Неуклюжи, маленький роман

   Автор предупреждает, что все события и герои романа нагло выдуманы от начала и до конца, но –  тем не менее – кое-что происходило в действительности.

      Глава 1

   Тараканы

   Кира помнила себя с этого момента. Позже она, улыбаясь в камеру своей слегка кривоватой улыбкой, – половина лица сияет, половина грустит, – расскажет зрителям эту историю. Что-то выдумает, конечно, а про некоторые обстоятельства благоразумно промолчит.

   – Гроооомко вопишь, певицей будешь, – ласково заметила элегантная соседка с третьего этажа, нащупывая высоченными каблуками ступени и дружелюбно улыбаясь Кире. Вслед за ней по ступенькам с диким визгом скакали пять крошечных разномастных собачонок. Одна из псин, самая старая, была известной актрисой – играла в крупном театре то ли чеховскую дамскую собачку, то ли страдалицу Муму.

   Отвечая после премьеры спектакля на вопросы журналистов, Кира вдруг припомнит пророческие слова Эллы Феодоровны:
   – Мне обещали великое оперное будущее уже в четыре года, – скажет Кира и чуть приподнимет правый угол рта, – я пела с пелёнок и все соседи знали, что в нашем доме растет будущая оперная прима.
   На самом-то деле, соседи ничего не знали и не хотели знать.
   Кира беспомощно висела у матери под мышкой, так как взобраться на третий этаж по ступенькам самостоятельно ещё не могла – маленькие слабые ножки уставали и подгибались.
   Ирина – мать – успела с утра принять пару банок пива, чтобы день не казался таким беспросветным, поэтому поднималась по щербатым ступеням, слегка пошатываясь, и всё норовила Киру уронить.
   Артистка Буся вырвалась вперёд и, заливаясь визгливым тявканьем, унеслась на улицу в приоткрытую дверь парадной – скандалить с большими псами со второго этажа. Ирина доволокла до своей двери дочь, отпустила и без сил рухнула на шатающийся стул в узкой захламлённой прихожей.
   – Через пять минут жрать будем, – прокричала отпущенной на свободу дочери в темную глубь квартиры. Да где там: Кира уже забралась под кровать и общалась с друзьями – тараканом Герой, шевелившим длинными усами в самом пыльном углу, серым безымянным пластиковым слоном и ободранной персидской кошкой Чуней, которая немедленно пришла на зов и, ласкаясь, нежно бодала девочку теплым рыжим лбом.
   Ирина, не в силах встать со стула, разразилась длинным полупьяным монологом.
   Из тирады следовало, что Кира испортила Ирине молодую жизнь. Девочка, сворачиваясь под кроватью клубком, и ухом не повела: многого не понимала и потому даже не слушала, как привычный осенний свист ветра за окном. Обняв одной рукой кошку, Кира тихонько запела: мать не любила, когда её выступления прерывают, поэтому громко звучать было в данный момент небезопасно.

   – Пусть бегуууут неуклюже, – пела Кира. Кто такие эти "неуклюжи", она не знала, но само слово её интриговало и очаровывало.

   Кира представляла себя на сцене, в длинном блестящем платье, совсем как тетя в телевизоре.

   – Тараканы, тараканы, таракашечки. Гера, дружочек,ешь мою старую конфетку! – напевала Кира.

   Тараканы – лучшие друзья, они не кусаются, с ними можно играть. А тараканьи дети? Жидконогие козявочки-букашечки! Если ночью прокрасться на кухню в надежде найти оставленный беспечными родителями батон, увидишь удивительное: тысячи, нет, мириады крошечных букашек – на стенах, на полу. Кира их любит, но булочку съест сама: тараканы вполне могут перекусить и у соседей.

   "Кто это – неуклюжи? – думала Кира, – это, наверное, бегущие человечки. Вода по асфальту рекой, но они всё мчатся и мчатся на полной скорости, поскальзываясь, но никогда не останавливаясь".

   – Ты жрать будешь, жопа?! – заорала мать с кухни, – сколько тебя звать? Ща в окно все вылью!
   Кира в испуге выкатилась из-под кровати, прибежала на кухню, прыгнула на стул с ногами и схватила свою тарелку. Потеря еды была бы катастрофой – неизвестно, когда маме снова придёт в голову фантазия её покормить.
   В тарелке растворялся куриный порошковый суп, залитый кипятком. Вкусно, такое Кира любит.

   Ирина буркнула что-то, отвернулась к мойке, набитой вчерашней посудой. Осторожно, двумя пальцами взяла чашку, сунула под кран, включила воду. Вода шла ледяная: газовая колонка давно не работала.
   Ирина сдалась, по примеру дочери забралась на стул с ногами и начала мерно раскачиваться. Взад-вперёд, и вот уже нет проблем. Не помню, знать ничего не знаю про эти ваши газовые колонки: я в домике.

   Тоже что-то пела, чистенько, красиво, но слов не разобрать. Есть в кого Кире быть певицей.
   Вечером заявился папа Влад с гитарой и с порога начал скандалить. Посуда опять немыта, будь она трижды неладна!
   Посуда – бич молодых семей; риф, о который разбивается каждая вторая хилая и непрочная любовная лодка: мы знавали немало бежавших в неизведанное от горы грязных тарелок.

   "Гита"– это когда-то было первое Кирино слово, чем мать любила её попрекать: "Не мама, не папа, нет, только представьте себе! Гитара – вот кто нас родил, кто ночей не спал".

   – Вот пусть гитара тебя и кормит, – говорила мать, ложилась на продавленный диван и отворачивалась к стене.

Глава 2

Подземный переход


   Ирише жилось очень неуютно. Непонятно было, как справляться со всеми этими бытовыми проблемами. Как, как другие люди живут? На улице ты видишь чистые коляски, мамочки гуляют при макияже, дети улыбчивые, тихие, не сопливые. Может быть, у них дома прислуга, но не у всех же?

   Ира не хотела быть взрослой. Какая самостоятельная жизнь, вы о чём, люди?
   Сначала ты тянешь школу: ещё неделя, ещё, сдать бы экзамены, математику я никогда не осилю. Уф, кажется, отстрелялись.

   Думаешь: прекрасно, теперь-то заживу наконец… Тут неожиданно выясняется – почему, почему никто не предупредил?! – что свободна ты была раньше.

   Теперь тебя держит в железных клещах нужда. Поесть купи, за квартиру заплати, свет, газ, телефон, шампунь нужен, кроссовки каши просят. Родители, родители, зачем вы так поторопились меня родить, я же не справляюсь!

   Не успела опомниться, примериться, как выживать, и тут – здравствуйте! – Кира.

   Вот уж о чём Ира и помыслить не могла. Как может быть у неё ребенок? Кто-кто, но Ирина-то никогда маленьких детей даже и не видела. Бывают кульки такие, лежат в колясках, но это у взрослых, семейных. Это – другая жизнь, иная планета.

   Нет, она, Ира, обязательно будет жить легко, свободно, путешествовать по горам с тяжелым рюкзаком, учить испанский язык, писать глупые любовные стихи… Вышло, конечно, иначе.

   Отмечая выпускной, Ириша с подружками забежала в переход метро. Белая ночь, гулянка, платьица светлые и короткие, а уличные музыканты орут про несчастную любовь. Девчонки застряли, загляделись, заслушались. Так и познакомились.

   Влад был нормальный парень. Жил один в двушке-хрущёвке, туда и привёл Иришу той выпускной ночью, как допели все песни в подземном переходе метро "Садовая".

   Затарились пивом, поймали такси и поехали. Там и остались, застряли надолго, назло беспокойной Зинаиде – Ириной маме, а теперь уже Кириной бабушке.

   Зинаида сперва истерила, грозила полицией – Ире оставалось три месяца до совершеннолетия – но позже смирилась и даже начала понемногу помогать молодой семье. То копейку подкинет, то приедет без предупреждения и молча отмоет на кухне следы вчерашней пьянки с компанией молодых поэтов.

   У Влада была странная манера никогда не гасить свет в квартире. В любой момент – днём ли, ночью ли – ты приходишь, а в квартире горят даже огоньки на невыключенной стиральной машине. Полная иллюминация.

   Счета за свет приходили космические, но Влада это не урезонивало. Он вообще не любил экономить, жил сегодняшним днём. Деньги кончились – переход в метро на месте, сегодня ещё споём.
   Поначалу денег хватало, поступать Ира никуда не стала, окунулась с головой в омут странной полубогемной жизни. Немного подпевала, обходила с кепкой зевак в переходе, вносила свою лепту в добычу средств к существованию. Сперва казалось, что интересно, потом надоело: не о таком она мечтала.
   Впрочем, о чём она мечтала-то?
   Никаких конкретных планов на жизнь у Иры не было. День бы прожить, за ним другой. Будет день и будет пища, зачем дальше загадывать?
   Поначалу пыталась навести уют в страшной Владовской хрущёбе: что-то покрасила, не поленилась дойти до хозяйственного и выбрать банку весёленькой жёлтой краски и кисть. На кухне стало посвежее, но тараканы совсем взбесились и валили на домашний уют полчищами. Их не пугала даже раскалённая плита.

   Было дело, Ира пыталась что-то готовить, показывала, какая она хозяюшка. Но на этой кухне странным образом мало что удавалось – блины растекались по сковороде и пригорали, задуманный суп разваривался в невнятную безвкусную похлёбку, даже банальные чёрные гренки не получались.

   Что ни говори, а быт – это убийца женщины, особенно девочки, только отгулявшей выпускной.

   Довольно скоро Ира оставила свои хозяйственные порывы. Да здравствуют супы из пакетов, хлопья, лапша, что бы мы без вас делали?

   Дотянули до августа. Жили, как жили, Влад не выгонял. Было не очень понятно, как он относится к ситуации, но музыкант – это особая порода.

   Иногда Ира садилась на край дивана рядом с Владом и нежно спрашивала:

   – Влад, а ты меня любишь?
   Влад таращился стеклянно, тряс длинными немытыми волосами, кивал головой в такт внутренней музыке и заводил своё:

   – Любишь меня? Она спросилаааа…
   Весь день сочинялся новый шедевр, а вечером – пиво кончилось! – пора опять в переход.


