Жить-пить-любить!

Вместо предисловия

У ска-панк группы Distemper есть такие слова в песне, которые навсегда запали в душу:

Я никогда не забуду
Свой первый шаг против строя,
И тех друзей, что шагнули
Когда-то вместе со мною.

Любого человека формирует окружение и в первую очередь близкое. Бывает, что человек многие годы идет параллельным курсом с тобой, а потом в памяти о нем ничего не остается, другой же на короткое время рядом — и навсегда в твоей памяти. Почему так происходит? Риторический вопрос. Сказать о тех, кто сформировал твое видение мира, это все равно что рассказать о себе самом. Они жили без жалости к себе, без страха, и это правда. Были и те, кто прошел с тобой через всю жизнь бок о бок, плечом к плечу. И тем и другим респект.

Пусть стерлись в памяти лица,
Сменили облик дороги,
Мне будут сниться и сниться
Тех первых дней все тревоги.

Часто думаю об этих словах. Если человек сделал шаг против строя, общего направления движения, ни с того ни с сего, возникает два простых вопроса.
Можно ли сделать его, шаг, в одиночку?
Важен ли этот шаг?

Во-первых, такое невозможно сделать одному, даже если этот человек совсем безумен, и сложнее, чем придумать новый дебют в шахматах. Другое дело, если с ним или следом за ним шагнули другие — совсем иной коленкор, значение возрастает, fuck it.

«Единица! Кому она нужна?! Голос единицы тоньше писка» (В. Маяковский).
И простой шаг становится бо;льшим, чем тупая упертость отдельного психа, он уже не одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека! Люди слепы, понятно, но есть шанс, возможность, силы, чтобы нарушить привычный порядок вещей. Творится этот бардак не в одиночку, а с теми, кто свой, кто способен нутром почувствовать реальный расклад, как и ты сам, понять, что время — одно наебалово, пространство — другое.

Это чтиво, возможно, подарит кому-то осознание, что любой человек, кем бы он ни был, какие бы противоречия ни роились в его мозгах, не одинок на своем пути: есть поехавшие, которые идут той же дорогой. Рано или поздно из жизни уходят драйв, адреналин, трэш и угар. Появляется стабильность, порядок в голове, и понимаешь, что подсознательно к этому и стремился... Но молодость — она неуправляема, как малый пацан без присмотра, — ей надо схватиться за горячую сковороду, лизнуть на морозе железяку, сунуть гвозди в розетку, чтобы познать опасные границы этого, хрен, «лучшего из миров»… чтобы потом с ностальгией вспоминать боль, трэш и угар, к которым не должно быть возврата. Я же всю жизнь хотел этого…
Итак, Книга о друзьях. Погнали!

Дима Француз

...помни: сила рыцаря-джедая — это сила Вселенной;
но помни: гнев, страх — это все ведет на темную сторону силы.
Как только ты сделаешь первый шаг по темному пути,
ты уже не сможешь с него свернуть...

Маша, девочка из 7-го класса, подняла руку на уроке и спросила: «Почему Гитлер сжигал евреев?» Вот. Неплохое начало для книги. Ей историчка дала задание выяснить, она и спрашивает у всех подряд, ибо в инете найти не получается. Не силен в истории, преподаю изо. Ну, немного подумал и сказал: «Адольф Гитлер верил в превосходство арийской расы, а всех остальных считал недочеловеками — славян, цыган». Мари продолжила: «Значит, он это делал из личной неприязни?»
«Сложно представить, чтобы огромное количество людей отправились в печь по личным причинам. Просто нужны были виноватые для всей этой мясорубки, великой войны. Так считаю», — ответил я. Звонок прервал неудобный разговор. Класс отправился на пятый урок. История. Ольга Валерьевна, училка, расскажет им свою версию причин геноцида евреев во время Второй мировой.

Сегодня умер Француз. Я не видел его лет десять, но думаю, он точно знал ответ про евреев и Гитлера. Земля ему пухом. Дима Степанов был зенитовским фанатом и крутым челом. Жил быстро, ушел молодым. Мы давно не общались, и я не в курсе причины его смерти. Не важно. Я уважал его, потому что он был бойцом, он был тем, кем я когда-то не стал. В те годы, глядя на Франса, на его жизнь, я вдруг понял, что такую коляску мне никогда не вывезти. Это удел сильных парней.
 
Память бросает в прошлое… Она — память, она б*ять, и если надо, она снова начнет стрелять. 21 мая 2010 года. Звонит Француз и говорит:

— Подходи к «Юбилейному»! Есть пара билетов на рок-фестиваль «Наши в городе». VIP-места!
— Откуда? — спрашиваю.
— За боевые заслуги подогнали! — смеется Франс.

И вот мы уже у центрального входа дворца «Юбилейный». Вокруг полно людей, очередь ползет, но медленно. Француз бодр и весел, шутит. У него нет передних зубов, выбиты в драке. Франс кричит какому-то парню-алисоману, вскинувшему правую руку, рядом с такими же пацанами, держащими черный баннер с символикой группы Кинчева.

— Не зигуй! Опусти руку! Некрасиво! — И хохочет, как призрак отеля «Оверлук».
 
Мы проходим в здание. Секьюрити, похожий на сейф, надевает нам на запястья какие-то браслеты белого цвета, типа «специальные гости». Заходим в зал — на трибуны, где друзья исполнителей, родственники, организаторы фестиваля. Короче, билеты туда не купить простым смертным. Круть.

На сцене Юрий Шевчук, группа «ДДТ». Француз стоя вскидывает подкову над головой и подпевает Юрию Юлиановичу: «Далеко, далеко беззаботные дни, я смотрю, как легко исчезают они. Слышу я тишину, что молчит в тишине, вижу мир да войну, грею ночь на огне». И потом припев поет весь зал: «Я дорога дорога, да-да, дорога дорога». Рядом с нами тусят две симпатичные девушки. Одна из них, брюнетка с пухленькими губками, в узких джинсах и длинной зеленой кофте, слева от меня, неожиданно касается моей руки. Мы держимся за руки и поем песню «ДДТ». Она улыбается, она хороша, свежа как бриз морской. Rock & roll queen. Красавица. Потом они с подружкой ненадолго вышли из зала, а когда вернулись, девчонка шепнула мне на ухо: «Сплин» уже был?» Я отрицательно покачал головой. К тому моменту Франс практически безвозвратно ушел в отрыв, угорал и жег… кричал на весь зал удивленной Диане Арбениной из «Ночных Снайперов»: «Кто, если не мы? Никто, кроме нас!», потом отбил пять Кинчеву и заряжал вместе с Алексеем Горшеневым: «Панки, Хой!»

