Глава VIII. Белая гора. Семнадцатая кафисма

     Глава VIII. Белая гора. Семнадцатая кафисма.

     Ольга собирается на вахту. На Белую гору. Молодая. Необременённая детьми. Вот, племянница недавно родилась, Лиза, да старшенькой два годика, Лиде. Да и у мужа, Михаила есть племянники по сестре, четверо. Посёлок молодой, рабочий. Одна молодёжь наехала. По вербовке. Ольга с Михаилом получили квартиру однокомнатную. Живут спокойно, никто не мешает спать, для себя живут.
-Купила платок, смотри какой, - показывает мужу, - капроновый. Мать с Верой всё в ситцевых ходят, я в деревне наносилась такие. Пофартить хоть здесь.
Вытащила из шкафа батистовое синее пальто. Повязала перед зеркалом яркий малиновый платок, завязывая под густую русую косу.
-Мужики одни в лесу, перед кем вертеть собралась? – потягивается муж. - Корми.
Ольга быстро собрала на завтрак оставшийся вчерашний ужин. Открытую банку опят, сало, хлеб. Разогрела тушёнку на сковороде со вчерашней варёной картошкой. И стопочку. Мужа она знает, напоминать не нужно. А что? Одни живут. Пока едут на Белую гору, выветрится. А сама молча сложила новые платье и юбку в рюкзак. Ну чего показывать, опять начнёт придираться. А похвастаться охота. Сестре с матерью уже показала, соседке. На работе поварёшкам показать.
     Вдвоём работают. Куда деньги девать? Квартира бесплатная. Детей нет. Подъёмные вон какие хорошие получили при вербовке! Особого выбора нет, конечно. Но товар привозят по реке. А Ольга завхозом работает. Это сначала учётчиком приняли. Всё в ватнике, да спецовке ходила на работу. А сейчас – благодать. В завхозы перевели. Если что перетаскивать – так мужики помогают. Только что туфли не одеть. Кругом земля, пыль, грязь. В сапогах резиновых. Недавно привозили на базу чёрные мягкие резиновые полусапожки, с белой изнанкой внутри. Ну это пока добираются. Там, в бараке, можно и лодочки достать. Миша всё равно на лесоповал уйдёт.
     Ольга по перебирала прикупленные вещи. Сложила вещи мужа в другой рюкзак. Полила герань. Покормила котёнка и вывела в оградку, поставила латку около крылечка. Нечего дома гадить. Пока на вахте, мать с сестрой придут, накормят. Серый котёнок недавно прибился, холодать стало, забежал за ней в сенцы и в дом по пятам. А так и не было никого. Уезжать постоянно приходится, то Турсунка, то Белая гора. Сестра, вон, с матерью приехали и уже собаку, кошку взяли. Тёлку привели из Ямок. Так дети, молоко нужно. Здесь привозы нечасто, только сухое молоко привозят. Коровы были, а телят не было на продажу, так Вера с Иваном на барже до Белой горы доплыли. Баржа пристала на другой берег. А там на 130 ЗИЛе Ивана – до Ямок, и обратно тёлку на машине до Белой горы. Так оттуда пешком до пристани вели, потом попросились на деревянную лодку рыбака, а корова вплавь за ними Конду переплыла, Иван за верёвочку держал. Так и привели домой. Вот мука какая с детьми. Теперь мать кормит тёлку, пока они работают, да с внуками сидит. Вера вышла на работу в СМУ, штукатуром-маляром.
-Светло уже, все уже на реке, поди, - Ольга отошла от мыслей и забот про приехавших родственников.
-Холодно, пора шаль надевать, а ты? – Михаил опять придирчиво посмотрел на одежду Ольги.
Они пешком спустились к Конде.
     Баржа с самоходкой уже стояли под горой. Подъехали, гружённые с вечера, ГАЗушки. Ольга бойко начала командовать по погрузке подотчётных ей материалов, продуктов. Самое важное – бензопилы загрузили первыми и закрыли брезентом. Лесозаготовители докуривали папиросы «Беломорканал», «Приму» и «Север», топтались, дожидаясь отправки. Хоть и на Севере жили, при деньгах, а сигареты рабочие не курили, папиросы дешевле, да и покрепче. Кое-кто и привычно скручивал махорку. Люди все приезжие, а приехавшие из далёких деревень, там хорошего табака не было. Выходные были длинные. А впереди трудовая вахта. Среди толпящихся мужчин, Ольга увидела зятя Михаила. Фёдор был мужем сестры Михаила, Гали. Он тоже почти год работал на лесозаготовке вальщиком. Некоторые молодчики громко разговаривали, спорили о чём-то, уже навеселе. Михаил направился к ним.
     Река темнела глубиной, волны заплёскивались на берег, захватывая осыпавшиеся с огромных насыпей выгруженные здесь же уголь, песок, щебень. Пролетали с лугов из плохо смётанных стогов пучки выбившихся сухих трав. Осенний ветер растрепал тугую косу Ольги из-под косынки, колыхал завязанные края платка, плотно прилегая по статной, спелой фигуре Ольги. Остальные прибывшие женщины на причал выглядели мешковато: в широких брезентовых и болоньевых плащах, кирзовых или литых резиновых сапогах, с повязанными на голове цветными шерстяными платками. Повара, сучкорубы, да учётчики.
