5. Академовский. Первобытные

Автор:   Академовский




А сегодня гладить по головке никого нельзя — руку откусят, и надобно бить по головкам, бить безжалостно, хотя мы, в идеале, против всякого насилия над людьми
(В.И.Ленин)



           Часы показывали уже почти два часа ночи, а они вдвоем стояли у окна, неторопливо пили кофе из больших кружек и смотрели на улицу. Спать совсем не хотелось.

           Падал снег. Крупными хлопьями он оседал на деревьях, на проводах, заваливал улицы свежими сугробами. «Как в сказке», - подумалось Никите. Он вспомнил мультфильм «Поросенок в колючей шубке», виденный в детстве. Сейчас они с Артемом, как те самые ежик и медвежонок, уютно расположившись у окна, смотрели на снежную сказку. Да, Артем это ежик, у него ершистые, как колючки, светлые волосы. А он, Никита, медвежонок, крупного телосложения. И поросенок тоже был – как ему и полагается, снаружи. И на нем, ведь на улице зима, тоже была шубка; степень ее колючести вряд ли теперь на что-то влияла.

           Да, уютно, хорошо было в тот вечер. Мать Артема сегодня работала в ночную смену, и можно было оставаться у него в гостях хоть до утра.
- Хорошо лежит, - задумчиво произнес Артем и уткнулся носом в теплый рукав свитера.

           Синий проблесковый маячок с улицы пробивал завесу снегопада, отражался светом на стене комнаты. Люди в форме озабоченно суетились вокруг покойника, лежавшего среди редких деревьев на краю двора.

- Да. Хорошо, - согласился Никита и встал со своего места, чтобы налить себе еще кофе.

- Кабанчик, - задумчиво произнес Артем.

           Как и у всякой пары тесно связанных друг с другом людей, у них сложились свои слова, понятные только им. Любимым существительным у них стало «кабанчик», а любимым глаголом – «гулять», что обозначало процесс поиска этого самого кабанчика.

           Пожалуй, последние несколько месяцев были лучшим временем в сознательной жизни Никиты. Совсем недавно все еще было совсем по-другому. Статус школьного изгоя сопровождал его всегда. Замкнутый и физически слабый, с расшатанной психикой, он был идеальной мишенью для издевательств. И учителя словно тоже старались поизмываться над ним.

- Лыткин, к доске! – звучало грозно, и у Никиты от страха сразу отнимался язык, подкашивались ноги.

          Одноклассники с задних парт начинали глумливо гыгыкать, предвкушая веселье, и учитель даже не думал их урезонить. Никита учился плохо; вызванный к доске, от испуга начинал все путать и говорить глупости, да и отставание в психическом развитии было у него диагностировано официально.
 
           Никита, выросший без отца, ненавидел свое отчество Вахтангович, за которое его обзывали «чуркобесом». Дать сдачи он не мог, а только кричал, чуть не плача: «Я вас всех убью! Сдохните! Сдохните!» Одноклассникам было весело.

           Но последнее несчастье, добившее Никиту, случилось прошлой осенью. Этим несчастьем стала первая в жизни влюбленность. Вечному изгою трудно было рассчитывать на взаимность, он ее и не получил. Впав в глубокую тоску, Никита решил совершить самоубийство, но случайно проболтался об этом Артему – единственному человеку, которому он доверял, так тот его никогда не бил и не унижал.

- Не вздумай. Ты туда всегда успеешь, – сказал Артем, и, чуть помедлив, добавил.

– Есть кое-что поинтереснее!

- Что?

- Да есть у меня идея. Короче, жди, я тебе сам скажу. Скоро.

            И Никита стал ждать, отложив мысли об уходе из жизни на потом. Артем уже окончил школу, но память о нем держалась. Пришли в беспокойство учителя, которым до этого на Никиту было наплевать.

- Лыткин! Твоя дружба с Ануфриевым ни к чему хорошему не приведет! – внушала классный руководитель.

