стакан молока. Не совсем то, чему её учили, и София по этому поводу её поддразнивала. – Он застенчиво улыбнулся, осознав, что рабби может показаться странным его отношение к правилам еды. Чтобы сменить тему, он спросил: – А у вас, рабби, у вас есть дети?
– Двое. Джонатон в следующем году поступит в колледж, а Хепсиба – в старшую школу (59).
– Бывает, что они треплют вам нервы?
– Конечно. Дети для того и существуют.
– То есть?
– Шучу, конечно. – Рабби усмехнулся. – Тем не менее, я не думаю, что каждый холостяк, каждая старая дева, а также любая бездетная пара расстраиваются из-за отсутствующей пуговицы на рубашке, грязной пепельницы или чего-нибудь в этом роде в той же степени, как и я, когда кто-то из детей заболевает. Я считаю, что имеется определённое количество беспокойства и неприятностей, которые всем необходимо вынести, и если это не связано с чем-то разумным, вроде больного ребёнка, то окажется каким-то глупым и тривиальным. Я подозреваю, что дети воспитывают в нас чувство меры.
– И чем же они вам докучают?
– О, ничего серьёзного. Хепсиба в том возрасте, когда чрезвычайно важно прислушиваться к мнению сверстников: что надеть, чем заниматься... Но по этому поводу голова болит в основном у матери. Что касается Джонатона, он раздумывает о будущей карьере. В прошлом году хотел стать профессиональным бейсболистом…
– А он хорош? Я мог бы помочь ему. Вы знаете, у меня есть бейсбольный клуб.
Рабби улыбнулся.
– Поздно. В этом году последнее, что я слышал – он хочет стать нейрохирургом.
Магнусон улыбнулся.
– Я понимаю, что вы хотите сказать. Но вы не направляете его? Не указываете сторону, куда он должен идти?
Рабби покачал головой.
– Мудрецы утверждали, что у отца имеется четыре обязанности перед сыном: обрезать его, учить Торе, обучить ремеслу и женить его. Конечно, первую я выполнил, а остальные три толковал свободно. Я включаю гуманитарное образование в положение о Торе, а профессию расцениваю как возможную замену торговле (60). Что касается того, чтобы найти ему жену, я сомневаюсь, что его это устроит.
– Но при выборе профессии вы не попытаетесь повлиять на него? Хотели бы, чтобы он ста рабби?
– Только если он сам пожелает. В наши дни не так-то легко приказывать детям.
– Возможно, вы и правы, рабби, но я не прекращу попыток. Я считаю себя авторитарным. И теперь, когда храм – моё дитя, я намерен руководить им.
– А как именно вы планируете руководить храмом? – спросил рабби.
– Я собираюсь сделать его как лучшим местом для работы, так и лучшим местом для богослужения. Далее, я хотел бы привлечь к этому большинство наших людей. Я хотел бы видеть каждого членом еврейской общины.
– С этим никто не поспорит, – с лёгкостью согласился рабби.
– И я не терплю ссор в любой организации, которой управляю (61). – Магнусон улыбнулся. Это была дружеская улыбка, но рабби почувствовал и в заявлении, и в улыбке намёк. Вызов? Или предупреждение?

 
 

13
Печатник заменил очки на другую пару, вытащив её из ячейки на столе с выдвижной крышкой, и осмотрел лист бумаги, предложенный ему Тони Д’Анджело. Вверху бросалась в глаза надпись заглавными буквами: КОМИТЕТ ОБЕСПОКОЕННЫХ ГРАЖДАН. Чуть ниже прикрепили снимок, сделанный на банкете. Под каждым человеком, изображённым на фотографии, были написаны имя и краткое обвинение – «Грандиозная Кража», «Нападение С Целью Убийства» или «Заговор С Целью Мошенничества». И только один фигурант снимка остался безымянным и избежал обвинений.
Печатник кивнул сам себе и поднял глаза.
– Ты всё ещё работаешь на Мориарти? – спросил он.
– На Большую шишку? Я чертовски уверен, что уж точно не буду работать против него, – добродушно отозвался Тони.
– Что ты хочешь?
