Тренога

После окончания института мы с женой  жили в комнатке большой коммунальной квартиры, доставшейся нам от покойных родителей по наследству. Население квартиры было весьма разношёрстным. Две пролетарские семьи: одна из деревни, другая – сугубо городская, три съёмщика из артистической среды (пенсионеры - муж с женой из балетного мира, также пенсионерка – опереточная травести) и администраторша из периодически  модного театра, мы – молодые инженеры и бывший хозяин квартиры, в разное время уплотнённый всеми нами.
Особого содружества между семьями не было: порой жили дружелюбно, порой вспыхивали сиюминутно-короткие и мало мотивированные ссоры, но общность коммунального быта, объединяемая понятием «наша квартира», делала сосуществование вполне сносным.
Посреди квартиры была «зала» - небольшое пространство без дневного света, куда выходили двери четырёх поселенцев, и где, если возникала необходимость пригласить гостей, можно было накрыть стол, поговорить «за жизнь» или часок-другой позаниматься неотложной работой, уединившись от семейной докуки. При этом сюжеты чужих разговоров невольно откладывались в закоулках памяти, то ли засоряя её активные кладовые, то ли обогащая её закрома чужим человеческим опытом.
Однажды я и услышал там любопытную историю, показавшуюся мне интересной не только для балетоманов,  и как-бы продолжающую ранее затронутую мной тему индивидуальной креативности, делающей «выхлоп», как теперь модно говорить, творческих усилий подлинной удачей. Вот её суть.
Три столицы балета признавали тогда знатоки в стране: Москву, Ленинград и Новосибирск. На всех уровнях общества шли горячие споры – кто «самее», сражались пристрастия, раздавались награды, льстили в глаза и гнобили за глаза то один, то другой театры, а порой и весь триумвират, заодно с балетом всей страны. Но существовал и «Гамбургский счёт», и не один, в разных ипостасях, в том числе  - и в упоминаемом мной зальчике рядовой коммунальной квартиры.
В тот вечер, после вечернего спектакля, за стаканом крепкого чая встретились четверо заядлых спорщиков: известный московский либреттист (поэтому далее будем именовать его «М»), режиссёр-постановщик из Новосибирска – соответственно «Н», ленинградский театральный художник «Л» и всеядно-злобный театральный рецензент «К». «Сошлися и заспорили…», но не о том, чей город первый или лучший в области балета, а о том, как добиться, чтобы каждый спектакль стал претендентом на высшие творческие номинации. Далеко за полночь сошлись на том, что каждый из спорщиков придумает и осуществит какой-нибудь кунштюк, который сделает его работу общепризнанной (хотя бы в масштабе четырёх спорщиков), выдающейся. В качестве «рыбы» выбрали одноактный балет «Серафимида», который последний раз ставился на сцене чуть ли не во времена какого-то Людовика. Сроку на осуществление затеи положили себе – год.
Невольно подслушанный разговор был любопытен, но вскоре забылся. Но увидев, примерно через полгода, в дверях нашей квартиры «Н» с чемоданом, я вспомнил эту интересную тему и не отстал от «М» до тех пор, пока не вынудил его пообещать держать меня в курсе.
Как ни удивительно, но примерно через год всё срослось и состоялось. Множество самостийных инсайдеров ежедневно наводняли столицу свежими выдумками, по многочисленным компашкам заключались пари на совершенно недостоверные суммы, короче, интеллектуальная бомба была готова к взрыву, Сидя в уютном уголке «залы», я с нарастающим интересом следил за развитием интриги.
Фишкой постановки «М» было то, что он перенёс действо в наше время, и в нём, как ни странно, классические па вызывали адекватные чувства и реакции, хотя женоподобные юноши в расклёшенных брюках вместо классических трико гляделись порой комично. Результат был признан успешным и новаторским.
Почти так же поступил и «Л», только, оставив прежнюю эпоху, большую часть музыкального сопровождения он аранжировал заново, в современных ритмах и инструментах. Получилось непривычно, но - здорово.
Критик «К» добровольно отказался от творческого состязания, вызвавшись быть нейтральной стороной в качестве председателя аналитического жюри.
А вот «Н» всех удивил: его постановка была выдержана строго в классической интерпретации и ничего необычного ни в режиссуре, ни в исполнении подмечено не было, хотя новатор и уверял, что «фишка» есть: ищите, мол! Постановку пересмотрели трижды, после чего сибиряку ультимативно предложили раскрыть свой секрет, что ему и пришлось выполнить.
Начал он издалека. С Японии. Там, оказывается, есть так нназываемый «Сад камней».
Для читателя напомню, что во времена, о которых я пишу, это действительно было малоизвестное знание – первые «сады камней» (и то – самопальные) появились в Москве лишь спустя лет тридцать. Особенность такого сада являлось то, что камней в саду всегда было на один больше, чем вы видели из любой точки наблюдения.
Так вот, «Н» поставил парные балетные партии так, что с любого ракурса из зрительного зала у танцоров было видно лишь три ноги! Прикольно! Пересмотрели балет в четвёртый, пятый и, не знаю в какой очередной раз. Всё - правда. И балет, при этом знании, смотрится совсем по другому, особенно в свете балетной интриги первоисточника, где Серафимида – одноногий инвалид детства.
Лучшую постановку жюри не установило.
У «М»  не был отработан мотив возможного назначения пенсии по инвалидности главной героине, что не соответствовало предлагаемым временным реалиям.
У «Л» музыкальные речитативы расходились по темпу с плие и антраша актрис, разрывая драматический сюжет в клочья, как наряд героини в мизансценах, где она нищенствовала.
А главный недостаток режиссуры «Н» заключался в увеличении стоимости постановки – к каждому спектаклю надо было заново печатать программки с разъяснениями – на что надо обязательно обратить внимание. А толку то, если они конкурентных постановок не видели? Единственная награда «Н» с той поры - он получил прозвище «Третья нога», быстро трансформировавшееся в «Тренога». Прикольно!

                10.03.2024