Тайна старого моря. Часть IV. Искания. Глава 6

Глава 6
СКУЛЬПТОР САРАФАНОВ
Выставка Ивана Сарафанова проходила во дворце молодежи: его деревянные скульптуры разместились в просторном холле второго этажа. Работы выглядели по большей части непонятно и относились к авангардному искусству: Сарафанов любил женские бюсты без головы, сросшиеся в любовном экстазе пеньки, древнеславянские маски со зловещими глазницами, в общем, во всех образах имелась недосказанность. Скульптура «Застолье», опять же состоящая всего лишь из одной женской руки, тоже таила в себе недомолвку: она двумя пальцами держала бокал на длинной ножке, в который зачем-то была вставлена деревянная роза.   
Также попадались изваяния по типу то ли почтового ящика, то ли скворечника на длинной ножке – грубо сколоченные из покосившихся частей и совсем неэстетичные. Привлекала внимание большая груда сложенных друг на друга то ли досок, то ли мусора под названием «Доктрина» – в свое время вызвавшая общественный резонанс: критики разделились на два лагеря – одни негодовали по поводу нелепой поленницы, а другие приходили в полный восторг, называя автора «скульптором будущего».
Но больше всего откликов вызвала последняя работа Сарафанова, в честь которой и была названа выставка – «Путь к себе»: склонив остроугольный, словно у огородного чучела торс, по принципу Роденовскго «Мыслителя», на низкой табуретке сидел человек с ящиком вместо головы, вцепившись в него обеими руками, словно желая оторвать. В центре зала рядом с этим шедевром проходила презентация, собравшая множество посетителей, среди которых были представители творческой интеллигенции, репортеры с камерами и зеваки. Я даже узнала двух художников – пейзажиста и автора комиксов, забредавших когда-то в «Барказ».
Иван Сарафанов – худой старикашка с белой клочковатой бородой и круглыми выкаченными то ли от испуга, то ли восторга глазами, вдохновенно размахивал костлявыми руками, пытаясь донести до собравшихся концепцию своего творения. Длинные седые волосы скульптора были перетянуты на лбу очельем, образ довершала широкая белая косоворотка, подпоясанная веревкой.
Пейзажист, мужчина лет сорока, тоже с бородой, взлохмаченный и рыжий, напоминавший домового, и автор комиксов – румяный полноватый юноша, с прямым пробором на сальных заправленных за уши волосах и со взглядом полового, смотрели Сарафанову в рот, изредка кивая.
Мы остановились рядом, но вникнуть в суть монолога скульптора нам не дал внезапно появившийся молодой человек с прямым темно-русым каре и обольстительно самонадеянным взглядом карих слегка раскосых глаз, он напоминал кого-то из голливудских актеров.
Кивнув Июнии как своей давней знакомой, он обернулся ко мне.
– Джонни! Но не Депп! – представился красавчик, глуповато хохотнув.
– Хай, Януарий! – небрежно поприветствовала его Юрьева.
Парень искусно изогнулся и приложился губами сначала к руке журналистки, а потом к моей.
– Как дела? – незамысловато поинтересовался он.
– Кайфово! – проговорила Юрьева, ослепив оптимистической улыбкой.
– На фуршет остаетесь? – озабоченно спросил Джонни.
– Так мы для этого и пришли! – уверенно проговорила Июния.
– Прикинь, я теперь тоже в «АВНО» работаю! – сообщил красавчик.
– Кем? – спросила Июния.
– Видеомонтажером! – Джон горделиво приосанился.
– Творческая профессия, – равнодушно заметила Июния.
– Так я же из творческой династии! Вот к дедушке на выставку пришел, – самодовольно напомнил видеомонтажер.
– Ну чао, Януарий! Мы еще тут пройдемся, – внезапно развернулась Юрьева, быстро утратив интерес к знакомому.
– А почему Януарий? – поинтересовалась я, когда мы отошли.
– Ну я в июне родилась – Июния. А он в январе – Януарий.
– Так это псевдонимы, что ли?! – озвучила я свою догадку.
– У меня настоящее имя. А у него погонялово, я придумала, – Июния обвела скульптуры скучающим взглядом, зевнула и загрустила, как будто внутри нее разом села батарейка.
В противоположном от презентации конце холла накрывался длинный стол, вокруг которого суетились официанты.
– Скучища. Скорей бы нажраться, – лениво зевнула Июния.
– Нажраться? – недоуменно переспросила я – новая знакомая так и не переставала меня удивлять.
– Ну да! Тоска же все равно.
– Может, на работу пойдем? – осторожно предложила я.
– Надо фуршета дождаться. На нем Сарафанов будет речь толкать.
– А сейчас что, разве не речь?
– Он только со ста пятидесяти шебуршать начинает, я же говорила. Ты что, никогда не бухала с богемой?! – возмутилась Юрьева.
Вскоре участники презентации во главе с Сарафановым, не заставив себя долго ждать, уверенно направились к столу, на котором были выставлены давно забытые мною продукты: смазанные сливочным маслом и сбрызнутые красными икринками кусочки батона; нарезанные на тонкие кружочки и посыпанные тертым сыром помидоры; канапе с беконом и оливками на шпажках, напоминавшие маленькие парусники; в середине разместилась большая тарелка с селедкой под шубой; в многоэтажных вазах красовались апельсины, краснобокие яблоки и бананы. Почетное место занимал алкоголь: шампанское, несколько интеллигентно затесавшихся бутылок коньяка и водка «Жириновский».
Представители творческой делегации рассеянно выпили разлитое официантами спиртное, а потом так же рассеянно закусили.