– Хочу, чтобы это напечатали на одном листе бумаги. На чём-нибудь таком, что можно сложить один раз и положить в конверт. – Он оглянулся на пыльные полки и, обнаружив кучу печатных форм, взял одну. – Что-то вроде этого. Примерно такого размера, но хорошего качества. Понимаешь, мы не хотим, чтобы это выглядело дёшево. И заголовок – «ОБЕСПОКОЕННЫЕ ГРАЖДАНЕ» – в правом верхнем углу. Ясно?
Печатник кивнул.
– Затем фото, имена и эти маленькие подписи под каждым парнем; я хочу, чтобы всё поместилось чуть выше места, где лист согнут. Уловил? А пониже, чтоб было ниже сгиба – понял, да? – я хочу только одну строчку: «Вас волнует, с кем связан ваш сенатор?»
– С чем,– заметил печатник.
– Что – с чем?
– Не с кем, а с чем. С чем связан ваш сенатор.
– Да? – Тони повторил: – «Вас волнует, с кем связан ваш сенатор?» Да, так изящнее. А как тебе такое: «Вас не волнует окружение будущего сенатора?»
– Ещё лучше.
– Вот и давай. – Он помолчал, пока печатник карандашом записывал фразу. – А вот эти маленькие подписи под каждым – как насчёт того, чтобы поместить их в рамку со стрелкой, указывающей на того, к которому она относится?
– Я могу, но если я поставлю рамку чуть ниже каждой фигуры, то стрелка не понадобится. Рамки вполне достаточно. А то и без неё, если парни находятся на расстоянии. – Он изучил черновики фотографию, затем указал пальцем, вымазанным в чернилах: – А этот?
– Под ним – ничего. Ты его знаешь?
Печатник покачал головой.
– Никогда не слышал о Томми Баджо?
Печатник снова покачал головой.
– Он баллотируется на должность сенатора штата.
– И думаю, вы, ребята, предпочли бы, чтоб у него не выгорело?
– В яблочко. Одна мелочь. Ему нужны усы, маленькие усы Гитлера. – Тони вытащил из бумажника газетную вырезку с фотографией Баджо. – Вот как он выглядит сейчас. Вопрос в том, можешь ли ты нарисовать усы?
Печатник бросил взгляд на вырезку и фотографию и ответил:
– Нет проблем.
– Хорош. Во сколько это всё обойдётся?
– Вместе с конвертами и всем прочим?
– Да, обязательно конверты. И на конвертах – заголовок в верхнем левом углу: «КОМИТЕТ ОБЕСПОКОЕННЫХ ГРАЖДАН».
– Без адреса?
– Без. Просто: «КОМИТЕТ ОБЕСПОКОЕННЫХ ГРАЖДАН». Сколько это будет стоить?
– А сколько штук тебе надо?
– М-м... Пока не знаю. Можешь сварганить штучку на пробу? И потом я скажу, сколько нам понадобится.
– Да, без вопросов.
Тони направился к двери, а затем остановился.
– Эй, как насчёт того, чтобы заменить начало на «Вас не тревожит»? Знаешь, так вроде посимпатичнее.
– Конечно. Я отпечатаю оба варианта, и сам увидишь, какой тебе больше понравится.
– Шикарно.

 
 

14
Говард Магнусон похлопал по бумагам, разложенным на столе в кабинете, и сообщил Моррису Гальперину:
– Парни из моего бостонского офиса провели небольшое исследование. Я хотел узнать, как выглядит наш график зарплат по сравнению с другими религиозными учреждениями. Некоторые результаты просто поразительны. Вам известно, что в целом мы платим нашим людям намного больше, чем наши христианские друзья?
Гальперин кивнул. У него возникло неприятное предчувствие, что сейчас он станет свидетелем демонстрации делового мышления Магнусона: если зарплаты в синагогах в целом выше, чем в церквях, очевидно, можно сэкономить деньги, сократив расходы. Он размышлял, как бы отговорить его.
– Это старая история о том, как сравнивают тёплое с мягким, – небрежно бросил он. – Невозможно отождествлять работу наших учителей в религиозной школе, которые являются профессионалами и работают целую неделю, и деятельность учителей воскресной школы, которые преподают около часа в неделю. Что касается работы кантора, то не знаю, с кем в церкви можно его сравнить. Может быть, с регентом хора. Да нет, ничего общего.