            Никита пропускал эти слова мимо ушей – это был не тот человек, чье мнение имело значение.

- Молодец! – похвалил Артем все еще не понимавшего Никиту. – Послал подальше старую дуру. Переходим выше, на новый уровень.

             Новый уровень заключался в следующем.

- Я вижу, что тебе плохо, и я знаю почему, - заявил Ануфриев. – Перестань о ней думать.
 
             Никита удивился тому, насколько хорошо его понимает новый друг. Да, влюбленность, хотя и совершенно безнадежная, не отпускала.

- Поработаем над этим, - заключил Артем и по-наполеоновски сложил руки на груди.
 
             Никита заметил, что Ануфриев никогда не смотрит в глаза, а только в какую-то неопределенную точку чуть слева или справа от головы собеседника. Часто он вообще старался встать боком, в профиль, и смотреть куда-то вдаль, рассуждая вслух.

- А у тебя была девушка? – осмелился спросить Никита.
 
            Ануфриев был на год его старше, и тоже не пользовался ни авторитетом у окружающих, ни вниманием у девушек.

- Пойми, что это не люди, это биомусор. Перестань на них смотреть с восхищением. Ты намного лучше их, уясни.   

            Девушку Вику, недавний объект своих нежных чувств, Никита подкараулил вечером, зашел сзади и насадил ей на голову мусорную корзину, взятую из общественного туалета, со всем ее неприглядным содержимым. Никите понравилось; страх, ужас, отвращение со стороны жертвы, и приятное осознание своей силы. Вот бы он встретил от Вики взаимность, занимался потом с ней сексом, и его самооценка зависела бы от девушки. Как это убого! А тут захотел – и сделал, все очень просто, и доволен, и сразу зауважал себя. Убежал неузнанным в темноте.

- Не люби, - заповедал Ануфриев, и Лыткин тут же с ним согласился.

            Что такое любовь? Слабость, зависимость, жалкие выходки и пустые надежды. А сила, которая через радость, новые ощущения - они вот. Артем явно дело говорит! Надо держаться его и делать то, что он скажет. А говорил он то, от чего Лыткин замирал в радостном ожидании:

- Скоро я покажу тебе такое, что ты забудешь навсегда про всяких девок. Эти ощущения доступны только избранным.      

             Снег, много снега. В Сибири зима наступает рано. В ноябре уже лежат сугробы такой толщины, что в них можно спрятать все, что угодно, и никто не найдет до весны, а весна только в апреле.

             Частый ельник в парке Академгородка. Белые сугробы и темно-зеленые, до черноты, деревья. Мрачные, могильные. Здесь всегда полумрак, а сейчас, в конце ноября, еще и смеркается рано. Дальний угол парка. Тишина, никого.

Пискнула синица, ищущая ночлег среди ветвей.

             Друзья огляделись вокруг. Если кто и есть поблизости, все равно он их не разглядит в опускающихся сумерках. Два деревянных молотка-киянки перекочевали из мешка в сугроб.

- Когда? – спросил Никита.

- Скоро, - ответил Артем.

             Первый день зимы. Календарной, конечно; реальная стоит уже с месяц, и будет стоять еще месяца четыре. Дни короткие, в три часа уже смеркается. Никита, недавно бросивший учебу из-за издевательств одноклассников, был предоставлен самому себе. Мать отправилась в рейс, до Читы и обратно. Пару дней ее не будет. Артем учится до середины дня, после свободен. И вечером они вместе пойдут гулять.

            Снег, снова снег. Он валится с темного неба, падает на дорогу. Ели в белых шапках, словно в сказке. Корявые, наспех свалянные кем-то снеговики. Снег на ресницах девушек; пары спешат домой, чтобы согреться и провести вечер друг с другом. Снег заметает тропинки, прячет следы. Это хорошо, это вовремя.

             Идет видеозапись, изображение трясется – снимают на ходу. За кадром голос Ануфриева:

- Охота на мразей началась!

