Аннотация:
Альтернативная история, начало ХХ века.
Офицер-кавалерист Всеволод Чадин, уволенный из армии после поражения его страны в войне с соседним государством, отправляется на заработки на Север и устраивается на работу в крупную нефтяную компанию.В условиях жёсткой конкуренции, суровой природы и враждебного отношения аборигенов Чадин водит по тундре гружёные нефтью мамонтовые конвои.
Однажды, перевозя крупную партию новейшего вооружения для самообороны нефтяников от туземцев, наш герой попадает в засаду и оказывается в плену коренных жителей тундры вместе со всем смертоносным грузом. Цена жизни и свободы бывшего офицера и его товарищей - обучение современному военному делу своих старых врагов.
Все события, государства и персонажи являются вымышленными. Любые совпадения случайны.
Пролог
Мир.
То, чего хочет каждый нормальный солдат. Хочет, чтобы он не нарушался, когда война ещё не началась. Хочет, чтобы он скорее наступил, когда война уже идёт. Желательно, конечно, чтобы мир наступивший был как минимум не хуже чем прежний. Войну саму по себе любят только маньяки, отморозки и паразиты, которые на ней наживаются.
Для кавалерийского сотника Всеволода Чадина война закончилась ещё месяц назад, когда его, едва живого, в составе санчасти отправленного на переформирование полка привезли в этот тыловой госпиталь, в небольшой городок Светомысл. Через Светомысл проходила одна из дорог, ведущих на юг. Дорога, на которой усталые колонны сильно пострадавших или разбитых частей иногда нос к носу сталкивались со своими более свежими братьями по оружию.
Впрочем, было ли это переформирование? Из всех конников полка после выхода из котла под Кын-Туба едва можно было бы набрать три-четыре полные сотни. Великая степь в те дни досыта напилась славинской крови и наелась осколками снарядов. А ещё через три недели война закончилась для всего Славинского Соделия. И закончилась она, как Чадин понял по настроению врачей и санитаров, ещё не прочтя ни одной газетной строчки, не услышав ни слова по радио, чем-то странным, непонятным и даже глупым. Тотального разгрома Войска Славинского не произошло. Славия – страна большая, народу под ружьём всегда держала много, и могла подтянуть резервы, которые бы закрыли путь ордам степняков-тюров, только что втоптавших в пыль войска Южного военного округа. Но для этого резервы нужно было начинать подвозить ещё тогда, когда те самые войска только переходили в оказавшееся для них роковым контрнаступление. Спасибо родному правительству, которое так и не обновило единственную дряхлую железную дорогу, ведущую в эти края.
Лихая тюрская конница остановилась на южном берегу пограничной реки Вастузы, через которую спешно отступили остатки частей некогда грозного военного округа. Воевода или на их языке аскар Буркит мог идти дальше на север, совершенно не опасаясь, что его хоть кто-то будет останавливать на ближайшей сотне-другой, а то и через триста вёрст. Однако эмир в далёком Улкане решил, что война за пределами родных степей ему не нужна и с показным великодушием предложил Председателю Колину заключить мир.
Мир, условия которого Чадин сейчас вычитывал в газете, полусидя на своей койке. За попытку Соделия отнять у Тюрского Эмирата северное побережье Тенгизского моря славины, помимо тысяч загубленных солдатских жизней, расплачивались существенными уступками. Расширение владений эмира не интересовало, поэтому государственные границы остались нетронутыми. Зато тюрские купцы получали право беспошлинной торговли, а их скотоводы ещё двадцать лет могли свободно гонять свои стада и табуны на заливные луга к северу от Вастузы. Вдобавок, Улкан потребовал в течение пяти лет безвозмездно поставить ему столько сырья, чтобы можно было отстроить разрушенные в ходе боев здания, восстановить арсеналы вооружения, да что там вооружения – боеприпасов на складах. Замахнулся эмир и на только что разбитую вражескую армию: Славия была обязана втрое сократить личный состав Южного военного округа.
«И ведь ты даже не хищник, не захватчик после этого, - скрипнул зубами сотник. – Как будто бы только своё назад просишь. Благородный какой нашёлся. А что купчишкам своим помог, так ведь торговля – дело мирное, даже дружеское, добрососедское. И что наших против твоих сейчас меньше станет, тоже как будто правильно. Как будто, а по сути – издевательство».
Он в бессильной тупой злобе смял газету и бросил её на пол. На одеяле лежал зачитанный до дыр другими пациентами и медиками иллюстрированный журнал «Очаг». Номер был свежий, один на весь госпиталь, до Чадина он дошёл недели через полторы после того, как журнал принесла почта, и был выдан ему только на полдня, которые почти прошли. И если бы не эта газета, Всеволод бы успел дочитать «Очаг» до истрёпанной корки, но уж очень нужно было узнать, за что пришлось заплатить такую страшную цену.
Журнал был открыт примерно посередине, на статье о четыреста шестидесятой годовщине начала покорения Тибирии, обширнейшего региона к востоку от Иртымских гор. Строго говоря, дата была весьма условной и была привязана только к числу, стоявшему на господарьском указе о выделении «зелья, провианту и добрых пищалей» атаману по прозванию Чекан для проведения разведки неведомых земель, к границам которых тогдашнее Славинское государство вышло после победы над соседними княжествами.
«…Но помимо известных славинам животных вроде медведей, лосей и волков, - гласила строка, на которой сотник прервал чтение. – Воины Чекана встретили невиданных по ту сторону Иртыма диковинных зверей: саблезубых тигров, большерогих оленей, шерстистых носорогов и, конечно же, мамонтов. Только много позже наука установила, что когда-то они были распространены по всему континенту, но вымерли на большей его части в глубокой древности везде, кроме первозданных лесов Тибирии…»
Чадин на автомате взял журнал в руки и попытался продолжить чтение:
«…И поскольку в те времена ещё ничего не было известно о полезных ископаемых этих земель, именно шкуры, рога и бивни этих животных стали первым подарком, который атаман отправил господарю из своего похода…»
Всеволод, теряя интерес, пропустил три абзаца и перевернул страницу:
«…Местные жители ограниченно одомашнивали мамонтов, но не имели навыков приучения их к выполнению сколь-нибудь сложной работы, так что для дрессировки животных Драговиту Сильному пришлось пригласить погонщиков слонов из Гангии…»
Ниже помещалась репродукция известной картины «Рождение славинского флота», где мамонт поддерживал хоботом очередное деревянное «ребро», которое плотники прилаживали к остову будущего парусника.
Сотник захлопнул надоевший журнал и откинулся на серую от бесконечных стирок подушку. Всё было зря. Зря были изматывающие марши под испепеляющим солнцем и тревожные зябкие ночи. Зря были отчаянные рубки со степняками. Зря остались ржаветь среди жёлтой травы почерневшие остовы, недавно бывшие скоростными кавалерийскими танками. Зря тяжёлые пушки пахали снарядами Великую степь, сея смерть: пожинать урожай славинам не пришлось.
И ведь даже нельзя было даже сказать, что армия тюров была лучше вооружена или задавила числом. Пушки у них мельче и легче, техники не было почти никакой. Вот разве что конница… Конница у тюров была просто страшной. Потому что славины в сёдлах только сражаются, а тюры в них живут с детства.
В первые дни и даже недели – Чадин это прекрасно помнил – славины регулярно устраивали степнякам такой огненный ад, что и самые лучшие всадники были бесполезны. Горели немногочисленные тюрские броневики, взлетали в клубах взрывов вверх колёсами тачанки. Потери сотни самого Всеволода были невелики, чаще всего ему приходилось только гнать и добивать уже рассеянные боевые порядки врага. Но войска эмира, хоть и терпели поражения, не пережили ни одного разгрома. Никогда у них не было беспорядочного бегства – тюры всегда более-менее организованно отходили вглубь своей территории, уводя следом население городков и посёлков, которые могли оказаться под ударом. Но разве обращал тогда на это внимание хоть кто-нибудь? Окрыляемая всё новыми успехами военная машина набирала ход и всё быстрее катилась стальным катком по бескрайним просторам Великой степи. Лежащий теперь на койке сотник и сам был тогда в плену всеобщей эйфории. Казалось, ещё немного, и на горизонте появится тёплое южное море, а ветер, треплющий гривы коней и флажки на пиках, станет солёным.
А потом Войско Славинское будто подавилось слишком большим куском чужой земли, который его страна попыталась проглотить. На растянувшихся коммуникациях начали озоровать партизаны или просто бандиты, и вал огня, который прежде бодро мчался по степи перед наступающей кавалерией, стал день ото дня слабеть, а у самих бойцов животы потянулись к позвоночникам. Да и не только в налётчиках было дело. Знакомый интендант говорил Чадину, что на тыловых складах Южного военного округа просто-напросто закончилось всё припасённое для войны добро, а подвоз нового происходил катастрофически медленно. Так или иначе, победы над тюрами становились всё менее уверенными, реже гремела музыка дальнобойной артиллерии, и в один чёрный день голодных людей с голодными винтовками и пушками погнали назад сытые.
Тут, разгоняя тяжёлые воспоминания, распахнулась дверь, и на пороге палаты Всеволод увидел знакомую основательную фигуру в белом халате поверх выгоревшего на солнце кителя.
- Здравия желаю, пане, - негромко произнесла фигура.
- Здравствуй, Радомир, - ответил Чадин. Радомир Галич, самый опытный офицер в его сотне, прошёл в палату и сел на табурет рядом с койкой. Галич был почти старик, но ни чинов, ни особых наград себе так и не выслужил. Широкий, основательный, невысокий, с короткими тёмными жесткими волосами на лысеющей голове, от природы немного смуглый, поскольку, в отличие от Всеволода, был уроженцем этих мест, он ходил взводным уже не под первым сотником и, кажется, никогда не стремился нацепить на погоны лишнюю птичку. Однако именно Радомир, в конечном итоге, вывел к Вастузе остатки сотни и похлопотал о том, чтобы его израненному начальнику досталась одиночная палата.
- Как самочувствие?
- Паршиво, но налаживается. Врачи обещают, ещё неделька, и снова в строй.
- Да вот со строем-то накладочка, - вздохнул Галич. Заметив вопросительный взгляд командира и скомканную газету на полу, он продолжил. – Ты условия мира читал? Про сокращение округа?
- Погоди, - оторопел Чадин. - Я думал, нас по другим округам растолкают.
- Все думали. А у правительства после войны и такого мира нет, видать, ни денег, ни желания всех нас, битых-перебитых, распихивать по другим полкам и дивизиям. Это же там казармы надо расширять или новые строить. Опять же, перевозка…
- Да и не нужны мы им своими россказнями армию разлагать, - в мрачной задумчивости закончил сотник мысль взводного. – А то расскажем в каком-нибудь Серединном округе про то, как нас в двух шагах от моря бросили на голой земле без патронов и с пустыми флягами. Как артиллеристы по пять снарядов на пушку в день получали. Нехорошо ведь будет, а, Радомир? Настроение попортим, мысли неправильные пойдут про начальство.
- Короче, нет больше нашего полка.
- Ладно, нет. Что дальше-то?
Чадин по опыту чувствовал, что у старого конника есть какой-то план. И он не ошибся.
- У меня младший зять, Богдашка, - начал тот издалека. – На севера пару лет назад подался. В Яу-Та, в тундру.
- Это там, где, говорят, лопату воткни и нефть пойдёт?
- Богдашка пишет, навтыкали там этих лопат уже, - невозмутимо продолжал Галич. – Все кому не лень навтыкали. Нефти много, но в добычу уже просто так не зайти, поделено всё. А вот в перевозку ещё успеем.
- Ты что же, предлагаешь нам с тобой собрать остатки сотни и всем в извозчики пойти? – Всеволод вообразил, как он сидит на козлах утлых саней, нагруженных огромными деревянными бочками, и лупит кнутом тощих кобыл, увязающих в перемешанном с грязью снегу. И хотя горючее в армии так не возили, почему-то казалось, что в тех местах перевозка нефти никак иначе выглядеть не может. – И долго мы так протаскаемся? Скоро кто-нибудь догадается протянуть железную дорогу.
- Богдашка пишет, места там дикие, пришлый народ и того хуже. Местные тоже не шибко рады. Могут и стрелу пустить. Так что нам не только возить, ещё и пострелять придётся, а до железных дорог как на раке до луны. Сколотим артель. «Чадин, Галич и товарищи» - как тебе? Я с нашими уже поговорил, человек десять-двенадцать точно поедут. Может, и с других сотен тоже кто захочет. Наскребём с миру по нитке на лошадей, потом, глядишь, мамонтами разживёмся.
- Мамонтами? – недоверчиво поднял бровь Чадин. – А ты на них хоть раз ездил?
- Да где наша не пропадала, пане. Придётся и мамонтов объездить, лошади в тягле по тундре как будто бы против них пожиже будут.
Всеволод только в очередной раз молча поразился своему взводному. Как он успел так быстро не просто сориентироваться в обстановке и составить план, но и даже подготовить для него почву? «Есть захочешь, и не такое придумаешь, - подумалось ему. – А уходить из-под удара в трудный момент Галич мастер. Может, поэтому он и не сотник?»
Глава 1. Нефтяные дороги
Где-то позади Чадина пропел рожок звеньевого, и идущее следом звено конвоя паевого общества «Северный нефтепродукт» начало постепенно сворачивать с курса, уходя на запад, где вдали смутно виднелись очертания сооружений двадцать восьмого нефтепромысла. То ли передавая друг другу команду, то ли прощаясь с остающимися сородичами, затрубили мамонты, обменялись короткими репликами люди. Цепочка из четырёх пар животных, погромыхивая пустыми бочками, украшенными огромными эмблемами с сегментом шестерёнки и черной каплей, потянулась по снежному полю к разгорающемуся холодному закату. Головное звено конвоя, который сегодня утром насчитывал более тридцати голов мамонтов, оставалось в одиночестве. Следующая встреча с этим и другими звеньями состоится только завтра, когда, залив ночью полные бочки «каменного масла» на нефтепромысле в конечной точке, Всеволод рано утром поведет оставшуюся при нём семёрку в обратный путь по тому же маршруту, чтобы за день конвой, теперь уже тяжело гружёный, вновь вырос до исходных размеров.
Бывший сотник, а теперь начальник конвоя, осмотрелся вокруг. Тундра с торчащими кое-где из-под снега кустиками и чахлыми деревцами была привычно пустынна. Мамонты производили слишком много шума, чтобы местная живность отваживалась обретаться где-то рядом. Да и научены были звери горьким опытом, что какой-нибудь наездник может захотеть свежего мясца на ужин, снять с плеча винтовку и парой выстрелов обеспечить себе и товарищам на вечер пищевое разнообразие, а то и хорошую шкурку на обмен в Котловске или подруге на шапку.
