Демонология Томаса Торквемады. Часть 1

Роман

драма, история, фэнтези

ЧЕРНОВОЙ ВАРИАНТ

Предисловие

Данный вариант произведения является черновым, поэтому в нём достаточно много неточностей и, быть может, несуразностей. Публикую именно его, поскольку времени на правку и доработку пока нет совсем. Для меня главное, чтобы роман жил пока хотя бы в таком виде. Печатается с рукописи 2012 г.

ПРОЛОГ

11.02.2012.

Несомненно, эпоха Средневековья привлекательна своей загадочностью и неповторимостью, отличностью от других эпох.
Средние века характеризуются бурным изменением в жизни людей, однако, вместе с этим, она остаётся непостижимой загадкой, мрачной тайной для сознания современного человека.

На рубеже XIV – XV веков в Европе, погружённой в «тёмные века», начинает происходить некое, ещё непонятное движение… Европа того периода напоминала собой реторту алхимика – что-то весьма смутное и, быть может, даже опасное должно было выплеснуться из неё наружу: либо злое предзнаменование, либо же целебный эликсир жизни.

После двух столетий непрерывных Крестовых походов и падения крепости Акра в 1291 г., казалось, никто уже не верил в возможность освобождения Святой Земли от гнёта «неверных». Авторитет католической церкви оказался серьёзно подорван. Русь, в тот же период, начала «расправлять крылья», готовясь к последующей долгой борьбе против ордынского ига. Московское княжество уже возвысилось; к нему были присоединены Коломна, Можайск, Переславль. Перестали после убийства Чолхана (1327) рыскать баскаки по русской земле, а Москва окончательно возглавила борьбу Руси против Орды после победы на Куликовом поле (1380).
Германия разбита и разделена на сотни княжеств и графств, каждое из которых мнило себя независимым государством. Курфюрсты и бароны вели – и будут вести ещё долгое время – кровопролитные войны друг с другом.

Франция и Англия, напротив, почти собрали, к этому моменту, свои земли, подчинив монархии большинство доселе непокорных феодалов.

Италия, как и Германия, также оказалась раздроблена на отдельные земли и города-государства, вроде Венеции, подвластные могущественным тиранам. Как и в Германии, в Италии нет мира и согласия: феодалы и союзы феодалов враждуют между собой, городские низы, цеховые работники восстают против всевластия высших чинов и управляющих.

Вспомним же ещё про одну значимую страну Европы, будущую великую империю, над владениями которой впервые «никогда не будет заходить солнце» – Испанию. Что происходило в то время там? Во многом, ситуация в Испании, в описываемые времена, мало чем отличалась от положения дел в других государствах, но имела свою специфику. С VIII века на Пиренейском полуострове бушует бесконечная война, подобие смуты. С того времени Испания оказалась во власти арабов-мусульман. Практически сразу после арабского завоевания, началась Реконкиста – обратное отвоёвывание христианами завоёванных мусульманами земель. И вот теперь, на закате Средневековья, в конце XV века, Испания (как и соседняя Португалия) находится в руках христиан-католиков, собственно именуемых испанцами, которые в течение 800-та лет боролись против арабских захватчиков. Теперь арабы сохранили единственное своё владение на самом юге Иберии – порт Гранаду. Последний оплот мавров в Испании, словно загнанный зверь, оказался прижат к Средиземному морю – к Гибралтару.

В Толедо и Вальядолиде воцарились всесильные монархи объединённой Испании – Фердинанд и Изабелла. Что же теперь происходит в единой и христианской Испании? А в ней происходят ужасные вещи. В конце XV века Испания, во многом, погрузилась в сущий ад. В ней начинались масштабные гонения евреев и арабов (мавров), сопровождавшиеся многочисленными казнями. Испания оказалась залита кровью. Хорошо известным и, по истине, кошмарным явлением в испанской истории явилась теперь «святая инквизиция». Инквизиция не была чем-то особенным для испанского государства – её печальная слава, к тому моменту, давно уже облетела всю Европу. Однако, именно в Испании деятельность инквизиции достигла наиболее широкого размаха. Днём и ночью костры инквизиции не утихали, озаряя испанские города дьявольским пламенем смертоносного огня, а религиозные фанатики дробили кости заключённых в специальных тисках и зажимах (один «испанский сапог» чего стоит) или жгли заживо, выпытывая «нужные» признания, «во славу Бога». Только, сами того не ведая, палачи, таким образом, служили не Богу, а, как раз наоборот, дьяволу. По всей стране издавались книги по изобличению ведьм, колдунов, оборотней. В Толедском университете преподавали и особый предмет – демонологию. Каждое неосторожно обронённое слово или определённое действие могло вызвать массу подозрений, каждое подозрение могло закончиться арестом, пытками и аутодафе – сожжением на костре.

Теперь, когда читатель, в общих чертах, может себе представить ужасающую картину испанской действительности конца XV века, речь пойдёт об одном человеке, которому довелось жить в ту неспокойную эпоху – о Томасе Торквемаде – ставшим одним из самых известных инквизиторов в истории.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

I

Средневековый испанский город, впрочем, как и любой другой европейский город того времени, представлял собой паутину чрезвычайно узеньких улиц и переулков, в которых едва ли могли разойтись два-три человека; высокие каменные и кирпичные дома формировали эти самые улицы и проулки, которые, в свою очередь, по обыкновению, также были вымощены камнем. Такой город, как правило, был наполнен всевозможными людьми – торговцами, рыцарями, горожанами, нищими, просящими милостыню у проходящих мимо. Разнообразные факиры, актёры, шуты и циркачи, долгое время считавшиеся «нечистыми прислужниками дьявола» в средневековом обществе, также иногда заглядывали в этот город, однако в привычной суете и толкотне на них мало кто обращал теперь внимание. Всадники, а также кареты знатных горожан чинно разъезжали в наиболее широких частях города, а извозчики на них били кнутами случайно попадавшихся им под колёса городских нищих. Таков был рядовой день этого обыкновенного средневекового города. Однако зачастую, особенно в последнее время, однотонная городская суета вдруг останавливалась и затихала, уступая место событиям совершенно иного характера.

Этот город назывался Севилья и здесь произошёл следующий случай, который, к сожалению, на тот момент, уже стал привычным для его обитателей. Городская жизнь, как обычно, текла своим чередом. Но затем, будто по какому единому приказу, люди, в ужасе и смятении, расступились по обеим сторонам узкой улицы, ведшей к центральной площади города. Сквозь образовавшийся проход теперь шли тёмные фигуры, закутанные в чёрные мантии с капюшонами, которые почти полностью прикрывали лица этих людей; в руке у каждого из них было по зажжённому факелу. Вслед за ними чинно прошагали рыцари с мечами и алебардами. Позади них два вооружённых конвоира вели четверых осуждённых в изорванных одеждах, еле перебиравших ногами, хромавших и явно измученных длительными допросами, пытками и издевательствами. Четвёрка эта теперь более воплощала собою подобие живых трупов, нежели походила на людей в привычном понимании. Мрачную процессию вновь замыкали тёмные фигуры с горевшими факелами в руках. Наконец вереница людей потянулась на площадь, а за ней, будто снова повинуясь чёткой команде, также медленно двинулась городская толпа. Достигнув площади, процессия остановилась. На лобном месте, в присутствии судебных чиновников, один из инквизиторов стал зачитывать имена осуждённых, попутно обвиняя их в колдовстве и «услужении дьяволу». Было ли то правдой или нет – нам неведомо; но пока чиновник зачитывал приговор, перечисляя все «бесчинства» осужденных, мрачные служители инквизиции схватили четвёрку обвиняемых, а затем привязали каждого из них к большому столбу на лобном месте, под которым уже заранее были сложены большие снопы сена и хвороста. Как только обвинитель окончил чтение приговора, двенадцать мрачных фигур в капюшонах, выстроившись в ряд друг за другом, по очереди бросили по факелу в снопы, удалившись после этого прочь. Четверо неизвестных, охваченные яркими языками зловещего пламени, сгорели заживо, претерпевая ужасные мучения и издавая душераздирающие вопли, стоны и крики. Такова была казнь, называемая в те далёкие времена аутодафе – сожжение на костре. Таково было истинное лицо суда «святой» инквизиции, каравшего всех «неверных» и неверующих, но охотно верившего во всё без разбору, зачастую не делая различий между правдой и ложью.
Толпа безмолвствовала. Но как только казнь начала подходить к своему логическому финалу, люди, вслед за судебными обвинителями и инквизиторами, охранявшимися стражей, начали медленно расходиться и среди них прошёл тихий, неопределённый ропот. Через каких-то полчаса после страшного судилища жизнь в городе закипела, забурлила и зашумела вновь и, будто бы, уже ничего не напоминало о произошедшем, кроме дымившихся останков на площади. Среди вновь оживившегося народа, по городской мостовой, шли двое молодых людей, которые также стали свидетелями недавно окончившегося действия. Меж ними завязался диалог.

