Рита Кубанская Места указывает проводник Дорогим м

   
    Рита Кубанская



Места указывает проводник

Дорогим мне родителям,
Светлане Афанасьевне и Анатолию
Ивановичу Остапенко, посвящаю

– Дочка, съездила бы ты к Лиле, хотя бы немного отдохнула, – накануне Алениного отпуска сказала мама.
– Ну о чем вы, мама? Вы и так с Филькой измучились. Вот только если Филиппа с собой взять…
– Что за глупости, увозить летом ребенка с юга на север, что он там потерял?
– Мам, мы же планировали на мои отпускные ремонт маленький сделать.
– Да подождем, больше ждали. И не грязно у нас еще вовсе.
Вот она, загадочная душа русской женщины: Фильке уже четвертый год пошел, и маме, действительно, с ним трудно из-за его вечно изобретающего и претворяющего свои изобретения в жизнь характера. То он, воспользовавшись тем, что бабушка присела посмотреть любимый сериал, перебил все яйца, вытащив их одно за другим из холодильника (и как только умудрился это сделать при его-то росте): у него, оказывается, все никак не получалась лодочка. А потом, соединив две половинки скорлупок жвачкой, пустил их в большое плавание в ванную и чисто случайно не затопил соседей. Спасибо, что серия в бабушкином кино была короче других. «Дитя дизайнеров», – горевала и радовалась одновременно бабушка. А однажды, узнав о предстоящей ему прививке, изрисовал свою мордочку фломастерами так, как видел у клоунов по телевизору. Прививку, естественно, пришлось перенести на другой день. Вечерами мама обычно говорила Алене, как она устает с ее сыном. «Мама, давай я найму няню». – «Еще чего», – возмущалась бабушка. Обоюдным согласием решили ждать Филькиного трехлетия и отдать его в сад. Но стоило Алене начать собирать документы для оформления сына в этот самый садик, как бабушка, действительно уставшая за эти два года с Филиппом, выразила такой ультимативный протест, что Алена просто растерялась. Мальчик все-таки пошел в садик: ему надо было общение со сверстниками. Бабушка, мама и приходящий по выходным папа уже не устраивали малыша.
Приходящим папой Илья стал более двух лет назад. А до этого было долгое ухаживание за ней, Аленой. Были и цветы, и приглашения в театр и кино, да много чего было… Илья не мог не нравиться: он пришел в институт после армии и годичного поиска себя – у талантливых людей это бывает, – был постарше других, да и мальчишек у них на потоке было мало. И красивый, умный, коммуникабельный, он привлекал внимание девчонок. Сам же выбрал ее, Алену. Ей внимание Ильи было приятно. Но Алена боялась ошибиться, боялась сделать неверный шаг, боялась полюбить. Любовь погубила ее мать. Когда отец бросил их – молодую маму и ее, трехлетнюю, можно сказать, жизнь пошла для них в двух измерениях. Мама веселела, когда выпивала, а Алена, подрастая, боялась этой неестественной маминой веселости. Потом начались запои. Это было страшно. И ничего уже не помогало. Алене делалось легче, когда она брала в руки карандаш и бумагу – с детства любила рисовать. А с четвертого класса и до самого поступления в институт она жила у одинокой старшей маминой сестры: маму к тому времени лишили родительских прав.
На последнем, пятом, курсе однажды, когда они с Ильей наклеивали сделанные ими эскизы на планшеты, – у них хорошо получалось работать вдвоем, да это и обеспечивало безбедное студенческое существование – Илья взял ее в кольцо своих рук и сказал: «Все, не могу больше. Да или нет?» И так Алене понравилось быть плененной им, что она, глядя в его удивительные раскосые глаза, сказала: «Да».
А потом он привел ее в свой дом. Их встретила миловидная женщина с серыми глазами и нежно вьющимися волосами.
– Мама, познакомься. Это Алена.
– А меня зовут Зоя Филипповна. Рада видеть тебя, дочка, в нашем доме. Проходи, будем ужинать.