***
И в этот же день я случайно увидел старый клип Joan Osborne «One of Us». Там в видео присутствует Бог, точнее образ с фрески Микеланджело в Сикстинской капелле. Ну, он там из картона, и каждый подходит, может свое лицо подставить — типа он Бог и есть. Фотографируется, короче, любой желающий. И только сейчас меня догнало: я понял, что как бы было здорово, если бы Бог оказался не жестоким судьей на Страшном суде, как деисусный ряд и икона Христа по центру или как Христос Пантократор Феофана Грека. Ведь когда я молюсь, грешен — не знаю молитв, я просто говорю с Ним, и там внутри он не судья, он мой сверстник, мой одногодок, такой же, как я, но просто лучше меня. И как было бы здорово просто поговорить с ним когда-нибудь. Что бы я спросил у Бога? Ведь я бы смог узнать ответ на любой вопрос… Я знаю. Он там наверху ждет меня. И когда-нибудь я приду. Просто еще не время.
Недавно я видел сон. Мне снилась огромная людская очередь к райским вратам. Там, возможно, был и Петр с ключами, но я этого не помню. Запомнилось другое, я осознавал в тот момент, во сне, что в рай по делам моим мне пройти нельзя. И тут картинка поменялась, я увидел райские стены с внешней стороны, а впереди, среди облаков, маленькая ниша, в ней дверь, как в подвал, железная, черная. Неведомая сила дала понять, что это не ад, нет, конечно, это был черный ход в рай. Чудо. Потом я спрашивал у знающих людей, а есть ли черный ход в рай? Они отвечали, что нет. Просто я хотел бы, когда умру, как Француз, чтобы мой сверстник, мой друг — Бог, помог мне пройти в царствие свое не через огромные райские врата — зачем здесь официоз, — а вот через эту подсобку, это true. Когда я думаю об этом, мне становится хорошо, и страх отступает. Да. Мы будем сидеть с ним там, пить пиво. Я расскажу ему про свою жизнь, про все. И будет это не на Страшном суде, а на кухне старенькой квартиры. Он скажет, мол, ладно, у меня дела, иди к своим. Мы пожмем руки, я пойду, и мне будет спокойно.

Паха Падре

Дурная башка ногам покоя не дает
Сегодня, вчера и завтра — целый скучный год.
Большая среда до добра не доведет.
Случится беда и вряд ли кто-нибудь поймет.
(«Тараканы»)

Мои ботинки для прогулок,
Они удобны при ходьбе.
Когда-нибудь наступит время,
Они пройдут и по тебе.

Десятый год, летом заехал в славный город Нижний Тагил. Где я жил и учился семь лет. Надо было провернуть одно дело. Первый человек, которому я тогда позвонил — Рома Шахов, кликуха — Рама, фанат тагильского футбольного клуба «Уралец» и хоккейного клуба «Спутник». Годом раньше мы придумали дизайн роз для «Спутника», тогда Рама сильно мне помог в этом.

Третий человек, который был в теме, — Паха Падре. Мой хороший друг, веселый парень, но бухал, а когда очень сильно напивался, пускался во все тяжкие, и не было на земле силы, способной его остановить. Спросил у Рамы, что с Падре? Рома ответил, мол, Паша пропал из поля зрения, чем сейчас живет, неизвестно. Я искал его дома, но дверь мне никто не открыл...

Мы познакомились в институтские времена. Его подруга Аня училась со мной и моей будущей женой на одном курсе, в одной группе. Тогда мы частенько выбирались на хоккей. Паша познакомил меня с фанатами «Спутника» — Димыч, Локо, Спартак, Покойник, Сверло...

Одевался он всегда по скину, ходил в бомбере, ботинках Dr. Martens вишневого цвета, брил голову налысо, его руки были в шрамах: Паша распластал себе вены из-за одной девчонки еще до знакомства с Аней.

Помню, однажды Падре дали ****юлей гопники, налетели толпой, как мухи, и пинали. После этого он ходил с кровавым отпечатком кроссовка на лысине, при случае демонстрировал украшение. Аня спрашивала, мол, кто, черные били, но Паша утверждал, что русские. Хотя в Тагиле получить ****юлей или влипнуть в историю — это как нефиг делать. Удивляться здесь совершенно нечему. «Кто-то торчит, а кто-то ломается. Нижний Тагил — этот город называется», — строка из песни тагильской рэп-команды Клоунеско.

Однажды мы с Падре и Рамой погнали на хоккей. СК «Спутник» в тот день разгромно проиграл. А к Паше подошел скин по кличке Молодой и спросил, почему обувь в таком виде? Вид у Павла был действительно потрепанный, чего уж говорить. Да. Он был пьян и взъерошен, как медведь, сбежавший из леса. Испортить настроение, то есть веселье, Пахе оказалось крайне сложно.

— Ты знаешь, сколько эти ботинки топтали врагов? — рассмеялся Падре и хлебнул пива.
— Да мне пох! — возмутился Молодой. — Подошли бы к тебе сейчас люди постарше, и ты бы огреб за свой внешний вид.
Аня ушла от Паши в том же году, когда все мы закончили институт. Тогда отлично погуляли на моей свадьбе. После чего через месяц я уехал с женой в Питер.
— Знаешь, какой самый страшный грех? — спросил Паша перед моим отъездом.
— Предательство! — ответил я.
— Нет! — Он отрицательно покачал головой.
— ?!
— Самый страшный грех — это уныние! Не забывай! Держи нос по ветру!

Молодость и радость

Дэн

Я, словно в 3-й Quake играя,
Дверь за дверью открываю.
(«Тараканы»)

Станция метро «Выборгская». Поток людей стремится на выход, на свежий воздух. Среди помятых лиц можно увидеть и мой невыспавшийся face. Утро нового дня, новый день пришел.

Перебежал дорогу на красный свет и дальше направил стопы в сторону железнодорожного моста. Мне нравится здесь бывать, эти места будят хорошие воспоминания. Последний день на работе, заберу бабки и буду прощаться. Кто бы мог подумать, что из нормальных людей в этой организации я уйду последним.

Прошел под ж/д мостом, сверху громыхал поезд. Зажал монету в руке, к деньгам. Осень. Ровно три года прошло с тех пор, как я устроился в колорку DuPont. «Раньше все было по-другому», — так говорил мне три года назад мой экс-бригадир Дэн. Теперь главным по автоэмалям в этой фирме, т.е. миксерной, был я, хотя ключевое слово «был» как дамоклов меч, словно судьба, висит над моей головой сегодня. Се ля ви. Меня есть кому заменить. Мой босс давно готовил на это место одну сговорчивую гражданку Украины. Мне все равно. Жаль только, что не будет больше возможности прогуляться по улице Литовской, на ней я оказался сразу после того, как миновал мост. Я люблю эту улицу. Она одинаково хороша летом, зимой и осенью, она хороша даже весной, хотя я не люблю это время года. Загадочная, хранящая секреты, тихая улица. Пусть сейчас она перерыта, даже в таком состоянии она бередит в голове приятные мысли, способные успокоить сердце. Даже теперь, когда внутри, кажется, все так же перерыто, после трех недель больнички, когда сумбур. У жизни, конечно, есть продолжение, но какое-то ху*вое, полное неопределенности и страха, а хочется как три года назад.

Все началось с телефонного звонка Дэну, моему другу, которого я знал еще с института.

— Алло! Слушаю! — Я узнал голос старого знакомого, бодрый, на позитиве.
— Здорово, Дэн! Это Андрюха. У меня тут куча проблем. Может, есть у тебя возможность посодействовать?
— Давай к сути, дружище, — усмехнулся Денис.
— Меня, короче, уволили в очередной раз. С деньгами вилы теперь, и куда податься, я, честно говоря, не представляю…
— Эм... Ну, я замолвлю словечко начальнику. Если все будет норм, перезвоню, — сказал, немного подумав, Дэн.
— Спасибо.
— Ладно, ладно. Пока не за что. До связи.