— Истинно, я не могу взять в толк, зачем сейчас, вновь, на наших глазах была сожжена новая партия несчастных… – заявил один из них. – Или же этим бесчестным католикам не доставало прежних безвинных жертв и издевательств! Я был бы уверен в правоте святого суда, если бы эти четверо, к примеру, обвинялись бы в грубом разбое или бунте каком, на худой конец; но обвинение в колдовстве и тёмной алхимии – это бессмыслица, это что-то из смутного прошлого, неужели ещё верят в это?
 — Ничего не вижу удивительного – отвечал ему второй. – В наши дни власть церкви многократно сильнее даже королевской власти, такие времена настают… По-видимому, у инквизиции было достаточно доказательств…
Обоим, как будто, было чуждо всё то, что ещё недавно разворачивалось перед ними на центральной площади, оба, скорее всего, в глубине души, подвергали сомнению истинность обвинений, оглашённых перед казнью, однако второй, по всей видимости, более сдержанно воспринимал произошедшее. Первым, столь резко отзывавшимся об увиденном, был молодой выходец из знатного севильского рода по имени Игнасио Варгас. Вторым человеком являлся его друг, выпускник Саламанкского университета и странствующий богослов Томас Торквемада. Варгас не питал особенного сожаления ни к еретикам, ни к маврам, которых, к этому времени, начинали всё более и более жестоко притеснять по всей Испании; вместе с этим, он был возмущён чрезмерным усилением религиозных гонений, усматривая в них тень чего-то давно отжившего, того, что не должно было возрождаться снова. Торквемада, напротив, выказывал почти полное равнодушие к обвинённым в ереси; ссылаясь на своё богословское образование, он не спешил обвинять церковь в невежестве, а скорее, рассматривал её как «светоч», укрепляющий испанскую государственность на вновь присоединяемых и отвоёванных у мавров территориях. Вообще Торквемада являлся личностью неординарной и, как казалось, совершенно противоположной открытому и несколько ветреному Варгасу. Выпускник Саламанки отличался достаточным умом и трезвостью суждений, однако эти качества в нём сочетались с постоянным налётом некой мрачности и замкнутости, немногословности. Среди общих знакомых Варгаса и Торквемады ходили слухи, что последний некогда пытался тайно заниматься алхимией, однако после того, как занятие это, в силу известных причин, стало небезопасно, ещё обучаясь в Саламанке, он стал активно изучать и проповедовать демонологию. В прочем, ни подтвердить, ни опровергнуть эти догадки однозначно кто-либо, по-видимому, был не в силах. Скажем только то, что странствие этих двух молодых людей по городам Испании не было их капризом или превратностью судьбы; они оба преследовали определённую цель, речь о которой пойдёт далее.
К концу XV столетия, Испания и Португалия освободились, наконец, от ига арабских завоевателей и свобода эта была добыта христианами в результате кровопролитной, почти 800-летней войны. В этой беспрерывной борьбе участвовали многие государства Европы и, по сути своей, это были западные Крестовые походы, только растянулись они по времени на значительно более продолжительный срок, нежели их восточные аналоги, ставившие своей главной целью освобождение Святой Земли. К этому времени, на Пиренейском полуострове у мавров оставался лишь один, последний оплот – Гранадский эмират. К тому моменту, христиане уже десять лет вели войну против этого осколка некогда великой мусульманской империи Аль-Андалус. Короли Фердинанд и Изабелла провозгласили теперь очередной крестовый поход против непокорной Гранады. Великие монархи объявили набор добровольцев в христианскую армию, которые могли вступать в её ряды в течении нескольких месяцев; приветствовались все те, кто мог держать в руках оружие, был смел и честолюбив, либо уже имел военный опыт, участвуя в предыдущих кампаниях против мусульман. Наши герои уже имели такой опыт; в сущности, познакомившись ещё в Саламанке, они окончательно сошлись в ходе осады крепости Баса, произошедшей тремя годами ранее; к тому же, и Варгас, и Торквемада неплохо фехтовали на шпагах и столь же сносно дрались на мечах. Теперь, они вновь приняли решение присоединиться к великой освободительной армии испанских государств, чтобы вместе с ней проследовать к стенам Гранады и поучаствовать в окончательном разгроме мусульманских правителей. К слову, сделать это им не составило особого труда, поскольку Варгас, благодаря своему заметному положению, имел в Севилье кое-какие связи на сей счёт.

Спустя несколько дней, Торквемада и Варгас, раздобыв лошадей и оружие, в сопровождении десятка слуг и оруженосцев, отправились в Толедо, где и проходил сбор главных сил испанской армии, которой предстояло отправиться в судьбоносный поход на самый юг Иберии.

II

Дорога до Толедо заняла почти две недели. Путники были вынуждены останавливаться на ночлег в небольших городках и селениях, которые, к слову, теперь были переполнены солдатами и военным снаряжением. Наконец, на двенадцатый день путешествия Торквемада и Варгас достигли столицы Кастилии. По первому взгляду можно было определить, что Толедо был больше, шире, светлее и, как бы, радостнее Севильи. Однако и здесь также чувствовалось, отягчающее эту радость, присутствие испанской инквизиции. Город был оживлён, примерно также, как и Севилья: повсюду сновали толпы народа, виднелись лавки торговцев, стражники с алебардами и копьями зорко охраняли общественный порядок на тесных и узких извилистых улицах. Примечательными особенностями Толедо являлись два величественных и монументальных его сооружения, которые явственно выделялись своими высотой, размерами и великолепием, возвышаясь над остальными однообразными городскими зданиями и постройками – это были Кафедральный собор и королевский замок Алькасар. Толедо, как и другие главные города страны, был обнесён массивной стеной, защищённой внешними рвами и насыпями.

— Вы рыцари из Севильи? – внезапно окликнул кто-то двоих путников, когда они проезжали по одному из переулков города. Варгас обернулся и увидел позади молодого человека достаточно приятной наружности в тёмно-сером одеянии.
— Предположим, что это так – отвечал Варгас. – Где бы мы с другом могли остановиться в этом городе первое время, ты можешь подсказать нам?
— Да, я могу провести вас к постоялому двору. Меня зовут Эдвард…
Торквемада и Варгас также представились своему новому знакомому.
Путь до места назначения, указанного Эдвардом, занял порядка десяти – пятнадцати минут.
— Похоже, что это кто-то из английских рыцарей, так, наверное, следует полагать, судя по его имени, – высказал предположение Варгас, когда они остановились у двора и Эдвард, попросив их подождать, скрылся внутри подворья. Торквемада неопределённо пожал плечами. Когда тот вернулся, Варгас заметил с усмешкой:
— Откуда же тебе всё-таки знать, что мы явились из Севильи? Ты так и не сознался…
— В сущности, я не знаю, кто вы, но я знаю, зачем вы здесь; а этого будет вполне достаточно – ответил Эдвард. Затем он распрощался с Торквемадой и Варгасом, седлал лошадь и ускакал прочь.
Путники расположились в двух комнатах этой незамысловатой гостиницы. Затем Варгас, повинуясь своей ветрености и весёлости, предложил своему товарищу пройти недалеко по улицам Толедо до ближайшего увеселительного заведения, на что Торквемада, нехотя, дал своё согласие. Правда, нужно отметить, что прогулка эта завершилась не весьма благополучно, и герои повествования даже успели повздорить с местными рыцарями в одном из кабаков, последствием чего стало лёгкое ранение Варгаса в ногу и дальнейшее сопровождение наших путников до постоялого двора в компании толедских стражников.