– Выпьем же водочки наконец! – откинув непослушную прядь, бодро предложил Джонни.
– Ультраправая! – усмехнулся в бороду пейзажист.
– Либерал-демократическая, – поправил его Джонни.
– Популистская! – стыдливо хихикнул разрумянившийся от шампанского автор комиксов.
– Господа! Предлагаю не отвлекаться на политические темы – их и так по телевидению достаточно! Я вам это как видеомонтажер говорю, – отрекомендовался Джонни, и в его глазах полыхнуло вдохновение. 
– Кончай болтовню! Дай лучше слово дедушке! – обратилась к нему Июния.
– Скажите, пожалуйста, Иван Митрофанович, что послужило основой идеи вашей скульптуры «Путь к себе»? Может, кубик Рубика?..  – воспользовавшись моментом, пролепетала одна из журналисток с детским лицом и большими круглыми очками. 
– Кроме бесячего эффекта этот кубик Рубика лично у меня ничего не вызывает! – безапелляционно заявила Июния.
– Почему же? Он формирует мелкую моторику, например, – нерешительно возразила очкастая.
– Интеллект – отвратительная вещь! – внезапно парировала Юрьева, и все собравшиеся, забыв про скульптора, сразу перевели взгляд на бунтовщицу.
– Это почему же? – растерянно переспросил автор комиксов.
– Поистине странное заявление! – воинственно вмешался в разговор еще один старичок в короткой летней рубашке, чем-то похожий на Хоттабыча.
– Интеллект надо отбросить! – не на шутку разошлась Июния, и я вспомнила о ее способностях «говорить что вздумается».
– И пойти в пляс! – обрадованно поддержал ее пейзажист, уверенно потянувшись к рюмке, чем вызвал на себе опасливый взгляд автора комиксов.
– Господа! Господа! Давайте же дерябнем в конце концов! – снова развязно предложил Джонни, словарный запас которого по мере выпитого начинал расширяться.
– Расгосподакался... – с укором зыркнул на него лысый блондин в светлом костюме и с портфелем под мышкой, напоминавший советского прораба.
– Все началось в одна тысяча девятьсот девяностом году, – по-вологодски окая, наконец очнулся захмелевший Сарафанов.
– Сейчас зашебуршит! – громко шепнула Июния, устремив сильный взгляд на скульптора.
– Однажды я серьезно заболел: насморк перерос в поролич. Иными словами, это зоболевание называется периферический поролич Гийена-Барре по типу Ландри с миелическим компонентом, – интеллигентски выдал непонятную фразу Иван Митрофанович.   
– Аутоимунное? – подсказал ему один из репортеров, поднеся поближе свой диктофон.
– Именно! – воодушевленно сверкнул глазами Сарафанов.
Журналисты защелкали один за другим затворами фотоаппаратов, а телеоператор устремил на Ивана Митрофановича видеокамеру с надписью «Актуальная тема».
– У меня совершенно перестали ходить ноги, – жаловался скульптор. – И я вынужден был сидеть в кресле. Мне приходили письма – так я поддерживал связь с миром. Я обложился книгами и начал их читать.
– У дедушки неплохая библиотека! – быстро прокомментировал Джонни.
– Ты хоть закусывай, Януарий! – прошипела на него Июния.
– Да я никогда не закусываю! А с утра вообще съел одно шоколадное яйцо! – похвастался видеомонтажер. 
– Мне было трудно двигаться, – произнес Сарафанов.
– Дедушка, ты повторяешься! – бесцеремонно поправил его внук.
– Я не мог лепить свои скульптуры, – продолжал жаловаться скульптор. – В моей голове роились мысли. Я взял ручку и стал записывать их на бересте.
– Дедушка, я же дарил тебе блокнот! – влез в кадр Джонни.
– Как управлять своей душой? – Сарафанов затянул веревку на талии, приняв позу оратора. – Вам знакомы страх или сомненья? Жизнь предъявляет нам свои требы! Но прошли времена, и мои ноги снова начали ходить!
– Вы сделали это! – раздался участливый женский возглас одной из поклонниц Ивана Митрофановича.
– Дедушка! Не парься! На вот, закуси! – Джонни достал из брючного кармана растаявшее  шоколадное яйцо. 
– Мои записи с бересты перешли в образ... – резюмировал Сарафанов и осушил стопку «Жириновского».
– Сейчас начнется вторая часть Марлезонского балета, – пообещала Июния.
– В смысле? – испугалась я.
– В прошлую презентацию он пытался закусить деревянной рыбой.
– Может, на работу уже...
Но я не успела договорить, как скульптор Сарафанов молниеносно ретировался из-за стола.
– А однажды в моей мастерской случился пожар! – взгляд старика полыхнул сумасшедшим огнем. – Все сгорело!!! А моя скульптура лишь немного обуглилась.
– Браво! Рукописи не горят! – снова поддержали его поклонницы. 
– Во имя Перуна! – выкрикнул Сарафанов и, щелкнув зажигалкой, помчался к деревянным истуканам.
– Дедушка, может, не надо?! – кинулся за ним внук.
Но старика уже было не остановить. Репортеры, почуяв жареное, бесстрашно устремились за скульптором.
– Может, пожарных вызвать? – волновалась я.
– Уверена, что это все постанова, – наивно предположила Июния.
Но через пару секунд сработала пожарная сигнализация и раздались испуганные крики смотрительницы «Пожар! Пожар!». А довольного скульптора Сарафанова охранники под руки вывели из зала.
Продолжение следует.