Максимкин

Я сразу перескочу через несколько лет, иначе портрет Васи Максимкина не получится. Так вот: теперь будет мне девять лет, Дашке — пятнадцать, а Васе — семнадцать.
Васька Максимкин всегда в хорошем настроении, и за это я его люблю. Он всё время играет теннисными мячиками, тренируется. Как ловко! Кинет мячик, а тот от стен и потолка отрикошетит и снова у него. Потому что Вася — баскетболист юношеской сборной Москвы общества «Трудовые резервы».
У Максимкина красивое, нежное лицо, глаза, волосы, одёжка — всё светлое. И он — представляете? — не курит! Но я люблю брюнетов, как Гойко Митич — Чингачгук Большой Змей. А ещё от Васи всегда хорошо пахнет «Флореной», кремом таким для бритья.
На лифте Вася никогда не ездит, а на пробежку встаёт ровно в шесть часов, как по радио куранты пробьют.
У него шаг один — пять ступенек. Он очень громко бухает ножищами в кедах. Бу-бух, бу-бух — раз этаж, бу-бух, бу-бух — два этаж, и так до первого. Всего двадцать четыре бу-буха и один бух — от лифта. Двадцать пять шагов. И долго потом после него в подъезде хорошо дышится, а Бучке, с его нежнейшим собачьим носом, не нравится, он чихает от Васькиного амбре.
Он всё же странный. Зимой и осенью Вася ходит в одной тонкой ветровке, а шапку не наденет ни за что — причёска помнётся. А его родная бабка, та, что сидит вечно у подъезда и всё про всех знает, не спорит, когда ей подружки-старушки зудят в уши, что внук у ней «форменный идиёт». Он просто очень закалённый — никогда не болеет. Правда, был один случай… Потом расскажу.
Да, Максимкин чудной. Например, возьмёт нашу кошку в свои огромные ручищи, положит на коленки, лапы по швам, стиснет всю и дует ей в рот. И смотрит, как кошка отплёвывается. А потом как скажет сквозь зубы: «Смотри мне в глаза… Не лжёшь? А если проверить? Так! Танцуем танго. Нежно!» Бедная кошка!
 Ну мы все, конечно, скорее кошку отнимать.  А он ещё запихнет кошку под  водолазку, и ну бегать от нас, ножищами своими по диванам,  креслам и подоконникам, по всей квартире! Вот визгу-то, гоготу!
Потом он вдруг научился рыгать. Нарочно. Протяжно, длинно и раскатисто. И при этом он произносит: Ва-а-а-ся. Это он отработал, чтоб девочек ВСТАВИТЬ: ещёсмущать при знакомстве. А то от них отбоя нет. Представляете, протягивает руку, здоровается, лёгкий наклон головы:
— Лиза? Очень приятно. А я Ва-а-а-ся.
— Придурок.
— И снова, очень прия-а-а-тно!
Он всех научил. Делается это так. Сперва надо глотать, глотать, глотать маленькие порции воздуха. И не выпускать. Когда желудок наполнится, он начинает: Ва-а-а… Это очень смешно и очень мерзко. Быэ-э-р-р-Ва-а-а-ся. Рыгнёт и счастлив. Будто важное какое дело сделал. Глаза голубые, лучистые, ну — ангел. И парни ржут как лошади: «А скажи ещё чего-нибудь таким макаром!» Скоро все во дворе научились рыгать и сосредоточенно упражнялись хором и вразнобой. То-то музыка была…
Я тоже научилась. У меня так замогильно получалось, скрипуче: Ка-а-а-тя! Но мать, как услышала, мне такую затрещину дала, что я не то что нарочно ры… это самое не могу, а и нечаянно стесняюсь. Во как.
На самом деле, нам родичи всё разрешали, что не опасно.
Например, любой желающий мог войти в наш дом запросто, без звонка и стука, поскольку замка не было. А зачем он нам? Всегда кто–то есть дома.  А на втором этаже живет сотрудник милиции. А телефон нам только через пять лет проведут.