Взгляд Всеволода споткнулся о застывший на холме неподалёку тёмный силуэт. Чадин приложил к глазам бинокль и разглядел сидящую верхом на олене закутанную в меха фигуру, которая, похоже, в этот момент рассматривала его самого.
- Веля, - он спокойным голосом окликнул едущего рядом на носороге конвоира. – Кукушка на два часа, пугани.
Конвоир молча дал по вершине холма короткую очередь из ручного пулемёта. Силуэт пропал. Начальник конвоя вновь припал к биноклю. Тела не было, но этого от конвоира и не требовалось. Главное было дать понять разведчику-яутаку, что он обнаружен и внезапного нападения у его братьев по разбою уже не получится. А без внезапности одолеть полнокровное звено да ещё с конвойным носорогом яутаки могут только сильно превосходящими силами, о чём они сами прекрасно знают.
- Молодец Велибор. Теперь вечер точно пройдёт спокойно, - прокомментировал эту сценку Галич, едущий в паре по другую руку от Всеволода. – Дойти бы только до двадцать девятого до темноты.
«Вахта Солохина, вроде бы ещё не кончилась, – подумал начальник конвоя. Мысли текли так же неторопливо, как надвигались и уходили назад зимние пейзажи. - У него всегда бывает что-то интересное на ужин. Вроде бы сидит посреди той же самой тундры, те же звери вокруг бегают, те же продукты ему привозят. Кашевар, что ли, особый какой-то, или у яутаков что-то выменивает. Они ведь из своих травок и мха и приправы делают, и супы варят, и вроде бы даже лепешки пекут…»
Яутаки не представляли из себя какого-то единого народа, и, как правило, дружба с одним кланом означала только дружбу с этими конкретными туземцами, а их сородичи за ближайшим холмом уже могли иметь непреодолимое желание сделать из твоей кожи барабан. Впрочем, в обратную сторону это тоже работало. Это было и хорошо, и плохо. Хорошо – потому что договориться с отдельным князьком или старейшиной на месте не так сложно. Плохо – потому что этих самых князьков и старейшин было до черта, и они, вдобавок, имели привычку кочевать по тундре.
Чадин хотел спросить у своего старшего наездника, не слыхал ли он о яутацких травяных лепешках, но в этот момент откуда-то издалека донеслись два различимые звуки беспорядочной стрельбы.
- Где это стреляют? – спросил кто-то сзади.
В этот момент неожиданно ожила радиостанция, которую вёз с собой Галич:
- Всем, кто меня слышит! – прорвался сквозь треск помех испуганный голос. – Говорит двадцать девятый нефтепромысел! Терплю нападение! Всем, кто слышит! Прошу помощи!
Старший наездник быстро сорвал с нагрудного крепления микрофон:
- Двадцать девятый, это семнадцатый конвой! Мы в получасе пути, продержитесь?
- Семнадцатый, быстрее, ради бога! Их слишком много!
- Кто на них напал? – спросил Чадин.
- Не знаю! – ответил голос из динамика, когда Радомир повторил вопрос. – Но нам крышка без вас!
- Двадцать девятый, - возник в эфире ещё один голос. – Это двадцать седьмой, высылаю к вам упряжку.
Следом отозвались ещё несколько близлежащих нефтепромыслов. Некоторые, следуя примеру двадцать седьмого, отправляли подмогу, но много ли отправит бригада нефтяников, в которой редко бывает десяток человек? Разве что кто-то повезёт с собой штатный нефтепромысловый пулемёт.
- Пане, - спросил конвоир, который всё это время был рядом и всё отлично слышал. – Давай я поскачу, всыплю гадам? Минут десять – и буду на месте.
- Давай, - бросил Чадин после секундного раздумья. – Только если там настоящая каша, не залезай, мы скоро подойдём, поддержим.
Велибор по старой солдатской привычке козырнул, и тут же его вместе с носорогом как ветром сдуло.
- Труби боевое перестроение, - приказал Всеволод своему бывшему взводному. – И ускоренный шаг.
Радомир приложил к обветренным губам верный рожок и сыграл требуемые сигналы. Мамонты отозвались своими голосами и, кажется, даже не нуждаясь в понуканиях наездников, начали строиться по-боевому – две шеренги в шахматном порядке.
- Братцы, - крикнул Чадин, обернувшись к своему немногочисленному воинству. – На двадцать девятый нефтепромысел напали неизвестные налётчики. Со всех сторон туда идёт помощь. Поможем и мы! Дорога каждая минута. Ходу!
Восьмёрка мамонтов, набирая скорость, двинулась вперёд ускоренным маршем. Громче загремели навьюченные на мохнатых великанов пустые бочки, больнее защипал лица наездников холод. Говорить в таких условиях было бы проблематично, так что все подняли воротники и спрятались в них по самые носы. Звуки отдалённого боя начали постепенно приближаться. Где-то там отбивалась от неизвестного грозного врага вахтенная бригада двадцать девятого нефтепромысла, спешно собирались отряды им в подмогу, запрягались и летели по тундре оленьи упряжки, которые играли роль дежурного транспорта нефтяников. Лошади в этих краях показали себя не лучшим образом и со временем были полностью вытеснены из хозяйства.
Всеволод силился понять, кто мог напасть на нефтепромысел. Яутаки отпадали сразу. Коренные жители тундры, которых нашествие охотников за чёрным золотом в своё время застало чуть ли не в каменном веке, не имели на руках такого количества огнестрельного оружия, чтобы затеять перестрелку подобную этой. С одной стороны, им вечно не хватало средств на боеприпасы, с другой, среди большинства пришельцев с юга давно бытовало неписанное правило не продавать яутакам ничего серьёзнее старых охотничьих ружей. Налётчики могли быть наёмниками конкурентов, но практика нападений на чужие нефтепромыслы и конвои ушла в прошлое вместе с Чёрной лихорадкой, в самый разгар которой в тундре и объявилась когда-то артель «Чадин, Галич и товарищи».
В те кажущиеся уже такими далёкими времена на просторах Яу-Та шла бесконечная грызня сотен товариществ, артелей, обществ и просто отдельных хозяйчиков за месторождения и отдельные нефтепромыслы, а также удобные маршруты для перевозки нефти на юг, к перерабатывающим заводам и железнодорожным путям уездного города Котловска. В самом городе, некогда скучном и никому не известном, бодались между собой уже владельцы тех самых заводов и заводиков. Вот тогда ветераны боёв с тюрами оказались на войне как бы не хуже чем в Великой степи. Здесь не грохали снаряды и не прилетали с неба бомбы, не двигались друг на друга конные лавы, но там хотя бы было понятно, кто свой, а кто чужой, где тыл, а где фронт. Случаи нападений банд нанятых или самодеятельных головорезов на конвои и производственные объекты тогда были вполне обычными. Бывало, что и встречный конвой мог начать палить без предупреждения. Местная власть ничего не могла поделать с этим безобразием, а правительство как раз переживало послевоенный кризис, и ему было всё равно, что поступающая со вновь открытых месторождений нефть и продукты её переработки частенько разбавляются кровью.
Сильные жрали слабых, сильных жрали очень сильные. Впрочем, жрали далеко не всегда в смысле физического уничтожения и вытеснения. Могли предложить объединение или просто купить с потрохами. Так транспортная артель самого Чадина когда-то влилась в довольно большой союз перевозчиков, а его через некоторое время поглотило набирающее силу общество «Северный нефтепродукт». Прошло менее десяти лет, и тундра оказалась поделена между пятью-шестью очень солидными предприятиями. Столь уважаемым господам, какими были их владельцы, не пристало вести свои дела теми дикими методами, которые были в ходу относительно недавно, и они предпочли договориться. Подписанное почтенными нефтяными господарями соглашение положило конец и без того почти затихшей Чёрной лихорадке.
И вот теперь призрак похороненной было заразы вновь поднялся из могилы. Налёт могли устроить какие-нибудь бандиты, которые хоть и редко, но всё ещё встречались в Яу-Та. А могли и дельцы в тёплых кабинетах чего-то не поделить и вспомнить былое. Так или иначе, звуки боя приближались, хотя выстрелы, перейдя через некий апогей, и начали как будто бы раздаваться реже. Чадин узнавал приметные черты местности, и прикинул, что за ближайшим холмом как раз будет погибающий нефтепромысел. Наездники уже снимали с плеч винтовки и готовились вступить в схватку.
У подножия холма начальник сделал знак общей остановки. Разгорячённые марш-броском животные тяжело дышали, выпуская в морозный воздух пар как заправские паровозы. Надо было перевести дух.
- Верхом пойдём или спешимся? – спросил Галич, опуская воротник.
- Пешком потонем, - сказал Чадин. – Снега намело по пояс, не меньше.
- А верхом подставимся.
Возражение было резонным. Боевое построение, в котором звено вышло к цели, было придумано во времена кремниевых ружей, хорошо работало как контратака на яутаков, но в современном бою было бесполезно, как и сами мамонты. Тем более, в момент появления на гребне холма все они оказывались как на ладони. Всеволод прислушался. Выстрелы стали значительно реже и начинали удаляться. К сожалению или к счастью, к решающей фазе они, кажется, опоздали.
- Уже не под что, - сказал Чадин вслух. – Погнали налётчиков.
- А если не их, а наших? – усомнился Радомир.
- Златан, - начальник конвоя обернулся к стоящему рядом наезднику и протянул ему бинокль. – Слазай наверх, посмотри, что творится.
Златан, маленький, но сильный и серьёзный человечек, выудил откуда-то снегоступы и проворно нацепил их на ноги. Мамонт, повинуясь команде человека, послушно присел, и наездник, спешившись, насколько можно быстро зашагал по склону вверх. Минуты тянулись невыносимо медленно. Подходя ближе к вершине, Златан пригибался всё ниже, пока, наконец, не пополз по-пластунски. Полежав немного на самом верху, он привстал на локте и сделал несколько широких махов рукой.
- Давай сюда! - долетел с вершины его крик. – Наша берёт!..
Картина, которую наездники вскоре увидели с холма, говорила о том, что буквально только что внизу завершилось настоящее побоище. Нефтепромысел стоял с распахнутыми настежь воротами и кое-где выломанным дощатым забором. Вокруг на разных расстояниях валялись в снегу несколько тел и опрокинувшихся оленьих упряжек, некоторые прямо с оленями. Ещё пара саней стояла у ворот, а вдали стремительно уходила к горизонту целая кавалькада, унося с собой звуки стрельбы. Замыкала её крошечная на таком расстоянии, но более массивная чем прочие фигура, которая, кажется, была носорогом.
- Говорили ему, не лезь в кашу, - пробормотал Радомир. Звено стало спускаться вниз.
Опрокинутые упряжки, как с удивлением отметил Чадин при приближении, оказались явно яутацкими. Лежащие рядом трупы тоже принадлежали коренным жителям тундры. Только вот выглядели они как-то странно.
- Ничего себе, - сказал Златан, указывая на одного из мертвых налётчиков. У того вместо пояса была намотана на бёдрах пулемётная лента. – Что это за князёк так разбогател?
Погибшие под стенами нефтепромысла яутаки действительно почти поголовно оказывались вооружёнными не привычными луками и копьями, а не самым новым, но ещё вполне достойным огнестрелом.
- Может, конвой недавно ограбили? – предположил другой наездник. – Или просто накопили…
Забор нефтепромысла местами был превращён в решето. Кое-где яутаки даже успели оторвать доски на дрова. Деревянная сторожевая вышка, бывшая когда-то буровой, стояла безлюдной, и ствол пулемёта немо упёрся в небеса. По двору расхаживали люди в форменных ватниках рабочих «Северного нефтепродукта» с винтовками на плече. Здесь тоже были следы борьбы и грабежа. В окнах бараков не осталось ни одного целого стекла, двери были сорваны с петель или распахнуты, валялись какие-то ящики, канистры и отдельные вещи вроде консервных банок, буханок хлеба и бытовой мелочёвки. Яутаки успели взять и обчистить нефтепромысел прежде, чем к нефтяникам подошла подмога. Поджечь на прощание нефтяной резервуар нападавшие то ли не догадались, то ли не захотели, а может, просто не успели. Раненных и убитых отсюда уже убрали, но пятна крови на вытоптанном снегу выдавали подробности разыгравшейся драмы.
- Смотри-ка, - сказал вдруг Галич. – И Богдашка здесь.
Богдашка или, по-хорошему, Богдан Малодубец, младший зять Радомира, был начальником тридцать первого нефтепромысла. И сейчас он действительно показался на пороге разорённого барака. Рослый, худощавый, но не хилый, немного сутулый, в исцарапанной и помятой неглубокой металлической каске поверх подшлемника и тулупе, полагавшемся руководителям среднего и низшего звена, он тоже заметил знакомые лица, и озабоченность на его гладко выбритом лице на мгновение развеялась. Богдан коротко приподнял руку и зашагал к конвою. В годы Чёрной лихорадки он был одним из множества вольных нефтедобытчиков, но со временем, как и многие дальновидные и сговорчивые из них, из владельца нефтепромысла превратился в наёмного управленца и вот уже который год его рабочая одежда была украшена значками «Северного нефтепродукта».
- Здорово, - с негромким приветствием он поочерёдно потянулся к тестю и Чадину для рукопожатий.
- Приветствую, - ответил Всеволод. – Ты тут откуда? Тоже по сигналу?
- Как услышал, так сразу взял троих ребят и на упряжке сюда. Гусаков с двадцать седьмого раньше подъехал, но всё равно опоздал. Яутаки тут уже вовсю хозяйничали.
- Куда тебя понесло-то? - вставил упрёк Радомир. – Ты про Дару подумал, голова два уха?
- Какой есть, - Богдан, услышав имя своей жены и дочери старого Галича, не стал вступать в спор, а продолжил как ни в чём не бывало. - А потом тридцатый подтянулся, мы и ударили сообща. Носорог прибежал, не ваш был? Я лица наездника не разглядел.
- Наш, - подтвердил Чадин.
- Вот от него яутаки и драпанули. Они же носорога страшнее мамонта считают. И за дело! Кто замешкался, как котят раскидал, остальных, наверное, до сих пор гонит.
- Эх, Веля-Веля… - вздохнул Галич.
- Много убитых? – спросил Всеволод. – Из местных выжил кто?
- У нас только раненные. А вот местных почти поголовно. Кого пристрелили, кого забили. Сам Солохин живой, но плох очень, мы его сразу на гусаковской упряжке отправили в Котловск. Остальных пока по другим нефтепромыслам разберут. Так что придётся вам, гости дорогие, сегодня без хозяев.
