Обязанное бесправие

- Ну что, Либеров, все кровки моей хотите? – судья Чуркин попытался сверкнуть запотевшими очками в сторону истца Либерова, но ни искры, ни тем более огонька не возникло. – Что вы все сюда ходите, выступаете, митингуете? Давно бы договорились!
- С вами можно договориться только о капитуляции, - вальяжно, устало и свысока произнес истец Лев Борисович Либеров. – Давайте уже, ваша, кхм, честь начинать…
- Все уже так давно начато, что скоро кончится, - вздохнул Чуркин. – Итак, в очередной раз в нашем суде рассматривается гражданское дело по иску Льва Борисовича Либерова к Распутиной Владе Владимировне об определении порядка общения с их дочерьми – Единой и Неделимой и встречному иску Распутиной Влады Владимировны о лишении Льва Борисовича Либерова родительских, да и вообще всех возможных прав. Как обычно, присутствуют ответчица Распутина Влада Владимировна, ее адвокат и руководитель…
- Я не нуждаюсь в адвокатах и тем более в руководителях! – хозяйским тоном возразила Влада Владимировна. – И я никакая не ответчица, я отвечать ни за что никогда не буду! Прошу суд правильно выбирать! Выражения, я имею в виду, и не только!
- Прошу прощения, госпожа Распутина, - извинился достопочтенный судья. – На суде присутствует ваш представитель, так сказать, представитель ваших интересов, Пигмеев Дмитрий Анатольевич. В качестве прокурора у нас сегодня выступает Шавченко Максим Леопардович. Также в зале присутствует лучший представитель отдела опеки наших детей, да и всего нашего народа – Копец Рашид Гумарович. Еще у нас, в нашем суде, увы, новое лицо – иностранный, да еще и независимый наблюдатель Джон Ланкастер Госдеп.  Специально для этого мистера я прошу истца дать пояснения – за что боретесь?
- За счастье и свободу своих детей, как ни высокопарно это звучит, - произнес Либеров, с очень слабой надеждой глядя на Джона Ланкастера. - Я всего лишь хочу, чтобы мои дети знали, что такое культура, как русская, так и европейская, чтобы их приоритетами были не выживание тела, а развитие души. Чтобы мои дети пили не паленую водку пополам с прокисшим квасом, а хорошие, здоровые напитки, чтобы ели не черствый хлеб с солеными огурцами, а вкусную, грамотно приготовленную еду, чтобы были одеты не в рваную и старую униформу, а в дорогие и стильные платья. Чтобы мои дети слушали и смотрели не только на этих прокуроров и прочих представителей ответчицы, не на моральных и физических проституток, не на противные душе убогие фабулы, а на многослойные, интересные и мудрые сюжеты. Чтобы их привычной средой обитания были театры, рестораны, море и природа, а не стояние с дешевым пивом у мусоропровода!
- Так я и знала, никакой конструктивной программы. И что значит «своих»? – рыкнула Влада Владимировна. – Едина не твоя дочь, а моя!
- Да, действительно, Едина Гэбэновна не моя родная дочь, никакого родства у нас нет, - подтвердил Лев. – И мы не питаем друг к другу симпатий. Но она еще маленькая девочка, ей еще не поздно объяснить, что такое, извините за выражение, ее мать! К тому же, как ни парадоксально, алименты с меня взыскивают за обоих девочек. Да и не с одного меня взыскивают, а из моего фонда! На момент этого чудовищного, мягко говоря, развода, который произошел двенадцать лет назад, я являлся управляющим фонда, в который вкладывает деньги практически все наше население. И ваш суд решил, что раз я имею доступ к средствам фонда, эти средства являются моим доходом. Поэтому вот уже двенадцать лет треть дохода всех наших граждан, включая меня, идет в карман лично Влады Владимировны. При бандитском разделе, я бы даже сказал, переделе имущества, который у нас произошел еще в конце девяностых, я оказался по уши в долгах, а Влада Владимировна прихватизировала и экспроприировала все нажитое мной имущество, включая все капиталы моей семьи, накопленные за восемьдесят с лишним лет! А девочки сидят полуголодные, оболваненные, одетые в обноски, ни на медицинскую помощь, ни на образование, ни на какое-либо улучшение их жизни не идет ни копейки!
- Наглая ложь! – отчеканила Влада Владимировна. – Да, на медицину, образование и прочие глупости денег действительно не хватает. Но мы – великая семья, у нас особый путь! Поэтому нам все завидуют, волю свою пытаются навязать! Но мы не позволяли и не позволим! А деньги идут на защиту от врагов как внутренних, - Распутина просверлила взглядом Либерова, - так и внешних! - Влада Владимировна грозно взглянула на Джона Ланкастера.
