Наш приятель

          НАШ ПРИЯТЕЛЬ

   Я давно хотел поведать вам об одном нашем общем знакомом, назвать нас сейчас друзьями, спустя десятки лет, едва не полвека, невозможно; но что- то ещё теплится в душе, вынуждая иногда позвонить или отправить поздравление.

   Сошлись мы все в конце семидесятых на Тушинском аэродроме, пройдя предварительно подготовку в одном из филиалов 2 МГАК ДОСААФ на Новослободской, будучи ещё учащимися старших классов школы. Там мы изучили основы аэродинамики, конструкцию планера БРО- 11м. Настало время практических полётов. У всех нас была одна мечта на всех, правда, школьные успехи у всех были разными, разными были и состояние здоровья и физическая подготовка.
 
   Наш друг выделился сразу каким- то спортивным телосложением, доброжелательностью, сочетаемой с независимостью; на удивление, он ещё и успевал в школе лучше нас всех, что было заметно и на теоретических занятиях. Мышечная масса сделала его и самым первым в первом нашем парашютном прыжке, в нашем «взлёте», который по законам десантирования формируется по весу, так, чтобы тяжёлые уходили ниже, а лёгкие оставались как можно дальше и выше от остальных, обеспечивая таким образом минимальный риск опасного схождения в воздухе.
Когда мы увидели мелькнувшие под верхним обрезом дверей ноги нашего первенца, почему- то все успокоились и обрели уверенность в себе. Да и полёты на планере дались ему несколько проще, чем всем прочим, хотя, справедливости ради, летают все, как и ходят, вполне уверенно.
 
   У всех нас были какие- то сомнения и опасения на предмет своего здоровья, разумеется, все мы были здоровы и полны сил, но лётная профессия обязывала к чему- то едва ли не запредельному- так нам иногда казалось. Наш приятель незадолго до нашего знакомства перенёс какую- то инфекционную болезнь, оставившую след на сердце, быть может, и не столь серьёзный, но это заставляло его серьёзно беспокоиться.
Вообще «слабым» его местом была философия- он любил пофилософствовать и часто удивлял окружающих неожиданными замечаниями. Он считал, что так на него повлияла недавняя болезнь, когда пришлось всерьёз призадуматься о причинах и следствиях, удачах и неудачах, да и о судьбе вообще.

   Как- то мы ехали в метро небольшой группой- то ли после полётов, то ли специально собрались вместе провести выходной. Обычно это был поход в кино-  один из немногих в ту пору способов скрасить свободное время. Город отдыхал, был погожий летний день, и ни в одном из кинотеатров нам не удавалось купить билеты. В метро мы нацелились доехать до ВДНХ и обсуждали насколько реально там с билетами в кинотеатр. Незаметно разговор принял несколько философский характер- что- то о предначертанности или способности угадывать логику в событиях жизни. Кто- то из нас с горячностью уверял нашего приятеля, что совершенно уверен, что они приедут туда, куда едут, то есть на ВДНХ, в чём приятель в качестве примера усомнился.
Темы менялись, время шло… Каково же было наше удивление, когда мы вспомнили об этом разговоре, оказавшись совсем в другой части города и с другими намерениями!

   Наша разношёрстная команда- от выходцев из профессорско- преподавательских семей- до семей типичных советских тружеников- была совершенно миролюбивой и равноправной, в чём тогда даже и сомнений не появлялось; и это замечание- дань тем сокрушительным переменам, произошедшим с нами и с нашей страной за последние почти полвека. Наш приятель, к слову, был из семьи военнослужащих, что подкрепляло некий его авторитет и казалось даже гарантией успешной военной лётной карьеры, хотя слова такого мы не знали, оно было едва ли не ругательным.

   Сегодня, когда большинство из нас достигли желаемого, заслужили пенсии, воспитывают внуков,- только этот наш приятель не достиг ничего, что обозначало бы человеческую жизнь вообще. Вспоминая его, я часто ощущаю некую неловкость. Он иногда напоминает о себе, приглашает в гости. Он выстроил себе дачный дом, сам выстроил, своими руками, вполне приличный и симпатичный дом, годный для проживания. Каким- то образом заслужил пенсию в правоохранительных органах, но это не лётная пенсия, а какая- нибудь треть или даже четверть от неё, поэтому подрабатывает где- то с приобретённой уже инвалидностью. Семьи у него так и не появилось. Уже далеко за тридцать он получил высшее богословское образование, но священнослужителем так и не стал. Я вспоминаю иногда его письма, адресованные мне в лётное училище, это были обычно почти рассказы, было очень интересно читать- всегда сквозила некая философия и образность. Но и писателя из него не вышло. Он часто говорит о религии, вернее, о религиях, почти всегда о совершенно неведомых её сторонах. Когда- то в девяностых он даже выглядел неким религиозным фанатиком или сектантом, на что обратили внимание многие из нас и сочли его едва ли не сумасшедшим. Наша покойная уже инструктор парашютно- десантной службы из аэроклуба говорила как- то странно, что видела его, но не узнала…

   Разумеется, мы не настолько альтруисты, чтобы полностью быть занятыми кем- то, помимо себя. И текст этот мне интересен и себя ради тоже. Я не знаю, в чём мне каяться или признаваться- жизнь никогда не бывает простой и идеально ровной, и всегда предлагает тяготы и невзгоды того или иного рода… Но я избегаю с ним встречаться. Или делаю это с усилием. Быть откровенным? Я боюсь этих встреч. Как страшновато было бы встретиться с ушедшими уже родственниками- не из мистического ужаса, а от ощущения непоправимости или неблагодарности что ли. Он стоит перед глазами каким- то укором, как бывают «укоризненны» любящие глаза, которых ты почему- то или не заметил или пренебрёг которыми, которым хочется кинуться навстречу… Но что далее? И ты просто опускаешь взор, придумав себе какую- то мысль, и уходишь. А они всё следуют за тобой, совершенно безобидно, ни на что  не претендуя, разве что- вспомнить и поклониться неизвестно зачем или кому. Ведь мы так мало знаем, и мир нам дан, как учили в наших учебных заведениях, «в ощущениях».
11.07.24