Пансионат. - Trivium

                - Trivium –


Y. шагал по пустынным коридорам, поворачивая то налево, то направо (поворотов с лихвой хватало) и сочинял очередное н-стихотворение, грозящее перерасти в нф-поэму. Внезапно он остановился. Муза, быстренько одевшись и даже не подкрасившись, умчалась (включив форсаж, как говорилось в 18-м сонете Шекспира), и на её место прилетело что-то неудобоописуемое, но очень настойчивое. И оно настояло, чтобы Y. остановился и постучал в ближайшую дверь. Y. повиновался. Он знал, что этим ребятам из ноуменального мира не надо противиться, а то ведь всё равно не отстанут.
На стук никто не ответил. Y. постучал ещё раз – настойчиво и энергично. За дверью что-то загрохотало, опрокинулось, ударилось об пол, заскрежетало, упёрлось в дверь, опять что-то загромыхало и стихло. Y. прислушался, повернул ручку и потянул на себя… Дверь приоткрылась… Из-за неё высунулась ножка стула и повеяло горелым тряпьём. Y. осторожно заглянул.
- Здесь что, пожар? – неуверенно спросил он.
Ответа не последовало.
- Помощь нужна? – уже смелее возвысил голос Y.
- Вы представитель администрации? – донёсся испуганный голос откуда-то из глубины, будто из подпола.
- А вы ждёте представителя администрации? – вопросом на вопрос в лучших традициях земли Ханаанской ответил Y., подозрительно оглядывая баррикаду из мебели. «Может они ждут представителя инфьернации?» - подумал Y. и сам удивился своему вопросу.
- Мы вообще никого не ждём, - раздался хор голосов, состоящий из двух (не более).
- А зачем вы пожар устроили? – втягивая носом горький воздух, спросил Y.
- А мы это…
- Яичницу жарили… с салом.
- Странно, - Y. почесал затылок, - и где же вы взяли сало?
- Эй, вы там, уважаемый, - послышался шум выползающего из-под чего-то кого-то и появления оного возле баррикадно опрокинутого стула, - если вы представитель администрации, то мы будем отвечать на ваши, с позволения сказать, вопросы и давать вам, так называемые, ответы. Но…
- Ну… скорее всего но…
- Ага! Ну тогда…
- Ну да… - Y. пожал плечами и собрался было уходить, но Й. (а это был именно он, если кто не догадался) [№F сидел под кроватью и подсчитывал убытки от сгоревшего белья] остановил его, то есть Y., глубинным философским вопросом: что здесь первично администрация или отдел снабжения?
Y. открыл рот, но не мог ничего сказать: его серое вещество не предназначалось для обдумывания подобных вопросов.
Вдруг дверь распахнулась настежь, баррикада обрушилась, и под её обломками жалобно заблеял Й.
Y. вовремя отпрыгнул, иначе и его бы зашибло. Первый порыв – помочь, второй – добить. Y. выбрал третий.
Когда Й. выбрался из-под завала, настроение у него было мрачное и в прямом смысле слова побитое.
- Если вы не представитель администрации, - хмурясь прохрипел он, - то почему вы мне не помогли?
- Это философский вопрос, а я, увы, не философ.
- Тогда что вы здесь делаете?
В это время раздалась разудалая ненормативная тирада на итальянском языке, и из-под кровати выполз с потухшей сигарой в зубах №F.
- Убытки, - донеслось из сигарожующих губ и только потом принялось вертикальное положение.
- Вы тоже обуяны манией поиска администрации? – поинтересовался Y.
- Я хотел бы купить себе новое бельё, - поднял вверх руки, словно прося кого-то вверху, №F.
- Горничные вам выдадут комплект на 10 дней, - равнодушно проговорил Y.
- Комплект нижнего шёлкового белья? – сигара вывалилась изо рта №F.
- Ах вы про это… Во-первых, шёлк уже не в моде, а во-вторых, и само нижнее бельё уже не в моде. Сейчас последним писком являются шотландские килты…
- А! Я понял кто вы, - подпрыгнул Й. – Вы шотландский сепаратист.
- Всё это мне напоминает одну сцену, - подняв глаза к потолку, медленно проговорил Y. – Висят три каната: белый, красный и чёрный. Откуда-то сверху по ним спускаются три человека, обвязываются вокруг талии этими канатами и начинают говорить каждый о своём. Получается жуткий балаган. В конце концов они приходят к консенсусу, находят табуреточки, становятся на них, отвязывают канаты от талии, делают из них петли, суют в петли головы и вышибают из-под ног табуреточки. Finita la comedia.


                Нефертите (Внимание! Не с глаголами пишется слитно)

                «как много свистков как много
                неуклюжих ЗАДНИЦ»
               
                А. Введенский


Вход по пропускам строго запрещён!
Большими красными буквами это объявление было высечено на внушительной псепамфериновой двери с массивной позолоченной ручкой в виде лошадиного крупа. На эту ручку легла женская ручка, принадлежавшая женщине средних лет среднего роста среднего ума комплекции (ну об этом потом…) средней воспитанности среднестатистической информированности средней озабоченности средней фертильности средней социабильности и коммуникабельности средней красивости средней мужчиновлюбляемости средней сериалосмотримости и главное средней денежнознакообожаемости.