В тот момент Алена поняла, что она дома, что ей будет хорошо здесь. Она была любима и любила сама. А Зою Филипповну сразу после их недельного отдыха в станице Голубицкой на мелком и теплом Азовском море, куда они поехали после того, как расписались и получили дипломы, она стала называть мамой. Это произошло так естественно, без всякого напряжения, и заблестели в ответ на это глаза Ильи и теперь уже и ее мамы. Той, другой, с которой были связаны самые горькие воспоминания, уже давно не было: она ушла из дома и пропала, а ее поиски ни к чему не привели. Даже могила, как у всех людей, у нее отсутствовала.
Место будущей работы определила последняя практика – организация пригласила их к себе по окончании института. Но Алене, по существу, и не пришлось работать. После отдыха на море она почувствовала биение новой жизни. Ребенок давал о себе знать с первых минут своего появления сильнейшим токсикозом, все время существовала угроза выкидыша. Длительное пребывание на больничном ситуацию не меняло: Алена выходила такая бледная и еще более похудевшая, что все в отделе только сочувственно качали головами.
А потом, несколько раньше положенного срока, родился Филька. Он и при рождении умудрился показать свой неуемный нрав. Почему Филипп? Мама с такой любовью рассказывала о своем отце – известном архитекторе Филиппе Макарове: многие сооружения в городе были творение его рук, дом, в котором они сейчас жили, тоже спроектировал он. Это был удивительный человек – талантливый архитектор, нежный муж и удивительный отец. Всего этого так не хватало Алене. Когда УЗИ показало, что у них будет мальчик, Алена сказала Илье: «Пусть будет Филиппом». – «Пусть», – согласился он.
– Филипп Макаров. Спасибо, дети, я о таком подарке и не мечтала даже.
Это был действительно «подарок». Днем он лежал молча, а ночью начинался ор. Он терпеть не мог подгузники. И просыпался по нескольку раз за ночь. Как-то с вчера Алена приготовила лист: к утру на нем стояло тринадцать палочек – ровно столько раз мальчик дал о себе знать. Алена, как сомнамбула, чисто автоматически брала плачущего сына на руки, давала ему грудь, укладывала, боясь уронить, между собой и Ильей.
Он, конечно же, был рад сыну. Но казалось, Илья ревнует его к Алене.
– Ты Фильку любишь так же, как и меня?
– О чем ты? – не поняла вопроса Алена. – Илья, я люблю вас по-разному, но очень сильно обоих: ты – мой любимый муж, а он – мой, нет, наш любимый сын.
– То-то я вижу, что из-за нашего сыночка ты иногда совсем забываешь обо мне.
– Мама, ну неужели такое возможно – ревновать к собственному сыну?
– Возможно, доченька. Мужчины по природе своей эгоистичны. Илья так долго добивался твоего расположения, и буквально с первых же дней у него появился соперник в лице собственного сына. Ты уж потерпи, будь мудрее его. Вот подрастет Филька – он сам не отойдет от него ни на шаг.
Мама же действительно радовалась внуку и любила его трепетно и нежно.
– Сын, ты бы встал с пола, – говорила она Илье, который, придя с работы и плотно поев за весь день, в блаженстве разлегся на пушистом ковре в большой комнате перед телевизором. – Видишь, Филипп вот-вот упадет, натыкаясь на тебя (Филька делал свои первые робкие шаги в девять месяцев).
– Ну, мам, ты даешь, я думал, ты беспокоишься обо мне, боишься, что я простыну на полу, а ты все о внуке печешься…
– Сын, он же маленький, и ему сейчас очень трудно, – укоризненно заметила мама. – Он и от помощи чьей-либо отказывается, самостоятельный такой. Нам всем ему надо помогать незаметно.
Но папе Илье особо помогать не пришлось: когда Фильке исполнился год, он ушел из дома.
– Мама, Алена, мне надо с вами поговорить, идите сюда.
Они пришли, одна – из ванной, другая – из кухни, с одним вопросом:
– Что произошло?
– Случилось, что мне ближе и дороже стала другая женщина, – сказал он, опустив так любимые Аленой раскосые глаза в пол.
«Вот он, сегодняшний сон, он сбылся», – первая мысль появилась в Алениной голове после долгого оцепенения. Грязь. Она преследовала Алену все детство: стоило ей во сне увидеть грязь, и наваливались на ее хрупкие беззащитные плечи неприятности. И никто от них не мог ее защитить. Даже мама. Ведь все плохое случалось в их жизни из-за нее. Этот сон преследовал Алену еще долгое время, и только после замужества она стала спать без страшных сновидений. И вот опять этот кошмарный вещий сон.