- Котловск что говорит, объясняет это всё как-нибудь? – в общем эфире начальник семнадцатого конвоя ничего кроме откликов на призыв о помощи так ничего и не услышал, но небезосновательно полагал, что дальнейшие переговоры могли идти по другой частоте.
- Не знаю, - пожал плечами Малодубец. – Местную радиостанцию яутаки утащили. На черта она им, правда…Откуда у них оружие, как думаете?
Тут со стороны вторых ворот нефтепромысла раздался угрюмый носорожий рёв. Все повернулись на звук. В последних лучах отгорающего заката на территорию осиротевшего нефтепромысла, прихрамывая, медленно заходил носорог семнадцатого конвоя. На спине у могучего зверя, безжизненно уткнувшись лицом в горб, распластался конвоир Велибор.
Глава 2. Котловск
- Многие думают, что мы, державники, презираем рабочего человека, - звучал из радиоприёмника голос Аниса Речникова, кандидата в Председатели Соделия. – Что мы считаем его неисправимым невежей, недостойным благ просвещения. Но это не так! Мы знаем, что труд каждого ценен и важен. И дворник, и землепашец, и промышленник, и купец – все они приносят пользу Родине, каждый на своём месте и в меру своих дарований. Но, скажите мне на милость, уважаемый пан Говоров, разве всем для достойного служения Отчизне необходимо заканчивать университет? Сын булочника не нуждается ни в каких профессорах и академиях, он в совершенстве изучит ремесло в пекарне своего отца, а необходимые и достаточные для жизни в обществе знания получит в земской школе. Дочь текстильщицы выучится в заводском училище и станет работницей не хуже матери!..
- Владик, - обратился Чадин к десятилетнему сыну, который, высунув от усердия язык, размазывал на полу клей по куску новых обоев. – Вон тот угол забыл промазать, а тут лужу оставил.
- Ага, - мальчик немедленно принял меры к устранению оплошности, и вскоре они вдвоём уже выравнивали кусок на стене, подгоняя замысловатый узор. Выходной день у человека, редко бывающего дома, частенько оборачивается длиннющим списком больших и малых дел по хозяйству. И начальник конвоя, как и многие, работающие с нефтью в Яу-Та, был именно таким человеком. Поэтому вместо отдыха приходилось клеить новые обои в гостиной. «А то гостей стыдно позвать, такое позорище на стенах», - говорила ему жена, верная и любящая Ожега. И она была совершенно права, ведь обои остались в этой квартире ещё от прежнего хозяина, а тот, в отличии от Всеволода и его семьи, был коренным жителем Котловска. Так что дата последнего ремонта терялась где-то далеко в прошлом.
Квартира была просторной, хотя и имела всего две комнаты. Мебель здесь тоже, в основном, была старая: из прошлой жизни бывший сотник многое привезти не смог бы просто физически, а новое наживалось очень постепенно. По стенам змеились трубы центрального отопления – в подвале днём и ночью попыхивал небольшой котёл, - и немногочисленные переплетённые пары электрических проводов, укутанных в толстенную изоляцию. Компанию им составляли отдельные полки с книгами и милыми безделушками да семейные фотографии в аккуратных рамках. Вот сам Всеволод в парадной форме, незадолго до войны, вот Ожега держит на руках ещё совсем маленького Владика, вот их родители, оставшиеся в средней полосе… С чёрно-белых снимков взирали в настоящее безвозвратные мгновения прошлого, которое по прошествии лет иногда казалось куда радужнее и проще, чем оно было на самом деле.
За окнами сквозь пелену снегопада проглядывал дом на противоположной стороне улицы – такой же теряющий краску почтенный двухэтажный деревянный старик, как и тот, на втором этаже которого обитали Чадины. Дома на этой улице помнили время, когда Котловск был тихим уездным городком, куда тогда ещё вполне мирные и законопослушные яутаки привозили ясак, то есть налоги, а также шкуры и мясо на обмен, чтобы разжиться плодами цивилизации вроде спичек, железных ножей, иголок и рыболовных крючков. Дома помнили, а вот людей, которые могли бы разделить с ними эти воспоминания, оставалось всё меньше. Многим жителям старого Котловска его новая жизнь – индустриальная, деловая, местами и криминальная, - оказалась не по нутру.
- Не знаю, как с уважением к рабочему человеку, - слово взял второй кандидат, Радим Говоров. Дебаты шли уже второй час, но каждый из соперников имел более чем солидный опыт произнесения речей, так что не выказывал ни малейшей усталости. – Однако Ваша партия всегда была яростной защитницей принципа передачи по наследству. И это было понятно, пока речь шла о власти, деньгах и привилегиях. Теперь вы замахиваетесь на то, чтобы точно так же бесповоротно наследовались темнота и нищета. Сегодня державники закроют детям рабочих и крестьян путь к образованию. Завтра лишат их права голоса на основании того, что они недостаточно просвещены и не могут принимать взвешенные решения. И тогда наше Соделие можно будет смело выносить в гробу, потому что какое же это тогда будет общее дело или, как говорят на Западе, «республика»? Господарьство, как сто лет назад!..
- Папа, - неизвестно откуда взявшаяся пятилетняя Айка потянула Всеволода за край рубашки. – Мама зовёт обедать.
- Хорошо, идём, - Чадин протёр руки грязной тряпкой. – Только руки помоем.
Вскоре вся семья уже сидела на кухне за горячим супом. Из гостиной продолжали доноситься голоса спорящих где-то очень далеко политиков.
- Сева, - обратилась к мужу Ожега. – Выключи этих балаболов, нет больше сил их слушать. Давай лучше пластинку поставим, если ты не можешь без шума.
- Как это – выключить? Это последние дебаты перед выборами, пусть говорят. А ты думай, за кого будешь голосовать.
- Ой, не всё ли равно! Они же одинаковые.
- Вот чтобы они не казались одинаковыми, - Чадин назидательно поднял палец. – И надо было слушать.
- Врут они всё, - отмахнулась жена.
- Врут? – глава семьи сжал в руке ложку. – Я перед войной тоже так думал. Что все они врут, что все одним миром мазаны. Когда нас погнали в степь бить тюров, газеты кричали: «Дойдём до Тенгиза!», «Смерть тюрам на исконной славинской земле!». Говоров был единственным, кто предупреждал, что ничем хорошим это не кончится, потому что экономика не вытянет. Что война с Эмиратом никому не нужна, кроме наших торгашей и прочих богатеев, и солдаты будут умирать за чужое добро почём зря. Что северное побережье Тенгизского моря – это ни разу не исконные славинские земли, и просто кому-то хочется иметь там порты для торговли с Югом. Только Общинническая партия была против, когда все были за. И Державная партия, и «Народная воля», и все остальные, сколько их тогда было. Ты помнишь, в общинников из каждого окна плевали. И я их ненавидел. А потом, когда тюры погнали нас назад грязными тряпками, когда собственное правительство вышвырнуло на мороз, оказалось, что только общинники и были правы с самого начала. И после этого – все одинаковые? Глаза и уши разуй немного, Жигушка!
Жена вздохнула, закатила глаза и покачала головой. Чадин, глядя на супругу исподлобья, бросил короткий взгляд на свою правую руку и обнаружил, что за время произнесения своей речи он не заметил, как согнул мягкий металл ложки большим пальцем. Дети притихли, ожидая, что будет дальше. В наступившей тишине было слышно только тиканье настенных часов с гирьками да злополучные голоса из радиоприёмника. Всеволод знал, что будет дальше, и уже смирился с тем, что обед был испорчен.
Вдруг раздалась пронзительная трель дверного звонка. Владик побежал открывать. Айка на удивление проворно дохлебала суп, стянула из общей тарелки ещё кусок хлеба и испарилась. Взрослые продолжали сидеть молча.
- Я. Не. Слепая. И. Не. Глухая, - отчеканила Ожега. – А тебе пора научиться хотя бы на грош сомневаться в собственной правоте.
Тут в соседней комнате заскрипели половицы, застучали, приближаясь, шаги обутых в валенки ног, и в кухню вошёл молодой парень в шинели и форменной шапке «Северного нефтепродукта». В пришельце хозяин дома узнал скорохода Деяна Бельского и сразу встревожился. Дело шло к тому, что вслед за обедом коту под хвост пойдёт и весь остальной день.
- Здравствуйте. Срочный вызов начальнику конвоя пану Чадину явиться в присутствие Общества, - спокойным и ровным голосом, как полагается скороходу, доложил Деян. – Самоход ждёт.
- Что случилось? – спросил Всеволод, поймав обеспокоенный взгляд жены. Ссора, минуту назад занимавшая обоих, оказалась немедленно забыта.
- Вас вызывает заместитель главноуправителя по перевозкам.
- Хорошо, Деян, сейчас выйду.
Бельский глухо стукнул валенками и ушёл. Чадин тяжело вздохнул и встал из-за стола.
- Как думаешь, надолго? – спросила Ожега.
- Не знаю, - бросил Всеволод. – Но раз вызывает зам главного, значит, что-то серьёзное.
Велев сыну прибрать обои и закрыть клей, он принялся одеваться. Идти к начальнику такого ранга в обычном свитере было как-то неприлично, и Чадин облачился в форму. «Северный нефтепродукт» отличался от своих конкурентов этой странной приверженностью к унификации внешнего вида сотрудников. Всем выдавались одинаковые сапоги, ботинки, валенки, шинели, тулупы, полушубки, шапки с кокардами, кители, гимнастёрки, были даже петлицы со знаками различия и специальные значки за особые успехи. Это было не повторение войсковых порядков, скорее, напоминало железную дорогу или корабль, и многим нравилось. Впрочем, важнее был сам факт того, что предприятие обеспечивает работников одеждой, другие на этом предпочитали экономить. Чадин слышал, что немало работяг-бедняков мечтали устроиться в «Северный нефтепродукт», чтобы в кой-то веки заполучить качественную и красивую одежду.
Оправившись перед зеркалом, начальник конвоя поспешил вниз по скрипучей деревянной лестнице. У подъезда урчал на холостых оборотах, выбрасывая из выхлопной трубы ветхий серый дым, самоход с двигателем внутреннего сгорания. Деян ходил вокруг, отгоняя от машины местных ребятишек, норовивших посигналить дудочкой клаксона, а то и открутить на память фару или зеркало заднего вида. Что и говорить, самоходы – вещь всё ещё диковинная, хотя и появились довольно давно. По всей стране за право быть главной движущей силой новой эпохи с бензином и дизелем боролись пар, электричество, газ и спирт, но здесь, в Котловске, городе нефтеперерабатывающих заводов и огромных хранилищ нефти и её производных, эта парочка вместе с мазутом царила безраздельно.
Всеволод открыл дверцу, аккуратно уселся на заднее сиденье и снял шапку. Нечасто ему доводилось ездить на самоходе, водить его он и вовсе не умел. В кавалерии самоходы презирали, даже офицеры высшего ранга везде и всегда принципиально передвигались только верхом или в упряжке. В тундре такая техника не появлялась, поскольку всё ещё с треском проигрывала мамонтам по проходимости и грузоподъёмности, а оленям – по простоте управления и содержания.
Благополучно распугав очередную стайку детворы, Деян сел за руль, дёрнул пару рычагов, и самоход, повысив тон урчания, выехал на улицу. День был ещё в самом разгаре, с неба продолжал сыпать снежок. За окном проплывали разношёрстные дома старого Котловска: чуть покосившиеся, с резными наличниками, ставнями, вычурными украшениями на водосточных трубах, некоторые с огороженными дворами. На крышах и под окнами у них громоздились горы снега. Всё было так, как, наверное, десять с лишним лет назад, когда в Яу-Та ещё не были открыты фантастические запасы нефти.
- Деян, - обратился Чадин к скороходу. – Не знаешь, зачем я заму понадобился?
- Не знаю, пане, - ответил тот, пропуская на перекрёстке пешеходов. – Я человек маленький. Кто мне будет объяснять? Сказали – привези, я и везу.
Самоход выехал на Полевую, некогда окраинную, а теперь центральную улицу Котловска. Она застраивалась уже в годы Чёрной лихорадки, и дома тут были совсем другие – безо всяких излишеств, строгие до безличия, дешёвые, зачастую кирпичные. В последнее время их начали облагораживать, красить, штукатурить, и это стало менять атмосферу нового центра города к лучшему. На смену промышленному духу постепенно приходил лоск молодой нефтяной столицы славинского Севера, и жизнь на улицах всё больше напоминала уже даже не уездный, а областной центр. Ездили экипажи и самоходы, блестели стёклами витрины, зазывали вывески, откуда-то доносилась музыка.
В городе уже начинало ощущаться приближение председательских выборов. Афишные тумбы, доски объявлений, просто стены и заборы ещё две недели назад начали покрываться агитками кандидатов, кое-где даже в несколько слоёв. Поверх высоколобого Говорова лепили пышноусого Речникова, поверх Речникова – представителя «Народной воли», некогда практически единолично правящей и влиятельной партии. Авторитет последней со времён войны с тюрами упал настолько, что имя её кандидата Чадин даже не потрудился запомнить. Ему, как и многим, было ясно, что главные борцы за высший пост в Соделии – это общинники и державники, противники давние и непримиримые.
За очередным поворотом прямо напротив друг друга, на противоположных сторонах улицы оказались размещены особенно большие плакаты. Справа на фоне пробивающегося через грозовые облака солнца был изображён Речников, облачённый в старинные латы. Он прижимал к груди сжатую в кулак руку, в руке держал развевающийся государственный флаг Славии. Лицо державника было полно прямо-таки божественного вдохновения, лозунг гласил: «Вместе с Анисом Речниковым – к новому величию Славии!». В противоположность ему Говоров взирал с плаката в своём обычном образе, в котором он появлялся на митингах – простом костюме и плоской кепке. Одну руку он протягивал к зрителю, другой указывал себе за спину, где за стеной пшеницы возвышались деловые здания и заводские трубы. «Власть и собственность – трудящимся массам!» - провозглашали буквы.
- Пане, - сказал вдруг Деян. – Вы на выборы идёте?
- Конечно, - отозвался Всеволод. – Это ж нетрудно, чего нет-то?
- Ну, говорят, что они ничего не решают, эти выборы. Что победит тот, кто надо.
- Это кто говорит-то?
- Люди говорят…
- И эти же самые люди громче всех ноют и жалуются, как всё плохо, - Чадин усмехнулся. – Видал я таких. Хнычут или кулаками машут, а как доходит до хоть какого-то дела, так сразу нет их. Да и мухлёж на выборах стал гораздо сложнее. Легко было раньше, когда была одна «Народная воля» и куча мелочи. Народовольцы творили что хотели, и никто им ничего сделать не мог. А сейчас державники и общинники выросли, с ними уже надо считаться. У одних деньги, у других крепкие злые парни с заводов.
