Байконурские странички. Природа

 
 В начале восьмидесятых годов, теперь уже прошлого века, нашему монтажному управлению, где я работал в должности начальника производственно-технического отдела, было поручено выполнить определенный объем работ на объектах НИИП-5 Министерства Обороны. Научно - исследовательский испытательный полигон № 5 МО СССР, таково полное наименование космодрома Байконур. Не буду распространяться ни об истории его создания, ни как выбирали место его расположения, об этом написаны многочисленные исследования, воспоминания ветеранов. Напишу только о своих личных впечатлениях, о тех годах, проведенных в том месте, а их было немало, целых восемь. Хронологию соблюдать не буду, что всплывет в памяти, о том и напишу.

 Природа.

    27 марта 1982 года я вышел на трап трудяги ТУ-154 и мельком окинул взглядом место, куда принес меня самолет. Мельком, потому что сзади тоже выходили попутчики,  и загораживать проход было нельзя. Но кое- что я успел рассмотреть. Неказистое здание аэропорта, вдали километрах в пяти городские строения, а вокруг невысокие бурые холмы до горизонта. У меня, жителя средней полосы России, где поля чередуются с лесами, мелькнула мысль, как тут люди живут, глазу не во что упереться.
    Говорят, первое впечатление самое сильное, но и самое обманчивое. Вот и со мной произошло это самое. Да, март самый одноцветно унылый месяц, но очень быстро приходит неоднозначный апрель. Где-то в первой декаде начинается «бескунак». Легенда гласит: пятеро (бес) друзей (кунаки) отправились к кому-то в гости. Было уже тепло, и они легко оделись, но тут резко похолодало, налетел сильный ветер, несший одновременно песок и снег с дождем. Результат печальный – все пятеро погибли, замерзли. В натуре происходит следующее: температура падает до нуля, внезапно поднимается такой ветер, что на шоссе образуются целые сугробы из песка, а мои рабочие,  добираясь до объекта, надевали сварочные маски, вытаскивали затемненные стекла, оставляя прозрачные, и только так могли защитить глаза и лица от этой бешеной стихии. Так продолжалось неделю, а затем, надо же соблюдать природное равновесие, эта песко-снего водяная смесь с прежней скоростью неслась в обратную сторону. Затем недельная пауза, градусов пятнадцать тепла, и за пару-тройку дней степь покрывалась ярко-ярко зеленой травой. Следы недавней бури, старые растения, выжженные прошлогодним солнцем и морозом, все исчезало под покровом новой, неописуемо зеленой растительности. А еще через неделю в степи бушевало целое буйство красок. Желтые, в большинстве, и красные тюльпаны, нежно голубые ирисы, и все это от края и до края. Наш прораб Алексей Постричев, уезжая на майские праздники в Москву, делал так: брал ведро, на треть заполнял его водой, опускал внутрь круглую фанерку, с просверленными заранее отверстиями, втыкал в эти отверстия свежесорванные тюльпаны и в поезде, сорок три часа, довозил их любимой жене. Конечно, голландские цветы дадут много очков форы скромным степным. Зато ни у кого таких тюльпанов не было.
    Вблизи воды расцветает тамариск, жынгыл по-казахски. Его легкие розовые кисти называют казахской сиренью. В городе, благодаря поливу, цветут высаженные плодовые деревья. Но все это буйство красок продолжается только пару недель, а потом желтый блин беспощадного среднеазиатского солнца, словно гигантским ластиком, стирает всю палитру весенних цветов и словно огромной кистью без разбора красит степь в желто бурый цвет. И только город еще десяток дней стоит в яблочно-вишневом цвету.