– Я думал в первую очередь о рабби, – пояснил Магнусон. – Вполне разумно сравнить рабби с одной стороны и священника – с другой.
– Только на первый взгляд, – возразил Гальперин. – Служитель или священник имеет призвание; он получает призыв проповедовать слово Божие – что-то вроде того, что случилось с пророком Ионой (62).
– И?
– Таким образом, он находится в положении того, кто очень хочет продать нечто кому-то, кто не особенно заинтересован в покупке. В результате он зависит от покупателя.
– А рабби?
– Он не получает подобных распоряжений от Бога. Он идёт в раввинат так же, как другие идут в юриспруденцию или медицину. И он работает в конгрегации не потому, что его зовут – если только это не телефонный звонок от главы Ритуального комитета – а потому, что ему предложили контракт. В результате действует закон спроса и предложения, и раввинов не так-то уж много.
– Кажется, вы много знаете о ситуации с рабби, – заметил Магнусон.
Гальперин улыбнулся.
– Приходится. У нас в семье есть один. Мой младший брат – рабби.
– Вот как? Понятно. Ну, я привёл сравнение с церквями в качестве примера, представляющего второстепенный интерес. Что меня действительно беспокоит, так это разница между синагогами. Во-первых, похоже, что существуют принципиальные различия между тремя группами: реформистами, консерваторами и ортодоксальными.
– Естественно, потому что это зависит от размера и достатка общины. Многие ортодоксальные общины невелики. Иногда это всё, что остаётся в городе, когда происходит общий переезд населения в пригород (63).
– Да, я знал об этом, но всё равно удивляюсь. Заработная плата учителей в религиозных школах – принимая во внимание различия между крупными и маленькими городами – удивительно похожи. Однако зарплаты канторов существенно различаются.
– Голоса тоже существенно различаются, – парировал Гальперин.
– Безусловно. Так вот, зарплаты раввинов, если учитывать размер, социальный статус общины и тому подобное, выглядят примерно одинаковыми.
– Правда?
– Вот почему мне интересно, какую зарплату мы платим рабби Смоллу. Она значительно меньше, чем получают другие рабби в сопоставимых ситуациях.
– Может быть, это потому, что он никогда не просил повышения.
– А другие просят?
– Или они сами, или их партия, – ответил Гальперин.
– Что вы подразумеваете под их партией? Что за партия?
Гальперин откинулся на спинку стула и начал:
– Позвольте мне рассказать вам кое-что о раввинах, мистер Магнусон. Рабби находится в уязвимом положении, как любой государственный служащий, допустим, мэр или директор школы. В конгрегации всегда найдутся люди, которые не ладят с ним, потому что были друзьями его предшественника, или потому, что их жёны считают его жену слишком высокомерной, или потому, что им не нравится, как он укладывает волосы, или по любой другой причине, по которой одним людям не нравятся другие. У него есть контракт, но это, по сути дела, контракт на обслуживание, и он не так уж много значит. Если члены общины захотят избавиться от рабби, они могут, вне зависимости от наличия контракта, устроить ему неприятности. И поскольку рабби приходится ввязываться в споры только из-за того, что он сказал в какой-то проповеди, всегда существуют те, кто хотел бы от него избавиться. Поэтому умный человек, появившись в общине, немедленно начинает организовывать группу друзей, единомышленников — по сути дела, партию — желательно из числа важных членов конгрегации.
– Понимаю.
– Эта партия поддерживает вас и стоит за вас в сражениях. В таких вопросах, как зарплата, они будут на вашей стороне. Если рабби стесняется просить о повышении, или о том, чтобы провести субботний год (64) в Израиле, или о чём-то другом, именно они поднимают этот вопрос перед руководством.
– Я понял. А кто в партии рабби Смолла?
– В том-то и дело. У него нет партии. О, есть люди, которым он нравится, но это не мешает рабби Смоллу не соглашаться с ними или противиться им по определённому вопросу, к которому он серьёзно относится. Другой раввин смягчил бы свою позицию, пошёл бы на небольшой компромисс ради дружбы и для того, чтобы не настроить против себя своих сторонников, но только не рабби Смолл. Вы можете сказать, что у него нет ни малейшего политического здравого смысла. Или можете решить, что ему плевать.
