13. Барятинский. Вечнозеленая партия

Мария Шпинель
Автор: Барятинский


 «Вечнозеленая ветвь в лавровой короне ушедшего шахматного героя».
 Вильгельм Стейниц


    Его ранило на родной калужской земле, когда встать и пойти домой было бы самым желанным как для сына, так и для матери, которая и раны заговорит, и молитву на выздоровление прочтет, и травами полечит. Но он не мог – не было дороги в деревню, в которой он вырос - не отвоевали они ее у фашистов.

      Весь забинтованный после последнего боя, когда осколки разорвали его тело на несколько болевых точек, он, младший лейтенант Николай Антохин ехал в санитарном поезде на Урал. Ехал и вспоминал, потому что более ему ничего не оставалось, разве кто по щедрости даст затянуться цигаркой… Но чаще всего приходилось терпеть и не думать о горько-сладостном запахе махорки, завернутой в пожелтевший кусочек старой бумаги.

Дома, до войны он не курил, даже не пробовал. Отец его, Петр Матвеич, был мужик строгих правил, сына воспитывал особо: чтобы от земли не отрывался и образование было «повыше некоторых деревенских». «Вот вырастешь, выучишься на агронома, - это новое для деревни слова отец произносил ласково, словно телка к сиське матери-коровы подсаживал, - и будешь у нас в деревне работать, и все к тебе с поклоном будут – и тебе уважение, и мне почет, как родителю твоему». Ради этого он Николаю и пашенку небольшую выделил, чтобы любимый сын на земле опыт приобретал.

 А он, Николай, и не против был: рожь на своем пятачке сеял, морковку, помидоры высаживал, даже саженцы из бывшего господского сада притаскивал, а после поутих немного, когда через мостки в Барятино бегал, а там…

 Николай сжал зубы, чтобы стон не вырвался наружу, замотал перебинтованной головой - вспоминать далее было больно.

… В деревне тогда начинался голод, и отец вместе со старшей дочерью Параскевой отправились на работы в город попытать счастья на заводе.

- Смотри, сын, - говорил отец на прощание, - ежели останемся, то тебе за матерью и Минькой присматривать – боле некому. Гришка, тот давно в городе живет.
 
Отрезанный ломоть. Так что хозяйство все на тебе. А учебу не забрасывай – сам понимаешь! Ученый человек – это…

Отец далее ничего не сказал, только погладил Митю по голове, наскоро обнял причитающую мать, крикнул: «Параскева!» - и вышел.

Вернулись они примерно через неделю.

-Ну его, - хлебая деревянной ложкой полупустые щи говорил отец, - ничего в этом городе хорошего нет. Сейчас вот затянем потуже пояса, а там, глядишь, земля-матушка и прокормит.

Не получилось. Приехала за отцом и сестрой машина, и во всем черном мужчина произнес:

– За самовольный уход с работы в тяжелые для Советской власти годы…

Только и остались от отца слова – учись сын…
От Параскевы-то матери потом письмо пришло откуда-то с Дальнего Востока, а отца – ни-че-го…

А он, Николай, как и обещал отцу – учился. Это ведь не только отец сказал, но и Ленин. А Ленин разве обманывать будет.

Учителя его хвалили, даже в гости его порой приглашали, книги читать давали, разные книги. Некоторые просили никому не показывать. Он, Николай, даже удивился однажды, когда ему довелось прочесть тайно сказку про приключения деревянного мальчика. Спросил у учителя, что же в сказке такого страшного, но тот что-то ответил ему уклончиво, а он, ученик Коля Антохин переспрашивать не стал…Не до этого ему стало – влюбился в соседку по парте, даже стихи писать начал… Образ девушки в скромном сером платье и белом платочке на голове встал перед ним как живой… Вот Таня повернула к нему лицо, русая прядка выпала из-под платка…

   Где она теперь, Таня, Таня Ларина?

Он боялся даже думать о родных, которые сейчас «под немцем», не думал он и о брате Григории, который наверняка воевал уже где-то (почитай, годков десять между ними будет) запретил – настолько были ужасны первые дни войны, когда прилетевший со Смоленщины немецкий самолет расстрелял в упор почти всех его одноклассников, бежавших на призывной в Барятино. Он тоже бежал, оставляя мать, Митьку и Таню на фашистов. Но тогда казалось, что это ненадолго.

 После ускоренного выпуска его отправили командиром артиллерийского орудия. Москва, Калуга – все было рядом.