Дверь, естественно, открылась (куда ж ей деться), и за нею оказался обширный кабинет, посреди которого стоял циклопоподобный стол с толстенными ножками в виде дорических колонн. Как и на всяком рабочем столе, на нём громоздились горные хребты (наверное, безумия) бумаг, канцелярских принадлежностей и пищевых (ещё не) или (уже) отходов.
Женщина – а звали её Сперетантида Сифионовна -  мягко, словно пасхальное тесто в форму для выпечки, опустилась в предзастольное кресло, обтянутое тёмно-зелёным бархатом, и мечтательно вздохнула. Но сладкие грёзы её, которые вот-вот начали нарождаться, разрушены были безжалостно (и можно нецензурно сказать даже пакостно) властным вопрошанием из соседней комнаты. Оказывается, справа находилась дверь по массе своей и габаритам превосходящая первую, и из того же псепамферинового октосплава соделанная, на которой было выгравировано и позолочено троекратно:
                Оброкбизнесбанк
                Директор
                Обхлобыстин Обгладай Обгладаевич

[Шрифт готический, высота 66 мм] (для справки или для информации к размышлению)
- Сперетантида Сифионовна, голубушка [ударение на слове «голубушка»], - вы подготовили мне списки должников?
С.С. поправила полуторакилограммовые бусы, прогладила руками белыми своими тёмно-синюю атласную блузку, поднялась медленно, как поднимается пасхальное тесто в форме для выпечки, прогладила руками своими белыми по ягодицам чёрную шёлковую юбку-миди, подтянула на ней застёжку «молнию», подправила причёску каштановых волос и голосом кошки, лежащей у печки после обильного пожирания рыбьих голов, изрекла: «Несу».
Обхлобыстин соответствовал по внешности всем своим трём О. Палеонтологи могли бы, глядя на него восстанавливать облик Т.Rex в деталях и нюансах, да и облики других плотоящерорептилоидов. Ярко-красный костюм, оранжевая рубашка и ядовито-синий галстук как нельзя лучше дополняли образ О.О.О.
Сперетантида Сифионовна, положив свою ручку на дверную ручку из афганского лазурита в виде холма Венеры, открыла тяжёлую дверь (ей это стоило некоторых усилий, чему она каждый раз, мягко говоря, не радовалась), вплыла, как баржа с углём, в кабинет шефа и преподнесла, словно редкий музейный экспонат, список особо опасных должников. Этот преподнос был выполнен жестом восточной лакомой лакшми-танцовщицы. Шеф кивнул, состроив на своей верхней части телес нечто похожее на оскал-улыбку.
Кабинет Обхлобыстина заслуживает отдельного описания, а посему следует сделать лирическо-докуменатальное отступление.
Прежде всего он имел не традиционную квадратную форму, а пятиугольную. Пентагон, одним словом. В вершине этого пятиугольника стояло высоченное кресло  a la gotic. И стол, который можно было использовать и как танцплощадку, и как поле для гольфа, и как сексодром для групповухи. Танковый полигон, а не стол. Красного дерева. И зеркальная полировка. И пять статуэток (любил О.О.О. цифру пять) из тропической Африки. В остальных четырёх углах комнаты стояли в кадках гигантские кактусы. Обхлобыст считал, что это полезно для здоровья. Пять люстр замысловатой формы и сложной конструкции буквально придавливали вошедшего своей венецианско-византийской мощью к идеально лакированному паркетному полу, узор которого представлял фейерверк пятиугольников. Подробное описание пола, а тем более люстр, нужно вынести в отдельное приложение в пяти томах. В двух словах же – дикая эклектика Ренессанса, неоромантизма, индуизма и архисовременного дизайна. Исполинские окна в самом тошнотворно-приторном стиле суперрококо. Один угол отведён под роскошный диван, обтянутый голубой замшей. Возле него под полом устроен настоящий аквариум с коралловыми рыбками и зарослями кораллов и прочей экзотической подводной флорой и фауной. Видимо, этот уголок предназначался для релаксации.
Потолок – настоящие фрески a la Vatican. Стены – индиговые зеркала. На одной из них портрет самого О.О.О. в безобразно-безвкусной золочёной раме. Сам изображён в одеждах короля-солнца. На другой стене плазма в полстены, музыкальный центр и ещё какие-то электронные прибамбасы. Возле третьей – книжный шкаф с древними фолиантами (не для чтения, конечно). И несколько стульев майянско-модерной эклектики возле стола.
О.О.О. глянув мельком на список, вопросил у С.С.:
- Сперетантида Сифионовна, а какие у Вас параметры? 90-60-90?
- Возьмите линеечку да и измерьте, - среднесмущённо так ответствовала секретарша (а она именно и была секретаршей, хотя в народе это слово произносится несколько иначе).