- То есть деньги идут двум громилам, которые круглые сутки охраняют твою квартиру, не дают мне даже войти? – уточнил Либеров. – Уголовникам, один из которых разбил Неделиме голову, когда она пыталась выйти ко мне? Не многовато ли?
- Во-первых не уголовникам, а представителям нашей доблестной опеки – Копцову и Копчикову, законным представителям нашей не менее законной власти! – возмутилась Распутина. – И правильно этой девчонке башку разбили. Она у меня разрешение получила к тебе выйти? Получила? Иди к своему папе, жуй с ним сопли, стучи копытами. Если не получила – не имеет права! Вышла, не имея права, — получай по башке дубиной. И это правильно, так матери во всех странах делают! А во-вторых, от этого недоделанного папаши защита необходима, он же экстремист, террорист, убийца! Бедный Копчиков, он всего лишь выполнял приказ, подумаешь, отоварил девчонку дубиной, а этот зверь Лев разбил официальное лицо господина Копчикова! Естественно, этого агрессора Либерова посадили на пятнадцать суток. А господин Копчиков испытал такой моральный шок, что пошел в магазин за пивом. И когда он там расстрелял пол-магазина из табельного оружия, в этом исключительно вина этого морального и физического садиста Либерова. Слава богу, наша психиатрия признала господина Копчикова невменяемым и не несущим ответственности за свои действия. Когда его признали ненормальным, он сразу же выздоровел и опять вменяем, сейчас сторожит границы нашей квартиры.
- Простите, - разрушил паузу Джон Ланкастер. – Вы утверждаете, что господин Либеров – убийца и террорист. У вас есть документы, доказывающие эти обвинения?
- А зачем мне какие-то документы? – возмутилась Распутина. – Я своими глазами видела! Захожу к нему в гараж, а там мозги! Он, псих ненормальный, говорит, что это бензин, но я что, дура? Что я, нефть от мозгов не отличу? Мозги – наша вторая нефть! Вторая, а не первая! И потом, он же на меня покушение готовил, вот опека не даст соврать…
- Соврать не дадим ни в коем случае, - откликнулся Рашид Гумарович. – Пресечем, если что! А покушение, да, готовилось. Довожу до сведения суда, что несколько дней назад, в Одессе, на Малой Арнаутской улице, в одной из коммунальных квартир взорвалась кастрюля с супом. Местная опека заинтересовалась этой нехорошей квартиркой. Оперативные действия выявили, что взрывоопасный суп готовился с одной целью – привезти его в Москву и угостить им Владу Владимировну, чтобы взорвать ее изнутри.  Готовили суп три чеченца. Ну, раз покушение готовили чеченцы, понятно, что руководил ими террорист Доку Кремаров…
- Он ведь уже семь раз был убит в ходе ваших спецопераций, - не выдержал Либеров.
- Ну и что? Сами убили, сами и воскресили, - отмахнулся Копец. – В ходе очередной спецоперации отчаянный террорист был убит в восьмой раз, финансовые награды за его убийство, как всегда, получены, распределены и освоены, вот документы. Но перед смертью он успел сказать, что его сообщником был Лев Борисович Либеров. Так и сказал, есть свидетели, они сейчас в коме. 
- А чеченцы где? – вздохнув, спросил Джон Ланкастер.
- В морге, не выдержали допроса, совесть замучила. Инфаркт у всех троих, - отрапортовал Копец. – Но перед смертью сознались – их наняли Кремаров и Либеров. Вот подписанный протокол допроса.
- В крови-то протокол зачем? – укоризненно спросил судья Чуркин.
- У террористов носом кровь пошла, - потупился Копец. – Предынфарктное состояние.
- Уголовное дело возбуждено? – спросил Джон Ланкастер.
При слове «возбуждено» вскочил представитель Пигмеев.
- Необходима всесторонняя модернизация, либерализация и демократизация, - забубнил он. - И это будет первый в нашей истории опыт модернизации, основанный на ценностях и институтах демократии. Вместо архаичного общества, в котором мамы думают и решают за своих дочерей, станем обществом умных, свободных и ответственных людей. Свобода лучше несвободы, а правда лучше лжи. Семь раз отмерь, а один отрежь. Я полностью поддерживаю Владу Владимировну, я с ней одной крови.
- Заткнись и сиди тихо, убогий! – рявкнула Распутина.
- Я в широкополосный интернет хочу! – захныкал Пигмеев.
- Куда, простите? – округлил глаза прокурор.
