А я ведь мог стать грузином...

А Я ВЕДЬ МОГ СТАТЬ ГРУЗИНОМ…

С Грузией у моей семьи была давняя родственная связь. — Младший брат моего деда, Григория Ивановича, тоже, кстати,  Григорий Иванович — казаки-староверы, к коим принадлежало семейство отца, строго придерживались правила называть детей именами святых, в дни которых они родились, потому не было редкостью, когда двое детей в семье носили одно имя, — в конце Гражданской войны был тяжело ранен и не смог вместе с однополчанами-хуторянами и родственниками, среди которых был ещё один Григорий – двоюродный брат, – бежать из Новороссийска или Крыма в Болгарию. По выздоровлении, имея все основания опасаться преследований со стороны новой власти, перебрался с женой к сослуживцу по Румынскому фронту в Грузию, где близ Тбилиси вполне благополучно проживал до самой смерти в середине 70-х годов.
Его единственная дочь Анна — для меня и моих братьев тётя Нюся — родилась в Грузии и жила с малолетства одной жизнью с соседями-грузинами. Она знала грузинский язык не хуже русского. Почти все её друзья и коллеги по школе, где она была учительницей русского и литературы, были грузинами. Неудивительно, что и замуж она вышла за грузина и её сын Володя во всех документах был записан грузином.
Муж тёти Нюси Георгий Николаевич Когерашвили таксовал в Тбилиси, что обеспечивало ему в 50-60-е годы приличное благосостояние. Вдобавок к тому он имел кофейного цвета «Победу» — малодостижимую машину-мечту любого советского труженика. На ней дядя Гоги — так он просил нас, ребятню, его называть, — каждое лето приезжал к нам на хутор Россошь с женой и сыном. Простой, весёлый и щедрый, он пользовался любовью родни и наших соседей. Этому содействовало и то, что он привозил казачкам заказанные ими в прошлый его приезд недефицитные в Грузии ковры, коврики и прочие подобные вещи. К тому же его цены были куда меньше, чем на рынке ближайшего к нам городка Морозовска.
Меня дядя Гоги и тётя Нюся выделяли среди братьев — и общались со мной чаще, и подарки мне дарили посущественнее. Они немало пополнили мой небогатый гардероб, когда я учился в 6-8 классах. Эти знаки внимания и забота были неспроста и имели трагическую подоплёку. — Их единственный сын Володя, умница, победитель всевозможных олимпиад, спортсмен, музыкант и золотой медалист, погиб в железнодорожной аварии в день выпуска из школы, и они находили, что я чем-то напоминал его. А когда я окончил 7 класс, они пригласили меня в гости.
До того мне, мальчику с отдалённого хутора, несколько раз довелось побывать в городе — в Каменске-Шахтинском. — С отцом, который в ту пору был завгаром нашего колхоза и часто ездил туда в командировки за запчастями и техникой. Он брал меня с собой в поездки, насколько помню, лет с пяти-шести. Ещё я по разу, во время тех же поездок отца, был в Ростове-на-Дону, Воронеже и Волгограде и на полном серьёзе считал, что знаком с городской жизнью. Наивный…
Едва мы въехали в Тбилиси, город сразил меня наповал. Ещё бы — столица богатой республики, да ещё не бывавшая «под немцем», как тогда говорили, много лет пользовавшаяся покровительством властных грузин Сталина и Берии... Прибавьте живописный рельеф и ступенчатую застройку. Представьте местный камень, который не чета унылому российскому кирпичу. А множество машин, в том числе никогда невиданных мной иномарок… — Грузия при Советской власти всегда жила несравнимо лучше других республик.
Дом семьи Когерашвили стоял почти в центре Тбилиси — на проспекте Руставели. Величественные здания, восточный акцент в архитектуре, скверы и памятники, фонтаны и кипарисы — проспект был прекрасен. Яркие ночные огни рассеивали тёмную южную ночь. В похожем на дворец кинотеатре шли новейшие фильмы, которые дойдут до Россоши в лучшем случае через год, а могут и вообще не дойти. Театральные и цирковые афиши заполняли знаменитые имена. Красиво одетые весёлые раскованные тбилисцы и непонятная гортанная речь создавали впечатление иноземной жизни. Надо ли говорить, что восхищение пополам с удивлением  переполняли меня.
Жил я в комнате Володи — светлой, просторной, с красивой мебелью. О такой мне, мальчишке из многодетной сельской семьи, и мечтать не приходилось: мы-то всемером жили в трёх маленьких комнатках небольшого дома без всяких удобств. Володина библиотека, от которой не было сил оторваться, настольные игры, впервые увиденные мной, красивейшая гитара — тётя Нюся обещала научить играть на ней...
