Убить француза
(Рецепт коктейля «Убить француза»: две трети шампанского, треть водки)
Я стремительно мчалась сквозь город, бесцельно, стараясь выбирать маршрут по принципу его непредсказуемости. «С небес – на землю, с небес – на землю…» - вертелось в голове на этот раз; под ногами путался довольно крутой, мощёный брусчаткой спуск. Люди, прогулочные, разноязыкие и даже – чего я давно не наблюдала – выразительные. Как минимум, некоторые экземпляры.
Всё это: и хаотичные прогулки, и повторяющиеся фразы я использовала уже слишком долго. Это уже не работало. Он обнаружил логику, непонятную даже мне, и научился разыскивать меня даже при таком количестве переменных. Я успевала что-то почувствовать, но слишком поздно. Его целеустремлённая Стрелка выныривала из потока машин, когда бежать на противоположную сторону улицы было бы глупо. Да и хотела ли я бежать?
- Садись, послушаем музыку! – в этот раз дверца распахнулась, перегораживая мне тротуар.
Я всегда была послушной.
- Господи(е)н следователь?! – полувопросительное, как будто не ожидала его увидеть; нарочно смазывая первое слово, чтобы оно звучало почти, как «господень».
О, он был рад встрече. Улыбнулся. И ничего не сказал.
Я устроилась рядом с музыкой, покалывающей, как электрофорез. Даже приятно, если не увеличивать напряжение. Ставшее классикой: «Я обыкновенная женщина... Не требуй от меня большего, чем могу...». Если бы он только отпустил меня сейчас, я понеслась бы по серым улицам, бесконечно повторяя про себя: «С небес – на землю, с небес – на землю…» …
Как бы не так!
- Сколько ему лет?
- Сорок девять, - ответила не задумываясь.
- Твой любимый возраст. Что он любит на завтрак? Чёрный кофе, фреш и круасаны?
- Протестую, - глупая игра; мы не привыкли разговаривать, мы привыкли разыгрывать сцены.
- Протест отклоняется. Отвечайте на вопрос.
- Когда-то давно он любил блинчики с земляникой и сахаром, а сейчас ему нравятся гренки, - верх абсурда - так долго терзать друг друга по пустякам; но разве мы можем расстаться?
Легенда гласит, что у меня есть любовник-француз, который бреется не по утрам, как большая часть человечества, а на ночь; чтобы не колоть мою кожу щетиной. Придерживаться этой версии легко до тех пор, пока не нужно ничего сочинять (собственно, это ежевечернее бритьё едва ли не единственная придумка).
- У него есть особые приметы? Помните, что своей откровенностью вы очень помогаете следствию.
Да пожалуйста! Почему бы не помочь:
- Шрам на указательном пальце левой руки, несколько родинок в разных местах, пара колец и мобильный телефон, - я явно паясничала.
Сочинять ничего не нужно! Как иначе я смогла бы перехитрить его, если не рассказами о нём же? Это такая простая уловка, ведь хуже всего человек знает себя. Особенно тот, который уверен в том, что изучил себя досконально. Ты хочешь вычислить, кто он? Попробуй, вычисли себя самого. Любовник-француз – смешно! Кое-что из прошлых навыков во мне явно осталось.
- Он любил тебя сегодня ночью?
Я посмотрела прямо в глаза, мне не нравились такие вопросы и я сказала:
- Он всегда меня любит…
Смутившись от того, что не смог отчётливее задать вопрос, замолчал. Я воспользовалась паузой, чтобы сделать музыку громче.
- Сделаем перерыв? Хочешь чего-нибудь? - его расследование было частным и не слишком обоснованным. Он это понимал.
- В прошлый раз ты пытался купить меня обещанием заехать в Макдональдс прямо через окошко, - улыбнулась я.
Не стал спорить. Молча завёл машину. Поехали. Видимо, чем-то я его таки задела.
- Какой кофе пьёт твой француз?