- В Силиконовую Долину, - смутился Пигмеев. – Ну, вы понимаете, где Осколково…
- Потерпи, - вздохнула Влада. – После суда пойдешь.  Я еще попрошу дядю Арнольда тебя покатать. Только сиди тихо! Сейчас дядя Джон даст тебе игрушку. Слышь, мистер, дай пацану телефон позвонить!
Джон Ланкастер нехотя протянул Пигмееву навороченный айпод.
- Спасибо, - заулыбался Пигмеев, заигрался и затих.
- Так дело возбуждено или нет? – переспросил Джон Ланкастер.
- Не нервируйте представителя госпожи Распутиной! – взревел прокурор. – А то вы у меня из наблюдателей обвиняемым станете!
- Каким образом? – удивился мистер Госдеп.
- А таким! – сжал кулаки прокурор. – Думаете, мы все тут дурачки, не знаем зачем Либеров хочет видеться с детьми, влиять на них, алименты контролировать? Не дождетесь! Девочки уже полностью подконтрольны, алименты уже поделены! Думаете, мы не понимаем, что Либеров хочет вам своих дочек на органы продать?
- Ваши предположения на чем-то основаны? – спокойно спросил Либеров.
- Да уж не идиоты! Мы ж знаем, что все американцы только спят и видят органы наших исконно русских детей! А вы, Лев Борисович, в американском посольстве зачем были? Шакалили небось?
- Получал визу, - подавил усмешку Либеров.
- Что вы несете? В посольстве никто виз не получает, там только инструкции от ЦРУ получают! Это даже дебилы знают!
- Ну, если уж знают…, - развел руками Либеров.
- Вы тут ручками-то своими масонскими не размахивайте! – продолжал вопить прокурор. – Почему, когда вы в очередной раз с Неделимой Львовной через окно разговаривали, мимо цереушник проходил?
- Вы всех сотрудников ЦРУ знаете в лицо? – Джон Ланкастер снова приобрел дар речи.
- Так его же Копцов спросил, дай закурить, мол, который час, а он, гад, по-немецки лопочет! Сразу ясно – цереушник, пришел подчиненного проверить, да на девичьи органы посмотреть, педофил масонский!  Не дадим всяким американским жидам наших исконно русских деток на органы! – заорал прокурор. – И алиментов не отдадим! Обязан – плати!
- У меня конкретный вопрос, на который мне уже двенадцать лет в вашем суде не дают никакого ответа, - вкрадчиво оборвал прокурорскую логорею Либеров. – На какие средства живет многоуважаемая Влада Владимировна? И ведь роскошно живет! Часы за миллионы, банкеты за сотни тысяч, а сама ни черта ни делает, устраивает автопробеги, летает на вертолетах, путешествует по миру, снимается топлесс, свои любовникам и любовницам дарит миллиардные подарки. А ее дворец в Геленджике, стоимость которого равна бюджету европейского княжества?  А виллы и счета в Швейцарии, размер которых если не равен бюджету России, то бюджету Москвы – точно! Почему все друзья и любовники госпожи Распутиной занимают ключевые посты во всей России? Я не голословен, я предоставил в ваш суд талмуды документов, каждого из которых хватило бы на пожизненный срок для нее и ее подельников!
- Не сметь лезть в мой карман! – взвилась Влада Владимировна. – Выковырял из носа и размазал по бумажкам! Вот фотография – моя старая квартира, старый диван, старый телевизор, старый муж и молодая, красивая я! Больше у меня ничего нет, еле на корм собаке хватает!
- Какой еще муж? – презрительно спросил Либеров. – Тебя с ним уже десять не видел никто, его что, в Фотошопе подрисовали?
- Мой муж, захочу – покажу, не хочу – не видят! Что ты ко мне в семью лезешь, о своей бы подумал!
- Я о ней всегда думал. Это ты обманом втерлась в доверие к семье, к папе, к дяде Боре, а потом всем свою, извините, вертикаль подложила! Если бы не папа с дядей Борей, кем бы ты сейчас была, моль серая!
- Да ты сам папу с дядей терпеть не мог, бандерлог оранжевый!
- Прекратить! - Чуркин стукнул молоточком по столу. – Суд – не место для дискуссий. А за моль вы, господин Либеров, еще ответите!
- Да за нее все отвечают, кроме нее самой, - отмахнулся Лев.
- Я требую вызвать свидетеля! – гневно отчеканила Влада Владимировна.
- Свидетеля чего? – осторожно переспросил Джон Ланкастер.
- Того, что господин Либеров не только шизофреник, алкоголик, наркоман, террорист, экстремист и убийца, но еще и враг нашей православной христианской веры, кощунственный богохульник, покусившийся на самое святое!