Через пару дней Денис перезвонил, как обещал, и велел прийти на собеседование…

Было прохладно. Сентябрь. Я приперся раньше и тусовался возле магазина. В то утро у меня было дурацкое предчувствие… Через 20 минут подъехал Дэн на своем велике GT. Поздоровались. Он закурил и поинтересовался, как у меня дела. Я рассказал про свои движухи, точнее беды. Мы говорили о многом, время позволяло. Собеседование, так объяснил Дэн, простая формальность. Дело в том, что за несколько дней до моего звонка в конторе произошел ****ец, выяснилось — пропадали бабки в крупных размерах. Деньги ****или колористы, т.е. главный колорист, она же дочь начальника, семейный подряд, ага. Девушку пожурили и отпустили с миром. В ходе разборок «Аль Капоне» уволились еще два колориста. Так Дэн остался в миксерной главным и единственным. Вот такие чудеса на виражах.
 
— А что потом? — спросил я.
— Потом позвонил ты, — невозмутимо ответил Дэн и выкинул окурок.

Беседа с начальством действительно оказалась формальностью. Босс, бывший малиновый пиджак с перстаком на мизинце правой руки, задал всего два вопроса.
Первый вопрос — почему меня уволили с последней работы. Я в мягкой форме признался, что за «рас****яйство». На что он никак не отреагировал.
Второй вопрос — сколько хочу получать денег. Жадничать я не стал.
 
— Иди работай, — благословил меня шеф и уткнулся в какие-то бумаги.
— Спасибо, — кивнул я и ретировался из кабинета.

Жизненный замес, в который мне посчастливилось вписаться, был в самом начале. На смену троим ушедшим шеф искал замену. Ставку он сделал на молодежь. Другими словами, босс хотел набрать колористов с нуля. Платить им можно меньше, чтобы они работали и не шуршали. Скажу сразу, что в этом Фадеев, а звали начальника именно так, промахнулся. В чем он недоглядел, я объясню позже.
 
Прошла неделя. Дэн помог в это смутное время не только мне, но и одной своей знакомой, звали ее Саша. До этого не был с ней знаком лично, я видел Александру лишь раз в общей тусовке в баре «Аккакао». Тогда она только приехала в Питер, показалась скромной и улыбчивой. Большой город таит в себе большие возможности, но и соблазны тоже. На момент появления в фирме Саша носила рыжие дреды, узенькие очки. Да. И уверенности в ней было куда больше, чем тогда при первой случайной встрече. Она успела поработать в конторе под названием «Автор+», бандитская лавочка. Платили там мало и задерживали з/п на месяц, а то и полтора. Девчонка искала стабильности. Каждый из нас был на своей волне. Дэн гонял в плейлисте «Рабов лампы» и «Клоунеско». Саша плыла, словно солнце над Ямайкой, под музыку рэгги. Я любил панкуху и ска. Однако у всех у нас было что-то общее, что в силу некоторой узколобости не смог предусмотреть Фадеев. Мы были другими, были частью неформальной движухи, а если более глобально, представляли собой такую внесистемную штуковину, которая превратила колорку в кружок по интересам. Было весело, было круто.

Еще через неделю пришел устраиваться на работу чел по имени Кирилл. Он пообщался с Фадеевым, а потом зашел к нам. Я развалился на диване, листая какой-то журнал. Дэн за компом рубился в Counter-Strike. Саша после вчерашнего похода в клуб страдала чудовищным похмельем, стояла возле шкафа, раскачиваясь, время от времени были моменты, когда она замирала на месте и долго залипала в пол. Фигачил Offspring в плейлисте… Кирилл посмотрел на все это с неподдельным интересом и спросил, обращаясь ко мне:

— NOFX?
— Не… это Декстер Холланд, — ответил я и понял, что парень — наш человек.
— Точно, точно, — Кирилл улыбнулся своему промаху. Саша тоже улыбнулась и побежала блевать в туалет. Вернулась через пару минут и протянула челу мокрую руку.
— Александра, — с огромным облегчением произнесла она. — Этот город наш с тобой.
 
Кирилл (Keda Kid)

А для кого-нибудь
Чего-нибудь я король.
(«Коллекция Дней»)

Keda Kid, он же Кирилл, — человек поистине уникальный! Это факт! Трудно себе представить чела, который в цифровую эру, время инета и сетевых войн, не спалился бы с потрохами. Большинство людей по праву рождения льет в инет любое свое говно, личные фотографии, еду, новорожденных детей и просто все подряд. Научились стучать по клавишам — и в путь. Весь этот shit становится достоянием общественности. Про комментарии, в которых все меряются письками, я вообще умолчу. Сети — зло! Пора понять!

Кирилл не светил лицом в интернете, и уже за одно это — ему уважуха. Он фигачил инструментальный хип-хоп, рисовал граффити — весело проводил время. Молодец! Жизнь проживал не зря. Такой Бэнкси на российский манер.
Однажды Кирилл пришел на работу и поведал, что поспорил с подругой Леной, мол, съест пятнадцать бананов, запивая их пивом. «На кону большие деньги, никак не меньше, я уже давно мечтал купить себе PlayStation», — пришла на ум фраза из песни KILLAGRAM. Дэн сказал, что это нереально. Я с ним согласился. Однако жребий был брошен.

Вечером Лена купила бананы, огромные, спелые, купила пиво и яблочный сок для себя. Кирилл предусмотрительно постился с самого утра, поэтому началось все неплохо. Три банана он употребил и открыл бутылку пива. Потом еще два банана вошли внутрь как куски поролона. Пиво не помогало, а до финала было далеко, как нашей сборной по футболу образца 2018 года. Бананы же, они, сука, калорийные. Про это говорил Дэн еще утром. Надо было слушать главного. Кирилла подвело желание всюду быть первым, и он решил в тот вечер идти до конца. В плейлисте фигачило техно, за окном летали кометы, все было прекрасно, и только олимпа, как чего-то мифического, достигнуть было нельзя. А хотелось, хотелось… Короче, половину бананов Кирилл победил. После чего наступила гроссмейстерская пауза. Уже стемнело. Кирилл лежал на диване, стараясь меньше шевелиться, чтобы не пустить ленты. Лена заботливо очистила от кожуры очередной банан и подкралась к нему с тыла.

— Кирилл, Кирилл, съешь меня, — пошутила она, протягивая фрукт витаминному другу. Это оказалось последней каплей в большом споре.
— Вот, блин! — подопытный упал с дивана, вскочил и, ударившись плечом о дверной косяк, побежал по коридору в сторону сортира. «Конечно, это пари выиграл Боря, а кто кому остался должен, мы еще поспорим», — сказал бы KILLAGRAM. Fatality. Чистая победа! По рассказам Кирилла, блевал он даже не лентами. Это был реально эпизод на карусели из «Трудного ребенка 2». Оппонент Лены отсутствовал долго, а когда вернулся из туалета, молча лег на диван и закрыл глаза. В плейлисте фигачило техно. Сбивчивый ритм нарушал тишину, рвал ее на куски, на части, лишая покоя, гармонии, мира.

