Исход

ИСХОД

Это были годы, которые всё реже называли послевоенными. Я учился в Ленинграде, который «коренники» называли только Питером, а на каникулы уезжал в «Дикие степи», где десять лет прожил в эвакуации и ожидании (так и не дождался!) планового возвращения к довоенному месту жительства. Там собиралась неплохая компания, все – выпускники единственной местной школы. Мы «насыщали» её летнюю жизнь новостями, книгами, импровизированными лекциями, самодеятельными концертами и интерпретацией современных танцев - на благо подрастающего поколения. Волейбол через обвисшую сетку, городки и лапта дополняли наш досуг, а ещё – рыбалка, благо озёрами этот степной по природе край славился далеко  за своими пределами. Приезжающие рыбаки осаждали прилегающие водоёмы, а мы, заядлые рыболовы, уходили пешим походом за много километров, и оставались там, в первозданном мире, наслаждаясь тишиной, объедаясь уловом, да и домой возвращались изрядно нагруженные рыбой.
Там–то, в глухой глубинке, мы однажды и набрели на странную компанию, остановившуюся неподалёку от нас для отдыха.  Людей было, вместе с детьми, не более двух десятков. Изношенные одежда и обувь, худоба от долгих скитаний и скудного питания говорила о том, что в пути они провели уже много дней. Взаимная настороженность ослабла, когда мы предложили им часть нашего улова и пригласили к нашему биваку «на чай».
Ввечеру к нашему костру подошла их «делегация»: однорукий предельно худощавый мужчина и две женщины. К костру сели только после приглашения, кружки с чаем приняли, но пить не торопились, как, впрочем, и разговаривать. От рассказов о себе уклонялись. Пробыли недолго, спросив на прощанье, нет ли у нас иголки и немного ниток. У нас было, и, поблагодарив, они ушли.
На следующий день их делегация обновилась. Возглавила её моложавая старуха, вовсе ей не оказавшаяся, и, кроме Однорукого,  с ней пришли две женщины - одна вчерашняя гостья, другая новенькая. Не знаю, как уж нашим подругам удалось разговорить их, но то, что мы услышали, до сих пор стучит в моей памяти «пеплом Клааса». Вот, коротко, содержание их рассказа.
Они не родственники, не друзья, не соседи. В далёкий посёлок при небольшом забайкальском Дацане их привели прихотливые повороты судеб, закоулки юридических формальностей, военно-послевоенная неразбериха, случайные и намеренные вмешательства (обычно – недобрые) других людей и некие обстоятельства, которые мудрецы окрестили однажды  ветрами с Мельниц Богов, что или внезапно налетают, или неустанно дуют с разных сторон.
Однорукий, их нынешний предводитель - отставной солдат, разыскивавший, после выписки из череды госпиталей, своих родителей, эвакуированных «куда-то на восток» и нашедших последний приют под бурятскими ковылями незадолго до появления там настойчивого сына.
Моложавая женщина, пани Юзефа, полячка из местечка Налибоки, что под Минском, где пережила войну с двумя сёстрами. Когда фашистов прогнали, она, увлёкшись молоденьким капитаном, связала с ним судьбу, но тот её вскоре бросил: вышел на одном из перегонов «за кипяточком», да и пропал. Две её сестры, к которым она могла бы вернуться, оказались недосягаемыми: одна в Польше, другая вовсе в Америке. Задержанную на вокзале «капитаншу» приткнули в воинский эшелон, вёзший демобилизованных солдат по домам. Так она, работницей «за всё», доехала до места, где рельсы кончались. Обратно её никто не взял, и она, обезумев от навалившейся беды, пошла, куда глаза глядят, очнувшись в убогом поселении, где никто не понимал её языка, но и не спрашивал отсутствующих документов.
Другая гостья, белобрысая Ольга, была вывезена немцами, вместе с толпой молодых соплеменников, из родной черниговщины в неметчину. Уже по пути её изнасиловали конвоиры. Эта недобрая слава преследовала её до конца войны, потому она не вернулась в родные места, а завербовалась, как только появилась возможность, на рыбный Сахалин. Но по пути заболела, была высажена «для лечения» на очередном полустанке, где и медпункта не было, как-то самовылечилась, потеряла документы, и неизведанными путями добрела до Дацана.
