Леонард Эйлер и тётя Клава

Когда мы слышим ласкающее слух имя - Клаудиа Кардинале, то представляем улыбающееся лицо самой красивой итальянки Туниса, покорившей не только Феллини, Мастроянни с Делоном, неотразимого Бельмондо, но ещё сотни других, не столь заметных почитателей таланта. Когда мы слышим имя - Клавдия Картошкина, мы не представляем ничего. И в этом есть какая-то обидная несправедливость, потому что тётя Клава, как её по-свойски все называли, была самым образованным человеком города Мимоходовска. Местная администрация часто посылала её на областные конкурсы эрудитов, где она неизменно побеждала всех без исключения соперников. А так по ней и не скажешь - простая на вид женщина средних лет, в незатейливом ситцевом платье, с вечной кошёлкой в руке.
 
Трудно представить, откуда она получила массу полезных сведений, которые помогли ей расширить кругозор до невероятных границ. И это при том, что она не пользовалась интернетом вообще. Но в доме был телевизор, и в отличие от большинства горожан, она регулярно смотрела не сериалы, а канал «Культура», но тоже не всё подряд, а строго избирательно. И больше всего её привлекали научно-популярные программы.

Казалось бы, зачем обременённой семьёй жительнице Мимоходовска знать про теорему Гёделя и тем более Гаусса, про опыты Келлера с обезьянами, про Бойля и Мариотта? Но пытливый Клавин ум требовал новых знаний, и не только накапливал их в сундучке памяти, но и творчески перерабатывал, получая порой непредсказуемые результаты, а иногда просто ошеломляющие открытия.

Так было, например, с Эйлером. Изучив подробно его биографию, Клавдия Картошкина прониклась не только уважением, но и душевным сочувствием к этому выдающемуся ученому. То обстоятельство, что человек с широчайшим научным диапазоном, знавший вкус славы и сытого германского благополучия, все-таки остался верен российской науке, растрогал её до слез. Особенно нравились тёте Клаве круговые схемы Эйлера, иллюстрирующие отношения между множествами - подчинение, исключение, пересечение. Глядя на них, любознательная женщина дивилась простоте и очевидности графических форм, а сам вид кругов действовал на неё умиротворяюще.

Поначалу её немного смущало понятие множества, хотелось уточнить: множество - чего? Ведь одно дело - бочек, а другое дело - огурцов. Но скоро она отвергла свои сомнения и решила, что Леонард, будучи по крови швейцарцем, не мог иметь в виду столь обыденные реалии, а думал о высоком - о человеческих отношениях. Конечно, именно о них! И тут всё сложилось в чёткую и ясную картину.

Отношение подчинения одного лица другому - это  сплошь и рядом встречается! Вот, Томкин муж, подкаблучник несчастный - глядеть тошно! - вечно в подчинении у жены. А эти, которые как бы вместе, а каждый в свой телефон глядит, не отрываясь - что это, если не полное взаимное исключение? А мы с Геной душа в душу живём, думала тётя Клава, хоть и разные у нас характеры и причуды, а детки общие, вон какие хорошие. И она ещё больше зауважала Леонарда Эйлера, где-то разыскала его портрет, увеличила, повесила на стенку. И здороваясь с ним по утрам, приговаривала:
- Родной ты мой человек!  Слепой, говорят, был, а всё видел. Из самого восемнадцатого века нас разглядел, и ведь не ошибся, всё про жизнь знал. Светлая голова, даром что швейцарец.