— Тебе плохо? — поинтересовалась подруга.
— Какая бездушная музыка! — ответил Кирилл, проигнорировав вопрос.
 
До утра на столе остались лежать непобежденные бананы — напоминание о том, что в этой жизни возможно далеко не все, даже с пивом. И даже такому крутому челу, как Кирилл, который практически являлся воплощением в реальности космического рас****яя Хана Соло, не дано было зарешать эту тему. Можно и звезды, если только захотеть, с неба сорвать — это не факт!
 
Вася Ковалев

— Кем вы работаете?
— Я — журналист живого журнала,
веду в Интернете свою страничку!
(Андрей Родионов)

Местный питерский интеллигент, который по странному стечению обстоятельств оказался в колорке «Технолака». Он был талантлив. Рисовал аэрографом, играл в шахматы, перся от картин Сезанна и сам старался прогрессировать, созидать, мастерить. Надо заметить, в жизни мне везло на людей небанальных, особенных. Вот сейчас у меня есть стабильность, я преподаю в школе, а таких людей вокруг меня нет. Одно унылое говно.
 
Вася сначала поступил в Мухинское училище, на отделение керамики, откуда был исключен за рас****яйство. Потом его призвали в армию, где он чуть не загремел в дисбат. Чудом отмазали родители, отцовские связи помогли. Вот.

Было в нем что-то, чем Пушкин наделил образ Ленского:
возвышенная упертость, чисто бабское упрямство.
Проливать кровь раз в месяц — в этом есть что-то женское,
недаром опер сказал, что какое-то ****ство.

Сказал стихами, а по факту он частенько нарушал спокойствие и дисциплину, за что его просто ****или в разных государственных институтах, в армии и даже банально на улице. Прямо как в стихотворении Андрея Родионова.

Раз в месяц он дрался или его били —
кровью расплачивался за свои нервы.
Это своеобразные месячные у него были,
словно кто-то раз в месяц вырубал сервер.

Что касается самого Васи, он никогда не огорчался по этому поводу. Позитив находил во всем. Этот незамутненный взгляд на наш мир я всегда пытался найти в себе, чтобы быть счастливее каждый день, и, как ни странно, нашел.

— Когда душа не на месте — это бесы! — утверждал Вася. — Их надо изгонять!
— А договориться ты с ними не пробовал? — спросил я. — Вести диалог?
— Нет! — Вася засмеялся. — Они тебя обманут!

Саша Сних

Снова вечер, тороплюсь домой,
Втыкаю судорожно кнопку «power».
Сегодня ночью снова вы со мной,
Мои постыдные запретные забавы.
(«Концы»)

Трек Санича Сниховского, посвященный порно-иконе Саше Грей, я заценил в инете намного раньше, чем познакомился с ним лично. Там девушка постоянно повторяла фразу, про е*лю что-то, под инструментальный хип-хоп, круто, короче, было. А как и когда я с ним познакомился — не помню.

Санич — фотограф, работал на студии недалеко от моего дома. Его шеф перся по обнаженным теткам. Денег у него было достаточно, чтобы купить квартиру под крышей на Коломенской улице и оборудовать ее под фотостудию, разбить на несколько частей. Там была и ванна с золотой винтажной душевой лейкой, и камин в стиле рококо, разные фоны, дым-машина и даже клетка для любителей горячих фоток БДСМ. У него были секретарша, менеджер, художник и пара фотографов, в том числе Санич. Для шефа это было просто развлечение, но, будучи человеком практичным, он пускал в эту фотостудию людей, желающих сделать красивые фотографии самостоятельно. В 99% случаев таковыми являлись молодые красивые девушки, желающие замутить аватарку в соцсетях, и их подруги с огромными фотоаппаратами.
Однако Санич был чистокровным евреем, следовательно — хитромудрым. Вот. Кроме работы на студии, у него была такая подработка: он снимал квартиру в новостройке на месяц, в ней не жил, у него хата на Пионерке, сдавал квартиру посуточно тайком от хозяев и разницу складывал себе в карман. Выходило не много, но начинающему бизнесмену хватало. Деньги практически из ничего, из воздуха. Минус лишь в том, что приходилось постоянно разруливать нештатные ситуации.
Санич был моим частым гостем, он приходил ко мне домой без приглашения, но с бутылкой пива. Рассказывал про «Нирвану», Курта Кобейна — любил эту группу. И однажды предложил подзаработать деньжат. Легкие деньги!

— От тебя ничего не требуется. — Санич развалился на диване. — Сидишь на фотостудии в выходной, ждешь, когда придут две мальвины. Твоя задача их впустить, показать им зал, потом они там будут фоткаться, закроют дверь. Короче, пусть делают, что хотят.
— А потом? — спросил я.
— Потом ты их просто выпустишь. За это я тебе плачу каждый раз по 500 р. Ну, как? Договорились? — Санич отхлебнул пива.
— Заманчиво! — улыбнулся я. — Ничего делать не надо, и дом рядом. Красота!
— Да! — Сних допил бутылку. — А я буду в это время решать дела со съемом. Труба есть. Если что-то пойдет не по плану — звонишь мне, и я мчусь тебя выручать, дружище. Сразу скажу, что ничего страшного там не бывает и быть не может. Соглашайся! Такую халявную подработку могу предложить только другу. Тем более, что ты сейчас все равно сидишь без работы, а здесь перспектива есть. Завтра выходишь первый день, готовься, друг, с утра, в десять.

Короче, Санич мне ключ от офиса оставил, и на следующий день я отправился туда. Поднялся на верхний этаж. Открыл сейф-дверь. Занял в комнатке рабочее место, жду, играю в шахматы на компе. Ровно в десять пришли две девахи. Симпатичные. Одна — брюнетка в коротком красном платье, с вьющимися волосами, в черных чулках, красных туфельках, с агрессивно накрашенными губками, красивое личико, да, грудь третьего размера, в общем, очень даже норм. Другая — блондинка в пиджаке и юбке до колена, стройные ножки, с фотоаппаратом Canon 40D — рабочий стиль. Первая, которая модель, улыбнулась мне. Они были в хорошем настроении и готовы делать искусство. Я показал им зал, закрыл за ними дверь, девушки попросили не входить без предупреждения, на что я одобрительно кивнул и удалился в соседнюю комнату, где продолжил играть испанскую партию за белых. Через некоторое время из зала начали раздаваться тревожные звуки.
Сначала ба-бах, бля. Потом трах-тибидох. Я занервничал, но ничего не стал предпринимать. Скоро все стихло. Вышла девушка в красном платье, подошла ко мне и спросила:

— У тебя есть мой телефон? — Она крутила в руках свой новый белый айфон.
— Нет! — от вопроса я немного напрягся.
— Ну и ладно! — сказала нимфа, немного подумав, и удалилась обратно в зал.
 
Дальше все шло по плану. Девахи сделали свое дело и, улыбнувшись мне еще раз, покинули студию. Я все закрыл и ретировался домой. На следующий день мне позвонил Санич.