             Горка в парке Академгородка, место укромное, немноголюдное. Сейчас же вообще никого. Только мальчик лет двенадцати катается в одиночестве на снегокате. Это неосторожно с его стороны.

- Давай его убьем? – предложил Никита.

            Вдвоем они забили мальчика молотками. Спрятав орудия убийства обратно в сугроб, поспешили домой к Ануфриеву, пить чай с баранками. И снова падал снег, и белели усыпанные им деревья, и улыбались беззубыми ртами снеговики, и встречные девушки, словно ища защиты, льнули к своим спутникам на темной аллее. А в жизни друзей только что случилось что-то, невыразимое словами. Древнее чувство полной власти человека над человеком.

             Дома у Ануфриева они согрелись и провели небольшой разбор своих действий. Выработали кодовое слово «кабанчик». Решили в дальнейшем атаковать кабанчиков только в темноте и только со спины. Потом Никита шел домой, размышлял, удивлялся новому странному чувству – и ведь нет никакой злобы к потерпевшему, но нет и ни сочувствия, и вообще ничего, кроме радости и удовлетворения. Сегодня он узнал что-то новое и важное, и он больше не перманентная жертва. Скоро о нем заговорят. Со страхом.

            Заговорили. Дней через десять, тоже вечером, Артем ввалился к нему в гости. Стоял мороз, и гулять с киянками они решили в этот раз не идти. Но Ануфриев принес содранный на автобусной остановке рукописный плакат-объявление. «Внимание! Жители Академгородка! В нашем районе орудует разбойник с садистскими наклонностями. Нападает в темное время суток, бьет молотком по голове. Было уже два нападения, одно смертельное». Далее шли призывы к бдительности, организации народных дружин и патрулированию, давались телефоны милиции, которая только что убийство мальчика на горке признала несчастным случаем – он сам разогнался, врезался в дерево, разбился.

           Артему понравилась формулировка «разбойник». Он долго гоготал, потом схватил нож и стал бегать по квартире, крича: «Я разбойник! Я разбойник!» Никите даже стало не по себе. О том, что нападавших двое, авторы плаката не догадывались.

           И да, нападения к тому моменту действительно было уже два. Спустя неделю после убийства мальчика, Артем и Никита снова пошли гулять. Они были бы рады делать это и чаще, но надо, чтобы мать Артема работала в ночную смену, а мать Никиты была в рейсе. Отцов у друзей не было.

           Женщина с девочкой лет десяти, видимо, дочкой, решили в темноте срезать дорогу через дальний угол парка, и это было ошибкой.

- Свиноматка со своим выводком, - сказал Артем, и дальнейшее стало понятно Никите.

           Они увеличили скорость и разошлись в стороны, приближаясь к жертвам сзади и беря их в «клещи».

- Го-го-го-го-го!!! – закричал Ануфриев непосредственно перед нападением.

           Они прочли где-то, что первобытные люди издавали боевой клич, чтобы деморализовать и напугать врага. Клич у Артема получился так себе, больше нелепый, а не страшный, но киянка в руках была самой настоящей.

           Кабанчики начали громко кричать и визжать, в страхе перед неминуемой расплатой. Девочка побежала, Никита погнался за ней, но успел нанести всего один удар, как вдруг заметил за забором в темноте свет фар. Сейчас из-за забора выедет машина. Похолодев от страха, Никита бросил добычу и побежал в лес.
Параллельно с ним и так же быстро бежал Ануфриев.

            Спасшиеся кабанчики рассказали о нападении в соцсетях, и это тоже позабавило друзей. Женщине наложили несколько швов, у нее был перелом руки, девочка получила лишь ушиб. Они рассказали о том, что ночью на них напали какие-то первобытные с дубинами, но их спугнули, и дикари убежали в лес. Артем и Никита читали, весело посмеивались, а потом решили обратиться к жертве со словами сочувствия и попутно выведать о том, что она чувствовала в процессе избиения. Этот вопрос их занимал больше всего.