Близко живого фашиста Николай видел лишь однажды, когда армейские разведчики притащили его, подстреленного где-то, в их взвод. Ничего страшного в этом фашисте Николай тогда не углядел. Грязный, вшивый, размазывающий слезы по щекам и какой-то плюгавенький, он напомнил Николаю подростка, забравшегося в чужой сад и получившего за это от сторожа хорошую порку.

    Что потом стало с ним Николай не спрашивал – их 10 полк пошел через Людиново в наступление и…

- Что, миленький, что? Больно? Ну, потерпи, скоро уже, скоро…- подбежавшая молоденькая медсестричка погладила Николая по забинтованной голове, укрыла ноги чьей-то шинелью.

Умер, наверное, нынче, - как-то отстраненно подумал Николай (он слышал, как на одном из перегонов открывали двери тамбура и выносили, выносили…).

О себе он тоже иногда думал в прошлом лице, и тогда слеза катилась по его небритой давно щеке и скрывалась где-то за марлевой повязкой.
………

В Свердловский госпиталь Николая доставили на грузовой машине ближе к вечеру, осторожно переложили на носилки и в палату, где более десятка кроватей стояло почти вплотную друг к другу. Погруженный в свои мысли, он долго не различал, какой из докторов делает утренний или вечерний обход палат – все они казались на одно лицо. И только голос репродуктора отзывался в нем то надеждой, то тупой болью, особенно, когда звучало: «На западном фронте без перемен» …

  Но на фронт Николай уже не рвался – приговор врачей был окончательный: когда у сердца ты носишь неоперабельный осколок от мины – воевать даже не думай. Вот и слушал бывший младший лейтенант новости с фронта, надеясь услышать: «Советские войска освободили город Калугу!», но пока сводки не радовали.

   Постепенно бинты освобождали тело, Николай стал вставать, подходить к окну. Начиналась весна, и вместе с нею приходили силы. «Скоро, уже скоро, - мечтал Николай, - фрицев прогонят, и я поеду домой. Там ведь и мужиков, наверное, почти не осталось, а землю пахать надо, зерно сеять».

Иногда приходила ему в голову шальная мысль: «А вдруг да отец дома?»
И он уже видел, представлял, как заходит в родной дом, а там, за столом отец с матерью…

- Что же ты лба не перекрестишь, сынок?

- Отстань от сына, мать, герой с войны пришел, а ты все про богов своих.

Самогонки лучше плесни – старшой домой вернулся!
……………

- Что, паря, надоело бока отлеживать? Как мартовский кот весну почуял?

Николай обернулся. Задохнувшийся в своей боли, в тоске по дому, он впервые отразил, наверное, что в палате, кроме него, приходящих медсестер и врачей, есть и другие, такие же, как и он – раненые…
 
Разлепил спёкшиеся губы. Согласно кивнул:

- Надоело…

- Так сидай к нам! Погутарим! Чего в мыслях-то своих ковыряться постоянно – так и свихнуться недолго…

Правая нога, из которой так и не вытащили осколок (Понимаешь, сынок, он должен определенный путь пройти, чтобы резать. Через колено пройти должен, иначе никак.), болела, но уже было терпимо, и Николай осторожно поковылял в сторону говорившего. Там он присел на краешек кровати, застеленной серым, часто стиранным одеялом и с недоумением посмотрел на тумбочку, где по клетчатому полю доски разбежались странные черно-белые фигурки…

- Что, паря, ни разу не видал такого? - усмехнулся в рыжие прокуренные усы говоривший. - Хочешь - научу?! А пока давай знакомиться. Чувствую, ты здесь еще месяца на два задержишься…

- Николай я, с Калуги…

- А я, брат, с югов… Ильей кличут. Ты когда-нибудь арбузы  или дыни пробовал?

- Нет….

- Да что ты его своими гарбузами смущаешь? Он же деревенский – твоя бахча ему ни к чему. Ему бы коня да в поле! А еще лучше на охоту…за тетеревами, к примеру, за зайцами…

- Ну, тебе еще долго к своим тетеревам…

- А чего долго-то? Вот отпуск после ранения дадут недельки на две – только меня и видели. Пешком дойду, если что!...

Николай оглянулся. Позади него стоял невысокого роста черноволосый смуглый парень в полосатой, как и он, пижаме. Глаза у «охотника» были какого-то темного цвета, и, казалось, что они, посаженные глубоко вовнутрь, постоянно меняют свою окраску.

- Петр я. Или Петро, как хошь, - отозвался он на взгляд Николая. - Здешний я. С Пелыма.  Под Москвой ранен был.

- Ну, что, командир, играем? – Петр обратился к Илье.

- А давай, пехота, сидай! Проиграешь – жить тебе в муляке да мои гарбуза сторожить!