Глава 3 Зоя привозит черепки



   Владу исполнилось двадцать, и он верил в себя: мир лежал у ног, свернувшись послушным клубком. Понятно, что скоро всё изменится, его непременно заметят, запомнят, отнесут на руках в какую-то новую интересную жизнь. В этом возрасте все мы чувствуем себя властелинами Вселенной, но год за годом ежедневная необходимость отмывать плиту по капле отбирает наши силы, безжалостно показывая крошечность жизненных перспектив. Ах, ты задумал стать великим исполнителем? А носки ты сперва постирать не хочешь? Постирал – молодец, теперь пойди приляг. Сцена – не твое, успокойся и спи.
   Еда требовалась прямо сейчас. Хотелось свободно гулять по Питеру в белые ночи, забредая в дорогие бары, ездить на такси. Купить, в конце-то концов, пейджер, как у всех. Любящих родителей поблизости не оказалось: отца у Влада не существовало в принципе, – по крайней мере, мать свято хранила тайну отцовства. Было не очень понятно, знала ли сама, кто является вторым родителем.
   – Зачем тебе знать, кто твой папа? – говорила Зоя маленькому Владу, немного отводя глаза, – не приставай, иди лучше погуляй, а я ещё поработаю.
   – Ладно, – соглашался Влад, – но учти: в школе меня дразнят, что отца нет. Может быть, ты кого-нибудь себе найдёшь, а я всем скажу, что это отец?
   – Хорошо, я подумаю, – отвечала Зоя.
   Послушно пробовала с кем-то встречаться, но на самом деле не очень усердствовала. Ей совершенно не хотелось вписывать в свою налаженную жизнь чужого мужчину.
   – Ты просто не знаешь, что такое отчим, – бормотала она себе под нос, когда сын не слышал, – а я знаю, к несчастью…
   Она никогда не роптала на судьбу – всё в жизни сложилось точно по её тайному плану.
   …Археологи – народ весёлый. Очнувшись в палатке после вечерней пьянки, не всегда можешь вспомнить, кто заполз к тебе в палатку с бутылкой домашнего вина и спешно бежал до рассвета. Иногда кто-то мимоходом сообщает, чьи тапки стояли вчера у тебя возле входа, но нередко окружающие слишком пьяны для подобных наблюдений.
   Зое, похоже, ничего не сообщили. Где-то по-прежнему, наверное, сидит у костра бородатый археолог, поёт про синий троллейбус и дежурства по апрелю, считает звезды на темном южном небе. Жалеет, что за всю жизнь не обзавёлся сыном. Тоскует.
   А Влад – вот он, лежит на диване, страдает от жары и жужжания жирной мухи, упорно бренчит на гитаре. Тоже думает: был бы отец, и всё бы иначе обернулось.
   Зоя вечно была "где-то там". Моталась по экспедициям, Кирой особо не интересовалась. Узнав, что стала бабушкой, хмыкнула, протянула в телефонную трубку: – Нууууу, поздравляаааю…
   И сразу почему-то не стало телефонной связи. Что поделать? Техника несовершенна.
   Очень уж ей не нравилась Ириша. Что за кислая мадемуазель? Дома грязь, тряпку лень в руки взять, глаза красные…Зачем Владу нужно было тащить к себе в квартиру первую встречную из подземного перехода? А теперь – глядите – папаша в двадцать лет.
   Дела выросшего сына Зою интересовали мало: он не древнегреческая ваза, сам проживёт как-нибудь. Присылала немного денег, да и ладно. Не маленький. Возвращаясь из экспедиций, Зоя привозила огромные чемоданы вещей и закопчённых черепков. Раздавала подарки равнодушно – швыряла в угол пакеты и, зажав сигарету в зубах, цедила:
   – Я вам там кое-что привезла…Посмотрите.
   – Спасибо большое, – с трудом выдавливала Ириша, чувствуя себя замарашкой и нежеланной гостьей, которую терпят и одаривают из милости. Затевать скандал было глупо, но смотреть совершенно не хотелось. Ире не нужны были подарки – она жаждала любви и признания членом семьи. Хотелось быть настоящей женой, раз уж ничего другого в жизни не получилось. Одежда со временем сносилась, игрушки отжили свой век, но черепки никто не выкидывал: из них получались отличные пепельницы и подставки для канцелярских принадлежностей; позже Кира сделала маленький древний осколок своим талисманом и крепко сжимала в руке, распеваясь перед ответственными концертами.
Глава 4.
   Портрет Влада
   Голова у Влада варила, новые песни сочинялись быстро и легко. Непонятно было, чем следует заняться в первую очередь – сделать бизнес или сразу добиваться всемирной славы.
   Влад лежал на диване, бренчал на гитаре и немного думал о деньгах. Казалось несправедливым, что ему – очевидно же, гению – надо идти работать. Должен быть какой-то способ быстро разбогатеть.
   Ничего путного не придумывалось, а песни всё писались да писались – как черти из табакерки лезли, пальцы не отлипали от струн.
   Как-то раз деньги, присланные матерью Зоей из неведомых древних поселений, закончились, и даже сигарет не осталось. Пришлось вставать с дивана и брести петь в переход. Песни были хорошие, но слишком уж заумные для случайно застрявших в переходе зевак. Народ хотел "Восьмиклассницу". Не дождавшись, слушатели уходили по своим делам, откупаясь мелкой монеткой.
   Деньги кидали не очень обильно, но на пачку риса, сигареты и пиво обычно хватило. Влад шёл домой окрылённый: заработал первые деньги искусством! То ли ещё будет – погодите немного.
   Дело затянуло. Любое другое начинание требовало энергии, а сил не было. Так и потекла жизнь – горы объедков на кухне, грязная и ржавая ванная.
   Появились первые поклонники: на вечерние концерты в переходе зачастили девушки. Одна из них, студентка Мухинского училища, как-то набросала портрет Влада с гитарой и тут же подарила ему.
   Набросок прижился в доме, втиснулся в рамку, притягивал взгляды. Ирина, дочь художника, рисовать совсем не умела, на портрет всегда смотрела с ревностью.
   – Влад, давай уберём эту мазню? – говорила она время от времени, – мне не нравится, да и не похож ты на это чучело уродское.
   – Сама ты чучело, – отвечал Влад, – оставь портрет в покое, иди вон посуду вымой, раз уж всё равно тут живёшь.
   Девушка плакала, начинала собирать вещи, но это занятие требовало энергии. Сил на решительный рывок не было, да и не хотелось, если честно, уходить от Влада. Ира знала, что назад он не позовёт, забудет через день-два. Привезёт из подземного перехода новую вчерашнюю выпускницу. Ира оставалась, делала вид, что ничего не произошло, и шла к холодильнику за очередной банкой пива.
Глава 5.
   Фёдор, рыбки и мандолина
   Зинаида устала. Плакалась соседкам на лавочке:
   – Я всю жизнь пахала, как лошадь, деток тянула! А они…
   Соседки с сочувствием кивали.
   Кроме деток она несколько лет тянула мужа-инвалида, но об этом никогда не упоминала. Отец был в семье на недосягаемом пьедестале – художник! Лишённой яркой творческой жилки Зинаиде он казался небожителем.
   Познакомился небожитель с Зинаидой очень просто, как и положено талантливому человеку: в психушке. Зина подрабатывала там санитаркой по вечерам, мыла полы, поднимая в одиночку сына-подростка. Днем она проводила обзорные экскурсии по городу, но денег на жизнь катастрофически не хватало.
   Шизофреник Фёдор был щедр душою, как ребёнок радовался любому доброму слову. Таких блаженных легко купить лаской и тарелкой борща.
   Будущий отец Ириши умел всё: виртуозно играл на любых, даже самых редких и диковинных музыкальных инструментах, писал рассказы и повести и – что удивительно – изредка печатался. Превосходно рисовал.
   Мог за неделю срубить избу из неотёсанных бревен, знал, как прокормить себя дикорастущими травами и грибами в глухой тайге. Не способен он йбыл лишь заботиться о себе в человеческом обществе: ничего никогда не зарабатывал, жил со старенькой матерью на пенсию по инвалидности.
   Зина всю жизнь тянулась к прекрасному – ходила на концерты, много читала и даже посещала кружок для начинающих писателей. В кружке сидела тихо, молчала, на общие обсуждения свои опусы не выносила, с восхищением слушая сочинения одарённых авторов.
   Как-то раз Фёдор, маясь в унылой вонючей палате от безделья, подозвал к себе симпатичную санитарку:
   – Зиночка, дорогая, нет ли у тебя старых ненужных капельниц?
   – Найду, Федя, если вам очень надо, – серьёзно ответила Зина,
   Больные учили друг друга делать из пластикового мусора различные поделки – Фёдор стал изготавливать рыбок с длинными хвостами.
   Слово за слово – начали общаться, делиться мыслями и рассказывать о жизни. Зина была доброй и неглупой, Федор ей нравился. А что псих – так гении же все слегка того, это известно.
   Рыбки, изготовленные тогда в больнице, висели над Иришиной колыбелью, а позже перекочевали и к Кире. Талантливый человек всегда найдёт, из чего изготовить красоту для грядущих поколений.
   Выйдя из больницы, истощённый Фёдор отправился не к старой матери, а прямиком в трехкомнатную квартиру санитарки. Расположился в маленькой комнате со своими холстами и красками, рисовал, играл на треснувшей мандолине, найденной на помойке, пел песни собственного сочинения. Песни свои – все до единой – посвящал любимой женщине Зинаиде.
   Периодически вновь выныривал из гнусной окружающей реальности и с облегчением возвращался в привычную палату в психиатрической больнице.
   Картины не продавались, семья существовала на инвалидную пенсию Фёдора и жалкие доходы Зинаиды. Жили очень непросто, но дружно и мирно.
   Сын Зины вскоре ушел в армию, через год родилась Ириша, а три года спустя Федор тихо и быстро сгорел от рака лёгких.
   Ира всегда утверждала, что помнит отца, но на деле, конечно же, представляла себе лишь его автопортрет, неизменно кривовато висевший на гвоздике в комнате матери. Дочь, увы, почти не унаследовала отцовских талантов – по крайней мере, они не проявлялись у нее так ярко, как у внучки Фёдора, маленькой Киры.
   Но было у Ириши, надо сказать, одно интересное свойство: она умела мысленно говорить с животными. Бабушки со стороны Зинаиды поголовно считались в своих деревнях ведьмами, и эти способности передались Ире в полной мере. Да только толку-то? Кому это нужно в наш век?
Глава 6.
   Прабабушка Лиза и органная скамья
   Прабабка Киры со стороны отца была мировая. Старухой не назовёшь: знатная питерская дама, богиня коммунальной кухни. Худощавая леди в парике и мужской рубахе навыпуск. Неизвестно, видел ли её хоть кто-нибудь без сигареты и чашки кофе в руке.
   Елизавета – и имя-то королевское! – обладала невероятной профессией – была органисткой. Скажите, как вообще человеку может прийти в голову мысль учиться играть на органе?
   Коммунальная квартира, в которой проживала Елизавета Андреевна, была страшной и немного сказочной – так казалось маленькой Кире. Расположенная на узкой улице темная прабабушкина обитель когда-то выходила окнами прямо на морг, стихийно возникший в этом месте во время блокады города.
   – Улицы до третьего этажа были завалены трупами, – безжалостно рассказывала прабабушка онемевшей от ужаса девочке, – детей там тоже немало было. Хоронить не успевали, трупы лежали здесь до весны.
   Восьмилетняя Лиза во время блокады чудом оказалась с матерью за городом, в кольцо врага не попала. Скитались по родственникам где-то за Уралом, голодали не меньше, чем ленинградцы, но всё же выжили. В чудом сохранившуюся квартиру вернулись уже после войны.
   Напротив дома прабабушки располагалась лютеранская кирха – величественное светло-жёлтое здание с настоящим духовым органом внутри.
   – Наша циыыырковь, – всегда нараспев говорила Елизавета.
   Кира, впервые посетив прабабушкин концерт, долго ждала клоунов, но, к её разочарованию, вышла лишь тётя в черном одеянии, с короткими светлыми кудряшками на голове. Долго вещала что-то непонятное, глаза горели от воодушевления и блеска свечей в алтаре.
   Кира не выдержала и крепко заснула на жёсткой лавке под звуки баховского ми-бемоль мажора. Впервые в жизни она храпела, да так громко, что её со смехом начали будить другие слушатели, а когда разбудить не получилось – осторожно перевернули на бок и накрыли чьей-то большой курткой – в церкви царил дикий холод.
   Наверное, всё же не соседка накаркала Кире большое вокальное будущее. Гены – это очень серьёзно, музыкальные мозги на небесах раздают только при предъявлении хорошей родословной.
   Дома у бабушки тоже был орган – старенькая электронная "Прелюдия". Кире разрешалось осторожно наступать босой ножкой на педали и нажимать на кнопки – переключать регистры. Это занятие никогда не надоедало, но прабабушка Лиза в гости приглашала редко – концерты, ученики, гастроли…
Глава 7.
   Зинаида и пианино.
   Бабушка Зина вообще-то была профессорской дочерью. Отец её, Егор, в девятнадцать лет, не умея толком читать и писать, поступил на рабфак. Учился старательно, да и умен был сверхъестественно – к двадцати семи уже преподавал физику в институте, писал учебники.
   – Видишь, Кира, какой красивый был почерк у твоего прадеда, – говорила Зинаида, в сотый раз раскладывая на кухонном перед девочкой пожелтевшие тетради, исписанные каллиграфическими буквами, – вот и ты учись хорошенько, когда в школу пойдёшь!
   – Не пойду я ни в какую школу, – отвечала вредная девица, слезая с бабушкиных колен, чтобы топнуть ножкой, – я сразу на сцене петь буду!
   Гонорары от переиздания учебников деда Ирине в своё время были потрачены Зинаидой на покупку пианино для маленькой дочери. Способности-то у Иры были, но желания учиться музыке не наблюдалось: промучилась кое-как полгода и упёрлась рогом – больше не хочу! Подалась в школьный кружок юных ботаников.
   Пианино стояло неприкаянное, служило подставкой для комнатых растений, которые Ира самозабвенно разводила с первого класса. Девочка добывала новые цветы всеми правдами и неправдами – отщипывала черенки традесканции в поликлинике; приходя в гости к школьным подругам, первым делом просила поделиться отросточком кактуса или листом бегонии, который можно поставить в воду и укоренить.
   Огромная квартира всё больше напоминала джунгли, места на подоконниках давно не хватало. Когда Ириша внезапно съехала к Владу, Зинаида поневоле перехватила цветочную эстафету и – неожиданно для себя – быстро втянулась. Выходила торговать махровыми сенполиями к метро: тоже ведь хлеб, копеечка. Надо как-то поддерживать непутёвую Иру.