III

(Следует описание вступления Торквемады и Варгаса в ряды испанской армии; приняв во внимание их прежние заслуги при осаде Басы, их производят в чин младших офицеров и отдают им в подчинение небольшие отряды; в главе появляются также король Фердинанд и королева Изабелла, которые принимают во дворце Алькасар командиров объединённых войск. Глава нуждается в смысловой и структурной переработке).

IV

Одному только богу известно, как именно герои повествования провели неделю перед походом, находясь в стане испанских войск в Толедо <…> Одновременно с сухопутной армией в поход против Гранады вскоре выдвинулась испанская эскадра под командованием адмирала Каркано, которая подходила теперь к побережью эмирата со стороны Гибралтарского пролива (это отрывок; глава небольшая и требует смысловых доработок).

V

Прошло ещё две недели. Отборные испанские войска вышли из Толедо, Севильи, Вальядолида, Мадрида и Кордовы, направившись в сторону Гранадского эмирата. На пути армии христиан теперь стояла мусульманская крепость Лусена – первый форпост мавров, которым необходимо было овладеть христианским войскам, чтобы затем развить успешное наступление вглубь территории эмирата Мухаммеда XII. Спустя несколько дней, испанские войска осадили Лусену, разбив большой лагерь неподалёку от её стен.

Одна из ночей, вскоре, принесла первые беды испанскому лагерю. Это была во истину важная ночь – на утро был назначен первый штурм. Несмотря на ту плачевную ситуацию, которая, к тому моменту, сложилась для Гранады в силу кризиса внутри самого эмирата и отсутствия у него надёжных союзников, Мухаммед XII решительно объявил джихад Кастилии и Арагону, поклявшись драться против «неверных» до конца. Это было заметно сейчас и по Лусене, которая ощетинилась оборонительными валами, воинами на стенах, освещаемыми сигнальными огнями на башнях – город явно был готов к штурму.

Ночь близилась к середине; лагерь спал, по его периметру были выставлены отряды стражи. Однако, в центре лагеря, в одной из палаток, началось неопределённое движение… Вскоре, из неё осторожно вышел тёмный силуэт, к которому, затем, присоединилось ещё несколько столь же тёмных фигур. Рассредоточившись, около десятка силуэтов начали подкрадываться к стражникам сзади и, обнажив клинки, вдруг напали на рыцарей, перерезав им горла и добив некоторых мечами и алебардами. На звуки начавшейся резни отреагировали остальные войска и в лагере полковые музыканты, протрубив в горны, объявили тревогу… Через десять минут начался жестокий бой. Командир крестоносцев де Мерло поспешил в стан к командующему английскими рыцарями, чтобы оповестить их о том, что, по всей видимости, в лагерь проникли сарацины; когда же он вошёл в палатку английского командующего, то нашёл его уже убитым…

VI

С рассветом вся армия христиан пришла в движение. Как оказалось, в ходе ночной атаки, погибло до полусотни христианских воинов.
— После нападения на основной аванпост, остальная стража заметила до трёх десятков сарацинов, которые беспрепятственно перемещались по лагерю – докладывал на военном совете швейцарский полковник капитану Джону Каботу, возглавившему английские войска после гибели предыдущего командира.
— Вы полагаете, что стражники видели именно мавров, невесть откуда проникших в центр нашего лагеря? Как объяснить их внезапное появление в сердце наших войск?
— Если только это не измена… – проговорил крестоносец де Мерло.
— Что вы имеете в виду? – обратился к нему Кабот.
— Я, полагаю, – отвечал де Мерло – ни для кого не секрет, что в войске достаточно перешедших на нашу сторону мавров… Быть может, кто-то из них, каким-либо образом, провёл отряд противника в лагерь… Здесь может быть целая масса догадок…
(Тема с нападением не была развита до конца; предполагается развить её далее, либо отказаться от неё вовсе).
Ближе к полудню по войскам был отдан приказ о подготовке к первому штурму Лусены. Рыцари, пехотинцы и лучники начали стягиваться к передовой. Сквозь ряды снующих воинов, Торквемада видел, как двое рыцарей несли изуродованное тело английского командира, убитого маврами накануне.
— Как звали этого несчастного? – спросил их Торквемада.
— Капитан Бофорт – ответил ему воин, полностью закованный в пластинчатый максимилиановский доспех. – Был славным командиром, храбрецом, не раз побивал неверных…
— Как странно, что и мы их, и они нас называют, в том числе, «неверными» – проговорил, как бы про себя, Торквемада.
— А ведь они, эти магометане, и правда, неверные – начал второй рыцарь. – За долгие годы войны с ними я был свидетелем стольких варварств с их стороны, что, скорее бы сжёг их всех на кострах, чем попытался обратить их в нашу праведную веру… Это черти или животные, но точно не люди!
        При словах о «сожжении на кострах» Торквемада оживился, как будто вспомнив что-то.
Пока они говорили, другие солдаты принесли тело ещё одного убитого накануне.
— А это кто же? – вновь вопрошал Торквемада.
— Гонсалес – отвечали ему. – Командовал отрядом лучников.
Тело несчастного Гонсалеса было также сильно повреждено в бою с сарацинами, особенно искажено было его лицо, покрытое безобразными ранами. Взглянув в это обезображенное лицо, Торквемада, вдруг, отпрянул назад и сказал:
— Хорошо бы их захоронить в негашёной извести… Боюсь, что произошедшее прошлой ночью не было изменой и мусульмане применяют против нас оружие, которое будет похуже обычных стрел и копий…
Но рыцари не поняли его и вопросительно переглянулись.
— Ты как будто бы врач?.. – отозвался один из них.
Но Торквемада не успел ответить, поскольку к нему подбежал разгорячённый Варгас:
— Где ты пропадаешь, Томас, я повсюду тебя ищу… Проклятье! – с ужасом и отвращением произнёс Варгас, окинув встревоженным взглядом трупы Бофорта и Гонсалеса.
— Я думаю, нам стоит убираться отсюда – заключил Варгас. – Кабот командует к началу штурма… Идём же! Неужели твоя привычка разглядывать мертвецов осталась ещё со времён Саламанки?..
 Торквемада снова окинул убитых пристальным настороженным взором, затем развернулся и последовал за Варгасом к основным войскам, изготовлявшимся к штурму. На переднем крае, в этот момент, загрохотали испанские орудия.
— Я, кажется, догадываюсь, что произошло этой ночью – настойчиво пытался объяснять Варгасу Торквемада. – Видимо, в эмирате всё настолько плохо, что они решили прибегнуть к чёрной магии, а нападение на лагерь – это, ни что иное, как ритуальное убийство, совершённое, в том числе, для пробуждения древних и очень тёмных сил…
— По-твоему, они используют колдовство? – на ходу спрашивал Варгас.
— Как минимум, это напоминает то, что я однажды видел в Саламанке…
— Брось, Томас, это ни на что не похоже… При штурме Басы мы ни с чем подобным не сталкивались.
— Быть может, это акт отчаяния, заставивший их решиться и на такой шаг.
— Брось – вновь отрицал Варгас. – Это мракобесие…
— Похоже, что настаёт период, как ты выражаешься, мракобесия… Мы начинаем жить в очень тёмные времена…
— Мы в них живём постоянно… В любом случае, сейчас от этих сволочей не останется и следа; мы выжжем их поганый город дотла и тогда уже всё равно будет, кто и что против нас использовал!

