Фарисей. Первая соломинка

Роман "Фарисей"(продолжение)

—  Это я! — привычно оповестил Станислав Сергеич, переступая порог родного дома.
В передней тотчас появилась Регина. Ее шелковый голубой халат змеино шуршал. Она прислонилась к дверному косяку и молча воззрилась на мужа.

Он поставил дипломат на полку и с облегчением сбросил летние туфли, ноги в которых все-таки потели в жару.

—  Уже девять, между прочим... — сообщила жена многозначительно.

— После тенниса... по городу... гулял...

—  Гулял?.. Ты?! — ее аккуратные бровки взлетели вверх.

—  А что тут неправильно? — приподнял плечи Станислав Сергеич. — Прекрасная погода... — он уже жалел, что не придумал заранее какой-нибудь стопроцентной отговорки.

—  Весьма правдоподобно! — с сарказмом заметила Регина.

Только выяснения отношений мне и не хватает! Устало подумал Тропотун, избегая смотреть на жену.

—  Ужинать будешь? — после паузы поинтересовалась она сухо, интуитивно уловив, что настроение у мужа тяжелое.

— Буду. Душ приму — потом.

Водный массаж принес ему некоторое облегчение. Вероятно, на нервной почве мышцы так болели, словно он ночь напролет грузил вагоны, как бывало порой в студенческие годы. Накинул махровый халат и прошел в кухню. Возникло желание выпить крепкий кофе, и он поставил на плиту джезву.

Регина, вошедшая подогреть ужин, уставилась на джезву, как на черта рогатого.

—  Кофе? На ночь глядя?!

—  Выдохся совсем.

— Что с тобой? — подозрительно спросила она.
— Нет... так... суета... На тебя приготовить?
—  Я потом не усну.
Тон ее голоса несколько смягчился.
—  Мы сегодня с шотландцами в академгородок ездили, — начала она, ловко расставляя тарелки. — Посетили музей минералов в Институте геологии, а потом загорали...
—  Ну, на пляже ты смотришься! — сказал он несколько рассеянно и налил себе кофе.

Регинины глаза взблеснули, но она тотчас прижмурилась, как довольная кошка; знала, что ее подтянутая, с боттичеллевскими пропорциями фигура, действительно, чертовски выигрышна.

— А на завтра намечен банкет... — в голосе ее появились вкрадчивые нотки, — вернусь я, наверное, поздно...

—  Сядь! — вдруг неожиданно для себя приказал он. Она молча опустилась на табурет, не сводя с его лица своих кукольных изумленных глаз.

—  Ннет... я так... — отвел он свой взгляд.

—  Может тебе в отпуск сейчас пойти? — заботливо спросила Регина.
—  Отдохну... скоро... — криво усмехнулся Тропотун.

—  Что с тобой сегодня? Этот тон! Я не понимаю... — ее лицо выразило тревогу.

—  Порядок, Рина! — как мог твердо ответил он. — Немного сдают нервы. Все из-за лагеря — а тут еще эта жара!

—  Бедный ты мой... — она ласково коснулась его плеча. -Знаешь, что у нас на ужин?.. Ну догадайся — твое любимое... Мясо с белыми грибами и молодой картошкой!.. — объявила торжествующе.

—  У-У-У. — и он невольно сглотнул слюну.

Регина наклонилась к духовому шкафу и извлекла два керамических горшочка. По кухне распространился такой духмяный запах, что у Станислава Сергеича кругом пошла голова.

Однако утолив первый голод, он снова впал в задумчивость. и уже автоматически, не глядя в тарелку, тыкал своей вилкой. Надо ее как-то подготовить... Думал он. В нашем подлунном, конечно, каждый за себя — но она все же моя жена... Тут он скосил на нее глаза. Вместе два десятка лет, а вот говорить ей правду почему-то не хочется... Да и выглядеть жалким в глазах собственной жены — это унизительно... Но главное... признайся, ты боишься ее оттолкнуть! Потому что рано или поздно страх от тебя заразиться сделает свое дело. Вначале она будет стараться его побороть, будет скрывать брезгливость и отчаянно мыть руки, а потом... потом... Он положил в рот маленький боровичок, из которого брызнул ароматный грибной сок.

—  Вкусно, — наконец сказал он. — Это твоя коронка!

— Добавить? — обрадовалась Регина.

— Пожалуй...

И с удовольствием пронаблюдал, как аккуратные клубеньки молодого картофеля вперемешку с ломтиками мяса и кусочками грибов наполняют его тарелку. Медленно, вдумчиво принялся есть, но тут же мысли его отлетели от вкуснейшего блюда и полезли другие, непрошеные, цепко хватаясь одна за одну, словно вытащенные из ведерка раки.