- У державников тоже есть крепкие злые парни.
- Ага. Лавочники и самая тупая беднота, которая и беднота-то только потому, что тупая. Первые боятся, что общинники отнимут у них лавки, а вторым просто нравится, как красиво Речников затирает про величие и избранный народ. Правда, есть там и военные, которым обидно за прошлую войну, а этот балабол обещает её переиграть. И вот это уже опасно.
- А Вам разве не обидно? – за разговором Бельский не переставал следить за дорогой. - Вы же тоже, по-моему, офицер и воевали.
- Обидно, - вздохнул Чадин. – Только вот разная у нас обида. Им обидно, что они до Тенгизского моря не дошли. А мне обидно, что я непонятно за что зарыл в Великой Степи четыре месяца жизни, карьеру и сотню отличных ребят. Не от хорошей жизни я сюда перебрался, Деян. Не за лёгкими деньгами. За хоть какими-то.
- Вы за общинников, да? Но эта их идея про равенство… Мне кажется, она не сработает.
- В идею я не особо не вникал, больно много понаписано. Может, и не сработает. Но если считать, что все там подлецы, то эти, как по мне, наименьшие.
- Это почему?
- А ты посмотри на их депутатов в Высшем Совете. Ни одного там нет ни купчишки, ни промышленника. И никогда не бывает.
- Я не знаю, - сознался скороход. – Когда были выборы в Совет, мне ещё двадцати не было, так я не интересовался.
Начальник конвоя разошёлся и хотел было пожурить парня за ограниченность мышления, но тут за окном выросло здание присутствия Общества. Прежде оно представляло собой небольшой ладный домик, густо обросший пристройками и надстройками. Таково было наследие времён юношества предприятия, когда оно постепенно расширялось и набирало силу, попутно отращивая аппарат управления, которому требовались всё новые помещения. Но пару лет назад пайщики решили, что внешний вид здания уже не отвечает статусу Общества, и тогда на свет появился пятиэтажный белый гигант с окнами во всю длину, построенный из железобетона. Подобных строений в Котловске ещё никто не возводил, и символ мощи «Северного нефтепродукта» победно взирал на кирпично-деревянный город.
Самоход остановился у крыльца, где уже стояли несколько его собратьев. Крыльцо было широченное, вдававшееся внутрь здания, так что верхние этажи частично нависали над ступенями, опершись на массивные прямоугольные колонны. Над крыльцом висела блестящая металлическая эмблема, немного ниже большие металлические же буквы складывались в название предприятия. Стекло, бетон, металл, геометрические формы – всё это был какой-то новомодный архитектурный стиль, набиравший, как слышал Чадин, популярность в больших городах на юге, особенно в столице.
Начальник конвоя надел и выровнял на голове шапку, попрощался со скороходом и выбрался наружу. Бельский немедленно покатил дальше, видимо, по каким-то ещё поручениям.
Присутствие встретило Чадина приятным теплом, ярким электрическим светом и немного угрюмым охранником, который повертев в руках удостоверение и сверив фотокарточку с лицом посетителя, черканул Всеволоду пропуск и объяснил, куда идти. Последнее было не лишним, нечасто конвойные бывали в этом огромном по местным меркам здании. Чадин сдал в гардероб верхнюю одежду, вновь проверил свой внешний вид перед зеркалом и отправился на поиски нужного кабинета.
Мимо него то и дело пробегали служащие в одинаковых костюмах – страсть Общества к унификации дотянулась и до белых воротничков. Из-за дверей доносились голоса, щелканье пишущих машинок и телефонные трели. Люди работали. Рождали и передавали друг другу какие-то бумаги, обменивались вопросами и ответами. И можно не сомневаться, что они считали себя столь же причастными к превращению нефти из чёрной подземной жижи в первосортное топливо как, например, сам Чадин. Широкие и гулкие коридоры, выкрашенные сероватой краской, с одинаковыми дверями приблизительно того же цвета вывели его наконец в обширную приёмную, уставленную раздувающимися от сознания собственной важности кожаными диванами. Посреди комнаты возвышался неприступного вида стол, за которым сидела молодая письмоводица приятной наружности в форменной блузке и собранными в тугой пучок тёмными волосами. Женщина что-то сосредоточенно набирала на машинке. По правую и левую руку от неё располагалось по двери, которые отличались от прочих особенно помпезным видом табличек. «Заместитель главноуправителя по перевозкам пан Хомутов» - гласила одна из них.
- Здравствуйте, - Всеволод, ощущая себя немного не в своей тарелке от непривычной обстановки, подошёл к столу. – Пан заместитель по перевозкам у себя?
- Здравствуйте, - подняла на него глаза письмоводица. – Да, у себя. Вы пан Чадин? Он ждёт Вас.
Заместитель главноуправителя по перевозкам был крупный грузный мужчина с седой кудрявой шевелюрой. Голова его напоминала формой грушу из-за непропорционально мощной шеи, толстых щёк и второго подбородка. Чадин знал Златана Хомутова ещё по временам Чёрной лихорадки, когда именно этот делец с руками и стойкой заправского борца приходил на переговоры, по итогам которых союз перевозчиков влился в состав «Северного нефтепродукта». Говорили, что свой первый капитал он сколотил в самых южных областях Славии, на знаменитых месторождениях Талпаза, где чернее местных нефтяников была только сама нефть, и было время, когда в тех краях молодой Златан командовал собственной буровой бригадой. Правда или нет, но те дни давно остались в прошлом, и теперь почтенный пан Хомутов был не только видным управленцем, но и одним из пайщиков Общества.
Он коротко приветствовал начальника конвоя и предложил ему сесть. Всеволод устроился на мягком стуле возле стола, приставленного к рабочему месту хозяина кабинета. После нескольких дежурных вопросов о работе, семье и погоде в тундре тот перешёл к делу:
- Я вызвал Вас, пан Чадин, поскольку считаю подходящим человеком для выполнения одного очень важного поручения. Ваш конвой, насколько я знаю, в значительной мере состоит из бывших кавалеристов, верно?
- Верно, - согласился Всеволод, пока не вполне понимая, куда клонит высокий руководитель. – Я постарался сохранить состав нашего товарищества.
- У Общества большие проблемы, - продолжал Хомутов. – Угроза яутацких нападений заставляет нас усиливать охрану конвоев и нефтепромыслов. Это обходится весьма недёшево, а туземцев не то что бы сильно останавливает. Конечно, они не разбирают, где мы, а где наши конкуренты, но нам-то нужно быть на шаг впереди прочих. Поэтому главноуправляющий совет принял решение не увеличивать численность вооружённых людей, а повысить их качество.
- Пока не вполне понимаю.
- Вы знакомы с автоматическим оружием?
- Да, я умею обращаться с ручным пулемётом.
- Это вещь хорошая, но тяжёлая и… Уже не самая новая. Прогресс не стоит на месте, пан Чадин. Наш давний поставщик предложил нам оружие совершенно иного рода. Представьте себе возможность стрельбы пистолетными патронами со скоростью пулемёта при небольших размерах и хорошем боезапасе.
- Честно сказать, с трудом.
- Их так и назвали – пистолет-пулемёты, - заместитель главноуправителя положил перед посетителем чертёж. На нём был изображён образец незнакомого стрелкового оружия. Оно было явно значительно короче винтовки, имело пистолетную рукоятку и пристроенный снизу вытянутый ящичек. – Армия и стража заказали партию для себя и отказались, им не понравился повышенный расход патронов и большой разброс. Но главноуправитель впечатлился. Он уверен, что в бою с яутаками пистолет-пулемёты дадут нашим сотрудникам решающее преимущество.
- И что же от меня требуется? Проверить это? – Чадин с интересом изучал чертёж.
- Проверять ничего не нужно. На наших складах этих машинок уже сотни. Задача Вашего конвоя – освоить их, доставить на нефтепромыслы и обучить работников на месте.
- Погодите, - начальник конвоя в недоумении поднял глаза на руководителя. – Зачем же на месте? Может, проще начать учить бригады, которые ещё не заступили на вахту, здесь, в Котловске? На нормальном стрельбище, с настоящими преподавателями, представителями завода, кто там нужен ещё…
- У какого преподавателя будет такой опыт как у Вас? – усмехнулся Хомутов.
- Нет, я в учебной части, конечно, служил, и там учил. Но ведь то оружие я знал давно. Да и опять же условия подготовки…
- Время, пан Чадин, время! Время – не только деньги, но и жизни! Жизни достойных людей и отличных специалистов! Чем скорее пистолет-пулемёты окажутся в руках наших промысловиков и перевозчиков, тем скорее мы дадим яутакам по рукам!
Распалившись, заместитель по перевозкам вскочил со стула и посмотрел на посетителя сверху вниз с высоты своего немалого роста. Некоторое время мужчины молча смотрели друг на друга. Потом хозяин кабинета отвёл взгляд, вышел из-за стола и подошёл к висящей на стене кабинета огромной карте тундры с пятнами месторождений, разноцветными точками нефтепромыслов и линиями маршрутов.
- Яутаки, - процедил он сквозь зубы. – Вы знаете, что именно из-за них никто не может построить здесь такую простую вещь, как нефтепроводы? На Талпазе они появились ещё в моё время. Сколько их там сейчас, я уже и не знаю. А тут, на Севере, мы вынуждены гонять целые стада мамонтов и сотни людей, заливать нефть в бочки, тащить их по тундре, потом бочки выливать в цистерны… Чудовищная растрата сил, когда можно было просто уложить трубы, поставить насосы и гнать товар круглые сутки.
Хомутов вновь подошёл к столу, набрал из графина воды в стакан и залпом выпил, после чего вздохнул и продолжил уже более спокойным тоном:
- Эти чёртовы дикари растаскивают на дрова воздушные линии электропередач прежде, чем по ним успевают пустить ток. Поэтому на каждом нефтепромысле пыхтит генератор на сырой нефти. Яутаки нападают на строителей чего бы то ни было в своей проклятой тундре! Мы можем бурить скважины и строить нефтепромыслы только потому, что они маленькие, их легко оборонять.
Истины, которыми сыпал высокий руководитель, не были для Всеволода чем-то новым. О многом он догадывался сам, о чём-то слышал от знающих людей или даже где-то читал. Как и о том, что Славия и весь мир с каждым годом потребляют всё больше нефти. «Каменное масло» освещало, обогревало, двигало самоходы и новейшие поезда, из него делали невиданные материалы. И тихоходные мамонты уже просто не поспевали за новой эпохой. Недостаточная скорость перевозки не позволяла, соответственно, наращивать объёмы добычи. Очевидно, тёмные, закутанные в шкуры яутаки вставали на пути прогресса цивилизованных людей.
- Ну так что, пан Чадин, - Хомутов вновь опустился в своё кресло. – Вы готовы?
- Да, пан заместитель, - отозвался тот.
- Отлично. Я знал, что Вы разумный человек. Если не ошибаюсь, очередной рейс у Вашего конвоя намечен на завтра. Так вот, вместо тундры пойдёте учиться, чтобы потом учить других. Готовьтесь, гонять Ваших людей будут от темна до темна.
«Будет непросто, - подумал Чадин, уже стоя за дверью. – Ой как непросто. Сумасброды. Думают, что всё вот так легко – пришёл и научился. Тут хоть какой боевой опыт будет, оружие-то новое. Но ведь яутаки действительно обнаглели в край. Узнать бы, кто им толкает огнестрел, да перекрыть каналы! Пара хороших ищеек нашла бы в два счёта…»
На улице уже смеркалось. Зажигалось электрическое освещение. Доставлять Чадина домой на самоходе никто, понятное дело, не собирался. Это до присутствия его довезли, чтобы только побыстрее было, а обратно – давай-ка сам, пешочком, по морозцу, полезно же.
«Да нет, - размышлял начальник конвоя. – Не дураки же все эти управители. Если решили перевооружить нас, значит, искали каналы да не нашли. Они за лишний грош удавятся. Раз так вкладываются, точно нет путей проще и дешевле».
Глава 3. Под покровом метели
Новое оружие Чадину понравилось. Вполне естественное недоверие рассеялось как дым на стрельбище уже через пару часов занятий. Пистолет-пулемёт бил недалеко и не слишком точно, но зато с какой скоростью! Свинцовый шквал, который поднимали несколько стрелков, казалось, мог гарантированно прижать к земле противника, у которого не было сравнимого аргумента или толстой брони. Да и по движущимся целям вроде носящихся в атакующем круге яутацких упряжек было гораздо удобнее стрелять именно очередями. Всеволод прикидывал, что при таком вооружении средний конвой даже без носорога уверенно отбил бы натиск целого клана яутаков. Он жалел, что пистолет-пулемёты не появились раньше, во время войны с тюрами. Будь такие в его сотне, как бы можно было всыпать степнякам!
А вот погода начальнику конвоя не нравилась категорически. Она портилась. Небо над тундрой заволакивали тучи. Ветер крепчал, заклубилась позёмка, в лицо все более густым роем летели белые мухи. Конвой, нагруженный тяжёлыми, наглухо заколоченными ящиками с оружием и боеприпасами, рисковал при определённой доле невезения сбиться с пути. Чадин проклинал того умника, который придумал, что им сперва необходимо без лишних остановок дойти до самого дальнего нефтепромысла, и уже на обратном пути обстоятельно задерживаться в каждом, проводя обучение и частично разгружаясь. «Принято решение начать с дальних, потому что там эти игрушки нужнее всего», - объяснял Хомутов. Своя логика в этом была: чем дальше в тундру, тем злее яутаки, тем нужнее нефтяникам новое оружие - но поход предстоял нелёгкий. Мамонты, снабжённые в своих загонах дополнительными пайками сена, с аппетитом наедали жировые горбы на спинах, пока их наездники усиленными темпами осваивали новые средства разъяснения туземцам, кто в тундре хозяин.
Смотреть в лицо надвигающейся метели невооружённым глазом было крайне тяжело. Несмотря на светлое время суток конвой зажёг огни, люди опустили защитные очки и подняли воротники. Впрочем, расклад был хоть и малоприятный, но довольно-таки привычный. На то и тундра. Старый Галич более-менее уверенно прокладывал курс по компасу, наездники как один старались держаться молодцом. Три десятка мохнатых исполинов старательно писали на белом листе бескрайней равнины бесконечную повесть о судьбе честных солдат, преданных собственным государством и вынужденных стать перевозчиками нефти. И пусть ветер постепенно стирал строку, заметая следы конвоя, до развязки явно было далеко.