 Спустя час после артиллерийской подготовки, войска христиан двинулись на первый штурм Лусены. Продвигаясь к стенам её крепости, они тотчас были встречены плотным градом арабских стрел. Первая когорта испанцев и швейцарцев, понеся потери, всё же, достигла стен и стала поднимать штурмовые лестницы. Вскоре за ней последовала вторая волна христиан, в числе которой были Торквемада и Варгас. Некий смельчак, который первым взобрался по лестнице на стену, был мгновенно поражён арбалетной стрелой и, соскользнув со стены, рухнул вниз, в гущу испанских войск. Со стен на христиан летели стрелы, камни, лились раскалённые вар и смола. В ответ швейцарцы осыпали противника градом свинцовых пуль, применяя свои фитильные аркебузы; после них в бой вступили арбалетчики и мечники. С одной из башен грянула арабская пушка, ядро которой проломило две штурмовые лестницы, в результате чего около десятка христианских солдат оказались сброшены в усыпанный телами убитых и раненых ров подле стены. Неожиданно, относительно ясный день сменила чрезвычайно пасмурная погода; вскоре налетели угрожающие своей чернотой тучи и начался сильный ливень. Христиане отступили, будучи более не в силах сдерживать напор мусульман на стенах, оставив возле крепости сотни убитых и раненых воинов.
Отступив далее к лагерю, испанцы и их союзники, казалось не решались начинать вторую фазу штурма. Убитого в ходе боя командующего армией христиан под Лусеной графа Кабра заменил теперь командир англичан Джон Кабот. Внезапно он увидел, как по стенам сарацины начали спускать на верёвках десятки обезображенных и полуразложившихся трупов, подвешенных в петлях так, будто их только что сняли с виселиц… Войска христиан по переднему краю оказались в полном замешательстве; постепенно крики и ругань начали затихать; слышны были лишь стоны и мольбы раненых у стен и в войсках у лагеря. Кто-то из воинов молча взирал на происходящее, кто-то начинал усиленно молиться, осеняя себя крестным знамением… Вдруг, на одной из полуразрушенных башен появился, как казалось, мусульманский мулла, который, распростёр руки к небу и стал громко взывать к небесам. Действо это было настолько странным, что даже Кабот и его командиры пришли в полное недоумение, поскольку с таким им приходилось столкнуться впервые. По мере того, как мулла всё громче и громче взывал к небу, перебрасываемые через стену мертвецы будто бы начинали приходить в движение, верёвки начинали медленно шевелиться…
— Пресвятые… что они творят? – в замешательстве вопрошал Варгас. – Неужели ты был прав?..
— Похоже на то – достаточно уверенно, сплюнув в сторону, ответил ему стоявший рядом Торквемада. – Это – гули; он призывает адское войско на эту нечистую землю... Нам стоит очень серьёзно подготовиться…
— Но к чему??? К чему, чёрт возьми, нам надо готовиться?
Торквемада ему уже не ответил и начал быстро оглядываться по сторонам в поисках Кабота.
— Убейте же его! – крикнул он, увидев недалеко Джона Кабота верхом на лошади.
Кабот, осознав опасность, которая исходила от мусульманского проповедника, приказал лучникам стрелять по башне, где тот находился. Воины выстрелили в сторону башни; одна из стрел вонзилась мулле в голову, вторая пробила туловище, и он замертво рухнул со стены.
— Не знаю, что нужно было сделать, чтобы заслужить такую смерть… – в ужасе промолвил Варгас, глядя на колыхавшихся мертвецов на верёвках.
— Сожми покрепче меч в своих руках, Игнасио – сказал ему Торквемада и перекрестился.

Как только мулла был сбит с башни, трупы, свисавшие со стен, пришли в особенно сильное движение; наконец, они сорвались с верёвок и с дикими воплями и визжанием врезались в передний строй христиан. Кабот скомандовал «К бою, христовы рыцари!», после чего бойня у стен Лусены возобновилась с новой силой.
В ходе этой ужасающей резни, Торквемада почувствовал, как один из противников набросился на него сзади. Сделав усилие, он перебросил мертвеца через себя и отшатнулся в ужасе, увидев перед собой представшего вновь командира лучников Гонсалеса. В одной руке у того был меч, в другой – длинная и массивная цепь. Взмахом цепи, Гонсалес обезоружил Торквемаду; тот отбежал от живого мертвеца, вынул из-за пояса пистолет, взвёл кремень и выстрелил ему в грудь… Ошмётки плоти и осколки костей вылетели из спины бывшего командира с обратной стороны, он сделал два шага назад, но удержался на ногах и, казалось, рассвирепел ещё больше.
— «Немыслимо… я не верю…» – подумал про себя Торквемада. Осознав, что перезарядиться уже не удастся, он убрал пистолет, увернулся от удара Гонсалеса, упал на раскисшую землю, перевернулся пару раз и дотянулся рукой до своего меча. Вскочив на ноги, Торквемада ударил им по шее командира, срубив тому голову: голова мертвеца отлетела в сторону, тело опустилось на колени и из огромной раны, вместо крови, выплеснулась какая-то тёмная жижа, похожая на болотную грязь…
— Рубите им головы! – прокричал Торквемада тем, кто сражался рядом с ним. Только к закату, понеся серьёзные потери, армия христиан уничтожила дьявольское войско, призванное арабами в наш мир.
В сумерках, проведя второй штурм крепости, испанская армия вошла в Лусену. Примечательно, что на сей раз им оказывали сопротивление лишь небольшие, разрозненные отряды мусульман, что облегчило христианам взятие цитадели и остального города. Ступив на улицы покорённого города, христиане обнаружили, что он был оставлен подавляющей массой жителей, по всей видимости, ещё до начала осады. Кроме последних её защитников, в Лусене испанцы обнаружили только горы изуродованных тел и, вскоре, поняли, что по городу прошла эпидемия чумы, выкосившая добрую половину его населения. В условиях вероятного распространения заразы, невозможным оказалось и пополнение запасов провианта и фуража, к тому же, склады крепости оказались разграблены, а продовольствие было вывезено, либо уничтожено.

Зашедший в авангарде испанских войск Торквемада предложил:
— Я предлагаю выйти из Лусены и предать её огню как можно скорее: так мы не допустим распространения чумы и уничтожим саму память об этом зловещем месте.
В перепалку с ним вступил Кабот:
— А я предлагаю вам не забываться, офицер; команды здесь по-прежнему отдаю я и вам не стоит пренебрегать этим фактом.
— Что вы предлагаете? – начали задавать Каботу вопрос старшие офицеры.
— Нам, я думаю, необходимо вернуться в лагерь и ждать подхода основной армии герцога Понсе де Леона – отвечал им Кабот.
— Сир, я вынужден вам возразить – вступил в разговор магистр ордена Монтесы Филипп Виана – войска Понсе де Леона ушли достаточно далеко, в район Моклина, об этом говорят командиры передовых отрядов швейцарцев; таким образом, это нам нужно нагонять их и оставаться под Лусеной нет никакой возможности…
— Но за нами, приблизительно, в семь дней разрыва, идёт отряд герцога Альба, мы можем ждать его здесь – отстаивал Кабот свою позицию.
— Мы не можем ждать – резко отозвался Торквемада. – Неизвестно, насколько сильным было то заклятие, которое пробудили эти нечестивцы, оно может ещё действовать и навредить нам… Нужно сжечь город, так мы обезопасимся и от колдовства, и от чумы!
— В наших войсках огромные потери, куда мы двинемся? Мы выйдем в поле, на открытой местности нас атакуют мавры и перебьют к чёрту всех до одного! – всё более расходился Кабот. – Чёрт вас дери, но вы совсем забываетесь!
Виана вдруг стал на сторону Торквемады и той части офицеров, которые настаивали на немедленном отступлении из Лусены:
— Капитан Кабот, чем скорее мы нагоним главную армию Понсе де Леона, тем менее вероятным станет для нас опасность окружения арабами, а угроза того, что они рискнут повернуть в сторону Лусены, узнав о её взятии, и попробуют отбить обратно – существенна. Мы обескровлены и не сможем оказать должного сопротивления.
— Как же в таком случае быть с отрядом Альбы, оставить его одного и не соединяться с ним? – спрашивал капитан де Мерло.
— Соединение Альбы, по меньшей мере, вдвое превосходило наше ещё до начала сражения за Лусену; он в состоянии принять бой с крупным отрядом сарацинов и выстоять. Как только мы достигнем лагеря Понсе де Леона, главнокомандующий сможет выслать ему подкрепление, если в том будет необходимость – заявил Виана.
— Хорошо, капитан Кабот – вмешался Торквемада, – вы можете оставаться здесь; лично я и сержант Варгас, вместе с командирами швейцарских ландскнехтов, забираем своих солдат и уходим…
— Какого дьявола! Вы собираетесь бунтовать?! – вскричал Кабот.
Шагнувший уже в сторону Торквемада лишь ответил на это, обернувшись:
—  Подумайте о них – он указал на чумных мертвецов, которыми были усеяны подходы к цитадели. – Останетесь здесь, и я не ручаюсь, что скоро вы не окажитесь лежащим со своими солдатами среди этих тел.
После долгих споров и препирательств с обеих сторон, победила точка зрения Вианы и Торквемады, после чего командование приняло решение о сожжении Лусены. Два следующих дня остатки христианских войск и уцелевшие обозы приготовлялись к переходу до Моклина; на четвёртую ночь армия начала отход от пылающей Лусены. Окружавшие город холмы и равнины, практически до горизонта, были озарены гигантскими языками зловещего пламени. Христиане с суеверным ужасом и трепетом взирали теперь на охваченную огнём пустынную Лусену, таким образом, прощаясь с руинами проклятого города и уходя всё дальше и дальше от огромного пожарища, которым она стала теперь.

