Снайпер-инструктор - главы 16 и 17

  Начало повести здесь http://proza.ru/2024/07/11/835

   Глава 16 - Норвежский нож и парабеллум
Вечером того же дня личному составу полка организовали помывку, в специально установленных для этого палатках. Вернувшись из разведки, я крепко спал во взводе снайперов и меня разбудил Костя Смирнов, чтобы идти мыться. Я с трудом проснулся и сел, но от недавней контузии, боль ударила мне в голову, в глазах потемнело. Состояние было тяжёлое: головокружение, тошнота, однако  мыться надо, ведь я не был в бане со времени учёбы в снайперской школе. Всё тело чесалось из-за вшей. Иногда удавалось ополоснуться где-нибудь у пруда, или на речке, но это разве можно сравнить с баней. И сейчас мне хотелось лечь и уснуть, но я пересилил себя и с трудом пошёл  вслед за Костей.   
Мылись солдаты в нескольких палатках, в которых установили по две печки-буржуйки, и на них грели в больших казанах воду. Посреди каждой палатки вырыли канавки для стока воды, на землю положили брезент, чтобы ноги не зябли. Вода была привозная, и её выдавали ограниченно –  по десять литров на человека, но и этому солдаты были рады.
Когда я вошёл в палатку, то сначала показалось жарко, а, раздевшись, почувствовал, как дует со всех сторон, особенно от двери, застёгнутой на пуговицы. Мылись одновременно несколько человек, из тазиков, имевшихся в полковом имуществе. Ни каких скамеек в палатке не было, тазики ставили на землю. От печки один бок припекало, а другой бок замерзал – вот так и мылись. После бани нам выдали чистое нательное бельё, а гимнастёрки и другое обмундирование оставалось прежним, поэтому вшей вывести не удалось. Но всё равно стало легче.      
                --------------------------------------
Рано утром  полк  подняли по тревоге,  и мы отправились  дальше на запад. За ночь я хорошо выспался  и  чувствовал  себя  вполне  нормально, даже забыл, что  собирался  идти  в  медсанбат, лечиться  от  контузии. О ней  мне всё же временами напоминала  головная боль, которая  быстро  проходила.
Батальоны  устремились  вперёд  при  взаимодействии  с  танковым  полком. Все пехотинцы сидели на броне танков,  а  остальные, вспомогательные подразделения, в том числе снайперский взвод, передвигались  на  машинах, по хорошим  дорогам.  Танки  и  пехота  расчищали  нам  путь, быстро  устраняя  препятствия  в  виде  незначительного  сопротивления  противника. Нашу пятую гвардейскую стрелковую дивизию направили в сторону города Гольдап, не в том направлении, куда мы ходили в разведку. Добытые  нами  разведданные  пригодились  другой дивизии.
Снайпера  ехали в кузове автомашины  «полуторки», и строили свои предположения о том, почему нас  направили  на  Гольдап.
- Я  считаю, что нашей дивизии поручат штурмовать бункер Гитлера, – рассуждал Санька. - Ведь  от  Гольдапа  до  города  Растенбурга  проходят  две  дороги: железная и шоссейная.  Я  это  у  Колюхи  на  карте  видел.
Сержант Салов не согласился с ним и попросил меня:
- Старшина, посмотри, пожалуйста, на карте,  сколько километров нам надо проехать до Растенбурга.
Я  достал  из  противогазной  сумки  свою  потрёпанную  карту  и  стал  по масштабу  прикидывать  расстояние.
- Крюк получается  большой, – пояснил  я. – До  Гольдапа  сорок километров, и  от  него  до  Растенбурга  больше  семидесяти.  Гитлер  не  будет  нас  ждать  в  своём  «волчьем  логове», а  в  случае  приближения наших  войск  улетит  куда-нибудь на самолёте.
- А что, действительно немцы назвали  ставку  Гитлера  «волчье  логово»? – спросил  Мишка  «Студент».
- Да, именно так  – ответил я. - В газетах давно об этом писали.            
-  Все  фашисты  волки, — в свою очередь пошутил Санька.
 (Из энциклопедии В.О.В.) «Wolfschanze» - «Волчье логово» условное наименование места расположения ставки Гитлера  в Восточной Пруссии, это в 1 км. от города Растенбург (Кентшин) Железобетонные бункеры, наполовину  вкопанные  в  землю.  20 ноября 1944 года  Гитлер  бежал  в  Берлин и приказал все  сооружения  взорвать.
Наш  разговор  прервался  из-за  разгоравшегося  впереди  боя.  Слышались  раскаты  орудийной  стрельбы,  и  трескотня  пулемётов. По  краям  дороги, по которой  ехали  наши  машины,  рос  лес. Деревья  почти  полностью сбросили  свои  листья,  и  стояли  серой  стеной,  печально  покачивая  ветками  под  порывами  ветра.  Колонна  остановилась,  и  солдаты  спрыгнули  с  машин,  рассредоточились  по  лесу.
