de omnibus dubitandum 31. 446

ЧАСТЬ ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ (1662-1664)

    Глава 31.446. ТАК В НЕОПРЕДЕЛЕННОСТИ, ОСТАВАЛАСЬ НАДЕЖДА, И ОНА, БЫЛА ТАКОЙ СЛАДКОЙ…
   
[2 марта 1669 (1664 – Л.С.) — 22 января 1671 (1666)]*

*) С 1492 года, в Московской Руси впервые начали отпраздновать Новый год в сентябре. До этого праздник отмечали 1 марта, а перенесён он был Иваном III…

    Чуть не через день стал царь заглядывать к Матвееву, оставался подолгу, делил трапезу и часто старался поговорить и побыть на свободе с Натальей.
Хозяева, насколько позволяли обычаи, не мешали ему.

    Она почувствовала мой взгляд, но не смутилась, как делали наши дворцовые девки, когда на них чересчур откровенно смотрели.
   
    Устроили праздничный ужин, и я молил бога, чтоб сесть рядом с ней, прижаться своей ногой к ее ноге, в тереме это было обычным явлением. Но нас посадили напротив друг друга. Веселый шум, гам, и вдруг я почувствовал, что к моей ноге, что-то осторожно прикоснулось.
   
    Прикоснулось и пропало.
   
    С трудом я удержался, чтоб не заглянуть под стол, я посмотрел на Наталью, лицо ее было ангельским, и лишь легкая, почти неуловимая улыбка выдала ее. Я вынул ногу из мягкого сапога и, стал искать ее ногу, беглянка была рядом. Наши ноги переплелись, и у меня вдруг заболели кончики пальцев, даже мой немалый опыт общения с девицами подсказывал мне, что впереди возможно любовное приключение, нужно лишь не пасовать, она, дает сигнал, она тоже жаждет любви.
 
   Близости между нами еще не было, я этого боюсь. Он все время настаивает, говорит, что будет осторожен. Но я боюсь. Еще я боюсь, что он бросит меня, если я ему не дам. Девчонки говорят, что если Алексей сильно хочет, то он может найти себе на стороне. Я влюблена в Алексея и хочу, чтоб он был со мной.
   
    Вчера у нас было свидание, все было, как обычно, рассказывать или нет?
   
    Мы договорились встретиться. Когда я пришла, он меня уже ждал. Мы немного погуляли, стало совсем темно, Алексей обнял меня, и мы пошли на наше место. Тихий угол, где мы обычно сидели, там нам никто не мешал.
   
    Мы сели, и Алексей сразу начал меня целовать, он обнимал меня левой рукой, его правая рука легла мне на грудь, он стал расстегивать мою рубаху.
   
    — Алеша, не надо, — шепнула я.

    Последнее время он не дает мне проходу, и, честно сказать, я, как-то незаметно стала привыкать к свиданиям с ним, их уже было три или четыре, не помню точно, он такой настырный, я держусь, но анализируя каждую встречу, не могу быть собою довольна, я, увы, позволяю ему все больше и больше, хотя каждый раз даю себе слово, все, Наташенька, хватит, иначе достукаешься, но, увы, увы…

    Чувствую Алешкину ладонь на правом колене, он легко поглаживает меня, и это волнительно, как будто в первый раз. Я не отталкиваю его, в саду такая густая любовная атмосфера, что невольно ей поддаешься.

    Пальцы Алешки двигаются вверх до подола моего сарафана и останавливаются.
Алешка смелеет, осторожно и неуверенно его ладонь скользит ко мне под подол сарафана, я реагирую, кладу свою руку поверх его руки, но моя лежит на подоле, а его под ним. Он прекращает движение.

    — Смотри вокруг, — шепчу я ему почти в ухо.
   
    В ответ он, воспользовавшись близостью моего лица, целует меня в губы, притягивает к себе, и я непроизвольно перестаю контролировать его лапу под сарафаном, резко вздрагиваю, так как ощущаю, как его огненные пальцы ложатся поверх моих нижних волосков. Теперь мы целуемся то, что называется взасос, без перерыва, воздух приходится захватывать носом, но вскоре его не хватает, я пробую вырваться, прервать поцелуй, но Алешка держит меня, я начинаю толкать его руками, наконец, с трудом вырываюсь, резко отталкиваю его ладонь, я отодвигаюсь в сторону, я злюсь на него, а он молчит.
   
    Проходит довольно много времени, Алешка вновь кладет мне на плечи руку, он спокоен, я тайком рассматриваю его сбоку, я думаю, люблю ли я его, почему вот уже почти две недели прихожу к нему на свидания, почему позволяю ему некоторые вольности, меня волнуют его прикосновения, он такой сильный, но он, как это сказать, ну, грубоват, что ли, у него только одно на уме, говорим мы мало, он старается остаться со мной наедине, он нахальничает, мне трудно его сдерживать, я чуть не плачу, отталкиваю его, меня пугает его откровенный напор, я не хочу такой грубой любви, но инициатива в его руках, мне обидно, я боюсь, что не смогу его полюбить.

    Рука Алешки, обнимающая меня за плечи, вдруг непостижимым образом удлиняется и достает до моей груди, я не отталкиваю его, он наклоняется и целует меня, я чувствую, как он резко двигает языком, рот мой непроизвольно приоткрывается и вот его язык уже у меня во рту, такой поцелуй мне незнаком, сначала непривычно, но постепенно я вхожу во вкус и вот мы целуемся, целуемся, он двигает языком туда-сюда, боже, зачем он так делает, что это со мной, ой, я не могу, господи…
   
    Я, наконец, соображаю, в чем дело и удерживаю его за руку.
   
