Фарисей. Явь как сон

Роман "Фарисей" (продолжение)

Ночью похолодало. Собираясь на службу, Тропотун надел серую тройку, взял дипломат и вышел на лестничную площадку. Из подъезда он вышагнул в густой туман, заполнивший колодец двора, Было сыро и сумрачно. Плавающий туман вдруг показался ему каким-то живым отвратительным субстратом, и он ощутил тошноту.

На широкой улице Пушкина было светлее. Текущая в русле высотных домов туманная река здесь напоминала молочный обрат. В этом синеватом веществе сновали серые тени. Словно души умерших в Аиде... Вдруг подумал Станислав Сергеич и ощутил себя беспомощным и заброшенным в какой-то ирреальный мир.

Что-то я не того... Растерянно сказал он себе. Надо бы держать себя в руках!.. Но чувство ирреальности не оставляло его. Это болезнь... Убежденно, твердил он. Это все болезнь!.. Стыдно, Станислав Сергеич, стыдно... Уже подсмеивался он над собственными неопределенными страхами. Цивилизованный человек — и пожалуйте, самое мистическое настроение... Бравада ненадолго помогла. Он шел, помахивая дипломатом, но тревожное предчувствие не покидало его.

Навстречу из тумана выплыл ребенок лет пяти с сеткой в руке. Казалось, девочка медленно перемещается в пространстве, не касаясь земли ногами. Этто еще что?! Пробормотал Тропотун. Да нет же, ничего особенного, все в порядке... Он пристально и настороженно вглядывался в приближавшегося ребенка. Что-то было с ним не так... Его вдруг прошиб холодный пот — не ребенок был перед ним, но крошечная женщина с замысловатой прической и ярко накрашенным ртом. Диспропорция между недоразвитым детским тельцем и головой взрослой женщины вызвала у него внезапный приступ смятения и он остановился.

Полурастворенная в тумане, женщина-ребенок прошла мимо.
Станислав Сергеич глубоко вздохнул, сделал длинный выдох, а потом нервно рассмеялся. Карлица... самая обыкновенная... Однако сердце его все еще билось неровными заячьими толчками. Фу ты!.. Он промокнул лоб платком и покачал головой. Что-то ты, Станислав, рассиропился... Тут он вспомнил, что кончились сигареты, и завернул в гастроном.

Уверенность постепенно возвращалась к нему. Чуть откинув голову назад, он с горделивым видом прошел через стеклянные двери и направился в штучный отдел. На пути его молоденькая продавщица, сев на корточки, составляла молочные бутылки в проволочные ящики. Станислав Сергеич галантно ее обошел, но тут каким-то невозможным образом носок его туфли запутался в полах ее белого халатика и, утеряв равновесие, он сел на девушку верхом. Мигом отскочив в сторону, Тропотун стал извиняться — продавщица сидела на корточках и молча смотрела на него с ошарашенным видом. Покупая болгарские сигареты, он всей спиной чувствовал этот ее неотрывный взгляд.

Дошел... Ну, дошел... Мрачно покачивал головой Станислав Сергеич, шагая привычной своей дорогой. Словно со стороны видел он себя, импозантного сорокачетырехлетнего мужчину, усевшегося на обалдевшую девицу верхом, и растерянно подсмеивался. Надо себя внимательно контролировать! Подытожил он свое утреннее приключение и невольно хмыкнул.

А редеющий, пронизанный солнечными лучами туман вился над землею длинными белыми лентами. Вот здесь мы вчера встретились с Федором... Отметил Тропотун. Ччерт возьми!.. Впереди обрисовался кто-то странный, в желтом, до пят развевающемся балахоне. По спине Станислава Сергеича побежали мурашки страха. Мысли запрыгали, заметались — человек? привидение? смерть?.. Не-ет, человек... Да что со мной сегодня — я с ума схожу?!. Шаркая стоптанными желтыми башмаками по асфальту, с ним поравнялась женщина с веселым и хитрым лицом умалишенной Ее бесформенная желтая хламида путалась у нее в ногах, однако, ничего не замечая вокруг, она шла и беседовала с воображаемым собеседником, который заслонил от нее реальный мир.
Станислав Сергеич ускорил шаг. Эту женщину он узнал, говорили, будто она сошла с ума, когда ее бросил муж.

НИИБЫТиМ — хвала Аллаху! — продолжал прочно стоять на своем гранитном фундаменте, и Станислав Сергеич с глубоким внутренним облегчением ступил под его своды. Эти монументальные своды как бы брали его под свою защиту, словно каменным щитом укрывая от занесенной для удара руки Судьбы.

В кабинете он машинально проделал весь комплекс утренних действий и сел в кресло, стараясь привести себя в рабочее состояние. Но его мозг, словно экран взбесившегося телевизора, то показывал безумное лицо женщины в желтом, то плывущую в тумане карлицу, то округлившиеся удивлением глаза молоденькой продавщицы...

