Больничная эпопея

День нулевой - четвертый

Кто-то едет в отпуск. Кто-то впахивает на работе.  Я сломала ногу.

Тело окутал тонкий запах мочи. Теперь я “зассанка” и “мокрощёлка”. Так здесь зовут лежачих.

Зубы чищу над уткой в шесть утра, когда ее вынесут. Пока она ничем не занята.

За стеной регулярные концерты психической тетеньки, которая сильно упала, и поэтому травматология выиграла этот приз.

Моя палата состоит из одиноких тетенек от 21 до 69. Поэтому поржать - наше главное занятие. Но, конечно, еду, нытье и телефоны никто не отменял.

Врачи здесь хорошие (так говорят), медсестры - через одну, а из нянечек работящая только одна. Остальные мирно спят всю смену где-то в недоступных нам местах. Вообще, местный персонал отличается поразительным уходом в себя и какую-то свою, медперсональную жизнь, опять же где-то вдалеке от нас.

Двое из нас отчаянно храпят. Я - нет, потому что слушаю их всю ночь. Но я не в обиде, все  равно днем делать нечего, успеваю доспать.

Многодневная лежка в кровати - тяжелый труд. Думала, что я -  ас в этом деле, но нет, есть куда расти. Я даже боюсь, что разлюблю валяться на диване.

Вообще, конечно, ломать себе кости надо в молодости. Все быстро срастется, а у тебя будет опыт.

В лифте строгая тетенька. Ездят с ней только медики и колясочники. На костылях? - вперед, на штурм лестницы. Зато какой фитнес! Народ возвращается запыханный и долго-долго приходит в себя.

Последняя еда - в пять вечера. Потом чайники с кипятком надежно прячут. Нефиг.

За окном огромные деревья и железная дорога. Всё, как я хотела. Иногда даже прорывается соловей. Ну, по-моему, это уже лишнее. Нельзя нас так баловать.

Жизнь пациента психологически полна и ни разу не бессмысленна. Наедине с сотоварищами он обсуждает окружающий мир и вырабатывает с ними общую клановую концепцию. Врачей тихо обожает. Медсестер делит на добрых и злых. Все зависит от умения ставить уколы. Иногда впадает перед ними в подобострастие, когда что-то сильно надо, а тем нафиг не сдалось. С нянечками тоже важно быть в каком-никаком контакте. В полную утку ходить весь день так себе удовольствие.

Я теперь часто смотрю на свои ноги. Не понимаю, как все это получилось. Я ведь всегда любила свои ноги.

На днях обещают жару, и впечатлений добавится. Не хочу ужасно. С другой стороны, ломать лодыжки я тоже не хотела.


Человек с надеждой грустен и живет с ожиданием осуществления. Безнадежный весел и боевит.

Мимо идут поезда. Я тоже куда-то еду.

Здесь вкусно кормят. Что каждый раз изумляет. От больницы никто такого ожидал.

День пятый

Больной с рукой - это благословение для палаты. И кипяточку принесет, и окошечко  откроет. А то набьется вся комнатушка лежачих, и туши свет, бросай гранату, чтоб больше не мучились.

Мне разрешили ходить. Я так испугалась, что сначала сопротивлялась. Переспросила. Еще раз разрешили.
Теперь осваиваю этот костыльный квест.
Первым делом доползла до раковины, почистила зубы. Счастье.

Не удержалась, пыталась затормозить больной ногой, и рухнула на соседнюю койку, благо там никого не было. Теперь печально рассматриваю свою стопу и предполагаю, что она сместилась обратно. Отвернулась она как-то от меня. Обиделась.
Господи, пусть мне это только кажется. Пожалуйста.

В местном туалете на унитазе даже нет сиденья. Зато никто с него не сползёт.

Снаружи у нас лес. Внутри - длинный коридор. Хочу наружу.

Мне кажется, все эти дни я пребывала в невменяемости. Падение, адская боль, жизнь лежа… И только сейчас начинаю возвращаться в себя. Не скажу, что измененное состояние - это плохо. Но сейчас как-то привычнее, что ли.

Перехожу на сухой режим. Таскать себя до туалета и обратно - подвиг. А я не герой.

Одной влажной салфеткой можно протереть подмышки, подгрудь, промежность и телефон. И еще осталось, но протирать уже было нечего.

Вечерний жор! - Бом! Бом! Вечерний жор! - Бом! Бом!

Странно, но мне здесь хорошо.

Туалет вообще чудесен. В первой кабинке устроен хозяйственный склад. Она всегда закрыта, но люди говорят.
Во второй - только один поручень. Вставать приходится с упором в сторону поручня, не рассчитывая особо на костыль. Он ведь отъезжает.
В третьей кабинке - тадамм!! - шатается унитаз! То есть ты такой, маломобильный, упал, с помощью поручня и подоконника, в заветное очко, надеясь, что уж теперь-то расслабишься и осуществишь задуманное, но тут унитаз пытается от тебя отпрыгнуть! - и ты понимаешь, что и здесь все так же ненадежно, как твои ноги, и в этом мире ни на что нельзя опереться, и ни к чему нельзя прислониться…. Беда.

День шестой

Полночь. Заселилась новая клиентка. Ни слова никому не сказала. Чувствую, что дрянь человек.
Я вообще много чего чувствую.
 Чувствую, что внизу ноги выросло копыто. Чувствовала раньше, что за окном - огромный больничный сад. А еще раньше - то, что он - моя половинка, и любит меня.

Когда попадаешь в незнакомую компанию, здоровайся и знакомься. Иначе так и останешься там незнакомцем и случайным прохожим

Теперь нашу палату можно переименовать в “Союз Лодыжечников”. Или даже профсоюз.

Если твоя боль умеренна, ты попросту совершенно здоров. Девиз травматологии.

Новая соседка - в футболке кричаще-розового цвета. Она не оставила мне шансов.
Почему, почему, почему бабульки обожают этот цвет?!! Начинают чувствовать себя цветущими магнолиями?
Я юна, я свежа, я прекрасна. Любуйтесь все мной и нюхайте.

Синяки становятся черничного, сиренево-фиолетового цвета с вкраплениями ультрамарина. Есть еще прожилки красного, желтого и зеленого. “Мои черничные ноги”.

А ведь всё началось с Джуда Лоу. И в фильме он был ужасен. И с этой ужасной ногой. И со своей жуткой сосиской. В общем, в этом человеке все было ужасно. Чехов был бы в шоке.
Я вышла из кинозала и сломала ногу.
Во всем виноват Джуд Лоу. Я думала, он прекрасен, и он мой любимый артист.
А он ужасен, и у меня больше нет любимых артистов.

Боль. Жуткая головная боль. Ни с того ни с сего. Если я сдохну от какого-нибудь инсульта, надеюсь, наследники опубликуют этот текст. Он будет очень красиво обрываться на полдороге. Вела, вела больничную эпопею, и не довела. Все бросила и свалила нафиг. Ребята, я публикуюсь на сайте Проза. ру под именем Иренежа Ковец. Это я своим родственникам. Вдруг они не поленятся. Если читаете сейчас - значит, кто-то молодец. Опубликовал. И может, даже я.

Психическая все орет и орет. Вовлекает в перепалки соседей,, медсестер и нянечек. Учусь воспринимать ругань как музыку бытия. Там у нас Скрябина положили. Не всем же быть Моцартами.

Интересно, я одна куда-то еду? Надо будет спросить соседей. Вдруг кто-то чувствует то же, что и я. И мы вместе уже подъезжаем к Харбину.
Все бы ничего, но есть Чужие. Уйдите из моего купе, женщина. Вам ведь в другую сторону.

Нога под гипсом мокрая, как мышь. Какие-то бесконечные банные процедуры для отдельно взятой ноги. И она уже устала.

