Случай в океане-3

Удивительно, но именно сейчас я могу с уверенностью сказать, что большую часть времени находился в своём собственном мире, который сам для себя создал. Это помогало мне отвлечься от повседневных забот, которые часто захлестывают нас.

Мы не замечаем, как наша жизнь превращается в череду переживаний, порой совершенно бессмысленных. Но если что-то случится с близкими нам людьми или с нами, мы остро осознаем это. Однако жизнь продолжается, и мы не в силах изменить ход событий, так зачем тратить время на бесполезные страдания?

Я воспринимал происходящее вокруг отстранённо, как зритель в кинотеатре. На экране можно увидеть разные ужасы, но это не вызывает у нас особого беспокойства. Глядя на экран, мы понимаем, что всё это лишь вымысел, а мы лишь зрители, наслаждающиеся попкорном и газировкой.

Возможно, именно такой подход к жизни спасал меня от чрезмерных переживаний. Моя творческая натура слишком остро реагировала на окружающий мир, который редко был спокойным. Даже обычные мелочи вселяли неуверенность в себе, что уж говорить о более сложных ситуациях. Поэтому для меня всё вокруг превращалось в панорамное кино: бескрайний океан, километры воды под нами и угроза попасть под обстрел американских штурмовиков у берегов Вьетнама. Этот ряд можно продолжать бесконечно.

Я любил смотреть на бегущую внизу воду, крепко ухватившись за леер — перила на судне. От этого зрелища у меня начинала кружиться голова, и я ощущал непреодолимое желание прыгнуть. Это были упоительные моменты.

Подобное чувство возникает на любой высоте: на балконе многоэтажки, в кабинке подъёмного крана. Но если там через мгновение ты можешь оказаться в мешке биоматериалов, то здесь вода примет тебя дружелюбно, если ты успеешь отплыть от корпуса судна и не попадёшь под гребные винты. А это нужно успеть сделать.

Я ничего не знал и ничего не видел. Правда, мог догадываться, исходя из обрывков фраз, взглядов и недомолвок. Вокруг нашего кока плелась сложная интрига, это было видно невооружённым глазом. Но меня это особо не касалось, и я не пытался разобраться в этом. Ежедневная работа в машинном отделении иногда так изматывала, что после рабочего дня даже постоять в душе было проблемой — ноги подкашивались.

Первый звоночек прозвучал в Кобэ. Тонька вовремя не вернулась на борт. Нет, она не сбежала, но изрядно потрепала нам нервы. А о первом помощнике капитана и говорить не приходится. Я представляю, как он переживал за свою карьеру, которую так долго выстраивал. Быть партработником на судне — это как у сапёров: можно ничего не делать весь рейс, но… до первого случая.

Она пришла, заискивающе улыбаясь и жалобно посматривая в сторону капитана. Не говоря ни слова, прошла к себе. И только потом, через «сломанный телефон», я узнал, что она ходила искать свою куртку. Но ту, что купила, задумалась и ушла, не захватив её с прилавка. А когда хватилась, было поздно — слишком далеко ушли от того места. Вот она и решила незаметно исчезнуть, рассчитывая, что сама справится с этим делом. Незнание языка, в том числе и английского, значительно усложнили её поиски. Только случай, и то через час, вывел её к палатке, в которой совершалась покупка.

Незнакомый город, толкучка, без навыков ориентирования на местности — всё это затруднило путь домой. Где-то через час она вышла к порту, а потом ещё какое-то время добиралась до нефти-наливного причала.

Потом был долгий путь в Кувейт в Персидском заливе. Там мы брали нефть для Испании. За это время случился подсол в цистерне с пресной водой, что усложнило и без того нелёгкую жизнь. А когда пьёшь чай с четырьмя ложками сахара, чтобы хоть как-то отбить его солоноватый вкус, — совсем противно становится.

Туго пришлось и Тоньке, пока мы не запаслись новой порцией питьевой воды в Кувейте. Откуда у них вода? Кроме песков, я там ничего не видел. Но до них ещё по Индийскому океану дойти нужно, по северной и самой его жаркой части. Так и хочется спросить: вы знаете, что такое влажность? Если вы не были в южных провинциях Индии во время муссонов, значит, вы ничего не знаете. Вот и я не был, но мы проходили в десятке километров от южной оконечности полуострова Индостан…

Жара и духота такая, что иногда кажется, что ты не дышишь, а давно уже умер, потому что дышать водяной взвесью, которая наполняет воздух, практически невозможно. Но ты дышишь. Палуба, а на танкере — это крашенная металлическая поверхность, покрыта слоем влаги, от чего постоянно скользишь и падаешь. Можно и сильно приложиться, как минимум — получить вывих или ещё чего хуже. На палубе +40, в машинном отделении под 50. Там живёшь только на вентиляторах, которые по возможности направляешь на себя. Так и выживаешь. После работы в душ, потом в кровать, то там тебя встречает мокрая простыня. Кондиционер? Он только делает вид, что работает. Надежды на него нет никакой.