Обгладай Обгладаевич вытащил из-под стола дубовую увесистую метровую линейку (такими измеряют ткань на складах) и стал производить обмеры, слегка прикасаясь пальцами своими к наимягчайшим телесам Сперетантиды Сифионовны.
- 120-120-… ! О! DF[Дастиш фантастиш, кто не помнит]
- Обик, каждый день Вы делаете одно и тоже, и каждый день Вы неподдельно восхищаетесь, - средневозбуждённо и среднеудивлённо средненизковысоким контральто пропеда Сперетантида.
- Но такие параметры не могут не восхищать, - карибско-папуасски облизал губы О!О!О!
Обгладай Обгладаевич отошёл на несколько шагов и, сделав линейкой вычурный жест, предложил Сперетантиде Сифионовне пройтись туда-сюда.
Она прошлась туда-сюда, потом сюда-туда, потом ещё туда-туда-сюда-сюда…
- Только нефертите, нефертите, пожалуйста, а просто плывите, плывите, как… ну не важно что… просто плывите, плывите просто и нефертите.
«Ах, как приятно, когда тебя сравнивают с Нефертити».


                Ультиматум

Y. остановился около двери, на которой красными буквами красовалось предупреждение: Вход по пропускам строго воспрещён!
«Вот и прекрасно, - подумал Y., - пропуска-то у меня как раз и нет».
И только он взялся за лошадинокрупную довольно крупную ручку дверную, как в конце коридора замаячила фигура №1. Уже издалека узнав Y., он радостно помахал рукой.
- Как я рад Вас видеть, - №1 сиял как сверхновая в созвездии какого-нибудь Циферблата.
Y. не успел открыть рот, чтобы ответить на приветствие, как №1 затараторил:
- Вы нашли администрацию, да Вы просто гений, как это восхитительно и упоительно, празднично, и вообще очень хорошо, теперь мы сможем решить наши проблемы и…
- Постойте, - Y. выставил ладонь вперёд, - я не знаю пока что это такое, я вижу только дверь с надписью…
- Да Вы посмотрите внимательно на эту надпись, - перебил №1, - такое пишут только на дверях администрации, открывайте скорее эту заветную дверь.
Y. открыл. Их слегка ошеломлённому взору предстала приёмная О.О.О. Комната была пуста. В смысле в ней хватало всякого д… драгоценного оборудования, но в ней не хватало живого, биологически сложного существа (примитивные существа наверняка присутствовали; покрытые рыжим хитином, они копошились скорее всего в хаосе того, что осталось от того, что обычно поглощают перед тем как).
- Здесь есть кто живой? – боязливо озираясь спросил №1.
- Сперетантида Сифионовна, - Обхлобыстин оторвался от своего арабосказочного (прямо таки тысячеодноночного) спектакля для двух актёров и насторожился. Острый слух и проницательный инстинкт хищника подсказывали ему, что за дверью что-то неладно.
Лицо Сперетантиды, похожее до этого на свежую пахлаву, превратилось в заплесневелую котлету. С недовольным и обломным видом она (Сперетантида, а не котлета) подошла к двери, осторожно приоткрыла её и зыркнула. И тут же закрыла.
- Обик, - обиженно пронюнила она, - там какие-то два типа… незнакомые…
- Выясни чего они хотят. Меня нет.
- Угу, - кивнула обречённо Сперетантида и прогладив юбку по своим объёмам своими ну очень белыми и тестопушистыми руками торжественно и неприступно вышла из кабинета Обхлобыстина.
№1 был поражён наповал. Поражён этими формами, гиперформами, метаформами, их перетеканием друг в друга… и… ещё чем-то, для чего не хватало слов.
Что подумал Y. мы не знаем, так как он был очень воспитанным.
- Что вам угодно, господа? – строго так, но всё же среднеугрожающе, произнесла С.С.
- Мы к начальнику, - №1 указал на дверь не отрывая глаз от плотинагромождений Сперетантиды.
- Обгладай Обгладаевич сейчас обгладывает… то есть обедает и вообще его сейчас нет, - Сперетантида Сифионовна была явно смущена (впрочем, среднесмущена) прямой наводкой взглядов двух пришельцев. (Y. тоже вылупился на неё; а кто бы из представителей тестостероновых индивидуумов мог бы не смотреть на эти феминомаргинальные излишества).
- Мы подождём, - №1 уселся в кресло, но так и не оторвал взгляда от того, к чему прилип.
- А вы, собственно, по какому вопросу? – пытаясь быть строгой и пытаясь согнать краску с лица (ей удавалось это со среднестатистическим успехом), вопрошала Сперетантида.
- У нас много вопросов, - по деловому так взмахнул рукой №1, - вопросы отопления, водоснабжения, электрообеспечения…
- Но… Мы не занимаемся этими вопросами, - задыхаясь от удивления, смущения (уточняем: среднесмущения) (ибо №1 так и обволакивал её взглядом) и возмущения (средневозмущения, даже чуть ниже) уже почти пролепетала С.С., - мы банк, - и она указала пальцем на дверь Обхлобыстина, на которой… [ну вы помните]. А вот над дверью была ещё одна надпись, которую Y. сразу и не заметил и прочёл не без улыбки:
                Цезарю – цезарево, а банку – деньги
- Вы хотите сказать, что вы не администрация? - №1 привстал и восхотел изобразить субъекта, права которого нагло нарушили (но ему это не удалось).