Уберите свою фуэту,
Загоняет оно в маету.
Раскоряку же приподнимите,
И куда-нибудь прочь оттащите…
(Навеяно Волочковой)

День  седьмой

Появилось ощущение, что кто-то присматривает за мной. Вчера даже открыла глаза и осмотрелась. Будто кто-то стоит рядом и навис сверху. Приятное ощущение. Так мама проводила руками надо мной  и отдавала мне своего ангела-хранителя. А сейчас у меня свой.

За меня ведь молятся. Правда, что ли, Бог есть. Чувствую себя какой-то другой. Настоящей.

Потеряли бойца. Точнее, он ушел дальше биться в мир. А мы вот, остались на больничных койках, и в недоумении, кого и когда нам привезут.

Люди всю жизнь играют в одну и ту же сказку. Берут любимый сюжет и проигрывают его от имени каждого персонажа. Я всегда была Золушка. Ни за Пажа, ни за Фею не бралась: некогда было. У Золушки столько дел! Она такая милая, в этом своем замаранном передничке! А тут вот вдруг Мачеха поперла. Что немножко пугает. А главное, бесят Золушки. Упадут в койку и ноют, что им что-то там не так. Жертвы, блин, окружающего мира.

При верном использовании костыли создают ощущение полета. Перекидываешь  тело с места на место, и летишь им, летишь, летишь…  Хорошо бы иметь, конечно, сильные руки и здоровые связки стопы. Чтоб приземляться каждый раз, куда надо.

Левая нога у меня будет, как у терминатора. Правая - вялая и унылая. И, может, даже приуменьшится в голени. Охрененная красота. Да, еще накачанные руки, потаскай-то свое туловище.

Дочь принесла матери оба босоножка. У той перелом правой ноги.  Яблонька от яблока недалеко упала. Мама любит стучать по полу больной ногой.

Мы здесь как солдаты. У санитарки спрашивай санитаркино. У сестры - сестрино, и по ее специализации. Ко врачу с вопросами - только к лечащему. Короче, обращайся по уставу.

Доволокись до кровати, убери костыли, тапок и зубную щетку на место, а потом можешь падать в эти свои обмороки.

Говорят, наша психическая еще и людей кусает. За уколы и в целом неправильное поведение. Где бы взять столько сил.

Стресс - это недостаток привычки. Не нравится мне здесь, все угнетает и раздражает, хочу домой, где хорошо и спокойно, и в любви. А все потому, что дома я привыкла, а здесь - еще нет.

День восьмой

Неподалеку от нас аэропорт. А я только сегодня начала это осознавать. Вот, теперь буду летать.

Душа моя, различаешь ли ты, где фуксия, а где классический красный? Кармин там, или коралл? А то носишься с этой фуксией, как с писаной торбой, а тетка в обычной красной футболке.

Ах, я такая вся красивая, вся по жизни подвижная, украшения делаю, таблеток не пью…. Тьфу!!!

Бляха-муха, все-таки меня прорвало. Маньячка гипертоническая. И неожиданно, главно. Как гной из прыща. Бымц - и высказала, что накипело.
Мало только сказала.

Итак, моя жизнь обогатилась конфликтом с соседкой по палате. Опять приключение.

Ну, потому что бесит. Таблеток она не пьет. В 70-то лет. Выпендрежница.

Поспала. Поела. И начала излучать благость. Тем более, жара спала.

Я в театре юного зрителя. Приперлась на детский утренник и отслеживаю прыжки и ужимки Конька-Горбунка, Иванушки и царствующего монарха, который мечется по кипящим котлам. Ну потому что я же поклонница. Мне надо. Каждое слово, жест и всхлип - всё важно в этом спектакле. Я все должна увидеть, услышать  и запротоколировать.
Ибо: жизнь - театр, а я в ней - писатель.

Чувствую себя рыцарем-латником. Причем, лат только один. Большой доспехо-сапог на правую ногу. И с каждым днем он становится тяжелее. Пропитывается моим потом и ожиданием.

Люди бывают: хорошие, плохие, и ни о чем. Так выпьем же за то, чтобы мы были из тех, кто имеет тему.

Привезли четвертого члена экипажа. Лежачая. Нога. Зато поздоровалась.

День девятый

Ждать операцию еще  четыре дня, как минимум. Врастаю в местность. Матерею.  И совершенно не рвусь домой.

На холодильнике, ближе к потолку, взгроможден какой-то сухостой. Упаковка - из нескольких листов бумаги А 4. Красота неимоверная. Чисто больничный дизайн.

Все эти дни ни разу не видела себя в зеркале. Хочу протянуть с этим подольше. “Сюрприз потом будет”.

Когда годами играешь в жертву, выйти из этой роли однажды, - все равно что испытать продолжительный оргазм.

Часто говорю себе: все отлично, вот если бы еще не нога… И каждый раз спохватываюсь, что если бы не нога, меня бы здесь вообще не было.

Одна медсестра передает смену другой, будто ведет экскурсию. Вот эта женщина у нас ночью поступила, эта - идет сегодня на операцию. И поводя рукой, как в музее. Посмотрите направо, посмотрите налево, всюду у нас чудесные экспонаты.

Почему-то стойкое ощущение, что уборную я посещаю одновременно с одним и тем же человеком. Хотя ни разу не видела. Местная коляска одна на всех. А мне все равно так кажется.

Ну что я за монстр. Уронила костыли на свою визави. И аккурат на ее больную ногу. Хорошо хоть, не на место перелома.
Рассыпалась в извинениях, отругала себя мысленно и вслух, и как-то полегчало. Могу хоть  теперь с ней разговаривать. А то все бурлило внутри, не находило выхода.

Ура-ура-ура!!! Меня могут взять на операцию в понедельник!!! Могут, конечно, и не взять. Но могут ведь, - взять!!!

У нас похожие судьбы. Просто поразительно. Изначально, обе шли на ин-яз. Только она поступила, а я - нет.
Я закончила институт культуры, и стала библиотекарем. Она после своего института немножко поработала в школе, и тоже стала библиотекарем.
Потом она закончила московский литературный институт. Так-то она поэт. Настоящий, с книжками. Ну, а я, - вы знаете. Пописываю прозаические тексты на прозе.ру.
И вот судьба нас свела. Я не могу понять, как это возможно, - столько совпадений. Как будто это один человек, который в одном случае поворачивал в одну сторону, в другом - в другую.
Сейчас ее увезли на операцию. И я тревожусь: болезней у нее многовато.
Но, с другой стороны, врачи здесь хорошие. Справятся. Я даже уверена, что справятся.

Меня разденут догола, заставят неподвижно застыть, согнувшись, и сделают укол в позвоночник, а потом включат электродрель, и начнут пилить мою ногу. Потом напихают туда железок, и зашьют. И я все это услышу. А у меня мощное акустическое восприятие. Представляю, как я буду бояться.

Я всего лишь вела у них йогу. Иногда говорила добрые слова. Не пропускала занятий, разве что по болезни. Старалась разнообразить занятия. Вот и всё. Стандартный набор тренера. Тем более, они мне платили за это. Вполне себе живые деньги.
А теперь выясняется, что люди мне благодарны неформально. Что я для них что-то значу. Что они готовы присматривать за моими кошками, ездить ко мне в больницу на край света с передачами, и молиться за меня в церкви.
Выходит, жизнь забрала у меня брата, и дала других людей взамен.

Еду в молодость. В студенческую свою молодость. Стучат колеса, свистят тормоза, гудят гудки. И снова поезд набирает ход. Ощущение счастья.