    — Не уходи, не надо, — Алешка, злится, но, в конце концов, садится на место.
   
    Я рада своей маленькой победе над ним.

    Темно-синее небо, одуряющий запах сирени, цветущих березы, ивы, ольхи и тополя, начало весны, как я люблю эту пору. Алешка берет меня за руку, сердце мое стучит тревожно, я чувствую, что произойдет дальше.

    Он обнял меня сразу. У него были крепкие руки, прижал меня, и стал целовать, целовать без перерыва, без передыха.
   
    Конечно, я целовалась раньше, но чтобы так — никогда.
   
    Он стал гладить мою грудь через платье, какая ты красивая, шептал он, он целовал меня в шею, я выгибалась назад, словно в каком-то сложном танце, его руки были везде, их, казалось, было не две, а десяток.
   
    — Бог мой, какая у тебя упругая грудь, — прошептал Алексей.
   
    Он стал расстегивать пуговки рубахи на груди.
   
    — Не надо, не надо, — шептала я.
   
    Главное, что я его почти не отталкивала, наверное, я была пьяна от запахов весеннего сада.
   
    Почувствовав его ладони у себя на бедрах, под платьем, я тесно сжала ноги и стала резко вырываться, наконец, мне удалось, уперевшись в его грудь руками, оттолкнуть его от себя

    Сейчас, вспоминая себя, нашу первую близость, я понимаю, что был неловок, как теленок, я не поцеловал ее в живот и там, ниже, хотя и хотел этого, я почти не целовал ее немаленькие грудки, и стремился к одному, овладеть ею и побыстрее.
   
    Но я быстро почувствовал ее реакцию на мою ладонь, там внизу, на ее кунке. Я ощутил увлажнение, и, замирая от восторга, легонько ввел палец в негу ее тела, к моему удивлению она задвигала бедрами так, что не было сомнения, ей было хорошо от моей бесстыдной ласки, она тихо застонала.
   
    И я не выдержал. Я, навалился на нее, нажал коленом между ее колен, ее ноги послушно раздвинулись, я прижался совсем близко к ней, я стал направлять свой торчащий жезл туда, где был мой бесстыдный палец, на секунду они оказались рядом, какое-то совсем неуловимое движение и, мой захватчик уступил место основным силам, я не сильно толкнул бедрами и чуть не взлетел от восторга. Я был в ней! Наталья охнула в голос, глаза ее были закрыты, только теперь я услышал, что она шепчет мое имя.
   
    И я задвигался. Все было великолепно. Все было, как надо.
   
    Ее голова двигалась по скамейке в такт моим толчкам, она тихо постанывала.
   
    Бог мой, как это было чудесно!
   
    Только очень быстро. Вероятно, мы оба были так сильно возбуждены, что уже через минуту Наталья стала вскрикивать, лицо ее исказилось жалобной гримасой, что с тобой, милая, спросил я, прекратив свои толчки, не останавливайся, зашептала она, не останавливайся, я ощутил, как она вцепилась ногтями мне в спину, я возобновил свой сладостный напор, я почувствовал, что сам вот-вот, и вдруг она, моя первая девушка, моя первая любовница, замотала головой, стала колотить меня пятками в бедра, и, выгнувшись мне навстречу, вцепилась зубами в мое плечо, не сильно, но, как потом выяснилось, до крови. Неожиданно слезы хлынули из ее глаз, она завыла, откинулась назад, словно умирая, я догнал ее, все ее тело мелко дрожало, я продолжал свое дело, но лишь пару секунд. Сладкая, дикая, невыносимая судорога оргазма пронзила меня.
   
    Я задвинул на всю глубину, которую позволяла наша с ней анатомия и там, в бездне ее лона, содрогаясь в конвульсиях, выплеснулся раз, другой, третий…
   
    И я всем своим весом придавил ее. Меня больше не было.
   
    Дыхание и жизнь возвращались постепенно. Мы целовали друг друга легкими чмоками, я снова оперся на локти, чтоб не давить на нее, не плачь, шептал я ей, почему ты плачешь, тебе больно, да нет, это я так сильно кончила, чуть слышно прошептала она. Краем рубахи я вытер ей лицо.
   
    Гордость распирала меня. Не существовало мерки, которой можно было бы измерить дистанцию, которую я только что преодолел.
   
    Там внизу, удовлетворенный завоеватель потихоньку покинул покоренную территорию, когда он выскользнул совсем, мы оба тихо рассмеялись.
   
    — Люблю тебя, — сказал я Наталье.
   
    — И я тебя, — ответила она.
   
    Эти признания уже после близости имели какой-то особенный вкус.
   
    — Ляг рядом, — попросила она. Я лег.
   
    Она вдруг зашевелилась, приподнялась. Я смотрел на нее. Что-то ее тревожило
   
    — Ой, как много, нужно вытереть и застирать, — прошептала она.
   
    Действительно, было много.
   
    — Почему оно не осталось в тебе? — спросил я.
   
    — Это лишнее, — засмеялась она
   
    Мы замолчали. Я почувствовал, что засыпаю.


    — Ну, пойдем, засиделись, — она потянулась, словно кошка.
   
    — Пойдем, — виновато и тихо прошептал я.
   
    Теперь я не знал, придет ли она следующим вечером, спрашивать же я не стал, чтоб не получить отказ, так, в неопределенности, оставалась надежда, и она, надежда, была такой сладкой.