   Торговля у метро Зинаиде давалась тяжело. Было стыдно перед людьми и страшно, что придёт полиция. Но помогать дочери было необходимо – Зинаида шла на промысел и в дождь, и в жару.
   В декабре предлагала бегущим мимо хмурым прохожим ёлочные лапы с длинными пахучими шишками, добытые в ближайшем лесопарке, в марте продавала в торфяных горшочках нежные сиреневые гиацинты, в апреле выносила к железнодорожной платформе, где толпились дачники, заботливо выращенную на окне рассаду.
   Насобирав за день несколько купюр, Зинаида ехала через полгорода на дребезжащем трамвае, покупала в гастрономе дешёвые продукты и, кряхтя, затаскивала пакеты на третий этаж.
   Ирина открывала неохотно – в то время она вообще не хотела никому открывать.
   Цедила сквозь зубы:
   – Ну, спасиииибо, мам, – и всё норовила дверь захлопнуть.
   – Дай мне повидаться с внучкой! – требовала Зинаида.
   – Отстаньте от меня все! – орала Ира в истерике, убегала в комнату и долго рыдала там на диване.
   Бабушка проходила на кухню, совала Кире сладкие гостинцы, грозно говорила "Кыш!" стаям тараканов и начинала драить плиту. Готовила немудрёный овощной суп на бульонных кубиках, относила дочери на диван. Та хмурилась, отворачивалась, но ела.
   Перед уходом бабушка целовала уворачивающуюся Киру и обязательно передавала привет кошке Чуне, живущей где-то под кроватью. Обещала зайти, как только продаст ещё немножко фиалочек.
   …А пианино позже досталось Кире, и его даже не пришлось настраивать
Глава 8.
   Кира находит альт
   Конец лета выдался жарким. Горели леса, над городом висела сизая пелена. Кира с раннего утра старалась сбежать во двор на детскую площадку. Качаясь на качелях во дворе своей пятиэтажки, девочка с интересом разглядывала собачников, вяло таскавшихся за своими четвероногими. Бездомные коты разлеглись в траве и ленились вставать, когда псы срывались с поводков и начинали носиться кругами по газону.
   Девочка мучительно размышляла. Бабушка Зина недавно рассказала ей, что на небе живет Боженька. Многое в рассказе было непонятным и запутанным: Зинаида – по причине советского воспитания – не была сильна в теологических вопросах, но теперь, когда родители начинали в соседней комнате спорить на повышенных тонах, Кира твёрдо знала, что нужно делать.
   – Отче наш, ежа неси и не беси, – торопливо шептала она под кроватью, прижимая к себе кошку Чуню, – сделай, Боженька, чтобы они помирились!
   Представляла себе доброго, чуть сгорбленного белобородого старичка с палочкой, который несет родителям улыбающегося ёжика. Родители берут ёжика вместе, радуются и навсегда забывают, о чем спорили.
   …Кира все качалась, качалась, а качель противно скрипела. Лёгкий ветерок постоянно менял направление и доносил то сладкий запах душистого горошка с клумбы, то вонь с заваленной гниющими отходами помойки.
   В соседнем подъезде недавно умерла сумасшедшая бабуля. Племянники её, наследники квартиры, весь предыдущий день вытаскивали на помойку жизнь старухи – горы разнообразного потрясающего хлама. Часть хлама составляли книги, связанные грубой веревкой в неподъёмные стопки – детских там не было, Кира с подружками тайком сбегали посмотреть. Взлетая на качелях, Кира хорошо видела с высоты мусорные баки. Среди груды ненужных пыльных вещей виднелся какой-то музыкальный инструмент, похоже – скрипка. Или это мандолина, как в квартире бабушки Зины? Говорят, она была найдена когда-то дедушкой в мусорном баке…
   Очень хотелось посмотреть, но подходить к помойке было строго запрещено – можно было получить от матери подзатыльник. Приходилось сдерживаться и продолжать качаться.
   Размышления прервал грохот мусоровоза – стало ясно, что приглянувшуюся вещь сейчас заберут и уволокут на свалку.
   Кира торопливо спрыгнула, грохнулась на колени и получила качелью по затылку, но всё равно побежала. Скрипку выхватила в последний момент, когда мусорный бак уже уползал в чрево мусоровоза. От удара качелью на затылке навсегда осталась вмятина. Кира никому ничего не сказала – да никто, впрочем, и не спрашивал.
   Все детство впоследствии девочку мучили головные боли и приступы головокружения, но дело того стоило.
   Как позже выяснилось, Кира спасла от неминуемой смерти немецкий альт девятнадцатого века. Без струн, с трещиной в деке, но настоящий старинный инструмент.
   Увы, до этого большого инструмента руки у Киры так никогда и не доросли, но желание своё девочка обозначила чётко: хочу учиться играть на скрипке.
Глава 9.
   Большие данные
   Кира издавала громкие звуки всё время, пока бодрствовала – звонко пела, свистела, хлопала в ладоши, и Ирине наконец всё это безобразие надоело. В то время её депрессия потихоньку пошла на убыль и в голове начали появляться проблески понимания: у неё есть дочь, и эта дочь быстро растёт. С этим, наверное, нужно что-то делать.
   Смутно помнилось, как Зинаида таскала её, Иру, по разным занятиям: хор, лепка, шахматы, танцы.
   Ира ощущала, что слишком молода. Её саму кто-то должен брать за ручку и вести в кружок вязания – так ей казалось.
   Непонятно, куда девается время и как так внезапно случилось, что она сама ныне должна стать организующим началом для нового поколения. Это же я, Ириша, – молодое поколение. Что за дела-то ты творишь, Господи?!
   Из собственного детства она помнила, что музыкалка – это муть полнейшая. Но голос у ребёнка – вся ведь в отца, зараза! – явно есть. Можем предъявить справку от соседей, если потребуется.
   Изрядно, до банального битья посуды поругались с Владом:
   – Тебе надо, ты и веди её, от меня ты чего хочешь, интересно?!
   Но Ириша, вопреки обыкновению, не сдалась, записала пятилетнюю дочь на прослушивание.
   Доброжелательная пожилая учительница вывела сопливую, небрежно одетую Киру из кабинета, радостно улыбаясь.
   – У девочки большие данные, поздравляю, – приветливо сказала она матери, – нам нужны такие ученики!
   Выжидательно смотрела, по-собачьи наклонив набок седую голову, – ждала от Ирины восторженных возгласов, но так и не дождалась: Ира ответила растерянным взглядом и явно не понимала, как ей действовать дальше.
   Сидя в длинной очереди на прослушивание, она втайне начала надеяться, что Киру не примут, – очень уж не хотелось брать на себя дополнительные заботы и обязательства.
   Домой шли уже в темноте, думали каждая о своём. Кира скакала через лужи, подтягивая безразмерные сползающие колготки и мучительно пыталась понять, что же у неё такое большое. Уши? Вроде нет, в садике не дразнили. Руки? Ноги? Нос? Радоваться ли словам учительницы, или, возможно, с ней что-то не в порядке?
   Сил и времени таскать Киру на музыкальные уроки ни у кого не было.
   Влад немного поднялся – играл теперь по вечерам в ресторане. Ирина ходила к неврологу и лечилась от депрессии. Мечтала поступить в медицинский колледж.
   Бытовые вопросы в семье по-прежнему решались через пень-колоду, но, по крайней мере, весь подъезд скинулся на дезинсекторов: тараканов наконец-то вывели. Кира этому не очень-то и обрадовалась.
   Ирина к своим двадцати четырём научилась готовить два-три сносных супа и варить картошку-гречу-рис вместо лапши быстрого приготовления. Газовую колонку, слава Богу, наконец-то починили: вернулась из очередной экспедиции мама Влада, посмотрела, поджав губы, на безобразие, и сразу же вызвала мастеров. Вопрос, мучивший несчастную Иру несколько лет, решился буквально за час.
   Зинаида безропотно, по первому свисту соглашалась сидеть с внучкой, но в последние годы набрала вес и ходила с трудом. Поездки в музыкальную школу её пугали:
   – А если я поскользнусь, что она со мной делать-то будет, Ириша?
   Тут на помощь пришла прабабка Лиза, до сих пор не проявлявшая к Кире особого интереса. Приобрела девочке крошечную скрипочку, смычок, футляр, канифоль – всё, как положено. Сшила подушечку, которую юная скрипачка должна была привязать к деке в том месте, где инструмент ложится на плечо. Купила аккуратные нарядные платья для занятий, колготки по размеру, папочку для нот, учебник для юных музыкантов "Вверх по ступенькам" .
   Приезжала два раза в неделю, увозила Киру из дома на несколько часов.
   Ездили в музыкальную школу на трамвае, болтали об удивительных вещах: что такое тональность, гамма, интервал. Иногда начинали напевать, и пассажиры на них оглядывались. Никто не ругался, все улыбались.
   – Знаешь, ба, а я стану певицей! – объявила Кира звонко, на весь вагон. Буду петь разные гаммы и интервалы! И сразу начала напевать начало токкаты и фуги ре минор, услышанной на прабабушкином концерте в прошлую субботу: "Та-та-тааааа, тататата-ттааа – тааааа". Получалось это у нее уморительно: она гримасничала, хмурила брови, но в ноты попадала безупречно.
   – Певицей, несомненно, будешь, но лучше спой-ка Царицу ночи из “Волшебной флейты”, когда вырастешь. Интервалы – это только для упражнений, – с улыбкой ответила прабабушка.
   Выйдя из трамвая, Елизавета первым делом закурила и неторопливо шла, помахивая нотной папкой и стряхивая пепел на жёлтые кленовые листья, усыпавшие аллею за одну ночь. Эту картинку Кира запомнила очень четко, как и название оперы. "Волшебная флейта”, – подумала она. Интересно, про что там? Вообразила волшебницу в развевающихся одеждах – в руке волшебная палочка, у подола вьются черные коты, на плече каркает ворон.
   Ириша так обрадовалась свалившемуся на неё свободному времени, что почти бросила наливаться с утра пивом и записалась на курсы по обучению лечебному массажу. Деньги на оплату обучения подкинула всё та же вернувшаяся из очередной экспедиции высокомерная мамаша Влада. Ира не стала отказываться: очень хотелось начать хоть что-то зарабатывать самостоятельно.
   Совместное существование с Владом было подобно обитанию на минном поле – никогда не знаешь, где рванёт. Деньги на гигиенические принадлежности и элементарный крем для рук всегда приходилось клянчить у Зинаиды. Та бы и рада дать, да особо не с чего: пенсии бывшего экскурсовода едва хватало на оплату трехкомнатной квартиры, в которой Зинаида проживала в одиночестве – сын Николай, старший брат Иры, к тому времени ушел жить к жене.
Глава 10.
   Первый экзамен
   С первой учительницей по скрипке Кире сильно не повезло. Марина Петровна – первый год после музучилища – понятия не имела, что делать с учениками.
   Одевалась молодая учительница вульгарно, красилась ярко и вызывающе, во время урока отчаянно зевала. За каждый промах била малышей по рукам. Кира была упряма, ошибки свои повторяла снова и снова, строила из себя слабоумную.
   К концу года вымучили-таки до конца простенький концерт Ридинга, но исключительно благодаря Кириной природной музыкальности, а не педагогическим способностям учительницы.
   На уроках Кира упрямо смотрела мимо нот, пилила смычком по струнам, как робот. Марина Петровна с ужасом представляла себе предстоящий годовой экзамен, где все её ученики опозорятся по полной программе.
   – Третий палец, третий! – орала учительница, – ты совсем тупая?
   – Да! – механическим голосом отвечала Кира, упорно глядя прямо перед собой – и прижимала струну вторым пальцем.
   Перед экзаменом шестилетки жались к мамам, на сцену их приходилось выводить за руку. Путались, сбивались, уходили со сцены на подгибающихся ногах, падали в объятия мам с фотоаппаратами.
   Кира же небрежно кивнула прабабушке Лизе и вышла сама; окинула зал спокойным величественным взором, тряхнула белым бантиком и заиграла своего Ридинга – так, как играют взрослые скрипачи на концертах в прабабушкиной церкви. Артистично, с хорошим ровным вибрато, чисто. Настоящая музыка.
   Молодая учительница принимала поздравления от коллег – зелёная, как свежая майская листва за окном. Очень хотелось взять Киру за крысиный хвостик и стукнуть пару раз наглой мордашкой об дверь.
   Эта зараза издевалась над ней весь год, – видимо, тайно занималась ещё у кого-то.
   Как выяснилось в следующем учебном году, Марина Петровна не вынесла унижения и навсегда покинула стезю педагога по скрипке. Никто не плакал, надо сказать.
   Глава 11.
   Первый побег
   Перед школой Киру отправили с детсадом в лагерь. Сначала долго ехали с мамой на электричке, потом ещё немножко на автобусе. Молодым родителям хотелось отдохнуть от ребёнка, но если уж совсем честно – выяснить наконец-то отношения без свидетелей.
   – Веди себя нормально, ясно? – непрерывно повторяла Ирина, зная непростой характер своей дочери, – не смей свои фокусы откалывать!
   – Ну, посмотрим, пожимала плечами девочка, – обещать ничего не буду.
   Через день Кира бежала. Просто выскользнула в дыру в заборе и припустила бегом по шоссе к вокзалу. Хорошо, что накануне заприметила дорогу.
   В лагере не было скрипки, нельзя было громко петь, ночью в коридоре горел свет и противно жужжали лампы, а на завтрак предложили манную кашу: пока не доешь – из-за стола не выйдешь.
   После происшествия со скрипкой и качелью девочку регулярно тошнило: вся доеденная через силу каша оказалась в песочнице.
   Кира аккуратно зарыла комочки рвоты валявшимся неподалеку совком, спряталась в густые кусты шиповника, растущие у ограды детского лагеря. Там она осторожно пролезла сквозь рваную сетку-рабицу и просто ушла – ровным шагом, не оглядываясь назад. И всю жизнь будет уходить, если вдруг что не по ней. Смелая и независимая женщина, такие редко становятся домохозяйками.
   По шоссе Кира бежала километра два до электрички, прячась за деревьями, когда слышала шум приближающейся машины.
   Напрасно беспокоилась: её исчезновение заметили только за ужином. Искали, собрались вызвать полицию, но тут в лагерь позвонила Ирина и закатила скандал – Кира благополучно добралась до бабушки Зины, жившей недалеко от железнодорожной платформы.
   В электричке Кира делала вид, что она – член многодетной семьи. Матери четырех буйных погодков не хватило сил спросить, почему маленькая девочка едет одна. Всё-таки Кира – очень умный ребенок, далеко пойдёт.