День десятый

Раннее утро. Я почистила зубы, сделала себе микроклизму, выпила положенные таблетки и даже угостила себя кофе. Какое чудесное утро. Весь хлам - на выброс. Если что-то и было за эти дни - то оно уже в прошлом. А я, - успокаиваюсь и собираюсь к операции.
Оказывается, я - сильная. Кто бы мог подумать. Просто однажды надо решиться и пройти сквозь свою слабость. А за ней, оказывается, пряталась сила. Внутренняя сила. Глубокий внутренний покой и уверенность.
Все будет хорошо. Я уверена. Даже если на левой ноге все-таки есть перелом. Даже если правую соберут с трудом. Или еще какие обстоятельства, мешающие жить, возникнут на моем пути. Возникнут, конечно, не просто так. Всего лишь потому, что я по нему иду. Спотыкаюсь, падаю, что-то еще. Так надо. Это же путь. Думаю, что без падений не обойтись. Даже техника ломается, а человек гораздо нежнее.

Из одеяла выпало малюсенькое сухое соцветие. Откуда оно здесь? Из букета, над которым я смеялась? Очень милые и хорошенькие цветочки. Я почему- то вспомнила свой гербарий в детстве. Задание на лето. И почему-то обрадовалась. Как будто детство помахало мне рукой.

Здесь, в больнице, много вспоминаешь. Перепросматриваешь свою жизнь.

Запели под окном коты. Ходят поезда. Я даже видела красный локомотив сквозь листву. Летают птицы и самолеты. Иногда приезжают машины. Идут на работу больничные работники. Наши герои.
Утро. Мое прекрасное десятое утро в травматологии. Господи, пошли всем мира и счастья.
Плачу. Умиление поперло.

Мне кажется, все, кого я здесь встречаю, - это я. Какая-то моя сторона. Я смотрю на людей, и они - мое зеркальное отражение, в том или ином. Я же вижу.
Ну что. На данный момент света в людях больше. Что, конечно, радует.
Благословенное утро.

Странно. Большой букет на холодильнике белый, а мой цветочек - желтый. Значит, из другого букета.
И, кстати, оформление вовсе не из офисной бумаги, а нормальной, декоративной, светло-сиреневой. Совсем плохо вижу.

Я думаю, нам устраивают травмы, когда мы не видим чего-то важного. В упор не видим. Ну, что делать. Остановись. Ляг в больничную кровать. Увидь.
Ну, а то, что правая нога, - значит, была слишком жестка и напориста. Действовала по-мужски. Теперь вся нагрузка - на левую ногу. Отрабатываем женственность. Даже заказала себе халатик, хотя денег в обрез. Неважно. Зато я буду милая и симпатичная. И женственная. Наверно.


Береженого бог бережет. По мокрому больше не пойду. И пора бы уже усвоить, что в это время моют пол.

Память о нас тут чуть-чуть поживет. Те, кто были нашими соседями, и останутся в палате после нашей выписки, будут говорить: а помнишь, у Ирины было то-то. А врачи сделали ей это. На несколько дней я буду легендой палаты 219. Она упала с лестницы в кинотеатре, и сломала обе лодыжки. Так будут гласить местные анналы.
Зато теперь у меня нет предположения, что лодыжки и щиколотки  - это одно и то же.

Трудно.
В первую ночь без мамы я пила ряженку. Это хоть немного утешало. А сегодня я заранее напилась йогурта. Все-таки чуть меньше болит.

Я закрываю эту дверь. Забираю свои ключи, от своей двери, и закрываю эту дверь, чужую.
Все это не так уж самостоятельно, получается, что с помощью подруги, но все же… по-другому я бы ведь не решилась. А тут, вроде как повод. Ключи-то нужны. Остается только молиться, чтоб всё срослось, и закончилось навсегда.

И да, кажется, у меня есть друг.
Нет. Хороший порядочный человек - еще не значит, что уже друг. Не надо обольщать себя в очередной раз.

День одиннадцатый

Последний день перед боем. Завтра меня будут пилить и строгать, как Буратино. Да еще и в моем присутствии.
А сегодня - день подготовки. Помыться, побриться, принять клизму и причесаться. Вот только чистых штанов нет. Ну да ладно. Это как раз неважно.

Около десяти утра начала гореть нога. Не болеть, а именно гореть. С приятным таким чувством. Примерно в это время одна из моих девочек собиралась в монастырь.
Господи, спасибо Тебе за все. Даже за этот опыт. Как бы еще узнала, что меня любят.

Вполне возможно, даже скорей всего, мой рабочий глаз начал сдавать. Так что могу остаться со слабеньким левым. Ни чтения, ни рисования, только большие предметы, и те с искривлениями. Лишь бы совсем не ослепнуть.

Радость - это не перепад между неприятностями. Это стабильное ровное тепло внутри, чуть сильнее или чуть слабее. Но его всегда достаточно.

Мне не будут делать клизму. Расслабься, ежик.

Почему-то появилась уверенность, что дальше все пойдет как в сказке. Вскроют мою ногу, а там все уже зарастает, и так, как надо, и вообще ничего не надо делать. Разве что, с изумлением взирать на это чудо. Почешут врачи головы со всех сторон, зашьют, и отправят меня домой, там дозаживляться. А сами пойдут отдыхать на целый час, и радоваться, какая же я невредная девчонка оказалась, дала им передышку.
Теперь я знаю, почему так люблю “Женитьбу Бальзаминова”.

Наши буянные бабки (их уже две) то орут благим матом, то находят более позитивное применение своим звучным голосам. Сегодня мы начали прослушивание их музыкального репертуара. Для начала была затянута моя любимая “Шел отряд по берегу” про Щорса. Потом было про одинокую волчицу. Миленький репертуар одинокой старушки.

Даже нянечка мне симпатизирует. Ну за что за день чудесенный.

Помылась в тазике. Кайф.

Наши бабушки размножаются. Прислали еще одну, тоже немножко болезненную на голову, правда, безобидную. Итого, у нас спецпалата с самой буйной бабкой, которая провела шесть суток на полу в фекалиях, бомжихой, тоже лежачей, и бывшей санитарочкой с особенностями развития, присланной, будто нарочно им двоим в помощь, с травмой руки.
Бабки ведут бодрые беседы, переходящие в брань и вопли соло.
Также появились клиенты, готовые реагировать и расспрашивать, не случилось ли чего, в моменты острых кризисов. Ну потому что иногда крик стоит такой, будто в леске соседнем кого-то убивают. Правда, с другим текстом.

Снилось, будто я в каком-то клубе по интересам, скоро будет концерт. Я там с братом, и счастлива. Потом заходит какая-то тетка и говорит: ах, ты такая-то. Это ж из лакеев. И я сперва собираюсь ответить: да конечно мы из лакеев, как по-другому-то. А потом, когда подошел брат, и я почувствовала себя уверенней, передумала, и начала кидаться в нее чем-то. А она оказалась ведьмой, и стала превращаться то в одно, то другое. Запомнила только рой мошкары. И на этом я проснулась.

День двенадцатый

День операции. Клизма - великая вещь. Даже когда это микроклизма. Я на порядок сегодня добрее и спокойнее.

Закончила эксперимент с зеркалом. Увидела там пожилую приятную тетеньку. А раньше всё девочку видела.

Совершенно помирилась с той, что напротив. Для меня, что ли, ее держали?!
Мне теперь кажется, что весь мир - для меня.

Вряд ли, конечно, случится чудо. Не заслужила. Будет просто хорошая операция. И заживет быстро.

Выписывают мою Принцессу. Самое важное с ней я отработала.

Может, у Чехова был простатит? Что за идея - по капле выдавливать из себя  раба?

А между тем, время 11.18. Приедут за мной около часу, как не позже. Говеть мне еще часа два,:а то и три. Эх…

Мне даже теперь интересно, каков мой уровень.  Или, может быть, он примерно один и тот же, просто колеблется. А так как я девушка эмоциональная, то и волны большие гоню.

Море, море… я не особенно люблю море. Быстро от него устаю. Моя стихия - это пруд, озеро и маленькая речка. Тихие заводи, плавное течение, легкий плеск воды…

У нашей самой строгой медсестры не очень ровный шаг. Наверно, тоже что-нибудь сломала когда-то,  и осталась здесь работать. А неприятные воспоминания остались.