Сохранилось, интересно, ее чувство ко мне — или же нет?.. Думал он. Когда поженились — любила. Но... перспективный молодой аспирант тоже на дороге не валяется! Что такое, в сущности, любовь? Апофеоз эгоизма. Каждый любит, потому что это приятно, дает ощущение полноты жизни, приподымает над повседневностью. Кроме того, любящий непременно пытается из самых лучших побуждений перевоссоздать любимого по собственному образу и подобию, между делом подчинить своей воле и обратить наконец в послушного раба. Куда денешься — закон личностной доминанты.

Внезапно Тропотун понял, что есть какое-то мазохистское удовлетворение в том, что дни его сочтены, а он сидит и, скажем, поглощает пищу, как сейчас. Замаячивший перед глазами призрак смерти усиливал остроту восприятия — почти как любовь! На смену этому подъему чувств пришла жалость к себе. Она нахлынула на Станислава Сергеича сразу, вдруг — и он мгновенно пошел ко дну. Но эта его жалость не была тоскливой, рвущей душу на части — от которой разве что в петлю, нет, его жалость носила болезненно-приятную, красиво-печальную окраску с оттенком меланхолии.

Станислав Сергеич взглянул на жену увлажнившимся взором и решил, что должен сказать ей все! Сделать это теперь, за ужином?... Она так хорошо ест! И потом, исповедь на кухне... На фоне кастрюль трагедия смотрится фарсом. Лучше в гостиной... Или, быть может, в кабинете?.. Гостиная просторнее — объяснение там будет носить торжественный оттенок... Пусть в гостиной! Еще, важно правильно начать, потому что первая фраза — тот камертон, который настроит на нужный лад весь разговор. Значит так... я негромко окликну ее — Регина!.. Она обернется или же подойдет ко мне... И тогда я заговорю с напряжением и тревогой в голосе... "Эх, Тропотун-Тропотун! — Насмешливо сказал кто-то внутри. — Не можешь обойтись без сцены. Фарисей, неисправимый фарисей!.." Станислав Сергеич смущенно огляделся, словно его застукали на месте преступления, потом выпрямился на табурете, нарочито игнорируя выпад внутреннего голоса, и зачем-то стал внимательно изучать оставшиеся на стенках чашки узоры из кофейной гущи.
Регина отодвинула свою тарелку, замедленно поднялась — ужин был довольно плотный — и стала деловито составлять в мойку посуду. Станислав Сергеич поблагодарил жену и прошел в гостиную.

Удобно усевшись на низком мягком диване, он не глядя нашарил блок дистанционного управления и включил телевизор. На темном экране высветились меланхоличные коровьи морды, жующие бесконечную жвачку. В кухне слышались плеск воды и позвякиванье посуды. Вот сейчас она домоет посуду... Говорил он себе, напряженно ловя доносившиеся из кухни звуки. Перекрыла воду... расставляет посуду... Ага, идет!..

И все же она появилась неожиданно. Села на диван с ним рядом и тоже уставилась на экран. Сельскохозяйственная тематика не иссякала. Нажатием кнопки он выключил телевизор и повернулся к жене.

—  Риночка, — произнес дрогнувшим голосом, — мне нужно тебе кое-что сказать...
Она смотрела на него молча и не мигая.

Чтобы избавиться от ее пристального взгляда, Станислав Сергеич встал и зашагал по комнате.

—  Помнишь, как-то я говорил о повестке из поликлиники? Да... Так вот... Наверно мне придется лечь в больницу! — он остановился и посмотрел на нее.
Регина продолжала сидеть в прежней позе, крест накрест сложив на коленях руки, и с недоумением заглядывала снизу вверх ему в лицо.

—  Тебе... в больницу?.. — недоверчиво переспросила она. — Но ты же здоров, как...

—  Бык! — с неприятной усмешкой перебил он.

—  Я не то хотела сказать!

—  Подумала то, — мрачно возразил Станислав Сергеич.

—  Не то! Не то! — выкрикнула она. От волнения ее лицо и шея покрылись красными пятнами, в глазах сверкала злоба.

—  Регина...

—  Что— Регина? Я давно не девочка! Столько лет под одной крышей... И я не заслужила, слышишь ты, не заслужила, чтобы всякие там доброхоты расписывали мне твои похождения! — ее голос сбился почти на визг. — С какой стати я это должна выслушивать? С какой? С какой?!

Станислав Сергеич ошарашенно уставился на нее — вот это так поговорил с любящей женой!..

