Колдовка

1. Контора

         Надо ли - на манер писателей эпохи просвещения - расписывать в деталях все нюансы отношений, к примеру, вот одного современного молодёжного коллектива, составленного из, что теперь называется, офисного планктона? Чем конкретным занимается их контора, не имеет значения потому прежде, что и в самом деле она как бы ничего и не делает. Во всяком случае, перед посетителем - которому по случаю доведётся оказаться в этих интерьерах самого стильного дизайна - предстанет картина, составленная из существ обоего пола. Они только тем и заняты, что скучают на креслах перед экранами мониторов,  словно и не предполагая, что настанет тот момент, когда кому-то из них придёт черёд возбудиться для принятия сколько-либо значимого решения. Но такое мнение о работе персонала у стороннего человека будет ошибочным, ведь на самом-то деле, скрытая жизнь разного рода отношений тут буквально кипит. Все оказываются втянутыми в какие-то проблемы так что, порой, изнуряют себя прямо-таки до износа и выгорания. Ну, во- первых, из тёмных глубин управления фирмой всплывают задания – невразумительные (для не сведущего человека), и оказывается тогда, что кто-то здесь прямо-таки герой подневольного труда, а кто и откровенный шланг.

        ЬНо даже и такая деловая коллизия представляется лишь декорацией, на фоне которой разыгрываются драмы личных отношений нескончаемых серий. Надо ли живописать их, когда едва ли найдётся нынче среди нас стерильный идиот, не смотревший по хотя бы один телесериал, где, например обучаются или даже лечат, сценически не делая ни того ни другого. Что же: заниматься делом скучно, а вот интрига отношений - самое то.

      Так что, дорогой читатель, а не потрудиться ли и нам сообща содружеством соавторов в таком вот режиме: ведущий автор вбрасывает идею очередного клипа, а читатель подхватывает идею и представляет в своём воображении детали сюжета по образцу сериалов.  Такая практика не мной придумана. И, вообще, лучшие образцы литературы всех времён и народов построены на том принципе, что успешным автора делают читатели, способные любые тексты оживлять собственными переживаниями.  Так что не замахнуться ли и нам на классиков. Однако же не будем здесь нескромны.

       Тем более что ещё недавно вовсю бушевавший в медиасреде постмодернизм критико-коллажно-иронического способа мышления уже вовсю преодолевается цифромодернизмом, как  выражением романтики нового уровня, основанного на реальности откровенно виртуальной, где опыт предшественников ничего не значит, а жизнь моделируется как-бы заново здесь и сейчас во всей её трагичности на фоне немыслимого ранее комфорта и богатства всех видов потребления. Порой, новинки, ещё вчера будоражащие вкусы всех, от малого до старого, устаревают так стремительно, что мы не успеваем даже удивиться.

     Было бы опрометчиво надеяться на успех, вплетая в нить повествования устаревшие понятия о добром и его антагонисте.
       И все же попытаемся.


2. Замухрышка

       Итак, планктонная офисная молодёжь этой эпохи. Это не чётко различимые в манерах презентации себя, но вроде бы как парни и типа девушки. Конечно, все от природы разные, но инстинкты да понятия у каждого, как у одного. Конечно, красавчики. Прикид и макияж норм, но ни одного одинакового. Что ты!!!

         И вот каким-то образом оказывается среди таких совсем уж крынжевая замухрышка. Тиха, безответна. Взор от полу не поднимет. А сама-то -  ни кожи, ни рожи. Не страхолюдина, нет, но… но… в общем, замухрышка и есть. Как над такой не посмеяться. Ну и насмехаются все, кому не лень. Не то что бы по злобе. Но ведь весело же.

      Весело. Да, однако же, с ней-то и не до смеху. Что-то обнаруживает иной весельчак в ней такое, от чего странное чувство опасности возникнет вдруг, да исчезнет как бы без следа. Как бы… Вот в этом-то всё и дело.  Да, и по делу – бывало хоть и скажет она вроде бы нелепость, а всё так по ней и выходит.