- Мы банк, Оброкбизнесбанк, вы читать умеете? – в голосе С.С. зазвенела медь (хотя, видимо, медный сплав: 50% - медь, 25% - алюминий и 25% -чугуний), переходящая в железо (ну помните из уроков древней истории) (возможно, в железе присутствовал довольно высокий процент кремнезёма и песчаника).
- А где же администрация? - №1 жалобно посмотрел на Y.
Тот пожал плечами как бы говоря: «Ну вот, я же говорил…»
- Я не знаю никакой администрации! – уже злобно (но всё же среднезлобно) огрызнулась Сперетантида, мстя за такой обломанный кайф с Обиком, который, впрочем, бывает довольно часто (как минимум три раза в день).
- Нет! – тут уж огрызнулся и №1 (Y. даже не ожидал от него такой прыти), - я отсюда никуда не уйлу. Хватит! находился я по вашим коридорам, наискался администрации. Пока я не добьюсь решения своих вопросов – отсюда ни на шаг, - и он плюхнулся и будто приклеелся к креслу.
- Ну хорошо, - прошипела Сперетантида, - проволокла мимо взоров армаду своих телес и скрылась за псепамфериновыми недоступными дверями О!О!О!
Y. тоже уселся в кресло. Помолчали. Ещё несколько раз помолчали.
№1 успокоился и, подобрев, мягко обратился к Y.:
- Мы так неожиданно расстались, что Вы не закончили свою чрезвычайно интересную мысль о зрителе и спектакле.
- Ах, да… Вы заинтересовались? Я могу продолжить…
- Да, пожалуйста…
- Так вот, - волна блаженства прокатилась по телу Y., - зритель может неоднократно выходить из зала и вновь туда возвращаться. Но всегда он будет видеть похожий спектакль. Спектакли под названием «Гомер», «Вергилий» и т.д. не может увидеть охотник за человеческими головами из Новой Гвинеи. Он будет видеть таких же охотников из Центральной Африки, Карибских или Соломоновых островов. Вообще зритель видит спектакли лишь потому, что хочет возвращаться на своё зрительское место. Если он не вернётся, то ничего и не увидит. И если каждый скажет себе: «Мне надоела эта буффонада, больше не пойду!», все театры опустеют и все представления прекратятся, все бесконечные вселенные исчезнут и ;0 аннигилируется. Останется только ;1.
Но лишь немногие отказываются лицезреть фарс, происходящий на сцене. Многие возвращаются, забывая, что предыдущий спектакль их разочаровал, а может именно потому и возвращаются, надеясь, что уж этот-то спектакль их обязательно порадует. Но он оказывается не лучше предыдущего, и всё повторяется вновь.
Но почему у каждого только своё место? Может ли он сменить это место? С галёрки перейти в партер или с бель-этажа перейти в правительственную ложу? Может. Но не хочет. Об этом достаточно подробно сказано в трудах Сведенборга. И если такое желание перехода появляется, то, побродив по тёмному залу и выслушав изрядное количество недоброжелательного шиканья, такой скиталец вновь возвращается на своё место.
Все актёры не только привязаны к сцене верёвками, но и опутаны верёвками с ног до головы. Однако видны эти верёвки не всем. И хотя они имеют разные цвета: белый, красный и чёрный, и разную степень прочности, натяжения и пр., они всё равно крепко удерживают актёров на сцене и в рамках своей роли. Собственно, роль актёра начинается с момента, когда зритель входит в зал. И с этого момента актёр не может изменить свою роль: тот, кто играет Гамлета, не может начать играть Отелло, и кто играет Офелию, не будет играть Корделию. Зритель сам предопределил роль актёру до конца спектакля. Но почему он выбрал именно эту роль, а не другую? На этот вопрос зритель может ответить сам себе, если вообще может. Сам в Себе Человек не зритель, а вершитель, но покуда он остаётся зрителем, его творческий потенциал остаётся, мягко говоря, недоразвитым.
Не созерцать представление на сцене, а самому создать нечто отличное от театра, не для того чтобы это созерцать, а для того чтобы это осознавать. Чтобы оставаться Самим Собой в Своём Творчестве.