- На что? – заинтересовался мистер Госдеп.
- Не на что, а на кого! Я требую вызвать надежду и опору русского православия – архимандрита Гундосова Владимира Михайловича, настоятеля храма святого Владимира.
В зал вошел хитроглазый и холеный бородач в рясе, обтягивающей его мощное пузо.
- Вы видите, на кого он посмел покуситься! – принял эстафету госпожи Распутиной прокурор Шавченко. – На само христианство!
- Христианство – это вы? – уточнил Джон Ланкастер.
- Я, - скромно подтвердил Гундосов.
- Расскажите, Владимир Михайлович, - тепло спросил прокурор. – За что же этот ****ский нехристь, мудозвон, ****обол, и, прошу прощения у суда за грязное выражение, иудей, вас травит?
- Пишет, что часы я ношу, за тридцать тысяч долларов, - грустно сказал Владимир. – А я их не ношу, они у меня лежат, ни разу не надеванные. Потом, правда, я их надевал, и до этого надевал, фото есть, да. Только это коллаж. Потом, правда, выяснилось, что не коллаж. В общем, бес он и клеветник, прости Господи. Богохульствует, что я живу с тремя сестрами в Москве, а сестры мне не родные, они промеж себя троюродные, так они мне по духу родные! Мои послушницы, подвижницы, так сказать. Говорит, состою в связи с Владой Владимировной, а почему не состоять? Я по зову Бога!  Про квартиру пишет подо мной, что я ее силой отобрал. Так я не силой, я по суду! В той богомерзкой квартире шел ремонт, и пыль оттуда мне собрание сочинений великого и бессмертного Сталина запылила! Причем не какая-то пыль, а нанопыль! Вы представляете, какой ущерб? Хиросима отдыхает! Я с подвижницами снизошел до владельца квартиры, говорю, ты что, брат во Христе, рамсы попутал, как говорят у нас в табачном бизнесе. А он как меня увидел, так квартиру и отдал. Но по суду и без моего участия! А деньги от ее продажи пойдут на благотворительность. Так что Сталина я чищу, как отчищу – канонизирую. Детскую больницу, пишет, щелкопер отмороженный, отсудил, детей на инвалидных колясках выкинул, здание передал в мужской монастырь, так это вранье! Не в мужской, а в женский! А этот пишет, смеется, травит. Я так думаю, за эти неуместные смешки посадить бы его надо, лет на семь. А по справедливости – вообще убить. Ведь еще святой Иоанн Златоуст писал «Если убьет кто по воле Бога, убийство это лучше всякого человеколюбия. Если и помилует кто из человеколюбия вопреки тому, что угодно Богу, - недостойнее всякого убийства будет это помилование». А воля Бога здесь чья? Моя. Так что, как говорили у нас в высшей школе КГБ, не хер брызгать лупетками за авторитетом, сын мой!
- Вы истинный апологет православия, батюшка, - улыбнулся Либеров. – А как же христианское прощение?
- За апологета ответишь, сын мой! – вспылил святой Гундосов. - А что касаемо христианского прощения, так это ересь, будто Христос призывал прощать всех. «Возлюби врага своего», – речь идет о личных врагах, которые тебе лично сделали зло, и ты имеешь право и христианский долг их прощать. Никакого права прощать врагов Отечества, врагов Господа и рода человеческого мы не имеем. А враги Господа, Отечества и человечества – мои враги! Я представитель Господа, сын Отечества и пастырь человечества!
- Еще раз простите, я не вполне понимаю законы местного суда, - извинился несколько ошарашенный Джон Ланкастер. – Вы лишаете Льва Борисовича родительских прав за то, что он критикует Бога в лице господина Гундосова?
- За это тоже прав лишим, и не только родительских! – отчеканила Влада Владимировна. – Но самое главное – он опасный для общества и моих дочерей шизофреник! Это ясно всем присутствующим, но раз вы такой иностранный и такой независимый – читайте!
Джон Ланкастер взял бумажку, на которой было крупно напечатано «История болезни Либерова Л.Б.».
«Окончательный диагноз: либералообразная параноидальная шизофрения, отягощенная интеллектом и усугубленная наличием души. Сопровождается бредом, выражаемым в систематическом распространении в устной и письменной форме заведомо ложных измышлений, порочащих российский государственный и общественный строй. Часть бреда посвящена якобы «экономическим и уголовным преступлениям» своей бывшей жены Распутиной В.В.  Также заболевание сопровождается галлюцинациями и обманами восприятия в виде т.н. «европейских ценностей», «свободы слова», «законности» и некой «справедливости».
