Предчувствие неземной любви

продолжение            
   
                Рассказ   


         Войдя домой, он поставил на видеоплеер компакт диск со своими любимыми мелодиями и песнями: “Love Story” Фрэнсиса Лея, "Stumblin`In" в исполнении Хриса Нормана и Сюзи Квуарто,  "The Second Waltz" И. Штрауса в исполнении оркестра Андре Руйе и лёг на диван. Под звуки чудесной музыки он думал о своей прекрасной Дульсинее и мечтал, как будет им хорошо завтра вечером и, если всё будет хорошо, то и ночью. Тахиру казалось, что с Гульсиной он уже был знаком и уже любил её беззаветной любовью. Но как это могло произойти?  "Может быть, это было в другой жизни? Может быть, мы уже жили когда-то и уже любили друг друга, но не успели насладиться её сполна из-за того, что нас что-то внезапно разлучило? И вот произошла реинкарнация, трансмиграция души и мы снова встретились, уже в другой, в новой жизни? - подумал он. -  А, может быть, она — Лейла, возродившаяся в новом облике?"  И Хрис Норман с Сюзи Квуарто как будто своей песней подтверждали его догадку:    
"Любовь не прошла, чего тут скрывать!
Не слушая сердца, мы ушли,
Но вот вернулись опять...
Любовь как огонь, и как не понять:
Будем снова сгорать мы дотла,
И потом вернёмся опять.
Где бы ты ни была и будешь потом,
Ты знаешь, что всегда в душе
Я согрею тебя теплом..."

  И он решил их завтрашний вечер и ночь превратить в такой праздник, в такой чудесный праздник души, чтобы он на всю жизнь запечатлелся в сердце и памяти Гульсины. Чтобы он освещал её путь во тьме невзгод и печали как свет далёкой и неугасимой звезды... И под красивые мелодии и красивую мечту он незаметно уснул... Проснулся он где-то за полночь и бросился к мобильнику. Ему почему-то показалось, что Гульсина по времени уже должна была прийти и уже сидеть здесь, за столом или даже быть в его объятиях, а он, ожидая её, заснул и проспал встречу. Может быть, она звонила, стучала в дверь, отправляла ему СМС, а он в это время спал крепким сном? Он с гулко стучащим в тревоге сердцем разбудил также «заснувший» мобильник и посмотрел на его дисплей. Ни сообщения, ни звонков от Гульсины не было. Потом он посмотрел на дату и рассмеялся. День, который он и она будут помнить всю жизнь, наступил только час назад. Она придёт только сегодня вечером. Ничего он не проспал. Он обрадовался этому, постелил себе постель, разделся и лёг с радостными мыслями о Гульсине и об их предстоящей встрече. . .



Утром его позвал к себе в кабинет главный редактор. Когда Тахир вошёл в кабинет, главред давал поручение своей секретарше собрать все документы, связанные с зарубежной командировкой Тахира, со всех отделов, в том числе и авиабилеты, и принести их сюда.  Когда они остались одни, состоялся разговор о предстоящей поездке и об опасности, которая будет подстерегать его, Тахира, в Сирии или в Ираке на каждом шагу. Они договорились о постоянной связи по мобильному телефону или по почтовой телеграмме, если случится так, что связь с телефоном будет невозможной. Главред не забыл и о предосторожности: он попросил спецкора постоянно иметь в кармане куртки или рубашки свою визитную карточку и визитку журналиста из «Аль-Джазиры» с его актуальным телефонным номером, чтобы полицейские и другие люди знали, куда нужно звонить или сообщить, если с ним что-то случится. . .
Теперь главный редактор был заинтересован в этом интервью не меньше Тахира, потому что оно наверняка станет сенсацией номер один в медиапространстве и информационном поле всего мира. И если всё будет хорошо, журналист вернётся живым и интервью увидит свет на странице их газеты, то это существенно повлияет и на повышение авторитета газеты внутри страны, взлетит вверх и мировой рейтинг газеты. Игра стоила свеч.
Получив командировочные документы в полном комплекте, Тахир сразу же посмотрел на авиабилеты. Он улетал в Дамаск завтра в 7.00 часов утра. Значит, ему придётся вставать в пять. Тепло попрощавшись с главным редактором, Тимур спустился в бухгалтерию. Там он получил командировочные в американских долларах и отправился домой - собираться в дальнюю дорогу со многими неизвестностями.
По пути он зашёл в супермаркет, купил соки и ещё одну бутылку сухого красного вина, сырокопчёную колбасу, свежий торт и с лёгким сердцем направился домой.