       Остряки втихаря и сошлись меж собою на той шутливой ей кличке из старых времён  - к о л д о в к а.  Ну, колдовка – пусть будет и колдовка.  Не ведьма же ведь. Да мало ли как мы называем друг друга в сплочённой компании. Конечно, есть и среди нас парень немножко как бы не такой весельчак как все. Вот и сошлись на том, что чем такой не пара этой дуре. А вот если бы скрестить их друг с другом – прикольные же детки от них получатся.

          А тут и лето в разгаре. Так и тянет на природу. Шашлыки. Всё такое. Корпоратив называется - в кустах у воды. Ну и приехали, ну и шашлыки, ну и пошло-поехало. Кто во что горазд. Такие таланты раскрылись на природе что ай, да ну. Дело ведь молодое!
        И к замухрышке  подкатывают. Чуть ли ни в очередь. Прикольно же оттянуться с дурой. Вот она и сбрендила. Сверкнула глазом на первого же до себя охотника: 
- Чирий -бросила словом - тебе  в труселя.
        Вот смеху-то!  И погнали дальше. Только часу не прошло, как взбеленился тот-то.
- Колдовка! – и тычет пальцем себе в плавки.

(Тут у нас немножко немая сцена.)

          А замухрышка – раз! - да опрометью-то и в лес.
          И малохольный её – компанией-то суженый – за ней. Мало ли что ещё учудит деваха с дуру-то. Не скоро, но всё-таки догнал беглянку. Схватил в охапку, а та вся в слезах.
-Ну и что реветь-то? Мало ли кто что брякнет.
          Тут и слёзки-то её как слепым дождём обсохли.  Делать теперь нечего, надо возвращаться вместе. Идут рядом, да вроде бы как ни тот и ни другая не спешит.
- Слушай же, Лёха – так оборвала Нюрка  неловкое  обеих молчание.
       И – как прорвало - начала нести пургу. Да странно-то как.  Словно и вправду она не офисная молчунья, а чародейка  из заповедного леса. И слова-то её всё какие-то чудные, не наши. Может и вправду рёхнулась мочунья от девичьих своих заморочек? Ну да пусть выговорится теперь хотя бы вот мне. Не усохну же.
       А та уж своё.