Никакого переселения душ нет. Метемпсихоз, реинкарнация – это иллюзии, которые овладевают человеком в антитворческом коллапсе. Душа неподвижна в своём эйдиуме, который входит во всеобщий Платоновский Эйдиум. Не душа перемещается из тела в тело, а тела проходят перед душой, разыгрывая похожие друг на друга спектакли. Например, одна и та же душа видит на сцене пьесы под названием: «Гомер», «Вергилий», «Данте», «Мильтон», «Блейк», «Велемир Хлебников»… Или: «Александр Македонский», «Пирр», «Юлий Цезарь», «Аттила», «Карл Великий», «Эрнандо Кортес», «Оливер Кромвель», «Наполеон»… Времени нет. Перед Человеком проносятся вихрем иллюзии, спектакли… Прошлого нет. Есть лишь фантазии и сны о прошлом. Будущего тоже нет. Есть лишь надежды. А настоящее есть тогда, когда оно не связано ни с прошлым, ни с будущим. Теория относительности Эйнштейна это просто шутка, раздутая до масштабов теории. О какой относительности речь, если относительности нет вообще. На бесконечной прямой произвольно появляются точки А и В. Точка А – вошли в зрительный зал, точка В – вышли из зрительного зала. Бесконечная прямая, то есть Я, осталась бесконечной прямой. И где же здесь относительность? Что движется относительно чего? Все эти точки А,В,С… только точки на прямой. Их можно вообще не ставить. Философия толчёт воду в ступе и вращается вокруг одного вопроса: «Что первично, бытие или сознание?» А ей бы надо заняться тремя вопросами:
1. Есть ли вообще начало?
2. Что такое бытие?
3. Что такое сознание?

Философия этими вопросами не занимается. Чем же она занимается? Всем чем угодно, но только не философией. Древние философы уделяли этому внимание, а нынешние – просто пишут диссертации.
Может ли быть в бесконечности время? Может ли бесконечность двигаться куда-либо, если она и есть это «куда-либо»? Эйнштейн открыл скорость света. С таким же успехом можно открыть скорость улитки. Чем же отличается скорость света от скорости улитки? Да ничем. Если вы улитка, вы ползёте со скоростью улитки, если вы фотон – летите со скоростью света. Даже если скорость света и существует, для нас она не имеет никакого значения, как для улитки не имеет значение скорость передвижения гепарда. Для нас скорость света нечто запредельное, как и скорость электрона, вращающегося вокруг атомного ядра. Чтобы понять эти скорости, нам надо быть фотонами, улитками, гепардами, электронами. Апории, предложенные элеатами, являются апориями только с точки зрения времени, условности. Только в условном промежутке от точки А до точки В. Только там, на сцене, в спектакле, Ахиллес может обогнать черепаху. На бесконечной прямой это невозможно. Потому что на бесконечной прямой нет скорости. Потому что у Ахиллеса и черепахи свои бесконечные прямые, которые составляют одну бесконечную прямую. Бесконечная прямая не движется. И движение по этой прямой тоже равно нулю. А вот вопросы на засыпку всем философам и учёным: «Может ли быть скорость меньше нуля? И может ли быть скорость больше скорости света? И может ли быть скорость, стремящаяся к бесконечности? И может ли быть скорость там, где нет света? Когда Велимиру Хлебникову рассказывали о теории Эйнштейна, он слушал, слушал, а затем сказал: «Что вы мне – скорость света, скорость света, а как же в тех мирах, где нет света?» Вот так Великий Поэт одним махом зарубил теорию Эйнштейна.
Физики говорят, что вселенные рождаются, развиваются, коллапсируют и вновь рождаются. И так до бесконечности. Но с точки зрения бесконечности все эти рождения и умирания сливаются в одну неподвижную прямую. Прямая состоит из точек. Каждая точка – это вселенная. Если одну точку взять относительно другой точки, тогда и возникает какая-то относительность, и какое-то время, и какое-то движение. Однако, точки сливаются в прямую. Вселенных – нет. Времени – нет. Относительности – нет. Разбейте прямую на точки. А теперь посмотрите издалека. Нет точек – сплошная линия.
Скопления вселенных физики представляют по-разному: в виде пузырей, виде пчелиных сот, в виде плоской спирали или спирали типа ДНК. А я их представляю в виде паутин, причём каждая вселенная тоже представляет собой паутину. Вселенная вовсе не расширяется, она просто вибрирует, как паутина на ветру. И эти вибрации идут от центра к периферии, поэтому и кажется, что центр – это Большой Взрыв, и от него разбегаются галактики. На самом же деле разбегаются вибрации. Поэтому нет скоростей, а есть лишь иллюзии скоростей. Мы не видим как вращается электрон вокруг атомного ядра. Мы не видим как вращается Земля вокруг Солнца, а солнечная система вокруг центра Галактики. Все эти скорости для нас только иллюзии. Но и те скорости, которые нам доступны для наблюдения, например, скорость вращающегося овода вокруг крупа лошадиного, или скорость, которую мы реально испытуем, вращаясь на карусели, всё равно иллюзорны, ибо не имеют продолжения в бесконечности. Вернее, в бесконечности они сливаются в неподвижную прямую. Так и все спектакли, которые мы видим – это фактически неподвижная самосущность нашего Я.
- Занятно, занятно, - откликнулся №1, - и что же Вы предлагаете?
- Я ничего не предлагаю, я просто констатирую.
- Хм… Значит, как говорил ВильЯм Шекспир, весь мир – театр, а люди – актёры…
Но тут дверь, ведущая в коридор открылась, и на пороге появился Х.