Удивительно. Всех разобрали по перевязкам-процедурам. Впервые я в палате одна. Но почему-то не чувствую облегчения: типа, наконец-то одна.
Уныния тоже нет.
Лежу. Жду. И уже не писаю. Просто лежу и жду. А ждать еще хотя бы час, потому что 12.21.

Я поняла, почему злилась на нее. Завидовала. Мы все серьезно попали, а у нее все косточки остались на месте. Знай себе щебечи.
А теперь пофиг. Приняла как данность.

Может быть, переведется от нас и еще один человек. Очень хороший. Вот она - точно наше благословение.
Странно, но мне не особенно жаль. Каждому - свой путь.

А между тем, уже час дня. Расчетное время пошло.

Мысли у меня далеки от высоких материй. Лежу и думаю, что так давно лежу, что под попой ямка.

Я спокойна, как слон. А как спокойны слоны? Как я сейчас.

Без еды могу. Без воды могу. С давлением могу. Под ругань даже могу. Киборг.

Электрички - как трамваи. Пролетают с тем же звуком. Странно, что вообще-то это одно и то же. Вот только не гудят трамваи и не свистят. Тренькают.

Я уже выдавливаю себя по 5 мл. И всё не берут. По ходу, я прохожу все свои трудные участки.

Отмена. Ну и дела. Прямо по классическому моему сценарию.
Ну да. Если уж мама рожала тебя трое суток, куда ты денешься.

Наверно, это шанс сделать все по-другому. Другого объяснения нет.

Санитарка мне сочувствует. Медсестре пофиг. Лечащий врач давно дома, отдыхает после трудного дня. Сколько людей, столько и мнений.

День тринадцатый

Главный кошмар травмированного - это то, что пока он ждет операции, обломки костей начнут потихоньку срастаться, срастутся неправильно, не в той позиции, и придется их опять ломать, чтобы сделать верную композицию.

У нас новенькая. Выпендрежную Принцессу выпроводили, а эта похожа на Маленькую Разбойницу. Вся в черном, грубоватый голос, лежит на вытяжке, как солдатик.
Я приняла ее благосклонно. Вроде как наш человек.
Первое, что та спросила, - есть ли по ночам комары. Когда тебя положили голой жопой на вытяжку в сторону распахнутого окна, это важно.

Раннее утро. Ну очень раннее. Что- то около половины четвертого. Свозила себя на коляске. Неплохой транспорт, кстати. С трудом, но осваиваю. Туда колесо, сюда колесо. Бумц, бумц о стены. Теперь понятно, почему тут все такое покоцанное.

Первое, что просит человек, внезапно сломавший ногу, - это зарядка для телефона.

Итак, ранёхонькое утро. Я уселась у открытого окна в коридоре, подышала свежайшим лесным воздухом, и даже сделала разминку. Ох как хорошо!
Вновь появилось убеждение, что операции никакой не будет, что всё уже заживает как надо, и я скоро поеду домой. Откуда чего берется, из какой такой дали. Но я тщательно разобрала вещи, и сформировала большой пакет из того, что мне уже не надо. Нефиг место занимать. Нефиг.

Начала активно разговаривать сама с собой. Шепотом. Когда это будет в голос, тогда и будем озабочиваться.

Никто по доброй воле не скажет о себе: я - мерзавка. А вот я - мерзлячка, - запросто. Хотя все время мерзнуть - весьма мерзопакостное занятие.

Больничный путь начинается с того, что ты в шоке. Все пугает и отвращает. Ты - мелкая пешка на этой доске. Потихоньку матереешь. Уже есть понимание и умение того и этого.
И уже начинаешь помогать другим. Двигаешься из пешек - в дамки. Лично я - в  дамочки.

Я оказался еще тот куркуль. У меня кулек с конфетами и печеньками. Пытаюсь угостить окружающих, но безуспешно. У одной диабет, другая равнодушна, третья стесняется. Поэтому куркулирую в гордом одиночестве. В детстве меня бы испинали за это. Морально, но все же. А сейчас я взрослая. И мне все можно.

“Скелетное вытяжение”. Звучит угрожающе. Мы вам вытянем ваш скелет, хотите вы того или нет. Вставим ногу в систему, навесим жутких ржавых шайб, и будем наблюдать.

“Тут ведь как. Может рвануть, а может и не рвануть”.
Могут завтра взять, а могут и не взять.
Ну и ладно. Может, к лучшему.

Может, меня не берут, потому что я хохочу? Небось скандалистку бы уже взяли. Они же не знают, что это моя форма протеста.
Хотя… идти на выправление через агрессию - так себе удовольствие.

Хороший день. Ничего не скажу. Претензий нет. Иногда утомляет новая соседка, но я уже поняла, что это нормально. Трудно привыкнуть к новому человеку.

Цыкает зубом. Это неприятно. Но такой уж точно не выскажешь.
Выбритая голова. Почему? Зачем? Но спрашивать неудобно. Вдруг из-за болезни.
Грубый мужской голос. Ну, в этом она точно не виновата. Просто тиранит слух.
Будучи лежачей, трудно найти подходящую зарядку. Интересно, как она выкрутится.

Родственники передали ей передачу. Зарядки этой самой, без которой наш человек не человек, - нет. А она у нее еще какая-то особенная.
С килограмм разнообразных пирожных. У нее диабет.
Махровый халат. В больнице жарища, еще и она реагирует сильнее всех, даже когда ночная прохлада.

Ох, это ее толкнул кто-то из родных на лестнице. Я так и знала, что она быдло. Не удивлюсь, если это тот самый, который пирожные прислал.

День четырнадцатый

Четыре тридцать утра. Проснулась с ощущением, что сегодня меня возьмут, и все пройдет так легко, будто и не надо уже ничего делать. Детство, что ли, у меня в заднице играет.

Кстати, о заднице. Клизма вчера прошла успешно. И не больно было, не противно, и не стыдно. Поначалу у меня не получалось, вода лилась обратно, а потом получилось.

Надо попробовать еще поспать.

Я вообще легко учусь, когда ко мне доброе отношение.

Вдруг пробило поставить окончательную точку в отношениях с бывшим. Ну, типа бывшим. Нельзя сказать, что у нас было серьезно, но все же мы спали в одной постели пару месяцев. А так как он до сих пор звонит, решила немножко ему помочь своим посланием.
Хорошо, что другому ничего писать не надо. Потому что там ситуация с точностью до наоборот. Во-первых, ничего не было, даже подобия отношений. Как говорит мой психолог, это был веселый трах. Во-вторых, это я впала в зависимость, и хотя бы раз в год пытаюсь засветиться на его горизонте. И если бы хоть раз он сказал мне прямо, что он об этом всем думает, я бы, конечно, это пережила, и закрыла бы уже эту дверь.
Что ж, приходится делать это самостоятельно.
Абонент такой-то, вы больше вне моей территории. И у меня больше нет к вам доступа. Вы улетели на Марс, и выращиваете там яблони. И это хорошо. Это правильно.

Наша соседка сказала “ доброе утро”. Может, не такое она и быдло.

Еще немного, и можно будет выпить последний стакан воды. Ну, как последний. Перед операцией последний. И будем ждать.
На этот раз я прохожу этот путь не одна, и компания моя чудесна. Именно такой человек мне нужен был рядом. И он пришел. Ну, не чудеса ли? Я считаю, они и есть.

Мы хохочем почти все время. Генерируем юмор, как заведенные. Нас любят. Тепло относятся. Здесь, в больнице, хохотушки - редкость. И, наверно, в цене. Трудно же. Всем трудно.

Да и вообще, она человек особенный. Очень сильный. Умный. Добрый. Очень-очень хороший. И очень поддерживает меня.

