Маленькая моль

Аннотация
Алекса – церковная хористка. Жизнь ее течет размеренно, пока вдруг монастырь не потрясает страшное известие о гибели одной из девушек. Причины ее смерти остаются загадкой. Отказываясь верить слухам, Алекса заводит новое знакомство – загадочного юношу, предлагающего героине новый взгляд на привычные вещи. Чтобы осмыслить происходящее вокруг себя, девушка начинает писать авторскую сказку. Но сможет ли выдуманная принцесса одолеть свирепого дракона, а ее создательница – пережить утрату близкого друга?..

Эпиграф
Тихая, смиренная, робкая, слабая телом и духом, она тайком заглядывала в зеркало и видела в отражении молодую королеву в сияющих доспехах, надетых поверх белоснежных кудрей кружевного платья, сжимающую в худых руках узкий, острый, как игла, клинок и готовую доблестно защищать свой народ и свое королевство..

1
Мотылек пела, и ее хрустальный голосок тонул в слаженном хоре воспитанниц женской школы-интерната при католическом монастыре. Дюжина голосов обратилась в один насыщенный, мощный гул, заполнивший все пространство от мраморного пола до эллипсоидального потолка. Звучащий, как сотня хрустальных бокалов, наполненных водой, по краям которых водят мокрыми пальцами. Звук сиял чистотой. И мотылек, бегая время от времени глазами по нотной тетради, с чувством высшей степени наслаждения выпускала весь воздух из легких и сразу глубоко вдыхала, чтобы проворно добраться до нужных нот в ответственный момент.

Думать ей было некогда, но она чувствовала. Как ровно, не колыхаясь, горят свечи. Как их огонь ни капли не режет глаза и не обжигает, а только греет, заполняя помещение мягким свечением. Как образы святых мучеников благосклонно глядят из своих рам, украшенных замысловатым переплетением золотых листьев, и слушают хор, чуть подавшись к клиросу; к заполонившим его совсем юным девушкам в длинных черных платьях с белоснежным кружевом на воротниках. Как святая вода в больших медных чанах насыщается звуком пения, словно божьей благодатью — вот-вот и начнет переливаться ангельским светом, баюкая солнечный блик на полированном металлическом дне.

Сладостная, трогательная, наивная радость стеснила душу хористки, прилежно тянущей гласные и стремящейся всем своим естеством к алому солнцу, играющему в витражах. От высоты потолка у нее закружилась голова. От защемившей грудь боли она едва было не потеряла хватку и, боясь сфальшивить, спустила-таки свой дух с седьмых небес и обвела глазами зал. Подавляющая часть скамей была заполнена затаившими дыхание прихожанами с лицами застывшими, словно восковые маски: только глаза на некоторых из них остались лихорадочно блестеть. Очень скоро мотылек заскучала от их вида. Заскучала она и по тому душевному подъему, что нес ее все это время, как на крыльях, постояла, не переставая петь и глядя то в нотную тетрадь, то себе под ноги, и наконец обратила внимание на хористов, тихонько переминающихся, дожидаясь своей очереди, на другом конце клироса.

Мужская партия вступила густым и чистым баритоном. Юноши не обращали внимание на девушек так же демонстративно, как и девушки сдержанно не замечали их. Заметно было со стороны, как, сохраняя вид слегка печальный и строгий, хористки, словно выброшенная на сушу волной стая морских сирен, стремились сбиться безопасной стайкой, держаться как можно теснее друг друга. Лица юношей носили выражение не менее серьезное и угрюмое, почти суровое. Они стояли, вросши подошвами туфель в мраморный пол, и, казалось, ни единой сверхъестественной силе, никакому стихийному бедствию неподвластно будет сдвинуть их с места. Воспитанники мужского корпуса держались стойко, но сердца их бешено колотились, и никто, кроме них самих, этого не слышал, и они никогда бы друг другу в этом не признались — не то что кому-нибудь постороннему.

Мотылек знала не понаслышке: воспитанники женской и мужской школ предпочитают избегать друг друга и почти совсем не ладят. Официального запрета на общение между школами при этом не существовало, но ученики разных полов все равно старались держаться обособленно, глядя друг на друга то со страхом, то свысока. При этом что в женской, что в мужской школе, сплетни друг о друге всегда разносились со скоростью выстрела. Воспитанников тянуло друг к другу силком любопытство, а также неукротимая энергия, возникающая, как правило, неизбежно в молодых зреющих телах, будоражащая кровь и ноющая особенно ощутимо где-то в чреслах. И лишь им самим было известно как они с ней справляются — сам Господь не смог бы рассказать как и постеснялся бы быть уличенным в том, как тактично отводит свои всевидящие очи от подробностей их тайной жизни.

Смутившись мимолетной слабости, мотылек спрятала глаза, стараясь ни коим образом больше не обращаться в сторону другого конца клироса. И все-таки ее тянуло, тянуло мучительно, до тех пор, пока ее неосторожно блуждающий взгляд не встретился наконец со взглядом незнакомого доселе хориста. Это был грач. Так же как и она, он держал в пернатых руках нотную тетрадь на строго отведенном от своего клюва расстоянии и пронзительно глядел девушке прямо в душу. Столь непохожий на нее внешне, юноша, как и она, был на удивление черноглазым до такой степени, что его зрачки почти сливались с радужками.

Некоторое время, хористка и хорист глядели друг в друга, как в зеркало. Наконец, грач отвернулся, не выдав ни капли смущения, и с новой силой обратился своим пением к образам святых. Мотылек удивленно хлопнула бесцветными ресницами, поглядела на юношу еще немного и опустила глаза в нотную тетрадь, ощутив накатившее жжение стыда. Женская и мужская школы настолько держались особняком друг от друга, что даже обмен взглядами — в особенности, такими пристальными и откровенными, — уже мог счесться за что-то непристойное.

После службы воспитанники разбрелись каждый в свою школу. Весь путь до родного корпуса хористки плыли ровно, с достоинством, держа спины прямыми, а головы – горделиво поднятыми. Однако едва преодолев ворота, оказавшиеся на своей территории и свободные теперь от формальностей, они тотчас сбились кучкой, стали вешаться друг другу на шеи, защебетали и захихикали, расхрабрев от того, что неприятные соседи остались позади.

Мотылек ступала поодаль задумчивая, прижимая к груди нотную тетрадь, и не торопилась ни с кем заговаривать. Минутная игра в гляделки с тем мрачным юношей сильно ее впечатлила: она никак не могла выбросить ее из головы, но чувствовала, что просто обязана сохранить этот «инцидент» в секрете. В столь юном возрасте любые мелочи кажутся катастрофой. Особенно, когда с самого детства проживаешь в закрытом обществе, где мало что происходит, а из развлечений только вздорные, обросшие фантасмагориями, слушки годичной давности да вышивание гладью.

– Алекса! – окликнули ее наконец.

Мотылек подняла голову, очнувшись от размышлений. Не успела она прийти в себя, как подруги уже подскочили к ней с двух сторон, взмахивая тяжелыми подолами платьев, как махаоны – крыльями, подхватили ее под худые локти и повели с собой.

– Хватит уже одиночкой ходить, – произнесла девушка с одной стороны.

– Пошли с нами, веселее же! – отозвалась хористка с другой.

– Или ты нас нарочно избегаешь? – вновь подначила первая.

– Нет-нет! – Алекса замотала головой, крепче вцепившись свободной парой крючковатых лапок в свою тетрадь; мохнатые усики на ее голове заходили из стороны в сторону белоснежными опахалами. – С чего вы взяли? Я просто задумалась немного..

Маленькая вислоухая крольчиха, ведущая Алексу под левую руку, была ужасно чем-то довольна, хитро стреляла глазами по сторонам и скалила выпирающие передние зубки. Олениха же по правую сторону держалась чинно, но пальцы ее дрожали от нетерпения. Глядя на нее, можно было подумать, что она вот-вот взорвется от переполняющих ее красивую голову мыслей, которые хочется поскорее высказать.

– Здорово мы их уделали, да? – подпрыгнув от удовольствия, не выдержала крольчиха.

– Точно, – сдержанно отозвалась олениха, будто только и ждала, чтобы кто-нибудь из подруг поднял эту тему первой.

– Кого? – не поняла Алекса.

– Ну, этих, противных..

Крольчиха проворно выскочила вперед перед Алексой, уперла руки в бока, высоко задрала подбородок и прошлась, карикатурно изображая размеренную горделивую походку.

– Вы про хористов что ли? – уловила мотылек.

– Именно, что про них! – согласилась подруга, горячо закивав.

– Но ведь мы не соревновались..

– Еще как соревновались! Каждую мессу соревнуемся. И они всегда проигрывают.

– Не всегда, – скомканно, будто ей неудобно признавать подобное, подметила олениха, закинув блестящую рыжеватую прядь волос себе за ухо. – В позапрошлое воскресенье все смотрели на того толстяка с его дурацким профундо..

Крольчиха скривилась и состроила гримасу, растянув мохнатые щеки в стороны и высунув розовый язычок: ей тоже не нравилось это вспоминать. Алекса невольно захихикала. Подруга вдруг подскочила к ней, запятнала за плечо и пустилась вскачь.

– Ты водишь! – радостно крикнула она на бегу.

Олениха тотчас предательски отделилась от Алексы, подхватила полы своего платья, грациозно оттолкнулась от земли и была такова. Ее лицо старательно сохраняло нейтральное выражение – только уголки губ дернулись в легкой улыбке и глаза озорно засверкали. Она тоже была в игре.

– Эй!.. – воскликнула им вслед Алекса.

Бегала она совсем не так ловко, часто запиналась, порой и об собственные ноги, падала, не имела больших способностей к крутым маневрам – и все это делало ее легкой мишенью во время подвижных игр. Тем не менее она всегда с удовольствием играла, и даже теперь, поначалу растерявшись и не зная куда деть свою нотную тетрадь, бросилась догонять быстроногих подруг.

«Приятно думать, что кто-то на небесах о тебе заботится».

Так размышляла мотылек, часами просиживая в библиотеке над священным писанием. Тайком, правда, она искала на полках и другие книги и читала их жадно, с упоением, пряча под юбку, едва до ее слуха доносились посторонние шаги. В жилом корпусе, включая библиотеку, как правило, было тихо. Только время от времени эхом слышались далекие голоса, смех, стуки, грохот и цоканье каблуков. Однако видеть источники звуков не всегда удавалось, зачастую они словно испарялись прежде чем в принципе возможно успеть заглянуть за поворот. От этого возникало прочное ощущение, словно школа населена призраками, и воздух в ней всегда наполнен незримым присутствием, и каждая стена имеет уши.