Глава 12.
   Влад и страшила
   Ирина давно подозревала, что Влад завёл любовницу. Влад завёл, но признаваться упорно не хотел. Он по-своему был привязан к дочери, хоть так и не собрался признать её официально и дать свою фамилию.
   Как-то раз, было дело, ему пришлось везти Киру в музыкалку. В роли отца Влад чувствовал себя странно: ему всего двадцать пять, скажите, откуда вдруг этот ребёнок рядом? Дочь болтала без умолку, Влад стеснялся окружающих пассажиров. Делал вид, что везёт младшую сестру.
   Кира, как назло, в один прекрасный момент углядела за окном трамвая лопоухого щенка немецкой овчарки и на весь вагон взвизгнула:
   – Папа!!!! Смотри, собачка!
   – Ну-ка не ори на весь вагон! – зашипел покрасневший молодой отец.
   Владу хотелось провалиться, но окружающие не обращали на него ни малейшего внимания. Ну, папа, мы что, пап с дочками не видели? Это лишний раз доказывает, что в современном мире ты никому не интересен и не нужен, пока тебя не показали по телевизору.
   Приехали в школу, Влад остался ждать в коридоре за дверью.
   – Сейчас выйдет наша Страшила, – предупредила его Кира, которой очень хотелось остаться в коридоре с подружками, а не идти на очередную сорокапятиминутную пытку.
   Марина Петровна выглянула из кабинета познакомиться с отцом девочки – хотела пожаловаться на невероятно вредный характер ученицы. К тому моменту Кира даже не считала нужным здороваться и отвечать на вопросы педагога – молча заходила в класс, ставила ноты на пюпитр, уныло пиликала свою программу и не реагировала на визгливые замечания.
   Ничего особо интересного в Марине Петровне не было: палка палкой, прямые крашеные волосы до плеч, лицо густо заштукатурено дешёвым тональным кремом. Но Влад, прежде на дух не переносивший таких девиц, – не ожидая от себя такой глупости – пропал. Попросил номер телефона, чтобы поговорить об успеваемости дочери…
   Летом, после ухода Марины Петровны из музыкальной школы, роман вдруг сам собой разгорелся.
   Ирина успела Владу изрядно надоесть. В последнее время глаза у неё постоянно были на мокром месте. Чуть что – крик:
   – Я тебе не жена, чтобы ты тут командовал! Сначала женись, козёл!
   – Найди себе другого дебила, который на тебе женится, – вопил в ответ Влад.
   Ни один нормальный мужик не выдержит, а Влад-то пока нормален – в отличие от этой истерички.
   Ира и вправду сходила с ума.
   Все подруги вышли замуж в белой фате, а она по-прежнему живёт без штампа в паспорте – как тут, скажите на милость, не стать истеричкой?
   Было дело, как-то раз пытались подать заявление – месяца через два после рождения Киры, после особо сильных рыданий Ириши и бурного примирения. Но до свадьбы дело не дошло – у Влада вновь случился приступ меланхолии, и он просто-напросто не встал с дивана в день назначенной регистрации брака.
   Ирина была измучена ночными бдениями с младенцем, сил не оставалось даже на поплакать. Так и жили.
Глава 13.
   Полтергейст
   Родители разошлись почти мирно – ну, это Кире, конечно, так показалось. Ругались, страшно ругались годами, – бывало, что и дрались, а потом Ирина молча собрала в пару коробок нехитрое нажитое за семь лет с Владом добро – в основном, стыдно признать, заграничные подарки враждебно настроенной Владовской матери, посадила в сумку кошку Чуню и вызвала такси. Поехали к Зинаиде.
   Здоровье Зинаиды было в те времена не таким уж и плохим, как могло показаться – по крайней мере, его хватало на ежегодные летние поездки на море с палаткой. Добираться до побережья следовало принципиально бесплатно – на электричках, по инвалидному удостоверению. Это не так-то просто, учитывая вес палатки в рюкзаке.
   В остальное время бабушка играла в игру под названием "беспомощная, всеми брошенная старая мать".
   Квартира была запущена до предела – даже кошке Чуне, переехавшей с Ириной и Зиной, негде, выражаясь интеллигентно, устроить себе отхожее место. По углам пылились дедовские холсты, пауки с удовольствием плели между ними свои сети.
   Имелся в квартире и свой полтергейст – громко тикающие часы. Источник этого странного звука определить никто не мог: все часы в квартире были электронными. Кира быстро привыкла к полтергейсту и назначила его своим вторым другом после игрушечного слона. Третьим другом была Чуня, четвертым – воображаемый жук по кличке Чуча, занявший место погибшего мученической смертью таракана Геры. Под диваном собирался клуб.
   У вернувшейся в родные пенаты Ирины случился припадок хозяйственности – взрослея, она всё больше стремилась к домашнему уюту.
   Кошке был поставлен лоток со свежим наполнителем и сказано: "Лужа в неположенном месте – новая кошка на ближайшей помойке”. Ирина умела разговаривать с животными. Недавно она посмотрела фильм о том, как волки и другие млекопитающие общаются между собой при помощи мыслеобразов – и сразу поставила эксперимент на Чуне. Сосредоточилась, живо и в красках вообразила, как хватает нечистоплотную
   дуру-кошку за шкирку и швыряет из окна первого этажа.
   Узрев себя в образе несчастной бездомной страдалицы, выкапывающей из бачка рыбьи головы, Чуня содрогнулась и ушла думать под диван, где как раз сидела Кира в обнимку с полтергейстом и жуком Чучей.
   Вышла кошка через час уже перевоспитавшейся, а несовершенное человеческое существо умение читать мысли потеряло в процессе эволюции, поэтому с Кирой этот фокус не прошёл: как была неряхой, так и осталась.
Глава 14.
   Хтонь
   В школе Кире было откровенно скучно.  Недальновидная прабабушка Лиза  давным-давно научила её читать и считать, поэтому на уроках оставалось зевать, смотреть в окно и думать о своём.
   Одноклассники были маленькими детьми с крошечными, почти младенческими проблемами: потерял сменку, мама отругала за двойку, не успел сделать макет из осенних листьев…Кого могут волновать такие ничтожные события?
   Иногда Кире казалось, что она старше и опытнее  учительницы первого "Б". Есть свои минусы в раннем развитии: ты торопишься, карабкаешься в гору и в итоге долго стоишь на вершине в гордом одиночестве, с лёгкой завистью наблюдая за теми, кто поднимается неспеша, без срывов и падений, получая удовольствие от прогулки.
   Учительница первого класса, Наталья Николаевна, была  злющая как медведь-шатун. Объяснять ничего толком не умела, поэтому постоянно орала на класс и ставила учеников в угол.
   Особенно доставалось рыжему Юре, левше, которого учительница хотела непременно заставить писать правой рукой, да тихому толстому Лёве, приходившему в школу в форме с оторванными пуговицами и грязным воротником. Наталья Николаевна демонстративно зажимала нос, вызывая Лёву к доске, первоклассники  веселились и следовали её примеру. Позже Кира осторожно разведала, что у Лёвы недавно скончалась мать. Отец выпивал с горя, а бабушка лежала и мочилась под себя.
   Кира могла без проблем писать обеими руками – скорее, конечно, не от природы, а потому, что за год учебы в музыкальной школе скрипичные упражнения развили левую руку.  Уже тогда эта девочка умела сочувствовать беде ближнего как никто другой, поэтому быстро приручила неприкаянных парней и везде таскала их за собой. Юре пыталась помочь  натренировать слабую правую руку, Леве криво – как умела – пришивала оторванные пуговицы.
   Одноклассники Киру не очень любили – была она странненькой: типичная белая ворона. На переменах читала, с последних уроков часто отпрашивалась на репетиции хора в музыкальной школе. Но считаться с Кирой приходилось – она уже в те годы была  личностью незаурядной.
   Обидчику могла ответить так язвительно, хлёстко, и  – главное! –  так непонятно, что в следующий раз задиры от греха подальше предпочитали выбирать себе другие жертвы.
    Кира жила в каком-то своем режиме. Если ей с утра не хотелось в школу – просто не шла, не спрашивая ни у кого разрешения, и никогда не просила прощения за прогулы.
   – Кира, где ты была во вторник? – раздражённо спрашивала Наталья Николаевна.
   – Мне нужно было погулять в одиночестве и подумать о  жизни, – спокойно отвечала девочка.
   Все, абсолютно все, кроме прабабушки, терялись от её ответов. Отставали, понимая, что не готовы вступать в споры с этим удивительным ребенком.
   Елизавета, дымя сигаретой по пути к музыкалке, одобрительно хмыкала, выслушивая рассказы о Кириных одиноких прогулках.
   – Только поосторожнее гуляй, маньяков остерегайся, – говорила прабабушка, – сейчас времена такие – много всякой хтони изо всех щелей лезет.
   – Пусть лучше  маньяки остерегаются меня, – отвечала Кира, – я сама – хтонь.
Глава 15.
   Ногти и струны
   После отъезда Ирины с Кирой Влад неделю лежал на диване. Сочинял и пел грустные песни о странном мире и брошенном под откос жизни художнике – после встал, побрился и поехал к Марине Петровне, бывшей мучительнице юных скрипачей, а ныне – мастеру по дизайну ногтей.
   По пути купил в ларьке три роскошные бордовые розы. Расплачиваясь, вдруг вспомнил с небольшим запоздалым удивлением и раскаянием, что Ире цветов никогда не дарил – даже на выписку из роддома не купил. Эту женщину ему ни разу не захотелось порадовать.
   Марина была из тех, кто не пропадёт: закончила какие-то экспресс-курсы и уже работала в дорогом косметическом салоне. Никаких тебе сопливых учеников, нудного фальшивого пиликанья и озабоченных своими вундеркиндами тупых родителей – только холёные расслабленные дамы. Да и деньги совсем другие. Что за дура была, зачем потеряла годы жизни на идиотский кусок дерева?
   Искусство – это для особо отмороженных. Для тех, кто не спит ночами, слушает играющие в голове мелодии, не вспоминая, что три месяца не платил за свет. Чтобы выжить, нужно понимать, что этим странным миром правят женские ногти, а не скрипичные струны.
   –Ты прекрасна, – сказал Влад с порога, протягивая букет.
   – О, какое чудо!– ответила девушка, – ты просто великолепен, милый!
   Чмокнула в щёку, оставив на его коже оранжевое пятно.
   Марина была намазана тональным кремом и напудрена гуще обычного – сильно донимали коварные прыщи, не поддающиеся лечению. Ничего особо красивого в ней по-прежнему не было, но Владу нравилось абсолютно всё, даже красные болячки, предательски проглядывающие сквозь любые средства маскировки.
   Киру Влад пытался выкинуть из головы. Сперва получалось не очень удачно, но со временем отогнать воспоминания и тоску становилось всё легче.
   На Марине Влад неожиданно для себя сразу же женился и начал уговаривать жену на обзаведение Кирой номер два. Или, быть может, Кириллом.
   Жили на удивление дружно: Влад и помыслить раньше не мог, что отношения с женщиной в принципе могут быть ровными и лёгкими.
Глава 16.
   Удар по самолюбию
   Марина Петровна, бывшая Кирина мучительница и страшила, оказалась дивной хозяйкой. Квартира Влада была вылизана до блеска, а сам он за считанные часы без возражений приучился гасить за собой свет во всех помещениях. Задача, которую Ириша не решила за несколько лет…
   Марина могла в плане воспитания справиться с любым человеком – вот только со скрипичными дошколятами не вышло почему-то. Но это – дела минувших дней, не будем вспоминать о грустном.
   В своем косметическом салоне Марина блаженствовала, и омрачало её существование лишь то, что столь резкую перемену работы приходилось скрывать от родителей. Те, бедняги, ни о чём не подозревали и невероятно хвастались успехами дочери перед многочисленной роднёй. У простого работяги с завода и вокзальной буфетчицы – такая утончённая дочь! Скрипачка, педагог! Может быть, и консерваторию закончит, в оркестре играть будет – дайте срок!
   Но Марина не хотела в оркестр. Отмучившись в музыкально-педагогическом училище в угоду родителям, она больше ничего и никогда не хотела слышать о классической музыке.
   С самого раннего детства Марине нравилось делать что-то красивое своими руками. Шить, вязать, плести косички, делать макияж. Движения девочки были четкими, отточенными. А водили её, конечно, на музыку, на фигурное катание, английский – родители очень любили свою позднюю принцессу. Обычная история, никогда не доводящая до добра.
   Насколько Марину гнобили в музыкальной школе и в училище – способностей было мало, взяли её лишь из-за катастрофического недобора, – настолько она пришлась ко двору в маникюрном салоне. Лак наносился на ногти клиенток ровно, быстро. Мастерица всегда пребывала в хорошем настроении, что клиенткам, естественно, весьма нравилось.
   Не прошло и трёх дней после воцарения Марины в его квартире, как Влад предложил прогуляться до загса, расположенного в соседнем дворе.
   Подали заявление, а через месяц тихо расписались. Родители невесты были в шоке – они-то мечтали о шикарной свадьбе, но Марина очень боялась расспросов любопытных тёток и двоюродной бабушки о своей работе в музыкальной школе, поэтому предпочла наврать всем о крайней нелюбви Влада к пышным церемониям.
   Узнав о скоропалительной регистрации брака, Ира только хмыкнула и поджала губы, но удар по самолюбию был ощутимым. Мечтая о возмездии, она приложила максимум усилий в поисках отчима для Киры.
   – Тебе нужен, наконец-то, нормальный отец, а не чмо из подземного перехода, – сказала она как-то дочери, оправдываясь за позднее возвращение, – чтобы найти нормального человека, придется перелопатить тонну говна!
   Ирина всегда была грубоватой, а от жизненных разочарований стала ещё хуже.
   Поиски отчима немного затянулись, но увенчались успехом – правда, Кира не могла понять, почему мать сочла Игоря нормальным человеком.
Глава 17.
   Сурдинка
   – И как мне вас называть? – спросила Кира дерзко у нового маминого ухажера. – Просто Игорь, можно без отчества, – пробормотал он скороговоркой, глядя немного вбок.
   Здоровенный детина, а стесняется. Кире это не очень понравилось и она переглянулась с кошкой, выскользнувшей из бабушкиной комнаты на смотрины. Чуня понюхала ботинки, но о ноги нового знакомого тереться не стала, Кира на это внимание тоже обратила. Непростая девочка, что и говорить.