Анамнез. Больной Либеров Л.Б. родился в 1962 году в неполной семье. У матери, Диссиды Львовны Либеровой, 1922 г.р. стоит диагноз «Шизофреноподобное неприятие советской власти, сопровождаемое бредом, выражаемым в форме пропаганды и агитации, проводимых в целях подрыва или ослабления Советской власти для помощи мировой буржуазии и империализма». Таким образом, видно, что заболевание эндогенное (наследственное). С детства поведение неадекватное, много читает, цитирует русских и зарубежных писателей, не рекомендованных или запрещенных для чтения министерством образования РФ, делает алогичные и политически незрелые выводы, плохой контакт с коллективом, в особенности с лидерами коллективов. Считает, что «изменивший себе должен с собой расстаться». Критическое отношение к собственной личности отсутствует. Искренне считает себя психически здоровым. Считает, что «успешно закончил институт, работает». Половая жизнь ненормальна – связи с инакомыслящими, иностранками. Сексуальная ориентация – интеллигент. В 1985 году в ответ на рекомендацию врача Ставропольского М.С.  пройти курс «перестройки» - пять лет утреннего приема трудотерапии с валокордином и корвалолом, с 14.00 до 19.00 – прием алкоголя, с 19.00 – прием телевизионных сеансов и галоперидола, отвечает, что «У нас разное представление о норме». Попытки произвести «перестройку» не приводят к выздоровлению, а лишь усугубляют болезнь. В августе 1991 г. восстанавливает хорошие отношения с отцом, «освободившим» мать из стационара, временная ремиссия по сентябрь 1992 г. Отношения с отцом портятся, контакты с семьей прекращаются. Мать снова принудительно, по ходатайству отца, помещена в стационар, где умирает после использования в качестве донора крови для главврача Ваучера А.Б.  Больной ведет антиобщественный образ жизни, пытается заняться «бизнесом». Врач Виннипухов Е.Т. рекомендует ему пройти курс шоковой терапии и лечебного голодания, больной Либеров реагирует нервно, с применением нецензурной лексики.  Попытки произвести шоковую терапию не приводят к выздоровлению, а лишь усугубляют болезнь. В 1994 году заражен вирусом чечни, на рекомендации врача Грача П.С. вырезать ему зараженные мозг и сердце за два часа с помощью одного  проктолого-пластического хирурга и умереть с улыбкой на устах, реагирует неадекватно, хамит. В 1996 вирус чечни самоликвидируется в связи с окончанием средств на его восстановление, болезнь усугубляется. Больной ведет активный образ жизни, многословен, присутствует явный негативизм в отношении отца и его семьи. В 1997 году его дядя, меценат, бизнесмен и политический деятель Березович Б.А., по рекомендации наших психиатров и согласия ФСБ (Федеральной Специализированной Больницы) в принудительном порядке начинает применять к больному Либерову уколы с экспериментальным лекарством «Останкино», снимающим обманы восприятия, бред, галлюцинации. Больной впадает в кому, ходит под себя, ест абсолютно любую пищу, даваемую врачами, выздоровление идет полным ходом. Длительная ремиссия. В бессознательном состоянии в принудительном порядке вступает в брак с давней и близкой подругой его дяди, Березовича Б.А. – Распутиной Владой Владимировной. Став отцом, выходит из комы. Возвращаются мыслительные способности, восстанавливаются двигательные рефлексы, речь, слух, зрение, память, болезнь возвращается и усугубляется. В 1998-1999 году происходит окончательный раздел имущества, в 2000 году – развод. После развода пытается увидеть свою дочь, находит способ говорить с ней через окно, расположенное в ее комнате. В связи со спором хозяйствующих субъектов дома окно заколачивается. Пытается говорить с дочерью через окно, расположенное в комнате матери, но дочь к этому окну не подпускают, т.к. заболевание Либерова эндогенное и есть шанс, что оно передастся по наследству через окно, воздушно-капельным путем. Неделима Львовна имеет замкнутый в четырех стенах характер, тяготится обществом мамы, имеет плохой аппетит на блюда, которые готовит мама. Несмотря на запреты, иногда украдкой проникает в комнату матери, подходит к окну и беседует с отцом. Отец дурно влияет на девочку, настраивает ее против матери. Со слов матери больной Либеров Л.Б. имеет связи со своим дядей Березовичем Б.А. в 2001 году оказавшемуся убийцей, вором, экстремистом и агентом МИ-6, а также с ЦРУ, МИ-6 и Моссадом. Мать пытается представить девочке в качестве хорошего примера свою старшую дочь – Едину Гэбэновну. Едина Гэбэновна всегда весела и оптимистична, имеет хороший аппетит, ест все, но больше всего любит мамину кухню, особенно капусту, всегда полностью поддерживает все мамины действия и взгляды.