Мы  со  снайперами  тоже  вошли  в  лес, ожидая  дальнейших  распоряжений. Осенние  запахи, знакомые  мне  с  детства, напомнили  о  родном  крае, о Даниловской  природе. В  небе  собирались  стаи  грачей, улетающих  на  юг. Их  шумный  галдёж  был  таким  знакомым, что  защемило  в  груди,  хотелось  представить, что  я  нахожусь  где-то  не  далеко  от  дома.  Но  мою  фантазию  останавливал  нарастающий  грохот  боя.  Видимо,  от  этого  грохота, грачи  быстро  улетели,  а  вместо  них  в  небе  появились  немецкие  самолёты.
Автомашины  быстро  отогнали  с  дороги  в  лес  и  замаскировали  специальными  сетками, набросив  ещё  сверху  ветки  деревьев.
Набивая  самокрутку  табаком,  Салов  задумчиво  произнёс:
- День  ещё  только  начинается,  а  драка  уже  в  разгаре… Что-то  будет  к  вечеру…   
- Может,  и  не  доживём  до  вечера, – продолжил эту  мысль  Гриша.
Со  стороны  дороги  крикнули: «Всем  получить паёк!» И  мы  с готовностью пошли туда. Сразу в желудках засосало, ведь  сегодня  не  завтракали.  На  дороге  стояла, только  что  подъехавшая  машина  с  ящиками  в  кузове, наполненными хлебом  и  консервами. Солдатам  выдали  суточный  паёк  и  все  тут  же, в  лесу  позавтракали,  оставив  часть  пайка  на  обед  и  ужин.
К  полудню  наша  дивизия  с  боем  вышла  к  реке Роминте, только  километров на двадцать южнее и выше по течению, от того места, где мы  были  в  разведке.
Снайперский  взвод  пока  в  дело  не  подключали, и  мы  шли  в  хвосте  вместе  со  штабом  и  ротой  разведчиков.      
После недавнего боя часто встречалась разбитая и  покорёженная техника. Ребята обратили внимание на подбитый советский танк, от него ещё шёл дымок. Полчаса назад бой закончился, и танк теперь стоял с повёрнутой башней и разбитой гусеницей, возле которой лежал убитый танкист. Его обгоревшее обмундирование свидетельствовало о том, что он покидал горящую машину и затем вражеская пуля, или осколок, оборвали его жизнь. Второй танкист перед смертью успел отползти от горящего танка на несколько метров. Снайпера остановились и сняли каски.
- Вечная память нашим товарищам, - опустив голову, сказал Салов, и, глядя на лежащего в не удобной позе танкиста, добавил:
- Хороший был парень. Мы с ним давно знакомы. Я часто с ним ходил в атаки, когда в пехоте служил и находился в танковом десанте. Танк он водил замечательно
Сержант склонился над танкистом и взял его документы, чтобы передать командованию. Я не знал, что надо говорить в таких случаях, да и не смог бы ничего сказать, потому что  горло сдавило, и к глазам подступили  слёзы.
Саня заметил моё состояние и громко сказал:
- Давайте не будем причитать, и оплакивать убитых. Мы не бабы. Пойдёмте дальше, а то отстанем от своих.
                ------------------------------------
На противоположном берегу реки немцы хорошо укрепились, и дивизия остановилась. Командир полка приказал мне распределить снайперов вдоль фронта по берегу, протяжённостью около километра. Мне тоже надо было находиться вместе со своими бойцами, и я выбрал более других знакомую мне снайперскую пару, состоящую из Сани и Гришы. Моё  душевное  равновесие стало не устойчивое, сказывалась контузия. С этими  бывалыми  солдатами я чувствовал себя увереннее.
Берега  реки Роминте  здесь не крутые, как  ниже по течению, а  пологие. Мы выбрали место для засады за  кустами на небольшом склоне, в двадцати шагах от воды. Пробирались туда осторожно, в масхалатах, чтобы немцы не заметили. Их  траншеи и ряды колючей проволоки виднелись на том берегу. На левом фланге слышался гул боя. Издалека, автоматная трескотня, напоминала треск сухого хвороста, подброшенного в костёр. Среди этой плотной стрельбы выделялись чёткие и строгие пулемётные очереди. На нашем участке фронта частой перестрелки не было.
Снова рыли ячейки, проклиная солдатскую долю. Саня вырыл яму по пояс и решил, что достаточно.
- Всё, хватит, не зимовать же мы здесь собираемся.
Он улыбнулся краешками губ, глядя на меня, как я вяло копаю, и  предложил:      
- Давай подсоблю, а то нашему командиру как-то не к лицу в земле копаться.