Алена не помнит, как оказалась в комнате у спящего сына. Она сидела и смотрела на него, а мысли одна за другой, подчас не соблюдая очередности, метались, подобно молнии, в ее голове. «Все повторяется, все повторяется. Меня бросили с сыном, как когда-то отец бросил маму и меня. Как такое случилось со мной? Ведь Илья меня очень любил. Почему я ничего не заметила? Неужели я повторю судьбу своей матери? Нет, никогда. Этому не быть!»
Филька, далекий от семейных, судьбоносных и для него тоже, событий, спал. Он то и дело норовил взять палец в рот, но пальчик оказывался горьким – так Алена с бабушкой отучивали его от вредной привычки, намазывая его пальчики соком растущего на кухонном окне алоэ. Любимый палец был невкусным, Филька недовольно морщился, но не просыпался. И Алена, глядя в лицо родного человечка, мысленно дала себе слово быть сильной.
«Доченька, – тихо позвала ее мама. Ильи в доме уже не было. «Прости меня за сына», – и заплакала. А вместе с ней заплакала и Алена. Так и сидели они рядом, две брошенные и преданные родным человеком женщины. И никого в целом мире в тот миг не было более несчастного, чем они…
Первый раз Филькин рев был во благо семьи. Встрепенулись, засуетились заплаканные женщины, надо было кормить ребенка.
Алена вышла на работу, а мама занималась внуком. Встречаться каждый день с Ильей на работе ей было трудно, и она перешла на другую, поближе к дому. Официально развод не был оформлен: Алене было не до него, а Илья не настаивал. Так и жили они эти годы. У Алены была интересная работа – мама было права, настояв, чтобы Алена вышла, обосновав это тем, что ей будет легче. Ей было и легко, и трудно одновременно. Сын, взрослея, немного пересмотрел свое отношение к ночи, но все равно требовал к себе повышенного внимания. И Алена просыпалась лишь тогда, когда по утрам быстрым шагом, скорее, наверное, напоминающим медленный бег, добиралась в течение десяти минут на работу. А там забывала обо всем, так она захватывала ее.
Илья приходил по выходным, приносил деньги, играл с сыном. Мама к его приходу как бы невзначай готовила что-нибудь любимое Ильей. Алена делала вид, что не замечает этого, понимала: сын ведь. С Ильей же старалась не встречаться, уходила из дома. В последний год, когда Филька подрос, стал лопотать сначала на своем, а потом уже и на всем понятном языке, Илья стал приходить почаще и задерживаться подольше, играя с сыном. У женщины, к которой он ушел, была десятилетняя дочь, а рожать общего ребенка она не собиралась, судя по всему, делала карьеру. Да и Илье не нужен был второй ребенок, он и Фильку-то принял не сразу.
В один из дней, когда Алена возвращалась домой, на лестнице ей встретился Илья.
– Привет, Алена.
– Здравствуй, Илья, – впервые взглянула на него она.
Он по-прежнему не смотрел ей в глаза. И Алене стало жаль не себя, маму и сына, а оставившего их всех Илью. Удивительно, но и говорить-то им было не о чем. В то страшное для Алены время, когда только ушел Илья, Алена заговорила с мамой о том, что подыщет себе квартиру. «Еще чего, – возмутилась она, – эта квартира принадлежит мне, моему сыну и внуку, а ты – его мать, значит, и тебе. Жаль только, что моему сыну она не пригодилась».
А теперь Алена ехала в Санкт-Петербург, где жила Лиля, ее подруга, с которой они прожили в одной комнате все пять студенческих лет. В город на Неве они ездили на практику и мечтали приехать сюда после окончания вуза. Лиля уже более четырех лет живет в этом неповторимом городе. У Алены же случился роман с Ильей, а потом родился сын. Лиля ежегодно приезжала к ним, заваливая своего крестного сыночка подарками. «Вторая мама» – так звал ее Филька.
– Что тебе привезти, сынок? – спросила Алена.
– Слона, – не задумываясь, ответил сын.
– Мягкого и пушистого?