«И всё-таки, - вдруг подумал Чадин. – Какие же мы все маленькие. И яутаки, и славины со всеми своими заводами, городами, нефтепромыслами и мамонтами. Букашки на громадном материке. Суетимся, делим его, грызём землю бурами. Думаем, что такие большие и важные, а что можем-то? Ветер подул посильнее, снежок пошёл – и уже плохо нам, слепнем, замерзаем, сразу всё вокруг нам чужое делается. Нефтяники говорят – мы покоряем земные недра! Да какие там недра, сотня саженей от силы. А дальше – тысячи вёрст толщи, и что там – пёс его знает. Это вниз. А над нами? Тоже ведь целый океан. Куда океан! Океаны не лужи даже, так, тоненькая плёнка, вроде масла на сковородке…»
От неожиданных философских мыслей начальника конвоя оторвал голос Радомира:
- Сева, надо вставать на ночлег, - сказал старший наездник. – Тут тридцать пятый нефтепромысел недалеко, часа полтора, не больше.
- Зачем это? – не понял Чадин. – У нас по плану остановка на сороковом.
- Не дойдём. Видимость ухудшается, холодает, скоро ещё и темнеть будет. Ветер звереет. Не заблудимся, так закоченеем.
- Давно ты стал таким нежным, а, Радомир? У нас под каждым живая печка, места знакомые, а карту и компас ты ещё вроде не потерял.
Всеволод рассчитывал, что укол по самолюбию вернёт его старинному соратнику боевой настрой, что тот покряхтит да согласится, но Галич нахмурился:
- Мы тут все уже не мальчики, Сева. В нашем возрасте пора бы начинать хоть немного беречь себя, да и других тоже. Даже тебе! Мне тем более! Мои друзья давно на покое, кое-кто и помер. А я тут, с тобой, сколько лет таскаюсь! И вечно мы всюду лезем, куда не надо, героев корчим!
«Ну, конкретно сюда, в Яу-та, мы именно по твоей инициативе влезли, - подумал Чадин, оглядываясь на свой конвой. Наездники мало-помалу превращались в снежные статуи, подсвеченные фонарями. Со всех сторон сгущалась мгла, пока ещё белая. - И таскаться со мной тебя вообще никто не заставлял никогда, чертяка ты этакий. Ушёл бы, если устал, денег на сытую старость давно заработал».
- Ты и в Степи впереди паровоза бегал! – Галич неожиданно разошёлся, словно наконец оборвалась в нём какая-то всё истончавшаяся прежде ниточка. – Постоянно в самое пекло! Где похуже, там сотня пана Чадина! Какой бы тупой приказ ни был, ты всё равно под козырёк и марш-марш на фарш! А тот раз, помнишь? После которого тебя уже выносить пришлось как куль с мукой, и ты госпитале валялся? Ведь не обязаны мы были тюров с той высоты сбрасывать, не обязаны! Но нет, надо с саблей наголо! Без поддержки, без прикрытия. И не сбросили…
Радомир вздохнул и замолчал. В наступившей тишине Всеволод вдруг различил сквозь шум ветра и скрип снега сперва слабый, но быстро усиливающийся звук. Звук этот был знакомый и крайне опасный.
- Твою ж налево, - протянул старший наездник, который, очевидно, тоже что-то услышал. Он повернул голову к начальнику: - Они?
- Яутаки на два часа! – заорал Чадин, оборачиваясь назад. Следом Галич привычным движением выхватил рожок и сыграл боевую тревогу. И конвой будто очнулся ото сна. Закричали наездники, затрубили мамонты, защёлкали затворы новых пистолет-пулемётов.
Теперь уже отчётливо было различимо традиционное гиканье, с которым яутаки всегда пускались на свой разбой. Всеволод удивился, что в такую погоду кто-то из них вообще решил пойти на дело. Похоже, некий клан переживал сильно плохие времена, раз дошло до такого отчаянного шага.
- Перестроение? – спросил Радомир, отнимая рожок от едва не прилипших к нему губ.
- Нет, - сказал Чадин. – Встретим их как есть, так больше стволов в одну сторону будет. Не успеют они нас закружить, раньше остановим. А то и напугаем. Решат, что тут пулемётов полно, и развернутся.
Яутаки имели обыкновение нападать лавиной оленьих упряжек, стреляя на ходу из луков, иногда самострелов, а в последнее время и ружей. Не прицельно, но массово и кучно. Если за время приближения налётчиков конвой не терял большую часть наездников и вместе с тем способность за себя постоять или успевал встать по-боевому, встречая упряжки длинными бивнями и дружными залпами, лавина круто поворачивала и начинала носиться вокруг неповоротливых мамонтов, не прекращая, разумеется, пущать во врага всё что только можно. На таком расстоянии, кстати, это уже могли быть и копья, да и болты самострелов чаще находили цель, а таким болтом можно уложить сколь угодно крупную зверюгу.
Единственным верным ответом на такую подлость было как можно более быстрое перестроение конвоя в круг, ощетинившийся всё теми же бивнями и винтовками. И тогда наездники имели все шансы нанести яутакам ущерб, не сопоставимый с выгодой, которую те могли получить от доведения схватки до конца. А уж если с конвоем шёл хотя бы один носорог с пулемётчиком на хребте, то он мог сразу кинуться на яутаков в лоб, сея свинец и раскидывая всех встречных огромным рогом. Уже только вид страшного зверя, из-за горба на спине которого злобно плюётся огнём механизированная смерть, мог иногда и вовсе заставить туземцев вспомнить о более важных делах и убраться восвояси. Если же доходило до снования упряжек между мамонтами, каждому наезднику приходилось начинать самостоятельно гоняться за ними, благо бегать четвероногие великаны умели очень неплохо. Тогда перспектива втаптывания каждой отдельной группки яутаков на санях в снег и грунт или получения ими несовместимых с жизнью ударов бивнями становилась не такой уж туманной. Таяние снега летом ситуацию принципиально не меняло. Находчивые аборигены выпрягали оленей из ставших бесполезными саней и садились на животных верхом.
Именно летом можно было при желании раз и навсегда решить яутацкую проблему, направив в тундру несколько конных полков с броневиками и тачанками. Чадин всегда удивлялся, почему за все годы правительство до этого так и не додумалось, и почему никто из господ нефтепромышленников не протащил наверх такую простую мыслишку. Ожега утверждала, что скопление в Котловске определённого числа воевод и высших чиновников, которые обязательно тут в таком случае появятся, может привести к вскрытию некоторых не вполне достойных дел местных воротил, и последним придётся откупаться.
Но Котловск и любимая жена были далеко, а здесь и сейчас на конвой Всеволода мчалась целая туча яутацких упряжек. Носорога при нём не было. И не только потому, что в памятном бою за двадцать девятый нефтепромысел погиб, преследуя яутаков, храбрый Велибор. Наличие у каждого наездника пистолет-пулемёта должно было сделать ненужной саму необходимость какой-либо дополнительной охраны. Эту идею Чадин находил вполне логичной, и потому, как только противник появился в пределах прямой видимости и начали втыкаться в снег стрелы, он первым вскинул своё оружие и выкрикнул:
- Огонь!
Обжигающе холодный механизм в его руках вздрогнул и разорвал морозный воздух первым выстрелом очереди. Затем последовал второй, третий, четвёртый, весь конвой украсился яркими вспышками, и вдруг…
Вдруг пистолет-пулемёт Всеволода щёлкнул и замолк. Мгновение бывший кавалерист непонимающе глядел в переставший дергаться прицел на приближающихся яутаков. «Заклинило!», - со злобой подумал он, попробовал передёрнуть затвор, сменить обойму, но эти и другие попытки вернуть оружие к жизни окончились ровно ничем. С тихим ужасом Чадин обнаружил, что замолчали стволы и у других наездников. Послышались полные недоумения рассерженные возгласы.
- Это что за чертовщина?! – заорал Галич, тряся в руках внезапно ставшее бесполезным чудо-оружие. Из предметов, способных придавать пулям скорость, достаточную для того, чтобы кого-то ранить, у конвоя теперь оставался, пожалуй, только старинный наградной пистолет самого Радомира. А яутаки между тем продолжали неумолимо и, что немаловажно, стремительно приближаться.
- Вскрываем ящики! – ухватился Всеволод за последнюю возможность восстановить боеспособность. – Радомир, перестроение!
Старший наездник, без слов поняв замысел начальника конвоя, начал играть перестроение, и вдруг песня рожка оборвалась. Галич рыкнул от боли и скрючился: в его левом плече торчала стрела. Но пока по какому-то неслыханному везению бывший вечный взводный оставался единственным раненным.
Недоигранной команды оказалось достаточно, чтобы наездники начали поспешно строить мамонтов в круг, сказывался опыт Чёрной лихорадки. Ближе всех к головной паре Чадина и Галича была та, в которой ехал Златан Волынов.
- Златан, скидывай ящики! – крикнул ему Всеволод. – Будем вскрывать!
Волынов, как всегда, невозмутимый, кивнул, и в следующее мгновение ноша его мамонта стала ощутимо легче. Два тёмно-зелёных деревянных ящика с оружием и боеприпасами хлопнулись в снег. Следом за ними спрыгнули несколько наездников и принялись вскрывать злополучную тару чем под руку попадётся. Под руку попались такие обычные для конвоя инструменты как лопаты и топоры.
- Всем, кто меня слышит! – кричал, придя в себя, Радомир в микрофон радиостанции. – Говорит семнадцатый конвой! Терплю нападение яутаков! Повторяю!.. Тьфу! Села, зараза!
Это было похоже на дурной сон, в котором невозможно ни как следует врезать противнику, ни убежать от него, потому что удары оказываются слабыми, а ноги словно в чём-то вязнут и еле шевелятся. И из просто дурного это сновидение начинало превращаться уже в форменный ночной кошмар. Разбойничьи упряжки были уже совсем рядом. И количество их оптимизма отнюдь не прибавляло. Чадин, несмотря на метель, уже отчётливо различал отдельные фигуры, дикое гиканье и вовсе стало перекрывать даже шум ветра и рёв мамонтов. Вот сейчас надвигающаяся лавина круто повернёт и начнёт носиться по всё сужающемуся атакующему кругу, осыпая обречённых сотрудников «Северного нефтепродукта» стрелами и болтами.
И тут Всеволод обнаружил, что яутаки прекратили стрельбу. Вместо ожидаемого общего разворота они вдруг рассыпались и начали окружать изготовившийся к хоть какой-то обороне конвой разом со всех сторон. Чадин и те наездники, что остались на спинах животных, напряжённо следили за странным поведением туземцев. Происходящее не было похоже на обычный атакующий круг, а больше напоминало… «Оцепление? – пронеслось в голове у Всеволода. – Зачем? Потребуют сдаться? Что-то новенькое.»
Коренные жители тундры действительно заключили кольцо конвоя, единственным средством самообороны которого остались длинные бивни, в кольцо побольше, состоящее из бесчисленных саней. За ними, как за укреплениями, вставали налётчики с луками, дротиками и самострелами наизготовку. Сейчас, по идее, можно было дать команду «вперёд, бегом», и мамонты бросились бы топтать эти хлипкие баррикады. Да, исход сражения оставался неясным, как и цифры возможных потерь среди людей и животных, но это был шанс. Впрочем, сейчас контратака, которая могла стать для многих последней, не казалась Чадину стоящей затеей. Где-то рядом внизу продолжали возиться с ящиками, утопая в глубоком снегу, его товарищи-наездники. То ли так здорово постарались плотники, то ли мешали сугробы и, мягко говоря, нервная обстановка, но добраться до заветных пистолет-пулемётов пока не удавалось. И здесь странное нежелание яутаков сейчас же придать своим противникам наружность ежей с торчащими стрелами вместо иголок играло конвою на руку. Каждый миг приближал момент, когда со спин мамонтов грянут сокрушительные на таком расстоянии очереди.
- Канваира! – раздался с яутацкой стороны голос, явно усиленный рупором, несомненно, краденным. – Давайся! Ты окружён вообще! Мы много! Мы много лук, самострел и копьё вообще! Мы знать вообще, ты не иметь ружьё и пулемёт!
- Что эти черти себе позволяют? – тихо спросил, ни к кому конкретно не обращаясь, один из наездников, вставший неподалёку от Всеволода.
- Молчи! – цыкнул на него Галич. – Пусть говорят, время потянем!
- Доброй погоды вам! – крикнул Чадин переговорщику. Он разглядел того в общей массе сородичей. Традиционное приветствие туземцев на фоне метели звучало иронично. – Мы очень спешим. Что вам отдать, чтобы пройти?
- Ящики ружья вообще! Ящики пули вообще! Учить яутаки огненный бой! – последовало неожиданное требование. Начальник конвоя опешил. Не в первый раз он оказывался перед лицом необходимости договариваться с туземцами и был морально готов ко многому. Первые два требования удивили его только тем, что проклятые дикари откуда-то знали о сущности перевозимого семнадцатым конвоем груза. Это казалось просто немыслимым, поскольку поход готовился хоть и в спешке, но с тщательным отсечением лишних глаз и ушей. В голове не укладывалось, кто, как, а главное зачем успел всё разнюхать и оперативно продать сведения людям в шкурах. И ладно бы только это. Сколь-нибудь разумные объяснения тому наверняка нашлись бы. Но вот последнее…
- Вы учить огненный бой, мы отпускать! Давать жизнь и свобода! – продолжал яутак с рупором.
- Это займёт много времени! – попытался возразить ошарашенный Чадин.
- Мы не торопиться вообще. Вы жить в наш дом и хорошо учить. Мы давать тепло и горячий пища.
- Радомир, - тихо спросил Всеволод у Галича, не поворачивая головы. – Как там дела с оружием?
- Никак, - так же тихо ответил тот, быстро оглянувшись назад и вниз. – Какие-то сволочи заколотили ящики намертво, да ещё и в два слоя.
Тут раздался громкий деревянный треск и восторженные возгласы наездников. Но радость почти сразу утихла:
- Зараза, тут только патроны! – разочарованно проорал кто-то. Очевидно, первый ящик для вскрытия был выбран неудачно. Череда бед, нестрашных и преодолимых по отдельности, неумолимо приводила семнадцатый конвой к малоприятной участи.
- Сева, - старший наездник таки достал из-за пазухи свой пистолет. – Если мы прямо сейчас рванём с места, то можем этих уродов и раскидать. Расстояние небольшое, они пикнуть не успеют.
- Успеют, к сожалению, - Чадин бы поднял брови, удивлённый таким предложением обычно осторожного Галича, если бы не хмурил их в тяжёлом раздумье. – Кому-то из нас в любом случае придётся остаться в этом снегу.
- Канваира! – вновь подал голос разбойничий переговорщик. – Погода плохой, метель начинаться вообще! Торопись решать! Мы стрелять!