     Причалил ещё катер. Группа мужчин, одетых не по-рабочему, гладко выбритых, начальников, поспешили на трап.
-Ольга, садись. Мы быстрее доплывём, баржа тащиться будет до вечера, - махнул рукой механик.
Ольга с Михаилом перебрались на катер. Тронулись вместе: и самоходка, и катер.
На палубе задувало. Ольга, снова обвела взором баржу с грузом и устраивающимися рабочими, спустилась в каюту. Михаил остался около рубки, разговаривая со знакомым мотористом.
     Ольга вспомнила, как познакомилась с Михаилом. С Кургана он. И сестра его, и мать, которые тоже приехали на север к нему, из-под Кургана, из деревни. Деревня Ольгина, Картабыз, небольшая, люду мало, а колхоз большой на несколько деревень. Поля обрабатывать не хватает рук. Вот и посылали на работы городских. Михаил с Анной приехал, как с женой, детей у них и не было. Но не регистрированы они. А Ольга тоже – ни девка, ни баба. Сосватали, а муж - в армию. К матери ушла Ольга. Не регистрировались. А тут Михаил как увидал её, так и Аньку свою позабыл. Как приклеился. Городской, не такой, как деревенские. Ольга-то знает. Жила в няньках в Октябрьске с двенадцати лет у учителей. Как уборочная прошла, так Михаил и потянул уехать. Чтоб не судачили деревенские. Да и Николай, муж – не муж, с армии вернётся. Ольге не страшно уезжать. В Октябрьске семилетку закончила. Работу найдёт везде. Да и работа в деревне – тяжкий труд. А Ольга уже в районе пожила. А как ухаживал! И к матери приходил, просил отпустить. Цветами полевыми задарил. И зарегистрироваться обещал. На вечорках, после полевых работ, от неё не отходил. Сдалась Ольга. Всё равно теперь Николаю написали, что не дождалась. Уехали. Всю родню и Ольгину, и Михаила переманили на север. Правда, расписались в Леушах, как обещал. Вот ревнивый, правда, значит любит. Рюмку не пропускает, так детей пока нет, пусть отдыхает.
     Приплыли. В этот раз никого не подобрали. А так, сотниковские тоже подвязывались на заготовку. Уехали, значит, на своих лодках. Не пришлось за ними мотаться. Час проплыли. Белая гора. Михаил так и просидел у мотористов. Хоть и пасмурно с утра, но дождя нет. Ольга посмотрела в верховье реки. Баржу не видать. Тащится. Посмотрела в низовье - со стороны Сотника нет лодок. Наверное, уже приехали. Ивана, мужа Веры на сто тридцатом нет на берегу, значит забрал сотниковских и уехал в Ямкинский сплав. участок. На этом берегу стоят другие, с брезентовыми кузовами машины. Ольга, подняв руку над головой, заслоняясь от солнца, ещё раз посмотрела на хмурый противоположный берег, который пополз длинной глухой лентой вдаль, уползая в Сотниковское болото.
     Начальник и мастера участка уехали. Ольга дождалась свой подотчёт. Подъехала баржа. Нетрезвые и переполошные рабочие выкатили на трясину. Самоходка не подъехала к самому берегу, а пристала к оголившимся из-под уходящей осенней воды сырым лугам. Пучки травы высоким кочками осоки раскачивались над трясиной.
-Ольга, Фёдора вашего потеряли с баржи, - выпалил первый соскочивший с баржи.
-Ох, - испуганно всплеснула руками Ольга, - Миша, иди быстрей.
Миша побежал навстречу спускающимся.
     В суете прошёл день. Отправили обратно за начальством машину в Ямки. Отцепили баржу и поехали искать тело. Ольга с оставшимися несколькими мужчинами, по качающимся нетвёрдым кочкам, перетаскала груз на берег. Вывезли на Ямки, на участок. Михаил участвовал в розыске. Проплыли по противоположному берегу. Никто не видел, когда Фёдор исчез. Понятно, все были выпившие, а потом прикорнули. Не видели, когда он упал за борт. Это версия тех, кто плыл на барже. Кто-то действительно был спросонья, ничего не видел. Михаил сразу заподозрил рабочего Соловьёва. Он с Фёдором спорил ещё на берегу, до отправки. И стал открыто при всех выдвигать свою версию. А вернее, напрямую высказал ему.
     Не знали, с какого места прочёсывать берег. Пока собирались, приплыли оповещённые по рации смотрители этого участка реки с Турсунки, вызвались на своих лодках мужчины с Сотника. Они начали просматривать берег от Сотника и выше. Хоть Белая гора находится и не доплывая до Сотника, но решили, что если утонул, то течение тело уволокло водой ниже. С буграми они начали просматривать у берега.