Дома он включил проигрыватель и поставил диск Ричарда Клаудерманн.  Его романтические музыкальные произведения ему тоже очень нравились. Тахир надеялся, что они понравятся и Гульсине. Затем он начал с необычайным волнением в сердце сервировать стол. Двигаясь между кухней и столом в гостиной, он всё время думал о Гульсине. «Интересно, мы столько лет живём в одном городе, но ни разу не встретились, а если и встречались на улице, в метро, в кафе, да где угодно, не почувствовали однако друг друга, не встретились глазами, чтобы возникла мысль и дрогнуло сердце от пробуждения в нём любви. По логике вещей должно было бы все происходить именно так, потому что жизнь у человека, единственного разумного существа во всей галактике Млечный Путь, настолько короткая, что ему в течение всей жизни не удаётся исполнить половину своих желании и планов, а тут ещё нужно такое долгое время, чтобы найти, встретить ту единственную, которая наполнит твою жизнь смыслом, радостью, и если она родит тебе любимых детей, продолжателей твоей жизни, то этот смысл обретает ещё и философскую фундаментальность. Жаль, что человеческая жизнь продумана не рационально, а из-за этого у очень многих людей она превращается в хаос без цели и задач, а у некоторых дурные причины приводят к печальным последствиям, и только у очень немногих всё складывается гармонично. Было бы хорошо, замечательно, если у нас с Гульсиней всё будет хорошо и мы создадим себе красивую жизнь, полной гармонии и счастья», - подумал он и завершил жизнеутверждающим «Да будет так!»
         Продолжая приятное дело,  Тахир вспомнил, как всё это случилось, как она вела себя в классе и у себя дома, и от этих воспоминаний у него даже слегка закружилась голова как от бокала хмельного напитка. Ему безумно понравились её медлительность в словах и движениях, её стеснительность и скромность, взгляд её чудесных, цвета изумруда, глаз. Он мысленно нежно поцеловал ее в губы, затем носик, шею, пальцы ее рук. Незаметно для себя быстро закончив сервировку стола, он помылся в душе и быстро собрал дорожный чемодан. В последний момент он вспомнил о подарках из Праги и постельном белье. Подарки он поставил на стол напротив стула, на котором будет сидеть Гульсина, затем суматошно убрал с кровати старое белье, бросил их в корзину для нестираного белья в ванной комнате, затем из шкафа достал чистое постельное белье, по-солдатски быстро заправил кровать и стал ждать прихода Гульсины или её телефонного звонка.



Уже  наступило время прихода Гульсины. Он с замиранием сердца стал ждать её звонка в дверь. Боясь не услышать звонка, он выключил музыку и зажёг свечу на столе. Подсвечник был необычайный - в форме распустившейся розы. Его он купил в Токио три года назад. Он обрадовался, что вовремя вспомнил о свече и подсвечнике, а мог и забыть о нём, и тогда момент этой встречи немного потерял бы свою романтичность.
Гульсина не появлялась. Его охватила тревога. Он позвонил ей. Она ему не ответила. Через пять минут он отправил ей SMS. "Милая Гульсина, я жду тебя! Надеюсь: вот-вот затренькает дверной звонок и я, наконец, снова увижу тебя." Но она не ответила и на SMS. Через семь минут он снова позвонил ей. Она не взяла трубку.
Он немного расстроился. Он подошёл к окну и стал смотреть на закат. Это был необычайно долгий закат. Такого долгого заката он никогда не наблюдал. Может быть, просто у него было такое душевное состояние, поэтому этот закат показался ему необычайно долгим. Как долгий прощальный поцелуй безумно влюблённых друг в друга людей перед разлукой на всю жизнь. . .


Глядя на долгий закат, Тахир стал вспоминать подробности их встречи: с чего всё началось, как это произошло, что было потом. . .
И с Гульсиней его свела любимая профессия. В начале марта главный редактор, собрав у себя в кабинете свободных от командировок журналистов, поставил перед ними задачу подготовить праздничную полосу газеты, посвящённую Международному Дню женщин 8 марта. Он попросил Тахира написать хороший очерк о какой-нибудь учительнице, поскольку о людях этой профессии газета практически никогда не публиковала очерк. Тахир считался хорошим очеркистом, неоднократно получал за них награды Союза журналистов и редакционную премию, поэтому у собравшихся коллег никаких вопросов или возражений не вызвало назначение его автором главного материала праздничной полосы.
Тахир посидел некоторое в своём кабинете, размышляя над будущим очерком, затем, положив  в сумку большой блокнот для записей и цифровой диктофон, направился в ближайшую от редакции газеты среднюю школу. Директор школы, мужчина пожилого возраста, после некоторых раздумий решил, что достойной стать героиней праздничного очерка является учительница начальных классов Гульсина Маратовна Рамизова. Услышав имя героини своего будущего очерка, Тахир улыбнулся, подумав про себя: "Забавно, почти как Дульсинея. Тогда кто я? Новый Дон Кихот Ламанчский?»   
               
Когда они шли по коридору первого этажа, его едва не сбил с ног стремительный поток говорливой и шумливой ватаги сорванцов-младшеклассников, безмерно радующейся самому рядовому событию - окончанию занятий в школе. В классе третьего "Б" учительница была одна. Она неторопливо складывала ученические тетради в свою сумку, чтобы, наверное, проверить их дома вечером.
Он как увидел её, так больше и не смог отвести свой взгляд от её лица, от её потрясающих воображение и необычайно волнующих сердце изумрудных глаз. Они были такие красивые, изумрудно зелёные, оттенённые длинными естественными ресницами, что весь праздничный очерк можно было бы посвятить только восторженному описанию красоты этих глаз. Пока директор школы вводил учительницу "в курс дела", заодно вводя эту милую, стеснительную, красивую молодую женщину, как принято говорить, "в краску" из-за назначения её героиней очерка, он смотрел в её глаза. А она, ещё больше волнуя его сердце, всё время пыталась спрятать их под длинными ресницами. Он смотрел на неё и всё время ловил себя на мысли, что ему очень хочется поцеловать эти потрясающей красоты глаза и эти дрожащие от неловкости ресницы, это зардевшееся румянцем красивое лицо.  А она заметно нервничала из-за того, что этот журналист так беззастенчиво пялится на неё, скромную учительницу начальных классов. И при этом же она умудрялась с застенчивой улыбкой внимательно слушать директора школы, который давал ей какие-то наставления.  И как это у неё изящно получалось! И нервничать из-за нагловатого взгляда журналиста, и одновременно застенчиво улыбаться и подобающим уважением слушать своего руководителя.  Уму это было непостижимо! Так могут, наверное, только такие вот необыкновенные женщины. А, может быть, только она одна, Гульсинея!?