Магнусон кивнул. Затем улыбнулся:
– Знаете, я вот как считаю: первое, что мне следует сделать – проследить, чтобы рабби Смоллу повысили зарплату.
Гальперин посмотрел на него с удивлением.
– И не просто символически, – продолжил Магнусон, – а достаточно солидно, что поставит рабби Смолла в один ряд с другими рабби из конгрегаций, сходных с нашей. Я имею в виду увеличение в размере около шести тысяч в год.
– Но… но… я не понимаю…
Магнусон широко улыбнулся и откинулся на спинку стула:
– Позвольте мне рассказать вам кое-что об управлении бизнесом, мистер Гальперин. Когда вы вступаете во владение компанией, важно получить полный контроль над всей управленческой командой. Руководитель обычно избавляется от любого, кто, по его мнению, не предан ему и его интересам. Проблема в том, что при этом можно потерять талантливого сотрудника. Следовательно, целесообразнее попытаться изменить его отношение. Иногда оказываешь небольшое давление. Если сработает – хорошо, но я обнаружил, что лучшие результаты получаешь, давая человеку повышение. Если он джентльмен, то всегда будет помнить, что обязан вам.
– Вы думаете, что правление вас поддержит?
– О, полагаю, да. Я могу рассчитывать на ваш голос и вашу поддержку, не так ли?
– Да, конечно.
– Превосходно. – Он потянулся к телефону. – А теперь я позвоню рабби.
– Вы собираетесь рассказать ему до голосования?
– Конечно, нет. Я просто позвоню, чтобы сказать ему: я бы предпочёл, чтобы он не приходил на следующее заседание правления.
 
 

15
Тони Д’Анджело наблюдал, как секретарь Ала Кэша, достойная шестидесятилетняя женщина, работавшая у него много лет, покидала Прескотт-билдинг, здание на центральной площади Линна. Затем поднялся по лестнице и вошёл в офис Кэша по недвижимости и страхованию.
Не дожидаясь приглашения, Д’Анджело уселся в кресло посетителя.
– Привет, Ал, – дружелюбно произнёс он.
– Э-э-э, привет, – ответил Кэш в замешательстве. – Что привело тебя сюда?
– Ходил с подружкой за покупками. Тебе когда-нибудь приходилось болтаться по магазинам со своей хозяйкой? Они не просто идут и покупают то, что им нужно, даже когда твёрдо знают, что именно. Им ещё требуется обойти все другие магазины и посмотреть, не найдётся ли там чего-нибудь получше. Так что я сказал, что встретимся, когда она закончит. Что даёт мне немного времени, его надо убить – ну, раз уж я прямо по соседству, то подумал, что зайду и поболтаю с тобой.
– В последнее время я не видел тебя в Палате представителей, – заметил Кэш.
 Д’Анджело кивнул.
– Это факт. Я решил отдохнуть.
– Тебя послал Мориарти?
– Большая шишка? Ну, скажем так, я здесь совсем один. – Д’Анджело одарил Кэша заговорщической улыбкой.
– Понимаю. Он не хочет быть причастным. Ладно, что у тебя?
Улыбка Д’Анджело исчезла; он наклонился вперёд и пристально посмотрел на человека за столом.
– В гонках участвуют трое. Поможет ли тебе, если останется только два?
– Кто именно?
– Ты и Скофилд.
– Ты имеешь в виду, что Баджо может уйти? У тебя что-нибудь есть на него?
 Д’Анджело молчал, скрестив руки на груди.
– Почему глава фракции большинства хочет вмешаться в политику республиканцев? – с подозрением поинтересовался Кэш.
– Он не хочет вмешиваться, но ты должен понимать, что он может быть заинтересован.
– Понимаю. Вот почему ты здесь, – улыбнулся Кэш, – совсем один.
– Ага.
– Хорошо. Так почему же Мориарти хочет, чтобы я победил? Я голосовал против Закона о гавани, и… он хочет, чтобы я проголосовал против пересмотра. Quid pro quo (65), не так ли?
