Пара белых лебедей

                Не ходи искать счастья, любви на другой
                край земли… Ты вернёшься разочарованным,
                огорчённым, лишённым надежд. Поищи их
                на другом краю самого себя, в глубине своего
                сердца.
                Далай-Лама XIV


                1.


    После окончания университета нас с мужем распределили в глубинку Курземского края – в небольшой город Айзпуте, в 50 километрах от Лиепаи. Городок был старинный, постройки в нём – в основном конца 19 – начала 20 веков. Современных по тем временам (середина 1970-х годов) домов было немного.
    Мы с мужем поженились за два года до нашего появления в этом городке. Сейчас, когда наш супружеский стаж дошёл до четырёх десятков, я, глядя сквозь призму лет на нас, новоиспечённых учителей, умилённо (если бы кто-то в этот миг видел меня со стороны) улыбаюсь: мы были так молоды, с таким юношеским максимализмом смотрели на жизнь, так сильно были ещё влюблены друг в друга, что всё происходившее с нами тогда было интересно и увлекательно.
    Всё было прекрасно, а особенно то, что нас распределили вместе, хотя были случаи, когда молодых супругов разлучали работой, если не хватало нагрузки на двоих в одной школе.
    Директор школы встретил нас радушно. Это был высокий, приятной наружности мужчина в цвете лет, очень подвижный и энергичный. Ему было где-то под сорок. Он ознакомил нас с нагрузкой (она была внушительной), с некоторыми особенностями работы в латышской школе, её традициями и, представив нас на педсовете, после его окончания на собственном «москвиче» отвёз нас в приготовленные для нас апартаменты. Это была небольшая квартирка в школьном интернате, в котором жили дети с близлежащих хуторов и даже из посёлков городского типа, где не было средней школы. Пожелав нам успехов в обустройстве быта, он уехал.
    Обустройство не заняло у нас много времени: мы приехали с двумя большими сумками и парой пакетов – это было всё наше имущество на тот момент, за исключением книг. Свою библиотеку – а она для нашего возраста была весьма приличной – мы оставили у родителей, так как не собирались задерживаться в Айзпуте больше, чем на три года, а при особых обстоятельствах – и меньше.
   С первой же получки мы накупили в местном универмаге различной домашней утвари, а со второй – японский обеденный сервиз, впервые увидев который в витрине, я замерла от восторга, а через десять минут уже спешила с чеком к прилавку.
    - Ты что? Это же дорого! Как мы будем тянуть до … - но, увидев моё счастливое лицо, муж осёкся. Этот сервиз до сих пор с нами. Почти сорок лет он украшает наш стол на торжествах, юбилеях и прочих застольях, и все, кто едал с него, всегда обращал на него особое внимание. Вот какую знаменательную покупку сделала я в возрасте 22 лет в далёком курземском городке.
    Школа была большая. С непривычки при такой нагрузке мы сильно уставали. Дома – проверка огромных кип тетрадей, в которых приходилось исправлять на два порядка больше ошибок, чем в тетрадях русских учеников, а после этого ещё нужно было готовиться к урокам. Так проходил день за днём.
    Интернат стоял на высоком холме в окружении прекрасного парка. В наши окна заглядывали клёны и яблони. Осенью и даже зимой было очень красиво. Дорога из школы шла через весь городок. Пройдя через центр городка, мы сворачивали на пешеходную дорожку, проходившую по плотине, на которой в старину стояла мельница, а нынче располагалась городская пекарня. Плотина перегораживала реку и образовывала внушительных размеров пруд, по которому всегда плавала пара красивых белоснежных лебедей. Они всегда были вместе. «Как мы с тобой», - говорил Андрей. Налюбовавшись на них и покормив купленным по дороге хлебом, мы проходили по плотине и поднимались по высокой лестнице круто в гору, где стояло наше жилище. Старинная мельница, водохранилище с лебедями, небольшой водопад, заброшенный, но прекрасный парк с парой скамеек - на нашем холме, а на противоположном, за рекой – костёл, или, может, кирха, в котором находился один из лучших органов Латвии, - всё это было красиво, романтично и даже полумистично.
    - Да, всё-таки Курземе со всеми её красотами сама по себе – большой заповедник, говорила я Андрею. - Недаром съёмки «Семнадцати мгновений весны» проходили и здесь. Помнишь, как Штирлиц ставит свой «хорьх» на развилке дорог и засыпает? Я ещё обратила тогда внимание на чудесную природу вокруг, а ты сказал, что это точно не Германия, а похоже на Латвию.
    - И я оказался прав. Это снималось где-то неподалёку.
    - Ты прав, потому что наблюдателен и разбираешься в истории с географией, а не только в филологии. Молодец! – похвалила я мужа. А он обнял и поцеловал меня.
    - А ты разве не наблюдательна, моя романтичная леди?
    - Я уже не леди. Я – рабочая лошадка с 35 уроками в неделю.
    «Леди» - так звал меня муж в Москве, когда мы проходили там практику, активно посещая театры, музеи, библиотеки и … рестораны.
    - А «Прагу» помнишь?
    - А как же! Ты была там великолепна в сиянии молодости и красоты.
    - А моё платье и жемчужное ожерелье, которое сам и подарил на первую годовщину свадьбы? Забыл о них?
    - Успокойся. Лучше иди скорее ко мне. - И, уже лёжа в постели, он раскрыл для меня свои объятья. – Сейчас я напомню тебе, как было тогда, - воспламеняясь внезапно нахлынувшим чувством, добавил он, - хоть ты и училка, но для меня ты по-прежнему леди.
    Ночь обещала быть бурной. «Но ничего, завтра воскресенье», - успела подумать я, сливаясь с ним в одно целое.