3. Авенка

- Авенка я, Лёша, по роду-то, но лючи, русска уж.  И мама русска. Она и рассказыват мне, ещё когда я  маленька была:
- Их людно было, двенадцать ртов, а мама последня. Но кака-то уж больна. Да каво тут здоровым –то быть. Голы были! Мало-малишна лапотишка-то и был. А у нас  жерколо большо было. Его продать хотели, это жеркало-то. Хоть одеть-то каво из старших девок. Невесты же. Но баушка-то у них против. Та же авенка чиста.  С молоду в тайгу хаживала, зверя добывала: и мясо, и шкура – всё. Мужик-то у ей рано ушёл.  Взялся медведя добыть без ружья, по–авенски, однем ножом. Да мало оплошал. Тот яво и шибко намял. Потом уж осела в деревне-то. Но  з н а л а.  Спервась лечила ш е п о т к о м; ишо как-то шаманить   от всего. А стара стала - так нет. Тяжело, говорит, брать на себя знатьё-то. Лучше и не надо. Да куды уж, если выпадат. Тогда берегись. Лишнего слова, взгляда, даже  подумать не смей. Оборони господь!
А я-то отхончик у  их была– буряты так говорят. Последня. На меня-то родителей  и не хватило. Только что  и родилась, правда, ни кожи, ни рожи. Но глаз-то особенный. Бывало не то что собаке, коню ходу нет. Если только захочу. Вот и хожу сама по себе, ни в огород, ни в стайку. К скоту не пускали. Ждали, когда помру. А я, хоть и росточку нет, а всё поднимаюсь быльём .
А баушка, та совсем уж собралась: суха стала, одне жилы, и пахнуть тайгой зачала. Вот она-то меня  и ловит, когда все на работах-то были.
-Ты, говорит, Нюрка, пойдём-ка со мной. И тянет меня за руку к жеркалу. Я-то, бывало, вырвусь от кого, да и убегу – не догонишь. А тут  сковало всюё, веди куды хошь, как ярку. Иду.
Стала перед жеркалом тем, а себя-то и не  вижу,  там, однако, кака-то даль. Сначала, вроде лес. Но деревья больши, седы мхом по стволам. А там дале ручей чистый журчит. Я-то и слышу яво.  Пойдём, говорит,  девка туды. Там твой урок на всюё жисть. А я-то чё. Иду как во сне с камушка на камушек, пока не стала. А перед мной дедушка старый совсем. Авенок. Чисто корень  лиственя вывернутый бурей много жизней уж давно. Одной-то рукой держит трубку, а в другой ухо лисье.
-На, говорит, Анна. Это твоё. Если потеряшь, в руки духов попадёшь безвозвратно. А с ухом-то твоя воля сильней будет. А как уж ты ей распорядишься – то твоё дело.
Тут-то я  и очнулась перед жеркалом.  Стоим двое. Я и ещё така же. Чисто я, да не я – страшна не телом, а глазами-то так и сверлит насквозь, ничё  от их не утаишь. Ведунья!  Баушка где-то жива ли чё ли – не знаю. А в руке у меня лисье ухо сухо-пресухо. С этим ухом и родила я вас. Тебя вот. Ухо-то это куды-то подевалось. Да теперь уж  новы времена. Вроде всё по-другому. Только вот знатьё-то наше родовое не изжило себя. Передаётся девкам последним из рода в род. А ты у меня Нюська одна. Тебе и страдать. Живи как-нибудь. Чего уж там.

       Теперь вот и я Анна тоже.

       Замолчала. И видно по всему как силы уже покидают её. Не держат ножки-то. Так и села прямо в траву. Сел рядом и Алексей. Вроде бы как смотрят оба просто в лесок. А что там в лесу-то интересного? Нет ничего и никого.  Не место дикому по соседству с человеком.


4.Огнёвка

     Сколько так сидели, кто знает? Уж и молчать-то невмоготу. А и говорить - о чём? Конечно, поболтать о том о сём можно бы, да только глупости вроде бы как не ко времени, а то, что в душе вскипает – о том не скажешь просто так. Одно спасение – вот трава эта, это небо над головой, эти кусты по краям поляны.

      Кусты как кусты. Да только в зарослях этих что-то словно полыхнуло. Огонь!  Костёр? Кто ли там ещё?
Да нет вроде бы.
Потом снова.
И на поляну выбежал красный зверёк. Собака? Нет! Кто же? Снова скрылась.  Наверное просто показалось. Да нет же – вот снова выбежала. Странно. Очень странно. Да ещё с каким-то  намёком.

-Анна, что это такое?
-Где?
-Да вон, видишь? Я такую только на картинке видел, да ещё когда-то мальцом в зоопарке. Ты-то должна знать.

      А Анна словно остолбенела, напряглась вся телом, а глазами так и летит туда, где играет  с ними в прятки чудной зверёк. Вроде собаки длинной с пушистым хвостом – сам весь как пламень. Да трепещут : то ли  зверёк, то ли Анна, то ли обе вместе, кажется что связанные какой-то тайной.
-Лиса! – только и выдохнула она сама не своя.
-Да откуда бы  ей взяться здесь, у дороги… - только и начал Алексей, но почувствовал что всё происходящее , действительно, куда как не просто.
-Ухо! – молитвенно воскликнула девица, да так что парень мгновенно понял о чём это она.
-  Ну лиса, ну ухо – что из того  - начал было увещевать Алексей ( подразумевая то, что лиса эта с  её ухом и хвостом, и со всем прочем сейчас заметит их – и только её и видели).
-Лешенька, миленький, добудь мне…
- Ухо что ли?
 -Да это же не просто ухо, ведь вся моя жизнь в нём.
- Понятно. А как? У меня и ружья-то нет.
- Лешенька!!!