– Нет, большого и настоящего.
– Зачем он тебе?
– Он будет меня поднимать своим большим носом на наш шестой этаж, тяжело ведь подниматься ребенку, лифт-то все время болеет, старенький, его еще мой дедушка-пра строил.
– Это тебе-то тяжело подниматься? – пристыдила сына Алена.
– И бабушке тоже, – нашелся Филька.
– Ленивец, – укоризненно заметила мама.
– Фантазер, – отреагировала бабушка.
– Ну ладно, – будто поняв абсурдность своего пожелания, Филька продолжил, – тогда сама уж скорее приезжай. Я и бабуля будем скучать.
И столько непритворной грусти было в словах сына, что Алена, поцеловав его в раскосые шоколадные глазки, сказала:
– Ну куда мне без вас, скоро вернусь. – И уехала.
Поезд был проходящим, вез отдыхающих с Черного моря. Места указывал проводник. Войдя ночью в спящее купе, Алена постелила себе постель на верхней полке. Мерное постукивание колес поезда быстро убаюкало ее. Она спала много и долго. Это был странный сон, она слышала голоса рядом, как открывается и закрывается дверь в купе, но все спала и спала, и, казалось, никакая сила не может ее поднять. Это было такое упоение сном, у нее даже в детстве не было такого сладкого сна. Ей виделся Филька, мама, где-то очень-очень далеко Илья.
– Послушайте, – кто-то тронул ее за руку, – нельзя так много спать. Вы спите уже больше двенадцати часов. Вам не плохо?
– Нет, мне очень хорошо, – приподымаясь, сказала Алена.
Внимательно всматриваясь в ее лицо, рядом стоял обеспокоенный ее долгим сном мужчина.
– Спасибо, мне, наверное, действительно пора вставать, а то все интересное просплю.
Алена полезла под подушку – туда она с вечера положила заколку. С тех самых пор, как ушел Илья, она волосы прихватывала в высокий «конский хвост». Распущенными их очень любил муж. Даже изменившейся прической она хотела себя отдалить от него. «Аленушка, зачем вы уродуете волосы, они так прелестны в своей свободе», – сказала ей как-то на работе архитектор-ландшафтник Инна Витальевна, самая старшая в их отделе и по-матерински ко всем относящаяся, когда очередная заколка «стрельнула» под тяжестью Алениных волос.
Заколка лежала на столике. Проследив за Алениным взглядом, мужчина сказал, что она упала во время долгого ее сна.
– Вставай, дочка, будем ужинать. Ты итак и завтрак, и обед пропустила, вон худенькая какая, – это приветствовали ее две очень похожие друг на друга женщины.
– Спасибо вам, – отозвалась Алена. – Я впервые отоспалась за долгое время. – И пошла приводить себя в порядок в другой конец вагона.
А потом состоялось знакомство и ужин. Женщины – они оказались сестрами – ехали к дочери одной из них, которую воспитывали вдвоем: так распорядилась жизнь. Они угостили Алену чудным домашним вареньем из зеленых грецких орехов – ничего подобного ей пробовать не доводилось.
– Загадывай желание, коль первый раз ешь, обязательно сбудется, – говорили ей хлебосольные женщины.
Алена и загадала, и вдруг устыдилась: как же я эгоистична! Мало ли кто хочет счастья!
Мужчину звали Глебом, он был коренным ленинградцем и возвращался из отпуска, проведенного с друзьями. Он был высокого роста, с серьезными, казалось, все понимающими глазами. И у всех них, в отличие от нее, Алены, был чудный южный загар. К ней же загару некогда было «пристать»: она с утра до поздней ночи работала.
Как-то так случилось, что Алена совершенно неожиданно для себя вдруг открылась этим людям. Все рассказала о себе, Фильке, маме и Илье. Только о той маме, что лишила ее детства, сказала не все. Тетушки, так мысленно она называла сестер, были удивительно похожи друг на друга, да и разница в возрасте была небольшой – всего два года. Говорили они с характерным южным грубым «г». И это, как ни странно, делало их речь такой доброжелательной, и шло от них такое душевное тепло, что Алена расслабилась. Это она могла себе позволить только дома. Там были мама и Филька, два самых родных человека на свете. Уложив неугомонного сына-внука спать, они часто до поздней ночи сидели на кухне, тихонько разговаривая. Иногда они перезванивались и днем, так им не хватало друг друга. «Ну и свекровь у тебя, надо же, жить с чужой женщиной и после развода с ее сыном», – высказывали удивление Алене не самые добрые ее сослуживцы. «Она мне не чужая, она мне мама, – сердилась Алена, – ну неужели не понятно?» Алена не кривила душой. Были и у них с мамой трения и разногласия, как без этого? Но вот уже сейчас Алене нестерпимо захотелось домой, к Фильке и маме.
