О самой известной амфиболии Канта

      В предисловии ко второму изданию "Критики чистого разума" (1787) Кант написал слова, которые до сих пор по-разному переводятся на русский язык. По-немецки они выглядят так. "Ich musste also das Wissen aufheben, um zum Glauben Platz zu bekommen, und der Dogmatism der Metaphysik, d.i. das Vorurteil, in ihr ohne Kritik der reinen Vernunft fortzukommen, ist die wahre Quelle alles der Moralit;t widerstreitenden Unglaubens, der jederzeit gar sehr dogmatisch ist". 
Перевод такой: "Поэтому мне пришлось ограничить (устранить, возвысить) знание, чтобы освободить место вере, а догматизм метафизики, т. е. предрассудок, будто в ней можно преуспеть без критики чистого разума, есть истинный источник всякого противоречащего моральности неверия, которое всегда в высшей степени догматично".
      Общий смысл фразы, как правило, не подвергается никем сомнению, он вполне соотносится с тем, что Кант написал в предисловии ко второму изданию "Критики чистого разума", кроме того, этот смысл раскрывает и вторая часть данного предложения. Кант отвергает присутствовавшее у многих философов стремление проникнуть в трансцендентную сферу (которая непознаваема) и полагает, что такое псевдознание ведет не к вере, а к неверию, а истинная вера в понимании Канта, которая тесно связана с моральной основой, займет свое место при устранении подобных "знаний". Таким образом "Критика чистого разума" закладывает фундамент для размышлений в других сочинениях 1780-х годов – в "Основоположении метафизики нравов" и в "Критике практического разума", а также в написанной позже "Религии в пределах только разума" – наиболее еретическом сочинении мыслителя. Естественно, что ни о каком обскурантизме, отказе от знания как такового ради веры речь у Канта не шла.
      При этом многозначность глагола aufheben привела к тому, что фразу по-разному переводили (и переводят) на русский язык. Н. Соколов и др. еще до революции перевели это глагол как "устранить". К слову сказать, такими же были переводы на французский и английский языки. Н. Лосский, в переводе которого первая кантовская Критика переиздается до сих пор, ввел значение "ограничить", хотя такой перевод филологически менее всего обоснован. Этот перевод стал весьма популярным, именно так воспроизводили данную фразу в советских изданиях, именно так понимал эту фразу Ленин (а против толкования Ленина возражать тогда хотели далеко не все). А. Гулыга отстаивал значение "возвысить" знание, чтобы освободить место вере.
      Действительно, если говорить о "знании" в абсолютном значении этого слова, то оно Кантом не принижается, устраняется, а наоборот, возвышается. И именно это  подлинное знание в самом настоящем значении данного слова – знание, связанное с пониманием границ чистого разума, приводит к основам трансцендентальной философии и к истинной вере, понимаемой по-кантовски.
      Наконец, издатели русско-немецкого собрания сочинений Канта пошли по самому оригинальному пути. Они через запятую привели два противоречащих друг другу глагола (приподнять, отодвинуть) и разделили предложение на две части, поставив между первой и второй частью точку, чего в оригинале нет.
      Академик Ойзерман, отстаивавший перевод "упразднить (мнимое) знание", отмечал недостаток, неясность самой кантовской формулировки: "Приведенную формулировку нельзя назвать вполне удачной, так как Кант не говорит, какое знание (знание чего) он считает необходимым ограничить". Это так. Мог бы Кант еще и уточнить, какую веру он имеет в виду. И с таким же основанием можно предъявить Канту претензию в неясности глагола aufheben. В немецком языке очень много синонимов любого из значений данного глагола, применение которых сняло бы всякие вопросы у переводчиков.
      Конечно, это сознательная амфиболия, Кант совершенно сознательно написал это многозначное предложение. Так считал Арсений Гулыга, который даже предполагал, что немецкий философ решил поиронизировать, посмеяться над клерикалами, "упразднив" знание. Думаю, это вряд ли. Как это часто бывает, самое вероятное толкование лежит на перекрестке высказанных мнений. Критическая философия действительно, с одной стороны, приподнимает, возвышает "знание" как таковое, с другой – ограничивает и устраняет его из тех сфер, в которых оно бессильно. С одной стороны, подтачивает "догматическую метафизику", с другой – обосновывает новое ее понимание, метафизику нравов; с одной стороны, наносит удар по традиционному богословию, показывает несостоятельность доказательств бытия Бога, с другой – закладывает основу нового понимания религии, неотделимой от моральной сферы. Ограничивая чистый разум, Кант готовит основу для разума практического, трактат о котором выйдет примерно через год после второго издания первой кантовской Критики. Словом, эта амфиболия (видимо, сознательная) афористически выражает вкратце весь путь кантовской мысли и служит ярким подтверждением толстовских слов о Канте как подлинном религиозном мыслителе.