- Обычно с долькой лимона…
- Какая музыка ему нравится?
- Да такая же, как и тебе…
Это было чересчур откровенно. Если бы он догадался, если бы он вспомнил, кто я и кто он, он поймал бы меня на раз. Всего два вопроса, на которые стоило бы ответить, подробно поразмыслив, что из этого следует. Он запустил ломтик лимона себе в стаканчик – мы стояли на парковке фаст-фуда – и поставил диск. Как же он был близок к разгадке. Более чем. Но теперь он был внутри ситуации. Разве он мог поверить в то, что придумывает эти вопросы лишь для того, чтобы оправдать наши встречи? Впрочем, как и в то, что я отвечаю на них решительно с той же целью. Кому было дело до воображаемого француза? Что было расследовать? Моё поведение после того, как обкорнала себе крылья? В чём я обвинялась? В моей ангельской аморальности? Но, нет ангела, нет и суда. С чего бы проявлять к обычной земной женщине подобную строгость? Во мне не было никакого интереса для следствия, кроме того, что ангел мог полюбить только такую женщину. И только такая могла полюбить ангела. Кто же знал заранее…
- Отпустишь? – не стала врать, что ждут.
- На сегодня вы свободны. Спасибо.
Я вышла из машины и уверенно пошла вперёд, чтобы не видеть, как Стрелка резво умчится прочь. Он всё ещё играл со мной на равных, как ангел с ангелом, не понимая, что низвергнутая до уровня женщины, я нуждаюсь в защите не меньше других людей. И что я не выдержу большего, чем может выдержать обычная женщина. И что я даже принялась бегать от него, как будто это что-то решит.
По закону ни один Хранитель не имел права вмешиваться в личную жизнь человека. Рассказы о том, что француз бреется каждый вечер, подтверждали существование этой жизни. Пока не попытаешься в неё вмешаться, неоткуда узнать правду. А вмешиваться запрещено. Но он и не станет. Он поступит иначе. Будет задавать вопросы. Весь спектр, в разных вариациях, отлавливая мельчайшие неувязки и сосредотачиваясь именно на этих моментах. Он вряд ли что-то выяснит, ведь всё правда – и про любовь, и про лимон, и про музыку. Ложь только сам любовник. И его безопасная бритва. Но, в конце-концов, задача обыкновенной женщины всегда состоит в том, чтобы вывести любимого мужчину из-под удара. В моём случае, посредством удачной легенды…
***
В дверь позвонили. Сонная – кого это принесло вместе с рассветом? – я пошлёпала открывать, даже не подумав накинуть по дороге халат, чтобы прикрыть детскую пижамку чем-то поприличнее. Мужчин в моей жизни не было – во всяком случае, я держала их на нейтральной территории и не пускала в дом – так что волноваться было не о чем. Открыла.
- Доброе утро.
- Чёртов следователь!? – выпалила я, скрывая за экспрессией массу разноплановых эмоций.
- Оскорбление должностного лица?! – мне в тон отозвался он.
- Простите. Я же не знаю, в каком отделе конторы вы в данный момент трудитесь. Склонна предполагать худшее. За наказания всегда отвечал, - давно я не просыпалась с улыбкой!, - департамент наказаний?
Он, разумеется, промолчал, отметив встречной улыбкой удачность моей провокации.
- Кстати, вторжение в личную жизнь земного объекта карается, согласно кодексу!
- Нет у тебя никакой личной жизни, потому что нет никакого француза! – уверенно сказал он и вошёл в дом.
- Почему это нет?!
- Потому что мне надоело быть французом. С сегодняшнего дня, я хочу быть англичанином!
- Овсянки, Сэрр? – уточнила я, улыбаясь всё открытее; я не собиралась думать, что можно, а что нельзя.
- Что, и чашки чая не нальёшь?
- Тебе как обычно?
- С лимоном…
точно после 2003 и до 2005, наверное
Свидетельство о публикации №224071100093