Ох уж эти сказки, ох уж эти сказочники

- И что бабушка Василиса восхищалась? Выходит, сказки рассказывала… про горячую натуру, пламенную страсть, жаркие объятия. И пожалуйста: ничего не получилось! Тьфу, на самом деле. Ну, вот зачем я притащилась за тридевять земель?- возмущенная Алёнка подошла к окну, кутая обнаженное тело  в парчовое покрывало.
В каменных апартаментах древнего  замка было прохладно, несмотря на летнюю жару. Она мечтательно закатила глазки:
- Хоть бы ты был Соловей-разбойник что ли: песенки бы мне насвистывал после сказочного секса. А так - никакого проку, ни секса, ни песен.
- Вот ведь незадача какая, видимо старость подступает, - застилая не смятую постель на царском ложе,  задумчиво пробормотал Кощей Бессмертный. Он с некоторой опаской поглядывал на настырную непрошеную искательницу приключений и пытался себя успокоить, - может просто жара?
- Между прочим, секс не заказывали, - огрызнулся  Бессмертный, - только пиццу!

Кощей еще что- то бубнил про очередной обман и интриги Яги, про ушедшую молодость, старые добрые времена:
- Ведьма старая, никак не успокоится, всё козни строит. Вот ведь опять обманула. По молодости из-под венца сбежала. С тех пор характер изменился: злой стал, мерзкий такой характер. Иной раз сам себе противен.  А что поделать, видно судьба такая.  Да и как без злодеев, кого герои побеждать будут? Потому и бессмертный, - Кощей тяжело вздохнул.  - И сегодня тоже: сказала в качестве примирения (вишь ты, через сто двадцать лет вспомнила) «приду с пирогом чаю попить». Кощей с удовольствием вспомнил девушку - пышечку. Ядвига - польская панночка. Тогда она была красоты неописуемой: черноглазая, черноволосая, фигура точеная.  И в  отношениях добрая. Какие встречи, какие ночи! Только характер стервозный:  чуть что не по ней - сразу скандал и разлад.  Ведьма - одно слово. И вот опять очередная пакость - девицу малолетку прислала, якобы разносчицу пиццы. А эта вон чего выдумала - ни злата, ни украшений не надо, секс подавай!  Поживи, детка, с моё, посмотрим…

Алёнка не слушала причитания старика, мечтательно смотрела на багряный закат. Он завораживал и превращал в сказку сложившуюся ситуацию: «невинная девушка в лапах монстра». Хорошо можно отыграть  в соцсетях.
Она снова оценила неудавшееся приключение и не нашла ничего общего с бабушкиными историями любви. Алёнку терзали сомнения: « Может  бабуля перепутала Кощея со Змеем Горынычем?»  Как говорится:  «старость не радость».
- Пожалуй, наведаюсь к Горынычу, - Алёнка побросала в рюкзачок  не пригодившееся в данный момент специально приобретенное интимное белье, уселась в арендованную у Бабы Яги ступу, включила программатор и набрала адрес доставки: Змей Горыныч.
- Мало ли что не ждет. Главное - сразу в оборот взять: «пиццу заказывали?» и сарафанчик быстренько скинуть. А под ним тело трепетное, дразнящее, ласки ожидающее. Редко  кто устоит от такого предложения. Разве  только Кощей: потому что старый,  то есть бессмертный.
Вот и маршрут в скалистые горы построен, осталось на кнопку нажать: «начать  движение», да вдруг передумала Алёнка, что-то её остановило. Может, вспомнила застенчивого Иванушку,  такого преданного и трогательного,  робкие его взгляды, неловкие прикосновения,  и поменяла текст:  домой…  к козлёночку.
*
Иван Андреевич с трудом освободился от сонных видений.  Он возлежал  на шаткой старенькой раскладушке в густой тени  развесистой яблони. Поднявшееся солнце прорвалось сквозь крону дерева, слепило глаза и жарило тело. Иван  Андреевич представил,  как растапливается и капает жир из вольготно развалившегося живота. На самом деле это пот, он расположился в складках живота, под мышками и даже на лбу и под носом Ивана Андреевича. Розовая панама свалились с головы, и лежала рядом с раскладушкой хозяина  шестисоточного  дачного участка. По панаме шустро сновали неутомимые муравьи, а на соседних участках, уподобляясь этим божьим тварям, перемещались фигуры соседей. Елена Ивановна, крупная дама, скажем так - среднего возраста, в раздельном цветастом купальнике, не скрывающем пышные формы, копошилась на грядках, охала и громко (видимо что бы слышал Иван Андреевич) вздыхала,  изредка поглядывала в его сторону в ожидании выражения сочувствия.  Не дождавшись, в разочаровании отвернулась и  без стеснения нагнулась для дальнейшей прополки, дразня Ивана Андреевича округлыми ягодицами.
На другом соседнем участке Ядвига Степановна, дама интеллигентной наружности  увещевала крохотную собачонку, пыталась привить ей правила хорошего тона. А мелкая пакостница не слушалась, прыгала на хозяйку и беспрерывно лаяла.
- Убил бы такую лающую заразу, - лениво подумал Иван Андреевич. Однако даже не шевельнул рукой.