Мотылек листала роман. Тихонько, осторожно придерживая бумагу, чтобы она не шуршала и не тревожила покой призраков, гуляющих в стенах. Храбрый рыцарь в блестящих доспехах, страшный и свирепый дракон, дышащий ядовитым огнем, прекрасная принцесса, заточенная в высокой башне, мелькали перед глазами девушки от страницы к странице. Оторвавшись от чтения ненадолго, воспитанница подняла глаза к стрельчатым окнам, поделенным на сектора железными прутьями, словно крылья бабочки — прожилками, и всмотрелась в равнодушное алое небо догорающего дня, разлившееся безбрежным кровавым океаном. Ей в очередной раз вспомнилась последняя месса, чистый звук, мягкий огонь и гипнотически пристальный взгляд хориста.

«О, как наверное было бы хорошо, если бы наши школы дружили, — подумала мотылек вдруг. — Не сторонились друг друга, не соперничали каждую службу. Юноши кажутся нам такими чужими, посторонними, но мы ходим в одну и ту же церковь, почитаем одно и того же Бога, смотрим на одни и те же небеса. Да, было бы и вправду славно, если бы мы дружили.. Быть может, тогда они перестали бы смотреть на нас свысока и, напротив, стали бы защищать, совсем как доблестные рыцари оберегали своих прекрасных дам в старые времена».

Замечтавшись, девушка не сразу уловила стук посторонних шагов, стремительно приближающийся к ней. Едва она впопыхах сунула романтическую [запретную] книгу под юбку, как между стеллажами возникла маленькая крольчиха. Она не улыбалась, не стреляла хитро глазами, как это было в ее манере, выглядела испуганной и мрачной. Кто-то догнал ее и тоже появился в проеме, чуть позади — статная фигура оленихи. Красивое лицо девушки было обмершим, а под глазами пролегли впитавшиеся в шелковую ореховую шерстку мокрые дорожки. Подруги молча уставились на мотылька.

— Что.. Что случилось? — только и вымолвила она в ответ, ощутив, как неприятно пыльный воздух библиотеки сгустился и потяжелел.

— Ее убили, — до непривычного тихо произнесла крольчиха в повисшей тишине.

— Кого?..

— Они ее убили.

Мотылек непонимающе глядела на потупившихся подруг, блестя большими черными глазами в полумраке библиотеке. Крольчиха сжала кулаки до дрожи, а олениха накрыла свои губы ладонями и зашлась в плаче.

Алекса не верила своим глазам. Одна из воспитанниц, которую она знала лично и которую лично знали все, которая вовсе не так давно смеялась и улыбалась, листала псалтирь, болтала ногами под столом за обедом, отвешивала учтивые книксены и заплетала себе косы, лежала теперь в обитом белоснежными шелками гробу со скрещенными на груди тонкими запястьями. Волосы ее были аккуратно уложены, платье выглажено — так девушка выглядела и при жизни. Ресницы ее, казалось, вот-вот дрогнут, и она проснется, сядет, оглядится и выразит несказанное удивление собственной похоронной церемонии. Единственное, что было в ней странного — несколько неестественный наклон головы.

Мотылек сцепила перед собой в замок обе пары своих рук и почувствовала, как ее горло резануло нестерпимой болью от подкатившего кома. Жгучие слезы застлали обзор пеленой и хлынули так, словно кто-то открыл в глазах Алексы маленькие краники, покатились по подбородку, намочили шею и тугой накрахмаленный воротник платья.

«Как же так? — горькие мысли в голове девушки принялись жалиться, как рой разозленных ос. — Как же так? Кто это сделал? Кто?»

— Это они, — угрюмым шепотом объясняла ей крольчиха, пока гроб с юной покойницей на длинных лентах осторожно опускали в яму. — Мужской корпус.

На кладбище было холодно. Могильные плиты и надгробные кресты молчаливо торчали из твердой, неподатливой земли, а стайка воронов, рассевшаяся по веткам ближайших деревьев в ожидании, зорко следила за происходящим. Одна из птиц даже попыталась было нарушить тишину и каркнуть, но ее глухой крик получился похожим скорее на чей-то простуженный кашель, чем на зловещий клич смерти.

— Я слышала разговор сестер Агнесс и Изабеллы, — продолжала шептать крольчиха, ежась от прохлады и кутаясь в траурную мантию. — Ходят слухи, что хористы заманили куда-то с собой нашу бедную Дейзи, ничего от нее не добились, чего хотели, а затем столкнули с лестницы, и она свернула себе шею.

— Откуда они это знают? — прошептала в ответ мотылек, но подруга только пожала плечами.

Поискав глазами олениху, Алекса нашла ее безутешно плачущей на груди у одной из монахинь. Покойница была ее крестной сестрой.

— А.. Что они от нее хотели? — вновь обратилась мотылек.

Крольчиха посмотрела на нее очень серьезно. Так, словно Алекса сама прекрасно знала ответ и не должна заставлять свою лучшую подругу произносить его вслух, поскольку одна даже мысль о подобном повергает в ужас. Но Алекса не знала. А если и догадывалась, то не была полностью уверена в том, все ли понимает правильно.

На воспитанников мужского монастыря во время службы мотылек стала смотреть немного иначе. Она понятия не имела что произошло на самом деле и было ли произошедшее убийством — замятым и тщательно замаскированным под несчастный случай. Так или иначе, хористы на другом конце клироса стали внушать ей страх, являть собой невнятную угрозу, и их извечно суровый вид приобрел для нее, как и для всех остальных воспитанниц, какое-то особое зловещее значение. Могла ли убить Дейзи та гуляющая в юношах бесконтрольная энергия и сила, которая не смогла найти себе иного выплеска? Погибла ли она, как хрупкая бабочка, зажатая в неосторожных кошачьих коготках?

Алекса не знала. Но могла подозревать.

2
Храбрый рыцарь в блестящих доспехах, страшный и свирепый дракон, дышащий ядовитым огнем, прекрасная принцесса, заточенная в высокой башне..

Алекса долго и напряженно думала, теребя пальцами опахало пера и выщипывая из него время от времени бурые бородки. Что-то было не так в этом донельзя классическом романтическом наборе. По крайней мере, так ей казалось. Мотылек сидела, держа на коленях старый потрепанный блокнот, подаренный ей кем-то, кого она уже не помнила, под раскидистым черным каштаном, нависающим над ней извилистыми ветвями, почти сбросившими все свои листья.

Дерево это располагалось на заднем дворе школы: одиноко возвышалось среди темного колючего кустарника, заботливо высаженного угрюмым садовником, и росло прямо из каменной стены, разделяющей территории женской и мужской жилых корпусов. Вернее, каштан рос по обе стороны стены сразу. Когда-то очень и очень давно вышло так, что кто-то обронил каштановый орех на этом самом месте. Тот пророс, и выстроенная прямо на месте его рождения стена никак не помешала дереву раздвоить свой морщинистый ствол, продолжить тянуться ввысь и даже исправно плодоносить каждый август. Алекса очень любила это дерево и изредка, пока никто не видит, проворно забиралась на нижние ветви. Но сейчас у нее не было настроения. Еще разок поглядев на страницу с выписанными в столбик героями куртуазного романа, она вычеркнула из перечня рыцаря.

Очевидно, что он не придет. Застрял где-то в пути, упал с лошади, не справился с тяжестью собственных доспехов и отдал Богу душу прямо в них, иссохнув со временем до самых костей. Остались только принцесса и дракон. Что будет делать маленькая хрупкая девушка с этим чудовищем? Едва Алекса успела подумать об этом, как заметила возню где-то у себя над головой, почувствовала, как дерево слегка пошатнулось за ее спиной, услышала, как ветки со скрипом прогнулись под чужой тяжестью. Обратив растерянный взгляд вверх, она обнаружила ползущую по веткам с кошачьей осторожностью небольшую черную фигуру, которую тотчас узнала. Сверху вниз сквозь ветки на нее взглянул грач.

Потеряв дар речи от изумления, Алекса вытаращилась на него. Хорист же, так, словно это в порядке вещей, спустился на самую нижнюю ветку, присел и аккуратно спрыгнул, расставив руки в стороны, после чего выпрямился перед девушкой во весь рост. С минуту воспитанники просто смотрели друг на друга, как тогда, в церкви.

— ..Т-ты, — начала было мотылек.

— Меня зовут Эрнст, — перебил ее грач.

— Алексия, — не без смущения представилась девушка в ответ. — Но все зовут меня просто Алексой.

Юноша со знанием дела качнул клювом и заложил руки за спину.

— Тебе же нельзя здесь находиться, — осторожно заметила Алекса. — Так?..

— Можно, пока никто не видит, — возразил Эрнст.

— Но я вижу.

— И ты меня выдашь?

— Ну-у.. Нет?

Сердце мотылька пустилось вскачь от смятения и тревоги. Но грач, кажется, совсем не волновался и ощущал себя хозяином положения.

— Так, ты.. Тоже любишь этот каштан? — брякнула Алекса, не выдержав напряжения от повисшей тишины.

— Он странный. Растет в две стороны сразу, прямо на границе школ.

— Согласна.. Но он потому и замечательный.

— Ты что-то писала?

Алекса одним движением захлопнула блокнот. Все ее существо рвалось сбежать как можно скорее и как можно дальше. Ей хотелось ответить «нет», но это было бы очевидным враньем, так что, помедлив, она потупилась и нехотя кивнула. Эрнст шагнул к ней навстречу, пригнулся и во мгновение ока оказался около нее, приземлившись на жухлые остатки травы. Душа девушки еще пуще рванулась прочь, но сама мотылек осталась на месте — лишь подобрала подол своего платья, раскиданный по земле.

— Если пишешь, значит, о чем-то думаешь, — заметил грач. — О чем?

— Я.. Да, это правда, я думаю кое-о-чем, — Алекса осторожно раскрыла свой блокнот на прежней странице так, чтобы было невозможно подглядеть и прочесть запись. — О принцессе и драконе. И немного о рыцаре. Если представить, что рыцарь не придет к принцессе, чтобы ее спасти.. Что она будет делать?

— Спасать себя сама, — подсказал грач.

— Но она же совсем не похожа на рыцаря, — мотылек с удивлением посмотрела на него. — Ну, то есть.. Она вовсе не такая сильная, и у нее нет ни меча, ни доспехов.

— Доспехи и меч можно выковать. А что касается силы.. Если она действительно захочет спастись, то что-нибудь придумает.

Алекса поглядела в блокнот, на оставленную запись. И сделала маленькую приписку: «принцесса должна спасти себя сама».

— Может быть, ей под силу одолеть дракона хитростью? — предположила она вслух. — Силу ума нельзя недооценивать.

— Так-то оно так, но что если и дракон — не такой уж тупица? — отозвался Эрнст.

— Да.. Наверное ты прав, — согласилась мотылек и продолжила делать заметки, низко склонившись над бумагой. — Если принцесса так долго находится в заточении, наверняка она уже множество уловок перепробовала..

— Однажды ей придется дать дракону бой.

— Что?

— Ты ведь сама сказала, что принцесса слаба. Если и достанет меч, то даже поднять его не сможет — не то что драться им. Ей придется много тренироваться, чтобы стать сильнее.

— Да.. Да, точно.