Всеволод посмотрел на старого соратника, на других товарищей сперва по оружию, затем по ремеслу. В лицах наездников читались у кого надежда, у кого гнев, у кого тревога. На сгрудившихся могучих мамонтов, потряхивающих косматыми головами и переминающимися с ноги на ногу. Наконец, на окруживших конвой яутаков, которых становилось видно всё хуже. Кружащиеся вокруг снежные вихри и надвигающиеся сумерки сжали вселенную до размеров крохотного пятачка, на котором только и умещалось, что вставшие друг перед другом противники.
- Я отвечаю за каждого из вас, мужики, - сказал он наконец. – Не только перед Обществом. Перед вашими семьями, в первую очередь. И интересы «Нефтепродукта» - не то, за что нужно умирать. Выйти из этого кольца без потерь мы не сможем, думаю, всем это понятно. Так что давайте оставим при себе самое дорогое. Нас и так мало вернулось из степи. Брать на свою душу ещё смерти я не желаю. Хватит и Велибора. Не думайте, что мы сдаёмся. Мы покупаем себе билет домой из этой передряги.
Глава 4. Князь Яутацкий
Идти пришлось долго. Пистолет-пулемёты, пусть и бесполезные, у Всеволода и его товарищей на всякий случай отобрали. Наградной пистолет Галича – и тот ушёл в чужой карман. Безоружный конвой продолжил двигаться прежним порядком, только к каждому наезднику яутаки подсадили своего стража. Стражи с копьями, ножами и дубинами сидели молча и никак не вмешивались в управление животными, но сорвиголов, желающих проверить скорость их реакции и серьёзность намерений, не нашлось. Разговаривать с туземцами тоже никто не пытался, и не столько из-за языкового барьера, который за проведённые в постоянном противостоянии годы порядком размылся. Слишком сильно хлестал по лицам обильно сдобренный снегом ветер. И пленники, и пленители старательно прятались в воротники и капюшоны, защитив глаза кто очками, кто дощечками с узкими щелями.
Сидел охранник и за спиной у Чадина. Всеволод ожидал, что всю дорогу будет чувствовать затылком буравящий его презрительный или ненавидящий взгляд, однако то ли бывший сотник начал стареть, то ли житель тундры действительно не имел никакой личной неприязни к нему. Впереди малым ходом двигалась упряжка, указывающая путь, остальные яутаки либо разъехались и пропали в метели, либо держались параллельным курсом с мамонтами.
«И как они вообще что-то видят в этом кошмаре? – подумал Чадин. – Ведь ничего же нет, ни земли, ни неба, всё белым-бело! Мы-то ладно, по компасу ходим, по карте. А у этих что? Что за чуйка?». Начальник конвоя был уже готов даже поверить в то, что яутацкие колдуны действительно действуют в обход законов природы и открывают своим родичам какой-то третий глаз. Иначе не получалось понять, что за знаки подаёт этим людям мама-тундра.
Во мгле, которая из белой уже давно стала чёрной, замаячили вдали размытые пятнышки света. Вскоре ветер донёс едва уловимый запах дыма и приглушённый собачий лай. Конвой наконец-то вышел к стойбищу. Всеволод испытал облегчение, хотя, по сути, шёл прямо в руки старых врагов. Впрочем, враги на сей раз совершенно искренне обещали тепло, пищу и кров. Не в духе яутаков было бросаться посулами. Эти люди ещё не были испорчены культурой обмана, которая процветала в цивилизованном мире.
Чадин начал припоминать всё, что ему было известно из личного опыта и с чужих слов об образе жизни и общественном устройстве яутаков. Пришёл на ум случай годичной давности, когда в одном из кабаков Котловска он случайно разговорился с ватагой учёных, отмечавших успешное окончание экспедиции. Служители науки отнюдь не были в тундре редкостью. Кто по животным, кто по климату, кто по полезным ископаемым – этих, понятно, больше всего, - а вот новые знакомые Всеволода приезжали изучать коренное население. Один из учёных, молодой и худосочный, но густо обросший бородой и волосами, Стас Дробинин, кажется, звали его, оказался особенно словоохотлив. Блестя стёклышками очков и периодически ополаскивая горло пивом, разворачивал он перед начальником конвоя всю панораму своих старых и новых познаний.
- Яутаки, Сева, - говорил Дробинин уже не вполне трезвым голосом. – Они просто уникальные, понимаете? Не-пов-то-ри-мы-е!
- Это чем же они так уникальны? – не понял Чадин. – Дикари как дикари, как по мне.
- Э, не. Не дикари. Давно не дикари! – потряс Стас костлявым пальцем в воздухе. – Я их не первый год изучаю. Они дикарями были, может, лет сто назад, когда Котловск только-только строился. Хотя на нас и косо смотрели, а кое-что да перенимали. Вот Вы знаете, что у них за это время письменность появилась? Пишут, конечно, мало, деловые сообщения, в основном, да оленей считают, но ведь факт!
- И они, кстати, - влез в разговор ещё один учёный, круглолицый, щекастый и с более ухоженной растительностью на лице. – Вообще не понимают, как можно называть человека на «вы». Нет у них в языке такой формы. Мол, как же это так «вы», когда ты только один? И ни возраст, ни титул вообще ничего не меняют…
- Да ладно! И на чём пишут? – Чадин проигнорировал щекастого, потому что тонкости языка туземцев ему были до фонаря, а вот письменность удивила.
- На кусочках коры, на костях, на камнях, на шкурках тоже – на чём только можно! На снегу, разумеется, это у них зимой вроде черновиков бывает. И если бы только письменность… У яутаков, с тех пор как сюда пришли славины, постоянно меняется общественное устройство!
- М-да? Так они же вроде кланами живут?
- Кланами-то кланами, вот только у них ещё до Чёрной лихорадки начали создаваться союзы кланов, мы их племенами называем. Кланы одного союза не обязательно живут вместе, но связь поддерживают. Пока тут шла вся эта нефтяная чехарда, племена окрепли, воюя с нефтяниками, и теперь уже, наверное, никуда не денутся. Невероятно интересно наблюдать, как под влиянием цивилизации у отсталого народа происходит сжатие тысячелетий общественного развития в считанные годы! Но и это не всё! Прямо на наших глазах яутаки переходят теперь к ещё более высокой ступени развития!
- Ты про огнестрел и огненную воду, что ли? – ухмыльнулся Всеволод.
Дробинин помотал лохматой головой, не заметив подколки:
- Княжество! – изрёк он торжественно. – Да-да, в этот раз мы обнаружили самое настоящее кочевое княжество, союз уже не кланов, а племён! Союз союзов! Причём для наименования титула яутаки используют именно славинское «князь»…
Речь учёного прервал его старший товарищ, который предложил всем выпить за что-то важное. Последующие события Чадин помнил уже не так хорошо. Возможно, Дробинин ещё что-то рассказывал про кочевое княжество яутаков, а может, начал травить какие-то другие байки. Назавтра вся учёная братия укатила на утреннем поезде, страдая, очевидно, от похмелья.
Каким же далёким казался теперь начальнику пленённого конвоя тот вечер и даже тот кабак!
Пару раз наездники и их провожатые наткнулись в темноте на закутанных по самые глаза пастухов, которые стерегли стада оленей на пару с собаками, греясь у костров. Хранители стад перебрасывались какими-то словами на своём языке с родичами, которые вели конвой. Похоже, пастухи были одновременно и часовыми стойбища.
Вот начали вокруг Чадина вырастать из темноты чумы – сборно-разборные жилища яутаков, сделанные из дерева и шкур. На каждым обильно курился серый дым, из тех, что находились поблизости, даже можно было услышать голоса обитателей и учуять ароматы кушаний. От последнего желудок Всеволода напомнил хоязину о том, что человеку, вообще-то, требуется хотя бы иногда есть. Судя по всему, туземцев тут было довольно много, гораздо больше, чем начальник конвоя видел в одном месте прежде. Хотя, конечно, учитывая размер орды, которая остановила конвой, следовало ожидать чего-то подобного. Можно сказать, чумы образовывали целый городок. Улицы его, впрочем, из-за погодных условий были немноголюдны, а тем прохожим, что всё-таки попадались, было не до пришельцев. Короткая остановка, двухсекундная задержка внимания на веренице огромных зверей с фонарями, продолжение пути по своим делам как ни в чём ни бывало – так встречали славинов честные яутацкие обыватели.
Чумы вдруг расступились, и на открывшемся впереди свободном пространстве Всеволод увидел крупную по местным меркам постройку. Ничем кроме размеров, она, собственно, от остального «города» и не отличалась. Это был точно такой же чум, просто значительно больше обычного. У входа в него ведущая упряжка остановилась. Один из её пассажиров заглянул внутрь чума, видимо, о чём-то справляясь, после чего раздался голос толмача, который недавно предлагал наездникам сдаться:
- Канваира! Стой! – мамонты начали останавливаться, чуть не налетая друг на друга. Всё же человеческий голос был слабее привычного рожка. – Дальше мы отводить вас в дом вообще! Всех. Большой канваира, ты заходить ко князь Рэк-Огалгын. Ты гости князь вообще! Слезать с мамонт!
«Надо же, князь! – изумился Чадин, вновь вспоминая давнишнюю пирушку с учёными. – Тот самый или у яутаков ещё пара объявилась?»
Навстречу спешившемуся начальнику конвоя вышли из княжеского чума двое дюжих охранников. Один держал в руке нефтяной светильник, второй копьё, и у обоих на поясах виднелись пистолетные кобуры. Охранники провели что-то вроде досмотра и впустили наконец уже порядком уставшего и замёрзшего Всеволода внутрь.
Увиденное его крайне озадачило. При свете аккуратного очага на расстеленной на полу мамонтовой шкуре сидел человек, больше всего напоминающий инженера-нефтяника: форменный китель без знаков различия, ремень с разгрузочными подсумками и кобурой, валенки, ухоженная чёрная бородка и усы, короткая стрижка. Лет ему было, наверное, примерно столько же, сколько и самому Чадину. Внимательные чёрные глаза смотрели изучающе. Только характерные черты лица выдавали в нём яутака, а развешенные за спиной роскошная меховая мантия и богато украшенная традиционными феньками из костяшек шапка красноречиво говорили о том, что перед Всеволодом был именно князь. Яутацкий князь. Нет, даже, скорее, Князь Яутацкий, повелитель вольных людей Севера, господин тундры и прочая-прочая-прочая.
- Добрый вечер, - неожиданно произнёс хозяин чума на вполне чистом славинском. – Проходи, гость, садись у моего огня, согревайся чаем, подкрепляй силы едой. Будем говорить о делах.
Чадин в нерешительности сделал несколько шагов к очагу и сел на ещё одну шкуру, попроще, разумеется, чем у князя. Выступившая откуда-то из тёмного угла женщина подала начальнику конвоя алюминиевую кружку с горячим отваром и миску с кусочками жареного мяса. Всеволод осторожно сделал несколько глотков. Если это и был чай, то какой-то специфически местный.
- Меня зовут Рэк-Огалгын, - представился правитель. – Я князь яутаков.
- Прямо-таки всех? – Чадин поразился собственной наглости.
- Не всех, к сожалению, далеко не всех, - Рэк-Огалгын бровью не повёл. – Но я работаю над этим. Дел у нас много, нужно беречь время. Поэтому называй меня просто Рэк. А как мне звать тебя, конвоир?
- Я Всеволод Чадин. Сева, то бишь. - ответил начавший понемногу отогреваться гость, а сам подумал: «Чего это он сразу на короткую ногу переходит? Хочет показаться другом? Зачем ему? Он же тут хозяин, сделает со мной что захочет. Одет как нефтяник. Ещё и говорит по-нашему. Странный какой-то князь». Чадин оглядел резиденцию повнимательнее и обнаружил несколько стопок книг. Рядом с книгами лежали какие-то рулоны бумаги, - неужели карты? – а рядом даже поблёскивал трубой в свете огня заводной патефон. За патефоном угадывались знакомые и абсолютно обыкновенные, но дикие в сложившейся ситуации очертания типовой нефтепромысловой радиостанции, возможно, даже именно той, которая исчезла с двадцать девятого в тот роковой день. Предметы не производили впечатление сувениров, ими явно пользовались.
- Я понимаю твоё удивление, мой гость. Ты ожидал увидеть здесь лохматого тёмного разбойничьего главаря, не так ли? Думал, что разговаривать мы будем через какого-нибудь косноязычного переводчика. А встретил человека, который и в Котловске бы сошёл за своего. Ты, наверное, думаешь, уж не славинский ли я наместник. Нет, Сева…
Имя своего собеседника Рэк произнёс медленнее, чем прочие слова, словно бы пробуя новое слово на вкус, а затем продолжил в том же темпе.
- Я урождённый яутак. Мои предки жили на этой земле задолго до того, как сюда явились твои родичи. Среди славинов были благородные люди, которые пытались приобщать нас к плодам вашего просвещения, а не только к спиртному. И мой отец был одним из немногих вождей, которые осознали, пользу знаний пришлых людей. Ещё меньше оказалось тех, кто сумел убедить в этом свои кланы. И мой отец снова вошёл в это счастливое меньшинство. Поэтому я и мои нынешние соратники выросли под присмотром ваших учителей, постигая вашу науку и ваш образ жизни. Книги, которые ты видишь, я действительно прочёл – не по одному разу. Здесь математика, науки о природе, техника, но больше всего мне дорога история. Да-да, я самым внимательным образом и с большим интересом изучал историю Соделия. И понял главное – сила в единстве. Только сплочённый народ может отстоять своё место под солнцем. Или он станет землёй, на которой растут другие народы. К чему, мне кажется, и пытаетесь вы привести яутаков. Только мы вам не земля. Я заставлю славинов считаться с яутаками. И ты мне в этом поможешь.
Голос князя был спокоен и твёрд. Он не вскакивал и не вставал в театральные позы, его лицо было почти неподвижно, и именно поэтому в серьёзность намерений Рэка Чадин поверил с первых слов его монолога. Однако просто так преклонять колени – или брать под козырёк, чего этот недоделанный господарь хочет? – Всеволод не собирался. Сообразив, что князь, несмотря на показную силу, без помощи Чадина к своим мечтам не продвинется ни на шаг, он приготовился продать свою честную службу подороже. Хитрить, строить планы побега, пытаться захватить Огалгына в заложники – всё это было сейчас просто глупо. Вокруг было многочисленное стойбище, бесновалась во мраке ночи метель, да и за спиной стояли княжеские телохранители. Сам правитель тоже был вооружён, и не было причин полагать, что пистолет он носит просто как символ власти.
- Что ж, твоё величество, - начал Всеволод, откладывая в сторону опустевшую кружку. – Помочь-то можно. Как ты представляешь себе эту помощь? Мы против своих драться не будем.