Вместо телефона мы стучали по батарее: три удара — Дашка, два плюс два удара — Васька, три плюс два — Лариска из седьмого «Б». Она живёт как раз над Васькой. Наш папа — нахимовец, а нахимовцы бывшими не бывают. Это он нас научил перестукиваться и показал флажковую азбуку. Но мы её забыли быстро, довольно муторное это дело — флажки. Если услышал батарейную команду SOS, значит надо всё бросить и выйти на лестничную клетку на срочное совещание. А если оно затягивалось, можно плавно перетечь на кухню.
Каждый попавший к нам в гости мог съесть всё, что найдёт на плите и в холодильнике, мог получить медпомощь и утешение, излив своё горе в мамину жилетку.
Любой мог остаться петь песни под гитару допоздна и даже заночевать у нас, если о нём не вспоминают дома. Малышне разрешалось прыгать на диване, играть в войну, прятки, пускать мыльные пузыри, не боясь испачкать ковры, потому что их и не было, а мебель была такая жалкая, что её и не жалко уже. Зато как это клёво — кувыркаться через подлокотники старинного «сталинского» дивана! Уж не помню, почему он так назывался.
Разрешалось подтягиваться, зацепившись за антресоли, и даже рисовать на обоях, что с удовольствием и делали все наши друзья и подружки. Условие одно: чтоб было талантливо.
Однажды припёрлись Гала, Ксюша и Вовец — это самые придурошные и отвязные пацаны с нашего двора, второгодники и клоуны, каких поискать. На самом деле они: Галактионов, Ксешинский и Володька Иванов. По улице они ходили всегда втроём, друг на друге. Гала-толстожопик сажал к себе на плечи Ксюшу умеренной упитанности, а тот пристраивал себе на шею тщедушного, но дерзкого и шустрого Вовца.
Так они к нам и пришли в тот день замечательный, когда Дашка налила синюю гуашь в большой малярный лоток и думала нарисовать море на обоях, пальмы, чаек в небе и себя с гитарой. Как она в Анапе видела, на будке спасателей в лагере.
Вовец молча засучил рукава, погрузил руки в краску и хитрейшим образом подмигнул Ксюше. Негодяи быстро вспрыгнули друг на друга, как Бременские музыканты, и Вовец прошёлся руками по стене, потолку и снова по стене. Получилось аккуратно и эффектно.
—Давай снимай носки! Дашка, разводи красную!
Гала снова усадил на себя Ксюшу, а тот ухватил за бока перевёрнутого Вовца, который аккуратненько прошёлся крашеными пятками по потолку в обратном направлении.
— Кра-со-та! — только и сказала побледневшая мама, когда открыла дверь.
Хорошо, что она была с тётей Нюсей, которая всплеснула руками и радостно воскликнула:
— Алечка! Какие вы счастливые! Как это здорово, что всё можно!
Меня бы мать с бабкой убили, честно тебе говорю, убили бы за это. А что там за вода течёт? В ванной?
— А это Вовец отмывается.
— Что–о–о–? Не–е–ет! У меня ж там бельё! Свтлое! Он хоть догадается…
Но Вовец не догадался. Он со страху прям влетел, весь гуашный,  и плюхнулся в воду. Вода через край, Вовец давай себя мокрой кофточкой парадной маминой тереть, как подорванный.
            Бельё пришлось перестирывать, а слегка отруганные, но счастливые оболтусы остались на чай,  чтобы после, когда взрослые начнут смеяться в кабинете отца, от души в туалете погонять тараканов горящей лучиной. Лучины — это такие длинные гибкие щепочки от старой циновки. Они, как шпаги стояли в подсобке, в шкафу, закрывающем стояк и водопроводные  трубы, а  когда горят лучинки  — так вкусно пахнут хвоистым костерком.
Мне очень нравилось их жечь и смотреть на огонь во тьме уборной. Они так приятно потрескивали. а когда гас огонёк и красный уголёк сворачивался улиточкой, можно было быстро-быстро махать огарком и получалась иллюминация — разные фигуры, волшебные буквы и даже таинственные огненные слова.