VII

По ночной улице Вальядолида шёл стройный высокий человек в тёмном длинном одеянии. Чуть позади, по обе стороны от него, следовали двое рыцарей, которые несли в руках по факелу. Их железные латы искрились и переливались в свете яркого пламени. Впереди, на перекрёстке двух улиц, находилась карета, запряжённая сразу четырьмя лошадьми; очевидно, троицу ожидали. Высокий человек и его сопровождающие направились к карете, один из рыцарей поднёс к её дверце факел и постучал в стекло. С лёгким скрежетом дверца отворилась и длинный человек в тёмном, сел внутрь. Дверь, издав тот же царапающий слух звук, осторожно затворилась снова. На мгновенье, свет факела озарил теперь обоих сидевших в карете людей и на лице одного из них блеснула железная маска.

— Вы прибыли вовремя – это похвально. Всегда приятно, когда вторая сторона способна оценить наши старания и прибыть точно в означенный час – заговорила гулким басом маска.
— Ещё бы – горячо подхватил севший в карету – ведь от того, как скоро вы сумеете вывести меня из этой чёртовой страны, зависит моя жизнь! При каждом стуке в дверь временного моего жилища меня бросает в холод и дрожь, каждый встреченный мною на улице прохожий, последнее время, кажется мне крайне подозрительным, я постоянно опасаюсь провокаторов и доносчиков… Это новый ад, в котором мне приходится жить почти непрерывно; даже ужасы мусульманского плена кажутся мне теперь несколько меньшим адом…
В это время один из рыцарей, обходя карету и осматриваясь по сторонам тёмной улицы, ненароком направил огонь в сторону извозчика и лобового стекла, осветив сидевших внутри, из-за чего стало ясно, что в карете находились двое мужчин – один в маске, второй – без таковой, с несколько осунувшимся лицом, окантованным короткой подстриженной бородой, и беспокойным взглядом, который в момент болезненно сосредоточился на внезапно ударившем в лицо источнике света…
— Куда же ты светишь, болван… – медленно прошипела маска.
Снаружи, второй рыцарь резко отвёл руку первого, в которой был факел, в сторону, тихо молвив:
— Не направляй на карету огонь, отворотись к улице!
— Вы слышите, что я говорю вам – вновь возбуждённо обращался длинный человек в карете к своему загадочному собеседнику. – Как скоро вы сможете доставить меня к французской границе?
— Да, я всё слышу – как-то прозаично и, казалось, равнодушно ответила маска. – Мы постараемся в кротчайший срок доставить вас на север; полагаю, что в сопровождении моих людей, уже на третий день вы окажитесь в Памплоне, а там пересечёте границу с Францией, до неё останется совсем немного… Деньги с вами?
— Да… – несколько неуверенно ответил второй человек. Повернувшись к окну он два раза аккуратно постучал по стеклу.
Дверь вновь отворилась и один из рыцарей передал в карету небольшой ларец. Скрипнув, дверца захлопнулась снова.
 — Здесь 550 эскудо – он протянул собеседнику ларец.
— Ровно столько, сколько мы просили? – пробасила несколько иронично маска.
— Да; насколько помню, именно в такую сумму вы оценили мой безопасный переход до французской границы и то последнее дело…
— Хорошо, я вам поверю; полагаю, что не в вашем положении разочаровывать меня сейчас обманом.
— Я честен с вами…
— Так и запишем – ухмыльнулась маска. – Ведь далеко не в ваших интересах, я полагаю, чтобы вслед за инквизицией и трибуналом за вами начали бы охоту и наши люди.
При этих словах человек в маске, будто бы, слегка рассмеялся.
— Естественно – выдохнув, отозвался второй. – Между нами говоря, я пожелал бы расстаться с вами навсегда, как только все дела будут улажены.
— Воля ваша. К нам обращаются только в самых крайних случаях, мы не привыкли навязывать свои услуги, правда…
— Что же?
— Правда – чуть наклонившись вперёд, заговорила маска после минутной паузы – то последнее дело, как выяснилось теперь, осуществить будет сложнее, чем мы планировали ранее; по сему, я вынужден просить вас о дополнительной плате в 200 эскудо, ибо предприятие, с учётом установившихся позднее обстоятельств, требует несколько более весомых затрат, чем ожидалось…
— Чёрт возьми, вы дьявол! – воскликнул с шипением высокий человек.
Маска ответила многозначительным молчанием.
— Где мне взять эту сумму?! На что я буду существовать во Франции и чем я буду расплачиваться в Англии, если до неё доберусь?
— Вы можете нигде её не брать, и мы сойдёмся в прежней цене, но, в таком случае, мы сопровождаем вас только до границ Наварры; дальнейшую свою безопасность, при переходе французской границы, вы будете вынуждены обеспечивать себе сами.
— Проклятье! Вы знаете, как это называется?! – начал было горячиться высокий человек. Но холодный и ровный бас, не обращая никакого внимания на возбуждение собеседника, столь же равнодушно продолжал:
— Либо, оставаясь в пределах оговоренной ранее цены, мы полностью, по мере возможности, обеспечиваем вам передвижение до границ французской короны, но, обоюдно отказываемся от последнего дела…
В карете наступило тяжёлое молчание.
— Решайте – вновь, спокойно, но твёрдо, заговорила маска. – Пока я вас не тороплю, но время поджимает, сами понимаете…
— Я решил – резко отозвался собеседник. Он расстегнул камзол и вынул из-за пазухи длинный кошель, передав его в руки человека в маске. – Я плачу вам ещё 220 эскудо… он должен умереть…
— А вы оказались более последовательным в деле мести, чем мне доводилось слышать о вас – отозвалась маска, расстёгивая кошель и удостоверяясь, что в недрах его покоилось то, что и было нужно.
— Это та цена, которую он заслужил; это плата за моё унижение, позор и муки плена… Он виновен, страшно виновен! И должен понести заслуженную кару!
— Не спорю… а это, кстати, вам от меня – человек в маске потянулся в карман своего плаща, вынул из него серебряную монету номиналом в целый дублон и передал собеседнику.
— Зачем? – удивился тот.
— На память о нашем деле; я всегда дарю её своим клиентам; это, если можно так выразиться в данной ситуации, гарантия, что всё пойдёт, как надо.
Ни стража снаружи, ни собеседники внутри не знали, что с противоположного конца переулка, не обнаруживая себя светом огня, в полной темноте, навстречу им двигался ещё один человек. Внезапно он свистнул и на свист этот ответом стал гулкий топот конских копыт о брусчатку – с конца переулка к перекрёстку двинулась ещё одна карета, запряжённая двумя лошадьми.
Длинный человек, порываясь выпрыгнуть из первой кареты, двинулся к дверце и отворил её, но человек в маске затянул его обратно внутрь и быстро захлопнул дверь.
— Куда вы, чёрт вас дери?!..
— Это они, они нас выследили! Это инквизиция!
— Сядьте и успокойтесь! Гони скорее! – закричал человек в маске, застучав в стекло извозчику. Карета тронулась и начала разгоняться по основной улице.
— От них не уйти, они чрезвычайно опасны и сверхсильны! – засуетился длинный человек.
— Не городите чушь – холодно отозвалась маска. – Они такие же люди, как мы.
Началась погоня. Первая карета свернула в другой переулок, сойдя с главной улицы, отступая по заранее продуманному пути отхода, который был предусмотрен именно на такой случай. Вторая последовала за ней. Внезапно на её пути появились несколько человек, которые направили в её сторону мушкеты.