- Ты невысокого мнения обо мне, конвоир, - князь вновь пропустил наглый выпад мимо ушей, то ли из дипломатических соображений, то ли действительно не уловил иронии. – Раз решил, что я мог бы принять столь бездарное решение. Нелепо ожидать рвения и верности в бою против родичей. Твои люди должны помочь моим так же, как когда-то ваши учителя помогли мне. Нам нужно знать не только то, как обращаться с чудесным скорострельным оружием, что ты вёз в своих ящиках. Мы хотим научиться воевать им так, как воюют ваши воины.
- Ну, наши воины им не воюют, - сказал Всеволод и мысленно отметил ещё одну загадку. Яутаки откуда-то знали не только факт выхода в путь конвоя с оружием и его маршрут, но и то, что это самое оружие было принципиально новым по сравнению со знакомыми им винтовками. «Крот» в «Северном нефтепродукте» явно становился всё толще и жирнее, забираясь одновременно выше по служебной иерархии. – Пожалуй, кроме меня и моих людей никто особо и не умеет. Да и мы, честно говоря, в настоящем бою его ни разу не испытывали. Оно не работает на морозе – вот это я уже понял.
Чадин лукавил. На самом деле, он до сих пор не мог понять, как так вышло, что у всего конвоя разом заклинило пистолет-пулемёты. На стрельбище было не сильно теплее, чем сейчас в тундре, но оружие действовало безотказно.
- Будем надеяться, что вам просто досталась некачественная партия, – проговорил Рэк. – Обычное невезение. Это возможно, не так ли? Впрочем, сейчас нет смысла спорить об этом, завтра сами всё узнаем. Итак, ты можешь прибедняться и скромничать сколько угодно, Сева. Но вы, мамонтовые наездники, знаете об этих… Как их правильно?
- Пистолет-пулемёты, - подсказал начальник конвоя.
- Пистолет-пулемётах, - речь князя вновь замедлилась на новом сочетании звуков. – Гораздо больше, чем даже те из яутаков, кто научился пользоваться хотя бы ружьями. А ведь их не так много. Тех, кто так и не разобрался или не захотел разбираться, подавляющее большинство. Я не утопист, я прекрасно понимаю, что при всём мужестве моего народа лук и стрелы – это вчерашний день. Даже, наверное, позавчерашний. Поэтому нам нужно знать всё. Как заряжать, целиться, стрелять, ухаживать и чинить. Руки яутаков должны привыкнуть к пистолет-пулемётам.
- Это понятно. Но приёмов боя мы преподать не сможем. Их просто нет, оружие новое.
- Нам подойдут и те, что годились для прежних винтовок. Я уверен, что по мере использования мы наработаем на их основе другие.
«Хорош, - оценил Чадин княжеский подход к вопросу. Мясо, кстати, тоже оказалось отменным. – Далеко глядит, чудес явно не ждёт». Между тем Рэк-Огалгын продолжал:
- Я считаю, что твоих людей надо распределить по нашим стойбищам вместе с оружием по три-четыре человека на каждое. Ты, разумеется, остаёшься здесь. У вас будет кров, топливо и продовольствие. А ещё месяц на то, чтобы обучить всех боеспособных мужчин. Но не думай расслабляться! Первыми твоими учениками буду я и мои соратники. Не сомневайся, мы вытрясем из тебя все знания, чтобы затем проверять, как справляются твои наездники в других местах. И если обнаружим халтуру, отвечать будете строго. Если же справитесь в срок, довезём до окрестностей ближайшего нефтепромысла и оставим там.
- Что будет с мамонтами? – Всеволод вспомнил о верных четвероногих друзьях и помощниках. Шкура одного из них под яутацким князем внушала нехорошие опасения на этот счёт.
- Увы, нам не по силам содержать такое количество этих чудовищ. Они попросту объедят наши стада. Так что придётся пустить их на мясо.
- Не согласен, – возразил Чадин. За годы, проведённые в тундре, он здорово привязался к могучим животным. – Пусть сперва довезут свой груз куда надо. А там забивайте, если уж так нужно, но по одному на стойбище я требую оставить!
- Хорошо, - ответил правитель яутаков после некоторого раздумья. – Мы решим этот вопрос, я посоветуюсь со старейшинами. Возможно, по одному на стойбище и прокормим. Но не обещаю. Что-нибудь ещё?
- Да. Радиостанция работает?
- Первое время работала. Потом, насколько я понимаю, в ней кончилось электричество.
- Накачаем, если кончилось, - усмехнулся Всеволод. Перспектива иметь возможность слушать эфир выглядела очень заманчиво. При желании, можно было и помощь позвать, но Чадин от этой затеи быстро отказался. Такой человек как Рэк вряд ли оставит ценный артефакт более развитой цивилизации наедине с представителем этой самой цивилизации. - Вы сможете добыть генератор и бочку нефти?
- Найдём, - обтекаемо пообещал князь. – Так мы договорились, винрэ Сева?
- Да, - кивнул его гость. «Винрэ» на языке яутаков означало «советник».
Глава 5. Драгоценный пленник
Десять упряжек одна за другой заложили крутой поворот, взметнув в морозный воздух ясного дня снежную пыль, и понеслись дальше. По пути седоки дали короткие очереди по выстроенным на расстоянии снежным фигурам. Фигуры, условно изображающие людей и мамонтов с наездниками в натуральную величину, брызнули белыми осколками.
Чадин поднёс к глазам бинокль и начал изучать результаты учебных стрельб. Чувства при этом он испытывал смешанные. С одной стороны, дураку было понятно, что очень скоро на месте изувеченных холодных фигур окажутся коллеги и соотечественники Всеволода, температура тел которых после встречи с яутаками, скорее всего, устремится к отметке ниже нуля. С другой, бывший сотник и бывший начальник конвоя испытывал определённое профессиональное удовлетворение. Его новые ученики справлялись очень неплохо.
Сперва Чадин, конечно, сомневался, получится ли у него сделать из первого учебного потока что-то путное. Всё же олени – это не кони, хотя яутаки и ездили порой, особенно летом, на рогатых животных верхом. Не было никогда у туземцев ни сабель, ни пик, пистолеты и винтовки шли наперечёт. Да, были сотни пистолет-пулемётов, но вот это оружие в конном строю не умели применять сами свежеиспечённые инструкторы. Их же самих в Котловске учили законченные пехотинцы. Оказались в руках Рэк-Огалгына и бронебойные ружья. К немалому удивлению Всеволода, они тоже в небольшом количестве обнаружились в грузе его конвоя. Для Чадина оставалось загадкой как то, зачем их вообще загрузили, так и сохранение данного факта в тайне от него, руководителя всей практической части мероприятия. Вполне могло статься, что имела место банальная ошибка, когда на оружейном заводе перепутали несколько ящиков. Впрочем, ошибок и неудачных совпадений уже набегало подозрительно много.
Своими сомнениями насчёт учебного процесса Всеволод поделился с товарищами на своего рода «педагогическом совете», когда князь собрал вместе всех своих пленников, прежде чем разослать их под стражей по разным стойбищам.
- Обычная тактика сотни тут действительно не подойдёт, - сказал тогда Галич, нарушив общее молчание. – Но, может, попробовать соотнести яутацкие упряжки с нашими тачанками? У них и вооружение, можно сказать, теперь пулемётное.
- Столько тачанок сразу? – возразил тогда кто-то. – Их обычно две-три на сотню, не больше.
- Не копировать уж дословно, - продолжал развивать свою мысль старый конник. – Понятно, что мы сейчас сотни на оленях собирать не будем. Но ведь по основным характеристикам упряжка больше похожа на тачанку, чем на отдельного всадника или броневик. Так что ли, княже?
Рэк, будучи фантастически образованным по меркам тундры человеком, в общих чертах представлял себе, о чём идёт речь, и поэтому после некоторого раздумья ответил утвердительно.
- Ну вот, - заключил Галич. – Отсюда и предлагаю танцевать.
Радомир, как и всегда, был непотопляем. Казалось, он совершенно позабыл, как совсем недавно был готов возглавить атаку мамонтов на яутацкое оцепление. Галич снова сумел сориентироваться в изменившейся обстановке, усвоить новые правила игры и приспособиться.
И бывалый вояка не ошибся. Старый, не без труда вынутый из омутов памяти опыт применения тачанок оказался как нельзя кстати. И Чадин этим бы и ограничился, но дотошный Рэк потребовал от своего винрэ научить яутаков и захвату конвоев, и штурму нефтепромыслов, и противодействию носорогам. При этом собственно истребление нефтяников и наездников его не интересовало. «Я хочу, - говорил Рэк. – Сделать добычу нефти невыгодной и максимально сложной, чтобы чужаки убрались с нашей земли. Трофеи брать можно и нужно, но грабёж – не самоцель». А поскольку готовых планов действий у Всеволода не нашлось, не оставалось ничего другого, кроме как вырабатывать их на месте и вместе. Князь и его соратники допоздна засиживались в чуме со своим невольным наставником и изобретали способы ведения борьбы со славинскими промышленниками. Оборотная сторона огромной карты мира служила полем боя, по которому все участники действа, оживлённо рассуждая и споря до хрипоты, увлечённо двигали разный мелкий мусор, попавшийся под руку. Впрочем, мусор это был только в первый раз. На второй встрече Рэк неожиданно вытащил откуда-то шахматную доску и пустил в дело фигуры. Затем он и вовсе озадачил нескольких своих умельцев, и те довольно быстро обеспечили вождей качественным набором резных костяных миниатюр. К крохотным мамонтам, упряжкам и человечкам вскоре добавился и игрушечный нефтепромысел. Последний был сделан под наблюдением Чадина, который единственный точно знал, как такой объект бывает спланирован. Останься на княжеском стойбище Галич, возможно, бывшему начальнику конвоя было проще, но его пришлось отослать, и теперь он где-то там, за ограниченным невысокими холмами горизонтом, тоже как умел гонял туземцев с пистолет-пулемётами. Со Всеволодом остались только двое рядовых наездников, которые помогали ему проводить полевые занятия. Это были братья Девятко, Дарён и Ахмыл.
Девятко были когда-то однополчанами Чадина, но служили не в его сотне. Старший, Дарён, рослый, худой и вечно растрёпанный любитель длинных рассуждений ни о чём, был радистом, а младший Ахмыл, молчаливый, приземистый и аккуратный, - санитаром. На момент окончания войны с тюрами они были юнцами, но теперь давно возмужали, и Всеволод был уверен, что на братьев можно положиться.
Время от времени попутные упряжки доставляли Чадину написанные на клочках бумаги или коре письма от Радомира и других товарищей. Благодаря этим коротким сообщениям да редким наездам удалось более-менее согласовать «учебные программы» на разных стойбищах. Оттуда же Всеволод знал, что почти везде яутаки делают всё более внушительные успехи в освоении нового оружия. Их разбойничья добыча становилась всё богаче, а процент успешных налётов постепенно полз вверх. Чадину оставалось только гадать, сколько простых славинских работяг уже расстались с жизнью по его милости, сколько лишних слёз проливают где-то в Котловске овдовевшие жёны и осиротевшие дети.
- Молодцы, черти, - вздохнул стоящий рядом Дарён, разделявший, как видно, ход мыслей своего начальника. Яутаки продолжали выполнять программу учебных стрельб. -Как в глаза будем людям смотреть, когда домой вернёмся, а, пане? Ведь через одного погибшие будут из-за нас. И это ладно если никто не узнает, чем мы тут занимались, а если узнают…
- Меньше будешь болтать, никто и не узнает, - бросил Всеволод и добавил тише и мрачнее: - Если мы вообще когда-нибудь вернёмся.
- А почему нас никто не ищет, пане? «Нетфепродукт» же богатый, мог бы и пару самолётов нанять для такого случая.
- Да кому оно надо?
- Ну как же! Крупный конвой, ценный груз, безопасность нефтепромыслов…
- Вот вроде мы с Чёрной лихорадки с тобой ходим, а ты как будто два дня в тундре! Огорчаешь, Дарён. Всем же в Котловске понятно, что нас не снегом замело. А если и замело, то поди откопай.
- И что, все так просто взяли и проглотили новость о нашей гибели?
- Новости, может, и не было вовсе. Начальство, скорее всего, пока кормит наших родных, сказками о непредвиденных обстоятельствах, которые не дали нам вернуться в срок… Насчёт нашей совести. Яутаки бы и без нас куролесили. Не так здорово, но пистолет-пулемёты они бы и сами освоили через некоторое время. У них головы на плечах и руки откуда надо.
- И успели бы расстрелять за это время в молоко все патроны, - не унимался старший Девятко. – А мы их учим в цель класть.
- Замолкни, пожалуйста. Сам всё понимаю. Самому тошно. Но ты же сам видишь, что выхода у нас нет. Не будем учить – яутаки нас прикончат. Будем плохо учить – князь заметит и опять же по головке не погладит. Бежать отсюда некуда, мы даже не знаем, где находимся. Мамонт у нас только один, и тот на полуголодном пайке.
Этот разговор происходил у Всеволода уже не раз не только с Дарёном, но и с его братом, а до отъезда остальных наездников и с ними. Но радист был любитель посетовать на жизнь почём зря, и если бы не его общая исполнительность, то Чадин бы пожелал иметь этого человека подальше от себя. Вдобавок, у Дарёна был великий дар терпеливо объяснять, чем сам Всеволод похвастаться не мог. Наконец, на стойбище были аж две радиостанции. Бывший сотник не оставлял надежду, что однажды яутаки таки притащат давно обещанный генератор или хотя бы комплект аккумуляторов, и тогда долговязый нытик сможет вернуть к жизни хотя бы одну из них.
Конечно, нечего было и думать о том, чтобы позвать на помощь, но хотя бы послушать родную речь, голоса в эфире! Голоса наездников и нефтяников, продолжающих работать где-то там, жить своей привычной жизнью. А ещё можно было поймать какую-нибудь радиоволну с новостями и популярной музыкой. Коллекция пластинок Рэка, конечно, была недурна, но состояла сплошь из новинок не моложе пяти лет, да и в целом в музыкальных вкусах князь и его винрэ расходились.
Чадин давно не получал никаких вестей с юга, если не считать газет, которые по его просьбам привозили налётчики. Привозили, кстати, уже сильно потрепанные, устаревшие и крайне нерегулярно, потому что частенько путали драгоценные листки с рабочей документацией. Что происходило на родине, Всеволод представлял сейчас крайне смутно. Дело шло к долгожданным выборам, по прикидкам бывшего начальника конвоя, они должны были состояться со дня на день, если уже не состоялись.