—  Пре-кра-ти! — тонко крикнул он и топнул ногой, отчего в финской стенке зазвенел хрусталь. — Прекрати сейчас же!! Святая выискалась!.. — И с мстительным удовольствием продолжал: — Мне о твоих художествах кое-что тоже известно... — замолчал, сверля жену изуверским взглядом. — Представь! В нашем институте тоже масса радетелей супружеской верности.

—  О чем ты, Слава? — трагически вопросила она.

—  О Пустовойтове, милочка!

— Я и Дмитрий Алексеевич... Как ты мог подумать!.. — рот у нее некрасиво приоткрылся, губы дрожали.

— Только давай без этого! — грубо сказал Тропотун. — Нечего передо мной комедию ломать!

—  Боже мой, Славочка, это жестоко...

Из какого, интересно, романа она выдрала эту фразочку? С сарказмом подумал он, встретив младенчески чистый взгляд жены. Прекрасная актриса пропадает!.. Но тут же оборвал себя -она, в сущности, добрая женщина, к тому же его жена.
—  Поговорили! — хмыкнул он и скривился. Она шмыгнула носом и, переломив себя, спросила с видом безвинной жертвы:

—  Что тебе сказали в поликлинике?

—  Туберкулез — сказали!

—  Туберкулез... Откуда?..

—  Да оттуда, откуда у всех, — мрачно сообщил он. Кажется, она не на шутку перепугалась, вскочила, бросилась к двери.

—  Куда? Сядь! — приказал он твердым голосом. И Регина послушно вернулась и села на диван, нервно затеребила на халате пуговицу.

—  Я хотела позвонить отцу. У него знакомый профессор. Тебя устроят в лучшую больницу.

—  Сам устроюсь! — отрезал он угрюмо. — И потом, суета ни к чему — направление уже у меня на руках. Пойду ложиться после художественного совета.

—  С ума сошел! Надо немедленно!

—  Несколько дней ничего не решат, — терпеливо произнес Тропотун и подумал: отчего это я так боюсь больницы?.. Наверно потому, что теперь существует еще вероятность ошибки. Если же диагноз подтвердится...

—  Позволь мне договориться о консультации!

—  Хорошо. Через двенадцать дней. Но...

Он умолк и, сцепив за спиной руки, принялся вышагивать по гостиной. Полы его купального полосатого халата развевались, открывая поджарые, умеренной волосатости ноги.

—  Но... — эхом повторила испуганная Регина. — Что — но? Да говори же, не мучай меня!

Тропотун остановился перед нею с тяжким вздохом:

—  Но потом, кажется, у меня не туберкулез...

—  Зачем же ты?..

—  Хотел тебя подготовить к худшему.

—  К худшему?!

—  Онкология, — сморщившись, выговорил он через силу.
Ее лицо застыло, как посмертная маска.

—  У тебя рак?! — произнесла она глухо. Потом лицо ее задрожало, распустилось, из глаз хлынули слезы. — Как же так, Славочка? — бормотала она, всхлипывая — Ну как же так?..

—  Да вот так!.. Ну, будет... будет... — ее слезы били его по нервам. — Обследование все прояснит... — Он посмотрел на жену и едва удержался от смеха: щеки Регины в потеках туши напоминали ритуальную раскраску индейца.
Станислав Сергеич собирался на этом закончить разговор и удалиться в благородном молчании, но внутри у него что-то так и свербило, так и подзуживало продолжить драматическую сцену. Мгновение он сопротивлялся искушению — но не устоял.
—  Пойми меня правильно, родная... — баритон его звучал проникновенно. — В этот переломный момент моей жизни я искренне хочу верить, что между нами нет недомолвок!.. — он снова стал ходить по комнате. — Мы не всегда с тобой ладили — это естественно. В последнее время ты была сильно увлечена Пустовойтовым... — Тут он глубоко вздохнул. — Что ж, оно наверно к лучшему! Да и Дмитрий Алексеевич — человек достойный...

—  Ты не в своем уме, Слава! Какой Пустовойтов?.. Мы с ним только знакомые!
Глаза у нее высохли, лицо горело.

—  Я ни в чем тебя не упрекаю, — печально произнес Тропотун. — Все мы только люди... Однако правде надо смотреть в глаза — ты давно уже меня не любишь!

—  Люблю! Честное слово люблю!.. — она негромко и горько заплакала. — Только тебя — все эти годы!

Он ласково провел рукой по ее волосам и сказал задушевно:
—   Не надо, прошу тебя... С порога смерти я прощаю тебе Пустовойтова!..

Тут уж Регина зарыдала в голос.

—  Не знаю... — твердила она в промежутках между рыданиями, — не знаю я твоего Пус-то-вой-то-ва...