— Привет! Как дела? Как все прошло вчера? — спросил друже.
— Все хорошо! — отрапортовал я.
— Да? — Санич немного помолчал. — Ты представляешь, что сделали эти стервы? Они сломали дым-машину, уронили фон и один из осветительных приборов. Мне шеф сегодня предъявил как надо…

В общем, это был первый и последний раз, когда я работал вблизи модельной сферы. И вот что я скажу — на любителя занятие. Не айс.

Вот. Санича я как-то раз потом выставил за дверь вместе с пивом. Достал меня со своим Куртом Кобейном и прочими мутками. Он обиделся, и больше мы с ним никогда не виделись. Возможно, это и к лучшему. Хотя временами мне бывает стыдно, что его отчислил. Санич, прости! Хороший был парень, но редкой е*анутости талант.
 
Костян ЯрКо

Сегодня сушняк, жутко ломит башку.
Наверное, к вечеру сегодня помру.
(«Концы»)

«Запой УПИ» — совсем не значит, что Уральский федеральный университет имени первого президента России Б.Н. Ельцина (прежнее название «УПИ») бухает или поет. Хотя и то и другое имеет место быть. Если же говорить серьезно, то это самый крутой фест, на котором я побывал в Екатеринбурге. Конечно — все субъективно. Просто я был молод и воспринимал происходящее вокруг острее, чем сейчас. Мы с парнями шли тусить. Мой лучший друг Костян обещал в тот день вписать меня у себя в общаге медицинского института. Поэтому мы будем жечь до талого, до поздней ночи в столице Урала. Среди групп punk band from Ural «Концы», альтернативная команда под названием «Жесткач» и еще много отличных местных ребят. Один из наших знакомых на ходу говорил Костяну, они на тот момент вместе репали на базе меда:
 
— Примерно хочется играть, как «Жесткач», бах-бах, зло, мощно, а не как мы, но, к сожалению, это невозможно пока.
— Да, — Костян скептически покачал головой.
До «Жесткача» было далековато.

Хочешь смейся, хочешь плачь,
Хочешь рубись — перед вами «ЖЕСТКАЧ»!!!

Улетно. Фестиваль что надо, но тогда «Жесткач» по техническим причинам так и не выступил. Вместо него отыграла группа «Ухти-Тухти» со своей нетленной «Девочка-блюз», которая лично меня всегда радовала и частенько бывала на репите в моем плеере. В песне офигенный припев:

Все, все для тебя, эта земля, эта вода
и звезды, все, все кроме меня.
Я уплыву, чтобы найти свой остров.
Все, что я возьму — несколько слов
и веру в то, что мне рано идти ко дну.

Закрывали фест «Концы». Сергей Кудрявцев, он же Серый, орал в микрофон:

— Весь одержимый грезами
Я сердцем трепетал
И в парке за березами
Тебя я раком взял и отъебал!

Когда мы с Костяном добрались до общаги мединститута, было уже темно, как в жопе у негра. Прошли вахту. Поднялись на этаж и зашли в маленькую общежитскую комнату. Сосед отсутствовал.

— Вот здесь будешь спать, — Костян показал на кровать без матраса, вместо которого была постелена фанерная доска.
— А подушка где? — спросил я.
— Подушки нет, — ответил друже. — Я без подушки сплю.
— И без матраса? — уточнил я.
— А зачем? Для спины вредно.
— Понятно, — засмеялся я. — А сам ты где будешь спать?
— На полу, — невозмутимо сказал Костян.

Натурально лег на полу и уснул, словно индийский йог. Вот это здоровье у человека. Такая была вписка в Сан-Франсиско. Спать на фанере, кстати, можно. После феста усталость была такая, что спать я смог бы даже на бревне.
 
Приснился сон, что мне дали ****юлей гопники. Они сначала подбили оба глаза. Потом я, закрывая лицо руками, опустил голову вниз и почувствовал, как мне молотят кулаками по затылку. Не падал, держался на ногах до последнего, то есть финального удара по яйцам, от которого в ужасе проснулся. Было раннее утро, автобус «Екатеринбург — Качканар» уходил через несколько часов. Спина болела с непривычки, и к тому же я отлежал затылок, все лицо опухло, напоминало шаньгу… Полный комплект, короче.

У меня сохранилась афиша с того фестиваля. Я ее трепетно храню много лет.

Стас Сампо

Глотай, глотай, дыши, вдыхай!
Мои огни так далеко!
И мы одни, совсем одни,
И нам с тобою так легко!
(«Остальное Наличными»)


Если бы меня спросили — знаю ли я группу «Остальное Наличными», то я бы рассмеялся. Какой студент худграфа Нижнего Тагила не знает этих ребят.

Фраза из песни в общежитии педа цитировалась во время пьянок не раз:

— Ты говоришь, что я ублюдок,
Но я знаю, в чем секрет.
Ведь у меня есть косяк,
А у тебя его нет.

Институт я закончил и уехал в Питер. И, что любопытно, легендарная группа «Остальное Наличными» тоже перебралась в Северную столицу, просуществовав еще несколько лет. Совпадение. В Питере гитаристом «Остальное Наличными» стал Стас, еще можно сказать Стас Князь, ну, то есть Князев. Вот. И как-то так получилось, что Стас начал встречаться с подругой моей жены Юлей, мы тусили, ходили на концерт группы «Инкогнито», катались в Карелию, ездили на Финский залив и т.д.

Помню, вместе отмечали Новый год. Стас был настолько пьян, что не мог разговаривать, однако, даже находясь на автопилоте, настроил наглухо убитую гитару и пел офигенно, закрыв глаза, священнодействовал на 100%.

Периодически он уходил в многодневные запои. Однажды Стас сказал своему другу Ширу во время нашей общей тусовки интересную вещь, откровение такое, типа:

— Я бытовой алкаш! — изрек он.
— Бытовой? — переспросил тот. — А какие еще бывают?
— Уличные! — ответил Стас.
— Уличные алкоголики! — уточнил Шир.
— Да! — философ мотнул головой и выпил.

Юля говорила про Стаса, что к ней «приклеился наличник». Шутила. Она долго мирилась с похождениями опального музыканта, но в один прекрасный день бросила его, что неудивительно. Ведь обладая уникальным даром, талантом, даже кругом почитателей своего творчества, Стас бухал по-черному, и это перекрывало все разумное, доброе, вечное, что в нем было. У него, воистину, алкоголистическая природа творчества, как бы сказал один мой старый знакомый.

Напугали весну крики утренних снов,
Прилетевших ко мне из далекой страны.
Ночью было темно, ночью было тепло.
Я услышал шаги — тихий шорох…

Вспомнились сейчас слова моей любимой песни «Остальное Наличными». Я когда-то слушал их на затертой кассете, на магнитофоне «Форманта», один в общаге тагильского педа с полторахой пива «Каменный цветок», окно открыто настежь, и мне было хорошо, я был молод и влюблен, я верил в будущее, и жизнь только начиналась, пи*дец, как же давно это было, Боже.
 
Почитай Господа Шиву!

В жизни вы не ели вкусней, чем это блюдо!
(«Красная Плесень»)

Магазин «Буквоед» — самая гнилая организация Санкт-Петербурга. Зашедший в этот магаз несведущий человек скажет, мол, красиво, чисто, единый стиль. Награды за качество и прочие «абрикосы». И сердцевины этой организации, по большому счету, никто не видит, сердце «Буквоеда» находится за семью замками на улице Минеральная, как смерть Кощеева, скрытая от глаз людей.

