Псих напал

Имена и события вымышленные.

Встретил я как-то бывшего сотрудника. Было это в тот короткий период, когда мы, совсем казалось бы недавно долго строили коммунизм, да эта богадельня лопнула оставив всех в глубоком недоумении. Руководство НИИ ещё вожделело "госзаказом" и сохранением привычной жизни, однако наш большой молодёжный коллектив прекрасно оснащенный импортной техникой для целей «догнать и перегнать» уже растворялся в воздухе служебных помещений. Родное Министерство прекратило финансирование как-то вдруг, набегу. Главбух НИИ, женщина в высшей степени порядочная и разумная, на предложение мыслить по-новому отвечала малопонятными посторонним словами: «… это какое-то безумие, я не могу принимать в этом участии». Всем было не до здравого смысла – никто не стремился производить, сохранять производство, но вожделели тащить и делить. Парторг всегда отсутствовал, партийцы громко сдавали членские билеты и где-то получали другие – они считали это самым важным.

Однако новых серьёзных партий не было, политическая жизнь бурлила тем что было. Остались в прошлом великие свершения, все экономические эксперименты, начинания ... и даже "антиалкогольная компания" - вещь для страны эпохальная. Великая единая руководящая старая партия не знала чем ещё заняться, серьёзных дел не имела, занималась "Гласностью" и всякими скандальными разоблачениями. Муж одной знакомой, функционер важной структуры, приходя после работы домой, брезгливо швырял на пол свой солидный портфель, лихорадочно освобождался от галстука, как помилованный от петли, и на очередной вопрос жены: "Что-то на работе?", быстро раздевался, нервно разбрасывая одежду и отвечал чаще одно и тоже: "Срочно ... ванну ... я весь в говне!"

Мой новый чиф, ярый перестройщик, создал Совместное предприятие с одним амером и филиалом и стал Генеральным директором СП. Он из кабинета долбился по телефону в любые инстанции именем «нового мЫшления» и достигал таки «непротивления» слушающего, потом гнал меня добивать вопрос, и уже я натыкался на «непонимание» и проблемы реализации. «Витя, я слышал, что будет распродажа мебели ЦК … надо будет съездить». Страна никак не может «нАчать» – что с того? он же уже дал мне место и тройной оклад – «не знаю как, но сделай то, что я хочу».

Наш Партнёр из США. Он приезжал, бумаги подписаны. Крышу дал институт. Надо уже сегодня работать совместно?! Но как? Никакой практики сотрудничества нет. Чиф, запуская меня торпедой в очередную цель, говорил «наверху я согласовал … я тебе достаточно плачу, чтобы ты сам мог заинтересовать нужных людей». Несколько раз в этом ключе я ездил в Международный почтамт отправлять в США компьютерные носители информации по устной договорённости!!! Когда очередной раз я входил в «ту комнату», чтобы таки довести дело до конца, обе сотрудницы издавали единый вопль – их толкали на нарушение, никакой законодательной базы нет, вчера это делали только богоизбранные … и шпионы.

Я никогда и нигде не прохлаждался на работе, но тогда света божьего невзвидел и остро ощутил сущность «клятого капитализма». А тут приятная встреча с беззаботным прошлым - Сева Мартов, воспитанный даже не по-старому, а выведенный по какому-то старинному лекалу интеллигентный молодой человек.

- Как, ты не уехал? – воскликнул я, увидев Севу.
- Почему я должен уехать, – как бы удивился он …
- Все ваши толковые ребята уехали, я никак не ожидал тебя видеть!
- Нет, я не уехал.

Закрыли тему. Неловко получилось. Мои друзья кто моложе тоже все уехали. Тогда программисту уехать за рубеж было просто и модно. Некоторые съездив по первому контракту, возвращаясь жизнь там не хвалили, но потом снова исчезали, как оказывалось уже навсегда. Они были молоды, в основном даже не были женаты. Я не спешил уже потому, что у меня было трое детей. Хотя как-то тоже ходил на собеседование с человеком, про которого мне сказали «никакой он не сотрудник IBM, а старый шпион». Да кто тогда на это внимание обращал …

***

Они были молоды и чисты были их анкеты, за ними не тянулся хвост, который удерживал меня. Это они считали, что мне сисадмину прямая везде дорога. А у меня, кроме детей, в анкете работа в двух "п/я №123" - режимных предприятиях с выездом на объекты заказчика и при выезде надо будет это указать. А подписка, предполагающая уголовную ответственность за разглашение, что с ней?!