Слышу в коридоре щелкающий звук. Пытаюсь понять, что это. Пока не вспоминаю, что это стучат чьи-то костыли, и я все-таки в больнице.
По утрам здесь так хорошо, как в санатории. Из окна льется свежайший лесной воздух. Электрички еще тихие. Поют птицы.
Наверно, мне не хватало вот такого отдыха, на природе. Да и вообще, мне бы лучше было жить за городом.

Ааа!!! Я иду первая!!!

Куда-то делась перхоть с головы. Ой вэй.

Прооперирована. Жива.

Я лежала и писала. Писала и лежала. А потом выяснилось, что памперс не выдержал моего напора. Вот беда-то. Все-таки мне не избежать нянечкиного гнева. Все как в детстве.

А меня не отругали, вот. Просто не стали менять простыню. Хорошо хоть, пеленки есть и памперсы на свете. Не так обидно лежать в обмоченной постели. Теперь, если все это будет благоухать, это, конечно, противно. Но так как ничего не сделаешь, то ладно.
А все моя жадность. Не хотела же допивать йогурт. Как будто нарочно решили провести меня еще и через это испытание. Заодно уж, чтоб два раза не вставать.

День пятнадцатый

Итак, я перевалила за перевал. Теперь - выздоровление. Ура.

Кряхтит непрерывно. Достала. Ох да ох, как старая бабка.

Штоб я так жил! Окно в деревьях, второй этаж, шумят поезда… Какой-то райский уголок, по моей заявке. Правда, что ли, переехать. Фиг знает.

Перед операцией у меня слегка сползла простыня. И я все косилась влево, проверяя, видна ли грудь. Медсестра подошла, поправила простыню. Было очень приятно.

Это был муж. И с пирожными я угадала. Теперь она пристает ко всем: ешьте мои пирожные! Ешьте мои пирожные! - но никто не ест. Все знают, каким путем они появились.

Не открою Америку, если скажу, что в больничной палате любой человек из коридора - это развлечение. А также завтрак, обед и ужин. Они ведь тоже приходят извне.

Мы здесь - Ильи Муромцы. Лежали, лежали на печи, кто неделю, а кто и две, а потом встали и пошли. По разнообразным процедурам. А по ощущениям, прям побежали.

О господи. Она ему еще и сообщения пишет. На которые он не отвечает. Неужто я такая же была?!
И мама есть. Но почему–то не приходит. Почему?! Она же мама?!
Все комары теперь летят к ней. Потому что диабетик.
Хоть какая от нее польза.

Я тут как старая бабка на завалинке. Ну, а что делать. Сериалы и сплетни нужны всем.

Старушка наша буйная орет, как в лесу. Будто по грибы пошла, и аукается со своими.
Еще мы узнали, что ей девяносто, и она всех строит, чтоб все ровненько застелено  было, как в пионерлагере или армии. Старая закалка.

Вообще, конечно, жесть. Лежит голая в памперсе, кряхтит, обматывается какими-то мокрыми тряпками от жары, хотя у нас давно уже прохладно, на бритой голове гнойная рана, видимо, после очередной потасовки. При всем при том любит этак блеснуть познаниями о медитации и высоких энергиях. Как у людей крыша едет, я поражаюсь. Ты будь обыкновенной, куда ты лезешь в калашный ряд. Компенсируется так, что ли. Кому охота признать себя быдлом.

На каждого сильного полагается слабый. Так и идет по жизни: сильное звено - слабое звено. Цепь.

“Я не думаю, что он хотел мне сделать что-то плохое”. Ну да, он просто рукой взмахнул на лестничной площадке. А тут ты почему-то под рукой оказалась.

А потом опять пошел ливень. И пошел себе смывать всю тяжесть, усталость, боль и страх.
Забери нашу боль и отчаяние. Оставь нам только чистоту и ясность, о благословенный ливень.

А потом я предприняла шаг на свободу. Просто взяла и уехала из палаты.
Очень тяжело все это выносить. Всю чужую боль рядом. И мои силы не бесконечны. У них есть предел. А потом, - всё. Надо бежать. Надо побыть одной. Надо подзарядиться самой собой. Ну, дождем, конечно. Ночным воздухом. Темными силуэтами деревьев за окном. Уютом местной столовой. Да, позади - операционная. Зато передо мной, рядом со мной - прекрасный тихий ночной мир. Мечта интроверта.
Я долго терплю, конечно. Давно было пора выходить наружу. Осваивать новые места. Осматриваться в новых пространствах. Менять точку обзора.

День шестнадцатый

Ночь. Не спится. Хожу. Гуляю. Думаю.
Хочу жить в дружбе с соседями. Чтоб небольшой старый дом, и все друг друга знают. Зелени полно. Огромные деревья вокруг дома. Заполняют мои окна. В листве щебечут птицы, перелетают с ветки на ветку, радуют моих кошек. Может быть, неподалеку трасса, или железная дорога. И вместе с тем, в моем доме уютно. Спокойно. Хорошо.
Еще я хочу, чтоб застройка вокруг была малоэтажная, не только мой дом.

Все-таки я ужасная зануда. И чистоплюйка. Докопалась до новой участницы нашего реалити, чтоб она мусор аккуратно выбрасывала. Как будто ей с ее диабетом и ее мужем до этого. А с другой стороны, когда человек во время месячных подтирается тряпками и швыряет их прямо на пол, тут кто угодно выскажется.
Так я и разобралась со своей стратегией. Если человек мне не нравится, я долго молчу. Коплю претензии. Так копят силы перед боем. Долго-долго. Потом, в какой-то момент, - бац! - и прорывает плотину. Тут уж только держись. Я обычно выбираю момент, когда стопроцентно права, и обрушиваюсь со всей силой, как волна. Стихия. Почти неуправляемая. Потому что долго терпела. Накопила.

 Я думаю, человек, который не умеет следить за собой и разбрасывает отходы от своей жизнедеятельности, далек от звания человека. Так, животное в пути. Может, уже подходит, правда.

Таков был мой отец. И ничего, прекрасно себе жил. Остальные члены семьи его обслуживали. Затирали его плевки.

А вообще, закон прост. Хочешь, чтобы о тебе заботились, - позаботься о других сам. Не разбрасывай свое дерьмо. Никому не уперлось его лицезреть (наблюдать в непосредственной близости), а также созерцать (в принципе наблюдать).

Все-таки женщина в чулках - это очень красиво. Даже если они компрессионные.

На процедурах лежала рядом с мужчиной. Он похрапывал. Дурацкое ощущение. Будто с чужим мужиком в постели.

Нафига с ним разговаривать?! Чтобы - что? Чтобы влажные салфетки? Они точно столько стоят?!

Здесь принято благодарить медсестер и нянечек мелкими радостями. Суют конфеты им в карманы. Укол - конфета. Перевязка - конфета. Наверно, в конце рабочего дня весь младший персонал ходит с оттопыренными карманами.

Лишний раз убеждаюсь, что это был энергетический удар. Хорошо, что я выставила этого человека из группы. Надеюсь, не только в виртуальном формате.

Когда обсуждаешь чью- то агрессию, сам становишься немножко одержимым. Пропитываешься, что ли, этой злобой. Заражаешься ею. Здесь, в больнице, никому это не надо. Засунь свое дерьмо обратно в задницу, и не тирань людей.

Здесь я чувствую, как наливаюсь силой. День ото дня. И не только физической.

Шикардос Шикардосович! Ну, почти Киркоров! - это я пообедала в столовой. За столиком у окна. И даже с приятным мужчиной- соседом.

А между тем, я получила некое одобрение от психолога. Спустя год она дала мне зеленый свет.
Ну что? Полный вперед?
“Вещи мы все собрали, булочку она докушала, так что мы грузимся”.

