Нойда ч. 2

                Нойда ч.2

  Закончив ритуал, нойда поднялся с колен,  вытянулся, словно готовый лопнуть нерв, перешагнул через догорающую бересту и вошёл в хижину. Запах старости, болезни и смерти обдал его. На мгновение он остановился у входа, пытаясь разглядеть в темноте труп, затем медленно пошёл вдоль стены, шаря дрожащей рукой в вязкой темноте угрюмой лачуги. Ужас охватывал нойду при мысли о том, на что может он натолкнуться в этом смердящем пространстве. Добыть огонь и осветить обитель Тхангу он не мог, ибо дух, витающий рядом с телом, может взбеситься.
   То, что должно произойти, происходит. Носок мехового сапога Лайми ткнулся в обмякшее тело. Гром ударов сердца грозил разбудить самого Хайсы, спящего на дне Оймена под слоем льда. Пот градом стекал по рубцам и морщинам старческого лица, словно хижина хранила тепло сотни костров. Только это был холодный пот.
   Лайми нащупал ноги мертвеца, ухватился за них и выволок тело на снег тундры. Ветер почуял недоброе и подул с какой-то остервенелой силой. Звёзды пропали. Тучи закрыли снежное небо от ещё более снежного лика земли. Подтащив тело Тхангу к нартам, Лайми обхватил его руками и, развернувшись на месте, бросил труп на санки. Если бы кто-нибудь мог посмотреть эту погрузку со стороны, он непременно решил бы, что возле собачьей упряжке схватились в нелепой схватке два пьяных борца.
   Долго, шумно, глотая морозный воздух, он приходил в себя от напряжения постаревших мускулов и до конца не окрепшей мистической воли могучего нойды. Отдышавшись, он ткнул, полузасыпанных снегом собак, шестом. Те поднимались, фыркали, отряхивались и вовсе не торопились продолжать свой извечный жизненный путь. Только после второго окрика они натянули постромки своими телами и потащили нарты в непроглядную ночь.
   Отрешённо глядел Лайми в пронизанную странной законченной безысходностью даль.. Мысли его охватывали несвершившееся будущее цепкими образами минувшего. Будучи побеждённым мистической силой Тхангу, всю жизнь скитающихся в ожидании этого часа, даже теперь, когда соперник его умер, Лайми испытывал страх. Страх мешал обернуться и глянуть на лицо покойника, словно что-то неимоверно страшное предстанет пред его взглядом. Назойливые мысли о взбесившихся мертвецах, которых не принимает мир покоя, но и не желает оставлять у себя мир суеты, не давали сосредоточиться и рассуждать здраво.
   Не делая никаких уступок грядущему, тянулось время пути. Вьюга постепенно стихала. Мороз крепчал. Одинокая луна освещала белую равнину тундры. На черной шкуре неба вновь появились мерцающие огни далёких миров. Откуда-то издалека донеслось завывание волков. Нойда отметил это, как дурной знак. Отчаявшись вытеснить здравыми размышлениями думы о возможности ужасного, он запел. Хрипло и заунывно звучал его голос среди снежной пустыни.
   Это помогло. Лайми обернулся и глянул на мёртвого нойду, лежащего вдоль нарт, позади него, ногами в сторону движения. Сопя и покряхтывая, потянулся он к лицу покойника, желая закрыть глаза. Нарты качнуло, и Лайми почудилось, будто ещё шире распахнулись глаза тёмного нойды, и ярость блеснула в его остеклевшем взоре. Нервы живого не выдержали – он отпрянул и отвернулся. Когда же, немного погодя, Лайми всё-таки превозмог боязнь и дотянулся до глаз Тхангу, было поздно. Холод тундры сделал своё дело, веки замёрзли и не закрывались.
   Долго, ужасно долго, под скрип полозьев и дыхание собак звучала песня одинокого белого нойды. Наконец упряжка достигла заросшего ельником подножья Вечных Гор. Скорбно и молчаливо возвышались вдалеке тени их вершин. По кому эта скорбь и для чего это нахлынувшее торжество молчания, ведал лишь укрывшийся ветер, да звёзды в своей вышине кое-что понимали, но они молчали до срока.
   Собаки выдохлись и еле плелись. Второпях, при погрузке тела на нарты, Лайми забыл накормить лохматых друзей, их бег замедлялся, собаки стали чаще оступаться из-за проломленной неосторожной лапой корки спрессованного вьюгами снежного наста. Мороз не щадил ни собак, ни человека. Меховые рукавицы и сапоги не спасали старые руки и ноги, но нойда не  замечал этого. Странные видения преследовали его.
   Лёд озера Оймен трескается и разлетается в стороны. Седовласый гигант Хайсы поднимается с илистого дна предвестником весны, сотни птиц кружат над его головой, в ожидании приказа вить гнёзда.
   Тысячи карликов карабкаются по скалам, но, не достигнув вершин, срываются и падают…
    Нарты цепляются за ветвь поваленного дерева и переворачиваются. Видения пропадают, стылый мир возвращается. Молчаливые ели сверкают ледяным хрусталём инея в свете ночного светила. Подобно могучим великанам толпятся они, тянут зелёные в серебре руки, только живому ли собираются помочь они, или мертвец воззвал к ним, чтобы загубить давнего своего соперника.