Солнце шпарило нещадно. Ветер отсутствовал напрочь. Духота  давила на мозг. В ясном небе не то, что облачка - вообще какой-никакой дымки не наблюдалось. При таком состоянии даже раздражение задремало, усохло, и не пыталось проявиться. Иван Андреевич  расслабленно развалился на раскладушке, двигаться не хотелось.
Худосочная Ядвига Степановна утомилась процессом воспитания взбалмошной шавки , сняла с головы белую кружевную широкополую шляпу и обмахивалась, используя ее в качестве веера. При этом она так же как Елена Ивановна, бросала  редкий взгляд в сторону вальяжно расположившегося посреди своего участка соседа.
- Иван Андреевич, - придерживая подол длинного белого в кружевных оборочках сарафана,  Ядвига Степановна осторожно спустилась с крылечка дома, внимательно глядя на каждую из двух ступенек и следя за плавностью походки,  чтобы не уронить свое достоинство,  да и тело в целом, - сегодня ужасно жарко, вам не кажется.
Собака сопровождала столь значительное изречение громким и непрерывным лаем
- Чертова ведьма, - пробурчал Иван Андреевич.
Не будем уточнять,  в чью сторону были обращены эти слова,  но в памяти Ивана Андреевича возникли образы из детства, когда он  мальчишкой бегал по единственной дачной улице и играл с пацанами и девчонками,  а потом постарше - даже пытался целоваться с Ядвигой в зарослях кустарника за пожарным прудом. Она и тогда была стервой: в тот же день всем рассказала, что целоваться он не умеет.  И хохотала, хохотала…

Притаившееся раздражение потихоньку нарастало и подыскивало причины для проявления. Вдали громыхнуло. Нет, это  не гром. Это Зиновий Герасимович  включил газонокосилку. Она была старше Зиновия раз в десять и  работала с пронзительным визгом и омерзительным скрежетом. На возмущенные замечания соседей Зиновий Герасимович не реагировал и грозил,  что если те не отстанут,  то он найдёт управу на всех, пугая что у него «есть две три головы в администрации района». А ведь в детстве был робким и стеснялся своего девчачьего имени – «Зинка».

Наконец раздражение вырвалось  на волю:
- Уроды, отдохнуть человеку не дадут, - чертыхнулся Иван Андреевич и аккуратно перевалил тело, не обремененное мышечной массой, на бок, а затем так же аккуратно поднял с раскладушки и поставил на ноги. За панамой нагибаться не стал: тяжело.
- Потом еще не разогнешься, - прикинул Иван Андреевич и неспешно двинулся к летней кухне.  Он подошел к холодильнику, достал бутылку пива, с вожделением взглянул на запотевшую пластиковую упаковку, открутил крышку и глотнул прямо из бутылки, прямо три раза. Разочарованное раздражение сникло, а после того как Иван Андреевич налил пиво в пол-литровую кружку и с удовольствием, не торопясь, смакуя холодную жидкость и иногда облизывая с верхней губы пивную пену, неспешно делал глоток за глотком, пропало насовсем.
Иван Андреевич опорожнил кружку, просветленным взглядом окинул тесное помещение, посмотрел в оконце на соседей и громко рассмеялся:
- Привидится же ведь такая чушь! Наверное,  солнечный удар…

*
Он подошёл к старинному шкафу, достал с полки старинную шкатулку, открыл ее снятым с шеи резным ключиком и проверил наличие золотого яйца, в котором спрятана игла бессмертия. Оценил обстановку за окном, вздохнул с сожалением: "Не те нынче Алёнушки"