В последующую за этим днём субботу вечером они прогуливались по набережной. Со стороны могло показаться, что это - влюблённая парочка. Никому не могло бы прийти в голову мысль, что они вовсе не влюблённая парочка, а героиня будущего очерка и журналист, слушающий и одновременно исподволь изучающий её. В нагрудном кармане рубашки Тахира лежал включённый диктофон японского производства. Он о нём не сказал Гульсине, чтобы не смутить её. Диктофон по размеру был такой же, как пачка сигарет. 
Отвечала на вопросы не только она, но часто приходилось отвечать на её вопросы и ему. Она интересовалась его профессией, её особенностями. К его удивлению, она знала, что профессия журналиста - одна из самых опасных профессии в мире… Он только добавил в копилку её знании, что это касается в основном журналистов крупных общественно-политических газет, формирующих общественное мнение, а также тележурналистов и операторов крупных телекомпании.


Был необычайно красивый, волнительный закат. Вполне возможно, что он был так красив потому, что в его сердце вселилась большая радость?  Радуется душа и всё вокруг кажется необычайно красивым и неповторимым. И, наверное, так бывает всегда, когда человек влюблён?
Когда Гульсина сказала, что ей пора домой, он добавил с улыбкой, что и ему туда же.
- Как это? Вам туда нельзя, там моя дочь! - сказала она с улыбкой и одновременно со стеснительным выражением лица. - Простите, я сожалею, но я не могу пригласить Вас к себе домой...
- Понимаете, я должен воочию увидеть как вы живете, какие книги на вашей книжной полке, какие фотографии висят у вас на стене. Всё это поможет мне лучше понять вас, ваши мысли и заботы, чтобы очерк получился полновесным, с какими-то интересными деталями, тогда и читателям будет интересно его читать. А мне ещё хотелось бы, чтобы все читатели или часть из них полюбили Вас. Тогда журналист может быть твердо уверенным, что очерк удался.  Считайте, что необходимость посещения журналистом жилья героя или героини будущего очерка - это и требование жанра, и
«издержки» профессии, - вывернулся Тахир с улыбкой.
Гульсина некоторое время шла молча, что-то обдумывая, но потом сдалась.
- Ну раз так, что делать, пойдёмте, я покажу Вам своё скромное жилище.



В её небольшой двухкомнатной квартире было очень чисто и уютно. Он осматривал фотографии на стене, долго смотрел на фотографию её пятилетней дочки, улыбчивую миленькую красавицу, похожую на свою маму, на книги на полках, по их корешкам и обложкам делая выводы о предпочтениях, интересах, установках на жизнь Гульсины. Она в это время на кухне на быструю руку готовила чай. Попили чай почти молча. Потом случилось то, что должно было случиться. Когда они встали из-за стола, он поблагодарил её, затем, как бы в довесок к благодарности или невзначай, он поцеловал её. Поцеловал целомудренно: нежно и ласково.
Она не возмутилась, хотя покраснела до кончиков ушей. Потом очень нежным голосом
сказала:
- Прошу вас, не надо больше этого делать.
Однако он, сам не понимая того, что он делает, и делает наперекор её желанию, которого он не хотел нарушить, неожиданно для неё обнял её, крепко прижал к своей груди и поцеловал её долгим и страстным поцелуем.
Она сначала искренне возмутилась такому его нахальству и попыталась оттолкнуть его от себя, потом возмущённо похлопала ладонями по его спине, но силы, кажется, покинули её, и её мягкие сладкие губы податливо отдались его жаждущим губам. Он целовал её, а в душе его зазвенела, зазвучала неземная музыка, музыка всепоглощающей любви, вспыхнувшая как огромный костёр на звёздном небосводе. Он целовал её и с наслаждением дышал пьянящим воздухом, исходящим из ее тонких, вздрагивающих от волнения ноздрей, и слушал какую-то космическую музыку, неведомо откуда возникшую и какими музыкальными инструментами извлекаемую. Он целовал её долго.
Когда он почувствовал, что она настолько ослабла от его страстного поцелуя и физически ощутимой любви к ней, что уже, казалось, ни на какую его последующую наглость она не сможет сопротивляться, он с трудом остановил себя, расслабил силу своих объятий и стал целовать её губы снова нежно и ласково. Целуя так, он осилил своё желание, затем подумал о том, как незаметно для неё самой вывести её от того состояния, в котором она пребывала. И его осенила идея!
Он перестал её целовать и, нежно прижимая её к своей груди, поводил губами по её изящно тонкой шее, источавшей нежный запах духов "Шанель № 5", по её мягким волосам, затем взял её руки в свои и покрыл их нежными целомудренными поцелуями. Когда почувствовал, что она успокоилась, шёпотом промолвил:
- Гульсина, милая, прости меня за не разрешённый поцелуй, но я.., -  на ум лезли одни только банальные мысли и слова, которых он не хотел произнести и вдруг затянувшуюся паузу прервал неожиданной даже для себя фразой, - я должен ещё и сфотографировать вас, потому что очерк я обязан снабдить хотя бы одной-двумя фотографией героини... Таково требование редакции...
Она ничего не ответила, не отобрала свои руки и не отошла от него. Она, задумчивая и какая-то загадочная, оставалась стоять перед ним. Он замолчал и нежно обнял её, с замиранием сердца вдыхая нежный сладостный запах её кожи за её маленьким изящным ухом.
"Боже, спасибо тебе за эту встречу! Дай мне это счастье навсегда, до самой моей смерти" – подумал и взмолился он, ярый атеист, продолжая с наслаждением вдыхать ее запах; запах, ставшим для него таким родным, что он теперь едва ли сможет жить на этом свете без этого запаха, без этих глаз. . .