– Можешь голосовать, как тебе вздумается.
– Я не понимаю.
– Чего не понимаешь?
– Я объясню тебе. Почему глава фракции – да, я знаю, ты убеждаешь, что ему всё равно, но мы оба знаем лучше, не так ли? – почему он должен быть настолько заинтересован в моей победе на выборах, чтобы принять в ней участие, если это даже не его партия? И он знает, что я в большинстве случаев буду голосовать против него. И более того, именно я возглавил борьбу против Закона о гавани и почти добился успеха. И ещё ему известно, что я поддерживаю пересмотр, и у меня есть хорошие шансы его осуществить. Неужели он поссорился с «Атлантик Дреджинг» и хочет показать им, что в его силах принять их паршивый Закон о гавани или отклонить его – как ему заблагорассудится? Верно? Он хочет показать «Атлантик Дреджинг», что они не распоряжаются им?
– То, что он поддержал Закон о гавани, не означает, что он получает приказы от «Атлантик Дреджинг», – холодно бросил Д’Анджело. – Не в большей степени, чем ты выполняешь приказы «Нортист Фишериз» (66), против которой выступаешь.
– У меня нет связи с «Нортист Фишериз», – ледяным тоном отрезал Кэш.
– Ну да, об этом и речь, – учтиво подтвердил Д’Анджело. – Точно так же, как у тебя нет связи с «Нортист Фишериз», у Большой шишки нет связи с «Атлантик Дреджинг».
– Тогда почему он хочет сделать мне одолжение? – Внезапно Кэша осенило: – Он хочет разделаться с Баджо?
– Я не говорил, что это будет даром, – заметил Д'Анджело. – Придётся раскошелиться.
– Во сколько это мне обойдётся?
– Ничего особенного. Всего несколько тысяч долларов – на расходы.
– Сколько это – несколько тысяч?
 Д’Анджело пожал плечами.
– Три, четыре, пять тысяч самое большее. Что бы ни случилось.
– Так, кажется, туман рассеялся. По какой-то причине вы, ребята, не хотите Баджо. Хотя и не представляю, что вы имеете против него. Он никто. Если только вы не думаете о его зяте в Избирательной комиссии, возможно, из-за того, что он контролирует paisanos (67). Итак, вы пришли ко мне, чтобы я помог вам угробить Баджо. Почему? Потому что ни в коем случае не должно создаваться впечатление, что партийный организатор большинства вмешивается в выбор оппозицией своего представителя. Значит, ты пришёл ко мне не как его агент, а по собственной инициативе, предлагая прямолинейное, честное мошенничество. – Он потёр руки. – Хорошо, что у тебя имеется?
– Фотография.

 
 

16
Несколько раз Лора уже собиралась умыть руки. Но продолжала из чистого упрямства. Она слишком тщательно всё продумала и не желала признать, что могла ошибаться. По её мнению, Скофилд был подходящим кандидатом и вполне мог победить в тех условиях, которые она ему создала. За исключением того, что, кажется, он сам ничего не хотел. А на это она не рассчитывала.
Кроме того, Лорой двигало любопытство. Почему он ничем не интересуется? Не только кампанией, но и ей самой? Правда, она держала его на расстоянии, намереваясь во время кампании поддерживать исключительно деловые отношения. Тем не менее её задевало то, что он не предпринимал ни малейших усилий, чтобы узнать её получше. При этом она была совершенно уверена в отсутствии другой женщины. А он вообще нормальный? Может быть, он гей? Сегодня так много говорят о подобных вещах. Конечно, в таком случае он бесполезен с точки зрения её долгосрочных планов. Однако, несмотря на то, что сама Лора понемногу начала терять энтузиазм по поводу кампании из-за отсутствия у Скофилда интереса, она была полна решимости продолжать предвыборную кампанию – хотя бы потому, что начала её.
И вот однажды, за несколько недель до первичных выборов, это случилось. Рано утром Джон пришёл в их штаб-квартиру и объявил:
– Я могу победить на этих выборах, Лора. Просто скажите мне, что я должен сделать, и я сделаю это.