- Скорее мир – это цирк, а люди – клоуны, - с циничной ухмылкой заявил он.
- О! – Y. был искренне рад, хотя диаметрально противополагал себя Х.
- А, Вы уже здесь. Обогнали меня. Радуетесь, - на удивление беззлобно и даже шутливо сказал Х.
- Да я вовсе и не стремился сюда…
- Ну да, ну да… - саркастически так ухмыльнулся Х.
- Между прочим, это вообще не администрация, а Оброкбизнесбанк…
- Сам вижу, - прервал его Х., - только поэты, да ещё и пишущие в стиле нонсенс, могут верить тому что написано. Эти вывески и создаются для таких как Вы.
- То есть Вы хотите сказать, что…
- Именно… А это кто? – Х. махнул своей куцей бородёнкой в сторону №1.
- Это мой хороший знакомый…
- Тоже поэт?
- Нет… А впрочем, я не знаю, - Y. оборотился к №1, - чем Вы занимаетесь.
- Я коммивояжер и по совместительству рекламный агент, - вежливо так сказал №1, - а Вы, гражданин хороший, извините, кто будете? - №1 вытянул вперёд шею и с любопытством уставился на Х.
Тот, заложив пальцы за жилетку и выпятив грудь (подбородок чуть вверх), сказал этак по-ораторски: полномочный представитель юридического концерна «Маркс и К;».
- А, это тот самый…
Х. строго посмотрел на №1.
- Ну я хотел сказать, тот, который изобрёл кинематограф…
- Вы что кинематографию от юриспруденции отличить не можете, батенька?
- А, значит другой, - мотнул головой №1, - тот, который манифест написал.
- Манифест?! Где это Вы такую дэзу откопали? Мы этих самых манифестов по всему миру пасём и дела на них шьём.
- Ой, я не знал… - смутился №1.
- Ничего-ничего… правда, не знание законов, как говорится, не освобождает… - улыбнулся снисходительно Х. и ещё круче выпятил грудь. – Так где Директор? – Х. перешёл на деловой тон.
- Они изволят обедать-с, - сказал №1, - а Вас можно спросить…
- О чём? – подозрительно прищурился Х.
- Вам не говорили, что Вы похожи…
- Что?!
После этого «Что?!» у №1 пропало всякое желание говорить.
Возможно, что Директор принимал ванну (ну скажем, Ванну Архимеда (?) с чашечкой ко-фЭ, а возможно ещё 23574 варианта по математической модели Фрауденштадта.
Х. ходил взад-вперёд по приёмной и рассматривал всё, что попадалось на глаза.
- А где эта… - он указал бородёнкой на место Сперетантиды, - сикрету…тарша?
- Там же, - Y. показал на дверь Обхлобыстина.
- Ах там же, - Х. остановился и застыл как памятник (все памятники были копиями этого оригинала), - и что же это они там так долго делают?
- Не хотите ли Вы сказать… - у Y. даже очки запотели, и он вынужден был их тщательно протереть.
- Хочу! И даже очень хочу! – Х. резко махнул рукой, будто вколачивал невидимый гвоздь в невидимую доску.
- Уточните, чего Вы именно хотите…
Но уточнению помешала открывшаяся дверь (но не та дверь, открытия которой все ожидали). На пороге прорисовались фигуры Й. и №F.
-А! – весело вскрикнул Y., - и вы сюда же, искатели администраций, проходите, теперь компания в полном составе.
- Это тоже Ваши знакомые? – вскинул вверх бородёнку Х.
- Да, некоторым образом… случайно пересеклись…
- Не поэты, надеюсь? – Х. выставил правую ногу вперёд и стал в ораторствующую позу.
- А Вы противник поэтов? – спросил №F.
- Антипод. Но уничтожать бы их не стал. Просто из любви к человечеству, - да гордо! очень гордо! сказал Х.
- А Вы что, человечество любите? – неудержался Y.
- Я так и знал, что Вы об этом спросите! – весело по-каннибальски воскликнул Х., - потому что же что же ещё может спросить нонсевский поэт.
- Ого тут какая компания, - покачал головой Й.
- Да-а-а-а, - так философски протянул №F., - поэты, физики знаменитые…
- Где Вы видите физиков? – Х. крутил башкой на 360.
- Как, а Вы разве не…
- Что?! [Опять это «Что?!»]
№F не испугался в отличие от №1.
- … Эйнштейн?
Х. стал превращаться в полупамятник (хорошо, что не в памятник, а то бы свергли).
- Да Вы поглядите, - вскинул руку Й. [Х. тоже зеркально руку вскинул], - он же похож… да это же… вылитый Владимир И…
- Это мой кореш, Bon Vovan!
Голос донёсся из коридора [Й. и №F забыли закрыть дверь (видно в лифте их мама родила)]. В проёме двери показался крупный мужичок похожий на Давида Бурлюка в полном расцвете сил.
Х. не стал возражать (он и вправду каменел).
- А Вы, извините, - Y. обратился к новоприбывшему, - тоже ищите администрацию?