    Но, как говорится, ничто не вечно под луной. Ранее летняя погода в тех краях определялась тем, что на пути холодных северных ветров, ползущих вдоль Уральского хребта, вставал мощный столб испарений Аральского моря, который не пускал северные ветры на юг, а южные на север. Шло время, и Арал высох, преграда исчезла, и Приаралье стало местом встречи северян и южан, а что при этом происходит, всем хорошо известно – дожди. И на Байконур обрушивался не дождь, состоящий из капель, а какой- то водопад из струй, из водяных палок, толщиной с палец. Наверное, только библейский Ной видел такое. Десять, двадцать минут, и улицы города превращались в одно сплошное озеро, хоть карасей разводи, а, учитывая, что при строительстве города не стали делать ливневую канализацию, мол, зачем, если по статистике всего два дождя в год, но сейчас каждый такой небесный водопад, превращался для города в чрезвычайное происшествие.
    Теперь о зимах. Из восьми зим, что мне с семьей пришлось прожить на Байконуре, только одна была снежной, но такой, что едущий по дороге УАЗик, со степи не было заметно, точно так, как в «Буранном  полустанке», из романа Чингиза Айтматова. В километрах сорока-пятидесяти за Сырдарьей снега почти никогда не было, и мы, мотаясь по охоте за кабанами, молили небо, дай хотя бы пять сантиметров снега, но все было напрасно. А вот зима 83 года запомнилась надолго, с 15 января по восьмое марта ртуть в термометре ни разу не опускалась до минус тридцати градусов, но и теплее минус двадцати не было ни одного дня. И сильный восточный ветер, дующий днем и ночью. Дым из единственной в городе трубы местной ТЭЦ ни на метр не поднимался вверх, а сразу же ломался и шел параллельно земле.  Когда на одном из объектов копали котлован, обнаружилось, что земля промерзла на глубину более двух с половиной метров. А когда уже в конце марта мы отправились на рыбалку на озеро Камыслыбас, оказалось, что чтобы пробурить лунку стандартного бура не хватает, и чтобы добраться до воды, приходилось топором прорубать полуметровую майну. Озера вокруг Сырдарьи, местами весьма обширные, но почти все мелководные, и когда мы, наконец, добрались до воды, оказалось, что ее там всего сантиметров тридцать. Какая уж тут рыбалка, собрались и уехали домой. Из-за этого льда по весне на многих озерах произошел замор рыбы. Потерпевшие водоемы на три метра по периметру были покрыты слоем тухлой рыбы, и зловоние от этой беды чувствовалось за километр.
    Отличительная особенность древесной растительности тех мест это то, что в большинстве своем это кустарники и самое главное, почти все колючие, за исключением может ивы и любимого мной саксаула. В городе было много посадок лоха серебристого, по-казахски -«джида», невысокого дерева, не более четырех-пяти метров с узкими длинными листьями, серебристыми с тыльной стороны. Плоды напоминают боярышник, на кистях, но чуть меньше. Внутри твердая косточка, а снаружи тонкий слой мякоти. Любимая пища тугайных.  Я как-то поинтересовался свойствами этого деревца и выяснил для себя, что это очень полезное растение. Масса лекарственных свойств, используется и для создания ветрозащитных полос, но озеленители, высаживая эти деревья, видимо пользовались теми,  же справочниками, что и я. И, ни водном источнике информации не упоминается, что пыльца с цветков этого лоха мощнейший аллерген. Как зацветет эта джида, половина города чуть ли не месяц в слезах и соплях. Только джида перестает мучить людей, как наступает новая напасть- пыльца от цветущей на огородах кооператива «Пылинка» лебеды. Тут уж те, кого минула беда от цветущей джиды, исходят чиханием и соплями. А кто-то реагирует и на то, и на другое. Вот им искренне не позавидуешь.