   – Добро пожаловать, Простоигорьбезотчества, – насмешливо пропела Кира.
   Ирина покраснела от злости на мерзкую малявку, но сдержалась при кавалере, подзатыльник не влепила. Хотела показаться нежной лилией.
   "Всё же дочь умнеет понемногу, так, глядишь, внучку по уму догонит когда-нибудь," – подумала Зинаида, стоявшая на пороге кухни. К приходу гостя она напряглась и приготовила свою любимую шарлотку из кислых яблок – кулинарный шедевр на три копейки. Новый парень дочери ей не то чтобы не понравился – нет, у неё не сложилось о нем с порога какого-либо внятного мнения. Зинаида в принципе к людям относилась осторожно: жизненный опыт.
   Пара быстро ушла с дальнюю комнату, даже чаю на кухне не выпили с бабушкой. Закрыли дверь на задвижку, включили телевизор на полную громкость.
   Кира в долгу не осталась: пошла в свою комнату и стала пиликать хроматические гаммы. Сняла сурдинку, приглушающую звук.
   Через три минуты явилась злющая Ирина, только открыла рот, чтобы заорать, но Кира с невинным видом сказала:
   – Представляешь, совсем забыла: у меня завтра технический зачет. Любовь Ивановна велела заниматься без сурдинки.
   Ира молча исчезла, но дверью всё же хлопнула. "Детский сад" – мысленно прокомментировала не по годам взрослая дочь.
   Новый молодой человек матери её чем-то смущал и пугал. Чутьё на людей у этого ведьминского отродья было прекрасное, и оно подсказывало, что вместе с Игорем в их относительно спокойную жизнь явились проблемы и беды.
Глава 18.
   Инопланетный язык
   А скрипичные дела, если коротко, обстояли так: всё поменялось. Ещё на том самом легендарном экзамене Киру заприметила лучшая "скрипачка" школы – Любовь Ивановна.
   – Отдайте эту девицу мне, – сказала она на педсовете, где решалась судьба бывшего класса Марии Петровны.
   – Характер у неё не очень, – поморщившись, ответила директриса, не любившая странненьких детей, – может, лучше отчислим?
   – Ничего, справлюсь, – пообещала Любовь Ивановна и грузно поднялась со своего места, – она у меня заиграет по-настоящему.
   С этой учительницей Кира спелась сразу. Во-первых, на уроки можно было приходить без расписания. То есть, подразумевалось, что ты в этом питомнике молодых талантов попросту живешь. Пришел из основной школы, наспех перекусил – и бежишь рысью в школу музыкальную. Сидишь там до позднего вечера, пьёшь чай, слушаешь других учеников в ожидании своей репетиции с концертмейстером.
   Хорошо было, конечно, тем, кто жил поблизости, – Кире же приходилось с первого класса таскаться на занятия в холодном звенящем трамвае. Впрочем, это было время для чтения и выполнения уроков. Память у этого ребёнка была отменная, по десять раз повторять ничего не приходилось. Задали в школе стихи – стоит лишь один раз взглянуть на строчки, чтобы завтра у доски получить отличную отметку.
   Кира, конечно, не за отметки старалась – её такие мелочи никогда не интересовали, но, если есть возможность блестяще выступить – скажите, разве тут удержишься?
   Играла наша героиня тоже совершенно невероятно – умела не просто фальшиво пиликать, как остальные ученики, а разговаривала на этом инопланетном языке. Каждая нота, даже самая неумелая и не совсем верная по интонации, несла свой особый смысл и вызывала у слушателей странные ощущения – смесь щемящей тревоги и необъяснимого радостного предвкушения.
   Впрочем, это касалось не только скрипки. Кира – даже молчащая – вызывала у окружающих сложные чувства. Это свойство невозможно выработать специальными упражнениями. Либо дано, либо нет.
Глава 19.
   Замкнутый круг
   Игорь, новоиспеченный отчим, не поддавался какой-либо внятной классификации. Разговаривал всегда интеллигентно, непринуждённо поддерживал любую тему. Был чрезвычайно эрудирован. Мягкий голос, взгляд куда-то чуть мимо собеседника. Вроде и хороший человек, но какой-то непутёвый.
   Зинаиде он напоминал манерами знакомого преподавателя ВУЗа, Кира же мысленно называла его "Пьеро" и дорисовывала в воображении шутовской колпак на его модно стриженной голове.
   Занимался Игорь какими-то непостижимыми бизнесами. Купить в одном месте подешевле – продать в другом подороже. Но у этой прибыльной схемы часто бывали сбои – то партнер подведёт, то товар по пути стухнет, то покупатель с деньгами кинет. Сложная всё-таки штука – бизнес: надо бы родиться везунчиком.
   Ирина заканчивала медицинский колледж и подрабатывала сиделкой в доме престарелых. График – две ночи через две, домой приходила черная, убитая. Ложилась спать на пару часов, затем вновь со стонами уползала на занятия. Вечно злилась, срывалась на Киру. Но та, казалось, даже не слышала материнских криков: привыкла игнорировать их с младенчества.
   Игорь же прочно и с комфортом поселился в светлой Ириной комнате и вел оттуда свои деловые переговоры. Оккупировал старенький Ирин компьютер, развесил вещи в шкафу. Кошке появляться на своей территории запретил категорически, но полтергейсту закон не писан – тот по-прежнему бродил, где хотел, тикал в ухо. То неназойливо и тихо, как старый будильник, а временами – громко и размеренно, как блокадный метроном. Кстати, Игорь его тоже отчетливо слышал.
   Денег Игорь домой не приносил, всё "пускал в оборот", но, как водится, воротил нос от простенькой Зинаидиной стряпни – супов без мяса, риса со слегка подпорченными овощами, купленными по дешёвке на продуктовой базе. Требовал особого питания, качественных продуктов, стыдил Зинаиду за "неденежное" сознание.
   Промывал мозги глупым женщинам: "Мы так никогда не поднимемся, если будем экономить на своих элементарных потребностях!"
   Семья, до того худо-бедно существовавшая на пенсию бабушки, жалкие алименты и нищенскую Кирину зарплату, начала быстро тонуть.
   Потихоньку – месяц за месяцем – стали копиться долги по коммунальным платежам. Игорь всё говорил: ерунда, отдадим со следующей сделки. Но удачные сделки если и были, то вся прибыль уходила на покрытие долгов от сделок неудачных. Замкнутый круг.
Глава 20.
   Колготки
   Так бы все и продолжалось без конца само собой, как в том детском стихотворении, а денег в семье больше не становилось. Долги по квартплате пугающе росли, как темные плети Зинаидиных лиан.
   Ира закончила свое училище и работала сутками, временами брала подработки, но корабль продолжал тонуть.
   К тому времени у Влада родилась новая дочь Шурочка, и присылать деньги на содержание Киры он полностью прекратил – возможно, просто забыл. Это же Влад, что с него возьмёшь?
   Ира временами свирепела и всё грозилась подать на алименты, но Зинаида всегда её успокаивала и отговаривала – суды и ссоры из-за денег считала недостойным поведением. Говорила:
   – Бог ему судья, Ириша, сами справимся! И не спорь!
   – Опять ты со своим богом, мама! Ты ещё пойди покрестись, – сварливо отзывалась Ира, – опять нам в этом месяце за электричество платить нечем, отключат ведь!
   – Не шуми, Ириша, я завтра пойду фиалочками поторгую…
   В то время, отчаявшись поправить дела семьи собственными усилиями, Зинаида начала захаживать в церковь, ставила свечки за "своих девочек", но на службы никогда не оставалась. Она вообще не очень-то понимала, зачем нужно два часа стоять в церкви, когда бог и так всё расслышит: он всемогущ. Дородные бородатые попы ей были неприятны со времён советского детства.
   Кира стеснялась носить свою мятую застиранную одежду и штопанные-перештопанные колготки – всё-таки в школе замарашек сильно дразнили. Девочки в классе были ухоженные, воображали себя красотками. К малообеспеченной Кире относились слегка снисходительно, но при этом не отказывались пользоваться её щедрой помощью на контрольных.
   От авантюр Игоря были по-прежнему одни убытки. Он без тени сомнений просил у тёщи деньги на свои нужды, проезд и оплату мобильной связи. Обещал вернуть "со сделки", но, конечно, никогда свои обещания не выполнял.
   Киру, увы, никто не позвал посмотреть на новорожденную сестру. Противную злую Марину Петровну навещать не очень-то хотелось, но детская память быстро вытесняет всё плохое. Вроде бы и времени прошло не так много, а Кира уже не очень помнила, с чего началось её скрипичное обучение.
   А Марине Петровне тем временем видеть бывшую ученицу хотелось ещё меньше. Те позорные события, как ей казалось, произошли совсем недавно. При воспоминании о мерзкой дочери Влада Марине хотелось куда-то забиться – желательно, под кровать – и там, под кроватью, закрыть лицо руками и немного повыть. Первый педагогический опыт по-прежнему вызывал жгучий стыд и – самое печальное – отбивал желание общаться с детьми. Собственная дочь Шурочка, к несчастью, не стала исключением. Марина заботилась о ней практически идеально, но на руки старалась не брать. Нанимала нянь, пропадала целыми днями в своём салоне.
Глава 21.
   Сглаз
   Ира вдруг осознала: её кто-то сглазил. А что ещё можно предположить, когда второй по счету мужик мало того, что оказывается непутёвым в финансовом плане, так ещё и жениться не хочет?
   Уговоры и скандалы не помогали. При малейшей угрозе психологического дискомфорта Игорь моментально исчезал. Примирительно и вкрадчиво говорил:
   – Погоди минутку, мася, я сейчас сбегаю в ларёк за сигаретами, а потом поговорим.
   Вновь объявлялся лишь через три-четыре дня – в лучшем случае. Приходил, мягко и неслышно наступая на скрипучие паркетные половицы, пока Ириша отсыпалась после суток, включал компьютер и на несколько часов погружался в игровые дебри. Расспрашивать, где шлялся, было бесполезно.
   Измучившись, Ира решила искать профессиональной помощи: обратилась к экстрасенсу.
   Первый сеанс стоил вполне доступно. Господин с благородной лысиной и безумным взглядом, похожий на профессора Мориарти, с сочувствием сообщил Ире, что – да, сглаз есть, а навела его близкая подруга.
   Ира сильно удивилась и напряглась: подруг у неё давно не водилось, она даже и слово это начала забывать. Были однокурсницы в колледже, коллеги по работе, знакомые молодые соседки, но близкая подруга?
   Ещё поразмышляла – и вот оно: Таня, бывшая одноклассница. Это с ней тогда – господи, это ж сколько лет прошло, а? – они слушали в переходе после выпускного бала песни Влада. Точно, вот кто ей позавидовал!
   – А что же теперь делать? – растерянно спросила Ира.
   – Я дам Вам эффективные инструкции, как снять сглаз, но вы должны будете ходить на наши групповые медитации, чтобы исправить искажения в ауре, – солидно заявил целитель. Ира с энтузиазмом кивнула и пошла занимать деньги на сеансы у замужних бездетных коллег.
   Сеансы по снятию сглаза были весьма занимательны. Жаждущие изменить свой жизненный сценарий женщины сперва немного сидели на ковриках, слушали красивые высокоумные речи гуру, состоявшие из каких-то священных текстов. Ира ничего не понимала, но с энтузиазмом выполняла задания, которые ведущий предлагал группе: плясала босиком под бодрую индийскую музыку, хлопала в ладоши, выкрикивала позитивные аффирмации. Ей, пожалуй, впервые в жизнь было хорошо. Жаль, собранные с миру по нитке деньги слишком быстро закончились.
Глава 22.
   Гениальный план
   А вот теперь они достигли дна.
   Долги по квартплате выросли до ужасающих размеров. Бизнес Игоря рухнул, каждую минуту кто-то названивал с требованиями вернуть деньги, грозил "включить счётчик". Снимать трубку домашнего телефона Кире было строго запрещено. Зинаида, с детства не приученная к вранью, постоянно отвечала кому-то дрожащим голосом:
   – Его нет дома… Не знаю, когда вернется…
   – А ты мне всегда говорила, что врать нехорошо! – Кира дико злилась, слыша бабушкин заискивающий лепет.
   – Ох, Кира, не лезь, принеси лучше мне таблетки от давления…И корвалол…
   Игорь был дома, но круглосуточно таращился в монитор, даже почти не ел. По экрану ползали какие-то монстры – Ира совершенно не понимала, как такая ерунда может увлечь взрослого с виду человека.
   – Слушай, а может, ты на работу устроишься, – робко начинала она, – я сегодня видела объявление на соседнем доме – на стройку требуются охранники…
   Игорь отвечал презрительным взглядом и не считал нужным разговаривать.
   Но Ира не сдавалась. Она триумфально сняла порчу с семьи и теперь была абсолютно уверена в грядущих переменах к лучшему.
   Ей казалось: найдено гениальное решение финансовой проблемы. Она же нынче – дипломированная медсестра, а где медсестра может заработать копейку? Надо срочно ехать на заработки в Европу!
   Найти место сиделки в Германии оказалось не слишком сложно. Труднее было вспомнить прочно выветрившийся из головы примитивный школьный немецкий, но в фирме по найму медработников Ирину успокоили: кроме "Ja" и "Nein" ей ничего не пригодится.
Глава 23.
   Овощи
   В пункт назначения – немецкий городок Билефельд – Ирина добралась к ночи, полностью разбитая – двое суток в автобусе. Ноги отекли, желудок скручен острой резью – денег на нормальные обеды в придорожных кафе не было, пришлось всю дорогу питаться подсохшими бутербродами и стремительно темнеющими бананами.
   Перед Ириным отъездом заботливая Зинаида приволокла с овощебазы огромный мешок обрезанных овощей и фруктов и собрала дочери в дорогу целую батарею баночек с нехитрой домашней стряпней. Едва автобус тронулся, сумка с провизией стала нагреваться. Через пару часов – ещё до границы с Эстонией не доехали – пакет начал благоухать гнильцой на весь салон. Соседи, хорошо одетые прибалты, морщились и переглядывались. Ира краснела, отворачивалась к окну. На границе она не выдержала – отнесла пакет на помойку и резво вернулась в очередь на паспортный контроль. Оставила себе чуть-чуть еды, чтобы с голоду не умереть. Спасибо, мама, за заботу.
   На автобусной остановке в Билефельде новую сиделку встретил зять пациента.
   – Ира? Халлё! Шприхст ду дойч (ты говоришь по-немецки)? – добродушно спросил он и потянулся за Ириным чемоданом.
   –Яаа, айн бисхен (да, немного) – ответила Ира измученно и немного напряглась: она не привыкла к роли прислуги. В родной больнице к ней никогда не обращались на "ты".