Когда он фотографировал её, она так стеснялась, что её щеки всё время покрывались румянцем. После каждого очередного щелчка фотозатвора она стеснительно улыбалась и просительным тоном говорила:
- Ну, хватит вам снимать... Вы же сказали, что нужна только одна или две фотографии.
- Да, но я должен застраховаться, иметь как минимум два десятка фотографии, чтобы из них выбрать одну и две, самые лучшие фотографии, - изящным экспромтом прикрыл он своё бесстыдное желание иметь её портрет в самых разных и невообразимых ракурсах.
Он действительно снимал её с разных ракурсов, меняя при этом фокусное расстояние объектива и своё положение в поиске креативной светотени. Он мог бы снимать её, это бесподобно красивое, нежное, разрумянившееся лицо, эти неземной красоты изумрудные глаза  бесконечно, до утра, весь день, даже всю жизнь. Так, наверно, случается с человеком, встретившийся впервые с потрясающей силы любовью, и так, наверное, бывает, когда у этого человека остаётся очень  мало времени жить в этом чудесном мире, где есть такая женщина, как Гульсинея, и он, подсознательно ощущая неизбежный и скорый конец такого огромного счастья, нежданно и негаданно выпавшего на его долю, стремится бессознательно продлить время, замедлить его бег, увеличить песочные часы до невообразимых размеров, чтобы песок струился вниз, в преисподнюю, не так быстро, как это происходит, когда они рассчитаны только на десять минут. Он чувствовал, что уже достаточно наснимал её портретов, но не мог остановиться, не мог насладиться ею, теперь уже его Гульсинеей. Как много отдал бы досточтимый идальго Дон Кихот за такие минуты лицезрения своей Дульсинеи!
- Тахир, извините меня, пожалуйста, но мне нужно идти за дочерью в садик. Она, наверное, уже заждалась мамы, -  вдруг умоляющим голосом промолвила Гульсина, глядя на него со стеснительной и усталой улыбкой.
Он сделал ещё два снимка и извинился.
- Всё, достаточно! - сказал он и спрятал фотоаппарат в свою сумку, висевшую уже на плече. -  Благодарю вас за терпение и очень прошу вас простить меня за то, что отнял у вас столько времени. А также прошу прощения у вашей миленькой дочки. За то, что заставил её ждать свою любимую мамочку. Она у вас такая прехорошенькая, премиленькая, а её улыбка такая восхитительная! Обворожительный ребёнок. Извините меня. Пожалуйста.
Гульсина тихо засмеялась и сказала:
- Да ладно вам извиняться. Вы же выполняли свою профессиональную работу.
- Спасибо вам за понимание.
Он подошёл к ней и взял в свои руки её руки. Они были мягкие, тёплые и слегка влажные. Он поднёс их к своим губам и нежно поцеловал их по очереди несколько раз. Она не противилась.
- Я хотел бы встретиться с вами ещё раз, - сказал он и запнулся, затем добавил с улыбкой, - если... если почувствую, то есть обнаружится в процессе написания очерка, что что-то или чего-то не хватает; каких-то фактов или деталей… Понимаете, иногда бывает такое.
- А вы успеете написать и сдать очерк в редакцию газеты в срок?  Вы ведь говорили, что его должны сдать уже через два дня.
- Очень постараюсь успеть, - ответил он и улыбнулся. -  В моей профессии, к счастью, нет запрета на всенощное бдение.
Гульсина тихо засмеялась и сказала, направляясь к выходу:
- Ну, пойдёмте же.
Тахир немедленно последовал за ней. Он знал, что успеет, и что очерк получится потрясным. Когда он влюблён в героя или героиню своего будущего очерка, он всегда получается отличным. А тут он не влюблён, а поражён тысячами стрел великой Любви. Пленён такой Любовью, которая бывает только в потрясающих романах великих писателей-романтиков. . .



Утром пятого марта, в день окончательной вёрстки праздничного номера газеты, главный редактор по поводу очерка сказал так: "Не слишком ли много эмоции? Не влюбился ли ты в героиню своего очерка?" –  И весело засмеялся.
- Нет, кажется, не успел, - с загадочной улыбкой ответил Тахир.
Главред вернул ему очерк со своими несколькими замечаниями, обозначенными красным цветом чернил.
- Посмотри мои замечания. Мне кажется, что в очерке нужно немного смягчит градус эмоции…  И, пожалуйста, до обеденного перерыва  отдай очерк и фотографии твоей героини ответственному секретарю. Он уже начал вёрстку номера.
               