Если быть точным, с тем СП я тогда, увы, прощался. По той самой причине - всё достало. У меня было два новых варианта. В первом, предполагаемый новый руководитель, уже озадачил меня левым заданием. Именно по его делам я был на Смоленской. Он, помощник директора института, не хотел светиться в МИД и попросил меня зайти с бумагами. Манипуляции были такие: требовалось получить печати на документах в конверте и передать подарок и цветы. Дама благоволящая институту думала что я свой и вынесла бумаги не запечатов конверта. Там говорилось о передаче какой-то госсобственности ... Она сказала "с сердцем" показывая бумаги: "... так хоть не всё "эти" разворуют, что-то людям достанется ...". Будто это было нечто другое  ...

***

Обменялись с Севой новостями. Расставаться не хотелось, не всё вспомнили. Я предложил посидеть где-нибудь, он сказал, что не любитель заведений. Он, казалось, остался не у дел, люди из коммерции были много бодрее. В нем была какая-то аскетическая замкнутость святого. Неожиданно предложил пойти к нему. Оказалось, он живёт на Смоленской.

Так я попал в его … «дом». Что и говорить, это была не квартира – музей времени. Полный вечной мебели, замысловатых символов старины и солидных книг, поблёскивающих золоченым теснением сквозь зеркальные стёкла шкафов. Эти мрачные стены, пропитанные чугунной тяжеловесностью сталинских времён, казалось прекрасно понимают трагическую лёгкость заблуждений не только нынешнего, но семнадцатого года … и всё сразу … всю мишурность бытия и особого пути! Легко было заподозрить, что Всеволод пригласил меня, чтобы высказаться, как он сын не простого генерала сейчас не у дел, и быть понятым. Здесь в этом доме, слова его приобретали другое значение.

Однако он мыслил как-то иначе, возможно поэтому больше с интересом слушал. Мне приходилось колбаситься день через день по всей Москве, если командировка куда, то в режиме «утром там – вечером обратно» с перекусом набегу, когда в багаже дежурный бутерброд ждёт что его где-то съедят, но так и возвращается домой. Мне было что рассказать. Недавно обошёл все заводы пластмассовых изделий в Москве, но не смог разместить наш заказ на упаковку программного продукта. Тираж носителей можно заказать в Казани, у них кто-то предусмотрительно закупил уникальное оборудование, но когда они там запустят линию, они не знали сами. Я как бы огорчался, что продукт придётся заказывать там, где его придумали, и ехать за рубеж, за то продукт будет иметь надлежащий вид. Мне уже приходилось получать груз в Шереметьево карго - история на целый день в лучшем случае. Таможня рулит, стоишь часами у каждого окна в очереди, а таможеннику некогда – у него левый поток, прямо у тебя под носом. На одном пункте слышал шутку: «эй, в очереди, скажи там Петровка, что он 38». Возможно я нёс много вздора, но мне тогда казалось, что это полезно знать и ему.

Напрасны были попытки развести его, он не разговорился. Мы олицетворяли два начала. Я очумевший от новой жизни, от перемен и суеты, остановленный вдруг, в этой таинственной обстановке выговариваясь слышал себя со стороны и пытался понять что-то ещё, и он отрешенно и спокойно наблюдавший эту жизнь, слушая меня в дополнение к сложившейся картине только что-то уточнял. Если я был в эйфории от происходящего и мчался в потоке событий – он, казалось, стоял в стороне в позе «негодной скромности», но если я был шокирован, ушиблен временем и подчас не ведал что творил, тогда получалось, что он был адекватнее - сохранил холодную рассудочность. Считать так есть основания, с очевидностью я был готов нарушать закон и по мелочи уже нарушал ... сознавая, что незнание закона не освобождает …

Суть в другом. Сейчас четверть века спустя, я понимаю, в чём он был прав. Я не помню точных формулировок, он и не чеканил формулы, но имеющим голову многое было известно ещё тогда. Он с ясностью видел предстоящее, что я не мог воспринять и не понял. Мне его картина казалась неверной, слишком безрадостной, потому что мне именно хотелось виделись розовые перспективы. Как старший я чванливо считал себя более опытным и правым. Получалось, я жизнь видел больше, а понимал меньше. Я верил в иллюзии и не хотел видеть вечных пороков, которые уже колосились обильной нивой. Я досадовал, что он слушает, но не проникается. Мнилось мне в этом виною его отрешённое болезненное состояние.