Время за разговором потекло незаметно. Старый каштан слушал увлеченные рассуждения воспитанников, не перебивая — лишь иногда тихонько шуршал ветвями, сдергивая с себя последние листья. Мелкие пташки, которых Алекса всегда любила слушать, вспархивали порой на ветки, прыгали по ним, обращали свои крохотные пернатые головки к бурлящей у подножия дерева дискуссии, точили клювики об кору и улетали, так и не решившись подать голос.

— Послушай, Эрнст, — обратилась вдруг мотылек: за время общения она развеселилась, осмелела, ожила, и все терзавшие ее сомнения сами собой отступили и пропали. — А почему ты на прошлой службе так пристально на меня смотрел?

— Потому что ты смотрела на меня, — пожал плечами грач.

— Но.. — Алекса ощутила, как начинает заливаться краской со стыда. — Когда я на тебя посмотрела, ты уже смотрел на меня.

— Ты можешь чем-то это доказать?

— Нет.. Не могу.

Грач задумался, следя за тем, как последний опавший с каштана листок выписывает в воздухе замысловатые пируэты.

— Будем считать, что мы посмотрели друг на друга одновременно, — наконец предложил он, и Алексу полностью устроил такой вариант.

Вечером в столовой было шумно. Черные платья, шурша, метались туда-сюда со съедобно пахнущими тарелками между рядами длинных узких столов, не замечая тесноты и стараясь как можно скорее отыскать себе подходящие места для трапезы. Когда все до единой воспитанницы наконец расселись, не переставая оживленно галдеть, одна из святых сестер вскинула вверх руку и позвонила в колокольчик, призывая к тишине. Девушки тотчас затихли, оправили платья, сложили руки в мольбе и склонили головы, вдыхая ароматный пар от блюд, глотая голодные слюнки и слушая молитву. В стрельчатых окнах высокого зала столовой уже блестела чернота; свечи в канделябрах в форме лилий плавились и следили белесыми подтеками по стеклянным лепесткам.

— Аминь, — заключила сестра.

— Аминь, — гулом раскатилось по столам, и воспитанницы с аппетитом принялись греметь вилками.

— Ты где пропадала весь день? — шепнула Алексе крольчиха, запихивая себе в рот целиком здоровенный лист салата.

— Ну.. — мотылек смутилась.

— Я всю библиотеку облазала — нигде тебя не нашла.

Алекса вспомнила, как всякий раз, когда кто-то посторонний появлялся на заднем дворе, ее разговор с Эрнстом резко затихал. Как вдвоем с ним она таилась за кустами, выжидая момент, когда нежданный гость пошатается немного по каменной тропинке со скуки и благополучно удалится.

— А зачем ты меня искала? — осторожно осведомилась девушка.

— Давно тебя не видела, вот и стало интересно. А то, может, ты потерялась где-нибудь..

Крольчиха дожевала салат, проглотила комок одним усилием и вдруг замолчала, глядя себе в тарелку. Глаза ее потемнели.

— Как Дейзи? — вырвалось у Алексы.

Подруга кивнула и серьезно посмотрела на нее. От ее взгляда мотылек растерялась и не нашла ничего лучше, кроме как запустить свой хоботок в стакан с чаем.

— Так, где ты была? — уже более требовательно спросила крольчиха.

— Читала.. Под каштаном, на заднем дворе.

— Но тебя там никто не видел, кого я ни спрашивала.

Алекса молчала, мучительно тянула чай и изо всех сил старалась не краснеть со стыда.

— Наверное тебя просто не увидели, — вдруг смекнула подруга, и мотылек мысленно выдохнула. — Ты же такая маленькая! А на заднем дворе у нас заросли такие, что даже сестру Августину спрятать можно.

С противоположного конца стола на нее шикнули. Крольчиха в ответ состроила гримасу, высунув розовый язычок.

— Послушай, а ты.. Считаешь, что все воспитанники мужского корпуса плохие, да? — поинтересовалась Алекса.

— Еще бы! — с жаром выдохнула подруга. — Только настоящие чудовища способны на то, что сделали с Дейзи.

— А если.. Что, если это не так?

— В каком смысле?

— Что, если не все плохие?

— Этого не может быть! — запротестовала крольчиха, и за столом на нее зашипели еще пуще, так что ей все-таки пришлось понизить голос. — Они же все, как один, к этому причастны.

Алекса удивленно хлопнула бесцветными опахалами своих ресниц.

— Она права, — донеслось с другой стороны стола от случайной воспитанницы, подслушавшей разговор. — Тех, кто это сделал, так и не нашли. Они все отрицают.

– Да их просто покрывают, – донеслось с третьей. – И это так несправедливо.

– Точно, покрывают. И если все молчат, значит, тоже причастны.

– Они оправдывают убийц.

– И никому из них нет дела до нашего горя. Не у них же воспитанницу убили.

– Ужасно знать, что прямо через стену от нас живут такие бессовестные лицемеры.

– О, да! А ведь мы еще поем с ними в одном хоре. Стоим с ними на одном клиросе.

– Им это воздастся.

– Но что, если произошедшее и правда было несчастным случаем? – удалось наконец вставить Алексе.

– Да что с тобой такое?! – крольчиха едва не подпрыгнула на месте от возмущения.

– Девочки! Тишина за столом! – окликнула расмушевшихся воспитанниц одна из престарелых сестер, менявших в зале старые свечи.

Разговоры мгновенно стихли. Некоторое время девушки молча стучали столовыми приборами по тарелкам, не поднимая глаз и забив щеки пищей.

– ..Что с ними будет, если их найдут? – шепотом спросила мотылек.

– Их должны наказать, – ответили ей тихо. – Исключить из школы.

– Лучше – отлучить от церкви.

– Правильно, убийцам не место в святых храмах.

– А ты их оправдываешь, – с раздражением прошипела крольчиха в сторону Алексы.

Неподалеку кто-то из девушек резко отодвинул стул: тяжелые деревянные ножки с режущим слух скрипом оцарапали каменный пол. Олениха поднялась, с достоинством подобрала платье и, оставив тарелку с почти нетронутой и уже давно остывшей едой, быстро зашагала прочь. Мотылек не осмелилась глядеть ей вслед дольше пары минут.

«Они не чудовища. Они просто дети».

Придавленная тяжестью ватного одеяла, мотылек глядела в потолок прямо над собой и думала, слушая сопение мирно уснувших еще около часа назад соседок по комнате. Сложив руки на груди подобно покойнице, она ощутила, как сердце сквозь худую плоть и ломкие кости застучало прямо ей в ладони. Запретная романтическая книга, перечитанная отрывками за этот вечер уже несколько раз, лежала заброшенной где-то под кроватью.

«Почему нам запрещают читать такие книги? — подумалось Алексе. — Кажется, на одном уроке чтения сестра Саманта что-то говорила об этом.. Точно, она сказала, что книги с подобными выдумками пытаются выдать ложь за истину в то время, как вся истина содержится в священном писании. Она была так зла на меня за этот вопрос».

Девушка устало закрыла глаза.

«Может быть, я просто слишком доверчива? И все произошло именно так, как мне сказали сегодня за ужином».

Полежав немного в тишине, она вновь взглянула в потолок.

«Бог определенно видел всю правду с небес. Может, если я спрошу у Него, Он расскажет мне все, как есть? Нам так часто о Нем говорят.. Он знает все. Он ведает всем. Если я спрошу у Него..»

Алекса осторожно, стараясь не скрипеть кроватью, приподнялась и села, сцепив руки перед собой в мольбе. Мыслями она попыталась пробраться сквозь потолок, сквозь все этажи жилого корпуса, сквозь крышу, подпрыгнуть к небу, возвыситься, проникнуть сквозь облака, сквозь бесконечную небесную синь, сквозь саму материю, и вырваться в то пространство, о котором она, будучи простым обывателем, ничего не могла знать наверняка. Оказавшись на свободе, одинокая душа девушки огляделась в пустоте с надеждой отыскать светлые, безгранично мудрые и видящие несравненно больше, дальше и глубже всех земных созданий глаза Бога.

«..Он мне ответит?»

Мертвая тишина. Лишь кровь стучит в висках от волнения. Не обнаружив — сколько ни всматривайся и сколько ни зови — вокруг себя никаких признаков разума, мотылек загрустила, ослабла и позволила своей душе упасть с головокружительной высоты обратно в осязаемое тело.

«Должно быть, он отвернулся от меня, — задумалась девушка, бесцельно блуждая глазами по темной комнате. — За то, что я в нем засомневалась. Но разве я сомневалась? Мне все так говорят: что сомнениями я подрываю свою веру. Но разве грех — иметь любопытство? Задавать вопросы? Видеть дыры в стройном кружеве чистого смысла и стремиться их залатать? Разве есть моя вина в том, что никому больше, кроме меня, подобное не приходит в голову?»

Алекса откинула одеяло, бесшумно спрыгнула с кровати и отошла к окну. Слабый лунный свет, льющийся сквозь стекло, посеребрил ее руки, когда она сложила их на подоконнике. Выглянув наружу, мотылек вперилась глазами в виднеющийся в отдалении мужской корпус, чернеющий мертвым возвышением на фоне густо-синего ночного неба, и вдруг ощутила себя маленькой беспомощной принцессой, запертой в высокой башне, охраняемой свирепым огнедышащим чудовищем. Сердце девушки тихонько кольнула необъяснимая тоска.

«Они не чудовища. Они просто дети, — решила Алекса, выждав минуту. — А инакомыслие — не порок».

Вернувшись к своей кровати и присев перед ней, мотылек запустила руку под перину и вытащила свой блокнот. Раскрыв его, она принялась листать страницу за страницей, прощупывая пальцами едва заметные вмятины в бумаге от собственных записей. Тихо, как призрак, метнувшись обратно к окну, Алекса прочла в лунном свете первую попавшуюся строчку среди своих черновых заметок.

«Он сказал, что в самом начале дракон должен сжечь монастырь. Именно монастырь. Чтобы подчеркнуть беспринципность чудовища и праведную ненависть народа к нему. Он так легкомысленно относится к вещам святым и неприкосновенным.. А ведь я спрашивала у него об этом. Он ответил, что это не плохо. Что это повод пересмотреть свои приоритеты».

Еще немного пролистав свои черновики, внимательно в них вчитываясь, мотылек мягко захлопнула блокнот и, взбудораженная, прижала его к своей груди.

«Я готова, — подумалось ей. — Я готова».

3
«Монастырь полыхал в огне.

Языки адского ядовитого пламени беспощадно сжирали все на своем пути. Извиваясь в жарком танце и фыркая раскаленными искрами, они с нескрываемым удовольствием лизали деревянные стены, ползли вверх по массивным балкам и перекидывались на крышу, ловко взбираясь на самый шпиль. Рассыпающаяся в щепки святыня громко трещала, пущенная незваным гостем на дрова. Сминая когтистыми лапами поросшую мхом черепицу, Черная Тварь любовалась на хаотичную людскую суету с крыши горящего здания.