   Николай с любопытством наблюдал, как две фигурки (черная и белая) тонули в кулачищах Ильи, как расставляли играющие в нарисованные квадратики свои армии – король, королева, слоны-офицеры, кони… Названия башенок он запомнил не сразу, но сразу определил, что маленькие пешки с той и другой стороны – это пехота, которая первой идет в атаку и, чаще всего, погибает. Офицеры ему нравились. Они напоминали ему свой артиллерийский расчет – расчистил дорогу и стреляй наискосок! Королева была разведчицей – всегда в тылу врага. Атака и осторожность!

Да, игра захватывала. И Николай все чаще стал останавливаться у кровати «командира», чтобы запомнить правила игры и выучить несколько непонятных, но нужных для игры слов. Самыми простыми были «шах» и «мат», затем пошли «гамбиты», «гарде» …

 Наконец, он и сам решился сыграть. И сразу же получил мат в три хода.
- Детёныш ты ишшо в шахматах, - смеялся Илья, - потому и мат тебе «детский».
 Но Николай решил не сдаваться. Шахматы отвлекали его от мыслей о доме, куда было не написать и откуда не получить весточки. А еще он с удовольствием слушал рассказы Петра о неведомых Пелыми, Шантали, о том, как можно отличить кедр от сосны и почему у пихты мягкие иголки…

Вечером, после отбоя, Петр приходил к нему, садился на кровать и начинал:

 - Ты знаешь, как нужно зайца добывать в лесу? Заяц – хитрый зверь, так напетляет, что сразу и разберешь, но и труслив порядком. А тетерев любит в снегу прятаться…

- А рыбы у нас в реках – страсть. На удочку натаскать можно. Тут тебе и ерши на уху, и окуни, и налимы. Про щуку я уже говорю. А в Тавде и сомы в омутах водятся. Дядька у меня однажды вот такого (тут он разводил руки в стороны), но в темноте было не видно, насколько большого сома выловил Петров дядька…

 Спустя недели две или чуть больше Петра выписали, через неделю грозились выписать и Илью.

Все это время Николай азартно играл в шахматы, намереваясь хоть раз обыграть кубанского казака, но тот не поддавался и показывал Николаю все новые и новые ходы, приемы.

 И вот однажды:

 - Иди-ка сюда, паря, хочу я тебе одну партейку шахматную показать – вечнозеленая прозывается,- подозвал его к себе Илья.

Он быстро расставил шахматные фигуры. Николай с интересом смотрел, как белые постепенно теряют свое могущество, как их король остается с шестью пешками, турой и двумя офицерами. Он уже готовился признать поражение белой армии, но тут случилось неожиданное: офицеры при поддержке лишь одной пешки встали в линию и объявили мат черному королю.

- Видишь, сынок, даже слоны могут быть сильной боевой единицей, когда остальные повыбиты. Главное: не прозевать наступление. А оно будет – обязательно будет. И хоть не русский казак придумал эти ходы, а фриц, ныне проклятый, но учиться побеждать малым числом и у них можно, а уж ежели гуртом навалимся…

- Ну, прощевай! Пора и мне в этот гурт становиться. Боле, наверное, и не свидимся…
….

Вердикт при выписке младшему лейтенанту Николаю Антохину 1923 года рождения был окончателен: «Комиссован по ранению. В просьбе об отправке его в село Шемелинки Калужской области отказать по причине того, что данный объект находится на оккупированной врагом территории».

- Так куда поедете военруком, товарищ младший лейтенант, какое место жительства указывать? - терпеливо спрашивал Николая одноногий майор с орденом на груди и усталыми от недосыпа глазами. - Может, в городе Вас оставить?

Николай посмотрел в окно, потом вспомнил Петра из уральской глубинки, его рассказы о вечнозеленом лесе, сосновом, кедровом, пихтовом, о деревеньках с диковинными названиями…

Улыбнулся и произнес:

А в Шанталь можно?

И добавил:

- Шахматный герой берет в руки вечнозеленую ветвь и покидает поле боя…
Майор удивленно поднял брови:

- Ну, в Шанталь так в Шанталь. А вот поле боя ты рано, сынок, покидать собрался. Жизнь – это нечто большее, чем шахматная игра, ее сердцем прожить надо…


© Copyright: Мария Шпинель, 2023
Свидетельство о публикации №223123100859
Список читателей / Версия для печати / Разместить анонс / Редактировать / Удалить
Другие произведения автора Мария Шпинель

Рецензии
Написать рецензию
http://proza.ru/comments.html?2023/12/31/859