Чернявую молдаванку Аллу подвела внешность. То её принимали за цыганку и гнобили за отказ «погадать», не боясь ответа, так как не видели рядом табора, то считали ведьмой и гнали прочь, то гонялись как за диверсанткой, хотя она просто хотела подобрать объедки около ротной кухни. Поймав, часто били просто так, вымещая на ней свои накопившиеся горести. В Дацане она появилась не человеком, а сплошным синяком, за что и получила прозвище «Радуга», прилипшее к ней и после выздоровления. Это ещё больше утверждало подозрение в её цыганском происхождении, тем более, что настоящее имя забылось, и все считали им прилепившееся разноцветное прозвище.
Рассказывали гости про себя скупо, без эмоций, ничего не говоря о спутниках. Я не очень понимал причину их откровений, понимание это пришло много позже.
Как ни сносна была жизнь в Дацане, но тянуло пришлых в родные места. Изгои притёрлись друг к другу, всё крепче становился их круг, всё чётче проявлялась общая забота – поиски возможностей возвращения к истокам. Возможности были минимальны: ни сбережений, ни документов, ни продуктов, ни маршрута, но когда количество разговоров достигло критической величины, как-то само собой появилась потребность – пора! и компания  приняла решение – идти. Единственный милиционер, монгол по отцу и поляк по матери, попавшей в эти края с высланными ещё при царе польскими «восстанцами», соорудил им сопроводительную бумагу - якобы послание из провинции в столичную бурятскую общину, местный лама  сказал им что-то ободряющее на своём языке, и они пошли в сторону запада. Вышли (считая детей) двадцать четыре человека. К моменту встречи с нами их уже было двадцать. Один вернулся после первого же дня, двоих, не рассчитавших сил, похоронили по православному обряду – под крестом, а старушку, оступившуюся на переправе, унесла бурная река.
Формально – гости пришли вернуть нам иголку, но после их рассказов мы не могли остаться безучастными к их судьбе, зная, какой предстоит им ещё длинный и трудный путь. Не сговариваясь, мы подарили им нашу аптечку, всегда имевшийся у нас ремонтный припас, отдали  весь посудно-костровой набор, спички, остатки круп и кое-что из одежды. Мы ничем не рисковали – наутро нам пора было домой. Гости приняли подарки без жеманства, хотя было видно, что они очень довольны. Поблагодарили нас сдержано и откланялись.
Нагруженные подарками, женщины ушли, а мы с Одноруким чуть задержались, докуривая наши цигарки. Тут-то он и передал мне тугой свёрток, сказав: «Тут всё о нас, побереги – у тебя целее будет!» и, не прощаясь больше – ушёл. Я постоял в растерянности, а потом, решив ничего спутникам о свёртке не говорить, сунул его за пазуху и пошёл к костру.
Поутру, собравшись в дорогу, мы решили передать пилигримам ещё кое-что из одежды, но, прогулявшись до места их стоянки, уже никого не нашли – они снялись и ушли раньше нас.
Дома я развернул свёрток: на обрывках тарной бумаги и даже тряпках были кратко записаны имена и фамилии участников исхода и даже насколько эпизодов их появления в восточных краях. Я свернул рулончик, сунул его в попавший под руку кисет и, не зная, что с ним делать, спрятал его в какой-то домашний закуток, где он и пролежал долгие годы.
Вспомнил я о нём, когда нам на работе прочитали доклад Хрущёва о культе Сталина. Вспомнил, но опять не придумал, что с ним делать. Ещё через десяток лет, разыскивая дело своего репрессированного и посмертно реабилитированного отца, я обратился в «компетентные органы», где попутно рассказал и о давней встрече, и полученном свёртке. Мой собеседник согласился принять свёрток и посмотреть, что с ним можно сделать – на следующий день я и отдал его в «надёжные руки». Никаких сведений по пробирающейся на родные земли группе мне ни вскоре, ни много позже не сообщили, хотя, вроде бы косвенно, и обещали сделать это.
При первой встрече Однорукий назвал мне своё имя, да и в рулончике была его записка, но никаких ассоциаций оно у меня тогда, по невежеству, не вызвало, а при передаче свёртка чекистам хотя какая-то ассоциация и сверкнула в мозгу, но не оформилась окончательно.
        Я и сейчас чётко помню Однорукого: тощего, в полинялом красном свитере с чёрной дырой прямо против сердца. Звали его Моисей.
 Странные совпадения подкидывает порой нам жизнь!

                28.01.2024