— Монстр! Чудовище! — проклинали ее обезумевшие от горя жители деревни.

«Как много я имею имен», — облизываясь длинным раздвоенным языком, думала она.

Черный, чернее ночи, чернее угля, ужасный дракон с наслаждением расправил свои могучие кожистые крылья с острыми шпорами, взмахнул ими, сорвался с места и, подхваченный ветром, чинно удалился восвояси. На пущенные ему вслед копья и горящие стрелы он не обратил никакого внимания: такие человеческие игрушки годились ему в зубочистки.

Переживший неожиданное нападение человеческий муравейник еще долгое время не унимался. Люди набились в ратушу, как лососи в расставленные посреди течения сети, и с ненавистью роптали на дракона, от чего воздух в просторной зале так и звенел и мерцал от напряжения, словно марево над костром в январскую ночь. Кошмарное чудовище и носа не выказывало из своего убежища столь длительное время, что люди и вовсе успели забыть о его существовании, стали считать его побежденным навсегда. Однако проблема прошлых лет, как оказалось, никуда не исчезла, а лишь дала оборот, и исчадие чертогов преисподних вдруг объявилось снова, чтобы от всей души порадовать Северное Королевство своим визитом. Изо всех сил сдерживая всепоглощающий гнев столпившегося под балконом народа, обеспокоенные аристократы вели с потрясенными жителями деревень переговоры и отчаянно призывали к спокойствию, пока прочие королевские приближенные за круглым столом и закрытыми дверями силились придумать действенный способ покончить с драконом раз и навсегда.

Белая Леди, белее самого светлого дня, белее самого первого снега, похожая на хрупкую фарфоровую статуэтку в своем изобилующем оборками кружевном платье, тенью стояла под дверями советного зала и ловила каждое слово. Ее отец, человек в узорном дублете и пурпурной мантии из бархата, что называл дракона «чумой, свалившейся на наши головы» всякий раз, как тот объявлялся, запрещал дочери присутствовать на подобных собраниях, однако сей наказ ничуть ее не останавливал.

Впервые Леди услышала о вторжении в ее родное королевство беспощадного чудовища, когда была совсем маленькой девочкой. С тех пор пролетело много лет: крошка-принцесса, что маленьким наивным облачком скиталась по пустынным коридорам замка, выросла, расцвела, превратилась в чудесную в своей морозной красоте девушку, которую все нянечки и фрейлины королевского двора ласково прозвали «лебедушкой». Однако ни разу за все годы своей жизни Белая Леди не видела дракона воочию. Как только тот появлялся, ее тут же прятали еще пуще в глубинах залов и комнат, обвешанных дорогими коврами и гобеленами, и строго-настрого запрещали разгуливать без сопровождения и приближаться к окнам.

«Я будущая королева, — часто думала девушка еще по малолетству. — Почему я не могу знать что за беда угрожает моему народу и моим землям?»

Она знала, почему ее отец растерян. На Черную Тварь не было никакой управы — вести об этом принцесса каждый раз силком вытягивала из придворных по ниточке. Простой люд щетинился на чудовище вилами и штыками, королевская армия вооружалась луками, копьями и мечами, палила из пушек, но все усилия были тщетны. Немало отважных смельчаков, окрыленных жаждой принести к ногам своего короля голову Твари, пыталось одолеть монстра в поединке и не возвращалось больше из его логова. Дракон был неуязвим.

Не дождавшись вынесения за закрытыми дверями каких-либо окончательных вердиктов по борьбе с чудовищем, Леди получше закуталась в старый неприметный плащ, одолженный тайком у слуг, накинула широкий капюшон на волосы, вьющиеся роскошными волнами и отливающие платиной в свете факелов, стянула с ног обшитые бисером туфли, чтобы звонкий стук их каблуков не выдавал ее, и спешно удалилась в ей одной известном направлении.

«Столько людей полегло в битвах с этим посланником адовым, а меня запирают за десятью замками, как королевскую казну, — хмурилась Белая Леди, петляя по каменным коридорам с целью поскорее выбраться из них сквозь один из черных ходов. — Я будущая правительница, я должна быть сильной и знать в глаза то, что угрожает моему королевству. Мне нужно взглянуть на дракона, хотя бы одним глазком..»

Шатаясь из стороны в сторону, словно лодочка на волнах, хлипкая крестьянская повозка повезла прячущуюся в складках плаща принцессу далеко в горы. Слуги ее трепетали от мысли о том, как легко всем им будет лишиться головы если обман вскроется и король все узнает, однако на уговоры своей юной госпожи все-таки поддались и согласились на сговор. Несколько фрейлин осталось в замке стеречь покои девушки и строго-настрого не допускать в них отца, убеждая того, что дочерь его от волнения разморило и та забылась давным-давно сладким сном. Придворный кузнец же отдал Белой Леди свою обувь, чтобы принцесса не ранила свои нежные ноги об острые скалы и добралась до логова чудовища в целости и сохранности, а также нанялся ей надежным другом и проводником.

Повозка ехала долго, до тех пор пока лошади не выбились вовсе из сил и пока посреди неба не взошел тоненький серп новорожденного месяца. Взбираясь все дальше в горы рука об руку с кузнецом, вооруженным острым клинком для защиты от диких зверей, Белая Леди изорвала себе все платье, но ни единого разу даже не пикнула. Вся эта сомнительная затея случилась только по ее милости, она это знала, потому и роптать на трудную дорогу не смела. Наконец, девушка добралась до огромной зияющей пасти горной пещеры, где, по слухам, и спал все это время проклятый дракон. С тревогой в сердце поглядев на принцессу, кузнец заметил, какой твердой решительностью сверкают глаза будущей королевы в темноте, заставил себя отнять руку с ее плеча и позволить войти в логово чудовища одной.

Глубокие темные пещеры в горах испокон веков считались гиблым местом. Черная Тварь, свернувшись калачиком и постукивая длинным шипастым хвостом по полу, будто сытая кошка на коленях задремавшей старушки, проводила остатки своего времени в любовании попавшимся под лапу заржавевшим шлемом, снятым с давным-давно павшего в сражении воина.

«Он был неплохим парнем, — мысленно заметило чудовище, поминая рыцаря, какому когда-то принадлежал этот доспех. — Жаль, что глупым».

Принцесса ступала тихо, крадучись, изо всех сил стараясь не привлечь внимания громадного грозного существа, покрытого блестящей черной чешуей, чтобы прямо у него за спиной как можно скорее незамеченной скользнуть в ближайшее укрытие. Шагая в темноте, Белая Леди неосторожно споткнулась о груду старых костей, и те раскатились по полу пещеры с шумом. Дракон насторожился, сомкнул свои чудовищные когти вокруг шлема, смял его, отбросил прочь искореженный кусок металла и оглянулся, вцепившись горящими глазами в пространство вокруг. Однако, никого не увидел — быстро осознав свою ошибку, незваная гостья успела спрятаться за каменный выступ.

— Кто здесь? — злобно пророкотала Черная Тварь, и эхо пещеры преумножило леденящий душу звук ее голоса в несколько раз. — Неужели очередной глупый человечишка смеет тревожить мой покой?

Принцесса тем временем уже проворно карабкалась выше, взобралась на скалистую дорожку, шмыгнула в узкое ответвление грота и притаилась, прижавшись к холодной стене. Дракон раскрыл свою ужасающую пасть с алыми деснами, усыпанными частоколом острых иглоподобных зубов, и из глубин его глотки вырвался фонтан губительного ядовитого пламени. Спасаясь от жара, Белая Леди перебежала в самую высокую и труднодоступную пещерку, затаилась вновь и продолжила слушать и наблюдать. Тщательно прочесав кислотно-зеленым огнем пол пещеры, чудовище сомкнуло зубы и принялось с утробным рычанием обыскивать свое логово на предмет свежего обугленного тела.

«Какое ужасное существо! — размышляла девушка. — Такая громада погубила и сгубит еще сотни тысяч моих людей. Что же мне делать? Ни стрелы, ни копья его не берут, но должен же быть какой-то способ..»

Ничего не обнаружив, дракон озадаченно замотал змеиным хвостом из стороны в сторону. В один момент, догадавшись в чем дело, он рывком встал на задние лапы, передними уперся в стену своей пещеры и стал принюхиваться к многочисленным дорожкам, выступам и зияющим коридорам гротов поменьше, что ему самому были не в пору, но сокрыть в своем мраке человека могли бы вполне.

— Думаешь одурачить меня? — зарычал змей, царапая скалы. — Я знаю, что ты здесь, я чувствую твой запах. Назовись же мне, рыцарь, коли ты не вор и не крыса, коли доблести с честью в тебе достаточно, чтобы носить свое имя с гордостью!

Опасаясь едкого драконьего дыхания и чуткого нюха, принцесса поспешно отступила вглубь своего укрытия — и едва устояла на ногах, когда чудовище налегло на стену пещеры так, что все вокруг затряслось, а бедную девушку вот-вот и подбросило бы в воздух. Чтобы не упасть Белая Леди крепко ухватилась пальцами за каменные выступы, и бешено колотящееся от волнения сердце ее полыхнуло яростью.

— Во мне чести будет уж точно побольше чем в тех, кто жжет святые людские монастыри! — не выдержала она, прогневавшись.

Тряска тут же прекратилась, а Черная Тварь задумчиво застыла на месте словно изваяние, лишь облизываясь длинным языком и сверкая глазами. Сперва девушка пришла было в смятение, но прислушавшись к долгому эху своего голоса, и сама подивилась тому, как тот изменился почти что до неузнаваемости от преломления в столь большом и неровном пространстве.

— Кто говорит со мной? — так и не унялся змей.

— Я — оруженосец! — осмелев, продолжила Леди и решила нарочно запутать чудовище, со всех сил понизив свой голос так, чтобы тот зазвучал еще более внушительно. — Ученик славного рыцаря Иоганна Воронье Око из Западных земель! Путь мой был долог и труден, оттого возвращаться домой к своему наставнику без твоей головы я не намерен!

— Вот оно что? — ощерилась Черная Тварь, замотав головой по сторонам: эхо разгулялось по драконьему логову так свободно, что сбило ее с толку. — Так покажись же мне, о храбрый воин! К чему ты прячешься? Моя голова прямо здесь — выйди и отруби ее.

— Постой, не торопись, проклятый змей! — продолжала свое представление принцесса, следя пристально за тем, как дракон отошел к противоположной стене и стал проверять там, открыв ей возможность спрятаться в пещерке пониже. — Скажи мне сперва, сколько невинных людей ты сгубил?

— Много, поверь мне, ох, много! — довольно похвасталось чудовище, обследуя грот за гротом. — Столько тебе и не снилось!

— Для чего ты целое королевство годами мучишь? Зачем портишь скот и дома?

— Вы, людишки, и сами славно справляетесь с тем, чтоб себя изничтожить. Голод, мор и война, скажешь, не ваших рук дело?