   Всё вокруг пугало и ошеломляло. Одно дело – в фильмах видеть, как живут простые люди в Европе, а другое – приехать в жалкой курточке из секонд-хенда, благоухая дешёвым детским мылом, с тремя евро в кармане, – да в нормальный немецкий дом. Ира ощущала себя бесконечно слабой и, естественно, не вызвала у своих работодателей особого уважения.
   Ухаживать нужно было за лежачим дедушкой с деменцией. Ночью безумного старика привязывали к кровати, днем пересаживали в кресло. Заботы он требовал круглосуточной и ежеминутной.
   Кроме того, выяснилось, что в обязанности сиделки – дипломированной медицинской сестры – входит полная уборка огромного двухэтажного дома, уход за двором и газоном, а также приготовление пищи на семью из трех человек.
   Предыдущая сиделка-украинка, передавая Ирине хозяйство, покачала головой и сообщила, что та здорово влипла. Главная задача теперь – за три ближайших месяца не сойти с ума в этом аду.
Глава 24.
   Тассе-вассе
   Раньше Ирине казалось, что в Германии её ждёт сказка. Понятно, что нужно работать, но работа по специальности – это развитие, движение вперед. По крайней мере, так принято считать. Деньги были обещаны немалые по меркам зарплатных крох младшей медсестры в России.
   По выходным, мечтала Ира, она будет гулять по городу, заходить в магазины, покупать подарки Кире и Зинаиде. Пока они были рядом – бесили обе невероятно, какие там подарки, но уже в автобусе, примерно в районе Польши, на Иру напала острая тоска по родным.
   Но Ирина не учла одного: выходные дни сиделке не полагались, несмотря на пункты в липовом контракте с польской фирмой по найму медработников.
   В первый же день стало ясно – её приняли на работу не в качестве профессионала с медицинским дипломом. Семья больного Герхарда купила себе рабыню для выполнения самых грязных работ.
   Предыдущая сиделка Люда задержалась на сутки, чтобы ввести Иру в курс дела. Уезжая, она плакала от облегчения:
   – Ируся, клянусь, я сюда больше ни ногой! Держись, дорогая, ангела-хранителя тебе! – она обняла Иру на прощание так, словно у той не было шанса остаться в живых.
   – Господи, Люда, неужели всё так плохо?
   – Сама увидишь, зачем я тебя зря пугать буду?
   Наставлений по уходу за стариком и ведению хозяйства был миллион. Ира искренне не понимала, как в принципе один человек может справиться с такой нагрузкой.
   Дважды в день к лежачему пациенту приходили специально обученные немецкие сиделки и выполняли все положенные манипуляции по уходу – надевали и снимали компрессионные чулки, меняли катетер, делали уколы. Ира в это время обязана была заниматься уборкой.
   Хозяева ждали, что она будет готовить на всю семью, мыть второй этаж и лестницу, менять, стирать и гладить постельное бельё, поливать цветы, сортировать мусор, поддерживать чистоту сантехники… И все это – по самым высоким немецким стандартам.
   Работу по дому требовалось выполнять, не выпуская из виду пациента, который непрерывно пытался подняться и бежать, вопил что-то невнятное, звал дочь и просил воды. Получив чашку, залпом выпивал её и снова заунывно скандировал в рифму:
   – Вассе! Вассе! Айнэ тассе вассе!
   (Воды, воды, чашку воды!).
   Ира думала, что в своё время он был поэтом.
   – Сейчас, сейчас, – кричала она Герхарду по-русски, ибо он всё равно ничего не понимал, – несу твою тассе-вассе, дай мне руки помыть!
   – Зофорт! (немедленно!) – Герхард был нетерпелив, начинал стучать клюкой об пол и пытался упасть из кресла.
   Домашнее хозяйство всегда было для Иры в тягость. Конечно, с годами она научилась что-то по мелочи готовить, худо-бедно наводить видимость порядка, но чистюлей так и не стала. При виде пылесоса или тряпки её начинало тошнить, чего никогда не случалось при выполнении самых неприятных манипуляций по уходу за больными.
   Немецкий дом потряс её какой-то неестественной стерильностью.
   Хозяйка, Сабина, была владелицей салона красоты и круглой идиоткой, как показалось Ире. В возрасте "хорошо за шестьдесят" она носила леопардовые лосины и красила раздутые губы ярко-красной помадой. Если Сабина видела, что флакончик в ванной сдвинут с положенного места на миллиметр – начинала орать как резаная, до пены у рта.
   – Ихь бин кайне путцфрау! (Я не уборщица), – вопила она, обнаружив пылинку на зеркале в ванной.
   – Ихь аух (я тоже), – пыхтя, ответила Ира, которая в этот момент пыталась пересадить двухметрового Герхарда в инвалидное кресло.
   – Сабина, Сабина, ду бист ви айнэ бинэ! (Сабина, Сабина, ты как пчела!) – вопил Герхард, упираясь и размахивая клюкой.
   Сабина замолкала, но через минуту время возобновляла свои вопли на кухне, обнаружив крошки возле хлеборезки.
   На вторые сутки пребывания в этом доме Ира уже считала часы до отъезда, но контракт, увы, был подписан на три месяца.
Глава 25.
   Симулянтка
   Тем временем Кира совсем отбилась от рук. По утрам стонала:
   – Бабушка, у меня страшно, страшно болит голова!
   – Лежи, лежи, – пугалась Зинаида, – не вставай, сейчас таблеточку дам!
   Зинаида верила, писала записки в школу.
   Как-то раз Кира сочинила удачную историю, как, торопясь на первый урок, поскользнулась на школьном крыльце и ударилась затылком о ступени. Дала бабушке пощупать вмятинку, оставшуюся на затылке после давнего удара качелью. Зинаида ужаснулась, потащила внучку в поликлинику на рентген. Врач углядела на снимке явную трещину в черепе, врунишку увезли на скорой в травматологическое отделение.
   В больнице Кире сначала было любопытно, но быстро разонравилось; недолго думая, она сделала попытку повторить любимый фортель – ушла из отделения прямо в пижаме. Но была, конечно, поймана на вахте и дико, с неприличными выражениями и визгом, выругана медсестрой. Кира была к такой лексике и тону привычна – мать злилась на неё примерно в тех же выражениях, а потому и бровью не повела. Наутро наглую симулянтку выписали.
   Кира от нового способа прогуливать школу отказываться не собиралась. Теперь у нее попеременно ныли ноги, начинались астматические приступы, поднималась температура (особое искусство – грамотно нагреть градусник), крутило желудок, трепыхалось сердце…
   К вечеру, когда пора было идти в музыкальную школу – если Кире туда хотелось – болячки слегка стихали. К следующему дню всё неизменно начиналось заново.
   Бабушка сходила с ума, но Ирину, едва выживавшую в немецком рабстве, старалась этими проблемами не тревожить. Конечно, иногда в голову неглупой Зинаиды закрадывалась подлая мысль, что внучка придуривается, но актёрский талант у той уже в детстве был невероятно мощен. Велись все: врачи, учителя, одноклассники. Что же взять с любящей бабушки? Легко обманывать тех, кто нам безоговорочно предан.
Глава 26.
   Вековая плесень
   Отчим вел себя пугающе. Пока Ирина была в пределах доступности, Киру он почти не замечал, считал бесплатным довеском. Как-то раз подарил на день рождения падчерице шоколадного зайца, да – было дело – приволок откуда-то старые детские книжки.
   – Смотри-ка, что я принёс, – вкрадчиво сказал он, – тебе точно понравится, Кирюша.
   Выложил на кухонный стол сказки Афанасьева, Незнайку, стихи Заходера.
   – Ну да, мне уже нравится, – фыркнула нахалка.
   Кира давно такое не читала – совала нос во все взрослые романы, какие смогла найти в школьной библиотеке. А найти там можно было многое, включая серию про приключения Анжелики и скандальные творения Набокова.
   Библиотекарша Нина Ивановна считала себя человеком современным – заказывала всё, что считала стоящим внимания. Возрастных маркировок тогда не существовало, поэтому Кира успела ещё в начальной школе поднабраться минимальных сведений о взаимоотношениях полов.
   Прятки в библиотеке были для девочки ещё одним способом пропускать неинтересные уроки – Нина Ивановна разрешала ей брать любую книгу. К тому, что Кира злостно прогуливает, все привыкли.
   – Читай, читай, кому нужны эти уроки? – говорила библиотекарша, – а хочешь, я тебе чайку налью?
   – Налейте, пожалуйста, Нина Ивановна! Кира с благодарностью принимала большую треснувшую чашку с отбитой ручкой и лезла с ней по стремянке под потолок, на антресоль, читала там до следующего звонка. И правда, зачем скрипачке математика?
   А дома дела шли всё хуже. Постепенно Кира стала замечать, что отчим уделяет ей слишком много внимания – пристально и детально рассматривает, гладит по голове и плечам, пытается зазвать к себе в комнату на просмотр пиратской видеокассеты недавно вышедшего в прокат мультфильма.
   Всё это было неприятно и сильно настораживало.
   – Бабушка, Игорь вчера вечером зашёл ко мне в комнату и начал меня целовать в шею, – пожаловалась она шёпотом, обняв Зинаиду. Кира забежала на кухню сразу после школы, не переобуваясь, и с ботинок на ободранный кухонный линолеум текли ручейки осенней уличной грязи. Чуня спрыгнула с подоконника и начала тереться о Кирины ноги, оставляя на коготках клочья серой шерсти.
   Зинаила покосилась на грязные ботинки, нахмурилась и отмахнулась, продолжая резать овощи для супа:
   – Ох, Кира, как ж ты у нас фантазёрка…Игорь? Да он от компьютера своего никогда не отлипает…
   Зинаида не верила в существование подонков – была слишком чиста душой. А зря, очень зря: Кира пребывала в ужасе и растерянности.
   Обстановка ухудшалась, помощи ждать было неоткуда. Игорь вёл себя нахально, не давал Кире проходу в узком коридоре трёхкомнатной квартиры – доселе безобидный и бесполезный нахлебник, он быстро превращался в монстра, как в фильмах ужасов.
   Девочка немного подумала, собрала портфель – учебники, ноты, библиотечные книги. Надела школьную форму, крикнула суетящейся на кухне Зинаиде:
   – Пока, я в музыкалку! – и уехала на трамвае к прабабке Елизавете – в полуподвальную коммунальную квартиру, где в ванной на стенах гнездилась вековая плесень, а соседка, сумасшедшая Лидия, по ночам распахивала настежь грязное окно и оглашала гулкий двор-колодец нечленораздельными воплями.
Глава 27.
   Пересечение
   Это была точка, где наши с Кирой пути пересеклись, перепутались и навсегда срослись. Теперь-то я могу признаться, что Кира – моя ученица, сумевшая достичь недоступных учителю высот: продолжение, развитие, смелое и успешное alter ego.
   Как-то раз, будучи подростком и беззастенчиво роясь в письменном столе своей учительницы в поисках необходимых нот – мне такая наглость почему-то всегда сходила с рук – я сунула нос в своё личное дело и прочитала характеристику: любит детей, склонна к педагогической деятельности.
   – А что, неужели я действительно склонна к педагогической деятельности, – спросила я свою старенькую учительницу по флейте, когда та зашла в класс и застала меня за чтением личного дела, – а как вы это определили?
   – А тебя никто не учил, что не стоит совать свой нос в чужой стол? – спросила моя дорогая Светлана Евгеньевна.
   Подошла, отняла у меня документы и ответила:
   – Конечно, ты и на сцене выступать можешь. Более того, ты можешь солировать – тебе ж сам чёрт не брат. Но
   по складу характера тебе ближе преподавание – вспомни, как ты репетировала с первоклашками перед экзаменом. Никто ведь не просил, тебе было просто самой интересно…А на сцену ты не пойдёшь – у тебя амбиций ноль. Поступай в музыкально-педагогическое, я плохого не посоветую.
   – Я вообще-то в опере петь хочу, – заметила я.
   – Ну и дура, – сказала Светлана Евгеньева, – останешься ни с чем!
   Инструменталисты, как известно, по давней традиции считают вокалистов тупыми.
   Этот полузабытый разговор впоследствии служил внутренним оправданием моему нежеланию вписываться в серпентарий – простите великодушно – коллектив оперного театра: отстаньте от меня все, я не с вами, я – будущий преподаватель.
   Клянусь, я буду добра и терпелива, и все мои ученики непременно кем-нибудь станут…
   В тот год, когда Кира сбежала от отчима в квартиру прабабушки, мы жили с нею буквально бок-о-бок. Квартиры – коммуналка Елизаветы Андреевны и наша с сыновьями тёмная и тесная "двушка" находились на одной лестничной клетке. Каждые две минуты полы в квартирах содрогались от рокота подземного ада – дом располагался прямо над тоннелем метро.
   Что вы знаете о старинных зданиях центра Петербурга? Окна первого этажа в полуметре от земли, прямо из квартиры можно выйти через люк в полу в общий подвал, вечно затопленный вонючей гнилой жижей.
   Помпезные фасады скрывают чахоточные дворы, пропитанные запахом болотной нежити. Город наш строили на топях и костях, с тех времен он полон призрачных видений – очаровывает, заманивает и губит заплутавших в трущобах неосторожных путников.
   Конечно, я была знакома с известной органисткой, "бабушкой Лизой", да и Киру, сладко засыпавшую под гудение органа на жёсткой церковной скамье, не раз укрывала своей тёплой курткой, но внимания особого на болтающуюся под ногами малышку никогда не обращала.
   Девочка и девочка – лицо худенькое, крысиные хвостики тёмных, слегка волнистых волос. Мало ли таких? Я и сама в детстве была едва ли краше.
   Глава 28.
   Ария мебели.
   Теперь я хочу рассказать, как я докатилась до жизни в столь тяжёлых и мрачных условиях. История печальна, ничем не примечательна, но дорога мне как память о глупости и доверчивости, свойственных почти всем молодым девушкам – впрочем, не уверена, что с тех пор я сумела коренным образом измениться.
   Началось всё, естественно, с развода.
   Брак мой не вынес банального кризиса семи лет – или, возможно, моей затянувшейся послеродовой депрессии. Я была уныла, ненавидела любых гостей в нашем доме. Всё время, помню, мечтала превратиться в точку и исчезнуть.
   Муж возвращался в наш загородный дом только поорать на неправильных детей и тупую жену, а у меня не хватало сил даже огрызаться.
   Да к чему рассказывать? Все семьи разваливаются примерно по одной схеме.
   В какой-то момент муж сделал то, что и полагается делать при семейном кризисе: сказал, что "есть другая лучше, приветливей" – цитата из оперы "Царская невеста" – и гордо ушёл.