            Никита был рад и горд. Он даже выглядеть стал по-другому, перестал смотреть исподлобья, затравленно озираться на каждый шум. Своими делами он доказал, что не тряпка, и прошел инициацию в новую жизнь. А прошедший инициацию, по древним обычаям, должен был выбрать себе новое имя. Никита решил поменять одну букву в фамилии, и после невыразительного Лыткина стал теперь себя называть Рыткин. «Всех урою, всех закопаю», - удовлетворенно думал он.

- Выродок. Мы уничтожили выродка, - сказал Артем. – Посмотри на него.

           Фото убитого ими мальчика, скачанное из интернета. Никита посмотрел. Дааа… Какие-то раскосые глаза, толстые губы, непропорционально развитые руки и короткие ноги. Уродец, одним словом. Рыткин вдруг проникся чувством отвращения и брезгливости к убитому.

- А вот его мамка! – выложил еще одно фото Ануфриев.

- Бээээээ.., - отреагировал Рыткин.

            Уродина, лет за сорок, с большой бородавкой посреди лба. Наверное, это алкоголики, поэтому, у них и появился ребенок-дегенерат.

- Мы боги. Мы решаем, кому жить, а кому это не нужно, - с важной интонацией в голосе произнес Ануфриев и зажевал сентенцию вареным пельменем из «Пятерочки».

            Охота на кабанчиков требовала физических сил, и подкрепиться было совсем не лишним.

«01 декабря. Даня (сдох)

08 декабря. Настя (не сдохла)

24 декабря. Просто тетка (не сдохла)»

            Никита с детства вел дневник в ученической тетрадке с белочками на обложке. Записи в нем за последний месяц приняли такой характер. Имена кабанчиков друзья выясняли из новостных сайтов. Потом Ануфриев обнаружил дневник, очень ругался и велел Никите его сжечь. Рыткин подчинился с чувством сожаления – там были записи и из прошлой жизни. Про выпускной, про летний отдых на море, куда они ездили с мамой, про катание на оленях в прошлый новый год. Сожженный дневник Рыткин затоптал в сугроб под бдительным надзором друга. Прощай, старая жизнь.

            Новый год, волшебный праздник. И как кстати, что мать опять уехала в рейс. В десять вечера пришел Артем, и праздник встретили вдвоем. В полночь пробили часы. Прощай, год старый, ты принес самое главное, самое яркое в жизни. Здравствуй, год новый, пусть будешь ты столь же хорош, как твой предшественник.
 
            Но, говорят, что год как встретишь, так его и проведешь. В пятом часу утра друзья решили, что грех упускать подходящую возможность погулять. Вышли во двор. Морозно, аж туман в воздухе стоит. На улице никого. Все кабанчики наверняка отсыпаются после празднования, по домам сидят. Нажрались все шампанского, свиньи же, право слово.

            Но нет, не все. Какой-то шорох послышался со стороны мусоропровода в соседней пятиэтажке.

- Ааа, ходячий чирей, - радостно осклабился Ануфриев, и друзья поспешили на звук.

            Дверь в камеру мусоропровода была открыта. В мусоре и коробках, наваленных почти до потолка, копошился бомж.

- Э! А разрешение есть? – спросил Артем прежде, чем пустить в ход киянку.

            Конец новогодней ночи, раннее утро 1-го января – самое глухое время в году. Город как вымер, никто не встретится и не увидит. Можно не спешить и не особо скрываться. Бомжа они измолотили так, что наверняка никто не опознает. Потом забросали труп коробками, вычистились сами снегом и обрывками картона и, счастливые и усталые, отправились домой. Артем еще отмывался в ванной, а Никита от домашнего тепла и усталости тут же заснул.

- Что ты творишь? Остановись!

           Что такое? Кто это говорит? Приснилось? Видимо, да. Никита открыл глаза. Утро, еще не совсем рассвело. Черт! А ведь однажды все это закончится. И придется отвечать. Два убийства, несколько нападений. Тюрьма. На долгие годы, на всю жизнь.