Газета формата А-2  с очерком на развороте вышла накануне праздника – утром седьмого марта. Одна фотография изумительно красивой молодой женщины-учительницы, размещённая на первой, титульной, полосе, а вторая на развороте, удачно свёрстанная в текст очерка, как нельзя отлично украшали праздничный номер газеты. Тахир, сидя в своём кабинете, бегло просмотрел все полосы газеты, затем три номера газеты  для Гульсины и один номер для себя Тахир сразу положил в свою сумку, после этого по SMS сообщил своей Гульсинее о выходе очерка и поздравил её с наступающим праздником 8 Марта. Она тут же позвонила ему и, поблагодарив за очерк, который она уже видела в учительской комнате и вечером обязательно прочитает, с нежным, смешанным тревогой, голосом спросила: "У вас на визитке написано "Специальный корреспондент". Что это означает, чем отличается от обычных корреспондентов газеты? Это не опасная должность, связанная с разоблачениями коррупционеров или организованных преступных группировок, или с командировками в зарубежные страны, где происходят какие-нибудь ужасные военные события?"
Он жизнерадостно засмеялся, чтобы успокоить её, и самым беспечным тоном ответил:
"Нет, нет, совершенно не опасная должность! Это означает то, что я заслужил, чтобы быть свободным от ежедневных рутинных работ и заданий редакции, что я работаю по своему индивидуальному плану и выполняю только особые поручения редакции и главного редактора".
Она ответила: "Спасибо, я поняла, - и помедлив, тихим, располагающим душевным голосом,  добавила, -  До встречи, Тахир".
Он хотел ей что-то сказать, но она уже отключилась. Он не стал перезванивать, подумав, что вероятно она находится в школе и кто-то появился рядом с ней или её отвлекла дочь.



Они встретились только после праздника и весенних школьных каникул. От неё он узнал, что в школе почти все женщины возненавидели её за этот очерк. Обыкновенная женская завистливость... Он хотел поинтересоваться, как проявлялась эта ненависть и какие огорчения доставила она ей, но в последний момент передумал, решив не заставлять её вновь переживать неприятные моменты.
- Я вообще-то не обращаю на такие вещи внимание, - сказала она, как бы почувствовав его тревогу за неё и желая успокоить его. -  В женском коллективе зависть и вызванные ею злость и ненависть – обычное дело. Я никогда не участвую в таких делах. И никогда не принимаю близко к сердцу, если такая неприятность происходит в отношении меня.
- И правильно делает! – живо поддержал её Тахир. – Ведь у нашего народа много жизней и каждая из них у него бесконечно долгая…  А у нас с тобой только одна и очень короткая жизнь.
Гульсина впервые посмотрела на него влюблёнными глазами и засмеялась. У неё смех был удивительный: негромкий и нежный как звоночки маленьких серебряных колокольчиков, прямо под стать её внешности и внутренней жизни. Они  посмеялись над людской  глупостью — безмерной завистью —, от которой, наверное, страдает каждый из людей и народ в целом, страдает ужасно и в то же время никак не может расстаться с ней. Погуляли они совсем немного, потому что Гульсина торопилась в детский сад. 

После этого он не нашёл время встретиться с ней снова хотя бы ненадолго. Во второй половине марта и почти до конца апреля он всё время находился в командировках по стране и за границей.  Они обменивались только короткими SMS-сообщениями. Однажды, вернувшись из зарубежной командировки, он пригласил её к себе на чашку кофе или чая. Он хотел вручить ей подарки, небольшие и интересные вещицы, купленные им в Праге специально для неё и для её дочери. Однако, о подарках он, естественно, промолчал. Она пообещала прийти. Однако и ей всё время мешали какие-то обстоятельства. В конце апреля она вдруг решилась прийти к нему в гости. Он был  на седьмом небе от счастья.  Всё время жил надеждой, что вот-вот она позвонит, а потом и придёт к нему... И каждую ночь перед сном он представлял себе, как он будет нежно обнимать её и ласково целовать её сладчайшие в мире губы, всё её красивое тело, с наслаждением вдыхать его неповторимый пьянящий запах и шептать ей на ухо какие-то особенные слова признания в любви… И вот, наконец-то, судьба смилостивилась. Через 10, 15 или 20 минут затренькает дверной звонок и его любимая Гульсина войдёт в его квартиру, как взошедшее весеннее солнце. . .


Оставаясь у окна, он снова отправил Гульсине SMS. Ответа не дождался. Через 10 мин он снова позвонил ей. Она снова не ответила. "Видно, она пошутила", - с горечью в душе подумал он и решил лечь спать. За окном догорал закат. Ему вдруг показалось, что он был каким-то зловещим, как будто вдалеке, за горизонтом, полыхал в пожаре огромный город. Эта мысль неожиданно перебросила его в полыхающие в пожаре войны города Сирии и Ирака. Тахиру вдруг пришла в голову мысль посмотреть сводки Международной Федерации журналистов в Брюсселе. Он включил компьютер и открыл официальный сайт МФЖ. Сводки как всегда были неутешительными, как сводки ТАСС в годы Великой Отечественной войны:  под обстрелами тяжелых миномётов погибли пять журналистов - трое сотрудников мировых информационных агентств Рейтер, Франс Пресс и Ассошиэйтед Пресс, по одному журналистов из испанской газеты "Эль Паис" и немецкой телекомпании АРД, а также пропали без вести ещё двое журналистов японской газеты "Асаха". В сводке высказывалось предположение, что японских журналистов насильно похитили боевики ИГИЛа для получения выкупа. Кроме того, 17 журналистов в разных странах заключены в тюрьмы за разоблачения коррупционеров из высшего эшелона власти в своих странах. Двое из них были убиты в тюрьме сокамерниками. Эти печальные сводки МФЖ, естественно, не вызвали у него радости. А ждать Гульсину и дальше не было смысла. Он поставил и обычный и телефонный будильник на 5 часов утра, разделся и лег спать.  Засыпая, он подумал: «Хорошо, что Гульсина не пришла ко мне. Если бы пришла, то потом все дни его командировки переживала бы за него. У неё и без него забот хватает...  А если ему суждено погибнуть, то она подумает, что я встретил другую и забыл о ней, и выбросит меня из своей головы без никаких переживаний. Это то, что нужно ей в такой ситуации".
Стол так и остался неубранным. Свечка на красивом подсвечнике жалостно догорала.