— Скоро ты освободишься от меня, — кротко пообещал Станислав Сергеич. — Я действительно желаю счастья тебе и ему...
Он упивался собственным благородством.

—  Не-на-ви-жу! — вдруг по слогам, отчетливо произнесла Регина, отнимая от заплаканного лица руки. — Не-на-ви-жу! — и внезапно расхохоталась.

От ее дикого хохота у него мороз прошел по коже. Рыдая, смеясь и икая, она корчилась на диване. Станислав Сергеич застыл посредине гостиной в совершенном изумлении. Наконец он сообразил, что у жены истерика, и побежал за водой.
Спустя какое-то время, тесно прижавшись друг к другу, они сидели на диване и по очереди пили из одного стакана валериановые капли. Регину все еще била дрожь и порой она непроизвольно всхлипывала, однако уже с надеждой рассуждала о том, как он ляжет в больницу, где его конечно же подлечат, и потом все пойдет по-прежнему.

Станислав Сергеич ощущал тепло ее тела, с умилением прислушивался к прерывистому еще дыханию и чувствовал глубокий внутренний покой. Слегка от нее отодвинувшись, он вгляделся в профиль жены с аккуратным прямым носиком, потом коснулся губами ее загорелой щеки с золотистым мягким пушком. Тут он вдруг явственно почувствовал, как между их соприкасающимися бедрами кто-то протискивается, и услышал надсадное пыхтенье. Быстро опустив глаза, он увидел упыря, деловито мостившегося на диване.

Тебя-то мне как раз недоставало! Мрачно усмехнулся Тропотун, с ненавистью разглядывая нечисть. Комфортно расположившийся упырь встретил его взгляд весело поблескивающими антрацитовыми глазками, приложил к клыкастенькой пасти когтистый палец и кивком головы указал на лицо Регины. Станислав Сергеич невольно глянул туда — какое-то трудноопределимое выражение на красивом лице жены заставило его насторожиться. Упырь гнусно ухмыльнулся, напружинился и мгновенным непостижимым образом вдруг очутился у Тропотуна на загривке. Голова Станислава Сергеича тотчас закружилась, то ли от страха, то ли от абсурдности происходящего и...
И очнулся он на чем-то жестком. Лежал, вытянувшись во весь рост, на глазные яблоки давили тяжелые свинцовые веки. С огромным усилием он приоткрыл глаза. Серое, затянутое низкими осенними тучами небо распростерлось над ним, сеял мелкий осенний дождичек; в поле его зрения медленно проплывали верхушки потемневших от сырости сосен, где-то играла надрывная траурная музыка, сдобренная медью. Станислав Сергеич вдруг понял, что его хоронят, и судорога отчаяния и ужаса свела его внутренности.

Каким-то образом он видел Регину. Вот она стоит над его гробом в черном элегантном платье и изящно промокает глаза кружевным платочком. Вот она скорбно отвечает на соболезнования, которые с постными рожами говорят ей бывшие его коллеги... Наконец Воевода толкает прочувствованную речь, и гроб с телом покойного торжественно опускают в могилу под звон медных тарелок и грустный вопль трубы. Рыдающую в голос Регину аккуратно поддерживает под локоток заботливый Пустовойтов. А по гулко резонирующей крышке гроба уже ударяют комья желтой сырой глины. Могильщики знают свое дело — вот уже готов свежий невысокий холмик, который заваливают живыми цветами и множеством траурных венков .Большой поясной портрет Тропотуна, наискось перевязанный черной шелковой лентой, прикрепляют к оградке. Снова надрываются духовые, под звуки которых все рассаживаются по автобусам. Плачущую Регину Пустовойтов усаживает в волгу Воеводы и подсаживается туда сам...

И снова каким-то непостижимым образом Станислав Сергеич переносится на свой диван, в своей уютной квартире. Воздуха катастрофически недостает, и он ловит его открытым ртом. Голова все еще продолжает кружится, перед глазами плавает какая-то зеленоватая муть.

—  Что с тобой? — испугалась Регина, заметив, как вытянулось и побледнело лицо мужа.

—  О чем ты думала сейчас? — впился он в нее хищным взглядом.
Она вздрогнула, в глазах промелькнула растерянность. — Так... ни о чем...
Точно — о похоронах! Преисполнился он ненависти. Однако отвернулся, зажался внутренне, пересилил себя и наконец произнес с утрированной нежностью:

—  Моя милая, милая женушка...

Обнял ее плечи, поцеловал в мочку уха. Тут же возникло желание впиться зубами в эту розовую нежнейшую мочку — он стиснул челюсти и отвернулся...

Продолжение: http://proza.ru/2024/07/15/681