Я почувствовал себя неловко и смущённо проговорил:
- У меня после контузии слабость, и голова что-то разболелась,  поэтому и отстаю от вас.
Мой окопчик был вырыт только по колено. Немцы периодически стреляли, и приходилось копать то лёжа, то пригибаясь,  возможно, они нас за кустами, сбросившими листья, заметили.
Поплевав на ладони, Саня начал углублять  мой окоп, а я лежал рядом, так как вдвоём копать было тесно. Он ловко орудовал короткой сапёрной лопаткой, выбрасывая наверх песчаный грунт. Гриша тоже закончил обустраивать свой окоп  и  подобрался к нам.
- Как крот роет, – кивнул он в сторону друга, наблюдая за его проворной работой.  Гриша  нравился мне своей  простотой,  его круглые глаза преданно смотрели на меня. Саня тоже стал мне близким человеком, хотя первое впечатление о нём было не очень хорошее. Он был упрям и остёр на язык, однако  пользовался большим авторитетом не только во взводе, но и во всём полку, был очень общительным, имел много друзей.
Я смотрел,  как он копает и обратил внимание на проступающую седину,  на его висках. «Видать пришлось страху натерпеться, от того и поседел», – подумал  я  и спросил, когда он закончил работу:
- Саня, а  ты  давно воюешь?
- С сорок второго года, от самой Москвы топаю и всё  пешком, – с  присущим  ему юмором ответил он.         
- А  в  снайперском  взводе,  сколько  времени  состоишь?
- За месяц до твоего прихода перевели. А до этого всё в пехоте матушке служил. Я  ведь  с  Алтая. С  детства  охотничьим  делом  занимался – вот  и  зачислили  меня  в  снайпера. Гришка  тоже  охотник, он  из  Сибири. Ты  ведь  из  Иркутской  области? – уточнил Санька у друга,  вылезая  из  окопа. Григорий  утвердительно  кивнул  головой  и  показал  на  фляжку,  висящую  на  ремне  у  Сани.
- Когда  твой  спирт  пробовать  будем?
- Хоть  сейчас, только  воды  нет, запивать  нечем…
 Пить спиртное в боевой обстановке по всем инструкциям снайперам категорически запрещалось, но  я  не  мог  ребятам  запретить, потому что один раз уже разрешил. Они  это поняли  и  пользовались моим слабым характером. Несмотря на то, что я  их  командир, они ещё предложили мне на реку за водой сходить. Григорий  дал  мне  свою  пустую  фляжку, и я  согласился, неудобно было отказаться, подумают, что трушу. Путь к реке очень сложный, немцы  близко  и  могут  заметить. Я  выбрал  длинный, но менее  опасный  маршрут, по руслу  ручья, который был  притоком  реки  левее от нашего места.
Благополучно я дополз  до  воды, и  в  камышах  увидел  убитого  немецкого  офицера.  У него  на  ремне  висел  нож  в  ножнах,  и я  взял  его  себе.  Заодно  снял с ремня кобуру с пистолетом  и  сумку с патронами. Лицо немца было молодое и симпатичное. Я старался на него не смотреть, но всё равно его лицо отпечаталось у меня в памяти. Он долго  являлся в моё сознание, когда  я  пользовался его вещами, и это  портило настроение.
Воду  я  во  фляжки  набрал, и,  вернувшись, стал  показывать  ребятам  свой  трофей.  Они  мне  искренне  позавидовали:  нож  оказался  старинным, норвежским,  из  очень качественной  стали. Этим  ножом  я  потом  даже  брился.  Он  постоянно  висел  у  меня  на  ремне в ножнах,  и  в  самом  конце войны я его потерял, остались только ножны. Пистолет, «парабеллум»,  тоже  был  ценным  трофеем.  Я  о  нём  не  мог даже и  мечтать. У  нас в полку такие  пистолеты  имелись лишь у троих  или четверых  человек.
- Колька, ты молодец, что добыл редкий трофей, - воскликнул Санька, - это событие надо отметить!
Парни налили понемножку спирту в котелки, моим трофейным ножом открыли банку американских мясных консервов и приготовились выпить.
- Подождите, - остановил  я  их, - вдруг спирт отравлен. Ведь ты, Санька, спирт  нашёл  где-то  случайно, в немецкой бутылке, верно?
- Его уже пили, не бойся, можешь и ты попробовать, - успокоил меня Санька. – Спирт  тебе  поможет от контузии – это испытанное лекарство.