       Что ты будешь делать?! Ох уж эти девицы – и сами, бывает, сдурят, да – больше того – любого и самого здравомыслящего с ума сведут безо всякого там колдовства.

       Вскочил очумелый Алёха и – в кусты. А лиса – нет бы ей по-звериному юркнуть в заросли и всё. А тут  же: отбежит, да остановится; повернёт Алёхе хитрую свою мордочку; да снова – вперёд. А охотник уж и забыл самого себя, городского придурка, да - за ней. Мыслит, однако, как же он добудет-то это ухо. Не руками же ловить зверюгу. И ведь не думает – как? Не думает, а мысль сама искрой проскочит, да проскочит, ноги же сами собой бегут туда, где нет ответа ни на какие варианты мысли.
 
        А лиса уже кружить стала вокруг него. Да не то что в руки не даётся, а и каменюкой–то хер  достанешь. Да уж какой тут камень-то среди перелеска? Вот и запнулся Лёха об полусгнивший ствол поваленной сосёнки. Да не упал, а рухнул во весь рост. Тут же вскочил, да в безумии швырнул  этой корягой в зверя. Попал по башке. Мотнула лиса головой, да -  словно её и не бывало…

    Всё, конец фильма – пришёл в разум Лёха – ну и какого-же хера устроил тут манёвры. Но всё же по инерции метателя - как с огневого рубежа к мишени - двинулся к коряге.
Вот же и она, сука трухлявая. Лежит себе в траве как ни в чём ни бывало. Да только что это? Рыжий какой-то лоскуток трепыхается на коряжном корешке остром. У х о!!!
        Надо же?! Он добыл лисье ухо…

- На вот! – только и сказал он Анне, сунув ей в руку свою невероятную добычу.

       Пора, однако же, и возвращаться в компанию – мало ли что ещё подумают там об этой их продолжительной отлучке.
       Пошли.


5. Перспектива утраты уникальной способности

      Анна же идёт сама не своя. Какая уж тут замухрышка. Сияет вся от радости. Просто краса ненаглядная. Так и прёт её на разговор.
Ещё чего! Опять будет глушить своими эвенскими заморочками. Ишь, как припёрло её - так сразу миленький.
       Так и сказанул ей, усмехаясь: - Ми-и- и-ленький.

        Осеклась на полуслове и надолго замолчала. Да потом как бухнет:
-Люблю ведь я тебя, Алёшенька, просто спасу нет!
(Это ничего себе она там намолчала!)
- Ну так и что за дела?  Чего таиться-то, когда нынче это раз, два и – в дамки?
- Давно бы призналась, да вот боялась?
- Что съел бы тебя, колдунью-то?
- Себя боялась. Думала - колдовское это наваждение так мучает меня. А теперь с ухом-то этим я сама над собой в силе.  Уже проверила. Нет, не проходит она.
- Кто не проходит?
-Да ты и сам всё уж теперь знаешь. Только - смейся, не смейся – а со мной пребудет эта моя печаль. Видно, уж навеки.
-Что за печаль?
- Ты что дурак?
- Был бы умный, разве приметил бы я для себя давно такую замухрышку.

         Ну и о чём тут ещё говорить. Сколько ни разглагольствуй, а вся их история этим только начинается. И нет в ней никаких однозначных перспектив, кроме как сама жизнь со всеми её сюрпризами.

       Они и молчали весь остаток пути до табора. Уже на подходе надумал всё-таки Алёха спросить:
- А что Анна, «знатьё»-то ваше парням передаётся?
- Не знаю. Да нет, наверное.
— Значит последним у нас будет мальчик.
 
14.07.2024 10:25