- Я ищу Сперетантиду, и что-то здесь ёё не нахожу, - бодро так продекламировал стихами ; Д.Б.
- Во, ещё один поэт, - развёл руками так претеатрально №F.
- Где, где поэт?! – очнулся Х. – Опять поэт!
- Весёлая у вас тут компания! – морда ; Д.Б. залоснилась-засветилась-заярилась. – Так где же Сперетантида?
- Там, - Y. показал на дверь О.О.О.
- Опять! Ну нимфоманка! – захохотал крупный. – Час назад там трансформировалась и… - он весело подпрыгнул. – Я ей тут цветов принёс, - он вытащил из кармана брюк помятый букетик экзотических орхидей, расправил и вручил Y. – передайте от меня, она знает…
И так же неожиданно исчез как и появился.
- Это Ваш друг? – подозрительно спросил Й. у Х.
- Поэты не числятся в списке моих друзей, - зло сказал Х. – это скорее его, - и он мотнул бородёнкой в сторону Y. – видите, именно через него цветочки передал секриту… ну в общем понятно.
- Но он же назвал Вас Bon V…
- Меня?! Его! – и уже гневный указующий перст полетел в сторону Y. (тот спокойно протирал очки, отложив букет куда-то).
- А я думал… - замямлил Й.
- Здесь Вам не место, чтобы думать, - строго бросал словоформами Х. – Здесь Администрация.
- Администрация? Ура!!! – Й. заплясал от радости.
№F удивлённо поднял брови (и только).
- Здесь вам не администрация! – на пороге своего кабинета стоял грозный Обхлобыстин. Из-за его плеча испуганно-мстительно выглядывала Сперетантида.
-  Мы знаем, - спокойно и деловито сказал Х., - и читать умеем. – Я могу с Вами поговорить конфеденциально? – Х. прищурил свои монгольские глазки.
- Если у Вас есть конкретные деловые предложения… пустословием мне некогда заниматься, - О.О.О. осматривал всех, как волк осматривает стадо овец.
- Конкретнее не бывает… (…)
- Сперетантида Сифионовна, - Обхлобыстин сделал грациозный жест хищника в сторону секретарши, - раздайте всем наши анкеты на предмет выявления родственников за границей и направления для сдачи анализа крови.
- Что???!!! – прогремел хор голосов.
- Нас интересует каков процент баксостерона в вашей крови. У всех предыдущих клиентов количество баксостерона было недостаточным.
- Но… попытался возразить Y.
- И никаких но, - отрезал Обхлобыстин, - а Вы, - он указал на Х. – после заполнения анкеты зайдите ко мне.
Дверь закрылась. Сперетантида стала не спеша-лениво-безмолвно-средненапряжённо раздавать анкеты.
Сначала все надменно усмехались, вертя бланки в руках. Y. попытался порвать лист, но куда там – бумага оказалась резиновой: сгибалась, распрямлялась и не рвалась.
Затем Сперетантида раздала направления на анализ крови. Вообще-то все эти бумажки-резинки можно было швырнуть на пол и уйти, но почему-то никто не бросал и не уходил. Вскоре, попривыкнув к необычным листикам, и почитав вопросы, стали отвечать на них. Вопросов было много – аж 111. Среди них, например, такие: «Как бы Вы чувствовали себя в гробу, если бы Вам предложили в него лечь (кинопробы исключаются)?»
Несмотря на идиотизм вопросов, на них стали отвечать. Вскоре всех это чрезвычайно увлекло. В приёмной воцарилась абсолютная тишина. Можно было услышать как… Впрочем, мух здесь не наблюдалось. Лишь мерное (среднемерное) дыхание довольной слонихи Сперетантиды нарушало эту… ну почти райскую тишину.
Когда анкеты были сданы, Х. вошёл в кабинет Обхлобыстина.
- Однако, этот Эйнштейн в кавычках деловой – покачал головой Й. – не нравится мне…
- Какой же он Эйнштейн, - перебил его №F, - он же вылитый вождь мирового пролетариата. - Сейчас там новую революцию замутит с этим банкиром, никак денег пошёл просить.
- Ну на счёт революции Вы, батенька (тьху, это от него я подцепил это слово-паразит), загнули; а на вождя он действительно похож, это я сразу заметил, ещё в номере…
- На какого вождя? – проснулся №1, - на вождя краснокожих?
- На вождя краснорожих, - скаламбурил Й. и сам же и засмеялся, как англичанин, только сам понимающий английский юмор.
- Так Вы жили с ним в одном номере? - №F подошёл поближе к Y.
- Да вот пришлось.
- Ну и как он?
- В каком смысле?
- Ну с точки зрения…
- Y., - вклинился хозяйский голос (среднехозяйский среднеголос, если уж быть абсолютно точным) Сперетантиды, - что Вы здесь написали?
- Где?
- Вот. Основное занятие: НФ. Это что, научная фантастика?
- Нет, - хитро улыбнулся Y., - это нонсенс-фри.