Разбудил его звонок будильника. Он, подумав, что это звонит мобильник и звонит Гульсина, спросонья машинально приложил телефон к уху и, не услышав ничего, посмотрел на дисплей. Увидел уведомление о поступлении SMS. Оно было от Гульсины. В нём она просила у него прощения. Оказывается, вечером, когда она собиралась отвезти дочь к бабушке и отправиться к нему в гости, у дочки обнаружилась высокая температура, озноб и она была вынуждена вызывать "Скорую помощь", та прибыла только спустя час, затем врачи сделали дочке укол, понаблюдали за ней некоторое время и, оставив лекарства, порекомендовали ей до утра не отходить от дочери,  и теперь она, не смыкая глаз, сидит у кроватки дочери.  Из-за всего этого она не только не смогла прийти к нему, но и даже позвонить ему.  Она обещала непременно прийти к нему, как и обещала, как только дочь выздоровеет и она сможет оставить её у свей матери. Он окончательно проснулся и обратил свой взгляд на настольный будильник. Он показывал без четверти пять. Пора быстро позавтракать и вызывать такси. В такси по дороге в аэропорт он подумал: "Если только всё будет хорошо, если я вернусь живым, то непременно встретимся, моя хорошая…моя любимая».

В самолёте он снова стал думать о Гульсине;  представлял, как он нежно и ласково обнимал бы и целовал бы её, ласкал бы и целовал бы её тело, потом любил бы её так, чтобы доставить ей её желанное наслаждение. Если бы она вчера вечером пришла к нему. Потом он предложил бы ей стать его любимой женой. . .
Лететь было долго, поэтому он не спешил расставаться с любимой. Думал о ней, о чудесной жизни с ней, о её миленькой дочери, которую он удочерит и тоже будет любить, о своих чудесных детях, которые родит ему Гульсина, о путешествиях всей семьёй по странам и континентам... Убаюканный сладостной мечтой, он неожиданно заснул. Проснувшись через некоторое время, он под гул моторов самолёта подумал о предстоящей встрече и о том, как он должен вести себя в первые минуты встречи с Халифом. Друг из «Аль Джазира» сказал, что его скорее всего встретит пресс-секретарь халифа Абу Мухаммед с группой боевиков, и он же сведёт его с Халифом. Тахир решил выложить сразу всё, что знает, слышал, читал о Халифе и Всемирном Халифате, его цели и задачах, об ИГИЛ, чтобы не тратить время на лишние разговоры, затем скажет Халифу, глядя ему прямо в глаза, что ничему он не верит и хочет обо всем этом узнать от него самого. Ещё скажет, что в принципе всё это его мало интересует, разве что его газету и её многомиллионную аудиторию читателей, его лично интересует только его, Халифа, ответы на три тире пять вопросов, ради которых он прилетел из такой дали. Если Халиф отнесётся к такому предисловию беседы благосклонно, то он по одному задаст ему эти вопросы. Их он продумал до такой степени деликатности, ясности по содержанию и  однозначности по смыслу, чтобы они ни на секунду не вызвали у халифа гнева и подозрения в том, что в вопросах кроется скрытное желание получить секретные сведения для разведслужб. Если Халиф спросит, для чего он задаёт ему такие сложные мировоззренческие и философские вопросы и кого конкретно интересуют его ответы, он скажет, что интересуют только его, журналиста, потому что он хочет написать книгу. Он имеет право  на эти вопросы и на написание книги как один из жителей планеты Земля, о судьбе которой идёт речь. И никто не имеет право, ни король или султан, ни президент, ни премьер-министр и генеральный прокурор государства, ни Папа Римский и Аятолла, ни даже генеральный секретарь ООН и главный редактор газеты запретить ему задавать эти вопросы или написать такую книгу. Как никто из перечисленных лиц не может запретить и Халифу отвечать на заданные вопросы и рассуждать при этом о войне и мире, Исламе и Христианстве, о судьбах человечества и планеты Земля, потому что он тоже один из жителе планеты Земля и имеет полное право высказать своё мнение.  Да ведь и в Конституциях практически всех стран мира зафиксировано это право человека — иметь своё мнение и высказывать или выражать его всеми доступными средствами. Перед Землёй, так и перед высшим законом Природы, все равны. В глубине души Тахир надеялся, что его такая независимая от всего и всех личная позиция понравится Халифу и это поспособствует полной откровенности Халифа. Ведь в конце концов он человек, а любому нормальному человеку свойственно честолюбие, или хотя бы малая толика честолюбия.