Он выражался вроде простыми словами: «Летописные слова о призвании варяг – это не за историю разговор, это вектор в будущее - сакрализация власти, хозяина». «Пока народ хочет справедливого хозяина – будет в холопьях». Или как бы рассуждая о будущем: «С полного права собственности на самого себя всё только начинается(?!) Это и хорошо и плохо. У нас уехали самые квалифицированные активные ребята – это потеря капитала! Ты же помнишь Маркса: «Лежащие сокровища – это не капитал». Мы потеряли кадры! Деньги легко придут(?!), они всегда там, где умные ребята создадут условия инвестирования». Это было тогда в диковинку!

Когда он говорил, всё было простым, но в продолжении этой простой логики возникал не простой ступор. Например, о прошлом: «Владельцем собственности является тот, кто ею распоряжается. Называться это может как угодно народная, всенародная … её только наследовать юридически нельзя ...» и далее «Нет собственности – нет прав! У власти те же люди и организации – перемены невозможны, они не могут иначе. Ты же говорил о всевластии чиновников и структур. Вот поделят страну и всё вернётся на круги своя. Но без частной собственности работать никто не будет». И с чем я никак не мог согласиться: «Наша «священная земля» – это такое же средство производства». Тут я наконец возразил, но он легко парировал: «Без земельного рынка не будет продуктов питания.» ... 

В квартире мы были не одни, кто-то приготовил нам кофе и Сева принёс поднос с приборами и печеньем, но никто не проявил несдержанности и ни разу не сунулся в гостиную, где мы разговаривали.

Потом он проводил меня до метро Кропоткинская, «чтобы пройтись и чтобы я долго не плутал». Но когда в августе 91 года по пути к Белому дому я пытался найти его дом, у меня ничего не получилось. Будто это был портал во времени, который открылся мне один раз и я упустил возможность им пользоваться.

Думал всё ещё свысока: вытащу его, включу в реальную жизнь и продолжим разговор - нет места удобнее. Я не такая уж простушка, но с определённость что-то "не услышал", подчас не умею ответить не подумав. Тогда был впечатлён диковинностью его доводов, но не обезоружен. В памяти засело как он произносит: "Влааасть" и глаза его темнеют будто он видит бездну. Вот, думал, жизнь перед нами развернула реальный момент борьбы за власть ... тут и мы ... не вышло, наука дураку - не ленись, думай сразу по-взрослому. 

***

Итак, казалось я тогда встретил бывшего сотрудника, а получилось что-то иное. Я имел шанс знать, что в прикупе лежит, но просуетился. Тогда, как говорила одна знакомая, «на всех псих напал». Все суетились, не я один. Мы были слишком обнадёжены жизнью в своём праве на счастье. Новых законов не было, старые законы были слишком строги, чтобы безукоснительно соблюдаться и ограничения слишком легко обходились. Все имели доллары … и одновременно действовала расстрельная валютная статья 88 УК СССР, которую ещё никто не отменял! Ныне «воспетые девяностые» были ещё впереди, а недавно абсолютно лояльные, но решительные мужчины уже находили пользу криминального бизнеса. Они твёрдо знали, что им дарового не видать добра, а целомудрие бесплодно.

Даже если не ударяться в край, работать можно было по-разному. Однажды я искал таможенную фирму. Мне дали телефон. Звоню, прошу прислать типовой договор.
- А зачем?
- Мы должны ознакомиться с вашими условиями.
- Условия хорошие. Приезжайте, наш договор все сразу подписывают.

Голос молодой, нахальный, человека весьма простого - про таких говорили «у них есть свой метр границы» - откуда у него этот "метр" нашей воспетой священной границы! Получается, граница была крепостью для крепостных, когда владельцам понадобилось – она оказалась не столь сакральной. Открылась и для воспеваемого народа. На долго ли?

***

Уходя я думал, что состоятельные, не алчные и богатые, но именно "состоятельные умом" граждане – сердцевина любого общества. История России имеет достаточно таких примеров, было бы желание видеть. Они не побегут «задрав штаны за комсомолом», но их и не сдует ветром как голь-перекатную. Им есть что терять кроме имущества, больше в духовном плане ... 


КОНЕЦ