   Я сначала поплакала – целых минут пять, пока он шумно заводил машину во дворе. Затем отвлеклась, села за пианино и стала играть вступление к арии Эболи из "Дон Карлоса”.
   – О, я знаю, это ария Мебели! – обрадованно крикнул двухлетний Паша.
   – Ничего ты не знаешь, лучше молчи, – сказал пятилетний Миша и стукнул брата по голове мягким зелёным крокодилом, – папа уехал, пошли залезем в его старый москвич!
   – Вот так вы переживаете, оказывается! – сказал раздосадованный папа, вернувшийся за какими-то забытыми вещами, – я вам здесь нафиг не нужен!
   Гордо удалился и дверью не забыл шарахнуть. Всё в лучших традициях жанра.
   Это сейчас я смеюсь. А тогда, конечно, была полностью уничтожена. Я – не из тех, кто умеет влюбляться с порога, слишком уж скептично смотрю на мир, но, по прошествии определенного времени, привязываюсь к людям, даже самым пакостным, чрезвычайно. Развод дался мне нелегко.
   Чем спасается музыкант, когда ему плохо?
   Алкоголь я, конечно, тоже попробовала. Подруги приезжали утешать, привозили красное полусладкое, но пьяница из меня тот ещё: после одного – двух бокалов мне становится плохо, не могу сделать ни глотка. Обидно.
   Удивительно, но я никогда не пьянствовала до расставания с мужем. В родительской семье не было запрета на употребление спирного – его просто никогда не покупали. Хрустальные бабушкины рюмки доставали из застеленной полки только на Новый год, пили из них пепси-колу, припасённую ещё с лета – к праздникам достать дефицитные лимонады было в те времена нереально.
   Кажется, я впервые увидела водку в одиннадцать лет – на поминках отца.
   Глушить тоску алкоголем для меня было в новинку. Ощущения были странные. Я не понимала, чего хочу: чтобы было полегче – или причинить своему страдающему организму ещё больше вреда?
   Спасательный отряд подруг уехал, с утра я достала из холодильника начатую бутылку и попробовала допить, пока не проснулись дети. Вроде получилось, и стало явно полегче. После обеда, когда действие анестезии закончилось, я решила сходить за новой дозой, но, дойдя до магазина, вдруг поняла, что страшно стесняюсь покупать вино. Что обо мне подумает продавщица? Рожа красная, заплаканная, пришла за бутылкой!
   Я купила детям глазированные сырки и ушла. Так я не стала алкоголичкой.
   Пытаясь отвлечься от тяжелых мыслей, я стала думать, на каком инструменте давно хотела учиться играть, да всё быт заедал. Вспомнила про десяток-другой романсов, сочиненных в туманной юности на стихи поэтов Серебряного века. Все они были в гармоническом миноре и предполагали сопровождение на органе. "Почему нет? " – решила я.
   Немного придя в себя, подняла связи, проконсультировалась у знакомых, куда можно податься с этой странной затеей – и явилась на первый урок в церковь Святой Цецилии, в школу органа для взрослых.
   Меня заранее запугали, что Мэтр злобен, жрёт учениц на ужин без соли и горчицы, принимает в школу только тех, кто закончил консерваторию по классу фортепиано. Жалкой недоучившейся певице заходить в эту мекку высокого искусства в первый раз было откровенно страшно.
   Глава 29.
   Кривые очки
   Мэтр и вправду оказался суров и грозен. Едва я зашла в церковь через главный вход, откуда-то из тьмы правого угла сердито вопросили:
   – Простите, вы к кому?
   В тоне я уловила нотки "Убирайтесь прочь", испугалась и жалко проблеяла:
   – Мне бы Татьяну…Я договорилась с ней об уроке…
   – Учиться пришли? – спросил тот же раздражённый голос, и из тени выступил его обладатель, – хорошее дело, всегда полезно. Да. Татьяна вон там, в розовой комнате.
   Мэтр оказался человеком средних лет, с острым, ехидным и оценивающим взглядом. Нелепо одетый, в искривленных от дряхлости очках, непостижимым образом висящих на истёртых пластмассовых дужках.
   Людей я обычно не рассматриваю – воспринимаю скорее на слух, глазами же улавливаю лишь общий размытый образ. Но здесь было прекрасно всё. Я с удовольствием оценила детали костюма "Гений органного искусства".
   Невзирая на все предупреждения о крутом нраве мастера, я сразу просекла: меня с порога признали за свою.
   Татьяна, вторая органистка церкви, была моложе меня на несколько лет и выше на полголовы. Должно быть, вместе мы составляли забавную пару "педагог-ученик": длинные, слегка сумасшедшие музыкантши. Если мы вдвоём заходили в помещение церковной трапезной, там сразу вырубался свет. Электрические сети не выдерживали двойной дозы безумия.
   В церковном зале на хорах размещался большой духовой орган фирмы "Зауэр", но ученики органной школы к нему допускались редко – только на экзамены и концерты. Уроки с педагогами и самостоятельные занятия проходили в классе под кодовым названием "Розовая комната". Там стояли удивительные музыкальные инструменты: клавесин, электронный орган "Иоханнес" и маленький духовой орган по имени Самовар.
   С Татьяной мы сдружились сразу. Довольно быстро выведав, что я умею, петь, она стала думать, как можно меня пристроить к делу – вокально-органным концертам.
   – А давай с тобой исполним Санчеса? И Шютца? И Бах – смотри, какой у меня есть Бах! – наседала она на меня.
   – Не знаааю, – ныла я, – я давно это всё бросила, я разучилась петь. И потом – я училась как оперная певица, какой Бах?
   – Ничего не знаю, вот ноты, через неделю репетируем, двадцать первого – концерт.
   Довольно быстро я поняла, что в этом заведении ценят и коллекционируют чудиков. Здесь мне не нужно было притворяться нормальным вменяемым человеком – впервые в жизни я хорошо вписалась в общую картину.
   Я перезнакомилась со всеми студентами и вдруг с ужасом обнаружила, что считаюсь здесь чуть ли не душой компании – человек, который по телефону-то позвонить собирается с духом по два-три дня.
   Наводящий на окружающих ужас Мэтр на деле оказался любителем пива и специфических музыкальных анекдотов, иногда не совсем приличных, но неизменно дико смешных.
   Но для меня веселье началось через несколько лет.
   Глава 30.
   Школа чудиков
   Ученики органной школы были разными по возрасту и внешности, но роднило их одно: все были фанатично преданы своему увлечению.
   Много ли в мире любителей столь сложной музыки? Неподготовленным к одуряющему воздействию мощного объёмного звука посетителям концертов, как правило, хватает сил продержаться где-то до середины первой прелюдии. Едва не заснув, они ловят трехсекундную паузу, пока органист и его ассистент судорожно переключают регистры – и с облегчением удирают из тёмного зала, не рискуя пережить фугу. Всю жизнь потом рассказывают: однажды я ходил слушать Баха.
   Таких чудаков, какие водились в церкви Святой Цецилии, больше не сыщешь нигде. Мэтр нередко хвастался, что собрал у себя полную коллекцию.
   Была у нас, например, шестидесятилетняя художница Элла Феодоровна – кстати, та самая соседка, которая в своё время предрекла Кире блестящее вокальное будущее.
   Легкая, изящная, порхающая, как балерина, она крутила роман с человеком лет на двадцать моложе. Возможно, и не с одним.
   В своей крошечной квартирке художница держала стаю мелких визгливых дворняжек; когда кто-то из собак умирал от старости, убирала труп в морозильную камеру своего дачного холодильника – надеялась, что через несколько лет усопших питомцев можно будет недорого клонировать в ветеринарной клинике.
   Муж Эллы Феодоровны, серьёзный ученый, относился к милым шалостям жены с пониманием, посмеивался. Мне было двадцать семь, но рядом с этой уникальной женщиной я ощущала себя унылой старухой.
   Девушки моего возраста – под тридцатник – сбились в компанию. Вскоре я стала приглашать новых подруг в свой загородный дом – на этих чудесных творческих людей моя подозрительность и нелюдимость не распространялись – кстати, очень зря, как выяснилось позже. Но ужасы начались через несколько лет, а в тот период мне примерещилось: ура, я нашла прекрасное спасение от тоски и депресии.
   О, Святая Цецилия , покровительница церковных музыкантов – органистов, канторов и певчих! Никогда в жизни я и предположить не могла, что так быстро попаду под твое благотворное влияние!
   Когда-то, на заре туманной юности, я любила петь романсы:
   "Я все ещё его, безумная, люблюуууу!" – скажите, что может быть губительнее для неокрепших девичьих мозгов?
   Но, увы, как выяснилось, природой мне был отпущен весьма незначительный запас эмоций. Истратив все нервные клетки на развод, я уже никогда более не страдала, не ревновала и не чувствовала душевного подъема от исполнения банальной любовной лирики. Я не стала сухой, нет,
   я – как бы получше объяснить? – потеряла интерес к земным страстям. Хотя – если честно – я и раньше была с приветом.
   Строгие органные хоралы, арии Баха и маленькие духовные концерты Шютца – это было самое то, что требовалось на тот момент моей болящей душе.
   В пении моей главной фишкой было умение развернуть во всю мощь буйную энергетику. Даже в тех случаях, когда я пела на пианиссимо – очень тихо – слушатели позже нередко признавались, что их трясло от экзистенциального ужаса.
   Это умение в том маленьком музыкальном мирке ценилось, но, как ни печально, по этой причине мне быстро приклеили ярлык "ведьма" и начали списывать на воздействие моей пагубной ауры все поломки и внезапные капризы большого органа – инструмента с непростым норовом, требующего непрерывного ремонта и настройки.
   – Я не ведьма, а обычная Баба-Яга, – как-то сказала я Мэтру, в дурном настроении перемывая гору посуды после очередной музыкантской пьянки. Увы, в любой компании я с порога безропотно впрягаюсь в хозяйство.
   Кличка моментально приросла намертво. Мэтр изредка изволил шутить – на первое апреля на двери церкви отныне вывешивалась афиша:
   "Исполнитель – Баба-Яга, меццо-сопрано".
Глава 31.
   Банальная история
   История эта проста и никому, боюсь, не интересна.
   В личности моей существует определенный перекос: относясь с дичайшим недоверием к любым сообществам, организациям и сборищам, я склонна доверять самым неприятным личностям. Вижу все недостатки, ужасаюсь, но неизменно уговариваю себя: у него было тяжелое детство, на самом деле – в глубине души – он не такой. Надо дать второй шанс. И ещё один. И ещё.
   Да что там жаловаться? Покажите мне женщину, хоть раз в жизни не попавшую в ловушку под названием "мягкосердечная идиотка".
   Я понимала, что мои отношения с Мэтром – нелепая затея, но слишком дорожила нашим совместным музицированием.
   Его чувства ко мне я даже по прошествии десятка лет не могу понять и внятно описать: смесь преувеличенного, раболепного поклонения и постоянное желание содрать с головы корону, которую сам же туда и водрузил.
   Бывало, Мэтр хвалился мною как дорогой игрушкой перед гостями – музыкантами. Я всегда подозревала, что гости, сосредоточенные на своих внутренних мелодиях, вряд ли понимали, чем их хотят удивить.
   Похваставшись, он пугался, что я зазнаюсь и восгоржусь – и отправлял меня убирать огромный зал перед концертом. Ругался и язвил, когда я не успевала одновременно делать несколько дел. В последние годы я довольно ощутимо на него злилась – с какой стати я вообще должна этим заниматься? – но почему-то никогда не отказывалась делать, что велено. Продолжала тянуть лямку.
   До сих пор я спрашиваю себя иногда: что это было? Как получилось, что взрослая независимая женщина продала отличный загородный дом и увезла детей в гнилые городские трущобы? Вероятно, колдовские чары этого человека и магия места лишили меня сил и умения сопротивляться…
   Остальные девушки-органистки из свиты Мэтра, бывшие закадычные подруги, понемногу начали презирать меня за неумение давать отпор его возрастающим требованиям. Да оно и понятно – кто же будет всерьёз уважать уборщицу?
   Теперь меня уже не звали в компанию – видимо, перемывали косточки за спиной. Передо мной демонстративно захлопывали дверь, оставляли на столе грязную посуду – мытьем, ясное дело, должен заниматься специальный персонал. Не концерты же ей петь, убогой?
   Чувствовала я себя в те годы плохо.
   Помню, поверхность земли казалась мне зыбкой и волнистой – чтобы идти вперед, приходилось закрывать глаза. Дверной проём виделся чуть левее, чем в реальности – я всегда задевала плечом косяк и постоянно ощущала себя побитой собакой.
   Смутно ощущая, что влипла, я не знала, как выпутаться из этой странной паутины. В тот момент я впервые начала понимать людей, оказавшихся в религиозной секте и не имеющих воли вернуть себе свободу.
Глава 32.
   Соседи
   Итак, теперь я жила по соседству со своей маленькой главной героиней, которая наотрез отказалась переезжать к матери даже после возвращения той из Германии.
   Учиться Кира перешла в ближайшую гимназию. Всё свободное время, пока прабабушка репетировала, проводила в церкви – в концертном зале или учебном классе.
   До органных педалей её короткие ножки не доставали, поэтому она рьяно пыталась овладеть навыками игры на клавесине. Мэтр не гонял её от старинного инструмента – ценил отношения с прабабушкой Елизаветой, – но и не особо привечал. Детей он, кажется, не любил.
   Выполняя нудную хозяйственную работу, я часто беседовала с девочкой и довольно скоро узнала от неё всю историю её короткой непростой жизни.
   В какой-то момент я услышала, как она тихо напевает. Голос был чистейший, хрустальный, очень подвижный и выразительный.
   – Слушай, солнышко, а ты не хочешь учиться петь? – спросила я осторожно.
   – Очень, очень хочу! – отозвалась Кира с восторгом.
   И мы начали.
   Мы влияли друг на друга в равной степени: Кира изучала техническую сторону подачи звука, я же постепенно начала перенимать её удивительную стойкость и умение неуклонно гнуть свою линию, отстаивать собственные интересы.
   – А почему вы не отказываетесь пылесосить зал? – иногда спрашивала моя ученица звонко, – вам же это не нравится?
   – Ну…А кто будет этим заниматься? Больше-то некому… –мямлила я растерянно.
   – А это ваши проблемы? – задавала Кира резонный вопрос.