Рекомендовано применить к больному Либерову Л.Б. лоботомию и электрошоковую терапию в стационарных условиях вплоть до полного выздоровления.
Коллектив заслуженных и народных психиатров России, 50 человек.»
- Я прошу не принимать во внимание эту бумажку, так как эти индивидуальные предприниматели, государственники, политики, рейтинговые холуи и руководящие рабы не являются психиатрами, - нахмурился Либеров. – Кроме того, эти нелюди никогда меня не обследовали, а все свои выводы сделали на основе подложных документов, предоставленных ответчицей. Смею заметить, за подписание этой бумажки все они получили материальное вознаграждение из алиментов, которые я перечисляю дочери. И вообще, все присутствующие здесь лица, кроме меня, получают незаконный доход с этих алиментов! Я уже предоставил в суд документы, детально доказывающие коррупционные схемы ограбления моей дочери.
- Это к делу не относится! – стукнул молоточком Чуркин. – Мы тут рассматриваем ваши права, а не наши преступления!
- У тебя совсем с головой плохо? – возмутилась Распутина. – Мы ведь после суда ее так отрезать можем, что ничего больше не вырастет! Как это такие люди – и не психиатры? У нас что ни психиатр, то диагноз, в смысле, степень…
- Если никаких сомнений в том, что Лев Борисович Либеров болен, не имеется, почему он до сих пор не в стационаре, и почему эта тяжба продолжается целых двенадцать лет? – заинтересовался Джон Ланкастер.
- Дело в том, что с таким страшным диагнозом я по всем психиатрическим законам должен был находиться в стационаре еще до этого развода, а меня никто туда не помещал, не дождутся! – объяснил Лев. – Кроме того, я представил вашему суду экспертные заключения ведущих зарубежных психиатров мировой величины, в которых ясно написано, что признать мои представления о норме бредом шизофреника, может либо неуч, либо псих, либо негодяй. В вашем суде, я считаю, каждой твари по паре…
- Я тебя за тварей, сын мой, после судебного заседания в сортире замочу, прямо в здании суда! – рыкнул Гундосов.
- Я вас прямо сейчас выведу из зала за неуважение к суду! – поддержал святого отца судья Чуркин.
- Опека поможет! – вытянулся готовый на все Копец.
- Прокуратура поддержит! – потер руки Шавченко.
- Тихо вы, тут же наблюдатель, давайте потом, после судебного решения, - тихо зашептал Пигмеев.
- Всех не замочите, - ледяным тоном сказал Либеров. – У вас из ничего и выйдет ничего, я мира вашего бого-гэбэшного не принимаю, а жизнь люблю, и защищаться умею!
- Не меняй тему, истец! Лежал в психушке, так и не вертись! – заржала Влада Владимировна. – Это у него амнезия такая, а я точно знаю – лежал, и не раз!
- Где именно? – деловито спросил мистер Госдеп.
- Не знаю, в этом и вопрос, - скривилась Распутина. – Вот уже двенадцать лет посылаем запросы в психиатрические лечебницы России и всего мира, а госпитализацию не подтверждают. Заговор мировой закулисы, наш суд всегда в кольце врагов, но сегодня он встанет с колен! Сегодня в суд должно прийти последнее возможное письмо – ответ на запрос из больниц Гааги и Страсбурга. К сожалению, судя по документам, он больше нигде не лежал, даже в Израиле, жид пархатый! И в Швейцарии не лежал, идиот!
- В Швейцарии твой бывший сожитель лежал, Пал Палыч, - парировал Либеров.
- Что написано в ответе? – спросил Джон Ланкастер.
- Как что? – возмутился Чуркин. – У вас есть какие-то сомнения? И вообще, какое ваше ****ое дело, что в этом ответе? Мы тут диктовать свою волю никому не позволим!
- Так что же в ответе? – чрезмерно терпеливо спросил мистер Госдеп.
- Надо показать, - еле слышно прошептал Пигмеев. Чуркин вопросительно взглянул на Владу Владимировну. Распутина развела руками и кивнула. Судья сплюнул на пол и швырнул ответ на запрос Джону Ланкастеру.
- В ответе на запрос утверждается, что Лев Борисович Либеров никогда не находился в психиатрических лечебницах Гааги и Страсбурга. Психиатры этих больниц всесторонне изучили протоколы судебных заседаний и считают, что Распутиной Владе Владимировне, а также ее представителю Пигмееву необходим осмотр квалифицированного психиатра, - хладнокровно прочитал мистер Госдеп.
