Песни моей школьной поры

                Из цикла рассказов "Воспоминания далёкого детства"

      То, что уже в первом классе у нас были уроки пения, помню точно, как и ту единственную нотную тетрадь, которая так и осталась единственной, потому что только первая страница её была измарана загогулинами скрипичных ключей и ещё нотами звукоряда, коряво записанными на её чёрненьких полосатеньких ленточках. Остальные её листы нам не понадобились, потому что быстро закончив с нотами, мы сразу перешли к заучиванию песен, а их тексты мы писали в обыкновенных тетрадях за одну, две или три копейки.
      Какие песни нас заставляли разучивать, более или менее помню, хотя, наверняка, не все. Про солнечный круг и небо вокруг трудно было не запомнить, тем более, что на уроке ИЗО нам дали задание сделать рисунок на тему этой песни.. Можно даже не вспоминать, а с уверенностью сказать, что солнышко в верхней части рисунка на фоне голубого неба рисовали все. Ниже солнца и неба количество человечков разнилось, но хотя бы двое были изображены обязательно - это была мама и "я" (девочка или мальчик, в зависимости от пола рисующего).
      Другая песня запомнилась по другому случаю. Каждый класс должен был участвовать в конкурсе-смотре революционной песни. Мы, ученики второго "Б", с подсказки нашей октябрятской вожатой, выбрали самую актуальную, со словами "Это идут барбудос...". Ну, вы уже догадались, что она называлась "Куба - любовь моя". Разучить-то мы её разучили, но возникло две проблемы: во-первых, бородатых мальчиков у нас в классе совсем не было, а во-вторых, вышла заминка со знаменем, из-за спора по поводу количества звёзд на полотнище.
      С бородой, правда, одной, помогла чья-то мама. Она принесла накладную театральную, взяв с нас обещание вернуть её в сохранности сразу же после выступления. Все посчитали, что один бородач - это, как минимум, сам Фидель Кастро, а остальные революционеры, мы, то есть, ещё совсем молодые его соратники, и бороды обязательно отрастим, если борьба будет долгой, а если победа будет молниеносной, то и те, кто настоящие бороды носил, пообещали их в итоге сбрить.
      То, что Интернета в годы моей учёбы не было, говорить, наверное, излишне. Картинку с флагом Кубы мы долго не могли отыскать. Наконец, моя бабушка добыла где-то маленький бумажный флажок острова Свободы. Я показал его нашей вожатой, и мы принялись прикреплять на кусок белой материи синии ленты девчачьих бантов. Оставалось вырезать из бумаги звезду, когда наш круглый отличник и заслуженный, единогласно выбранный, "бородач" решительно заявил, что звёзд на флаге должно быть пять, а не одна.
      - Но вот же флажок, - возразил я, - одна на нём звезда, а не пять!
      - Флажок твой маленький, а настоящее знамя большое, и на нём должно быть пять звёзд! - уверенно заявил наш отличник, сын матери из родительского комитета.
      - Пять звёзд на флаге Китая! - отвечал я, припомнив фрагменты из китайских фильмом, часто показываемых тогда по телевизору.
      - И у Кубы - пять, потому, что они тоже коммунисты! - не сдавался наш всезнайка.
      После аргумента, что кубинцы коммунисты, наша юная вожатая (старшеклассница) вынесла решение о наклеивании пяти звёзд на полосатое полотнище. При этом она примирительно шепнула мне:
      - Твой флажок, наверное, тоже правильный, но он же маленький, вот и оставили на нём только одну звёздочку! Но ты можешь взять его в руку, когда выйдешь со всеми на сцену!
      Мне было, честно, всё равно сколько звёзд должно быть на самом деле. У меня даже мелькнула мысль, что вот у бутылок с коньяком, я видел, которые продавались в Елисеевском гастрономе, и в котором редко, но я бывал с родителями, тоже над этикеткой было разное количество звёздочек: и три, и четыре, и пять. А почему? Наверное, всё зависело от желания художника-оформителя?!
      Мы смело вступили на сцену, здорово спели, закончив словами: "Солнцу свободы над Кубой гореть!
Родина или смерть!".
      Уверенно сошли со сцены и, не нарушив честное октябрятское слово, вернули матери одноклассницы ту рыжеватую бороду, содрав её с лица нашего отличника.