   – Не мои, ты права, солнышко, – вздыхала я, – с этим надо что-то делать, иначе я скоро загнусь…
   – Я не позволю вам загнуться, кто меня петь учить будет? – заявляла Кира.
   Доморощенная психотерапия привела привело к закономерному развитию событий.
   Глава 33.
   Игры
   Через месяц тесного общения с Кирой я впервые сказала Мэтру прекрасное слово "нет". Жить он ко мне в ужасную квартиру так и не переехал, но гостей начал водить стадами – в точности, как бывший муж. Я стеснялась страшных ободранных стен – никогда не понимала эстетики старинных помещений, с наслоениями обоев разных эпох, лепными потолками и ржавой ванной.
   Гостям была интересна экзотика: на кухонном окне у нас чирикали попугайчики, натасканные исполнять старинную музыку, а в дальней комнате проживала огромная лохматая кавказская овчарка Груня – наследство от бывшего мужа. Груне очень хотелось вырваться из своих апартаментов и скушать хоть парочку нарушителей территориальных границ. Гости боялись, но ходили к нам с удовольствием, я же теряла рассудок от нежелания видеть людей.
   Кстати, нашей собаке – единственной из всей компании – почему-то чрезвычайно нравилось жить в городе – и это после огромного деревенского вольера! Она валялась, как кошка, на широком подоконнике и с удовольствием пугала прохожих, осмелившихся подойти познакомиться с этаким дивом.
   Мы – люди ужасные, не ходите к нам в гости, очень прошу!
   Я терпела, терпела, а потом как-то раз в ответ на привычную фразу Мэтра "Мы вечером к тебе зайдем выпить", цепенея от своей наглости, ответила:
   – Прости, у нас с младшим не сделаны уроки, да и Груня что-то не в духе. Давай не сегодня.
   Эффект был ошеломляющий. Мэтр и стая девушек из свиты Великого Мастера воззрились на меня сначала с недоумением – "она что-то вякнула?!", а затем с яростью. Все привыкли, что моя квартира – это общедоступный клуб. Баба-Яга купит на всех еды, все приготовит, уберёт, развлечет и будет за это благодарна.
   Далее события развивались молниеносно.
   На следующее утро, когда я, шатаясь от плохого самочувствия, пришла в церковь убирать зал, одна из бывших подруг резко выдернула шнур пылесоса из розетки и велела мне приходить в другое время, так как сейчас она будет заниматься на большом инструменте, – а я, простая уборщица, этим занятиям мешаю.
   Тут Баба-Яга, доведенная до крайности, впервые показала свой страшный звериный оскал:
   – Тебе не помогут занятия на большом органе, – сказала я с усмешкой, – спорим, что я даже на пылесосе сыграю интереснее и живее, чем ты?
   Девушка залилась слезами и побежала жаловаться Мэтру. Обиженный и уязвленный моим отказом принимать его с гостями, он занял позицию "наказать и изгнать ведьму из лона церкви". К вечеру ко мне в квартиру явилась делегация забирать ключи ото всех помещений.
   Ещё через день-два я, облегченно вздохнув, нашла агента по недвижимости и выставила свою жуткую собственность на продажу. Цену прилично подняла, так как успела за несколько месяцев своими руками сделать в квартире ремонт в своем буйном стиле: декоративная штукатурка на кухне, стены расписаны яркими райскими цветочками и китайскими иероглифами.
   На квартиры в центре всегда большой спрос, а потому мы вскоре вернулись в родную деревню, купили отличный дом – с газовым отоплением, хорошим ремонтом и новой крышей.
   Хотелось бы сказать, что зажили лучше прежнего, но врать не буду: забот и проблем у нас всегда хватало.
Глава 34.
   Неукротимая Лидия
   С Кирой мы продолжали заниматься.
   Иногда девочка приезжала ко мне в новый загородный дом, иногда я навещала её в страшной темной коммуналке, где по углам тихо скреблись знакомые крысы и шуршали призраки погибших в блокаду ленинградцев.
   Часть комнаты занимал советский электронный орган "Прелюдия". Половина регистров в органе не играла, но мы с ученицей с удовольствием включали старую развалину – какой-никакой, а всё же король инструментов! – и старательно учили под него оперные арии, с которыми девочка мечтала когда-нибудь захватить мир.
   Едва мы начинали занятие, в комнату принималась ломиться сумасшедшая соседка Лидия – что-то нечленораздельно подвывала, тоже жаждала исполнить Генделя.
   – Лидия, заходите к нам, – гостеприимно звала Кира.
   – Хочу петь, – растерянно бормотала Лидия , – можно мне?
   – Почему нет? Лидия, давайте поработаем, – говорила я.
   Через два-три месяца у новой ученицы прорезался неплохой звонкий голосок, – слегка дребезжащий, но чистый. Я из озорства начала учить с ней арии из канаты Вивальди "Неблагодарная Лидия", хоть название и не соответствовало истине – ученица моя была кроткой и очень приветливой. Все хотят прозвучать, пока живут на этом свете.
   Лидия поражала своими внезапными перевоплощениями. Иногда она могла выглядеть элегантнейшей, моложавой и умной дамой – длинное пальто, каблуки, косметика, изящный остроносый зонт. Разговаривала быстро, шутила, сияла приветливой улыбкой – а через минуту вдруг начинала невнятно бормотать, бледнела и превращалась в безумную старуху.
   Уползала в свою комнату, что-то яростно выкрикивала, кому-то грозила. Впрочем, проблем она не доставляла, была безобидной, с нехитрым бытом справлялась без помощи доброжелательных родственников, давно мечтавших упечь её в специальное заведение и прибрать к рукам комнату в центре города. С Елизаветой Андреевной и Кирой Лидия всегда ладила – а что ещё нужно для спокойной совместной жизни?
   Пробираясь от метро к квартире своей любимой ученицы, я старалась обойти церковь Святой Цецилии по самым отдаленным улицам: отчаянно не желала ненароком встретить кого-нибудь из старой музыкальной компании.
   Как только я обрела свободу – немедленно обнаружила, что кругом существует много интересных людей и возможностей выступать, и при этом никто не требует от меня отмывать до блеска концертные залы.
Глава 35.
   Цветочный магазин
   Отработав три месяца и почти сойдя с ума от недосыпа и непосильной работы, Ирина вернулась домой без денег. В предпоследний день работы коварная Сабина завопила:
   – Ирина, где золотой портсигар моего отца?!
   – Я не знаю, – ответила Ира, бледнея, – я ничего не трогала, не открывала этот шкаф.
   – Ты врёшь! Он лежал здесь ещё вчера, а сегодня его нет, – хозяйка перешла на визг.
   Через полчаса Ира оказалась на улице, не успев даже толком собрать вещи. Билет на обратный автобус был, к счастью, заранее куплен фирмой, устроившей Ире столь чудесное времяпрепровождение.
   Пятнадцать километров до автобусного вокзала Ирина радостно шагала пешком, вдыхая морозный воздух воли и волоча за собой чемодан с шоколадками, подаренными на Рождество многочисленными дальними родственниками старого Герхарда.
   Снова она путешествовала по Европе без денег, питалась двое суток в дороге исключительно шоколадом – и в результате вернулась к родным почти в нормальном настроении, решив считать свою поездку шикарным приключением.
   Мы возьмём не деньгами, но опытом.
   Прибыв домой и узнав, что Кира переселилась к прабабушке, Ирина моментально выставила за дверь недомужа, впервые в жизни безоговорочно встав на сторону дочери. Но было, увы, поздно: Кира отправилась в свободный полёт. Вместе с ней сгинул из квартиры и привычный уютный полтергейст.
   Игорь ушел неведомо куда, разыгрывая смертельно оскорбленную невинность и не забыв прихватить с собой купленный Ирой компьютер: "Скоро верну, а пока он мне для работы нужен". Конечно, не вернул.
   Полученный горький рабский опыт Ира, эта дерзкая, но не слишком умная женщина полностью проигнорировала и, едва лишь смогла получить визу, отправилась на поиски новых приключений на все свои прекрасные места. Впрочем, интересовали Иру даже не мифические заработки, а, будем уж честными, – симпатичные и ухоженные европейские мужчины на красивых, отмытых до блеска машинах.
   Ей, едва переступившей порог тридцатилетия, казалось, что в своей стране все приличные кандидаты в мужья давно разобраны и посажены на крепкую цепь. Возможно, она была недалека от истины, но, увы, не догадывалась, что приличных людей на свете в принципе не очень много: страна выпуска роли не играет. А машины? Когда-нибудь и мы научимся их мыть, дайте срок!
   Зинаида, перестав кормить зятя-дармоеда, потихоньку начала самостоятельно гасить долги по квартплате, а потом – я не поверила, когда узнала эту новость от Киры! – открыла в соседнем доме крошечный, но вполне успешный цветочный магазинчик.
   Уважаю людей, способных так внезапно и резко менять свою жизнь.
Глава 36.
   Фахверковый домик
   Каюсь: рассказывая о собственных жизненных перипетиях и хвастаясь успехами ученицы, я совсем забыла об остальных своих невеликих героях.
   Марина Петровна усиленно воспитывала Влада – и воспитала-таки. Они дружно выучили немецкий на языковых курсах, откопали у Марины в родословной какого-то завалящего дедушку – поволжского немца и радостно умотали за бугор, всё в ту же многострадальную Германию, стонущую от наплыва эмигрантов.
   Маленькая Шурочка долго молчала, удручённая внезапной сменой языковой среды, но уж когда заговорила – родители не могли разобрать ее бойкий лимбуржский диалект. По-русски она так и не сказала ни слова.
   Влад по-прежнему пел в ресторане, на большую сцену не прорвался. Записывал альбомы, осваивал только зарождавшуюся в те времена профессию блогера. Маша, естественно, моментально устроилась в маникюрный салон – мастерицы из России в таких заведениях чрезвычайно ценятся. Питерскую хрущёвку им удалось выгодно продать, и со временем в самом центр старинного городка Бад-Эмса был куплен небольшой фахверковый домик. Без ремонта, с низкими потолками, но не придираться же к ерунде?
   Въезжая в новый дом, Марина первым делом торжественно повесила в гостиной портрет Влада в аккуратной рамочке, – тот самый, нарисованный когда-то в подземном переходе. Влад уже не помнил имени той случайной художницы, но рисунок стал неотъемлемой частью его личной истории.
   Однажды, блуждая по соцсетям, Влад с удивлением наткнулся на страничку Киры, своей забытой подросшей дочери. Та уже вполне успешно выступала с сольными вокальными концертами – начали мы с ней с библиотек и музеев, но вскоре прорвались и на более солидные площадки. Я готовила Киру в училище, но тут вдруг объявился пропащий отец.
   – А приезжай-ка к нам! – сказал он дочери по скайпу, – познакомишься с сестрой, выучишь язык, потом, глядишь, поступишь в местную консерваторию.
   – Мёдом у нас намазано, что ли? – вздохнула Германия, но отказываться от такого подарка не стала.
   Талантливую молодежь там хватают с руками и ногами, только давай.
   Конечно, происходило всё не так легко и быстро, как я рассказываю в своих лаконичных заметках, но всё же – происходило.
   Кира никогда не мечтала впустую – каждый её план начинал претворяться в жизнь через секунду после рождения на свет.
   Мы с ученицей совместно осваивали немецкий: я не исключала возможность, что на старости лет выберусь на гастроли – вот дети на ноги встанут, тут уж я разгуляюсь на полную мощь.
Глава 37.
   Кира в подземном переходе
   Гегель поведал нам: в жизни каждое событие случается дважды – сначала в виде трагедии, а затем прикидывается фарсом.
   Вырастив сыновей и выучив язык, я моментально влипла почти в такую же ситуацию, как в Святой Цецилии – но уже в чужой стране. Снова был Великий Органист, концерты и чуть-чуть всемирной славы – тут я, конечно, шучу: кому интересны наши занудные средневековые песнопения?
   Но я, пройдя многолетнее Кирино воспитание, на этот раз была настороже: едва заметив намечающееся потребительское отношение немецкого Мэтра и получив первое предложение "немного помочь с украшением и уборкой собора перед нашим концертом", я даже дальше слушать не стала, сказала:
   – Нет, прости…Убирать собор не буду, пойду гулять.
   Вышла из ледяного храма, подставила лицо под щедрые лучи альпийского солнца. Шаталась по старинному баварскому городку, наслаждаясь свободой и одиночеством. Смеялась и резвилась, пила тёмное, пахнущее сосновыми щепками пиво со случайными знакомыми в уличных барах. Кажется, даже залезла с ногами в фонтан, но я слишком боюсь испортить свою репутацию серьёзного человека, чтобы рассказывать об этом подробно.
   Пока я развлекалась, Кира рьяно готовилась к поступлению в Кёльнский институт музыки и танца. К тому времени она уже триумфально спела Царицу Ночи в какой-то молодёжной постановке и была показана по всем немецким телевизионным каналам.
   – Мне предрекли грандиозную вокальную карьеру ещё в раннем детстве, – сказала она, загадочно улыбаясь с экрана половинкой лица. В этот момент я вдруг осознала, от кого она переняла свою кривую улыбку. Отношения ученика и педагога – это неизмеримо тонкий процесс: принятие, постижение, взаимное прорастание.
   Гуляя по городу накануне вступительных экзаменов с приятельницами-абитуриентками, Кира внезапно застряла в подземном переходе – засмотрелась на длинноволосого мальчика-немца с гитарой. Махнула подругам – идите дальше без меня! Кинула в чехол от гитары последние наличные – пять евро – и молча встала рядом.

   Парень допел, заглянул в глаза Кире и сказал:

   – Пойдёшь со мной?

   – Пойду, – согласилась моя звезда.

   Я приехала в Кёльн к вечеру. Вышла из поезда, прогулялась пешком до высшей школы музыки, полюбовалась на современную архитектуру здания, зашла договориться о репетиции в классе.

   Немного позавидовала Кире: всё бы отдала, чтобы здесь учиться… Впрочем, ничего бы я не отдала. Моя жизнь сложилась, как сложилась, и я ничего в ней менять бы не стала, пожалуй.

   Дойдя до Кёльнского собора, я примостилась на величественных ступенях – словно залезла на коленки к дедушке-великану – и позвонила своей ученице:

   – Кира, где ты гуляешь? Надо позаниматься, нам дали класс до шести.

   – Я не буду поступать, – голос Киры звучал приглушённо, – Ольга, простите меня, ради бога, я передумала.

   – Ты что, с ума сошла? Одумайся! – простонала я.

   – Это мой выбор! – твёрдо ответила Кира.