Я  решил  выпить, чего бояться – всё равно убьют, не сегодня, так завтра. Я уже смирился со своей судьбой и готов был умереть, такая обречённость снижала страх, иначе можно сойти с ума, если постоянно бояться. Как бы в подтверждение моих мыслей, у самого уха просвистели пули. С вражеской стороны усилилась беспорядочная стрельба. Мы вынуждены были слезть в мой окоп и там выпивать, сидя на корточках, поскольку окоп не глубокий. У нас за  спиной, на берегу, в траншеях, расположились гвардейцы первого батальона. Они  тоже открыли ответный огонь по немцам, и те быстро успокоились. Сидя в окопе мы разговорились. Саня поковырял пальцем песчаную стенку окопа и задумчиво произнёс: «Эх, сколько я земли перерыл, пока воюю…»
- А где тебе пришлось рыть свой первый окоп? – спросил Гриша.
- Каждый солдат помнит свой первый бой и первый окоп. Было это возле подмосковной деревни. Земля тогда была замёрзшая, сапёрная лопатка звенела, даже искры летели от ударов о землю.
Я боялся, что товарищи захотят ещё выпить, и хотел оказать этому сопротивление, но они поели, покурили  и  сами решили начать работать.
- Пора за дело, - сказал Санька, и мы, выбравшись из окопа, спрятались за  кусты. Так было заранее задумано. Наблюдать за противником из засады пришлось не долго. С немецких позиций к реке перебежками пробирались четверо солдат.
- Фрицы водички захотели, - полушёпотом произнёс Санька, - вон и термос волокут…
Мне надо было перехватить у Саньки инициативу, и я в полголоса скомандовал:
- Двоих первых я беру на себя, третьего  застрелит Саня, а  четвёртого Гриша. Ясно?
- Так точно, товарищ командир, - почти хором тихо ответили парни.
Немцы ползком пробирались по  склону берега, их хорошо было видно.  Серые фигуры выделялись на фоне осенней, жёлтой  травы. Меня снова начала мучить жалость, быть может, это хорошие люди, а мы их убьём. Но в ответ таким мыслям я вспомнил убитых танкистов, которых мы недавно видели. Они покидали горящую машину, а эти немцы их не пожалели и застрелили.
Наши выстрелы прозвучали как приговор, словно единая автоматная очередь. Все четверо фашистских солдат  лежали не подвижно.
Предчувствуя, что будет  ответ с той стороны, я  дал команду укрыться в окопах. Спрятались мы своевременно. По нашим кустикам немцы сначала стреляли из пулемёта, а затем послышался вой мин, уже знакомый мне с предыдущих боёв. Взрывы подняли столбы земли в десяти метрах от нас.
- Надо уходить! – крикнул  я, и первым побежал в сторону траншей батальона. Снайпера последовали за мной. Траншеи находились не далеко, и мы благополучно добежали, не смотря на пулемётный и миномётный обстрел.  Результаты нашей работы необходимо было отметить в снайперских книжках, поэтому мы обратились к первому попавшемуся нам на глаза офицеру. Он стоял в траншее в фуражке, не опасаясь быть замеченным вражескими снайперами. Им оказался тот самый старший лейтенант, который хотел меня расстрелять за сочувствие  раненому немцу. Я  его сразу узнал, он меня тоже. Когда мы к нему обратились, то он возразил, разводя руками:
- Я же не  видел   ваших  действий.  Найдите свидетелей, тогда подпишу.
- Ты мне не веришь? – возмутился  Санька. – Мы же с тобой третий год вместе в окопах вшей кормим!
После этих слов офицер смутился и проговорил:
- Ладно, давайте свои снайперские книжки.
Он достал из командирской сумки карандаш и стал расписываться, старательно выводя буквы. Саня ему диктовал:
- Старшине запиши двоих. Он уже около сотни Фрицев уничтожил, но не успевает результаты записывать. Бывает не до этого. Подсчитай, сколько у него сейчас записано убитых фашистов?
Офицер посчитал, шевеля  губами:
- В книжке зафиксировано всего двадцать, а с этими будет двадцать два.
Затем виновато посмотрел на меня и, протягивая мне снайперскую книжку, проговорил:
- Старшина, ты не обижайся за тот случай, сам понимаешь, был пьяный.
Я не ожидал  подобного  извинения,   заверил, что уже всё забыто, и  мы пожали друг другу руки. В книжке я прочитал  его подпись «Капитан  Карпов». Такая же фамилия была у маминой дальней родственницы в Данилове, поэтому я запомнил его фамилию. Сразу я не обратил внимания на погоны Карпова. На них красовались четыре звёздочки капитана. Оказалось, что он теперь капитан и командует батальоном, вместо  погибшего Озерова. На войне многие офицеры быстро продвигались по служебной лестнице, и могли дослужиться до высокого  звания, если повезёт и не убьют.
17 - Дважды мог погибнуть
В  город  Гольдап  наша дивизия  не  входила. Его  штурмовали  другие  части. Двадцать первый полк теснил немцев вдоль железной дороги, ведущей в  Растенбург.