Фсё. Кинула клич своему релтору.  Жду ответа.
Спустя минуту.
Она обо мне думала эти дни!!! Даже хотела позвонить!!!
Чудны дела Твои, Господи!!!

Счастлива-счастлива. Моя идея одобрена. С ума сойти. Через полгода у меня будет новая жизнь. А кошки-то как удивятся! А Руся-то как обрадуется!!

И вновь грянул ливень.

Если я злюсь на кого-то, мои костыли летят в этого человека моментально. До этого стояли тихо-мирно, никого не трогали.

Дарить нянечкам начатые шоколадки, со словами: “не бойтесь, я не кусала”. Блеск и нищета пенсионерок.

Увезли одну из наших бабушек. Приехала специальная служба со звучным голосом, и увезла. И вторая сразу затихла, присмирела. Что орать без компаньонки-оппонентки? Теряется публичность выступления.

Час от часу не легче. Он еще и сыр с плесенью ей притаранил. По ее словам, что он любит, то и прислал. Железобетонная логика любящих сердец.

У меня новая мания. Почему-то они возникают, когда врача долго не было. Теперь мне кажется, что пластинка сдвинулась и стоит не на месте. И поэтому в этом месте болит. Бред, наверно.

Я хотя бы начала с ней разговаривать. А то прямо ступор был. Оказывается, я не могу разговаривать с людьми, которые мне не нравятся. Я просто внутри себя бешусь, и все. Но однажды нахожу что- то общее, и тогда я уже не бука надутая, а вполне себе человек.

Перелом - к слому привычек. Человек не хотел ничего менять, застоялся в своем стойле. И вот тогда ему, - перелом. Ломай себя. Ломай свою жизнь. А потом ремонтируйся. И двигайся дальше.

День семнадцатый

Ночь. Дождь. Коты. Я опять без сна.
Она очень милая и нежная. Я отношусь к ней как-то по-отечески. Хочется ее поддерживать, опекать. Еще и потому, что жизнь подкинула ей не самый радужный сценарий. Если она чего-то ждет, то как правило, худшего. Все будет трудно, тяжело, опасно, и вообще ты можешь больше не встать. То же самое она говорит и себе. Бедная, бедная девочка. С детства - по больницам. Операции, реабилитации, позиции и репозиции… Есть от чего стать ипохондриком.
Ее недолюбливвет зять. Наверно, видит в ней только эту сторону. Когда при тебе человек постоянно размышляет о своих болячках, подчеркивает их тяжесть, это раздражает.
А так-то она поэт. И хороший. Правда, давно не пишет. Говорит, что закрылся портал. Я не знаю, для каких она здесь уроков. Но думаю, все получится. Она ведь очень сильная. Да и мы помогаем, в меру сил.
Когда шла на операцию, все время повторяла: я могу стать сразу после, - неадекватной. Чуть ли не матом ругаться. Как будто это так уж страшно. Хуже стало то, что в ней поселился дух противоречия и вообще какая-то озлобленность. Обиженность. Мне совершенно нельзя то и это, и меня это пугает, я не справлюсь, мне страшно, - примерно так можно перевести ее внутренний рефрен..
Но ведь к настоящим стихам по-другому и не придешь. Есть у тебя заветное желание - оплачивай исполнение.
Я кажусь ей зачастую бессмысленной хохотушкой и шапкозакидателем. А мне просто хочется сбить с нее эту вот спесь - “я самый больной человек в мире, и самый мудрый по части болезней. Вы все умрете, но прежде помучаетесь”.
И все равно, все равно, все равно. Я чувствую в ней родственную душу. Такую же тонкую и ранимую. Хрупкую.
Я думаю, человек здесь ровно до того момента, когда ему есть что сказать другим. В больнице это очень остро чувствуется. Как только некая ситуация с другими пройдена, опыт и понимание получены, - сразу и анализы хорошие, и рентген, и отек спал.

Вот, например, другая наша девушка, Принцесса. Выписалась. Уходила с видом недосказанности. Видно было, что напоследок ей хочется выкрикнуть что-то поучительно-укоряющее в мою сторону. Что-то вроде: а я-то вот молодец, выкарабкалась, меня-то Господь любит, а вот тебе и вам всем еще расти и расти! - ну, собственно, это считывалось в ее словах: “ Девочки, молитесь! И бог все даст!”
Нет. Тут было что-то еще, в ее последнем взоре в дверях. “Ну давай, повинись передо мной, ты же виновата, ты же плохо себя вела, гнобила меня почти все время”. А я вот не стала. Просто улыбалась. Типа, рада за нее. А на самом деле, радовалась, что она наконец валит отсюда.
Самое при всем этом интересное, что она попыталась вернуться. Уже будучи дома, в лифте упала в обморок. Дочь даже не смогла ее удержать на ногах. Так что, Принцесса наша вполне могла бы с тем же переломом, но уже более сложной конфигурации, загреметь к нам обратно. Но бог миловал. И ее, и нас. Видимо, решил, что тут уже достаточно Дальше будет перебор.
И прислал нам другого человека. Ту самую, которая спущена с лестницы.
Но о ней было много. Сейчас не о ней.

Обо мне, любимой.
Левая нога стала гораздо устойчивее. И сильнее. Наконец-то пойдут балансы. Пусть только на левой. Может, правая подтянется потом. Сейчас она изображает себя ногу от куклы Барби. Розовая, в тот самый цвет фуксии, с небольшими синими подтеками на пальцах, и даже в педикюре, потому что цветным антисептиком была обработана вся нога, включая ногти. Ноготочки.
Бедная моя ножка, чего только не испытала за эти дни.
И ломали ее, и резали, и пилили. Сплошной хоррор.
Но все равно ведь выздоравливает! Молодец. Борется.
И хотя, попав сюда, я первым делом вспомнила “Мизери”, здесь этой темы нет и в помине. Помогают все.

Она - особенная. Я редко встречаю таких людей. В ней столько внутренней силы и обаяния, что понимаешь: такой человек и должен заниматься своим делом. Руководить и направлять. Иначе его разорвет.
С ней я учусь быть королевой. Во всем находить свое удобство. Выбирать максимально комфортное бытие. Воспринимать любой транспорт, как карету. А все потому, что Королева.

Заснула. Приснилось, что кости у меня никакие. Не хочу.

Опять появилось чувство приятного тепла. Как будто кто-то горячей рукой обхватил стопу. Выздоравливает ножка.

Впервые в жизни дала “взятку”. Подарила медсестре печеньки. Было приятно увидеть ее расцветшее лицо.

Яблок осталось примерно на четыре дня. Или даже три. Значит, так и выпишут.

Лежала на операции. Все, как положено. Верх подрагивает, низ за ширмочкой из простыни, тяжел, обездвижен, впечатан в операционный стол.
И вдруг начинается “кукольное” представление. Из-за ширмы, - оп-ля! - показывается нога! Она уже кремового цвета, стройная такая, длинная, врач держит ее за носок, и разворачивает то туда, то сюда, как балеринью ногу. А я же чувствую, что все тело внизу! Это что, получается, мне чужую ногу показывают? И меня пробивает на смех. А нога все гуляет: вверх, вправо-влево. И хорошо так ходит, по-волочковски. Еле взяла себя в руки. А то та еще пациентка. Ей ногу собиоаются пилить, а она хохотом давится.

Мне нравится трепаться. И нравятся моменты тишины, которые иногда возникают в палате. Какая, однако, я гармоничная.

Который день она заказывает ему передачу. Мною уже выучено наизусть, что ей привезти. Он каждый раз переспрашивает. И не едет.
Сериал продолжается.

Перед операцией пациента спрашивают, есть ли у него зубные протезы, и съемные ли они. Действительно, зубы стучат там порядочно. А может, на случай потери сознания. Чтоб не мешали язык тащить.