– Великолепно! Слушайте, вы должны стать известным. Ваше имя известно в городе, а вы сами – нет. Значит, вам следует посещать мероприятия, где будет много людей – встречи, слушания, форумы, лекции, групповые дискуссии. Когда по завершении начинают задавать вопросы, вы встаёте и что-нибудь говорите. Обычно вначале просят назвать себя, и вот что вы отвечаете: «Я Джон Скофилд. Я кандидат на должность сенатора штата. Я хотел бы отметить…» или: «Я хотел бы спросить спикера…» Я могу организовать вам приглашение в различные частные дома для неформальной беседы с небольшими группами. У нас много предложений. Позже вам придётся ходить в торговые центры и раздавать предвыборные карточки. Вам это даже может  понравиться. – Она оценивающе посмотрела на него. – Есть одна вещь, которую мы должны оговорить заранее. Вы Джон или Джек?
– Какая разница?
– Джек отличается от Джона. Он и одевается по-другому, и говорит по-другому. Давайте попробуем оба варианта. – Она взяла на себя роль председателя собрания и прошла в другой конец комнаты. – Спикер готов ответить на вопросы из зала. Да, джентльмен в углу. У вас есть вопрос? Пожалуйста, назовите своё имя.
Он ухмыльнулся при виде этой выдумки.
– Меня зовут Джон Скофилд, и мой вопрос…
– М-м, нет. Давайте попробуем по-другому. Джентльмен в углу. Пожалуйста, назовите своё имя.
Все ещё улыбаясь, он начал:
– Я – Джек Скофилд, кандидат в Сенат от округа Эссекс…
– Вот и всё, – прервала она. – Теперь вы будете Джеком Скофилдом. Джон несколько скучен и старомоден. – Лора смерила Скофилда критическим взглядом. – Этот галстук и этот костюм…
– Что с ними не так?
– Неплохо, если вы собираетесь на похороны, но…
– Я выступал сегодня в суде перед судьёй Левиттом, весьма консервативным типом.
– Ладно. В суде вы можете быть Джоном Скофилдом, а в другом месте будете Джеком, и одевайтесь соответственно. Более неформально.
– Джинсы? 
– Ни в коем случае. Вы занимаете консервативную позицию, не забыли? «Давайте оставим всё, как есть». Я предлагаю серые фланелевые брюки и твидовый пиджак. И рубашка с воротником на пуговицах.
– Я понял, – отозвался он с энтузиазмом.
– Тогда давайте попробуем сегодня вечером. В ратуше проходят слушания по регистрации избирателей. Они хотят перенести срок регистрации на пару недель. Я думаю, что мы должны выступить против. Там, вероятно, будет немного людей – максимум двадцать-тридцать, но это хороший опыт. Почему бы вам не пойти домой и не переодеться, а я встречу вас там.
– Когда начало?
– В восемь часов. 
– Тогда как насчёт того, чтобы до этого где-нибудь поужинать?
– Я ужинаю с другим, – быстро ответила она. Это не соответствовало реальности, но Лоре было важно показать Скофилду, что она не отличается лёгкой доступностью. Но она смягчилась, увидев расстроенное выражение на его лице. – Мы могли бы пойти куда-то после слушаний – выпить кофе или чего-либо покрепче…
Они пошли на слушание, и в какой-то момент он действительно получил возможность сказать:
– Я – Джек Скофилд, кандидат в Сенат от этого округа, поэтому весьма заинтересован в этом слушании. Я хотел бы отметить, что...
Лоре показалось, что он произвёл впечатление. К сожалению, среди присутствующих были и другие кандидаты, вступившие с ним в спор, да и в ходе дискуссии он выступил не очень-то удачно.
Позже, за чашкой кофе, Джон пробурчал:
– Кажется, я не слишком хорошо справился сегодня вечером, согласны?
– Ну, они подготовились, а вы – нет.
– Вы имеете в виду, что я глупец, – с горечью выплюнул он.
– Ничего подобного. Но вы не можете зависеть от идей, которые приходят к вам под влиянием момента. У вас имеется склонность к этому. Но никто не знает, к чему подобные идеи могут привести. Что вам нужно – так это продуманные позиции по всем основным вопросам. Я начну работать над ними завтра утром.
Он взглянул на неё с искренним восхищением.