Я ехал на штабной автомашине в кузове,  крытом брезентом, по шоссе параллельно железнодорожной насыпи. Колонна остановилась в небольшом посёлке, а  по  Российским  понятиям  в  деревне, так как домов здесь было не больше двадцати. На краю этого населённого пункта находилась  производственная мастерская, во дворе которой стояли два комбайна и другая сельхозтехника. Дома тут были, в основном, кирпичные, от боевых действий они почти не пострадали, лишь на некоторых крышах я заметил расколотую пулями черепицу. Исполняющий обязанности  командира полка, майор Котов, приказал  устроить командный пункт и штаб в крайнем  доме. Разведчики  обследовали  все дома и доложили, что жители  ушли.
Не успели мы разгрузить штабное имущество, как радисты принесли радиограмму с приказом от Галицкого: «Отступить на исходные позиции». Котов по радио пытался связаться с ушедшими вперёд батальонами, но связи с ними не было. Тогда  он отправил несколько человек из разведроты  найти батальоны и вернуть их сюда.
Я спросил майора, что делать теперь снайперам, и он велел мне подождать  в  штабе, до  выяснения обстановки. Имущество полностью с машин разгружать не стали, сгрузили  лишь самое необходимое, возможно,  придётся менять дислокацию.
Пока я отдыхал, сидя на диване, в дверях появился подполковник Приладышев. Вид у него был посвежевший, он только слегка прихрамывал.
- Здравия желаю, товарищ подполковник! – бросился ему на встречу Котов. – Быстро вы подлечились.
Приладышев радостно обнял его, затем стал обниматься со всеми, кто находился  в  комнате, в том числе и со мной. Он смущённо сообщил:
- Я самовольно покинул госпиталь, хотя врачи меня ещё не спешили выписывать. Рана моя почти зажила…
Приладышев после этих слов снял сапог и показал нам забинтованную ногу, на  чистом  бинте виднелась кровь.
- Пустяки, заживёт… - произнёс он. – Рана не значительная.
- А что с командиром дивизии? Где он лечится? – спросил Приладышева начальник штаба Соколов.
- Он лечится в том же госпитале, где лечился я, – пояснил подполковник,- когда его выпишут не известно.
- Хорошо  отдохнули? – вновь поинтересовался  Соколов.
- Надоело валяться, все бока отлежал. Единственная была радость – это молоденькие санитарки вокруг. Смотреть на них приятно. Ущипнёшь иную девицу за заднее место, и душа радуется. Много ли старику надо…
За разговорами прошло больше часу. Котов забеспокоился, что отправленные на поиск батальонов солдаты, не возвращаются.
- Может  батальоны  попали в окружение? – предположил  он.
- Вряд ли, –  уверенно проговорил Соколов. – Если  бы они попали в окружение, то нам  было бы слышно  шум  боя, но пока тихо.      
- Сержпинский, может, ты сходишь до следующей станции? – вопросительно посмотрел на меня Майор. - Это километра три. Если их там нет, то возвращайся назад.   
- А что, больше послать некого? – вмешался  Приладышев.
- Да ладно, схожу, – согласился  я  и  вышел  на улицу. Мне не хотелось ставить в неловкое положение Котова перед Приладышевым.
День заканчивался, сгущались сумерки,  и  стало подмораживать. Я  шёл  по железной дороге быстрым шагом, чтобы не озябнуть. С северной  стороны  от Балтики дул холодный, сырой ветер. Пройдя расстояние с километр, я  озяб  и  решил пробежаться. Как  только прыгнул со шпалы на шпалу - раздался выстрел, и  я  почувствовал,   ожёг  около головы. Шапка упала. Мне удалось быстро скатиться  с  насыпи  с противоположной стороны выстрелу. Стало понятно – стрелял снайпер. Пробежав вперёд, я выглянул из-за насыпи. Немец, наверное, решил, что убил меня, и спокойно вылезал из воронки от снаряда. Он  находился в тридцати метрах от меня, и я сразу выстрелил. Мой не состоявшийся убийца  упал вниз лицом, словно залёг, и не шевелился. Я  боялся, что он притворяется, зарядил патрон с трассирующей пулей и сделал контрольный выстрел. Было видно, что пуля попала ему прямо в голову, затем  я  пошёл смотреть его винтовку. В снайперской школе нас учили стрелять из трофейных снайперских винтовок. И  надо  отметить, что наша винтовка стреляет дальше и более прицельно, но у немецкой винтовки мне нравилось то, что она была на килограмм легче нашей. Мне приходилось много ходить пешком, из батальона в батальон, поэтому я взял его винтовку и патроны  к  ней, давно о такой мечтал. Вернулся за шапкой и обнаружил на ней дырку. Снайпер промахнулся во время моего прыжка по шпалам. Дальше я пошёл по шоссе.
