Музейный экспонат

В средневековом замке, расположенном в Фамагусте, обитал призрак. Кое-кто в это искренне верил.  Остальные же просто полагали, что, купив билеты в музей средневековой архитектуры, оплатили осмотр и этого экспоната.

Призрак был нелюдим. Всегда погружён в собственные мысли и заботы. Гостей в замок никогда не приглашал. Они же шастали небольшими группами, шаркали обувью по истертым каменным плитам и о чём-то шептались.

За несколько сотен лет, проведённых в этих стенах, такое однообразие способно превратить любого в мизантропа. Стоило ли удивляться, что призрак сменил свой график активности на ночной? Определённо, он имел на это право.

Конечно, призрак представлял собой неприкаянный дух. Хоть и каялся почти каждую ночь непонятно в чём. Был он довольно стар. Со временем память обветшала и стёрлась. Стала напоминать чем-то лохмотья, в которых он регулярно обходил владения. Эхо шагов отражалось от старых стен и сопровождало эфемерную сущность, скрашивая неустроенное одиночество.

Он не помнил своего имени и имен ушедших близких. Не имел и малейшего понятия о причинах, удерживающих душу среди суматошных смертных. Приходилось жить не воспоминаниями о минувшей жизни, а текущими сиюминутными ощущениями.

Смутная тяжесть скрыто ютилась где-то глубоко внутри. Не позволяла обрести невесомость, свойственную большинству призраков. Приземляла не только иллюзорную плоть, но и все удручающие мысли.

– Я непременно должен что-то вспомнить! Скорее всего я натворил нечто ужасное в прошлом, – старческий склероз пытался навести мосты над провалами памяти.
Утомили абсурдные фантазии о возможных жутких преступлениях в канувшем невесть куда прошлом. Они постоянно осаждали измученный мозг или то, что от него осталось.

Прежде всего следовало вспомнить имя. Затем по крупице восстановить припорошённые временем события.

– Тито, Тото, Отто, Эллиот, – перебирал он имена, направляя их словно шарики пинг-понга в непробиваемую стену памяти.
– Оллето! Точно Оллето! – перебор был остановлен на варианте, не получившим достойного отпора.
– Пока не забыл, лучше записать на видном месте.

Приготовления были сделаны давно. Гелевая ручка, утерянная кем-то из посетителей. Левая ладонь вместо записной книжки.
Буква за буквой... Наконец, всё имя разместилось на широкой грубой ладони. Пальцы рефлекторно сжались в попытке не выпустить из рук появившуюся призрачную надежду.

Теперь воспоминания. Их нужно вернуть! Как? Может помолиться?

– Господи щедрый и милостивый, внемли гласу моления моего. Сотвори чудо, верни мне память и сохрани душу мою, – прошептал Оллето.
 
Чудо не явилось. Пришла лишь молитвенная тишина. Тишина свободная от сторонних помыслов.

Если бы Оллето был из плоти, он бы почувствовал, как слёзы проступили в уголках его глаз. Но призрачные слёзы не давали растаявшей телесной оболочке ни солёного привкуса, ни каких других тактильных ощущений.

Всплеск эмоций растревожил Оллето. Ведь и он был когда-то жив!
Любил кого-то, ревновал. Бывал и в радости, и в гневе. Бывало, и мщеньем наполнялся.

– Ты внял молитвам раба Твоего, Господи!

Бледные щёки Оллето окрасились лёгким румянцем, в глазах появился свет.
Весь мир вокруг стал приобретать ясность и утраченную осмысленность.

Вот его венецианский кинжал за стеклянной витриной.

Вот знакомый шелковый платок, расшитый алой земляникой.

Воспоминания возвращались в хронологическом порядке, начиная с самых далёких.

Вот старинное зеркало с мутным стеклом.

Оллето встал перед ним и взглянул на своё отражение. Повеяло могильной прохладой. Рука прикоснулась к холодному стеклу. В благородной патине зеркала отразилось имя, начертанное на ладони — ОТЕЛЛО.

  ***

Утром следующего дня официальная телерадиокомпания Республики Северный Кипр сообщила о факте вандализма, имевшим место в замке Отелло. Были повреждены несколько витрин с экспонатами и разбито старое зеркало. Нанесённый ущерб был оценён как незначительный. Музей вернулся в прежний режим работы: вторник — воскресенье с 08:00 до 16:00.