— Огонь! – скомандовал кто-то.

Один за другим раздались два залпа. Стрелки бросились в рассыпную, укрывшись в промежутках между домами по обеим сторонам переулка. Карета преследователей с грохотом перевернулась, а кони пали перед ней, накрываемые пылью и обломками. Первая же карета скрылась в непроницаемом мраке ночи.

VIII

Минуло два месяца с тех пор, как христианские войска, осаждавшие Лусену, покинули её горящие развалины. Сразу после оставления города, войско направилось к Моклину на соединение с главными силами Понсе де Леона, однако, уже спустя несколько дней похода, в стане христиан начался непримиримый раскол. В силу того, что войско христиан ежедневно несло тяжёлые потери от точечных атак мусульман, в походе умирали раненые ещё во время осады Лусены бойцы, а запасы продовольствия и фуража для лошадей и скота подходили к концу, капитан Кабот возложил всю ответственность бедственного положения армии на Торквемаду, который стал, в его глазах, чуть ли не главным виновником разыгрывавшейся теперь трагедии. Отношения между Каботом, с одной стороны, а также Торквемадой и магистром Вианой, с другой накалились до предела. Кабот обвинял своих оппонентов в самоуправстве, которое привело к тому, что их ослабленные войска ежедневно теперь подвергались атакам манёвренной кавалерии сарацинов и несли дополнительные потери. Наконец, Кабот принял решение остановить продвижение армии к Моклину и ждать подхода сил герцога Альбы; вместе с английским отрядом он попытался разоружить швейцарских ландскнехтов и схватить Виану и Торквемаду, чтобы затем предать их военному суду в Кастилии. Однако ландскнехты дали отпор отряду Кабота, а командование над ними взял сам Торквемада. Силы Кабота отступили к Арчидоне, решив ожидать подхода герцога Альбы, в то время как остальное войско продолжило марш на Моклин. О войсках Кабота ничего более не было слышно.

В районе Моклина, сильно поредевшие силы Вианы и Торквемады, наконец, соединились с главной армией Понсе де Леона. Туда же были стянуты французские крестоносцы и огромное количество осадной артиллерии; позже подошли и силы герцога Альбы, которые принесли весть об окружении и гибели отряда Кабота близ Арчидоны, к которому так и не успел прийти на выручку сам герцог. Затем огромная армия христиан двинулась походом на Гранаду. Блокировав сердце эмирата Мухаммеда XII и с суши, и с моря (силами флота адмирала Каркано), христиане начали осаду, которая шла теперь уже третий месяц. Гранада являла собой огромную, хорошо укреплённую крепость, которая достаточно долго могла держаться под осадой.
Войска, осаждавшие Лусену, ещё долго памятовали об ужасах, пережитых ими в «проклятом городе». Помрачнел не только Торквемада, повышенный в звании до капитана за храбрость при штурме Лусены и отвагу, проявленную им в ходе трудного перехода до Моклина, но и сержант Варгас, отличавшийся ранее бойким и неудержимым нравом. На щеке Торквемады теперь красовался багровый шрам – результат действия арабского клинка, оставшийся с момента стычки с мусульманами во время марша на Моклин. Варгас также получил лёгкое ранение в ногу и опирался теперь на самодельную трость. Мрачность обоих подогревалась ещё и той неизвестностью, которая охватила многих в те дни; даже высшее командование во главе с Понсе де Леоном не было уверено, что осада Гранады будет однозначно успешной и войскам христиан не придётся откатываться назад к северу.
В одну из ночей, в проливной дождь, адмирал Каркано высадил крупный испанский десант на берега эмирата, который, соединившись с бургундцами, успешно атаковал укрепления мавров к югу от Гранады.

К апрелю, на четвёртый месяц стояния под Гранадой, христиане замкнули кольцо осады окончательно и начали подготовку к штурму. В один из солнечных дней, офицеры Понсе де Леона зачитали войскам приказ:

— Воины христовы! Перед вами – последний оплот нечестивцев на христианской земле Кастилии и Арагона… С нами великие король и королева нашей солнечной страны – Фердинанд и Изабелла! Не посрамите их веру в вас и будьте достойны наших далёких предков, также самоотверженно сражавшихся с магометанами несколько столетий подряд! Будьте достойны триумфаторов Лас-Навас-де-Толоса, наших прославленных королей Фердинанда IV, впервые очистившего скалы Гибралтара от неверных и Альфонсо XI, победителя Саладо! Да поднимется знамя христианское над последним бастионом мусульман, осквернявших нашу землю многие века!

После артиллерийской подготовки, испанские терции, растянувшись от горизонта к горизонту, под звуки горнов и барабанов, двинулись к Гранаде. Однако, мусульмане решили не дожидаться, пока первая волна христианских войск приблизится к стенам города: огромные мусульманские полчища, выйдя из-за стен Гранады, двинулись навстречу войскам противника. Достигнув середины равнины, примыкавшей к городу по всей его длине, войска обеих сторон сошлись в кровавой битве. Кавалерия христиан обрушилась на сарацинскую пехоту. В свете яркого солнца десятки тысяч воинов блистали стальными доспехами. Левый фланг испанцев прикрывали французские батареи во главе с основным орудием – исполинской бомбардой капитана Жюзеля, прозванной в войсках «бешеная Грета» за страшный гул и огромные языки пламени, вырывавшиеся из её жерла во время выстрела. При попытке отбить несколько пушек христиан, мусульмане понесли значительные потери, столкнувшись с французами, которые открыли ураганный огонь по мавританцам из орудий, погубив десятки пеших и конных воинов врага. После четырёхчасового боя, мавры отступили под натиском союзных христианских армий: французская и испанская конница, вырвавшись вперёд пехоты, начала преследование разбитых отрядов мусульман, часть из которых успела спастись за воротами города. Вскоре главные ворота заперли, оставив тех, кто не успел укрыться за ними на растерзание христианам. После избиения остатков мусульман, конница начала спешно отходить от стен Гранады, попав под плотный обстрел арабских лучников и артиллеристов. Осознав эту опасность, Понсе де Леон приказал вернуть кавалерию назад.

IX

Наступила ночь. Лагерь христиан был полон раненых, но успех первой крупной атаки против Гранады воодушевлял войска. Ярко пылали теперь костры в стане христианской армии и арабские сигнальные огни на стенах крепости. Изредка, кое-где со стен, раздавались одиночные выстрелы модф и тюфенгов – мавры, скорее всего, пытались вести беспокоящий огонь по переднему краю.
Торквемада находился в своей офицерской палатке и что-то ускоренно писал за небольшим походным столиком, в свете тускло горевшей лучины.
— Тебе срочно нужно увидеть это! – неожиданно ворвался к нему Варгас.
— Я слышал движение – ответил Торквемада. – Они решились на вылазку?
— Нет – отрывисто возразил Варгас. – Идём, медлить нельзя!
Торквемада встал и вышел наружу, где они вместе с Варгасом направились к передовым позициям. Достигнув их, они увидели большое скопление рыцарей, офицеров и пехотинцев, которые живо обсуждали какое-то действо, развернувшееся, по всей видимости, далеко впереди, в низине – у подножия крепостных стен.
— Пропустите! Расступитесь! – кричали офицеры солдатам, когда на позиции вышла свита Понсе де Леона во главе с самим герцогом.
— Видимо, ситуация в Гранаде настолько плоха, что они решили снять с себя обязанность о заботе над населением… – произнёс один из офицеров в свите герцога.
— Похоже, что это беженцы из Лусены и окрестных городов – произнёс задумчиво Понсе де Леон.
Христиане стали свидетелями жестокой картины, которая разворачивалась теперь перед стенами Гранады: мусульманские войска выгоняли за её пределы множество безоружных мужчин, женщин и детей; всё это сопровождалось женским и детским плачем и стенаниями, жестокой руганью с обеих сторон, криками и насилием…
Достигнув рубежей христианского лагеря, беженцы, со слезами на глазах, воплями и криками, начали взывать к надменным испанцам, стоявшим на возвышенности и смотревшим на них сверху вниз, чтобы те впустили их в свой лагерь.
— Ворота лагеря не открывать! – строго приказал Понсе де Леон.
— Что же вы прикажете делать с ними? – возразил ему герцог де Мерло.
— Я не собираюсь принимать их в лагерь; наши запасы истощены, содержать этих оборванцев нет никакой возможности… Тем более, кто из нас может быть уверен в их лояльности?
— К тому же, ваше сиятельство, если это беженцы из Лусены, они могут переносить болезни – обратившись к Понсе де Леону, поддержал его точку зрения Торквемада. – Это создаст для войск серьёзную угрозу.
На одном из флангов, отчаявшиеся беженцы попытались прорвать кордон, состоявший из швейцарских стрелков, побивая солдат камнями. Те, обнажив клинки, выставив перед собой алебарды, начали сбрасывать мавров с холма обратно в низину.
— Чёрт возьми… – заскрежетал зубами Понсе де Леон. – Капитан! – обратился он к Торквемаде – Разберитесь с ними.
Торквемада метнулся к швейцарским стрелкам, отбивавшим яростные, но, в сущности, бесполезные атаки отчаявшихся людей.