                2.


    Однажды в уголке заброшенного парка я нашла ёжика. Я принесла его домой, но он катался по полу, свернувшись в клубочек, но так и побоялся взять угощение из моих рук. Мы оставили его на ночь, поставив на пол блюдце с молоком. Утром увидели, что оно выпито, но больше он не ничего не ел.
    - Это ежиха. Наверно, у неё есть дети. Давай отпустим.
    И мы отнесли зверька туда, где нашли.

    В одном интернате с нами получила комнату ещё одна молодая пара учителей – Арнольд и Лиене. Он был историк, она – преподаватель латышского языка. Оба свободно говорили по-русски, поэтому с ними – и только – мы говорили на родном языке. Население Айзпуте в те годы почти на сто процентов состояло из латышей, поэтому мы усваивали латышский язык в нужной среде, а не по учебникам. Это нас не пугало: в конце концов теоретические знания у нас были. Арнольд и Лиене были на несколько лет старше нас. Они приехали сюда подработать, так как уроков здесь было много. Они не были официальными супругами. На мой вопрос, почему не поженились, Лиене пожала плечами и, гордо встряхнув головой, сказала:
    - Решение Арнольда – подождать с этим.
    Что-то не ладилось у них. Я подметила, что характер у Арнольда был жёстким. Как-то я вела урок в актовом зале, так как была вынуждена делать это одновременно с двумя большими классами – своим и тем, в котором заболела коллега. Я сосредоточилась на говорении, поскольку писать детям было не на чем. Урок закончился, дети с шумом помчались в коридор, а я собирала вещи в пустом зале. Какой-то стон привлёк моё внимание. Он доносился со стороны подсобного помещения, из которого был выход на сцену. Я испугалась, подумав, что, может быть, кого-то из моих учеников побили, а я проглядела. Неслышно шагая, я подошла к двери и с силой дёрнула ручку подсобки.
    На одеяле, положенном на мат (в подсобке хранились одеяла и маты для туристов), лежала Лиене. У неё было распухшее от слёз лицо и вздутые губы. На шее виднелись следы пылкой, но брутальной любви. В вырезе платья я заметила красные полосы, уходящие вниз, к груди. Она вся дрожала.
    - Лиене, что с вами? Кто сделал это?
    - Арнольд, - плача, ответила Лиене. – Вечером он ездил в Лиепаю к своей бывшей жене. Вернулся рано утром и был очень зол. Так как надо было бежать на работу, мы поговорить не успели. Уроков сегодня было немного. Арнольд вёл свой последний урок как раз перед вами в зале. Я слышала, как он кричал на детей. Когда я зашла в зал, он взял меня за руку и отвёл в эту каморку. Ни слова не говоря, он накинулся на меня. Я стала сопротивляться, ведь мы же были в школе. Он ударил меня, и я упала на этот мат. Тогда он грубо взял меня: в момент ярости его волнует только одно – сексуальное насыщение, а то, что это происходит в школе, ещё больше возбуждает. Хорошо, хоть перемена была большая. Я плакала, но его задор только возрастал от этого. Вот это всё, - и она показала на красные полосы на теле и распухшие губы, - следы его оголтелости.
    Наверно, вчера он поссорился с бывшей. Они, кстати, ещё не развелись официально. Возможно, она отказала ему в близости – Арнольд позволяет себе иногда спать и с ней – и тогда он отыгрался на мне.
    - Вы это знаете точно?
    - Уверена. Он всё ещё любит её. А я всего лишь игрушка для него, и он оставит эту игрушку, когда найдёт новую.
    Я утешила её, как могла, дала пудру, чтобы замаскироваться от любопытных глаз, и мы вместе пошли домой.
    Вечером, спускаясь проверить, все ли дети спят (у нас с мужем было ещё по полставки воспитателей интерната), я услышала из комнаты своих коллег крики и громкие слова Арнольда. Он снова терзал Лиене. «Сексуальная наркомания своего рода», - подумала я.