Глебу было за тридцать. Темный загар делал его русые волосы еще светлее. Была в нем какая-то основательность, речь и движения его были неторопливы и лишены всякой суеты и беспокойства. «Наверное, его родным хорошо с ним, спокойно», – подумалось Алене. Говорил он немного, все больше слушал. И Алене от этого случайного, неожиданного душевного комфорта опять захотелось спать.
– Извините, пожалуйста, ничего, если я еще немного посплю?
– Спи, дочка, спи.
Алена, легко вскарабкавшись на верхнюю полку, тут же уснула. Она не слышала, как переговаривались тетушки с Глебом.
– Бедная девочка, – говорили они, глядя на мгновенно уснувшую Алену, – как жизнь-то к ней повернулась. И красивая, и умненькая, и образованная, а счастья нет. Кому же еще быть счастливой, если не ей? Сынок, тебе сколько лет?
– Тридцать три.
– Ты женат?
– Нет еще.
– Надо жениться, ты будешь хорошим мужем и отцом, если бог даст.
– Надо, – согласился с ними Глеб, тоже всматриваясь в лицо случайной попутчицы, спящей в его любимой позе, обняв подушку…
Прощаясь, тетушки дали свой адрес Алене и Глебу, приглашая их к себе на будущее лето в Анапу. На перроне встречающая Лилька так ее затормошила, что Алена не заметила, как исчез Глеб. А тетушек встречали дочь, зять и две внучки, носящие их имена, Саша и Маша.
Лиля торопилась на работу. «Извини, Аленка, ну никак не отпроситься, но воскресенье – наше. Я и сейчас вот официально на объекте. Еда – в холодильнике, ключ – на столе. В восемь буду дома». Чмокнула шумно Алену в щеку и убежала. Лилька оставалась Лилькой. Алене стало вдруг одиноко в общежитской комнате, в неповторимом, но чужом городе. «И зачем я сюда приехала?»
Автоматически достала бумагу, и вскоре на ней появились добрые лица простых русских женщин – тетушек-сестер. Обязательно им вышлю, а может быть, и съездим к ним с мамой и Филькой. Портрет Глеба не писался. Что-то ускользало из-под пальцев Алены, она доставала один чистый лист за другим, делала новые наброски, но все было зря. Как жаль, как жаль. «Чего тебе жаль, Алена?» – спросила она себя и не смогла себе же ответить. «Пойду поброжу по городу. Время как быстро пролетело, через три часа Лиля домой вернется». Алена вышла на улицу.
– Ну наконец-то, Алена, сознавайтесь, вы опять спали?
– Не спала, – растерянно выдохнула она. – Глеб, вы? Что вы здесь делаете?
– Вас жду, и довольно долго. Вы ведь не ели ничего?
– Нет.
– И я тоже. Идемте, тут рядом в кафе пекут вкусные сырные булочки к кофе.
Алена, ошарашенная неожиданной встречей, шла за Глебом, как собачка на поводке у хозяина. Потом они пили кофе и ели маленькие с сырным привкусом булочки. Глеб заказал их очень много, и они их все съели.
– Я, наверное, лопну, – призналась Алена.
– Ну а мне, как виновнику всего содеянного, придется вас зашивать, – улыбнулся Глеб.
– Вы хирург?
– Да, – ответил он. – У меня есть еще неделя, и я могу показать вам свой город, если хотите, конечно.
– Хочу, – сказала Алена. – Я одна до воскресенья: Лиля занята на работе. А в понедельник мне уезжать.
– Вы всего на пять дней приехали?
– У меня ведь дома сын и мама.
– Ну тогда до завтра?