– Знаете, Лора, вы просто удивительная.


ПРИМЕЧАНИЯ.

41.   В американских аптеках продаются не только лекарства, но и масса других товаров. И, более того, там можно напиться и перекусить – во всяком случае, так было в шестидесятые годы прошлого века.
42.   В оригинале – «panel show», групповое шоу или групповая игра, телевикторина, в которой участвует группа знаменитостей.
43.   Бар-мицва (древнеевр. «сын заповеди») – в иудаизме обряд инициации, означающий, что еврейский мальчик, достигший 13 лет, становится совершеннолетним в религиозном отношении и возлагает на себя все религиозные обязанности (до этого ответственность за их исполнение лежит на родителях). Обряд совершается в синагоге, обычно в субботу; дата рождения вычисляется по еврейскому календарю. Мальчика приглашают прочитать последний отрывок из чтения Торы на данный день, а также отрывок из пророческих книг. Он может выступить с подготовленной речью на заданную тему, чаще всего посвящённой разъяснению прочитанной главы из Торы.
44.   Сдельная форма оплаты труда – это метод начисления зарплаты в зависимости от количества произведённой продукции надлежащего качества. При этом за единицу изделия устанавливается определённый размер оплаты, то есть сдельная расценка. Естественно, она будет ниже нынешней зарплаты – почасовой, да и критерии качества можно назначить произвольно.
45.   Штетл (идиш) — «городок» или «еврейское местечко», небольшое поселение полугородского типа с преобладающим еврейским населением в Восточной Европе в исторический период до Холокоста. Еврейские местечки находились в областях, составлявших с конца XVIII века черту оседлости в Российской империи: Царство Польское, Литва, Белоруссия, Бессарабия, а также часть территории современной Украины, расположенная в южных губерниях Российской империи. Языком еврейских местечек был идиш. Образ штетла используется как метафора для обозначения традиционного образа жизни восточно-европейских евреев, их бытового и культурного уклада, а также как символ утерянного традиционного мира восточно-европейского еврейства. (Википедия).
46.   Война между северными и южными штатами в 1861 – 1865 гг.
47.   Янки (англ.) — прозвище жителей Новой Англии, а позднее — северных штатов и в более широком смысле — жителей США в целом.  Белые англосаксонские протестанты (англ., сокращённо WASP  или БАСП) — популярное идеологическое клише в середине XX века; термин, обозначавший привилегированное происхождение. Аббревиатура расшифровывается как «представитель европеоидной расы, протестант англосаксонского происхождения». Имеет хождение преимущественно в странах Северной Америки. До изменения демографической ситуации в связи с иммиграцией акроним WASP был аналогичен понятию «100%-й американец» — то есть, представители более зажиточных слоёв общества США, ранее игравшие доминирующую роль в формировании элиты американской политической и экономической жизни. К белым англосаксонским протестантам относятся в первую очередь потомки иммигрантов первой волны XVII—XVIII веков времён британской колонизации (американцы английского происхождения), в значительной степени сформировавшие США и до сих пор оказывающие решающее влияние на некоторые сферы американской жизни. (Википедия).
48.   В оригинале использовано слово «store» – магазин, лавка, склад. Судя по контексту, для предвыборной кампании арендовали нечто вроде складского помещения.
49.   Зонирование – это термин, используемый для описания контроля со стороны властей за использованием земли, а также зданий и улучшений на ней. Земельные участки делятся соответствующими органами власти на зоны, в пределах которых разрешено различное использование. Любые здания, которые будут построены на нём, предназначены для определённого использования, и их размер, расположение и внешний вид регулируются.
50.   Гой — народ (ивр.). Стандартное выражение в Танахе для «народа», включая евреев. В настоящее время слово «гой», вошедшее во многие языки, обозначает нееврея, язычника. Напоминаю, что Честер Каплан – «соблюдающий», ортодокс, строго относящийся к соблюдению религиозных предписаний. Танах – название еврейской Библии, включающей в себя 3 раздела: Тора (Закон), Невиим (Пророки), Ктувим (Писания). Танах – акроним названий этих разделов. По содержанию c Танахом совпадает Ветхий Завет христианской Библии, за исключением неканонических (или второканонических) книг, а также дополнений, отсутствующих в Танахе, и, частично, порядка расположения книг.