- Пусть только попробуют засунуть меня к их психиатру, замучаются пыль глотать! – стукнула кулаком по столу Влада Владимировна.
- Я ничего в этой жизни  не   боюсь,  иначе я не смог бы работать представителем госпожи Распутиной! – пискнул Пигмеев. – Я даже умереть готов за ее идеалы! Но в Страсбург, особенно в Гаагу я не пойду! Я их не боюсь, я ничего не боюсь, потому что работаю у Влады Владимировны, но к психиатру ходить не буду!
- Сиди тихо, убогий! – одновременно прикрикнули на Пигмеева Либеров и Распутина.
- Молчу-молчу, – Пигмеев вжал головку в плечики и уткнулся в твиттер. 
- Ну что же, объявляю перерыв до завтра, - сказал Чуркин.
- Почему до завтра? – оскалился Либеров. – Что вам мешает вынести правовое и объективное решение сегодня?
- Ждали двенадцать лет, так еще столько же подождете, в смысле, один день! – заскрежетал вставной челюстью Чуркин. – Мнение детей должно учитываться, может быть, дочки сами вас не ходят видеть! Влада Владимировна всесторонне опросит своих дочерей, те выберут кого надо, в общем, сделают правильный выбор, а завтра суд огласит вам итоги опроса. Прошу покинуть зал суда!
Либеров вышел, громко хлопнув дверью.
- Ну что, мистер, - по-свойски спросила Госдепа Влада Владимировна. – Хорошо торгуешься! Сколько?
- Я уже представил вам всестороннее соглашение, - бесцветным голосом произнес Джон Ланкастер. – Также я требую пятипроцентной скидки на нефть и газ в этом году.
- Джонни, сын мой, не борзей, в натуре! - произнес Гундосов. – Три с половиной максимум! Зато табачок могу продать за полцены.
- А у меня такой конфискат от колумбийцев имеется! – облизнулся Рашид Гумарович. – Ваши обалдеют, мамой клянусь!
- Кстати, давайте в торговле ураном обойдемся без посредников! – встрял Шавченко.
- Вот так бы сразу! – воскликнул мистер Госдеп. – А то торговля органами, ЦРУ, закулиса…
- Куда же мы без закулисы и ЦРУ, - вздохнула Влада Владимировна. – Кто же тогда виноват? А с вами сразу ясно – кто виноват, и что делать…
Тем временем, пользуясь отсутствием матери, Неделима попыталась проскользнуть в ее комнату, чтобы взглянуть в окно – нет ли там папы? Мама была всегда рядом, но при одном ее виде Неделиму переполняла нравственная и физическая брезгливость. Папа, родной, мудрый, веселый и заботливый был уже двенадцать лет виден лишь через мутное окошко, но это не только не умаляло дочернюю любовь, а еще и делала ее сильнее.
- Хорек, бля! – из-за двери выскочила ее старшая сестра Едина, размахивая бейсбольной битой. Бита опустилась Неделиме на голову, и она потеряла сознание. Очнулась она уже вечером. Первое, что она узрела, была чавкающая мать в окружении святого Гундосова, представителя Пигмеева и уплетающей за обе щеки Едины.
- Едина, детка, ты соседку тухлыми яйцами забросала? – деловито спросила мама.
- Конечно, мамочка, - кивнула послушная дочь.
- Провокации без меня были, акции несогласованные? – вопросила мать.
- Только эта, бля, тварь бешеная, - кивнула Едина на сестру. Неделина застонала.
- Еще и ленточками какими-то обвязалась, на гандоны похоже, - брезгливо осмотрела Неделиму Распутина. – Нечего бегать на сторону, за бугор смотреть! Сухари каждый день получает, воду пьет, целых два платья есть, пара туфель, трусы и тапочки! Все ведь есть, все сама покупаю, от сердца отрываю, работаю, как рабыня на галерах! У детей в Европе и США и этого нет, они червяками питаются, голыми ходят, а мы – семья-победитель, великая и могучая! Незачем тебе папу видеть и слышать, я сказала!
- Я хочу жить с папой, - слабо, но уверенно сказала Неделима.
- Неделима, фу! Едина, фас! – распорядилась любящая мать. Едина вновь обрушила биту на голову сестре, и Неделина умолкла.
- Едина, ты любишь меня? Ответь коротко, что да! Голос! – приказала Распутина.
- Да! – тявкнула Едина.