   Лайми выбрался из-под нарт, дополз до откатившегося в сторону трупа Тхангу, собрался с силами и перевернул его лицом к небу. Сухой снег слетел с замёрзшего лица и, вновь страхом повеяло от невидящего взгляда неподвижных глаз. Живой обнял мёртвого, коченеющие руки обхватили замёрзшее тело. В глубине леса прокричала ночная птица, ей ответило отдалённое завывание волчьего голода. Лайми крепче стиснул мертвеца и, утопая по пояс в снегу, поволок к ближайшей ели.
   Выкопав, прямо руками, нечто отдалённо напоминающее могилу, Лайми прочёл погребальное заклинание и столкнул мертвеца в снежную яму. Снег осыпался, стоящий на краю полетел в неё вместе с трупом.
   Кряхтя и кашляя, Лайми барахтался, пытаясь выбраться. Ужас, от мысли замёрзнуть рядом  с Тхангу, подстегнул волю, и ему удалось, после множества безуспешных попыток, вылезти, наконец, из снежной могилы.
   Невезение преследует до конца. Лайми глянул в яму, и вновь зловеще блеснули на него мёртвые глаза мёртвого мага, полузасыпанный труп лежал на спине. Отчаяние, готовое вылиться в  истерику, охватило Лайми, ибо он знал, что нельзя хоронить тёмного нойду лицом кверху, его надлежит класть лицом вниз, чтобы не смог он найти пути наверх и сделаться нежитью, мертвецом-кровопийцей. Сил для нового следования в могилу и переворачивания тела у белого нойды не оставалось, он вздохнул обречённо, завалил ногами яму и побрёл по собачьим следам. Испуганные собаки утащили перевёрнутые нарты, но далеко от человека-хозяина они уйти не могли. Лайми шагал по пролитому небом лунному свету, его воля была сдавлена до предела. Он больше не чувствовал своих ног. Огромного труда стоило ему достать огниво из кожаного мешочка на поясе. Замёрзшие обессилевшие руки дрогнули, и кремни полетели в снег.
   Ноги подогнулись и нойда свалился. Безразличие и усталость навалились на Лайми. Лицо его расслабилось, и глаза блаженно закрылись. Ему захотелось уснуть и проснуться в долине покоя. Теперь он возненавидел свою судьбу, судьбу мага, ведущую путём истины, не позволяющую ему обрести покой даже в смерти.
   Тихий звук достиг слуха нойды. Странно раскатился он по сузившемуся миру, словно весенний гром. В царстве молчаливого инея кто-то шёл, хруст снега под ногами бредущего существа, звучал страшнее криков сотен демонов из преисподней. Лайми открыл глаза, в его сторону ковыляла странная тень. Тень эта была ещё сравнительно далеко, кустарник, ели, и ночь всячески старались скрыть её очертания, но нойда уже понял, кто мог идти к нему в этот час, в этой глуши. Он поднялся  и бросился прочь. Помороженные ноги с трудом слушались своего хозяина, тем более, что снег доходил ему почти до пояса. Лайми часто падал в него лицом, стряхивая рукавицей, и шёл, или точнее полз дальше в чащу угрюмого леса. Дыхание его было тяжёлым, свистящим, перемешанным обрывками истеричных оберегающих заклинаний. Он терял свои силы, и Сила готова была бросить его.
   Тяжёлые шаги за спиной звучали ближе.
   Страх, дошедший до своего пика, переходит в бесстрашие. Поняв бессмысленность бегства, Лайми остановился и решительно глянул через плечо на своего преследователя. Тот сделал ещё пару уродливых нечеловеческих шага, и так же остановился.
   Не отрывая глаз от мертвеца-призрака, Лайми развернулся и сделал шаг навстречу. Неподвижное лицо Тхангу, с приоткрытым ртом и вытаращенными глазами, поколебалось и стало каким-то размытым.
   Нойда чувствовал Силу и использовал её всю без остатка. Он  чувствовал, как великан Термес беззвучно сбежал с ближайшей сопки и стал поодаль, наблюдая за схваткой, поддерживая его импульсами Силы.
   Сотни карликов толпились у его ног, вереща и напевая. Мотив их мелодии отвлёк внимание Лайми. Нить Силы, протянутая между ним и готовым уже испариться в  морозном воздухе призраком, ослабла. Трусливый визг псов разрушил  призрачный мир.
   Тишина, сотканная из мрака, опустилась серой холодной шалью на царство инея. Тхангу пропал. Пропал и великан Тирмес со своей свитой. Но трудно обмануть старого нойду. Он знал, что пройдёт совсем немного времени и всё это вернётся.
   Снова, шатаясь и падая, брёл он по лесу в сторону долгожданного шума жизни.
   Собаки сбились в кучу, подрагивали вздыбившимися загривками, рычали, с проскальзывающим скулежом, в сторону волков, те расположились в нескольких шагах от собак. Понемногу они переступали лапами, приближаясь к своим намеченным жертвам. Крупный Волк, с сильно вытянутой мордой и разорванным левым ухом, очевидно вожак, выступил вперёд. Почти возле самых носов, запутавшихся в постромках собак, он остановился, поднял голову и, глядя на мириады далёких светил неба, завыл. Вой, выходя из глотки зверя, казалось, разлетался по всей вселенной, заполняя всё сущее волчьей голодной скорбью. Каждая звезда, каждое дерево, каждая снежинка пропитались тоскливым звуком.
   Замерзающий человек опустился в снег.
   Звёзды скатывались с чёрного неба и рассыпались по белой шкуре земли. Как и Тхангу, в свой критический час, увидел белый нойда Скалу Серых Духов и тропу, уходящую в её холодный камень. Множество теней уходили по этой тропе в Скалу, некоторые из них оборачивались к Лайми, но не одна не позвала его с собой.

Продолжение следует…