     Обычно утонувший всплывает через несколько дней. Тело Фёдора нашли прибившимся в кустах на правом берегу. В тот же день. Подозрение было всю оставшуюся жизнь и у Ольги с Михаилом, и у Веры с Иваном. Если человек не нахлебался воды (те есть не утонул сам), а скинут в воду убитым, то и не потонет, с воздухом в лёгких. Говаривали и в Устье об убийстве из ружья. Тогда ведь все в лес, на вахту, с собой ружья брали. Как без этого в лесу? Звери. Медведи в первую очередь потревожены бурно развивающейся лесной отраслью. Да и обратно домой привезти пару зайцев, уток, белок. Это завсегда. Иван без глухаря, рябчика, куропатки никогда не возвращался. Так и каждый что-то домой привозил, «гостинцы» из леса. Так никто и не останавливал с ружьём, никаких надзоров проверяющих. Сами себе хозяева. Ещё из леса – да с пустыми руками? Все знали, у кого есть ружья. И сети с собой брали. Времени нет с удочками сидеть. На работу же едут. Поставили сети - и вперёд. А потом в свободное время, к вечеру, проверяют, если жалко сети, чтоб рыба не распёрла. А так можно и два дня, пусть стоят. Все знают, кто и где ставит. Не трогают. У всех свои.
     Поговорили и затихли. Местная власть решила, что утонул сам. Участковый один на многие поселения. Следствие не велось. Никто не заявлял. Дело закрыто. Но у Михаила с Соловьёвым не заладилось. Тот, Соловьёв, ему пригрозил по пьяни, что если будет наезжать, то убьёт его.
     Ольга засобиралась от греха подальше уезжать в Тюмень, из-за своего Михаила, чтобы чего не случилось. Распродали вещи. Сдали квартиру. Денег много накоплено. Так хорошо прижились! И работа хорошая, и уважали на работе. Так нет, влез куда не надо. Хотя, Фёдор – родственником был. Четверо малёханьких детей осталось. Что Михаил мог знать? Его же не было на барже в тот день.
     Сестра Михаила с матерью и детьми и сестра Ольги с матерью и детьми – так и остались жить в Устье-Аха. Сами позвали всех на север и сами уехали. Была серьёзная и опасная причина.
     А Соловьёву не дали жить в Устье-Аха, без Михаила есть кому было его выжить. Уехал, говорят, неизвестно куда с этих мест. Виноват? Не виноват? Помнит только Конда, да волны, облизывающие корявый берег, забитый ивняком. Берегли страшную тайну пожелтевшие лиственницы, ушедшие к горизонту нестройными рядами. Да и те сбросили давно хвою с памяти. Лиственницы – они в Сибири особые. Вода испарилась, вытекла с дерева. Новые наросли. Без памяти. Не любят лиственница пришлых. Только самые старые и крупные – священны. У корней этих деревьев – память жертвоприношений. Проткнутые множеством ножей, засыхая, они не умирают, а падают, выворачивая небольшие корни, становясь в земле ещё твёрже. Давно истлели мех пушнины, ленты и платки, оставленные от прошения идолу. Давно кто-то подобрал монеты, колокольчики, ножи и сабли, бисер и украшения, не догадываясь о последствиях. Давно жили эти лиственницы, до крещения сотниковских вогулов. Но обрядовое место не исчезает бесследно. Нашаманил шаман на долгие века. Исчезли две часовенки из Сотника. А болото Сотниковское – ухает. Съезжает дальше и дальше из Кондинской земли. Откликается ему ближайшее большое Морткинское болото. А то – через огромные просторы перекликается с Куминским болотом. Весь природный газ Конды скопился в болотах, собран болотами, перевоплощаясь со временем в торф. На поверхности. А там, под толщей – бурлит. На Сотниковском и Морткинском затихая, смещаясь злом к Куминскому болоту. Становясь современными людьми, растворившись и затерявшись среди многочисленных превалирующих бывших «иноземцев» жителей Конды, местное население, приняв внешним образом, или не приняв новую веру, в душе остались язычниками.
     Заглохли звуки лесозаготовок, прекратил своё существование Ямкинский сплав. участок, закрыты близлежащие деревни и населённые пункты. Нет Белой горы, Турсунки, Вар-Бора. В Сотнике давно нет местных жителей, в оставшиеся дома наезжают как на дачу. Это жители посёлка Мортка, Междуреченский.
     Предполагалось, да и в документах числилась железная дорога Тавда-Сотник. Планировалось лес вывозить по железной дороге из крупных лесозаготовительных участков, отправляющих лес сплавом к Сотнику. А дальше строить мост через Конду. В конце тысяча девятьсот шестьдесят седьмом году открыта железная дорога Тавда-Устье-Аха. Основное назначение – вывоз леса. Щелчок – и что-то поменялось. Забылся Сотник. Зато. Появился Морткинский лесопункт, в семнадцати километрах от судоходной Конды. Среди болот и тайги вырос посёлок Мортка.