- Я не допущу, чтобы кто-нибудь вмешивался в наши внутренние дела, не допущу, чтобы кто-нибудь навязывал нам свою волю, потому что у нас с тобой есть своя воля! Она всегда помогала нам во все времена побеждать! Это у нас в генах, в нашем шифрованном еще Феликсом Эдмундовичем, Иосифом Виссарионовичем, а также Адольфом Шикльгрубером коде! Это передаётся у нас из поколения в поколение! Мы и сейчас победим! И я хочу тебя спросить, мы победим? Голос!
- Да! – взвыла Едина.
- Помни Лермонтова с Есениным, дочка, - продолжила фарисействовать Влада Владимировна. – Умри под Москвой, если мне понадобится! Битва за целостность нашей семьи продолжается. Победа будет за нами! Дадим отпор этому недоделанному отцу и прочей маргинальной шобле!
- Да они совсем обнаглели, бога забыли, - закручинился Гундосов. – У меня вот тоже, на пасху сдал храм под корпоратив, так эти наглые прихожане приперлись, куличи, мол, побрызгай! Я им ответил мирно, по-христиански – брызгают кошки и собаки, а я свячу! Освятить сии куличи не могу по техническим причинам, накорпоративился коньяка иноземного, руки трясутся. А в храм нельзя, там серьезные люди большие дела делают! Так один, представляешь, ворвался, солидным авторитетам нахамил, кричал. Посадили его конечно, на семь лет, но осадок у меня остался. Будем требовать смертной казни! И главное, евреюга с бородкой, иудей паршивый, а в наш храм поперся!
- Как звать? – уточнила Влада Владимировна.
- Имя забыл, нерусское же. Отчество помню – Иосифович! В русский храм посмел зайти с таким отчеством, богохульник проклятый. Вспомнил – Иисус Иосифович Назаретов. Ты его там, Владочка, продерни и проконтролируй, будь добра…
- Не вопрос, - эротично потянулась Распутина. – Ребята, когда завтра эта бодяга кончится, айда ко мне в Геленджик! Девочек возьмем на всех, Едину не забудем…
- Очень хочу, мамочка, - проворковала Едина и погладила маму по груди, явно не с дочерними чувствами. Мама совсем не по-матерински поцеловала ее в губы.
- Мне девочек не надо, я только тебя люблю! – возмутился Пигмеев и, встав на цыпочки, лизнул ухо Распутиной.
- Мне конечно, надо, но к тебе я всегда лоялен, - игриво произнес святой Гундосов и лобзнул Владу Владимировну в шею.
Дальнейшая сцена, произошедшая при потерявшей сознание Неделиме, сделала бы честь любому порнофильму.
Наутро состоялся суд. Судья Чуркин, даже не произнеся вступительного слова, швырнул в направлении Либерова некую бумажку. На бумажке было написано неровным подростковым почерком «Не хотим видеть Либерова Л.Б., шизофреника, маргинала и шпиона. А маму хотим! Пусть всегда будет мама! Едина и Неделима Распутины».
- Подлог и фальсификация, как всегда, - отшвырнул бумажку Лев Борисович. – Едина могла это подписать, Неделима не подписала бы этого и под пытками.
- Судебная экспертиза установила, что данный документ легитимный и прозрачный, подлинность подписей 146 % дочерей Влады Владимировны доказана нашими экспертами, - довольно сказал Чуркин. – У нашего международного наблюдателя есть претензии?
- Никаких нарушений нет, все по европейским стандартам, - пробубнил Джон Ланкастер, не глядя никому в глаза. – Поздравляю вас, Влада Владимировна!
- Итак, поскольку 146 % сестер Распутиных сделали свой максимально правильный выбор, наш суд считает необходимым лишить Льва Борисовича Либерова родительских прав. Обязанность платить алименты за ним сохраняется, - ехидно сказал Чуркин. – Попрошу всех очистить зал суда!
- Спасибо, милые мои! – расчувствовалась Влада Владимировна, пустив слезу.
Либеров безмолвно вышел. Этот страшный и грубый, фарс был инороден ему. Но это примитивно-безвкусное зрелище составляло большую и худшую часть его жизни. Фальшиво-клоунское представление лишило отца и дочь взаимной любви. Лев Борисович по привычке пошел к подъезду дома бывшей жены, надеясь хоть краем глаза увидеть Неделиму. Но Неделима лежала в своей комнате с заколоченным окном, обездвиженная, с забинтованной головой, и горько рыдала. Либеров узрел только до боли знакомые рыла Копцова и Копчикова. Представители доблестной опеки охраняли подъезд, поигрывая дубинками. Лев остановился и стал с ненавистью смотреть на охраняемую дверь, отделяющую его от родной дочери. Его кулаки с хрустом сжимались.