— Так зачем ты нам бед прибавляешь?

— А не все ли равно покосит ли род ваш чума с бубонами гнойными али с крыльями как у меня?

Пользуясь тем, как ладно пока еще работает ее уловка, принцесса спускалась все ниже и ниже, перебегала из пещеры в пещеру, не переставая говорить с чудовищем и нарочно посылая звук как можно дальше от себя, стремясь посильнее запутать противника. Еще немного — и выход к свободному бегству из логова будет открыт.

— Дракон, ты жесток и алчен, и я твердо намерен вступить с тобой в схватку! Но силы наши неравны, ведь я только оруженосец, теперь я это увидел, — увещевала Белая Леди, чувствуя, что изломленный хрустальный голос ее уже начинает хрипнуть. — Я каюсь! Был глуп.. Но когда я вернусь..

— Не моей, а вашей же алчности, люди, нет и предела, — зарычал змей, и всякие нотки насмешки окончательно пропали из его тона. — Много смельчаков приходило в мои покои. Да только не за освобождением рода человеческого они приходили, а совсем как ты — за славой, за богатством, за признанием. Одобрением наставников, народа, королей. Небось и ты победных лавров захотел? А ведь еще так юн.

Распознав наконец, что ее безобразно дурачат, Черная Тварь покружила по своему логову, как беспокойная пастушья собака, не досчитавшаяся одной овцы. Приметив зорким глазом на одной из стен крохотную неосторожную фигурку в плаще, что слишком поторопилась выйти из своего убежища-грота и броситься к выходу вниз по каменной гряде, дракон резко развернулся и ударил со всей силы могучим хвостом об скалу. Все вокруг сотряслось, и человечек едва смог удержаться на месте, после чего шмыгнул в ближайший лаз и, спасаясь, запрятался в него поглубже. Ударил дракон хвостом второй раз — и незваного гостя с грохотом завалило грудой осыпавшихся тяжелых камней, превратив спасительный грот в могилу.

Облизнувшись с удовольствием, Черная Тварь принялась откапывать свою добычу, ворочая глыбы длинными когтями с намерением непременно проглотить нерадивого «оруженосца» за невиданную доселе наглость. Белая Леди заметалась было в западне, приметив, как скоро когти чудовища доберутся до нее, и забилась в каменный закуток еще дальше.

— Когда я вернусь, я отомщу тебе, чудовище, за всех своих людей, что ты погубил! — в отчаянии вскричала принцесса своим собственным голосом — трескающимся хрусталем. — За каждого бесславно почившего в твоих когтях воина! За каждую сожженную пашню, каждую разоренную деревню, каждую разрушенную святыню! Не будет больше твоей власти над Северным Королевством!

Дракон убрал последний камень, закрывающий вход, склонил свою змеиную голову к гроту и воззрился ядовито горящими очами на странного рыцарского ученика в ослепительно белом кружевном платье: гостья была безоружна и не носила доспехов, а капюшон ее плаща давно уже слетел с головы, открыв вьющиеся белоснежные локоны, нежное бледное лицо и сверкающие безрассудной отвагой глаза.

— Дева? — удивилась Черная Тварь. — Я знаю тебя. Надо же, вот и единственная наследница трона сама пришла прямо ко мне в лапы. Разве ты не знаешь, что твоя гибель повергнет Королевство в полный хаос? Неужели ты думала так просто перехитрить меня?

— Не думала, но поначалу у меня даже получалось, — бросила принцесса с достоинством.

— Если ты пришла за моей головой, то где же твой меч? Лук? Кинжал?

— Я не несла с собой оружия. Я знала, что не могу одолеть тебя, но должна была увидеть воочию что за напасть угрожает моей земле. Слишком долго меня держали в неведении.

— Вот как.. Что ж, в одних только словах у тебя нет обмана. Ты и правда пока только оруженосец, а это — еще не рыцарь. Что за воин без меча и доспехов? Встань-ка ко мне на нос, дева, я спущу тебя.

Белая Леди с опаской поглядела на чудовище, но все же послушалась и встала к нему на чешуйчатый нос, ухватившись за торчащий на нем шип, чтобы не соскользнуть. Дракон помог ей сойти на пол пещеры без необходимости в очередной раз преодолевать скалы и впервые выпустил из своего логова человека с миром.

— Ко мне на бой приходили люди вооруженные и обученные, и мы сражались на равных. Оттого я не могу убить тебя сейчас, когда ты не можешь защищаться, юная наследница, — сказал он напоследок. — Потому даю тебе срок времени из глупого оруженосца вырасти в умелого и храброго рыцаря. И ты сама поймешь, когда он начнет истекать. Ты узнаешь, когда он истечет.

После этих слов Черная Тварь вновь свернулась на полу пещеры и забылась спокойным сном как ни в чем не бывало, а принцесса тотчас покинула гиблое место и вышла наружу, к едва-едва занимающемуся рассвету, навстречу блеклым утренним звездам..»

4
Уйму свободного времени Алекса стала проводить в библиотеке. Вернее сказать, она, конечно, и раньше проявляла к стопам книжных изданий неподдельный интерес, однако с недавнего времени взялась за книги с особенным усердием. Часами мотылек могла, забившись в самый дальний угол, согнувшись над очередным романом и сделавшись оттого совсем незаметной, перелистывать страницу за страницей, выписывая в столбик неплохо звучащие слова и приходящиеся по сердцу эпитеты. Ее детище, которым она неожиданно даже для себя самой так воспылала, было еще совсем сыро, но увеличивалось в размерах с удивительной скоростью. Мыслей в ее голове было так много, что она не могла толком выбрать какой из них оказать наибольшее свое покровительство и в какую сторону увести окончание своей сказки. Принцесса должна была в конечном итоге сразиться с драконом, но каков будет исход битвы? Перо, которым писала Алекса было так исщипано ею от волнения, что вот-вот — и от него остался бы один стержень.

«Нужно обязательно показать все свои записи Эрнсту, – думала мотылек. – Может быть, он что-нибудь придумает».

С ним она по-прежнему встречалась в корнях старого каштана. Ждала, запрокинув голову, когда он преодолеет хитросплетение ветвей, ловко спрыгнет на землю и устроится с ней рядом. Угощала его тайком унесенными из столовой и завернутыми в бумагу мягкими булочками со свалявшейся от сырости сахарной пудрой, которые чрезвычайно приходились ему по вкусу, так что он проглатывал их с большим аппетитом и тщательно отряхивал потом клюв от осевшей на нем сладкой пыли. В ответ же Эрнст показывал ей книги, которые изредка задешево приобретал у старьевщика во время тайных ночных вылазок за пределы территории монастыря, в город, где Алекса никогда не была – в интернат она попала совсем маленькой девочкой и ничего толком о своем детстве не помнила.

— Эту книгу я нашел у него позапрошлой ночью, — рассказывал грач, крутя в руках потрепанное издание и поглаживая пальцами оббитые углы корешка. — Я давно ее хотел. Облазал всю нашу библиотеку, но не мог ее найти. Углядел ее однажды в списке запрещенных и понял, что найду только в городе. Старьевщик сам не помнит, как она к нему попала. Впрочем, к нему все вещи так попадают.

– Как? – спросила мотылек, взяла переданную ей книгу, открыла посередине и немного полистала, вчитываясь в мелькающие перед глазами обрывки предложений.

– Он не помнит как.

– А про что этот роман? Ты знаешь?

– Не знаю, еще не читал. Но наверное что-то про отрицание Бога или неправильную любовь.

– Неправильную любовь?..

– Я дам тебе прочесть после того, как прочту сам.

Алекса закрыла книгу, сложила ее себе на колени и немного посидела так, поглаживая истертую обложку.

– Эрнст, скажи.. А как там все, в городе? – спросила она. – На что он похож?

– На лабиринт, – ответил тот. – Местами. Только не из лестниц и коридоров, как в наших корпусах, а из домов и улиц. Ты тоже что-то хотела мне показать.

Мотылек спешно подобрала платье и изъяла из-под его слоев стопку своих записей, перевязанных атласной лентой, которые тотчас же протянула юноше. Грач принял их и потянул за хвостик банта.

– Я написала уже почти половину да все не знаю, как сказка должна будет закончиться, – пожаловалась она. – И еще мне сцена одна не дается..

– Измени погоду, – не раздумывая, посоветовал Эрнст.

– Как мне это поможет?

– Просто попробуй.

Грач начал читать. Алекса затаила дыхание, ожидая комментариев, но ее тайный приятель ни разу даже не изменился в лице, хотя события в тексте, на ее взгляд, происходили бурные и необыкновенно волновали ее сердце.

– Ты похож на Герцога, – вдруг констатировала она в повисшей тишине.

– На кого? – Эрнст поднял на нее свои серьезные, блестящие чернотой глаза.

– Я упоминаю о нем в черновиках, – Алекса подвинулась ближе, перебрала исписанные листы и ткнула пальцем в более поздние заметки. – Он – приближенное лицо короля и наставник принцессы. Духовный. И не только..

– Религиозный, значит? Герцоги, кажется, военными делами занимались, а не проповеди читали.

– Нет-нет, духовный! Не знаю, как тебе это объяснить.. В общем, наталкивает ее на размышления. Так.. Как думаешь, как должна закончиться история?

– Принцесса вернется подготовленной и убьет дракона, разве нет? Это логично.

– Да, но.. Мне кажется, будто должно быть что-то еще.

– Тогда пускай она убьет этого Герцога, – предложил грач, возвращая записи.

– Что? Зачем?

– Не знаю. Придумай.

Мотылек задумалась на пару минут, подперев голову кулаком, и вздохнула:

– Какая мрачная сказка получается..

– Не такая мрачная, как окружающая действительность, – заметил Эрнст и заложил руки за голову, откидываясь спиной на морщинистый ствол каштана. – Это в сказке добро всегда побеждает зло, а в жизни так почти не бывает.

– Ты всегда так легко говоришь о подобных вещах. Разве тебя не огорчает то, сколько в мире есть безнаказанного зла? Неужели с ним совсем ничего нельзя сделать..

– Не-а. На самом деле мне все равно. А ты почему всегда так альтруистично настроена? В Рай хочешь попасть?

– Я?..

Алекса смутилась и потупилась, принявшись теребить в пальцах кончик ленты. Помолчала.

— ..Ты что-нибудь знаешь о том, что случилось с Дэйзи? — шепотом спросила она наконец.

— Дэйзи.. — Эрнст попытался вспомнить, всмотревшись в гущу веток у себя над головой, словно пытаясь отыскать там ответ. — Та, которая упала с лестницы?

— Да, она.

— Я видел, как это было.

Сердце мотылька пропустило удар. Она выпрямилась в струнку, крепко вцепилась взглядом в юношу и вся обратилась вслух, замерев на месте подобно каменному изваянию. Грач тоже замер, глядя на нее, но безо всякого напряжения.

— И ты ничего мне не говорил? — изумилась Алекса.