- Рыткин! Рыткин! Рррррррыткин! – мысленно зарычал Никита, гоня пугающие догадки.

            Все хорошо. Уютный дом, теплая постель, кофе, елка с мерцающими гирляндами. Не поймают, не найдут. И все-таки настроение подпортилось. Тревожные мысли не оставляли Рыткина, когда он шел домой. Или это были угрызения проснувшейся совести? Город оживал к вечеру 1-го января, люди шли на площадь, к елке и снежному городку, вели с собой детей – таких же, как уничтоженный друзьями выродок. Ровно месяц прошел. А почему они идут гулять и праздновать? Почему никто не боится? Где былой страх перед «разбойником с садистскими наклонностями»? Никита возмутился. С этим надо что-то делать!

            1-ое марта. Три месяца. Пять убийств. Одиннадцать нападений.
- Уахахахахахахахаха!!! – раскатисто и жутко раздавался в безлюдном ночном парке первобытный хохот.

          Артем и Никита гнали кабанчика. Тот бежал, спотыкаясь, размахивая руками, в ужасе озираясь на преследователей, что-то испуганно лопоча. Хорошо, когда от тебя бегут. Луна временами выглядывала между туч и тут же пряталась обратно. Древние говорили, что в такие ночи бог Один со свитой устраивает Дикую охоту, носясь по земле и собирая души встречных людей. Один или Тор? Какая, в сущности, разница? Там молот Тора. Здесь молот Рыткина, а Рыткин теперь тоже бог-вершитель судеб. Не уйдешь! И нельзя, чтобы ушел – кабанчик бежал из парка в сторону жилых домов, прямо к Ануфриеву во двор, звал на помощь. И ведь наверняка опознает, озирался же, видел лица. Нагнали и повалили, замахали киянками. Да он же пьяный, спиртом несет! Какой же риск – здесь, почти во дворе, среди редких деревьев, под сотнями окон. Вот и Ануфриева окно; береза, под которой кабанчик испустил дух, отлично оттуда видна. Скорее домой, надо посмотреть сверху, понаблюдать за тем, что произойдет дальше.

            Дома ощущение опасности схлынуло, уступив, как всегда, место приятной расслабленности. Друзья стояли, смотрели из окна. Тогда Никите и вспомнился «Поросенок в колючей шубке».

            Прошел март, настал апрель. Весна. Солнце стало греть сильнее и светить ярче. Все длиннее становились дни, все короче ночи, пригодные для того, чтобы пойти «погулять». Снег даже в мрачном парке Академгородка потемнел и осел, уже не спрячешь в нем незаметно верную киянку – провалы в плотном отяжелевшем сугробе укажут на тайник. Тьма отступала, унося страх перед ночными разбойниками. По вечерам в парке уже безбоязненно и беззаботно играли дети, сидели на лавочках пенсионеры, прогуливались парочки.
   
            Никита грустно брел по дорожке в парке, подняв воротник и глядя в землю. Время страха и могущества уходит. Что же будет? Неужели это всё? Предчувствие скорого конца одолевали Рыткина, хотя ничто не указывало на разоблачение. Да еще и Артем куда-то пропал, три дня не приходит, не звонит, когда так нужен рядом он и его поддержка. Он всегда находит нужные слова. Хотя в последнее время Ануфриев, как бы это сказать, немножко осатанел. Каждый день в одно и то же время он начинал выть, биться головой о стену и орать: «Я всех ненавижу! Я всех убью!». Даже соседи приходили спросить, все ли хорошо, не случилось ли чего. А однажды Артем высказал мысль о том, не убить ли ему Рыткина, так как тот может «спалиться», выдать себя и друга. Самому Рыткину и высказал. Никита отнесся равнодушно – все равно друзей у него больше не было, да и жить не очень-то хотелось. Зачем? Он раньше не раз думал о том, зачем жить кабанчикам, это бесполезные существа, от их отсутствия ничего в мире не изменится. Теперь подумал и о себе – а зачем я, Рыткин, на этом свете, и не находил ответа. И жизнь его бессмысленна и безотрадна, сплошные несчастья. А тут просто несколько ударов киянкой по голове – и покой, сладкий покой, навсегда.
   