На склад я попал случайно. Просто увидел объявление и пришел на собеседование. Мне выдали пропуск, на котором была надпись: «Стань той переменой, которую ты ищешь в этом мире» (Махатма Ганди). Только через полгода работы я понял значение этих мудрых слов. А пока меня закрепили за опытным челом, которого звали Артем. «Если ты меня спросишь, что я делаю здесь четыре года, то я тебе отвечу, что бухаю, мне нравится график два через два», — улыбнувшись, сказал этот долгожитель буквоедовских складов. Артем, как и все прочие, не был обычным человеком. Каждого в «Буквоед» привели свои жизненные заморочки, люди там работали разные: футбольные фанаты, скины, бывшие вояки… Текучка огромная, одни увольнялись, приходили новые, и так постоянно крутилось это колесо. Там наебывали с деньгами, не платили премий, вычитали за косяки, и все было не для людей. Система эксплуатировала нефоров разных мастей, нас использовали до тех пор, пока не заканчивалось терпение, пока не приходило понимание, что все это просто фуфел. Оставались же единицы.
 
— Будущего нет, остальное дым. Живи быстро, умри молодым, — пошутил я.
— Это правильно! — кивнул в ответ Артем.
— Правильно умереть молодым? — уточнил я.
— Неправильно умереть старым и немощным стариком.
 
Странный он был! Верил в какую-то индуистскую богиню, которая несет перемены. Жесткая и кровожадная. На поясе носит ожерелье из человеческих рук, которые символизируют неумолимое действие кармы.
Она — недосягаемая красота, невознагражденная любовь, настоящее, прошлое и будущее, она сама смерть. Рушит сомнения и двойственность.
 
— Я даже жертвы ей приносил, — признался как-то Артем.
— Какие? — спросил я.
— Вот, — чел показал руку, на которой было несколько старых шрамов.
— Это что? Ты отрезал кусок мяса от руки? — удивился я.
— Ну, да, — кивнул он.
 
Однажды Артем принес в маленьком пластиковом контейнере странную штуку, которая напоминала манную кашу.

— Это что? — с недоверием спросил я.
— Халава! — ответил он.
— Халява?
— Пудинг. Могу рецепт дать тебе. Ведическая кухня.
— Давай! — Мне было интересно, из чего это все сделано.
— Время приготовления 30 минут, — начал вещать Артем.

• 2 3/4 чашки (650 мл) воды или молока (или молока, наполовину разбавленного водой)
• 1 1/2 чашки (300 г) сахара
• 10 жилок шафрана (по желанию)
• 1/2 ч. л. натертого мускатного ореха
• 1/4 чашки (35 г) изюма
• 1/4 чашки (35 г) лесных или грецких орехов (по желанию)
• 1 чашка (200 г) сливочного масла
• 1 1/2 чашки (225 г) манной крупы

Доведи воду до кипения, положи в нее сахар, мускатный орех и кипяти 1 мин. Добавь изюм, уменьши огонь и оставь кипеть. Слегка обжарь орехи...
Растопи масло в кастрюле на среднем огне. Добавь манную крупу и поджаривай, помешивая деревянной ложкой, минут 10—15, пока крупа не станет золотисто-коричневой, а масло не начнет отделяться от крупы. Уменьши огонь. Медленно влей приготовленный сироп в крупу, не переставая размешивать ее. Будь осторожен! Смесь начнет разбрызгиваться, когда сироп соприкоснется с крупой. Быстро мешай 1 мин, чтобы разбить комки. Добавь толченые орехи. Закрой и держи на огне 2—3 мин, пока вся жидкость не впитается. Разрыхли халаву, несколько раз быстро перемешав...
 
Халава — сладкая на вкус, странная, чужеродная масса коричневого цвета. На что похожа? Так сразу и не скажешь. Надо пробовать...
Самой главной переменой для меня стало то, что я свалил из Буквоеда! Последнее сообщение, которое Артем прислал мне в инете: «Месяц Шраван проходит под лозунгом "Теперь понедельник священнее вдвойне!". Почитай Господа Шиву!»
 
Саймон Шульц

Да, я мечтаю об этом. А вы, как будто, нет?
Ах, вы непризнанный гений, уличный поэт.
(Noize MC)

Сегодня первый день нового года, и я продолжаю эту книгу. Old friends. Эти люди навсегда со мной, даже если их нет уже на свете, даже если я много лет не видел их, они в моей памяти. Тривиальное чтиво про неоднозначных персонажей, нефоров и аскетов, маргиналов и хулиганов, художников, улетевших, отбитых чуваков. Возможно, во всем этом кто-то найдет частичку себя, ту, что вечно зудит, как заноза в заднице, и тянет на приключения. Если нет такого чувства, тебя, мой друг, можно смело привалить доской и даже не закапывать, нет в тебе ничего интересного. Пусть весь этот трэш даст тебе просраться, дорогой читатель. Допускаю, что у нас много общего. Ведь если ты дошел до этого места и не бросил читать — ты просто псих, с чем я тебя и поздравляю.
 
Очень рад, что мой путь то и дело пересекался с людьми небанальными. Один из этих людей Саймон Шульц, связующее звено между мной и городом Нижним Тагилом, ибо, если я бывал там, то всегда находил время, чтобы пересечься со старым товарищем. Мы оба учились на худграфе. Саймон жил в районе Красного Камня, и я несколько раз был у него в гостях. Квартира находилась на первом этаже. Когда я впервые зашел домой к этому челу, первое, что меня поразило — помещение было под сигнализацией. Почему поразило? Будет понятно прямо сейчас. Саймон утверждал, что его хату трижды обносили воры. Я зашел тогда. В нос ударил сильный запах дерьма. Пол утоптан собачьим и кошачьим говном до такой степени, что нельзя разобрать, какого он цвета. Помыть руки? А вот фиг ты угадал, ибо нет крана, вода течет прямо из трубы, из холодной — холодная, из горячей — горячая. Смесителя нет — можно смешивать в ладошках, если есть желание помыться. Рядом обосранный желто-коричневый унитаз без сливного бачка. Есть ковшик. Сходил по большому — смывай из ковшика. Норм тема. Света в ванной нет, в полумраке видны волосы, свисающие с полки, их много, как в фильме ужасов. В коридоре две огромные горы старой, рваной, поношенной обуви — эти кучи воняют. Кровати нет, только две тумбочки и здоровенная фанерина ДСП сверху, не помню, был ли на ней матрас и подушка. На окне решетки, прутья в палец толщиной от воров. Если в этой хате трижды побывали воры, то, бля, что же они взяли? Нет телевизора, нет бытовой техники, кнопочный сотовый телефон на столе, который подарил ему я на ДР. Эта квартира, как мне думается, подошла бы маньяку, людоеду Спесивцеву или Николаеву. Кстати, ни собак, ни кошек там давно нет. Значит, говно их просто не убиралось, даже после того как животные отошли в мир иной.