– До завтра, – ответила почему-то вся внутри натянутая как струна Алена. И, обернувшись, увидела у Глеба в руке дорожную сумку. «Значит, он никуда не уезжал, значит, он все время был рядом», – мелькнула у нее радостная догадка.
А потом пришла Лиля, и они пили привезенное Аленой их любимое домашнее виноградное вино и говорили почти до утра.
– Лиль, как же ты на работу пойдешь, – встревожилась Алена.
– Где наша не пропадала.
Лиля завела будильник так, чтобы он разбудил ее через три часа, обняла Алену и уснула. Алена лежала тихонько, боясь пошевелиться и нарушить и без того короткий сон подруги, и все думала и думала о событиях последних дней. Совсем под утро уснула сама и не слышала, как звенел будильник и как ушла Лиля. Рука потянулась к бумаге, и вот уже с листа на Алену смотрели глаза Глеба.
Он ждал, как и договорились, в кафе.
– Хочешь кофе с булочками? – он неожиданно перешел на «ты».
– Нет-нет, – испуганно отвечала Алена. – Просто кофе.
И он показал ей свой город, не сверкающий золотом и бриллиантами, богатый коллекциями известных художников разных времен и народов, не праздничный и экскурсионный, а скромный и, казалось бы, незаметный, но такой же неповторимый и не менее интересный.
– Глеб, у тебя видение художника, – восторженно говорила Алена, рассматривая нигде ранее ею не виденную лепнину на потолке обычного жилого дома, внешне ничем не примечательного.
– Это ты художник, а я просто люблю свой город. Тебе ведь это интересно?
– Конечно, – отвечала довольная Алена, вглядываясь в чугунный ажур перил дома, где все еще люди живут коммуной.
А вечером, наскоро приготовив ужин и покормив уставшую Лилю, Алена рассказывала подруге обо всем увиденном.
– Надо же, – ахала Лилька, – ничего подобного я не замечала.
– Скажи, – приставала она к Алене, – как тебе Глеб?
– Знаешь, я, наверное, отболела Ильей и это почувствовала только рядом с Глебом.
Лилька засыпала. Алена же долго лежала без сна. Себе-то она могла признаться в том, что это ее цепкая профессиональная память фиксировала все то, что показывал ей Глеб. Сама Алена ощущала только присутствие этого человека, находясь под гипнозом его голоса и взгляда, обращенного к ней.
– А что интересного здесь?
– Ты права, в этом ничего нет, стоящего твоего внимания. Просто тут я живу и приглашаю тебя на обед. Было бы верхом неприличия, если бы я этого не сделал.
– А твои родные? – встревожилась Алена.
– С тех самых пор, как папа ушел в отставку, они живут на даче, – успокоил ее Глеб.
На обед был чудный салат и … вареники с мясным фаршем и сырым картофелем.
– Как вкусно! Неужели ты сам все это приготовил?
– Мне нравится фантазировать на кухне, когда есть время.
– Дома обязательно угощу своих. А ты ел вареники с вишней?
– С вишней? – в свою очередь удивился Глеб.
– Это наши любимые. Правда, у них один недостаток – брызгаются соком. Фильку потом приходится окунать в ванную и кухню отмывать. Я, когда их ем, никогда меры не знаю, мне все время кажется, что один вареник я все-таки не доела.
– По тебе и не скажешь, что ты такая обжора, – улыбнулся Глеб.
– Это только на вареники с вишней распространяется. Они такие вкусные, – Алена даже зажмурила глаза от удовольствия. И почувствовала прикосновение губ Глеба к своему лицу.
– Оставайся со мной навсегда, Алена, – почему-то шепотом сказал он.
– Нет, нет, – испуганно отвечала она.
Очарование момента исчезло мгновенно.
– Но почему, Алена, – спрашивал Глеб, заглядывая ей в глаза. – Неужели я ошибся в отношении нас?
– Нет, не ошибся, но ты же знаешь, что у меня семья, мама и Филька.
– Я помню об этом. Ты не возражаешь, если я в ближайшее время приеду просить у них твоей руки?
Ну как Алена могла возражать?