Поэтому жар Персидского залива показался нам не таким уж невыносимым. Бассейн, где температура воды достигала 30 градусов, уже не приносил удовольствия. После него кожа ощущалась так, словно её обработали наждачной бумагой. Команда устала от жары и каждый был погружён в свои мысли, изредка нарушая молчание очередной морской байкой. Мы, хоть и были отделены от команды и жили своей жизнью, не могли не замечать общее состояние депрессии, раздражения и апатии.

Только после того как мы полностью приняли груз, мы начали выбираться из этого пекла. Теперь мы направлялись на юг, к прохладе, но спасение от жары ожидалось только через неделю, не раньше. Вот уже слева показался Мадагаскар, и по ночам стал появляться «Южный крест». Казалось, вот-вот можно будет вздохнуть свободно, но не тут-то было.

«Старшего кока Антонину Зорину просят прибыть на камбуз», — раздался голос старпома по трансляции. «Если через десять минут старший кок не появится на своём рабочем месте, судно будет положено на обратный курс».

Интересно, звучало ли что-то подобное раньше или после? Я думаю, что нет.

По истечении десяти минут прозвучали сигналы тревоги «Человек за бортом». И все начали действовать согласно своему расписанию.

Наступило такое же утро, как и вчера: всё та же жара и бескрайний лазурный океан. Хотя, зная географию, понимаешь, что где-то там, слева по борту — Мадагаскар, а справа — Мозамбик. И между ними всего двести пятьдесят миль, а мы находимся посередине.

Тоньки на судне нет. Это знают все, но необходимо пройти необходимые формальности. Экипаж собрался в кают-компании, и начался разбор: нужно выяснить важную деталь — кто, когда и при каких обстоятельствах видел её последним.

В пять утра старший матрос, возвращаясь с вахты, встретил её, идущую наверх в пляжных тапочках, купальнике и накинутом на плечи халатике. Он поздоровался с ней, не придав этой встрече особого значения. А как иначе? Если бы каждый день кто-то прыгал за борт, у человека могло бы возникнуть подозрение. А так? Идёт себе и идёт...

Казалось бы, всё понятно. В кают-компании стояла тишина, напоминающая паралич мыслей и действий. Теперь оставалось решить: идти дальше или возвращаться, питая призрачные надежды где-нибудь её найти. Не стоит забывать, что каждую минуту промедления мы удалялись от неё всё дальше и дальше.

«Товарищи, разбиваемся на группы и прочёсываем весь танкер, буквально всё, каждый закуток, чтобы быть полностью уверенными, что Зорина на борту отсутствует. И только по результатам поиска я приму окончательное решение», — закончил капитан.

Только сейчас я понял, зачем он отдал этот бессмысленный приказ о поиске Антонины на борту. Не поворачивать же с ней, если она действительно где-то прячется. Каждый час промедления — это убытки компании, которая зафрахтовала наш танкер, поэтому нужно быть уверенным, что она в воде. Потом запрашивать разрешение на обратный курс у Новороссийска. Потом разворачиваться...

Легко сказать, разворачиваться. Развернуться может путник: остановился в раздумье, почесал затылок, крутанул на одной ноге и пошёл назад. Велосипедист и тот будет описывать дугу. Автомобилю для подобного манёвра нужны две полосы движения, и то можно и в кювет угодить, а танкеру просто необходимо описать дугу в пару миль, прежде чем его нос будет направлен в обратном направлении. Потом отыскать курс, по которому ты сюда пришёл, и двигаться назад... Совершить все эти манипуляции, подсчитать примерно часы со времени её падения, надеяться, что где-то через три часа она тебе платочком помашет — абсурд.

Искали, на всё про всё ушло минут сорок. Убедились, что её нет. Вопрос: а почему она решила бы прятаться от нас? От кого — нас? От кого-то конкретно? Может быть, она свела счёты с собой в каком-нибудь уголке? Так зачем прятаться? Вешайся так — показательно, у всех на виду. А лучше прыгай за борт… Что, впрочем, она и сделала. Тогда вопрос: а зачем её искать? Выловить труп для отчётности…

Вы меня простите, это я сейчас так разглагольствую, может быть, своими словами запускаю некую провокацию для большей интриги, хотя она и так донельзя закручена. Это я сейчас жилы тяну, а тогда не было человека, который мог бы подумать, что Тоньки уже нет. Нет в живых, как вы понимаете. Этого просто не может быть. Бывали трагические случаи, и то во время шторма, смывало людей за борт, но вот так, по собственному желанию... А может, её сбросил кто?

Её нет на борту, но это ещё ни о чём не говорит. Она жива, она там, в океане, — ждёт нас. Это сказка? Да. Но все готовы верить в неё. Тем более, что Тонькины пляжные тапочки и халатик были найдены на корме.

Вскоре мы все: члены команды и практиканты были разбиты на смотровые группы. Задача, поставленная капитаном, понятна: наблюдать за поверхностью океана, стараться не пропустить ни одной волны, ни одного предмета. Смотреть и обязательно найти… её! 

                (продолжение следует)

                Июль 2024г.*)