Становилось  темнее, и меня охватил страх, всё же шёл один в чужом не знакомом, месте. За каждым придорожным кустом чудился вражеский снайпер. Но вот из-за поворота, вдали появилась колонна солдат, были слышны громкие голоса, но слов не разобрать. Я  посмотрел в свой бинокль, чтоб понять, кто это,  наши или немцы. Бинокль сильно увеличивал, в идущем впереди колонны человеке, я узнал капитана Карпова. Моё сердце радостно застучало: «свои».
Поравнявшись с колонной, я  спросил  Карпова:
- Какие здесь в колонне батальоны? Вас ищет командир полка.
Карпов сказал мне, что об этом знает от посыльных, и что  идут назад только два батальона, а третий, вместе с ротой сапёров на станции. Они сильно пьяные и не могут идти.
- Почему же так произошло? – удивился я.
- На станции обнаружили цистерну со спиртом, вот они и накушались, – объяснил  капитан.
В разговоре я заметил, что капитан, и другие солдаты, были тоже выпивши. Поэтому они и разговаривали возбуждённо и громко. Свою прежнюю снайперскую винтовку, ставшую лишней, я отдал знакомому солдату. Он давно просил меня  принять его во взвод снайперов.   
Затем ко мне подошёл один из разведчиков, которого посылал майор Котов искать батальоны. Я  попросил его, чтобы он сходил со мной на станцию, а то одному неповадно. Тот согласился. Его фамилия была Рябов.
Приблизившись к станции, мы  услышали редкие выстрелы и лай собак. Рядом со станцией располагался такой же по размеру населённый пункт, как и предыдущий.  Навстречу нам попались два пьяных бойца.
- Что там за стрельба? – спросил  я.
- Да  просто  ребята резвятся, – ответили  они и спросили, кто мы такие. Мы сказали, что посыльные от майора Котова, и что надо срочно третий батальон с этой станции эвакуировать.
Солдаты проводили нас до той самой цистерны, в которой нашли спирт. Из неё, через пулевые отверстия, струилась жидкость, а  красноармейцы терпеливо ждали, когда она нальётся в подставленную тару. Вокруг я увидел много лежавших бойцов, уже напившихся не в меру. И те, что передвигались на ногах, тоже были готовы  свалиться.
Я  воспользовался случаем, и наполнил свою фляжку спиртом. В другом  вагоне, как подсказали солдаты, находились продукты. Мы с Рябовым  набрали полные вещмешки печенья, сигарет и консервных банок со шпротами. На картонных коробках было по-немецки написано, что это подарки солдатам от женщин Берлина.
Я  перевёл  Рябову,  и  он  пошутил: «Всё правильно, Мы тоже солдаты. Значит, подарки нам адресованы».
С новым командиром третьего батальона, старшим лейтенантом  Борисовым, я уже был знаком.  Когда  я  его  отыскал, то  совсем стемнело. Он оказался не трезвее своих солдат. К нашему  удивлению, на  станции  горели электрические фонари на столбах. Советская армия неожиданно здесь появилась, и немецкое командование не успело отреагировать.
При тусклом освещении мы  стояли на перроне под фонарём и разговаривали. Я начал убеждать командира батальона, что надо срочно эвакуировать солдат назад.
– Это приказ Приладышева, – говорил  я. – Он   вернулся  из  госпиталя,  и  может  отдать тебя  под трибунал,  если  что-нибудь  случиться.
- А что может случиться? Наши танки прогнали немцев к чёрту на кулички. Их даже не слышно,— успокаивал меня, раскрасневшийся командир батальона.
- У  нас  нет  никого на  флангах, - продолжал  я объяснять ситуацию, - батальон могут окружить  и  пьяных  солдат  передушат голыми  руками.               
Борисов  призадумался  и  сказал:
- Попытаюсь найти машиниста из местных жителей. Гражданские не все сбежали.  Может быть,  на  поезде батальон доставим  в  полк.
Рядом со мной стоял Рябов и, слушая наш разговор, ёжился от холода. Я тоже продрог. Когда комбат ушёл,  мы  решили  зайти в ближайший дом, чтобы перекусить и погреться.  Рябов даже успел глотнуть спирту, а мне очень хотелось попробовать консервы из шпротов. До войны, в Данилове, мы их иногда покупали. Предположив, что командир батальона не скоро решит поставленную задачу, и  без нас солдаты не уедут, мы  с Рябовым  постучали в закрытые двери  кирпичного, одноэтажного дома. Нам ни кто не открывал. Я крикнул по-немецки, чтобы открыли, и что мы ни чего не сделаем плохого. Но дверь не открывали. Тогда  выстрелом  из парабеллума пришлось сбить замок. Я  первым вошёл в дом, подумав, что там никого нет. В темноте зажёг спичку и прошёл в прихожую. Меня обдало домашним теплом, пламя  спички осветило в темноте верхнюю одежду, висевшую на вешалках. Тут я заметил детские и женские пальто и курточки.  Вдруг  сзади  меня кто-то обхватил и начал душить.  На  мне  было много всего навьючено, один вещмешок со шпротами  чего стоил,  я  не мог  нормально сопротивляться. «Где же  Рябов?» –  задыхаясь в объятиях, с ужасом подумал  я.  А чья-то  рука, уже доставала из кобуры мой парабеллум. Но вот, нападавший человек отпустил меня,  и  свалился на пол.