— Разве что-то изменилось бы, если бы я сказал?

— Как.. Как это произошло?

— Она шла последней, одна. Замешкалась из-за чего-то, кажется, у нее рассыпалась нотная тетрадь. И ее остановили на лестнице. Она уже давно нравилась Калебу, но этот дурень ничего от нее не добился — только напугал. Сначала потянул ее к себе силой, потом оттолкнул, потому что Дейзи его укусила. Она отшатнулась, не устояла на самом краю, оступилась и упала. По всем ступенькам прокатилась, жалко было смотреть. Эти испугались и дали деру. Думали, что она просто сознание потеряла, встанет. Но она не встала.

Алекса была так поражена, что сперва только бессмысленно хватала воздух ртом, как вынутая из воды рыбка, прежде чем смогла подобрать слова.

— Значит, ты.. Все видел от начала до конца.. И ничего с этим не сделал? — едва веря своим ушам, пролепетала она.

Эрнст пожал плечами и честно признался:

— Мне было все равно.

5
«..Обещание чудовища крепко запало в душу принцессе и погрузило ее в тяжелые мысли. Верный придворный кузнец встретил ее у выхода из пещеры, помог спуститься с гор, вернул на повозке обратно в замок и проводил в покои, получив назад свою обувь, стойко выдержавшую ночную прогулку по скалам. Обеспокоенные слуги ликовали возвращению наследницы живой и невредимой, однако за все время пути Белая Леди не проронила ни слова и словно бы никого и ничего не замечала. Уловка фрейлин удалась и король не заметил отсутствия принцессы, но наутро перестал узнавать свою дочь: будущая королева стала задумчива и молчалива.

От прежней беспечной и улыбчивой девушки, прекрасной, как покрытая инеем белая лилия, не осталось и следа, и встревоженный отец долго пытался выспросить у нее здорова ли она, не простудилась ли случайно в холодных стенах замка, на что неизменно получал один ответ:

— Со мной все хорошо, папа.

Несколько дней и ночей король гадал, сидя на троне, в чем же дело и отчего вдруг его прелестная дочь дала обет молчания, отчего так бесшумна, мрачна и бледна — еще бледнее прежнего.

— Я хочу научиться владеть оружием, папа, — произнесла наконец в один день Белая Леди, приблизившись к опечаленному отцу, обвив его шею руками и прижавшись нежной щекой к его жестким серебристым волосам.

— Лебедушка моя, ты не удержишь меча, — отвечал король, с лаской накрывая ладони дочери своими. — Взгляни только на свои белые девичьи руки. Грубое оружие изрежет их, покроет мозолями. Нет, моя милая, этого никак нельзя допустить.

— Но я будущая правительница, — возразила Леди. — Я должна уметь защищать себя и свой народ.

— Пускай твоей защитой будут озабочены стражники. А защитой народа — наемная армия.

— Вы не правы, папа, я хочу уметь защищать себя сама. Я этого требую.

— А я требую, чтобы подобные помыслы немедленно покинули твою светлую головку.

— Отчего, папа?

— Я сказал тебе: ты хрупка, как хрусталь, и можешь покалечиться.

— Оставьте, Ваше Высочество, — вымолвил некто, вынырнувший из объятий темноты дверного проема. — К чему запрещать молодой девушке опробовать столь необычную для нее забаву? Едва ли ваши слова о чем-то смогут сказать ей. Лишь с первой царапиной приходит понятие, не правда ли?

Принцесса медленно выпустила шею отца и с любопытством принялась рассматривать вошедшего. Она с детства знала о его существовании, но, проживая в другой части замка, никогда прежде не пересекалась с ним и не видела его вблизи. Согласно слухам, когда-то давно Герцог, ближайшее лицо короля и добрый его советник, так сильно пострадал от дракона всем своим семейством и фамильным имением, что стал впадать в глубокий, беспробудный сон всякий раз, как чудовище объявлялось вновь. Высокий и статный, он был облачен в черный бархат, за спиной его, колыхаясь и мерцая дымкой при ходьбе, спускался плащ, в ножнах поблескивала дорогая, изукрашенная витиеватыми узорами гарда, а длинные черные волосы, завиваясь, сыпались по плечам.

— Герцог! — выдохнул король. — Вы в порядке?

— Да, я в полном порядке, — отвечал мужчина, преклоняя колено перед ступенью к трону. — Этот проклятый монстр.. Мне очень жаль, Ваше Высочество. Я служу вам верой и правдой много лет, но эта ужасная Тварь невозможна для меня.

— Я понимаю тебя, мой друг. Встань.

Герцог поднялся.

— Позволите ли Вы заняться обучением принцессы искусству боя мне? — спросил он. — Ваша дочь будет под надежной защитой, я смогу позаботиться о ней и при любом ранении немедленно позову лекаря.

Белая Леди тотчас обернулась к отцу, сложила руки на его плечо и слегка потрясла:

— Позвольте, папа! Я буду осторожна и очень прилежна.

— Бог с тобой, дорогая, — махнул рукой король, устало прикрывая веки. — Позволяю.

Лето сменялось летом, а свирепый дракон пропал так же внезапно, как и объявился. Не заслоняла больше солнца громадная крылатая тень Черной Твари, жители деревень почти и думать о ней забыли, словно никогда ее не было на свете. Жизнь Северного Королевства потекла размеренно, как вода в тихой лесной реке: разоренный монастырь был отстроен заново, пастухи бродили со стадами от пастбища к пастбищу под веселые свирельные трели, земля исправно рождала рожь, а деревья — плоды, и только зима с каждым пройденным годом становилась все злее и длиннее.

Все труднее со временем становилось земле просыпаться ото сна весной, изобиловать летом и готовить себе постель из перегноя осенью. Снежные пуховые одеяла все реже становились уютным природным укрытием для посевов, и как бы ни старались даже самые талантливые земледельцы уберечь их, сварливая старуха-стужа беспощадно вымерзала все. В год самого плохого урожая, в самую холодную и длинную зиму, когда пожилой король стался тяжело болен, а молодая королева, не вошедшая еще полноправно в свой статус, училась править и владеть мечом и луком под крылом своего наставника, Северное Королевство начало познавать голод.

Охотничьи угодья королевской четы простирались на весь лес к востоку от замка, и две лошади, вороная и белая, стуча копытами, мчались под холодным пасмурным небом, прыгали через выпирающие из земли черные корни и лавировали меж молчаливых обледенелых деревьев, преследуя небольшое стадо оленей. Уверенно держащиеся в седлах всадники, крепко сжимая в завернутых в толстые кожаные перчатки руках вожжи и луки, направляли разгоряченных лошадей следом за стаей белоснежных кучерявых борзых, которые, высунув розовые языки, безжалостно гнали исхудавшую от затянувшейся стужи добычу. Когда собаки начали равняться со стадом и с рычанием кидаться на мелькающие прямо перед их длинными носами оленьи ноги, черный всадник переглянулся с белым.

Белая Леди кивнула, туго натянула лук и прицелилась. Сверкнула стрела, но не достигла цели, угодив в тропу под копытами лошадей; сверкнула вторая — и вонзилась глубоко в морщинистую кору дерева; сверкнула третья — и затерялась где-то глубоко в лесу. Сощурившись, Герцог смерил молодую королеву недоверчивым пристальным взглядом, но едва поднял оружие сам, как загнанный долгой охотой белый конь ее споткнулся об очередной торчащий из земли корень и кубарем повалился в снег. Потянув вожжи, мужчина затормозил свою лошадь, зычным окриком отозвал уставших, взмыленных борзых, и повернул к своей подопечной.

— Моя Леди, вы в порядке? — окликнул он девушку, спрыгивая с седла.

Белая Леди приподнялась и села, двигаясь осторожно, чтобы распознать серьезное повреждение до того, как боль прострелит ее тело, однако таковых не оказалось. Стая борзых, задыхаясь в клубах морозного пара, обступила свою хозяйку со всех сторон. Конь же не спешил подниматься и лежал, тяжело раздувая бока.

— Легко отделалась, — вымолвила наконец молодая королева.

— Некоторое время пути домой будет лучше пройти пешком, — предложил Герцог, протягивая ей руку. — Вы сможете идти?

— Смогу.

Белая Леди ухватилась за нее и во мгновение ока оказалась на ногах. Вслед за ней мужчина заставил подняться и прихрамывающего коня, чьи вожжи сразу передал девушке. Вместе с утомленными лошадьми всадники в окружении стаи валящихся с ног борзых медленно побрели обратной дорогой. Наткнувшись по пути на торчащую из мерзлой земли стрелу, Герцог остановился и выдернул ее.

— Вам нынче нездоровится? — поинтересовался он у загадочно притихшей Леди. — Почему Вы не сказали мне об этом? Только вчера перед всеми мишенями Вы были зорки, как орлица, а сегодня удобрили стрелами весь лес, ни единой не искупав в крови.

— Мне тяжело стрелять верхом, — не поднимая глаз, как бы призналась его подопечная.

— Вы мне лжете, — прямо заметил Герцог, глядя куда-то вдаль, сквозь деревья. — Вы были готовы до последнего загонять лошадей и собак, лишь бы не стрелять в этих оленей. Вы можете сказать мне, что я не прав, но клонящееся к закату солнце явно скажет Вам об обратном.

Леди не отвечала, но ее извечно бледные даже на морозе щеки тронул стыдливый румянец.

— Охота сегодня была слишком долгой, изнурительной и безрезультатной.. По крайней мере этого Вы отрицать не сможете. Но есть шанс это исправить, — Герцог оставил вожжи своей лошади, наказал собакам оставаться на месте, призвав с собой только двух, и протянул руку девушке. — Пойдемте со мной, я вижу отсюда водоем.

Стараясь не пускать впереди себя собак и хрустеть снегом и сухими сучьями как можно тише, мужчина провел Белую Леди через лес, к объятому паром бьющему из-под камней горячему ключу, стекающему в гладкое, как зеркало, лесное озеро. Медленно кружась по серебристой воде под припорошенными снегом раскидистыми ветвями близрастущего дерева и изогнув красивые длинные шеи, плыли лебеди. Девушка затаила дыхание, глядя на их красоту: прежде она никогда не видела этих роскошных птиц живьем и не слишком понимала отчего сама носит название, связанное с ними. Забывшись, она даже не пригнулась, однако Герцог мягким прикосновением к спине заставил ее это сделать, после чего протянул поднятую им стрелу.

Смущенная, Белая Леди приняла ее, возложила на гнездо своего лука, с осторожностью вскинула его и стала целиться в прекрасных белых птиц из укрытия. Пущенная ею после продолжительных раздумий стрела свистнула и утонула в озере. Испуганные лебеди засуетились, колыхая воду, забили крыльями и один за другим встали на крыло. Потеряв терпение, Герцог натянул тетиву сам и пустил пару метких смертоносных стрел во взлетающих птиц. Болезненный укол потревожил сердце девушки так, словно ее саму пронзили стрелой; она хотела было закричать, но сдержала себя и смолчала. Обмякшие тушки убитых лебедей плюхнулись обратно в воду, и борзые, сорвавшись с места в тот же миг, молниями кинулись за ними.