В международный аэропорт Дамаска самолёт прибыл в 10 часов 45 минут. В начале двенадцатого Тахир сел в такси и попросил водителя отвезти его в отель Аль Мадина (Al Madinah). Он выбрал этот отель, полагаясь на его название. Он подумал, что если отель назван в честь одного из двух священных для арабов городов, то он наверняка очень старинный и расположен в центре города. Было ещё и соображение о собственной безопасности: в отеле со священным для арабов названием не должно произойти убийство иностранного журналиста или другое противоправное действие. Словоохотливый шофёр, неплохо владеющий английским языком,  косвенно подтвердил его догадки и успокоил, но также и добавил новую и нужную для Тахира информацию о том, что отель небольшой, но считается самым лучшим отелем в Дамаске, рядом с ним расположена знаменитая суннитская мечеть Омейядов, построенная  в 706—715 годы, а невдалеке от отеля расположен Национальный музей Дамаска. Он сообщил также, что вокруг отеля расположены несколько лучших ресторанов Дамаска. Затем таксист посоветовал ему питаться в ресторане «Тадж Махал», потому что там самый широкий ассортимент блюд. В Дамаске таксист остановил машину у четырёхэтажного неказистого белого здания.


               
Рано утром следующего дня за ним приехали трое арабов. Двое молодых и один средних лет. Все имели спортивное телосложение. Никто из них не представился ему и он не мог знать, кто из них пресс-секретарь всемирного Халифа. Может быть, такое поведение продиктовано необходимой безопасностью, подумал он и не стал заморачиваться всякими сомнениями. Главное встретили. Большего и не нужно ему. Перед выходом из номера отеля араб средних лет тщательно проверил содержимое его наплечной сумки, в которой лежали цифровой диктофон, мобильник от Nokia, блокнот, две ручки, карандаш, небольшое полотенце в целлофановом мешочке и бутылка минеральной воды. Затем проверил его одежду, все карманы джинсовых брюк, просмотрел две визитные карточки, лежавшие в нагрудном кармане рубашки. Никаких вопросов относительно его вещей не возникли. Ехали целый день; то по пустыне, то по горной местности, поросшей не очень густым лесом, то по песчаным барханам и к вечеру приехали в городок в горной местности, граничащей с пустыней. Арабы с ним не разговаривали. Они  говорили только между собой и только на арабском языке. Вполне возможно, что они прекрасно владели английским языком, но им было строго запрещено разговаривать с ним.
Когда машина въехала в город, они завязали ему глаза черной плотной тканью. Кода машина остановилась, арабы высадили его из неё, затем посадили на колени и один из них сказал, что им велено казнить его, потому что установлено, что он шпион Израиля и США, направлен на ликвидацию Халифа. Это было сказано на хорошем английском языке. Тахир в своих мыслях однажды допустил такой свой конец, однако не верил, что это может случиться с ним в самом деле.
Он покорно кивнул головой и стал ожидать резкого удара сабли по шее. Однако кругом было тихо. Он просидел на коленях около часа. Потом его привели в какое-то помещение, в котором пахло вкусными блюдами. Когда с его глаз сняли повязку, он понял, что его привели в столовую или кафе. Здесь его хорошо покормили очень вкусными и сытными мясными и овощными блюдами, название которых он не знал.