Однако Саймон не был злым, и если допустить гипотетически, что он начал бы трахать маленьких девочек где-нибудь в лесу под Тагилом, то на него никто бы даже не подумал. Это был, по выражению самого Саймона, его внутренний мир, мир аскетический и раздолбайский одновременно, видели его единицы, почти никто. Я не скажу, что он был счастлив, пребывая в этом хаосе, но и не переживал точно. Диоген же не страдал, живя в бочке, главное — относиться ко всему философски.

И вот представьте, живет себе такой парень, учится на худграфе в пединституте, подрабатывает на станции Юных техников, клеит модели корабликов с детьми, ничем не отличается от остальных, но это внешне, а внутри его головы зреет план по скупке земель в родном селе Мокроусское. Чтобы когда-нибудь выйти на крыльцо и порадоваться тому, что все вокруг принадлежит тебе одному. Это было мечтой Саймона, целью, к которой он шел медленно, но верно, скупая участок за участком у деревенских алкашей.

Помню, мы поехали на музейную практику от института в Питер. Там с Саймоном случилось странное. Он начал бегать по городу с огромной скоростью, утверждая при этом, что у него проснулись дворянские корни. После практики он оборвал большинство контактов с однокурсниками и замкнулся в себе. Про родословную Саймона, раз уж заговорил о корнях, ничего не известно. Он как-то приезжал ко мне в гости в Качканар и искал своих родственников в районе поселка Валериановск недалеко от города. Причем мне ничего не объяснял. Дело ясное, что дело темное.

Грехопадение Саймона от педагога до дворника, а потом и безработного, произошло быстро. Во всем он винил этот несовершенный мирок, людей, а надо было начать с себя, как в песне.

Саймон был романтиком безнадежным: ему всего-то нужна была жена — модель Playboy и миллион в швейцарском банке. Однако сам он соответствовать всему этому категорически не хотел, отсюда противоречие, которое затащило этого перца на самое дно жизни, и никто не мог ему помочь, даже я.

Sunny Wolverine

Вскоре Рамирес начинает своеобразно заявлять о своей приверженности сатанизму — он оставляет на месте преступлений изображения пентаграммы; так, одну из них он нарисовал губной помадой на внутренней стороне бедра убитой 83-летней старушки, также он заставлял своих жертв говорить: «Я люблю Сатану».

Недавно его встретил я (ДДТ), еще до того как выпал первый снег в Питере. Шел из книжного магазина «Фаренгейт», хорошее место, купил Борхеса — «Книга сновидений». Повернул я на Литейный, там мы и пересеклись. Он приветственно помахал рукой, мы поздоровались. Санчо начал рассказывать про свою жизнь, мы не виделись больше года.

Этот парень был моим соседом по коммуналке на протяжении семи с лишним лет. Поначалу он работал на заточке лезвий на заводе Gillette, но постепенно увлекся фотографией в стиле ню, обнаженных девушек фоткал, короче. И эта тема тянула его к себе все сильнее. Бабла фотосессии Саше не приносили, зато приносили моральное удовлетворение, он искал моделей в инете, платил им и фоткал.

Специфический вкус этого Картье-Брессона уводил его то в ковбойские темы, то в панк-культуру времен Sex Pistols, то в еще более странные вещи типа Третьего Рейха.

Саша был фриком. Он говорил, что вкус есть только у одного процента людей в этом мире.

— И ты относишь себя к этому одному проценту? — как-то поинтересовался я.
— Конечно! — не без гордости отозвался Санчо.

Его модели гоняли полуголыми по коммуналке, и, да, фотосессии частенько заканчивались пьянками, после которых сам Саша мог бегать по коридору в женских тряпках, лосинах или лифчике. В связи с этим у меня иногда возникал вопрос, а не пидор ли этот товарищ. Не то чтобы я был против пидорасов, но просто представь, живешь ты, а у тебя за стеной месят глину какие-то современные художники. От одной этой мысли мне становилось не по себе. Терпимость, толерантность хороша только тогда, когда тебя это не касается. А эти пидорасы нарушали мои личные границы, мешали спать, орали и бухали по ночам, с чем мириться было крайне сложно, да, тяжело.

Потом произошло печальное событие, заставившее Санчо пересмотреть свою жизнь. Однажды утром я вышел на кухню. Там стоял Саша, выглядел он довольно паршиво.

— Привет! Как дела? — спросил я.
— У меня мама умерла… — тихо ответил он.
— Соболезную! Чем-то помочь нужно?
— Можешь дать в долг денег на билет до Братска?
— Конечно.

Денег я дал не в долг, а просто. Это единственное, что я мог сделать для него в такой ситуации. Тем же вечером он уехал на похороны.

Вернулся через пару дней совершенно другим человеком. Как будто была у чела радость, а кто-то взял и отнял ее навсегда. Поймет только тот, кто терял близких, родных.
Похоже на увядание, гаснет огонь, исчезает задор в глазах, становишься взрослее, и это печальное зрелище, невосполнимое горе, пустота внутри.

Еще через некоторое время он съехал из коммуналки, поселившись в квартире типа сквота, недалеко от Фонтанного дома, музея Ахматовой.
 
Кирилл Поехавшев

Куда меня занесет этот ночной звонок?
Ведь я уже валюсь с ног!
(Компанеро)

С этим Дугги Бримсоном Северной столицы, как его прозвали в инете, да, я знаком довольно давно. Он начинал как ситирайтер, но известность получил благодаря книгам про маргиналов, футбольных фанатов, бомжей, маньяков. В узких кругах он почитался как король андеграунда, гений. Продолжатель традиций Спайкера и Александра Дыма. Мессия русской альтернативной литературы. Некоторые говорили, что его тексты похожи на Ирвина Уэлша, но это полнейшая чушь — у Кирилла Поехавшего свой неповторимый стиль письма, уникальный, как гамбургер из мраморной говядины T.G.I. Fridays с соусом Jack Daniel’s. Из всех, про кого я здесь вещал, он наверняка самый известный, как GG Allin, только еще круче. Для Санкт-Петербурга Поехавшев явление важное, его герои наполнили серый город осмысленностью и теплом. И если я преувеличиваю, то лишь потому, что очень люблю его книги, ценю их как что-то ускользающее из нашего мира, что-то великое.

И вот сегодня мы идем по Маяковской в сторону «Фаренгейта». У нас есть полтора литра разливного пива «Черничное», три банки джин-тоника MANCHESTER. В рюкзаке Поехавшева книга Ника Хорнби «Футбольная лихорадка».

Остановились на пересечении с улицей Некрасова, расположились на скамейке рядом с «головешкой», так Кирилл нарек памятник Маяковскому.
И немедленно выпили. Затем двинулись дальше навстречу приключениям. Пока добрались до «Фарика», король андеграунда был уже хорош. Он плыл.

— Какая необыкновенная легкость! — радовался Поехавшев, пританцовывая на мягких ногах.
— Да! — Я шел, стараясь не отставать.
— Адритатушечки адри дари тата... Оп! Оп! — веселился Кирилл.

Так с песнями и танцами мы дошли до «Фаренгейта». Сейшн должен был вот-вот начаться. Мы поздоровались с Платоном, организатором и идейным вдохновителем этого замечательного клуба. «Платон мне друг, но истина дороже», — сообщил Поехавшев. Я одобрительно кивнул, и мы прошли в зал.