      С каждым классом прибавлялись и песни, которые приходилось заучивать, потому что, дома, когда за столом собирались родственники и им хотелось, по своему обычаю, что-то спеть, звучали больше песни устоявшегося репертуара, такие как, "Подмосковные вечера", "Выходила на берег Катюша, или, например, про рябину:
      "Что стоишь, качаясь,
      Тонкая рябина,
      Головой склоняясь
      До самого тына?".

      Как-то так устоялось, что гости начинали расходиться, когда мой дед очень громко затягивал свою вариацию песни "Шумел камыш"; известные куплеты охотно подхватывались, но оказывалось, что всех вариантов толком никто не знал, включая, наверное, и его самого.
      Получалось, домашние вокалы близких и школьные песни моих сверстников редко когда совпадали.

      Нам задавали учить тексты песен про Орлёнка, про Бухенвальд, песню с вопросом - "Хотят ли русские войны?", а в классе шестом или седьмом, обладающие голосом одноклассницы обожали петь, про стоящих в сторонке девчонок, ну, которых десять на девять ребят. Ребята же, включая меня, к урокам пения, которые и были-то один раз в неделю, относились как к развлечению или к уроку отдыха, тем более, что голоса наши становились странно ломкими и способными выдавать ноты неожиданные.

      Один урок пения запомнился особенно и не ушёл из памяти до сих пор.
      Мы должны были на уроке разучивать песню Евгения Долматовского "Венок Дуная", если кто знает, с такими словами:
      "Вышла мадьярка на берег Дуная,
      Бросила в воду цветок,
      Утренней Венгрии дар принимая,
      Дальше понёсся поток..."

      Во-первых, почти никто не мог правильно пропеть слова "Утренней Венгрии". Большинство выдавали: "Утренний венгрий"! Училка сердилась, что у нас не хватает ума справиться с передачей даже двух слов текста.
      Во-вторых, несколько особо остроумных, по их мнению, ребят всё время какие-то слова подменяли другими, типа, они ошибались. Мелодия, которая должна была плавно течь согласно таким словам, как:
      "От Украины, Молдовы, России
      Дети Советской страны
      Бросили тоже цветы полевые
      В гребень дунайской волны. Дунай, Дунай,
      А ну, узнай,
      Где чей подарок!",
всё время ломалась, как мальчишеские голоса. Вместо "полевые", кто-то верещал "половые", вместо названия реки Дунай, выкрикивали глагол "давай" и т. п.
      К концу урока учительница, изобразив полнейшее безразличие на безобразное отношение к уроку, играла на пианино мелодию песни, доигрывала до конца и начинала снова с самого начала, даже не оборачиваясь на сидящий за её спиной класс, а только делала отмашку головой, как бы говоря: "Ещё раз!".

      И тогда многих понесло, даже тех, кто почти никогда не пел на уроке пения и музыки.
      Под аккомпанемент зазвучало:
      - Вышла мадьярка на берег Дуная,
      Бросила в воду галош,
      Утренний венгрий дар принимая,
      Не дал взамен даже грош!
      Галош, галош, куда плывёшь,
      Где твой хозяин?
      Хозяин мой сидит в пивной,
      Последний галош пропивая...

      Я слушал, смотрел на училку во все глаза и не мог понять, что с ней. Не слушает? ей наплевать? её достали до такой степени?

      Бац! - это громко захлопнулась крышка пианино.
      Винтовой стул провернулся и разгневанное лицо, какое должно быть у мифической Фурии, предстало перед нами.
      - Да как вы смеете так себя вести?! Что за отношение ко мне и к уроку?! Вы тут кто, ученики или шпана подзаборная? Я долго слушала, чтобы понять, до какой ступени низости вы можете опуститься. А теперь все вон из актового зала! Двойки всем, даже кто не подпевал!
      - Но, мы не... - раздалось пару девичьих голосков.
      - И вы, да, даже не встали, не возмутились, не одёрнули. Бессовестные! Все вон! Песня спета, я вас прослушала, оценки выставлю. Свободны!

      После этого урока пения и музыки, другие уроки почему-то не запомнились!

      Много позднее, я всё же, возможно, угадал, и мне так кажется до сих пор, что учительница не прерывала эту безобразную песню из обыкновенного любопытства, чтобы узнать её полное содержание, иначе, кто бы осмелился продиктовать ей школьную вариацию известной советской песни, даже, если бы она попросила?!

19.07.24.

Ф. Сычков. Пионерский хор.1952 г.