Мое невнимание к людям обернулось неудобством. Не помню врача. Уже к двоим приставала. Один сразу сказал, что не помнит, кого там резал. Второй сперва внимательно посмотрел на мою ногу, и потом сказал: нет, не я.

Еще одна повернутая на самореализации. Это с ее-то багажом. Я либо завою, либо самореализуюсь в маньяка, и добью самореализаторшу.

Высказалась. Услышана. Вот в чем удобство моего положения: я-то хожу, а она - нет. Поэтому покорно выполняет требования.

Эге, с таким подходом к жизни я не уеду! А у меня яблок осталось на три с половиной дня!

Опять меня поперло. Конфликта нет. Есть… а что есть-то? Даже неприязни нет. Какое-то разведение в разные стороны. Ты на этом берегу, а я а том. Да, меня тоже кидал мужик. Хоть морально, но тоже мордой в цемент. Но я такая вот сильная, что даже сообщение ему не написала задорное, что-то типа “а я тоже сломала ногу”. И смайлик в конце. Мол, ты меня посылаешь изо всех сил и швыряешь с лестниц одним своим равнодушием, а я такая любящая, что хотя бы раз в год выскакиваю, как черт из табакерки, с текстом: ку-ку! Я все еще люблю тебя!
Что, что толкало меня на подобное поведение? Вымаливать любовь вновь и вновь? Какая такая сила? Неужто и впрямь любила его?
Нет. Не думаю. Мне просто нужен был наркотик.
Взгляд. Улыбка. Пара небрежных слов. Удаляющаяся задница. Всё, всё сгодится. Всё в топку зависимости.
И я не думаю, что сейчас я прям забыла его. Все равно же тянет проявиться.
Так что, борьба продолжается. Единственное утешение - с каждым мгновением жизни становится чуть легче.

Разговоры, разговоры, разговоры скажутся… Наконец-то мы начали разговаривать всей палатой. Думала, не дойдем. Ан нет. Дошли. Конечно, радуга над головой не встала. Но на душе стало чуть легче.

Плывут пароходы -- привет Мальчишу!
Пролетают летчики -- привет Мальчишу!
Пробегут паровозы -- привет Мальчишу!
А пройдут пионеры -- салют Мальчишу! (с)

Вот! Только пионеры у нас еще не ходили. А так, - все мимо летит, едет, несется вскачь. Такое ощущение, что весь мир отправился в путь, пока мы тут лежим. Или, может, носится вокруг нас.

Хотела сказать мудрость, но забыла. Потеряла мысль. Обойдетесь на этот раз.

В коридоре возле ординаторской валяется сломанный стул и ждет, когда его заберут и починят. Символ тутошней деятельности.

Странно, но и от радости можно устать. Весь день меня перло. А сейчас - всё. Кончилась батарейка.

Опять снилось незнакомое место, типа общежития. Я с каким-то своим другом обсуждаю, идти ли на кинофестиваль, и на какой фильм я согласна. И я обрадовалась, что могу выбирать, и решила: тяжелую вещь точно смотреть не буду. А вот комедию или мелодраму, - в самый раз.

День восемнадцатый

Одна из главных ценностей здесь - мусорный пакет. Он должен быть устойчив, крепок, тверд и решителен. Ведь его задача - принимать все личные отходы без участия ведра. В моем рейтинге первое место заняла упаковка из-под крекеров “французский”. Обрезала место вскрытия по периметру, получился вход. Можно вертикально поставить этот параллелепипед  можно примять и горизонтально уложить. Всем пакетам пакетик.

Дополнительные ценности меняются по мере выздоровления.

Потихоньку раздаю свои сладости. Не тащить же их обратно. Заодно учусь подарки дарить. Приятное занятие.

Стул всё лежит у ординаторской, будто взывает о помощи. Или уже позвал, упал без сил, и теперь покорно ждет, когда ему пришьют обратно ноги.

Новый вид медитации. Отрывать туалетку по три отсека, складывать каждый отрыв индивидуально, затем еще пополам, приминая края, в стопочку друг на друга, посчитать, сколько получилось, зафиксировать время, и наконец, заложить всю конструкцию в карман.и отправиться, вооруженный, в туалет.

Взрослая женщина может без проблем надеть трусы при всех. И так же непринужденно их снять.

Забинтовала обе ноги. Лежу, довольная, вся из себя изысканная, в белых ботфортах.

Начала разрабатывать стопу. Больно, а надо. А я думала, само все вернется.

Научилась пукать на людях. Я уж не знаю, какие таланты еще в себе здесь развить.

Конфликт. Конфликт. Опять конфликт. Точнее, один и тот же. И у меня опять давление. Но операция уже прошла, можно не так трястись.
Конфликт так конфликт. Давление так давление.

Напилася таблеееток
Не дойду я до дооома…

Теперь мои бинты сползли, и я больше не изысканная дама, а девочка в гольфиках. Детский сад, младшая группа.
Но я уже взрослая. Я могу выйти из палаты.

День девятнадцатый

Помог Рахманинов. Заснула в наушниках. Проснулась - уже не такая разбитая. Оказывается, для восполнения энергии вовсе не обязательно быть в гуще событий. Достаточно послушать хорошую музыку.

Три часа ночи. Не сплю. Чувствую себя почти в полном порядке. На их месте я бы уже меня выписала сегодня. Нефиг место занимать.

Даже не обращайся ко мне. Лавочка закрыта. Учет.

“Ты не умрешь, но ты сядешь” - думаете, обращение к преступнику? Вовсе нет. Это профессиональный жаргон медсестер. Сядешь в инвалидную коляску до конца жизни, имеется в виду.

Не можешь покакать с утра? Насрать.

Ничто не стоит того, чтобы биться за это изо всех сил.

Вывезли нашу “красавицу”. С утра пораньше - на операцию. Позавтракали уже спокойно. Если б я могла, я бы попрыгала на одной ножке от радости.
Потому как у нас мечта-фантазия, что после операции врачи подстрахуются и хотя бы на сутки определят ее в реанимацию. А там уж и нас выпишут.

Главный обход. “На выписку”. Может быть, даже сегодня!!!
Жаль, что не всех троих одновременно. Это было бы круто.
Но нет. Я ухожу первая. Видимо, этот урок закончен. Теперь - хотя бы передышка.
Перемена.

Все-таки каждому - по силам. Послеоперационную соседку я бы не потянула. Я и так вчера напсиховалась из-за пары слов.

“Недолго мучилась старушка.” Вернули из ремонта к нам. Эх-ма.

Настраиваю себя на дополнительные сутки. Это ж пустяки. По сравнению с тем, что я отбыла здесь девятнадцать дней, и на сегодня радостей не планировала, - все просто отлично.

Чем больше у тебя претензий к окружающим, тем больше претензий к самому себе. Ведь это ж понятно. Просто нсвешиваешь одну свою фигню нс одного, другую -на другого. Не на себя же, любимого.

Не надо ничего говорить человеку под руку. Да и под ногу, - тоже не надо.

Проснулась. Соседка поскуливает. И сразу злость испарилась, жалко так ее стало. А сделать ничего нельзя. Здесь каждый проходит через свой личный ад.

“Меня немножко отпустило. Наверно, потому, что яйцо съела. Инородное тело попало в голову”.

Очередное испытание. Утром сдавать кровь. Ночью хомячить нельзя. Решила захватить под аскезу еще и вечер. Продержалась же я после клизмы. Или на очищенный кишечник оно легче? Ну, так или иначе, решила хоть ночь не спать, но продержаться. Я сильная, я справлюсь.

Я даже начала опять общаться с нашей “быдляшкой”. Не знаю, как еще назвать женщину, которая бытует. Выживает. Живет на нижней чакре.

День двадцатый. Последний?

Шесть утра. Спала всю ночь. Редкий случай здесь. До сдачи крови два часа. Уже можно сказать, что: получилось. Продержалась. Справилась.