    Теперь поподробнее о, как я уже упоминал, о моем любимом саксауле. Это кустарниковое растение произрастает вблизи стационарных источников воды, образуя достаточно плотные заросли. Высотой семь-девять метров с толщиной основного ствола не более десяти-двенадцати сантиметров. Может где-то есть и более мощные экземпляры, но я описываю те, что видел. За что же я его люблю и уважаю? Саксаул имеет настолько плотную древесину, что пилить его невозможно ни чем, ни ручной, ни бензопилой. Заготавливают его так: два трактора едут по зарослям, волоча за собой на длинных цепях железнодорожный рельс, и просто сбивают кусты саксаула с корня. После отвозят к жилью и там на чем-то твердом и массивном (бетонная плита), колесный диск от ЗИЛа или на чем-то подобном разбивают кувалдой на куски, умещающиеся в печи. Наверное, можно резать «болгаркой» с диском «по камню», но откуда у чабанов «болгарки».
     Это все для местных, а мы на рыбалках и охотах использовали саксаул для костра. Очень плотная древесина саксаула очень теплоемкая, и горит в любом виде: сухая, сырая, гнилая долго и жарко, почти как каменный уголь. Готовить на таком костре, одно удовольствие. Несколько нетолстых палок в костер, и ведро ухи готово. Утром встанешь, махнешь дощечкой над пеплом костра, а внизу еще жаркие угли, ставь чайник, наслаждайся. Точно также очень удобно жарить шашлык. Нажег углей, и часа четыре ни забот, ни хлопот, только успевай мясо нанизывать, да пепел сдувать.
   И, конечно, не стоит забывать о знаменитой верблюжьей колючке. Невысокая, сантиметров 45 в высоту, светло зеленая, на вид совсем безобидная травка, но, когда я повел в мае месяце пацанов в шортах через так называемый «Солдатский « парк, они заверещали как зайцы, папа, больно. А я в длинных штанах и никакого неудобства не чувствую. Я нагнулся, и маленькие, но злые колючки, тотчас подтвердили правоту ребят. Пришлось избрать другой маршрут, по более широкой алее. Местные овцы спокойно употребляют эту колючку вместо сена. А верблюды едят настоящую колюку. Не знаю, как оно правильно называется, колюка и колюка. Представьте себе растение, у которого метровые побеги сплошь усеяны шестисантиметровыми шипами наподобие боярышника, но на самом кончике пятисантиметровая острейшая игла. Так верблюд захватывает эту ветку снизу и как смыканет все колючки до самого верха. Голову задерет и с видимым удовольствием пережевывает. Смотришь на эту картину со стороны, и по спине холодок. Мы на охоту одевали брезентовый костюм сварщика, на переднюю, часть брюк нашивали два слоя дерматина, и все равно, заключительный аккорд охоты состоял в следующем: получасовое сидение в горячей ванне, и получасовое выковыривание металлической иголкой остатков колючек из собственных коленей. Целое море удовольствия.
    Это только маленькая часть местных диких растений, о которых я смог рассказать. Но ведь и о культурных посевах нельзя забывать. Растет там все: и пшеница, и клевер, и картошка.  Два урожая в год, рис, кабанья радость кукуруза, и, конечно, бахчевые: дыни и арбузы. Но есть одно, и самое главное условие – вода. Как в известной песне поется: «А без воды и не туды и не сюды». Корм для скота заготавливают так: заливают спланированный участок пустыни водой, и к августу месяцу на этом месте вырастает полутораметровый камыш, вот это местное сено. В народе говорят, что у коровы на языке, то и в молоке. Вычитал в «Казахстанской правде»: средний удой на одну буренку в год в Кзыл-ординской области за 1986 год составил 900 литров, то есть менее трех литров в день. В России дойная коза дает по пять. Но вот кукуруза родится прекрасно, мощные стебли, полновесные початки. С охоты привозил мешками, вся семья грызла с удовольствием.