Белоснежные салфетки, фарфор, фаянс, серебряные приборы… — Я поначалу даже боялся есть! Еда же вкуснейшая и разнообразная, не сравнимая с простой сельской! А напитки, фрукты, ягоды и цитрусы! А никогда не виданные мной сласти с непроизносимыми названиями и таким вкусом!
        Показали мне и потрясающий бассейн, где когда-то занимался Володя, и великолепную огромную школу. На велосипеде Володи — настоящем спортивном велике с переключением скоростей! — я лихо гонял по ровному асфальту. Куда до него хуторскому пыльному бездорожью…
После поездок, скорее, экскурсий, по Тбилиси дядя Гоги повёз меня за город. Сначала на станцию Каспи. — Там, в окружённом виноградом и фруктовыми деревьями типичном грузинском доме с обширной верандой, увешанной пучками трав и специй, обосновался мой двоюродный дед — импозантный суховатый старик с длинной староверской, совсем белой, бородой. Я знал его: он не раз гостил у бабушки Натальи, отцовой матери, и он меня помнил. Угостил квасом, который ничем не отличался от бабушкиного. — Рецепт же был один, казачий.
Потом мы поехали в горы. На виноградниках весёлые молодые парни угостили меня виноградным соком и почти неотличимым от него молодым вином. На чайной плантации, удивившей меня идеальной прямотой рядов и бегавшими среди них небольшими чёрными кабанчиками, я пил наивкуснейший чай с вареньем из впервые увиденного инжира. А как понравилась не похожая на привычную мне, жителю равнины, рыбалка на горной реке с местными мальчишками! Чабан, у которого дядя хотел уточнить дорогу, узнав, что пассажир из России — именно так дядя сказал, неожиданно вручил мне кругляш твёрдой солоноватой брынзы…
В общем, я был навсегда покорён Грузией, Тбилиси и грузинами.
Видя мой восторг, родственники издали заводили разговор о том, что я мог бы надолго, а если захочу, то и навсегда сюда перебраться — сначала учиться, потом, может, жить, работать. То же они сказали моим родителям, когда мы дней через двадцать вернулись на наш хутор. Причём дядя и тётя напрямую говорили им, что готовы не только принять меня, как сына, и обеспечить в будущем учёбу в университете и жильём, но и сделать единственным наследником всего их солидного состояния, благо ни братьев, ни сестёр, ни каких-то других, претендующих на наследство, родственников у них не было. И отец с мамой почти поддались их уговорам: это ведь был абсолютно реальный шанс вырваться их ребёнку в мир более высокого порядка и гарантированного обеспеченного будущего. Последнее слово оставалось за мной.
Не учли мои дорогие родители и заботливые родственники лишь одного: сколько себя помнил, я мечтал стать офицером, морским лётчиком, и для начала обязательно поступить в Суворовское училище, и  все мои жизненные планы, пусть и не во всём ещё конкретные, строились на этом. Особенно после того, как несколько раз прочитал захватившую меня книгу Бориса Изюмского «Алые погоны». И замечательные тбилисские перспективы в них никак не вписывались.
Была и вторая причина не принимать предложение родственников: на хуторе неподалёку жила скромная милая девочка Люба, которая мне очень-очень нравилась ещё с двенадцати лет, и мне позарез нужно было хотя бы изредка видеть её, общаться с ней. Как же я смогу её видеть, если уеду в Тбилиси?! В Суворовском же бывают каникулы…
       Сейчас сам удивляюсь, откуда брались у скромного сельского мальчика эти уверенность в реальности своих планов и решимость их осуществить. И ещё удивительнее, что, если не считать некоторых нюансов службы, они все сбылись — и личные, и служебные.
Конечно, когда я заявил о своём желании стать суворовцем, – о Любе, понятно, сказать не решился – дядя с тётей сожалели и только ответили, что я и этим – ранним знанием целей жизни – напоминаю их Володю. Отец, услышав мой ответ, лишь вздохнул. Мне показалось, что облегчённо. Мама же всплакнула, не зная, радоваться или огорчаться моему решению. Больше ни родители, ни грузинские родственники к этому вопросу не возвращались.    
С тех пор прошло более полувека. Жизнь мою можно считать вполне успешно сложившейся, но нет-нет, да и вспомню Грузию и давно уже оставивших этот мир родных из Тбилиси — ведь они желали мне всего самого лучшего, и всё могло в моей судьбе при их участии повернуться иначе. Да ещё, когда жена – та самая скромная милая девочка Люба с нашего хутора – начинает пенять на излишки острых приправ в моей тарелке, отшучиваюсь, что я по двоюродной тёте грузин.

19.07.2024.