Тот самый случай

ТОТ САМЫЙ СЛУЧАЙ
Однажды Максимкин постучал по батарее три раза. Дашка высунулась в форточку и вывернула шею, чтобы лучше слышать его и видеть. Но колкий снег не давал общаться.
— Я сейчас спущусь, я… — Его окно захлопнулось со стуком.
Через три секунды он уже входил на кухню.
— Я плавки достал, по дикому блату. Настоящие! Профессиональные! Маде ин Франсе! — буквально пропел он, ликуя. — Пловец-фарцовщик уступил, они малы ему. А мне как раз. Чирик  с меня взял.
Голый, в изумительного цвета с металлическим отливом плавках и домашних тапках на босу ногу, он поворачивался перед зеркалом в прихожей и так и эдак.
— Потрясные трусы! Молодец. Вась, а ты б накинул чего-нибудь, не лето. Батареи вон еле тёплые, мы тут в свитерах-то зубами стучим, — буркнула Дашка, покосившись на меня, и добавила: — И народ не понял прикола.
— Фигня. Красоте переводчик не нужен, правильно, Катюх? Гляньте, девки, тут резинка, тут шнурок, тут… лейбак! Как, по-твоему, зер гут?
Я кивнула, оттопырила большой палец — во! — и поставила на газ чайник.
— Клёвая вещь!
Вскоре Вася начал ёжиться, потирать бока, плечи и ноги, по которым прокатывались колючие волны мурашек.
— Чёта я взмэрз у вас. Уж стемнело вон, а завтра соревнования, играем с Подмосковьем. Пойду сосну. Утром надо быть огурцом.
 Ушёл. Через час: тук-тук-тук. Дашка голову в окно:
— Чего, Вась?
— Аспирин есть?
— Есть. Заходи.
Открыли дверь, а Васи нет. Зато лифт урчит, кнопка красная. Вася приехал… На лифте? Мы с Дашкой переглянулись. Ну дела…
Из разъехавшихся дверей вышел укутанный с головой в плед совершенно больной Максимкин. Голова горит, нос забит, голос пропал, глаза красные — всё. Соревнований ему не видать. Полгода тренировок коту под хвост.
— Москва просрёт деревне. Какой кошмар, — просипел он.
— Не ссы, Вася. Мы не дадим тебе умереть. Есть один пиратский метод. Проверенный. Доверься мне, — твёрдо сказала Дарья.
Она придвинула табурет и достала с верхней полки литровую глиняную кружку и вправду в виде пиратской физиономии с перевязанным глазом и трубкой. Мама убрала с глаз долой «этот апофеоз пошлости».
Дашка налила полкружки шестипроцентного молока.
— Так. Где у нас марганцовка?
— В аптечке.
— Тащи. Теперь йод. Есть? Неси.
Она быстро отмерила чайную ложку соды, всыпала в кружку, накапала туда же капель десять йоду, сыпанула чуток марганцовочки и помешала вилкой. Всё это зашипело, запузырилось. Дашка понюхала.
     — Еще на спирту добавки нужны. Катька, давай сюда «Рижский бальзам» из отцова кабинета и из аптечки пузырьки.
Я принесла всю коробку, чтоб не бегать лишний раз.
— Что тут есть? Ага, валерьянка. На донышке, да ладно. Корвалол — двадцать капель хватит. И…
Она защёлкала пальцами в нерешительности, выбирая пузырёк.
— Зелёночки чуток и чернил простых.
— Чернил-то зачем? — недоверчиво поморщился больной.
— Надо, Федя, надо. На, пей.
— А, терять нечего. За ветер удачи.
Вася встал, задев и без того больной головой антресоли, и выпил. Всё до капли. Поставил кружку, вытер губы, икнул… И как был в пледе, рухнул по диагонали нашей маленькой кухни. Через минуту он уже сладко храпел, а мы сидели, закусив губы, и не знали, что теперь нам за это будет.
— Дашка, а что если он умрёт?
— Он выздоровеет. Давай накроем его отцовым полушубком. И одеяла тащи. Подушку подсунем давай. И кошку в ноги. Вот так.
Мы укутали Максимкина и посмотрели на часы. Семь вечера.
— Пусть спит.
В десять Васька проснулся, выкопался из-под одеял, сел и огляделся, потирая шишку на лбу размером с мандарин.
— Ну как?
— Больно. Но я, кажись, в норме, — спокойным чистым голосом сказал Максимкин, поглаживая примирённо мурчащую кошку. — Пойду-ка я, девчат. Спать охота — страх.
Он встал, сложил всё аккуратно, отнёс на мамину постель одеяла, повесил отцов полушубок на вешалку в прихожей и ушёл. На своих двоих,  вверх по лестнице, обычным своим манером — через три ступеньки, слегка подметая их пледным шлейфом.
А наутро Василий Максимкин не посрамил родной город, обыграл Подмосковье, засадив им лично шесть убойных мячей подряд.