Рябов громко выругался, осветил помещение зажигалкой и, в его руке блеснул финский нож, который он тут же вытер об одежду лежавшего мужчины.
- Я не мог стрелять в темноте, пришлось ножом, - проговорил он  спокойным голосом, и  затем,  увидев выключатель,  зажёг  электричество.
Человек в клетчатой рубашке лежал неподвижно на полу, а под ним  быстро растекалась лужа крови. Рябов проверил  все  комнаты и сказал:
- Ну вот, теперь нормально поужинаем, как культурные люди, за столом.
Первое, что мне бросилось в глаза – это чистота и уют в комнате. Обитатели этого дома, наверное, хорошо жили до войны. Мебель здесь была хоть и обычная, но новая, а в просторном буфете, за стеклом, стояло много красивой посуды. Над столом, за который мы сели, висел  жёлтый, симпатичный, абажур.  Я не отреагировал на случившуюся  трагедию;  к  частым убийствам и смертям стал привыкать, достал из вещмешка трофейную еду, открыл  норвежским ножом  шпроты и стал есть. Рябов тоже открыл консервы своим ножом, которым только что убил человека. Финку он  даже  вытер  плохо. Я  хотел ему об этом напомнить, но промолчал, только подумал, что люди ко всему привыкают.
Ещё не успели мы закончить трапезу, как на улице кто-то крикнул по-немецки: «Ганс, ты дома? Выходи,  дело есть!»  Мы  переглянулись  и  взялись  за  оружие.  В дом, топая сапогами, вошли комбат Борисов, два солдата и немец в кожаной курточке и фетровой шляпе. Немец  оторопел, увидев в прихожей, лежавшего в луже крови, хозяина этого дома.
- За что вы моего соседа убили? – воскликнул  он, и его лицо искривилось  от  ужаса.
- Ганс был хорошим, мирным человеком, он и комара не обидит, - причитал немец. Дальше он бормотал какие-то фразы, которые я не понял.
По-немецки  я  объяснил  ему  всё, что произошло.
- Не надо, старшина, оправдываться, – остановил меня комбат.- Они первые войну начали, а на войне всякое случается…
Я перевёл   слова  Борисова.  Фриц, так звали этого гражданского, стоял, понурив голову. Он не слышал меня, его мысли были заняты другим. Затем он снова  начал говорить плаксивым голосом:
-  У  Ганса жена и трое детей, два дня назад он отправил их в эвакуацию, а сам остался здесь по приказу коменданта. Ведь он машинист. Где вы теперь найдёте машиниста…      
- А ты кем здесь работаешь? – спросил  я  Фрица.
- Я простой кочегар, бросаю уголь в топку паровоза. Я никогда паровозы не водил, - объяснил  немец.
Всё это я перевёл комбату и высказал своё мнение, что Фриц должен знать, как  управлять паровозом, просто теоретически.
- Тогда объясни ему, - сказал комбат, - если он не повезёт нас, в поезде, за машиниста, то будет расстрелян.
Услышав угрозу из моих уст, Фриц угрюмо задумался и, в конце концов, согласился.
На станции стоял эшелон из десятка вагонов, среди которых была цистерна со спиртом. Многие вагоны оказались пустыми, и мы стали туда загружать пьяных солдат.  Тех, кого не удалось привести в чувство, затаскивали на руках ходячие солдаты. Иногда заносили на носилках, словно раненых. Чтобы  контролировать машиниста, мы с комбатом сели в паровоз, я в качестве  переводчика. В  топке паровоза  разожгли  с  помощью дров уголь, после чего появился пар. В  движение  стальную машину привели не сразу, потребовалось время, чтобы Фриц разобрался в рычагах, и  чтобы  пар набрал  силу. Наконец, поехали на восток, постепенно набирая скорость.
- Мы, даже можем на этом паровозе уехать домой, в  Россию, – пошутил я.
- Не получится, – возразил  Борисов. – В  СССР  железнодорожная колея шире на десять сантиметров, чем в Европе.
Мои  нервы  к концу событий  требовали разрядки, и  я  решил  глотнуть спирту. Комбат был тоже не против, составить мне компанию. Но  вдруг, вспомнив что-то, он меня спросил:
- Ты,  в  котором  часу  набирал спирт?
- Наверное, около  восемнадцати часов, потому что быстро темнело, – ответил  я.