             Ануфриев появился вечером и сказал, что завтра в это же время ждет Никиту в парке. Пора пойти погулять.

             Завтра наступило. Стоя у доски объявлений возле парка Академгородка, Рыткин смотрел на собственный фоторобот в разделе «Внимание, розыск!» Ну и урод! Кабанчики наверняка специально намалевали его таким, из мести, чтобы внушить отвращение. Рядом висел точно такой же фоторобот Ануфриева. Как же так? Ведь так нельзя! Неужели поймают? Что же делать теперь?

             Рыткин развернулся и поплелся домой. День в разгаре. До назначенного Артемом времени выхода на охоту еще несколько часов. Но мысли были невеселыми. Страх перед разоблачением овладевал Никитой. А кабанчики живут, как ни в чем не бывало. Вот навстречу парочка; блондинистая девушка в красном пальто что-то увлеченно рассказывает своему спутнику, жестикулирует руками, улыбается. Тебе-то хорошо, ты никого не убивала и не мучила. Рыткин с мрачным видом проследовал мимо.

            Дома Никиту ждал еще один сюрприз. На работе у бабушки сегодня тоже раздали фотороботы друзей-разбойников. Почуяв неладное, она пришла домой к Лыткиным. Молча протянула ему. Никита тоже молча повесил нос.

- За тобой скоро придут, - сказала мать.

            Бабушка позвала к столу – в последний раз в жизни поесть домашней еды. А вот кровать, в которую он никогда больше не ляжет и не проспит до позднего утра. Вот музыкальный центр, который он никогда больше не включит и не будет слушать. А ведь все было не так уж и плохо, но невозможно теперь вернуть прошлое назад. Рыткин ел из большой тарелки борщ и ронял слезы от жалости к себе. В дверь настойчиво постучали.

             Прошла весна, за ней пролетели и лето, и осень. И снова настала зима. И сбылась еще одна давняя мечта Никиты – поехать вдвоем с другом куда-нибудь далеко-далеко. Но только вдвоем, он и Артем, и никого больше. Так и вышло. Следствие по делу «первобытных» или «молоточников», как их окрестили в прессе, двигалось к концу. Оставалось проверить друзей на вменяемость, чтобы решить, лечить их или судить. И Никита с Артемом неспешно потащились через всю страну в арестантском вагоне из Иркутска в Москву, в Институт судебной медицины имени Сербского. Заботясь о чистоте эксперимента, следователь распорядился перевозить их вдвоем, чтобы снова возникло и предстало перед экспертами то самое, что было между друзьями во время преступной деятельности, что царило тогда у них в головах.
   
             Поезд остановился где-то на тупике в глухой тайге, чтобы подождать и пропустить другой поезд, встречный. Зимой темнеет рано. Тишина, темнота. А за окном лес, похожий на сказочный, и снова, как тогда, падает крупными хлопьями снег, и кажется, что вот-вот появится поросенок в колючей шубке. И даже решетка на окне не мешает молча смотреть наружу, держаться за руки.

- Артем? - обратился к другу Никита.

            Впервые в жизни по имени - раньше они оба всегда обращались или просто "ты", или обезличенно "надо сделать", "надо пойти".

- Артем, мы что, убийцы? Мы сделали что-то плохое?

- Нет, - ответил Ануфриев. - Это кабанчики, они виноваты. Вспомни, как они к нам всегда относились. По принципу "прав тот, кто сильней". Когда оказалось, что мы сильнее, они почувствовали опасность, и вот мы здесь. Таков подлый мир кабанчиков.
   