К своей вороной лошади мужчина вернулся, сжимая в руке две лебединые шеи, которые надежно привязал к седлу, оставив птиц безжизненно болтаться на нем. Не в силах унять колотящееся сердце, Белая Леди, как заведенная, гладила белого коня и просила себя не смотреть в сторону своего сегодняшнего ужина, чтобы не видеть снова, как белоснежные лебединые перья пропитались кровью.

— Почему Вы это сделали? — набралась смелости спросить она позже, когда лошади были отправлены в стойло, собаки на псарню, лебеди на кухню, а сама Леди — в свое привычное кружевное платье.

— Потому что Вы не смогли, — отвечал Герцог, стоя у стрельчатого окна и глядя на нее сквозь мрак укрытого ночью и постепенно засыпающего замка. — И чтобы не чувствовать голод этим вечером.

Огонек на кончике масляной лампы в руках девушки трепетал, гуляя бликами по ее печальному и серьезному красивому лицу.

— Вы не понимаете.. — девушка поставила лампу на выступ подоконника. — Эти птицы никому не причинили зла и не заслужили смерти, они были так прекрасны и свободны.

— Как и любой другой лесной зверь, — согласился мужчина. — Поймите, моя Леди, если Вы не привыкните к убийству живых существ, Вы никогда не сможете одолеть дракона.

Услышав это, Белая Леди опустила голову, закрыла лицо руками и тихо всхлипнула. Мужчина шагнул к ней и заключил в объятия, накрыв ее тонкие плечи своим плащом.

— Вы не хотите убивать, я это знаю, — продолжал он, гладя белоснежные кудри. — Однако именно ломка некоторых ваших принципов есть истинная жертва во имя спасения Вашего Королевства.

Леди долго не отвечала. Боль терзала ее душу, и горячие слезы лились безо всякого перерыва, заливая и пропитывая черный бархат одежд Герцога. Девушка прижималась к его груди головой и плакала, плакала и плакала до последней слезы, после чего обессиленно стихла.

Когда же наконец раздался в тишине ее робкий, надтреснутый голос, всем, что она произнесла было:

— Герцог.. у Вас сердце не бьется..»

6
— Ты хочешь, чтобы Калеб и его компания были наказаны? — поинтересовался Эрнст, и его вопрос застал Алексу врасплох; она получше натянула платье на колени и обхватила их обеими парами лапок.

— В нашем корпусе этого все хотят.. — задумчиво произнесла мотылек.

— А ты сама? — юноша пытливо поглядел прямо ей в лицо.

— Я.. Я не знаю, — совсем растерялась Алекса. — Он ведь не специально это сделал, случайно ее толкнул?..

— Я ведь сказал: Дейзи его укусила. За то, что он к ней пристал.

Алекса молчала, не зная что ответить, и изо всех сил старалась не смотреть на грача. Лишь краем глаза она заметила, как тот наконец отвернул от нее голову, подвинулся ближе к стволу каштана и откинулся на него спиной, без цели глядя вверх, на черные древесные ветви. Их расположение он уже выучил как свои пять, потому что почти каждый день лазал по ним.

— Ты когда-нибудь думала о том, чтобы покинуть пансион? — выдал наконец Эрнст.

— Ну.. Мы все сможем его покинуть, когда придет время, — осторожно заметила Алекса.

— Но в нем можно и остаться. Многие остаются. А ты? Ты хотела бы уйти из него в город?

— Я еще не знаю.. Может быть, я и останусь. Я ведь ничегошеньки не знаю о городе.

— Никто не знает. По крайней мере среди наших сверстников. Тебе не кажется это странным?

— Кажется.. Хочешь сказать, нам специально ничего не рассказывают?

— Ну да. И убеждают, что монастырь — это самое безопасное место во всем Инфернфилде. И я почти уверен, что это правда так. Но за безопасность нам приходится платить.

— Платить? Чем?

— Послушанием.

— Но.. От нас, кажется, не требуют ничего такого.

— Все равно не нравятся мне все эти ограничения. Я бы точно ушел в город — и как можно раньше.

Алекса вновь смущенно замолчала. Странные чувства метались в ее груди, но она не могла даже дать им точного названия: она ощущала, словно грач пытается о чем-то ей сказать, но боялась осознать о чем.

— ..А как они будут наказаны если все узнают что произошло? — тихо спросила она, выдержав паузу.

— Скорее всего будут исключены, — подтвердил ее догадки Эрнст. — Никто не знает, что я бегаю в город за книгами в одиночку, но если бы меня поймали, я отделался бы еще каким-нибудь ограничением, чтобы это было мне наказанием. А вот им скорее всего пришлось бы куда хуже.

— То есть, они будут изгнаны в город? А что с ними будет потом?

— Этого я не знаю. Я читал в одной книге о том, что такое «тюрьма». Это были когда-то такие маленькие помещения с решетками, куда можно было попасть если нарушаешь закон. Но в нашем городе нет ни закона, ни тюрем: я спрашивал об этом у отца Кристиана. Есть только «самосуд». Только я не очень понял чем он отличается от закона. «Един для всех закон Божий», — вот все, что я услышал от него в конце.

— Наверное это очень страшно, — Алекса поежилась от неприятного холодка, пробежавшего по ее спине. — Я про этот.. Самосуд.

— Понятия не имею, — отвечал Эрнст, закладывая руки за голову. — Мне, если честно, все равно что будет с Калебом и его компашкой если однажды кто-нибудь из старших узнает.

Больше Алекса терпеть не могла. Смешанные чувства, гуляющие внутри, возмущенно забурлили и запросились наружу взрывающимся вулканом.

— Ну, как ты можешь так говорить?! — вскинулась она в негодовании. — Они же из твоей школы! Ты с ними рос, учился, ел за одним столом! Я так плакала, когда Дейзи погибла, так плакала.. И я не понимаю, как ты можешь быть к ним совсем-совсем равнодушен! Они же просто дети, как мы. Они совершили страшное, но они этого не хотели. Ну, представь себя на их месте. Представь, если ты сам попадешь на этот, гм.. Самосуд! Тебе наверняка было бы страшно.

Грач не шевельнулся: он был спокоен, как и всегда. Но тем не менее закрыл глаза, искренне стараясь представить.

— Ничего не изменилось, — наконец изрек юноша и снова взглянул на мотылька. — Так, ты хочешь, чтобы они были наказаны, или нет?

— Я.. Не знаю я! — выпалила Алекса едва не плача и густо покраснела.

Прежнее ее душевное равновесие совсем было нарушено. Пение в хоре при святых образах и горящих свечах теперь не казалось ей волшебным упражнением, с помощью которого она выпускала наружу весь свой трепет и восторг от причастия к такому важному делу. Перестала видеть прежнюю прелесть в хрустальном звуке, заряжающем собой воду в больших чанах и весь сияющий чистотой простор помещения. Карабкавшаяся ранее от ноты к ноте с непобедимостью, сноровкой и азартом маленькой храброй альпинистки, теперь она ощущала, словно горы, покорявшиеся ей ранее уже множество раз, отныне окутаны ледяным смогом и не желают подпускать к своим вершинам.

Игривое состязание превратилось для Алексы в непосильную задачу. Неизменно ровный и стройный голос Эрнста, который она уже давно научилась отчетливо слышать во всех тонкостях среди прочих теноров, теперь сбивал ее с толку. Она путалась в собственной нотной тетради и не поспевала за своим хором. Ей хотелось кричать во весь голос, и это мешало ей правильно, соблюдая баланс, тянуть гласные. Словно расстроенная скрипка, мотылек силилась не выбиваться из общего пения, чувствовала, что начинает хрипнуть, и в отчаянии молилась на то, чтобы никто не заметил, как ужасно она сегодня справляется со своей задачей. Никогда еще в жизни окончание службы не вызывало у нее такого облегчения.

Обратно в свой корпус Алекса шла погруженная в задумчивость сильнее обычного, но, как обычно, вцепившись в прижатую к груди тетрадь всеми лапками. Она не замечала, что олениха уже довольно продолжительное время идет вместе с ней вровень, не привлекая внимания, пока та не улучила удобный момент, чтобы аккуратно оттеснить ее в сторону от общего потока воспитанниц. Дрогнув от неожиданности, мотылек наконец подняла голову на свою спутницу. Еще метра три пути та не решалась заговорить и ворочала на языке слова, которые готовилась сказать.

— Я никому не расскажу о том, что ты видишься с тем мальчиком, — произнесла она наконец, немного склонившись в сторону мотылька так, чтобы ее слышала только подруга. — Но за дружбу с врагом никогда тебя не прощу.

Алекса удивленно хлопнула белоснежными ресницами-опахалами.

— С врагом?.. Но он не враг!

— Тише, — шикнула на нее олениха. — Дейзи.. — она сглотнула подступивший к горлу ком. — Была безумно мне дорога. Она была дорога всем нам. И злодеи, из-за которых она погибла, до сих пор ни в чем не сознались. Они враги.

— Я знаю, но ведь, — Алекса отвела взгляд. — Эрнст ни в чем не виноват.

— Те, кто покрывает убийц, тоже враги! Как ты этого не понимаешь?

Повисло тягостное молчание. Видя, что подруга все никак не может найтись с ответом, олениха с достоинством подобрала теплую накидку и тяжелые полы своего платья, готовясь отделиться и пойти своей дорогой.

— Это все, что я хотела тебе сказать, — как-то грустно обронила она напоследок и удалилась прочь.

Весь оставшийся день Алекса, устроившись в кресле общей гостиной и без конца перелистывая страницы, тщетно пыталась утопить в наизусть знакомых ей буквах священного писания свое беспокойство. В библиотеке, она знала, не найти ей теперь покоя. К тому же, мотылек вдруг почувствовала острую необходимость снять с себя «подозрения», что раньше таковыми и не подумала бы считать. Оттого и просиживала время на самом видном месте, нарочно светя перед всеми без разбору названием на обложке своего личного тома, который в единичном экземпляре был у всех.

Во второй половине дня к ней, опустившись в соседнее кресло, присоединилась олениха и принялась за вышивку. Девушки сидели вместе до самых сумерек, ни разу не встав и не обронив друг другу ни словечка. В воздухе между ними витало напряжение, висела мертвым грузом долгая, почти бесконечная пауза недосказанности. Только Алекса время от времени шуршала страницами, а олениха тихонько ойкала, коля пальцы иглой, и вдвоем они сдержанно приветствовали иногда заходящих в гостиную других воспитанниц, которые надолго не задерживались, замечая, что подруги ужасно заняты. Так продолжалось до тех пор, пока в комнату вихрем не ворвалась крольчиха.

— Вы ни за что не угадаете что я узнала! — выпалила она, задыхаясь от бега. — Убийца нашей бедной Дейзи найден и сам признался!