Так я скоро свихнусь!.. Со злостью пробормотал он и потряс головой, отгоняя непрошеные видения, будто стаю назойливых мух. Потом Станислав Сергеич откинулся и попытался расслабиться. Я спокоен... Начал он внушать себе привычную формулу аутотренинга. Я совершенно спокоен... Дыхание у меня ровное и спокойное...
Но тут прогудел селектор — и день покатился по привычной своей колее. Вот только Станислав Сергеич, обретший вроде бы свою обычную уверенность, ощущал себя под этой самой уверенностью отцепившимся от поезда вагоном, который, постукивая на стыках рельсов, движется по инерции за удаляющимся составом, обреченно замедляя свой бег.

...Вольготно развалившийся на стуле Шнайдер с юмором описывал эпопею с древесиной. Ее следы были обнаружены во дворе захудалого заводика по производству гармоний. В этой древесине заводик не нуждался, потому что "не пела". Но отдавать ее "за так" заводик тоже не собирался — им был надобен электродвигатель. Шнайдер отыскал подходящий электродвигатель на мясокомбинате. Однако мясокомбинату требовалась часть холодильной установки. И вот эту самую часть Лев Соломонович изыскал на складе у одного из многочисленных своих приятелей. Требовалось теперь оформить ее на НИИБЫТиМ, чтобы затем...

Еще вчера Станислав Сергеич веселился бы от души — рассказывал Шнайдер мастерски. Сегодня же собственная его улыбка ощущалась на губах как инородное наклеенное образование, вроде пластыря, а через край бьющая энергия Льва Соломоновича вызывала глухую злость. Да и сам начальник мебельного цеха вызывал у него неприятное чувство, и своим вальяжным видом, и прекрасным цветом лица, и плотоядными румяными губами.

Бумагу на покупку части холодильной установки Тропотун все же подписал, передал ее Шнайдеру и внимательно, даже очень внимательно вгляделся в его лицо. Морщины-то у тебя глубокие... С удовлетворением отметил он. И тут же припомнилось, как несколько месяцев назад случился у Шнайдера приступ почечной колики и здоровенный этот мужичина, подвывая от боли и тихо матерясь, корежился в кабинете у Станислава Сергеича в ожидании скорой помощи. А в приемную так и лезли встревоженные дамочки, чтобы из Любочкиных первых рук узнать о состоянии неисправимого донжуана.

—  Спаситель ты наш! Ну что бы НИИБЫТиМ без тебя делал?.. — чуть иронически вопросил Станислав Сергеич.

Про себя же подумал, что спаситель-то персонально его, Тропотуна, так как именно для него "Сказочный бор" является тем волшебным коньком-горбунком, на котором заместитель директора собирается въехать в директорское кресло. И еще думалось ему про то, что почечная колика это не фунт изюму, а самый что ни на есть реальный привет товарищу Шнайдеру с того света, — ведь окажись в тот момент Лев Соломонович вдалеке от благ цивилизации и обыкновенного телефона, неизвестно, чем кончилось бы его "приключение". Тут вдруг Станиславу Сергеичу нестерпимо захотелось поделиться со Шнайдером своими мучительными переживаниями, он даже рот раскрыл — да тут же и захлопнул. Какие могут быть откровения?! Состроит Лев Соломонович многозначительную мину в приватном разговоре о начальстве — и пошло-поехало!..

Потом он сидел в одиночестве и курил. Или это было еще до прихода Шнайдера?.. В дверь заглянула Любочка, розовенькая, в розовом комбинезончике. Комбинезончик аж распирало под напором девичьих грудей. Она прогарцевала к его столу и наклонилась, передавая папку из рук в руки. Станислав Сергеич по привычке скосил глаз в глубокий вырез — и остался холоден, как мертвец. Не зажглась внутри огненная будоражащая искорка возбуждения, не пробежала горячей электрической волной по нервам.

—  Спасибо, золотко, — с тоской произнес он и посмотрел в ее молодое, гладкое как яичко лицо. И вдруг лицо это мгновенно постарело и скукожилось, сделавшись подобием печеного сморщенного яблока. Рядом со Станиславом Сергеичем стояла не плотненькая сексуальная девица, а обезьяноподобная старуха с трясущейся нижней челюстью. Тропотун крепко зажмурился и застонал. А когда открыл глаза — перед ним снова стояла розовая Любочка и, приоткрыв напомаженный ротик, смотрела своими незамутненными подрисованными глазками.

—  Вам нехорошо, Станислав Сергеич? — спросила удивленно и похлопала облепленными тушью ресницами.

—  Хорошо, Любочка, — вымученно улыбнулся он, — оччень хорошо... А ты сегодня просто сногсшибательна!

В послеобеденное время Тропотун оформлял договор с заводом "Электрон" на проектирование и создание опытного образца оригинального электрокамина. НИИБЫТиМ обязался спроектировать этот интересный каминный агрегат, который мог работать в режиме рефлектора и конвектора, а также придать ему соответствующий внешний облик, который отражал бы возросшие эстетические требования современного потребителя. Поэтому Станислав Сергеич созвонился с замдиректора "Электрона" по товарам массового спроса и долго и скрупулезно утрясал с ним сроки и стоимость разработок.