- Чего? – Сперетантиду перекосило (и уже не средне), и её фэйс (не бук, конечно, но скорее вуд, хотя ведь бук тоже относится к вуд) стал похож на сдувшийся мяч для игры в мотобол. – Это что-то связано с кулинарией?
- Нет, - Y. снял очки и принялся их тщательно протирать, - фри бывает не только картошка, но ещё и стихи. То есть стихи в форме свободной бессмыслицы.
Мяч для мотобола сдулся ещё сильнее.
- Интересно-интересно, - заулыбался №F, - а что бессмыслица бывает несвободной, бессмыслица, ограниченная законами смысла?
- Нет, фри, это для усиления эффекта, это некая гипербола…
- Скорее это плеоназм…
- Попрошу при мне не выражаться, - строго (почти) предупредила Сперетантида и даже наставительно-педагогически кашлянула (кашель вышел сиплый и не вполне… так… средне…).
В это время дверь кабинета О.О.О. открылась и на пороге появился сияющий Обгладай. За ним стоял, потирая руки, довольный Х., мурлыкая себе под нос нечто похожее на «гут гешефт», «гут гешефт».
Обхлобыстин принялся раздавать всем какие-то новые бумажки.
- Возьмите, пожалуйста, наш промискуитет… фу… то есть прейскурант.
- Оговорка по Фрейду! -  чуть ли не в ладоши захлопал №F.
- Ну и что? – О.О.О. был невозмутим.
- А то, что мысли Ваши заняты, - №F выразительно посмотрел на Сперетантиду, - не банком, а другим словом на букву «б».
- Вы лучше за своими мыслями следите, - хищно осклабился Обгладай Обгладаевич, - фрейдист всея Либидо.
- Не остроумно.
- А я не юморист, чтобы острить. Я человек точных знаний и фактов. Я просто констатировал факт.
- А на кой нам этот прейскурант, - брезгливо осведомился Й.
- Да ещё и в виде промискуитета, - съязвил Y.
- Без подколок, - строго прорычал Обгладай, - дело серьёзное.
- Сейчас мы с вами такое дело завернём, - мечтательно закатив глаза, медово-патоко-кремово-ипрочекондитерско чуть ли не запел Х.
- Что за дело? – нахмурился Y.
- Сначала ознакомьтесь с прейскурантом, - загадочно-конспиративно шептал О.О.О.
Ну что ж. Ознакомились. Много цифр. Мало букв.
- Я ничего не понимаю, - смотрел на всех растерянно №1.
- Признаться, я тоже, - кривя рот, говорил Й.
- Этот прейскурант – просто нереализованная сексуальность, недаром он был обозван промискуитетом, - дал вполне медицинское заключение №F.
- Вы неправы, - мягко-елейно сказал Обхлобыстин, - это приглашение к сотрудничеству.
- С кем, как и зачем? – лаконично отчеканил №F.
- Со мной разумеется, вернее с моим банком. С Х. мы всё обсудили.
- Но во имя чего? – спросил Y.
- Во имя нас всех, - Обхлобыстин сделал широкий жест обеими руками, будто хотел всех обнять, а обняв, съесть.
- А если мы не хотим? – вновь подал голос Y.
- Мы или конкретно Вы? За всех не расписывайтесь господин поэт свободной бессмыслицы, - ощетинился Обгладай.
- Но это п’осто глупо, батенька, - закартавил из-за спины О.О.О. Х.
- Нет, всё это как-то нелогично, неаутентично и неэстетично, - поморщился №F.
- Ну Вы свою душу Фрейду продали, поэтому всё, кроме психоанализа Вам кажется крамолой и ересью, - махнул рукой Обхлобыстин.
- Вы слишком категоричны, - гордо произнёс №F.
Обгладай Обгладаевич ничего не ответил и стал читать текст соглашения.
«Мы составляем редчайший альянс в истории постчеловечества, основывающийся на принципах параквантильности эхомутационных торторальностей в постэкуменической коробке нашего лабиринта и добровольно ставя подписи желаем убедиться в непогасимости наших намерений перед запоминанием неусомнившихся и неприбеднившихся. Мы, нижеподписавшиеся, просим любить то что уже возможно не вышло и будет если не освободить сделавшийся внезапно и непоколебимо встряхнуть за тем и вытряхнуть и пусть будет если не так».
- Все согласны? – обвёл прищуренными монголоидными глазками всех присутствующих Х.
- Я не согласен, но я подпишу сей документ, - сказал Y., - из принципа НФ.
- Ну если Y. подписывает… я пожалуй тоже… - почёсывая в затылке промямлил №1.
- Я не буду отделяться от коллектива, - сказал Й.
- Извините, но я не могу служить двум господам, - вздохнул №F.
- Это фанатизм, батенька, - засмеялся Х., - впрочем, это Ваше личное горе.
- Итак, мы все подписываем этот Ультиматум в полном сознании и в антигаллюцинаторной прямоте и свежести, отдавая полный отчёт и не скупясь, - пророкотал монументально Обхлобыстин и первый поставил свою подпись. За ним все остальные. Готово: О.О.О.Х.Y.Й.№1.