- Спасибо. А ведь я мог уйти из жизни еще прошлой осенью из-за дурацкой любви, так ничего этого и не испытав.

            Никита был умиротворен и почти счастлив.

             А потом был суд. Прошел уже год со дня ареста. Апрель, яркое солнце врывается в зал через окно. Пресса, всеобщее внимание. В интернете, в СМИ, на телевидении каждый день, да на главных страницах: «Они считали себя богами», «Первобытные в клетке», «Суд над молоточниками продолжается», «Академовские маньяки дают показания». Их фотографируют, их снимают. Вот она, слава.

             Никита сидел на скамье подсудимых, скукожившись, и угрюмо молчал. Ануфриев находился в смежной клетке, через решетку, рядом.

             Допрашивали потерпевших. Друзьям представился случай лично повстречаться с кабанчиками, посмотреть им в глаза. Первой была мать мальчика, забитого молотками на горке – «Даня, сдох», как написал об этом в своем дневнике Рыткин. Та самая уродина с бородавкой, но теперь не на экране компьютера, а вживую. Артем записывал ее выступление, время от времени поднимая глаза и презрительно ее разглядывая.

- Зачем? – спросил Никита через решетку.

- Перечитывать буду, - ответил Ануфриев, которому явно были по душе эти воспоминания.

             Потерпевшая закончила.

- Рыткин! Рыткин! Рыткин! Рыткин! – зарычал вдруг Никита, поднялся с места и, ритмично размахивая карандашом, как ножом, стал надвигаться, пока не уперся в решетку.

- Перестань! – завизжала тетка. – Ты убил моего ребенка, а теперь хочешь сумасшедшим прикинуться?!

- Лыткин, сядьте! – повысил голос судья.

            Выступал психолог. Объяснял, что Никита не прикидывается, а совершает ритуал, заклинание, произносит магическое слово, возвращающее его во времена его могущества.

- Я с ума сойду с этим человеком! – разводил руками Ануфриев, глядя вначале на рычащего Никиту, а потом в зал, будто ища понимания.

            Зачитывал заключение эксперт, попутно его комментируя:
- С подачи СМИ их назвали «первобытными», и в этом есть доля истины. Это настоящие дети-маугли. Они никому не нужны, педагогически запущены, в таких условиях формировались их личности. У таких людей нет эмпатии, моральные нормы ими не усвоены. То, что они делали, было для них просто игрой.

            Пришла на суд и классная руководительница Рыткина.

- Никита, тебе просто не повезло с другом, - усталым голосом сказала она, даже без тени осуждения.

            Вот другая потерпевшая – «Настя, не сдохла» из дневника. Ее вместе с дочкой в ночном парке спасло случайное появление машины, спугнувшей молоточников. Женщина лет тридцати. Едва не упала в обморок, увидев на судейском столе деревянный молоток. Ей тогда сломали руку и два пальца на другой руке. Рассказывает. Ануфриев слушает с блаженной улыбкой и слегка раскачивается, глаза прикрыты. Рыткин снова встает, но теперь не рычит, а почти кричит:

- А что мне было делать?! Меня все не любили, я был как овца затравленный, а вам всем это нравилось! Теперь вы меня судите! Вас все устраивало, пока я не показал, что могу тоже за себя постоять! И тут вы испугались за свои шкуры, и теперь судите меня! Ненавижу вас!

- Лыткин! – снова прервал судья.

            Никита умолк и сел обратно на скамью.
 
- Предположим, что суд убедится в вашей невиновности. Вы будете освобождены. Что вы будете делать дальше?

- На свободе? – с долей надежды в голосе переспросил Никита.

- На свободе.

            Рыткин замолк, опустил в раздумье голову.

- Наверное, буду еще убивать. Я больше ничего не умею.   


© Copyright: Мария Шпинель, 2023
Свидетельство о публикации №223121501392
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Другие произведения автора Мария Шпинель
Рецензии
http://proza.ru/comments.html?2023/12/15/1392