Путешествие принца Людвига

Путешествие принца Людвига в Санкт-Петербург, записанное его секретарем

В феврале-марте 1739 года некий Христоф Фридриф Гросс в записке,  названной «Размышления о преимуществах, возникающих при продвижении свадьбы принца Антона Ульриха…»,  излагал свои, а, может быть, внушенные ему его патроном мысли, а именно:
«… Правомочно сказать, что никто из европейских дворов, кроме римского императорского, не прилагает больших стараний ради того, чтобы Россия  не только под прославленным правительством нынешней государыни, но и в будущем и на вечные времена путем счастливого продолжения желанного престолонаследия сохранила свою блаженную власть и целостность, чтобы не вернулись те тяжелые времена, когда русское государство из-за разногласий из-за наследования находилось под угрозой разделения и даже утраты суверенной власти с вынужденным переходом в другую форму правления, что, как известно, почти произошло в январе и феврале 1730 г. с возникновением casus terminis. Повторение такой ситуации и подобных ей случаев необходимо предотвратить.
Следовательно, никто из дворов не знает лучше, нежели римский императорский, как обеспечить Россию тем, что является полезным для её блага и благосостояния.
Тем, что всем известный интерес названного двора в этом деле санкционирует все шаги, предпринимаемые его находящимся в Петербурге министром ради осуществления этого дела, тот, в свою очередь, наделен всеми полномочиями, способствующими продвижению дела. Особенно теперь, когда достаточная осведомленность достигнута, и кредит доверия завоеван, ему с легкостью удастся устранить те или иные причины задержки».

Сам же «министр», а именно полномочный посол герцогства Брауншвейг-Вольфенбиттель при российском императорском дворе Август Адольф фон Крамм, в феврале того же года получил письмо, написанное в самых изысканных выражениях, местами даже превосходящих дипломатический высокий стиль того времени. Судите сами: «Высокоблагородный барон! Глубокоуважаемый господин тайный советник! Близки мне беспредельная Ваша радость и удовлетворение, которые столь долгожданное известие должно было вызвать у Вашего светлейшего дома, всех его верных слуг и, прежде всего, у самого Вашего благородия, так как я испытываю те же самые чувства. … Примите мои поздравления!
Все надежды на успешное осуществление нашего великого дела возложены на Вас. Необходимо привести его высококняжескую светлость принца в желанное состояние, чтобы он смог проявить себя на известном мероприятии во всем убранстве и  великолепии, надлежащих его знатному происхождению и близкому родству и с римским императором, состоять в котором он имеет удовольствие. Нужда в перечисленном объясняется множеством причин, касающихся как благосостояния самого принца, так и счастливых последствий, вытекающих из такого весьма авантажного для всего светлейшего дома союза. …
То, что должно и могло быть сделано, слава Богу, и произошло, теперь завершение начатого, однако, зависит от обоих дворов – как от императорского, так и герцогского. Вашему благородию известно, сколько переживает моя душа ради этого дела, как близко оно моему сердцу, поэтому теперь помогите, чтобы в скором времени повсюду зазвучала наша радостная «сonsummatum  est»! Проведение слишком скрупулезных обсуждений – я Вам, как старый верный слуга, в этом признаюсь -  нашем случае не окажется уместным. Боже сохрани нас от таковых и принеси мне, старому, изможденному и от жизни уставшему мужчине, до моей близкой кончины эту последнюю радость и утешение, чтобы я еще успел насладиться моментом завершения нашего великого дела. На сем я со всей искренностью прощаюсь и остаюсь во всевозможной  преданности
Вашего высокоблагородия наивернейше преданный слуга Остерман».

Казалось бы, зачем так подробно цитировать туманные намеки на то, «что должно и могло быть сделано» высокочтимыми авторами сей переписки? Чем могут быть интересны  «мысли», высказанные неким Х.Ф. Гроссом? Однако события, последовавшие за успешным, как казалось авторам сего «авантажного» проекта, «завершением начатого» нельзя объяснить только несчастливым стечением обстоятельств. Да и судьбы самих авторов цитируемых документов и упоминаемого в них высокородного принца далеки от сцен романтической пасторали. 

Автор процитированной «Записки» - Х.Ф. Гросс - который  исполнял обязанности секретаря брауншвейгской дипломатической миссии в Санкт-Петербурге, был найден мертвым 11 января 1742 года со следами огнестрельного ранения. Следствие заключило, что Гросс застрелился, находясь под домашним арестом. Местом ареста почему-то был петербургский дом А.И. Остермана – автора письма к посланнику фон Крамму. Сам же бывший вице-канцлер Андрей Иванович (на самом деле – Генрих Иоганн Фридрих) Остерман был приговорен к колесованию, кое и должно было состояться через несколько дней после загадочного самоубийства – 18 января 1742 года. Следует сказать, что, будучи брауншвейгским дипломатом, Гросс также фактически являлся личным секретарем Остермана.

Сам же высококняжеская светлость – принц Антон Ульрих Брауншвейг-Вольфенбюттельский, генералиссимус российской армии и отец императора, недолго оставался на свободе – в ноябре 1741 года был лишен высокого звания и все последующие 35 лет своей неудавшейся жизни провёл в узилище.
Однако наше повествование будет касаться другого принца – младшего брата несчастного Антона Ульриха.  Людвигу Эрнсту Брауншвейг-Вольфенбюттельскому повезло – он, побывав в России во время очередного «дворцового переворота», смог вернуться на родину и прожил свою жизнь не без трудностей, но вполне благополучно. Его путешествие в гости к старшему брату было задокументировано Мартином Альбертом Хенихеном – секретарем принца Людвига. Текст дневника позволяет нам окунуться в события 1741-1742 г.г. и со стороны взглянуть на некоторых героев наших предыдущих очерков.
Дневник Хенихена цитируется по монографии российского историка Леонида Левина «Российский генералиссимус герцог Антон Ульрих».

Итак, откроем первую страницу Дневника: «27 мая (1741 года) его светлость принц Людвиг начал свое путешествие в Санкт-Петербург …».