- Дело в  том, что перед этим в цистерне утонул наш боец, – рассказал мне о несчастном случае Борисов. – Этот боец хотел ведром через люк зачерпнуть спирт  и  сунул туда голову. От  спиртового газа он потерял сознание и свалился  прямо в люк. Так что я  спирт пить не буду, брезгую.
Узнав об этом, я вылил спирт из окна паровоза. Эшелон двигался медленно, со  скоростью чуть быстрее пешехода. На освещённой фарами дороге, через рельсы пробежал заяц. Я  подумал, что где-то здесь меня чуть не убил вражеский снайпер  и  рассказал комбату о моём поединке  с  ним.
- Тебе здорово повезло, –  удивился Борисов. – Жаль, что нечего выпить по такому случаю. - Ты сегодня дважды мог погибнуть, – напомнил он мне.   
Минут через двадцать, тридцать поезд подъехал к станции, где располагался штаб полка. Машиниста  мы  поблагодарили  и  отпустили  домой, но идти назад ночью он побоялся, остался ждать до утра. Пьяные солдаты крепко спали в вагонах, их тоже оставили там досыпать.
Приладышев вместе с Котовым и другими штабными офицерами, ждали меня, сидя за столом, уставленным пустыми бутылками из-под трофейного пива и пустыми тарелками после закуски. Их глаза были уже сонные, но, увидев меня, они оживились и засыпали вопросами. Я рассказал всё по порядку: и о поединке со снайпером, и  про пьяный батальон, и про то, как меня хотел задушить Ганс. Пришедший со мной комбат Борисов только поддакивал, и немного дополнял мой рассказ. Приладышев, объявил ему выговор за пьянство  и  за то, что не выходили на связь по рации.
- У  нас на рации аккумулятор разрядился, – оправдывался  комбат. -  А выпить я разрешил по случаю праздника «седьмое ноября». Спирт крепкий, и  некоторые  солдаты  не  рассчитали своих сил.
- Седьмое ноября только будет завтра, – поправил его Приладышев. - Запутался ты Петрович в числах.
Начальник штаба Соколов, между тем, разглядывал мою трофейную снайперскую винтовку и норвежский нож.
- Молодец, старшина, - удивлённо качая седой головой,  говорил он.
- Недавно воюет, а весь обвешался трофейным оружием. Таким  ножом  даже  бывалые  бойцы не могут похвастаться.
Приладышев закончил отчитывать комбата, и его строгое лицо смягчилось, когда он посмотрел на мои трофеи. Я, вдобавок, ещё разгрузил свой вещмешок со шпротами, печеньем и сигаретами. Всё это добро выложил на стол.
- Да-а-а, не ожидал  я, что ты, Коля, быстро освоишься. И с виду ты, теперь, не пацан, каким выглядел первое время. Буду  представлять  тебя  к  награде.
Произнёс эту фразу Приладышев с подчёркнутым удовлетворением от моей работы. Разговаривая, все присутствующие закурили трофейные сигареты, которые я принёс. Выпуская из ноздрей дым, Соколов говорил:
- Каждый раз, когда я курю немецкие сигареты, то убеждаюсь, что наши папиросы лучше. У немцев табак гниловат. Чувствуете, гнилью отдаёт?
- Всё равно надо трофейные сигареты использовать, – возразил Котов. – Не выбрасывать же добро. (В немецкой армии были только сигареты, а в советской - только папиросы и табак для самокруток)
Затем Приладышев посмотрел на мой парабеллум и спросил:
- Патроны у тебя к нему есть?
- Да, я взял у немца патронташ, там патронов на три обоймы.
- Мне нравиться парабеллум, – продолжал Приладышев. – У него отдача меньше, чем у нашего «ТТ». И  прицельность лучше. Стрелять из него можно, как из автомата, очередями. Хотя это не выгодно, патронов всего восемь в обойме. Я стреляю одиночными выстрелами. Ну ладно, пора ложиться спать, – сказал он зевая. – Ты, Николай, можешь здесь переночевать…
Я лёг в другой комнате, на кровать без матраса, подстелив свою шинель. Уснул не сразу. В голове прокручивались все события сегодняшнего дня. Вспомнил родных и свой дом: «Как бы хотел я сейчас хоть на миг оказаться дома, посмотреть, что там делается. Дал бы Саше с Вовой пострелять из оружия, вот бы обрадовались… Мне в их возрасте, тоже хотелось пострелять и повоевать. Но теперь  мне  почему-то воевать не хочется,  а  надо… Мой долг Родину защищать…»
Вспомнил, что командир полка обещал представить меня к награде: «Возможно, орден дадут…»  С такими мыслями я незаметно заснул.
   Глава 18 - Меня приняли в партию

  Продолжение следует.... Начало здесь http://proza.ru/2024/07/11/835