                III.


    Через полгода Лиене сбежала от Арнольда, оставив и заявление на столе директора. Она уехала, хотя была на четвёртом месяце беременности.
    - Я больше не могу выносить его бешеный натиск.
    - А есть, куда уехать? – спросила я.
    - Я еду в Ригу, к старшей сестре. Только, пожалуйста, не говорите ему. Она работает в редакции одной из газет. Обещала пристроить и меня.
    - Вы приняли правильное решение. Нельзя быть рабыней, в чём бы это ни проявлялось. А у вас вся жизнь впереди.
    Мы сердечно попрощались на автовокзале города.

    Арнольд остался работать в школе. Иногда и я замечала на себе его сальные взгляды и недвусмысленную улыбку. Он был кряжист, широк в плечах и силён. Я знала, что он регулярно занимается спортом, накачивает мышцы. На вид ему было года тридцать три.
Да, такому быку нужна и женщина под стать. А, впрочем, одной ему всегда будет мало. Он будет использовать их и оставлять без сожаления. Тем более, что подвержен приступам гнева и раздражительности. Но вот парадокс: учителем он был хорошим.
 
    Арнольд не доработал до конца года. Он вступил в связь с несовершеннолетней девушкой. Нет, не школьницей. Она закончила 8 классов два года назад, но нигде не училась и даже не работала. Родители её были из обеспеченных. Узнав о связи дочери и школьного учителя, они подняли скандал, и, хотя девочка сама и с большой охотой пошла на это, Арнольда уволили с работы. Он незаметно исчез из города.

    Месяца три спустя я получила письмецо от Лиене. Она писала, что слышала о том, что случилось с Арнольдом, но это её никак не волновало. У неё родилась девочка. Её сестра с мужем заботятся о них: своих детей у них нет. Муж сестры хочет познакомить её с хорошим молодым человеком. Лиене его уже видела на расстоянии, и он ей понравился. Как сложится – будет видно.
    В ответном письме я пожелала ей всего хорошего, так как она действительно была достойна счастья.

    Весной мы с мужем вновь часто останавливались на плотине и любовались лебедями. Неожиданно я вспомнила об Арнольде и Лиене.
    - Знаешь, - сказала я мужу, - они могли бы быть счастливы. Он по-своему любил её и испытывал к ней большую страсть. Но всё дело в том, что свою жену он, видимо, любил ещё больше, не мог забыть её, не мог вынести мысль, что у неё, возможно, появился другой. Он был, как раненый лебедь, скованный невидимыми путами.
    - Наверно, так. Прояви Лиене больше терпения, ласки, доброты к нему, она могла бы разорвать эти путы. Но она была не из стойких, да и понять его до конца была не в состоянии. Бежать было легче. И горе этому «раненому лебедю», если он не найдёт женщину, которая поймёт его и станет за него бороться. А если найдёт – будет ещё одна пара лебедей.
    - Да. И хотелось бы в это верить. И вообще, чем больше лебединых пар, тем лучше. Не правда ли, дорогой?
    - Правда! Пойдём скорее домой, я соскучился. – И он привлёк меня к себе. – Нам надо почаще петь свою лебединую песнь.