Айсберг

Нестерпимо захотелось персиков. Целовать сиропную мякоть, вспоминая, как плавится, растворяется сахар в эмалированном тазу.

Лето. Шумный бродячий цирк звуков, запахов, гастрономических изысков. Всё остро, бьёт в нос, дразнит, разжигает, жалит, дурманит, кружит голову, - не устоять против лета. Спускаешься в овраги детства, юности, обжигающему ветру протягиваешь ладони, проваливаешься в сладкую вату сна. Если вечером, то просыпаешься, как с чужой планеты, пытаясь остановить постсонное бултыхание ума. А ночью приходят на всё небо огромные, несмотря на видимую тяжесть, парящие тарелки. Чёрные с вкраплениями мелких огней, похожих на бриллиантовую россыпь. Задрав голову смотришь, как плывёт черная дельфино-переливчатая медуза, не растекаясь, а строго выдерживая форму эллипса. Не задаешься вопросом, зачем она здесь или откуда, а мониторишь, провожаешь взглядом, пока не появляется другая. Словно гигантские скаты захватили небесный купол и безмолвно мигрируют на запад. Понимаешь, что никогда раньше не видела такого, возможно, и не увидишь. Другой мир сплавляется в бесконечность, оставляя тебя на тоскливом берегу бренного слушать завывание Sigur Ros, отчего даже сердце уже не лопается. Едва народившись, засохло, как морщится и жухнет ягода на кусту в ожидании, когда её соберут. Поэтому в той затянутой липкой паутиной выемке давно висят смородиновые сморчки, жёсткие, как жучиный панцирь, отливающие сединой чернющего прохладного мрамора. Вряд ли некрополь в инфернальном зное раскаляется, утрачивая маняще леденящий шлейф глубокой тени.

Ни война внутренних миров, ни столкновение нутряного со внешним уже не волнуют меня. Видимо, отчаянно желая упокоения и заглушая голос неизвестного мне существа, я всё же заполучу что хотела - молча созерцать жизнь, если бы она была поверхностью обсидианового зеркала - холодной и мёртвой. Чтобы прикасаясь к ней упрямым горячим пальцем, шли лишь мне одной заметные волны, ток, жидкие молнии и, конечно, в этот момент звучала бы самая пронзительно щемящая мелодия. Тогда можно было бы повернуться в сторону окна, откуда уже доносится тяжёлый шёпот грозы, неповоротливой, складчатой, совсем как любимая натурщица Люсьена Фрейда, только не золотисто-сероватой, оттенка вчерашнего хлеба, а синюшной, как махровая плесень. И в этом повороте головы и безупречном натяжения шеи замершее мгновение, необратимость перехода из настоящего в никогда не наступившее будущее, а лишь грозовое его предчувствие, предвидение, предсказание, если так угодно. В этой доле секунды, в капле дождя вся колода вселенной, матрица, все ответы. Иногда мне кажется, я знаю их все, оттого несколько безразлична к чужим интересам, любопытству и суждениям. А потому мой айсберг обжигающе горяч и ненавидим теми, кого коснулось его мёрзлое дыхание. Пожалуй, одна лишь выгода - кусок, что на поверхности, украсит запотевший бокал, смешавшись с самым изысканным содержанием. А то, что ниже и дрейфует на глубине, расслаивая водяную темень, то никому неинтересно. Ну, разве что совсем отчаявшимся, кто соскользнул с масляной сковородки лета под хрустящую корку хаоса.

Иллюстрация: С.С. "На берегу", х/м, 2023