Там было жарко, и писателя развезло, он притих, привалившись к полкам с книгами. Через некоторое время к нему подсел персонаж многих рассказов Поехавшего — Леха по прозвищу, которое лучше не упоминать. Они перекинулись парой фраз. Началось отжигалово в «Фаренгейте». Крутота!

Через несколько часов трэша и угара я распрощался с Кириллом. That is all!

Вышел на свежий воздух, который жадно вдохнул всей грудью после духоты, перегара в сдавленном пространстве «Фарика». Я шел по улицам вечернего города как в бреду и не сразу услышал, что зазвонил айфон — это был Поехавшев.

— Тебя тут две девахи искали! — сказал он.
— Что хотели?
— Хотели познакомиться с автором «Тараканов», — усмехнулся чел.
— Что ты им ответил?
— Сказал, что ты уже ушел.
— Не нашли, и слава богу!
— Они очень расстроились! — добавил Кирилл.

Выключил телефон. Я пришел домой и упал спать. Мне снилось, что я, как в Гомера «Илиаде», сидел на заднем сиденье тонированной «Лады». И что ко мне слева и справа подсели незнакомые девушки. Я им говорю, мол, э-э-э, вы кто? А они только смеются, зажимая меня с обеих сторон сексуальными ножками. Одна из них, симпатичная, словно богиня Калипсо, шепнула мне нежно так:

— Расскажи о своей сестре! — И рассмеялась, игриво поправляя прическу каре.
— Нет у меня сестры, — говорю, — только брат. — И проснулся раньше обычного.

Поехавшев потом оставил мне сообщение, что ему тоже приснился сущий ад, что он громил витрины магазинов, а когда потерял сознание, то бывшая подруга принесла ему покушать, опорожнилась на лицо. Ужасы Невограда!

***
Скины из TaMtAm'а меня обижают.
(«Кирпичи»)

Один тинейджер по имени Миша спросил недавно о моем отношении к скинам.

— Вы знаете Тесака? — поинтересовался он.
— Да. Я знаю Максима Марцинкевича, — ответил я.
— Он был хорошим или плохим? — На тот момент Тесак уже сгинул в тюрьме.
— Умер с идеей, и за это его можно уважать! — я уклонился от ответа.
— ?! — Миша не ожидал такого поворота, задумался, продолжил: — Вы скинхед?
— Нет! — Разговор зашел в тупик.
 
Не сказал Мише — скажу здесь и сейчас. Верю только в здравый смысл, а он мне говорит, что жить в стране, победившей во Второй мировой войне, и быть за Адольфа — не есть хорошо. Однако скины дали людям гораздо больше, чем гопники. Это факт.
Во всех направлениях. Музыка, литература, кино, спорт. Punx and Skins…

Улицы помнят каждого

Кто из вас еще живой?
Дай Бог здоровья, братка мой!
(CWT)

Что ведет нас в прошлое? Какие дороги? Знакомые, но давно забытые маршруты. Какими способами кто-то там наверху напоминает нам, кем мы были раньше? Сегодня я оказался рядом с двором недалеко от Сенной, случайность привела меня сюда, судьба. И я решил зайти в подвальчик, в котором работал пять лет назад. Толкнул железную решетку в арке, она была не заперта. Ни вывесок, ничего. Однако дверь подвала приоткрыта. Зашел. Внутри все было выкрашено в черный цвет, со стены на меня смотрел портрет Zombie Boy, там, где раньше было мое рабочее место, стояла огромная статуя Будды. На диванчике в правом углу сидел парень в черной футболке, с перечеркнутой феминистической символикой. Кроме него, внутри подвала никого.

— Здесь раньше магазин был. Его сейчас нет? — спросил я.
— Нет, — парень поднял на меня глаза, отсутствующий взгляд, прямо как у Рика Дженеста.
— А куда они переехали? Давно их здесь нет?
— Два года, — ответил он. — Куда переехали, я не знаю, нет инфы.
— А что здесь сейчас?
— Сейчас здесь тату-студия… могу сделать татуировку. Проходи…
— Нет. Спасибо, — я отрицательно покачал головой.
— Нет так нет! Заходи, если надумаешь, — парень помахал рукой, и Будда тоже.

Сложно объяснить ощущение, да, маленькое помещение, в котором я знал каждый закуток, в том старом виде существовало пять лет в моей памяти.
Теперь я видел, что здесь другое, но и прошлое тоже, и настоящее, потому что улицы помнят каждого, и не только улицы, они помнят каждого — и героев, и пьяниц, и всех нас, они помнят каждого — как в песне одной питерской банды…

И эта книга, она как подвал, где перемешались воспоминания, прошлое и настоящее. Потому что улицы помнят каждого и из моих друзей, и просто знакомых, крутых или странных, они помнят каждого из нас, молодыми, смешными, глупыми, максималистами, оптимистами, разными. Татуха, кстати, у меня есть на левой руке, всего одно слово Vilesik, и этого хватит.

***
— Как ты будешь жить теперь?
— День за днем…

***
Все мы рано или поздно уйдем отсюда. Грустный момент. Уйдем из клуба, кстати. Увидимся когда-нибудь на автепати, как говорил один чел. И тут вопрос перехода. Кем ты подойдешь к черте: крутым масштабным чуваком или насекомым? Человеком, запечатлевшим свое время, рассказавшим о героях и злодеях — или мразью, готовой на все ради денег и хайпа? «Можно обмануть других, но себя не наебать» (CWT). Парни, которых я здесь упомянул, — крутые перцы, новая боль в сердце. И этого у них не отнять.

Все идет по косяку

— Все идет по плану-у-у!
— Не, не, парень, парень…
— Все идет по плану-у-у!
— Не! Все идет по косяку!
(Из разговора)

Давным-давно я слышал историю, что существует Бог последнего шанса, маловероятного исхода, он всегда с теми, кто рискует, кто играет или просто ходит пятками по лезвию ножа, режет в кровь свою босую душу. Если глобальнее, то Бог, в принципе, всегда с теми, кто живет на полную катушку, давит на гашетку, кто готов поставить все на кон и, вопреки всем раскладам, крутануть барабан и выиграть. Бог любит таких парней, потому что с ними весело, они раскрашивают серые будни яркими красками. «Кто не боится умирать, тот и не сможет постареть», — пел когда-то Егор Летов, а он-то знал, о чем говорит.

Они всегда идут по жизни маршем,
И, не задумываясь, каждый из них скажет:
«Кто не рискует, тот не бухает whiskie!»
Я понимаю их, ведь сам из группы риска... («Духи Цеха»)

Да, рано или поздно из жизни уходят драйв, адреналин, трэш и угар. Появляются стабильность, порядок в голове. Я же всю жизнь хотел этого. А может, нет. Из последних сил пытаюсь удержаться, как за спасательный круг, за события 10—15-летней давности. Все потому, что я чувствую себя чужим в новом времени, где у тинейджеров совсем другие кумиры, они прутся по тем вещам, от которых я далек. Хочу остаться на этом корабле, идущем ко дну, как Джон Смит на «Титанике», но я не один, со мной мои друзья. Мы еще пошумим, бродяги! И пусть хранит их всех Господь Бог, кем бы Он ни был.