Дома в большой комнате в честь приезда Алены был накрыт стол. Они с мамой в последнее время делали это только на день рождения Филиппа. Свои дни рождения они отмечали традиционно на кухне. Филька, донельзя счастливый, перебирал подарки, время от времени спрашивая: «Ты больше никуда не уедешь, мама?» – «Никуда», – отвечала Алена, а самой очень хотелось назад, к Глебу.
Уложив неугомонного малыша спать, мама и Алена долго сидели на кухне, тихонько говоря о том, как они прожили эти дни. Достав написанный ею портрет Глеба, Алена все рассказала о нем маме.
– Я рада за тебя, девочка моя. Если не тебе быть счастливой, то кому же еще? Только как же я буду без тебя и Филиппа? – с отчаянием посмотрела она на Алену.
– Мама, ну неужели вы так и не поняли, что нас троих никто не сможет разъединить? – обиделась Алена. – Где буду я с сыном, там будете и вы, – успокоила она маму.
Очень скоро приехал Глеб. Филька, узнав, что ничего в его жизни не меняется, что бабушка и мама всегда будут рядом с ним, что папа Илья, как и прежде, будет навещать его, вот только будет с ними жить дядя Глеб, который привез ему такие замечательные игрушки, сразу дал свое согласие.
Так и стали они жить: мама с Филькой все теплое время здесь, на юге, а ближе к осени перебираются к ним в Петербург. Как-то мама встревожено сообщила по телефону, что заболел Филипп. Алена в тот же день прилетела. У кровати спящего сына сидел Илья. Когда они переодевали вдвоем вспотевшего сонного сына, их руки нечаянно соприкоснулись. Алена обратила внимание на это лишь потому, что резко вздрогнул Илья.
– Ты счастлива, Алена? – спросил глядя ей в лицо Илья.
– Да, – мгновенно ответила Алена. – А ты?
– Я тоже, – отвечал он, отводя взгляд в сторону.
Родители Глеба сразу приняли в свою семью их троих. «У всех детей два дедушки и две бабушки», – жаловался Филька. «Ты, наверное, мой дед?» – мгновенно обезоружил и расположил к себе он отца Глеба. «А вы моя вторая бабушка?» – на «ты» он звал только свою первую бабушку, любимую бабулю. Их ведь связывало нечто большее, чем родство: они были еще и друзьями к тому же.
Алена работала вместе с Лилей. В жизни подруги тоже произошли перемены: у нее появился Владимир. Но с его появлением у Лили тут же возникли неразрешимые на ее взгляд проблемы: ее кот Том – короткошерстный британец, голубой красавец с рыжими глазами – невзлюбил Лилину симпатию и не давал влюбленным встречаться у нее дома. «Ты представляешь, – жаловалась она Алене, – то никому не была нужна, теперь – сразу двоим. И, что самое главное, обоих я люблю».
Филиппу скоро в школу. Придется сократить время их пребывания на родине. Сейчас Филипп и мама вот уже третий год подряд отдыхают у тетушек. На недельку-другую к ним приезжают Алена с Глебом. Портреты сестер, написанные Аленой и вставленные ими в рамочки, висят у них в изголовье. Поезд вез Глеба и Алену в Анапу. Им не терпелось сообщить всем о том, что скоро в их семье будет маленькая девочка. Мама будет рада, она давно говорила Алене о необходимости родить общего с Глебом ребенка. Обрадуется ли сестренке Филипп, покажет время.
– Терпеть не могу проходящие поезда, – жаловалась вошедшая к ним в купе экзальтированная дама, как оказалось – генеральша. – И что это такое – места указывает проводник. Вот хорошо, что я сегодня попала к вам. А знаете, какие случаи-то бывают, – смотрела она на Глеба и Алену, как будто ждала подтверждения своим словам.
– А мы любим проходящие поезда, правда, жена?
Алена только улыбалась в ответ. Удивленной их поведением женщине было невдомек, что именно такой поезд, следующий по этому же маршруту, несколько лет назад навсегда соединил двух одиноких людей. Они до сих пор гадают, что и кто тому причина: спящая ли Алена, на которую, как в сказке Пушкина, часами смотрел проснувшийся Глеб, лежа на полке напротив, варенье ли из грецких орехов, на которое загадала Алена, или же проводник, указавший Алене именно это место и именно в этом купе? Или это было провидение свыше?

декабрь-март 2002-2003 г.