51.   В Йом-Кипур верующие евреи соблюдают почти 25-часовое воздержание от приёма пищи.
52.   Йарцайт (йорцайт) – годовщина смерти родственника (идиш). Каддиш – поминальная молитва (ивр.).
53.   Раввинская ассамблея — это организация консервативных раввинов в США, Канаде, Латинской Америке, Европе и Израиле. Она была основана в 1900 году как Ассоциация выпускников Еврейской теологической семинарии. В 1940 году организация была реорганизована в Раввинскую ассамблею Америки, а в 1962 году приобрела своё нынешнее название и международный размах. Раввинская ассамблея рекомендует раввинов для назначения в консервативные общины и продвигает цели консервативного иудаизма.
54.   Очевидно, речь идёт о судебном разбирательстве, описанном в первом романе недельной серии – «В пятницу рабби долго спал».
55.   В оригинале использовано выражение «scholar in residence» – «учёный в резиденции».  Это человек, чьё назначение – жить и работать в определённом месте, особенно в колледже или университете, в течение определённого периода времени, чтобы являться источником вдохновения, интереса и знаний для других в этой области.
56. Джентри – английское нетитулованное мелкопоместное дворянство, занимающее промежуточное положение между пэрами и йоменами. В отличие от йоменов джентри не занимались земледелием.
57.   Крах Уолл-стрит в 1929 году, также известный как Великий крах, Крах 29-го или Чёрный вторник –  крупный американский обвал фондового рынка, произошедший осенью 1929 года. Он вызвал так называемую Великую депрессию – мировой экономический кризис, начавшийся 24 октября 1929 года и продолжавшийся до 1939 года.
58. Малая бейсбольная лига – профессиональная бейсбольная организация, расположенная ниже Высшей лиги бейсбола (MLB), включающая команды, связанные с клубами MLB и четыре независимые лиги.
59. В США дети идут в школу с трёх лет, но официальное государственное образование начинается с kindergarten — это пред первый (или подготовительный) класс. Дальше три уровня: с 1-го по 5-й (иногда по 6-й) класс — elementary school, с 7-го по 8-й класс — middle school (но частные школы иногда эти классы тоже называют high school), и третья ступень с 9-го по 12-й класс — собственно high school. Судя по контексту, Хепсиба поступает в 9 класс.
60. В оригинале, по-моему, игра слов: trade можно перевести и как «ремесло», и как «торговля». Согласно Вавилонскому Талмуду, «отец обязан сделать сыну обрезание, выкупить его, если он – первенец, (см. Бемидбар 18:15-6), обучить его Торе, найти ему жену и обучить его ремеслу или профессии».
61. Ещё одна двусмысленность, на этот раз – очень многозначительная. Слово «quarrels» можно перевести и как «ссоры», и как «споры». И рабби, и Магнусон употребили именно это слово.
62. Писание повествует, что в царствование Иеровоама II Иона получил от Бога повеление идти в Ниневию с проповедью покаяния и предсказанием гибели города за нечестивость его жителей, если они не раскаются.
63. Частая практика: жить в пригороде (где обычно меньшие цены), а работать в городе (где больше выбор вакансий). Получила массовое распространение после Второй мировой войны.
64. Субботний год (Шмита) – в еврейской культуре седьмой год семилетнего сельскохозяйственного цикла, предусмотренного Торой, в течение которого по библейскому закону земля оставалась под паром (пар в земледелии — вспаханное поле, оставляемое на одно лето незасеянным) и погашались всякие денежные обязательства. В Библии этот год называется «годом отпущения». В переносном смысле – год отдыха, своеобразный аналог шаббата.
65. Quid pro quo — «нечто за нечто» (лат.), фразеологизм, обычно используемый в английском языке в значении «услуга за услугу».
66. «Нортист Фишериз» — «Северо-Восточное рыболовство».
67. Paisanos – крестьяне, земляки, соотечественники (исп.). Не могу с уверенностью сказать, о ком идёт речь и почему Кэш использовал испанское слово. Насколько можно судить по романам недельной серии, в этом округе испаноязычных жителей практически нет.