    И, конечно рис. Сажают его в воду, и растет и развивается он в воде. А убирают его так: при достижении определенной степени зрелости воду с рисовых чеков сливают, немного подождут и запускают технику: Красноярские и Ростовские комбайны, сейчас даже на гусеничном ходу. Жатки на таких комбайнах не как на обычных зерновых по шесть метров шириной, а только два. Это потому, что урожайность риса в сто и даже сто двадцать центнеров с гектара не редкость. А перед жаткой идут двое с вилами и поднимают полегшие стебли с земли и направляют их в жатку. Что-то пропускают, а из-за высокой урожайности комбайны не все вымолачивают. Солому сбрасывают либо в копны, либо просто на землю. Однажды мы ехали по пустыне, и вдали я заметил огромный черный столб дыма, словно горят старые покрышки. На мой вопрос водитель ответил, что это жгут рисовую солому. На мой вопрос, заданный одному заведующему отделением совхоза, почему коров кормят камышом, а такую прекрасную солому жгут, ведь в России в голодные годы солому с крыш изб снимали, запаривали и давали коровам, чтобы продержались до весны. А он мне ответил (орфография соблюдена): «Рис солом один дерев, кормовой единиц ноль». Вот тебе и раз, значит, годится только шляпки плести. Вот так, век живи, век учись. Из-за пропусков и не обмолота, после того, как солому сожгут, и ветер разнесет пепел, на поле остаются золотые полосы чистого риса, настоящее пищевое Эльдорадо для различной живности. Все птицы, фазаны, утки, голуби и прочая птичья мелочь с великим удовольствием посещают рисовые чеки, а кабаны, насытившись, даже остаются в копнах ночевать.
    Украшением пустыни служат многочисленные бахчи. Разноцветные и разнокалиберные дыни и полосатые арбузы на двухметровой ширины грядках, а между ними арыки для полива. Остроносые желтые дыни созревают довольно рано и очень сочные и сладкие, а толстошкурые темно-зеленые, весом до пятнадцати килограмм, если их поместить в авоську и подвесить в погребе к потолку, сохраняются вплоть до восьмого марта. Прекрасное украшение праздничного стола. Зреют эти ягоды, именно ягодами являются арбузы и дыни, неравномерно. Казахи увозят разом процентов восемьдесят урожая, а незрелые просто бросают. Натолкнешься уже в сентябре на такую бахчу, бери, не хочу. Привезешь домой несколько мешков, раскатаешь, где можно, под кроватями, в шкафах, на балконе, такой прекрасный запах.  Зайдешь в квартиру вечером после работы, дух захватывает. Только успевай съедать, иначе попортятся. Я посылал на такие бахчи машину с кунгом и привозил в общежития для рабочих пару тонн этих бахчевых подарков, и получал за это массу искренних благодарностей.
    Но поливное земледелия, требующее огромное количество воды, имеет и свою оборотную сторону. Воду забирают из реки, и ничего назад не возвращают. В результате неконтролируемого водоразбора из рек Сырдарья и Амударья высохло Аральское море. Наверное, были и какие-то другие, не лежащие на поверхности, причины, но основная -  это водоразбор. Мне приходилось в средине восьмидесятых годов бывать в месте впадения Сырдарьи в Арал. Жалкая речка-переплюйка, хотя еще возле Байконура ширина реки составляет метров триста. Мы ездили по дну бывшего моря, рассматривали ржавые остовы кораблей, нелепо торчащих на барханах, но не это оставило у меня наиболее гнетущее впечатление, а вид поселка под названием Бугунь.  На русском это звучит как насмешка-«Сегодня». Представьте, озеро диаметром метров 300-400, вдоль одной стороны вытянулся поселок, состоящий из маленьких, неказистых домиков и одного, с большим трудом напоминающего завод, одноэтажного здания. Так вот, наступающий на поселок бархан, засыпал дома выше окон, а с торцов наискось наполовину. Какой там «Сегодня», полное «Вчера» и никакой надежды на будущее. Правда, недавно в печати я встретил сообщение, в этом году в Арал поступило в четыре раза больше воды, чем в прошлом. Дай-то Бог, может когда-нибудь Аральское море и возродится.