Дороже самой свежей газеты, конечно, было бы, письмо из дома, но это было уже чем-то совсем сказочным. При мыслях о чём-то подобном следовало доставать машинку для закатывания губы. Чадин мог только гадать, что как там сейчас его жена и дети. «А может, и правда, - думалось ему. – Нас всех уже похоронили? Напечатали некрологи, выплатили семьям что полагается, чтобы не возникали, поставили свечки?»
Между тем позади захрустел снег. Бессрочно спешившиеся наездники обернулись. К ним уверенным шагом приближался Рэк-Огалгын собственной персоной. Одет он был типично по-яутацки, только на голове была удобная и тёплая фабричная шапка, украшенная, однако, некой самодельной костяной кокардой. Шагая, князь – не иначе как для солидности - опирался на покрытый резьбой посох.
- Доброй погоды, наставники, - поздоровался Рэк, подойдя ближе. – Какие успехи у моих воинов, винрэ Сева?
- Лучше один раз увидеть, - Чадин протянул князю бинокль. Тот привычным движением припал к окулярам, и его губы дёрнулись в улыбке, очевидно, он сразу разглядел следы стрельбы своих родичей по снежным мишеням. Совсем недавно Рэк и сам лихо носился в санях, постигая ремесло современной войны в тундре.
А вот способных учеников Всеволода, уже возвращавшихся с огневого рубежа, можно было разглядеть и без бинокля. Точнее сказать, их было даже лучше слышно, чем видно. Яутаки оживлённо галдели, выражая свои впечатления и похваляясь друг перед другом. Было в этой их непосредственности что-то детское. В прошлой жизни Чадина, когда он ещё служил в учебной части, так себя вели, в основном, новобранцы из крестьянских семей. Но то были совсем мальчишки, а здесь были взрослые мужчины в полном расцвете сил, все с боевым опытом, многие сами являлись отцами. Представления яутаков о приличном и приличествующем поведении просто содержали в себе гораздо меньше условностей, чем это было принято у славинов.
Услышав, очевидно, шум снаружи и голос большого начальства, из стоящего неподалёку чумика-бытовки поспешно выбежал толмач по имени Кмоль. Это он продиктовал семнадцатому конвою условия сдачи в тот ненастный вечер почти два месяца назад, а сейчас князь приставил его к Чадину для того, чтобы тому не приходилось общаться с новыми учениками языком жестов. Кмоль плохо говорил на славинском, но думал на нём, очевидно, куда быстрее, и бегло переводил на яутацкий. Да, в распоряжении Рэк-Огалгына были люди, лучше владеющие словом, но это, как правило, были его приближённые, и их таланты требовались нарождающемуся государству туземцев в других местах.
Яутаки, ещё недавно галдевшие, притихли, стоило упряжкам остановиться возле ожидающей их четвёрки. Они кое-как построились в подобие шеренги, после чего старший вышел вперёд, отдал честь на славинский манер и выпалил некую фразу на родном языке, которую, наверное, следовало понимать как обычную в подобной ситуации просьбу к старшему руководителю обратиться к более младшему. Получив утвердительный ответ от князя, для которого эта фраза и предназначалась, яутак заговорил уже с Чадиным:
- Пан наставник, второй взвода боевой стрельба закончить вообще!
Это была одна их немногих ритуальных речовок, которые были необходимы для обучения и которые подопечные Всеволода выучили. В последовавших докладе взводного и ответных замечаниях наставника собеседники без помощи Кмоля обойтись уже не могли. Наконец после короткого общения Рэка с родичами учебный взвод вновь погрузился на сани и поехал к расположенному совсем рядом стойбищу. Навстречу, второму, надо полагать, уже ехал третий.
- Напомни, чем ты заставляешь их козырять и ходить строем? – спросил Всеволод у князя, когда все они вчетвером сгрудились в чумике вокруг крохотного очага. Следовало перевести дух между занятиями.
- Потому что мне не нужны отряды налётчиков, - ответил Рэк. – Мне нужна армия. А армия – это дисциплина и порядок. Сначала хотя бы внешний. Люди должны понимать, что есть повседневная жизнь и есть воинская служба, где всё уже совсем иначе. Иначе это будет просто очень большая ватага, которая будет творить что хочет и разбежится при первом столкновении с серьёзными силами.
- А какие тут могут быть серьёзные силы? – поинтересовался Девятко.
- Рано или поздно единые яутаки станут большой занозой для котловских дельцов, - терпеливо объяснил князь. – Тогда в тундру придут вооружённые наёмники или славинские воины… Как их… Солдаты. И вот что. Я же не погулять сюда пришёл. Вернулся отряд, который ушёл сегодня утром. Теперь у нас есть генератор.
После этих слов весь оставшийся день, несмотря на плотный график занятий, тянулся невыносимо медленно. До генератора у наездников руки дошли только под вечер. Он вместе с бочонком нефти обнаружился вываленным в снег возле княжеского чума. Вокруг успела собраться горстка разновозрастных любопытствующих яутаков, и один из телохранителей Огалгына, похаживая рядом, беззлобно отгонял от неизвестной штуковины ребятишек и особо интересующихся взрослых.
Чадин и братья Девятко оценили состояние машины. Марка оказалась малознакомая, в «Северном нефтепродукте» применяли другие. Снимали и везли агрегат, судя по всему, довольно аккуратно. А вот кабель достаточной длины на нефтепромысле то ли не нашли, то ли просто забыли взять, так что базироваться единственному на много вёрст вокруг источнику электроэнергии предстояло примерно там, где он и стоял в настоящий момент. Рэк, как и ожидал Всеволод, наотрез отказался выделять под генератор и радиостанцию отдельное помещение и потребовал оставить средство связи в своём чуме.
Чадин кое-как объяснил телохранителю, что неплохо бы соорудить над генератором навес. Тот поговорил с родичами, и несколько человек ушли, отправившись, очевидно, за жердями и шкурами. Остальные продолжили глазеть, как чужаки возятся со своей железкой. Впрочем, продолжалось это не слишком долго: довольно скоро генератор дрогнул раз, другой, прокашлялся и, выплюнув в холодное закатное небо облако чёрного дыма, разорвал мирную вечернюю тишину своим громким рёвом. Обитатели стойбища в ужасе отшатнулись, все беседы и смешки мгновенно прекратились. Ненадолго опешил даже княжеский охранник. Из ближайших чумов показались взволнованные и испуганные лица, кое-кто выскочил на улицу. Генератор быстро набрал обороты и мелко подрагивал от нерастраченной силищи.
А вот с настройкой радиостанции проблем оказалось куда больше. И тут Всеволод и Ахмыл ничем особо не могли помочь Дарёну, который, сидя в уголке просторной резиценции князя яутаков, колдовал над волшебным прибором. Чадин взялся за привезённую ему газету. Младший Девятко, не мудрствуя лукаво, задремал. Вернувшийся Рэк и его подтягивающиеся соратники тоже не вмешивались. Они, как это было заведено, расселись кружком, набили трубки, закурили и завели неспешный разговор на родном языке. Вскоре Ахмыл проснулся и попросил хозяина поделиться табаком. Ему не отказали.
Газета оказалась довольно свежая, но какая-то странная. Как Всеволод ни старался, он не мог припомнить в Котловске издания под названием «Страшные вещи». «Нам грозят», - гласил слоган над названием. А ниже помещалась карикатура: несколько обезьяноподобных оборванцев испражнялись в старинные вазы на фоне дворцовых интерьеров. Над справляющими нужду возвышался горделивый Радим Говоров, который провозглашал: «Вот теперь все богатства служат народу!». Под карикатурой начиналась статья, озаглавленная: «Диктатура невежества». Продолжая недоумевать, Чадин начал читать, но быстро прекратил, слишком уж много оказалось откровенного вранья и передёргиваний. Судя по всему, в его руках оказалась державническая агитка, оформленная для пущей важности как газета. Точнее, как он понял, пролистав до конца, это была газета, целиком и полностью затеянная с одной-единственной целью – не дать общинникам выиграть выборы. Означать это могло только то, что Говоров в народе оказывался гораздо популярнее, чем этого хотелось бы господам в высоких кабинетах. И сила информационного натиска на персону главного общинника заставляла задумываться о возможном переходе противников от бранных слов к бранному делу.
- Поражаюсь я тебе, пане, - сказал санитар, устраиваясь рядом со своим начальником. – Сколько времени прошло, как у нас все сигареты вышли, а ты всё держишься, на местное курево не переходишь.
- Ты сам уже не только на курево, но и на местных баб перешёл, - ответил Всеволод, откладывая в сторону «Страшные вещи». – Дрянное оно. Чем этой ерундой лёгкие драть, лучше вообще не надо. И какое же оно местное? Этот табак весь или менянный, или ворованный.
- Ну да, - согласился Ахмыл. - В тундре только «Нефтепродукт» своих балует сигаретами.
И тут в голове у Чадина шевельнулось какое-то нехорошее подозрение.
- Рэк, - обратился он к князю, бесцеремонно прервав его беседу с приближёнными. – Твои люди нападают на «Северный нефтепродукт»?
Знатные яутаки посмотрели на своего драгоценного пленника с таким видом, будто он задал невообразимо глупый вопрос. И дело было не в том, что они не знали, на кого ходят их отряды, знали прекрасно.
- Разумеется, нет, - ответил князь, выдыхая очередную порцию дыма. – Никто из людей «Северного нефтепродукта» не пострадал от рук яутаков, винрэ. Мы привыкли держать своё слово.
- Какое ещё… Слово? – Чадин привстал от удивления. Лично ему Рэк-Огалгын никакого обещания не нападать на коллег не давал.
- Ах да, - сказал Рэк после короткой паузы. – У вас же принято решать за спиной. Недоговаривать. Нутэ-нли, объясни.
- Примерно три месяца назад к нам прибыл человек из вашего Общества, - отозвался мужчина, имя которого назвал князь. – И предложил сделку. «Нефтепродукт» обещал прислать нам новое оружие и учителей, а мы за это обязались не трогать его нефтепромыслы и конвои. В условленный день на условленном месте наши люди встретили твой конвой и проводили сюда.
- Мы думали, что ты всё знаешь, - добавил Рэк. Судя по выражению лица, он искренне сожалел о том, что так получилось.
- Так вы что же это… Ждали нас? – подал голос Ахмыл.
- Именно так, - сказал Нутэ-нли. – И были удивлены, когда вы стали сопротивляться.
- Извини нас, винрэ Сева, - князь отложил трубку, встал и подошёл к бывшему начальнику конвоя. – Я забыл, что у вас другие порядки. Но ты можешь быть уверен, что когда у нас будет достаточно умелых стрелков, ты и твои товарищи отправитесь домой.
- Слово… - снова повторил Чадин. Старая картина мира стремительно теряла одни куски и обретала новые. На белых пятнах проступали краски, прорисовывались линий непонятных до того логических связей между предметами и явлениями. Не было никакого крота в высшем руководстве Общества. Всё было абсолютно официально, хотя и не афишировалось. А его, начальника семнадцатого конвоя, обманули, предали. Снова. Как тогда, после войны и похабного мира. Опять показали благую цель и бросили в топку. А он, благородный балбес, опять поверил, что сильным мира сего есть какое-то дело до пыли под своими ногами. Подпитываемая новыми фактами, цепочка умозаключений начала стремительно удлиняться. – Ты… Вы… Хоть понимаете, что своим честным словом подписали себе приговор? Всё своё княжество похоронили?
Яутаки, не успевшие прийти в себя после первого вопроса Чадина, удивились ещё больше.
- Поясни, - Рэк-Огалгын сделал шаг назад.
- Вы хотите выгнать промышленников из тундры, верно? И тут «Северный нефтепродукт» любезно предлагает свою помощь. Всё выглядит честно, не правда ли? Они вам оружие, против которого не выстоит ни один конвой, вы им – мир. Выгоним всех, а уж потом как-нибудь разберёмся с этими друзьями! Только вот деляги в Котловске не будут сидеть и ждать, пока их конкуренты загнутся. Они их будут выкупать, и выкупать за бесценок. Каждый разорённый нефтепромысел, который старый хозяин не захочет восстанавливать, уйдёт к новому! Всё больше будет становиться неприкосновенных, и однажды идти на разбой окажется не на кого! И самое главное, что при этом чужаков не станет меньше, Яу-Та не будет свободной. Всё просто будет под «Нефтепродуктом»! Хозяином тундры станет пан Навицкий, главноуправитель! И с вами он тогда сделает всё, что пожелает. А пожелает он, скорее всего, просто вырезать всех яутаков, чтобы не путались под ногами.
- Но у нас будет армия! - возразил князь.
- У Навицкого тоже будет армия, Рэк! Только у неё будут самолёты и пушки! Вы, вы представляете, что такое дальнобойная артиллерия? А штурмовики? Бомбы? Я представляю. Меня бомбили. Меня накрывало снарядами. Сейчас славинские войска не приходят наводить порядок в тундре только потому, что местные воротилы не хотят чужих рук в своей игре. Но когда на поле останется только один игрок, он без сомнения зачистит его от последних препятствий на пути к полной победе.
Можно сказать, Чадин повторил успех заведённого генератора. Все в чуме застыли как громом поражённые, даже Ахмыл. Широко открытыми глазами смотрели выглянувшие со своей половины княгиня Окко-н и её служанки. Последние вряд ли поняли смысл слов винрэ, но интонации и реакция мужчин говорили сами за себя. Только дым от трубок и очага продолжал невозмутимо уноситься к отверстию в потолке.
Рэк-Огалгын не зря носил свой титул, потому что самообладание к нему первому вернулось самообладание:
- Ладно, пусть так. Что делаем?
- Бьём первыми. Прекращаем грабить нефтепромыслы и начинаем их захватывать, добывать нефть самостоятельно. Берём её в заложники и диктуем свои условия. Пока промышленники продолжают грызться между собой, их можно победить.
- Общая беда может объединить наших врагов, - сказал кто-то. – Тогда пушки и самолёты будут в Яу-Та ещё раньше.
На это Чадин не нашёлся что ответить. Вдохновенный порыв оборвался. И тут Дарён, похоже, всё-таки сумел настроить радио, потому что в княжескую резиденцию влетел, пронзив сотни вёрст ночной тундры, голос диктора новостей:
- …продолжающиеся забастовки на крупнейших предприятиях. Говоров угрожает перейти к более решительным действиям. Законно избранный председатель в ответ требует от своего бывшего соперника прекратить беспорядки до церемонии вступления в должность. В ином случае в интересах поддержания законности против мятежников будут приняты самые суровые меры.
- Славии теперь не до тундры, - медленно произнёс Всеволод. – Эта война будет только нашей.
Продолжение следует
Хозяин тундры
© Copyright: Денис Детистов, 2024
Свидетельство о публикации №224071301494
Свидетельство о публикации №224071301494
Рецензии