Про Ефременко и анонимку он практически не думал, решив подождать, как будут развиваться события. Конечно, можно было бы события форсировать... Ну, скажем, организовать "звонок по месту работы" — попросту сообщить по "большому секрету" двум-трем коллегам о звонке некой "доброжелательницы", которая якобы поведала ему о внебрачном сыне Ивана Ивановича. Тропотун ухмыльнулся, представив скользкую рожу Ефременки. Вот если дура баба из гонора откажется от алиментов, тогда в профком последует дышащее возмущением письмо ее подруги с обличением морального облика гражданина Ефременки...

Однако как ни старался Тропотун заслониться от мрачных мыслей ежедневной рутинной работой, они проникали, просачивались в его сознание, словно верткие тараканы из едва приметных щелей. Потому-то, проинформированный Любочкой о приходе Плотникова, он обрадовался ему, как родному.

—  Прошу, располагайтесь, Олег Сергеевич! - Тропотун излучал доброжелательность.
Тот уселся перед ним, привычно тряхнул головой, отбрасывая со лба челку, и принялся благодарить Станислава Сергеича за клятвенно обещанный Стаценкой стенд. Был он почему-то без очков и, глядя на начальство, подслеповато щурился. Может быть именно отсутствие привычных очков на широкой переносице завлаба вдруг изменило выражение его лица, и Тропотуну вдруг показалось, что никакой Плотников не бессребренник, а втирающаяся ему в доверие хитрая бестия. И тотчас же возникло у заместителя директора желание отомстить ни в чем не повинному завлабу за собственное на его счет нехорошее подозрение.

—  Олег Сергеевич, — почти ласково заговорил он, — можно один нестандартный вопросик?.. — И когда тот утвердительно кивнул, продолжал: — Вы у нас молодой перспективный инженер с исследовательской жилкой. Положа руку на сердце, скажите, вы когда-нибудь о смысле своего бытия задумываетесь?

—  О смысле бытия?.. — растерянно повторил Плотников. — Да как-то нет... Лет в двадцать задумывался!

—  И к какому же итогу вы пришли в двадцать лет? — Растерянность на лице Олега Сергеевича сменилась сначала недоумением, а потом и замешательством.

—  Я-я... — даже начал заикаться он, — мне-е кажется, что смысл жизни в самореализации личности...

—  Неплохо, — согласился глубокомысленно Тропотун. — И с пафосом заявил: — Человек не должен быть игрушкою в руках судьбы! Судьбу куют своими руками!.. Так?

—  Ну, в общем, так... — кивнул Плотников как-то неуверенно и бросил на заместителя директора быстрый взгляд — не смеется ли над ним тот?

На украшенном залысинами челе Станислава Сергеича лежала тень серьезного раздумья. После длинной паузы он наконец сообщил:

—  Лет двадцати я смотрел на вещи так же.

—  А теперь?

—  У каждого возраста свои заблуждения, — уклончиво ответил Тропотун. — А, в сущности, любой шаг лишь ведет к смерти!

—  Я представлял вас оптимистом...

—  Иллюзии — удел молодости, — невесело усмехнулся Станислав Сергеич. — Ну а неприкрытая истина — наказание старикам.

Тотчас он, однако, спохватился. Покинет Плотников его кабинет и будет потом развлекаться: начальство философствовать изволило!.. Поэтому Станислав Сергеич тонко улыбнулся и сказал приятнейшим тоном:

—  Ко мне перед вами Шнайдер заглядывал, о вашей супруге очень хорошо отзывался... — и после крохотной паузы добавил, как бы стараясь загладить допущенную неловкость, — как о специалисте...

Олег Сергеевич паузу отметил, и на его скулах обозначились желваки.

—  Я за Ирину рад, — выговорил он через силу и покраснел.

—  Да-да, — продолжал отечески иезуитствовать Тропотун, — всегда приятно, когда начальство отмечает положительно своих сотрудников. Я тоже считаю вашу жену прекрасным специалистом...

Из его кабинета Плотников выскочил, как ошпаренный.

Станислав Сергеич проводил ревнивого завлаба насмешливым взглядом — и забыл про него. Юность смерти не страшится... Думал он. Отчаяние юности проистекает из переизбытка жизненных сил. Для нее смерть — философская абстракция, игра, идея, отодвигаемая чувством и рассудком на десятилетия, и потому теряющаяся в дымке времени. Но когда тебе за сорок... Словно со стороны он видел себя, сидящего в кресле. Вот он пододвигает пачку сигарет, закуривает — цветущий зрелый мужчина. Сердце сжалось в тоске, таким отстраненным и печальным виделось ему собственное лицо.

Заставив себя преодолеть оцепенение, он встал и подошел к окну. Лето было за окном. Кучерявые белые облачка плыли в синеве небес. Именно на таких облачках, пушистых и крутобоких, художники Возрождения любили писать пухленьких ангелочков-детишек. Уже давно звонил телефон, но Станислав Сергеич стоял, смотрел в окно и даже головы не поворачивал: суета теперь не для него.

Продолжение: http://proza.ru/2024/07/19/808