— Огонь! – скомандовал Торквемада. Несколько стрелков вынули пистолеты и открыли стрельбу по толпе… Грохот выстрелов, пороховой дым и вид окровавленных людей, упавших и скатившихся вниз с холма, ввёл в ступор остальных мавров. На холме и внизу воцарилась гнетущая тишина; сам Торквемада, казалось, не ожидал от себя проявления такой жестокости. Толпа, подобрав раненых, стала медленно отступать на ничейную полосу; некоторые молча взирали теперь на недвижимую стену христианских солдат, застывшую на холме; кто-то же выкрикнул, судя по всему, пару арабских проклятий в сторону швейцарских ландскнехтов… Основная масса солдат, вскоре, начала расходиться; назад повернул и Понсе де Леон со своей свитой. Торквемада, один из немногих, кто, помимо передовых отрядов стрелков, оставался ещё на укреплениях, смотрел сейчас вниз, в темноту – туда, куда отошли толпы беженцев; в нескольких шагах от него, позади, стоял Варгас. Вдали, собирались тёмные грозовые тучи, которые изредка освещались всполохами молний, но вспышки их ещё не сопровождались раскатами грома; погода предвещала мощную бурю, которая должна была разразиться после нескольких дней удушливого зноя.

X

Ночная гроза выдалась необычайной силы: шквал с ливнем обрушился на лагерь христианского войска, земля сотрясалась от раскатов грома, освещаясь частыми всполохами молний…
Торквемада не смыкал глаз всю эту ночь. На утро, когда буря стихла и в небе начало разъясниваться, прихрамывая, в его палатку вошёл Варгас.
— Мучительная ночь выдалась, Томас – начал он разговор.
— Беспокойная… – просипел Торквемада со своей походной кушетки.
Они помолчали.
— Я так и не могу взять в толк, правильно ли мы сделали, что отказались впустить их в лагерь вчера – заговорил вновь Варгас. – Ведь это, в сущности, чистое варварство, эти несчастные люди погибнут, будучи раздавленными нашими войсками и войсками противника…
— Я не мог бы действовать против воли герцога – ответил Торквемада. Понсе де Леон абсолютно прав: содержать их не представляется возможным; если среди них есть больные, они могли бы принести заразу в нашу армию. Над этим ты думал?
— Но стрелять-то в них было зачем? – возразил с чувством Варгас.
— Ты жалеешь врага? – холодно отозвался Торквемада; приподнявшись, он сел на кушетку, устремив глаза на Варгаса, расположившегося напротив него у походного столика.
— Врагом ты называешь женщин и детей?.. Мне кажется, что за время этой десятилетней войны, мы совсем начали терять человеческий облик, становясь дикарями, хотя мы сами часто любим упрекать в варварстве арабов…
— Перестань, Игнасио – вставая с кушетки, произнёс Торквемада. – Это война, жалость на ней – последнее дело! Особенно к противнику… Скольких женщин и детей погубили арабы, когда осаждали и жгли наши города, кто считал эти жертвы? Твоё сострадание сейчас ни к чему, а я просто исполнил приказ… Скоро это война закончится, и мы отправимся домой с победой; остальное – просто не имеет значения.

В палатке вновь наступило тяжёлое молчание и только потрескивание догоравшей свечи нарушало эту напряжённую тишину.
Солнце поднималось всё выше, заливая ослепительным светом широкое бескрайнее пространство, на котором располагались многотысячные войска христиан. Герцог Понсе де Леон приказал солдатам готовиться ко второй фазе штурма; лагерь находился в чрезвычайном оживлении, солдаты, рыцари проверяли снаряжение, затачивали оружие; стрелки чистили мушкеты и аркебузы, проверяли фитили и кремни, отливали пули в походных пулелейках… Французские и бургундские пушкари – отменные мастера своего дела – перекатывали орудия на новые позиции, ближе к передовой.
Нужно сказать, что в ходе гранадской кампании Торквемада и Варгас сдружились с двумя отважными бойцами – командиром английского кавалерийского отряда Бенджамином Беллом (на его щите гордо красовался вензель с латинскими буквами «B.B.») и капитаном французских рыцарей – крестоносцем Пьером Тьерри по прозвищу Ланселот. В ходе боёв, эта четвёрка, как правило, действовала вместе и их соединения, зачастую, добивались значительных успехов в противоборстве с неприятелем. На сей раз, Торквемада дал Варгасу задание, отыскать Белла и Ланселота вновь.

После полудня, артиллерия христианской армии возобновила обстрел крепостных стен Гранады. После очередной артиллерийской подготовки, войска христиан начали второе наступление. Скоординировав действия своих отрядов, Белл, Ланселот, Торквемада и Варгас возглавили атаку войск в центре, наступая на главные ворота под прикрытием швейцарских стрелков. Мавры вновь предприняли попытку контратаки, которая заставила бы испанцев откатиться назад. Открыв сильный огонь по противнику, арабам удалось точным попаданием одной из пушек подорвать пороховой склад кастильской армии; огромный взрыв сотряс лагерь христианского войска, погубив крупные соединения её кавалерии, которым не посчастливилось оказаться рядом с эпицентром взрыва. На воздух взлетело несколько французских обозов и пушек; осколки лафетов убили многих канониров и нанесли тяжёлый урон близко расположенным частям. Над задними рядами испанских войск поднялось огненное зарево. Тем временем, прорвав оборону мавров, швейцарские и кастильские стрелки под командованием Варгаса и Торквемады закрепились на некогда оставленной христианами линии обороны, обеспечив подход к стенам пехотинцев с штурмовыми лестницами. Одно из вражеских ядер, просвистев близко от Варгаса, ударилось в частокол, взметнув вверх столп земли и деревянных осколков, которыми ранило нескольких солдат рядом.

— Это сам дьявол! – вскричал Варгас.
— Нет, друг мой, – это мавританские канониры! – повернувшись, крикнул ему в ответ Торквемада, однако внезапно почувствовал сильный удар в спину, после чего ощутил, как по спине его потекло что-то тёплое… Потеряв сознание, он выронил шпагу и рухнул в гущу наступавших солдат.