Что-то сказала. В ответ - молчание. Почувствовала себя отвергнутой. Через минуту сказала себе: пофиг.

Оказывается, нам можно было есть. Кровь берут из пальца. А я-то старалась!
Хотя это был хороший опыт. Добровольно отказывалась от еды я только в молодости, когда сидела на диетах.
А в молодости я точно была счастлива.

Я поняла, где я слышала этот голос. Это же Тучка из Ми-ми-мишек! И она такая же теплая и нежная, как этот медвежонок. И смеется так же басом.

Завтра. Нас выписывают завтра. И всех троих. И я продержалась наравне со всеми, плюс-минус. Более-менее.
Чувствую себя, как член некой миссии. Нас посылали с особым заданием, и вот мы возвращаемся. Обновленные, с новым опытом, с дополнительными силами и уверенностью в себе..

Итак, пошли последние сутки моего пребывания здесь. Завтра в это время я буду дома. С кошками. С друзьями. На своем диване. И ни одного чужого человека рядом.

Годами я комплексовала, что одинока. “Ни котенка ни ребенка”. Не сумела ни с кем сблизиться, не говоря уже о замужестве и материнстве.
И вот рядом со мной положили женщину. У нее есть гражданский муж, дочь и много друзей. Муж - тот самый, кто спустил ее с лестницы. Передал передачу с пирожными, когда ей нужны были влажные салфетки.
Дочь - за всё время приехала один раз на такси, зашла на пару минут, и поехала обратно. Вместо эластичных бинтов привезла стерильные, и мамаша потом билась в истерике, что ее не возьмут на операцию.
Мать. Бывшая медсестра. Не приехала ни разу.
Друзья. Ни разу никто не зашел. Все, что нужно, она выпрашивала по телефону, и один раз они привезли это и передали через приемный покой.

И вот теперь у меня вопрос, Господи. Такая ли уж я неправильная по жизни? И так ли важно обзаводиться семьей, чтобы иметь такое вот в результате?

Я очень рада, что после операции ее переложили, и еще и стоит стул так, что спинка загораживает ее лицо. Очень неприятное, одутловатое лицо без всяких признаков интеллекта. Трудно было бы чего-то ожидать от бывшей хозяйки похоронной конторы.

Если резюмировать, двух человек я не приняла здесь. Принцессу-зазнайку и быдляцкую хабалку. Значит, подобные персонажи есть и в моем анамнезе, просто я пока не могу вытащить их из тени. А так-то за собой таскаю, да.

Я вообще здесь остро ощутила свою манеру вести себя с мужчинами как с потенциальной добычей. Как будто они не люди, а олени в лесу. А я вся такая Диана-охотница, с колчаном стрел за спиной. Неженственно все это. Не мягко. И неэстетично.

Очень помогают другие люди. Я смотрю на них: это я не умею, к тому нет навыка. А они легко и просто общаются с теми же мужчинами… Спокойно и женственно. И я начала понимать, что дело тут в глубинной любви к себе и самоуважении. С этого всё начинается. А уж потом к такой женщине тянутся мужчины. Как пчелы на мед.

О боже. У нее еще и папа есть.
И никто не приехал. Разве что, дочь на пять минут.

Осталось 19 часов. Ну не 20.

Всё. Последнее яблоко съедено. Сласти все розданы. Время расставаться.

Ты ведь хороший поэт. А не пишется потому, что закрыла свое сердце. Да, я понимаю, так меньше болит… Но тут надо выбирать. Или стихи, или жить без боли. По-моему, так.
Ты похожа на измученную мышку в лабиринте. Здесь тупик и там тупик. Все время упираешься в серую стену.
Но, знаешь, я ведь тоже проходила через этот квест. Честно говоря, не помню, когда, на каком моменте случился мой прорыв. Может быть, на переломе. У меня ведь была фантазия, что однажды что-то случится ужасное, я упаду, и никто не поможет. Я ведь никогда не помогаю в таких случаях: думаю, что пьяные. А вот мне помогли.
Как бы мне хотелось помочь тебе, родственная моя душа! Я так благодарна судьбе за нашу встречу, за возможность увидеть себя со стороны, посмотреться как в зеркало, и порадоваться, что я не так уж и плоха… даже наоборот. Хорошая. Такая, как ты.
Я очень надеюсь, что ты начнешь проверять своих друзей на прочность. Просить их о помощи. Договариваться, как ты ее примешь. Это трудно. Но это надо. Как иначе ты узнаешь, “кто друг, а кто так”?
Вот именно.
Я пока еще не знаю точно. Но, наверное, я хочу стать твоим другом.

Она столько дала мне подсказок! Вот, например, сравнила меня с Дедом Морозом, с моим мешком сладостей. И мне стало сразу легко угощать. Все ведь рады дедморозовым угощениям.

Дорогие наши доктора! Спасибо вам, что вы были, есть и будете всегда на стороне наших ангелов-хранителей!
Благослови вас Господь!
С любовью и бесконечной благодарностью, ваши пациенты.

Наступает моя последняя ночь здесь. Это странно, это дико, но я рада, что со мной случилось настолько ужасное событие, что перетряхнуло всю меня. Я окончательно поверила в Бога. Прямо в операционной. Я поняла, что мир и люди в нем прекрасны, просто поверила, что так оно и есть.
Конечно, я еще буду спотыкаться, и, может быть, даже унывать, но… да нет, я больше не буду унывать!
Бог ведь есть, и он любит меня!!

По ночам наши сестры и доктора надевают белые размахаистые пижамы, и бродят по больнице, как привидения. Мне все кажется, что сейчас зайдут (или даже залетят) в палату, и отругают меня за то, что не сплю.
Хотя, что меня ругать? Я ведь взрослая и самодостаточная. Давно делаю, что хочу.

С ночным воздухом просачивается запах шпал. Мне нравится. Дух перемен.
Потом идет поезд. Длинный гудок, медленный проезд по станции… стучат колеса, набирают ход, и мимо больницы поезд уже несется на приличной скорости.
Я еду, еду, еду.
И скоро буду дома.

День двадцать первый. Последний

Мы просыпаемся рано. В четыре-пять утра.
И начинается благословенное утро.
Тихо. Все еще спят, и досматривать им не один сон. А мы вдвоем будто поставлены охранять их покой. На самом деле, нам просто нравится ощущение отъединенности от всех. Здесь, в больнице, по-другому его не поймаешь. Меня лично вдохновляет одиночество, и это неизменно.

Снился бывший. И я даже успела возбудиться. А потом чья-то добрая душа увела меня по какому-то важному делу. И он остался ни с чем. Так ему и надо.

Оказывается, если один раз описаешься, оно практически не пахнет. Это был один из моих главных страхов здесь.

Этим летом единственный велосипед, который мне доступен, - воображаемый, упражнение лежа на спине. Жаль, конечно. Но ничего не поделаешь.

Раньше я воспринимала нянечек, как испуганная девочка. Что я от них видела, кроме постоянной ругани? Описалась - отругали, описалась - отругали.
Теперь я вижу мир с их стороны. Попробуй-ка поухаживай за человеком, который ходит под себя. И не раз, и не два, а постоянно.

Опять взялась воспитывать нашу быдляшку. Охренеть, какая я неугомонная.

Выписка получена. Но мы еще и пообедаем. Это ж святое.

Счет пошел на минуты. Не думала, что так буду ждать.

Электричка через четыре минуты. Потом двадцать шесть минут мои девочки едут. И минут десять идут со станции. Итого, осталось сорок минут.

Пятнадцать минут. Мне не верится, что я выйду отсюда.  Из этой кровати. Из этой палаты.  Из этой больницы. Я так вросла в это место, будто оно моё.
Так оно и было три недели. Так и было.
А сейчас, через одиннадцать минут, - всё. Другая жизнь. Другое место. Другие люди.
И, наверно, другая я.