         
           С Халифом Тахир встретился вечером, по времени – после вечернего намаза. Встреча происходила в бункере глубоко под землёй в горной местности, поросшей редкой лиственницей. Из городка до этого места Тахир снова был ослеплен плотной повязкой. У входа в бункер и подальше от него он увидел нескольких молодых арабов с автоматами Калашникова. Халиф долго молчал, только внимательно смотрел на Тахира. Потом на английском языке сказал:
- Интервью можем начать позже, у меня есть время. А сейчас вы можете рассказать мне о себе, своей газете, стране и о том, ради чего рискнули своей жизнью, чтобы приехать сюда и брать у меня интервью.
Тахир поблагодарил Халифа за согласие дать интервью и за гостеприимство, затем очень коротко и ясно ответил на все те вопросы, на которые Халиф хотел получить ответы. После этого он повёл разговор по тому плану, который он продумал заранее.
Халиф молча слушал, не отрывая от лица журналиста свой проницательный взгляд. На его лице, окаймлённом черными волосами и густой бородой, никакие эмоции не проявлялись. Перед тем, как задать заготовленные вопросы, Тахир сказал, что он не может вести праздный разговор с человеком, на плечах которого лежат проблемы всего Исламского мира, мировой политики, войны и мира, сотен тысяч солдат ИГИЛ и многое другое, что он уважает его и ценит его время, ценит и своё время, поэтому будет рад, если Халиф примет его предложение приступить к интервью. Халиф некоторое время молча смотрел на Тахира испытующим взглядом своих острых черных глаз, затем посмотрел на того араба средних лет, который привёз Тахира из Дамаска, и, вернув взгляд к лицу Тахира, кивнул головой.   
Тахир извлёк из своей сумки диктофон, блокнот и карандаш, включил диктофон и, держа его в левой руке, открыл блокнот, взял правой рукой карандаш, чтобы при необходимости записать какие-то уточняющие вопросы или непонятные в интервью Халифа слова и выражения, и задал свой первый вопрос.
На лице Халифа впервые обозначились его внутренние эмоции, вышедшие наружу в, надо заметить, трудноуловимой форме. Он хмыкнул, опустил глаза на стол и задумался. Начал он излагать свои мысли тихим голосом, медленно и с паузами, необходимыми для обдумывания каждой мысли и нахождения таких слов, которые более точно выражают смысл сказанного. Тахир невольно передвинул руку, чтобы микрофон диктофона был ближе к его рту. Халиф понял, кивнул головой и стал говорить громче. Тахир тут же отодвинул руку. Говоря о двух мировых религиях, он сказал, что по его личному мнению религия, вера — право каждого человека, однако религия, церковь и мечеть не должны вмешиваться в политику, ни в какой форме. В Коране, сказал он, нет ни одной мысли, допускающей необходимость  или возможность религии Ислам вмешиваться в политику. То, чем он в настоящее время занимается, как раз доказывает, что религии противопоказана вмешательство в политику и светскую жизнь. Он назвал ошибочными предположения экспертов и авторов нашумевшей книги о целях и задачах ИГИЛ, в том числе и интересную на его взгляд идею собрать в одном месте всех террористов со всего мира, объявить им, что они свободны на любые действия, а потом и закопать их здесь. О настоящей цели Всемирного Халифата и кто стоит за ним он рассказал в самом конце беседы. Услышанное поразило Тахира. Он подумал, что это действительно станет такой мировой сенсацией, которая всколыхнёт всё человечество и ввергнет шок всех политиков мира. На остальные свои вопросы журналист получил такие же ответы, смысл которых выходили далеко за рамки всех существующих на Земле мировоззрении. В какой-то момент даже сам его собеседник показался ему существом инопланетным. Одним слово,  ответы Халифа превзошли все ожидания Тахира. Убирая предметы профессиональной принадлежности в сумку, Тахир подумал, что было бы здорово немедленно вылететь на родину и завтра же поставить интервью на первую полосу и на развороте газеты. К его сожалению, это не зависело от него. . .
   
. . .После интервью Халиф помолился, благодаря Аллаха за его милосердие и вспоможение. Потом он сказал, что теперь они встретятся вечером в небольшом ресторане, где поужинают вместе. После этого его отвезут в Дамаск. Тахира привезли в город, сняли повязку с глаз и разрешили осмотреть достопримечательности городка. Его сопровождали те же арабы, которые привезли его из Дамаска. Улучшив момент, когда молодые арабы отстали, рассматривая расставленные на витрине магазинчика какие-то вещички, Тахир спросил у третьего, не пресс-секретарь ли он Халифа Абу Мухаммед. Он молча кивнул головой. Видя, что тот не расположен к беседе, Тахир не стал донимать его другими вопросами, которые, конечно же, у него были. В 22.00 Тахира привезли в маленький, но потрясающе красивый внутри ресторан. В ресторане посетителей было немного. Молодые арабы остались в зале, а Тахира Абу Мухаммед провёл в кабину, отделенной от зала тонкой прозрачной ширмой.  Вскоре приехал и Халиф в сопровождении трёх молодых арабов с атлетическими телосложением.  Последние сели за столик в зале, стоявший рядом с кабиной.
Перед основным ужином Тахир и Халиф пили зелёный чай в пиалах, когда в зал вошли две белые женщины в сопровождении одного высокого худого араба. Одна из женщин быстрым и цепким взглядом оглядела зал и, увидев сидящих за ширмой (Тахир и Халиф сидели боком к залу), посмотрела на них  внимательно и, как показалось Тахиру, несколько раз странно моргнула глазами.  Тахиру почему-то стало не по себе от её взгляда, который со стороны казался, наверно, мимолётным. Но о своём подозрении он промолчал, подумав как обычно «не думай о плохом, иначе навлечёшь его на себя». Женщины о чем-то поговорили с директором ресторана, затем с шеф-поваром и ушли.
После их ухода халиф подозвал к себе одного из атлетов и приказал выяснить, кто были эти женщины и о чём был разговор с директором и шеф-поваром ресторана. Вернувшись, тот доложил, что женщины — археологи из археологической экспедиции из Франции и Англии, которая уже полгода занимается недалеко от городка раскопками древнего шумерского могильника. Они хотят завтра вечером в этом ресторане отметить день рождения одного из своих сотрудников. Пришли заказать стол на 11 персон и какие-то блюда арабской и европейской кухни. Вскоре официанты начал приносит блюда на подносах. . .



Именно в это время на американской авиабазе в Германии генерал, начальник  авиаполка специального назначения, разговаривал по служебной спецрации с президентом США. Генерал доложил ему, что установлено точное местонахождение главаря ИГИЛ и он имеет, наконец, реальную возможность покончить с ним. Президент подумал недолго и, попросив позаботиться о сборе медицинских и других доказательств, что уничтожен именно Халиф, лидер ИГИЛ, разрешил генералу завершить операцию «Осиное гнездо». Генерал, закончив беседу, вызвал к себе командира штурмового авиадивизиона и дал приказ на немедленный вылет на территорию Сирии. Координаты удара высокоточными ракетами по намеченному объекту, сказал генерал, он и остальные лётчики дивизиона получат в воздухе от спецчасти космической разведки.
Через несколько минут в небо взмыли три истребителя F-35 без опознавательных знаков и взяли курс на Ближний Восток. . .