XI

Сквозь жгучую боль и бред, Торквемада смутно слышал разговор двоих человек. Вскоре, стараясь вслушаться, наконец, в то, что они говорили, он стал различать голоса Варгаса и Ланселота. Торквемада сделал было попытку немного повернуться в сторону, туда, откуда доносился звук голосов, но едва шевельнувшись, он почувствовал пронизывающую боль в пояснице и всепоглощающую слабость, которая заставила его вновь бессильно прижаться к кушетке…
— Этот день останется в веках… Боже, сколькими людьми мы пожертвовали, чтобы это наконец завершилось!.. – говорил теперь тихо Варгас.
— Многие орудия Жюзеля оказались разбиты, даже «бешеная Грета» повреждена, большие потери среди наших командиров, но что говорить – мы сделали всё что могли… Признаться, я никогда ещё не видел такого количества изувеченных, какое сейчас находится в нашем лагере – отвечал ему на хорошем испанском языке, правда, не лишённом ярко выраженного французского акцента, Ланселот.
— Я слышал, будто бы герцог Понсе де Леон сам потерял близких родственников в этих боях…
— Могу предположить, из того что я знаю по рассказам офицеров, герцог потерял в сражении двух братьев: тело одного из них, маркиза Родригеса де Тио, нашли в руинах стены, под завалом, о втором пока нет никаких известий вовсе… Тяжелейшая утрата для него, но, к сожалению, не первая; эта долгая война погубила многих мужчин его рода, да и не только его…
«Неужели штурм провалился?» – промелькнуло в голове у Торквемады.
— Что же с ним? – задал вопрос Варгас. – Как ты оцениваешь его рану сейчас?
— Вашему товарищу повезло, – заговорил, вдруг, третий, доселе незнакомый Торквемаде голос с восточным акцентом. – Рана неприятная; я удалил осколки кости и обработал её, правда, он потерял достаточное количество крови… Жить он будет, главное, что мы вовремя убрали источник заражения и удалили грязь…
— Почему-то мне хочется тебе верить… – тем не менее, с недоверием произнёс Варгас.
Будучи более не в силах терпеть эту неопределённость, Торквемада снова зашевелился на своём месте, чувствуя, что тело его плотно облегали бинты, и, собравшись с мыслями, слабо произнёс:
— Кто здесь?.. Что с крепостью, она… пала?
— Наконец-то, наш герой приходит в себя! – с долей иронии, громко отозвался Варгас.

Слышно было, как Варгас встал и зашагал по тому помещению, где они находились – это была отдельная офицерская палатка. Он подошёл к лежащему вниз лицом Торквемаде и тот слегка повернулся в его сторону, смутно различив силуэт своего боевого товарища.
— Вот, взгляни – она останется тебе на долгую память, – Варгас показал Торквемаде расплющенную пулю, которая была извлечена из тела раненого во время проведённой накануне операции; обезображенный кусок свинца ещё хранил на себе грязно-коричневые следы запёкшейся крови. – Как ты чувствуешь себя?
Варгас бросил пулю на металлическое блюдо, стоявшее на столе, который располагался рядом, и она звучно ударилась о железо.
— Пить… дайте воды… – попросил раненый.
— У него сильное обезвоживание – отозвался голос с восточным акцентом.
Торквемаде подали воды; он привстал на предплечьях и жадно испил из ковша, который поднёс ему Варгас.
— Но… что же битва? – вновь взволнованно спросил он, принимая прежнее положение, чуть стеная от боли.
— Давай повернём его – скомандовал было Варгас, но голос третьего неизвестного остановил его:
— Нет, не нужно; он должен, покамест, сохранять прежнее положение, его нельзя шевелить, рана может снова открыться…
— Кто-нибудь из вас… может, наконец, сказать мне… что с крепостью?.. Мы отошли? – более нетерпеливо, с какой-то ноткой раздражения и даже лёгкого гнева в голосе, вновь спросил собравшихся раненый.
— Крепость пала – спокойно и ровно ответил ему Варгас, будто это была совершенно обыденная для всех новость – она сдалась вчера под вечер, спустя сутки после твоего ранения… Мухаммед выслал парламентёров и бои были окончены.

Торквемада выдохнул и скоро забылся глубоким сном.
Спустя неопределённое время, он проснулся. В палатке царила тишина. Торквемада вновь попытался повернуться хотя бы набок, ибо находиться в одном и том же положении становилось всё более невыносимо: он сделал попытку привстать на предплечьях, однако резкая боль заставила его сдаться и на этот раз.

— Я бы не советовал пока предпринимать этих попыток; максимум, чтобы я мог тебе сейчас позволить, так это только лишь переменить позицию рук, ног или головы, если неудобство доставляет тебе особенное мучение – раздался неожиданно тот же самый голос с восточной интонацией.
— Кто ты? – просипел Торквемада.
— Я аль-Мустаин, я лечил тебя эти два дня – ответил голос. – Раньше я оказывал помощь нашим бойцам, но ваши воины взяли меня в плен и привели к тебе для того, чтобы я оперировал тебя, сказав мне, что ты «важный командир».
— Стало быть, ты тот…кому я обязан жизнью? – спросил раненый.
— Возможно, даже, скорее всего, так…
— Однако же, спасибо тебе – Торквемада умолк на какое-то время. – Но ты ведь мог… мог и не спасать мне жизнь? Я… твой враг, я убивал твоих людей… – произнёс он снова, часто сглатывая, прерывисто и тяжело дыша.
— В окружении ваших солдат, это, признаться, было бы трудно сделать… Но, я мог бы убить тебя иным образом, заявить потом, к примеру, что я сделал всё, что мог сделать; сказать им, что ты умер, просто не перенеся операции…
— Так почему?.. Почему ты не сделал этого?..
— Война и так принесла неисчислимое количество смертей, и я не вижу смысла умножать их ещё больше… Моё дело состоит в том, чтобы спасать людей, а не убивать их; умерщвлять – это ваша задача, задача солдат. Я же стараюсь облегчить страдания больных и раненых вне зависимости от того, кто передо мной – христианин, либо мусульманин. Я видел, как ты мучился, и я старался облегчить эти мучения…Ты не мой враг – мы даже не знаем друг друга…
— Но… предположим, попадись ты мне во время боя, я бы… я мог запросто убить тебя, даже не зная… кто ты такой…, да… я бы и не думал об этом… Ты понимаешь это?
— Я понимаю – с неопределённой грустью в голосе ответил арабский врач. – Но, к счастью для нас обоих, Аллах позаботился о том, чтобы мы оба остались в живых.
— Ты веришь в своего Аллаха? – оживился вдруг Торквемада.
— Да, верю.
— И чем же… он отличается от нашего… христианского бога?
— Ничем – спокойно ответил лекарь. – Бог у нас с вами один и тот же, только зовём мы его по-разному.

Торквемада вновь забылся тяжёлым и глубоким продолжительным сном, когда после этого краткого разговора его покинули последние силы. Во сне ему явилось поле сражения, но, в отличие от того, реального поля боя, где ещё несколько дней назад он дрался сам, это поле было иным: на нём не было ни воронок от взрывов, ни укреплений, ни орудий; оно не было усеяно телами сотен и тысяч убитых, раненых людей и лошадей, там не было ни криков, ни стонов, ни лошадиного ржания, ни клубов пыли, вздымающихся из-под конских копыт, ни дыма от горящих обозов, ни наступающих испанских терций… Там была тишина, бесконечная, гнетущая тишина… Небо было мрачно и пасмурно, равнину покрывали густые луговые травы и множество тусклых цветов, а вдали поднимались серые стены Гранады. Торквемада, обнажив меч, стоял на холме, очень похожем на тот, с которого швейцарские солдаты сгоняли вниз беженцев тогда, когда он скомандовал им «огонь». Он взирал теперь на гранитные крепостные стены; пытаясь пошевелиться, Торквемада с ужасом понял, что не в состоянии сделать этого – он не может сойти с холма, не может отступить ни назад, ни в сторону; теперь он кричит, отчаянно кричит что-то невнятное, страшное, но сам себя не слышит и, в этой всепоглощающей тишине, кажется, что его не может услышать никто…

Очнувшись от кошмара, Торквемада позвал лекаря. Но ему не ответили – палатка оказалась пуста. Спустя пару минут, на зов откликнулся Варгас, позвав уже испанских врачей. На вопрос раненого о том, куда ушёл арабский лекарь, ему никто не смог ничего внятно объяснить. Так, Торквемада даже не увидел лица своего спасителя и больше никогда ничего не слышал о нём.

Гранада сдалась на милость победителям. У подножия дымящейся крепости, эмир Мухаммед XII Абу Абдаллах, в окружении своих воинов передал ключи от поверженного города в руки королю Фердинанду, величественно восседавшему на породистом тёмном скакуне. Рядом находилась королева Изабелла, верхом на другой лошади ослепительно белой масти; позади присутствовали главные полководцы объединённых христианских войск, включая герцога Понсе де Леона, а также многочисленные солдаты и офицеры. (Можно более пространно развернуть описание процесса капитуляции города). Судьба Гранадского эмирата была предрешена – последний оплот мусульманского влияния в Иберии пал под ударами христиан. Реконкиста подошла к концу, а на Пиренейском полуострове теперь осталось только два христианских государства – Испания и Португалия.