— Что?! — хором изумились ее подруги, не поверив своим ушам.

— Кто?.. — севшим от волнения голосом спросила Алекса.

— А не знаю, я его не видела. Какой-то парень. Кажется, его зовут Эрнст.

Сердце Алексы дрогнуло, как подбитая птица. Она перевела глаза на олениху. Та, буравя ее в ответ тяжелым взглядом, застыла, как красивая мраморная статуя, с уколотым иглой пальцем, из которого немедленно просочилась капля крови. На первый взгляд можно было сказать, будто она зла, однако мотылек отчетливо видела, как на дне ее зрачков поблескивает страх.

— Сестра Луиза ужасная болтунья, всем уже растрещала! — продолжала крольчиха. — А я подслушала. Но вы же никому не скажете, что я подслушивала? Я вам это по секрету, как друзьям! Вся мужская школа сейчас на ушах стоит. Все так удивлены, говорят, что на кого-кого, но него бы точно не подумали. Эй, вы чего такие мрачные?..

— Это.. Хорошая новость, — кое-как выдавила Алекса и вскочила с места. — Извини, я вспомнила, мне надо одну книгу в библиотеку сдать! Вот-вот срок закончится.

Мотылек еще раз в испуге переглянулась с оленихой, виновато взглянула на крольчиху, обогнула ее и выбежала из гостиной. Оставшиеся на местах подруги только в растерянности поглядели на покинутую ею библию.

«Как же так?! — кричала внутри себя Алекса, выскакивая на улицу в одном платье и туфлях и бегом пересекая припорошенный мелким снежком двор, чтобы как можно скорее оказаться у старого каштана. — Как же так?! Неужели он солгал мне? Я совсем ничего не понимаю! Все это так ужасно, ужасно!»

Пролившиеся горячие слезы обожгли ей глаза, но еще сильнее прожгла замученную тревогой душу боль. Оказавшись у дерева, мотылек быстро утерла лицо рукавами, обхватила себя руками за плечи и принялась, тревожно озираясь, бродить туда-сюда под раскидистыми ветвями в ожидании, извергая изо рта маленькие облачка пара.

«Он придет, придет! Он должен прийти, должен со мной объясниться! — думала она, медленно наворачивая полукруги вокруг ствола от стены к стене; учащенное биение ее сердца, казалось ей, отсчитывало секунды до появления юноши. — Не может быть такого, чтобы он не пришел, нет, не может.. Поверить не могу, что он мог мне солгать. Это просто не может быть правдой! Не может.. Не может, я в это не верю..»

Однако сколько Алекса ни ждала, сумерки только сгущались, и скупой белой пылью с темных небес плавно повалил снег. Продрогшая и уставшая, она остановилась, чтобы прислониться к стволу каштана, словно в поиске поддержки и утешения от него. Одна нога ее наткнулась на что-то твердое и до странности гладкое, и мотылек присела, чтобы, немного помедлив, достать затолканный в переплетение торчащих из земли корней, как в тайник, предмет, в котором она почти сразу признала ту самую книгу, которую давеча показывал ей Эрнст. Раскрыв ее, она обнаружила аккуратно сложенную записку, немедленно развернула ее и принялась читать.

«Здравствуй. Надеюсь, никто посторонний не нашел тайник, и это читаешь именно ты. Извини, что так вышло. Я сказал тебе правду, не беспокойся. Я никого не подставил, кроме себя, но на это я, если честно, чхать хотел. Если для тебя это важно: я убедил всех, что сделал это специально. Но для меня это неважно. Важно только то, что теперь я попаду в город, хоть я и не знаю что будет со мной дальше на самом деле. Не переживай, я все обдумал, я знаю что сделал.

Помнишь, я рассказывал тебе про странную городскую бумагу, которая сгорает, как только дочитаешь что на ней написано? Старьевщик помог мне зачаровать пару листов, и я припрятал их у себя для самых важных случаев. Ты сама все увидишь, удивительное зрелище. А книгу оставь себе. Я мог бы передать тебе побольше своих книг, но у меня не было времени рассовывать их все под корнями. А эту я тебе обещал, так что возьми. Прячь ее как можно лучше.

Извини, что я не смогу прочесть конец твоей истории. Однажды, возможно, ты сможешь меня найти, если захочешь этого. В любом случае, я не хочу прощаться. Поэтому, до свидания».

Не веря своим глазам, Алекса попыталась было вернуться к началу записки и перечитать ее внимательнее, но в следующий миг бумага в ее руках начала таять, расходясь множеством неровных сквозных дыр с алой каймой, будто ее подпалили в нескольких местах одновременно. Не в силах ничего изменить, мотылек доглядела, как записка рассыпалась на стайку крошечных раскаленных светлячков-пепелинок, быстро потухших в мерзлом воздухе, крепко-накрепко прижала к груди прощальный подарок и зашлась в горьком, удушающем плаче.

7
«..Белая Леди скорбным призраком сидела у постели отца, держа его прохладную мертвенно-бледную руку, и разглядывала застывшее в немом мучении и испаханное мелкими бороздами морщин лицо: король был почти при смерти и выглядел постаревшим от своей болезни. Лекари бились над ним, но ничего не могли сделать. Все как один качали головами и утверждали, что монарха «пытается забрать зима», которая в этом году слишком затянулась и давит людей в своих тисках, как мух. Сезон льда и снега и вправду даже не думал заканчиваться. Чем ближе шло дело к весне, тем сильнее морозы и стужа душили Северное Королевство, сеяли беспорядок, голод и смерть.

– Мне нужны доспехи и меч, – бросила в воздух молодая королева, зная, что скрывающийся в тени дверного проема Герцог слышит ее; голос ее не искрился больше хрусталем, но блестел остро и холодно начищенной сталью. – Кузнец сказал мне, что не было еще таких доспехов, чтобы не сгорали под ядовитым дыханием дракона, и не было еще такого меча, что пробил бы шкуру ужасного зверя. Неужели с этим нельзя что-нибудь сделать?

– Решить такую задачу будет непросто, моя Леди, – отвечал мужчина, почти что бесшумно вплывая в покои.

– Однако же.. Если решение все-таки есть, я сделаю для него все, что потребуется, – девушка ласково сложила отцовскую ладонь обратно ему на грудь и повернулась к наставнику.

– Не понимаю отчего Вы до сих пор так беспокоитесь, – устало вздохнул Герцог. – Королевство, к великому сожалению, с некоторых пор выглядит по-настоящему обреченным. Посудите сами: люди уже начинают сеять хаос друг меж другом – грабежи, драки, витающая в воздухе ненависть – им и дракона для погибели не надобно. Кроме того, как видите, его не победить. Если бы это было возможно, какой-нибудь смельчак уже давно принес бы к ногам короля его голову. Разве Вы не утомлены от всего этого и не хотите сдаться?

Белая Леди выпрямилась в струнку, расправила плечи и странно взглянула на мужчину, сверкнув глазами в полумраке.

– Не смейте так говорить, – тоном, не терпящим возражений, произнесла она, – Не мог же мой договор с Черной Тварью быть обречен на провал с самого начала.

– Это мерзкое чудовище страсть как коварно, поверьте мне на слово. Оно вполне способно Вас обмануть.

– Странно, но, хоть оно и коварно, не держащим свои обещания оно мне не показалось.

Герцог умолк, не меняясь в лице. Поймав паузу, он спокойно обратился взглядом к окну, за которым в ночной тишине колючими хлопьями повалил снег.

– Я уверена, что еще можно что-то сделать. Мой бой близок, я это чувствую. Герцог, Вы ведь что-то знаете, правда? Вы не зря учили меня и не отказались даже узнав о моем договоре с чудовищем. Вы верите в мою силу и подготовку. Так к чему словно пытаетесь меня отговорить? Вы боитесь, что я могу не вернуться?

– Считайте, что так, – мужчина повернул голову обратно к Леди. – И кроме того, как я уже говорил, я искренне не понимаю к чему столько суеты. Северное Королевство – ваш дом, где Вы были рождены и росли, и Вам тяжело смотреть, как он гибнет, однако для Вас еще совсем не поздно уехать на юг или запад. Это, несомненно, тяжелое решение, но от него может зависеть Ваша жизнь. Вы так переживаете лишь от того, что Вы монарх и Вас обязывает долг? Отбросьте это.

– Как же Вы холодны.. – поежилась Белая Леди – Вас ничего не волнует. Вы ко всему безразличны. Разве Вы живете?

Веки Герцога дрогнули; сохраняя невозмутимый вид, тем не менее он сощурился, не отрывая глаз от своей воспитанницы. Масляная лампа на письменном столе принялась тихо-тихо пощелкивать и волноваться пламенем, заполняя собой повисшую тяжелую тишину.

– ..Я знаю один способ сделать ваши доспехи и меч смертоносными для дракона, – вымолвил наконец мужчина. – Но он не из легких.

– О, это неважно, – слегка оживилась девушка. – Говорите, прошу Вас, где мне взять такую броню, что не сгорит под драконьим огнем?

– Говорят, чтобы сделать ее нужна драконья чешуя, которую следует истереть в порошок и добавить в сплав. Но ее еще никому не удавалось достать.

– Я достану ее! – Леди тут же вскочила с места. – И дорого заплачу тому, кто пойдет со мной и поможет мне.

– Не беспокойтесь об этом, моя Леди, – мягко осадил ее Герцог. – Я обо всем позабочусь.

– Вот как? – с удивлением хлопнула ресницами молодая королева. – А где мне взять меч, что пробьет шкуру ужасной твари?

– И об этом не беспокойтесь, Ваше Высочество, – безликие губы мужчины тронула легкая улыбка. – Для нее нужны драконьи когти, но я позабочусь и об этом. Накажите кузнецу снять с вас мерки, и когда ваши доспехи и меч будут готовы, я принесу их Вам.

– Вы хотите достать их сами?.. – начала было Белая Леди, однако Герцог покачал головой, отказываясь отвечать. – Хорошо. Пусть ваши секреты останутся при Вас.

– Благодарю, Ваше Высочество, – почтительно кивнул мужчина и двинулся в сторону выхода, но остановился в дверях и обернулся. – Помните, что Вы всегда должны знать больше, чем ваш противник. Должны быть смекалисты, изобретательны и уметь оборачивать несовершенства окружающего мира себе на пользу.

Белая Леди кивнула, выразив, что никогда об этом не забывала, и лишь после этого жеста Герцог вышел вон: его плащ взметнулся в воздухе костровой дымкой и растворился в темноте.

Через несколько дней, кои для медленно погибающего Королевства слились в один сплошной временной поток сродни полярной ночи, доспехи и меч загадочным образом были готовы, и Герцог принес их в покои молодой королевы, как и обещал. Доспех сидел правильно, почти не стеснял движений и ощущался легко, едва ли не свободнее привычного девушке платья, а меч прекрасно ложился в руку и был не более тяжел, чем Леди могла ожидать. Повернувшись к высокому напольному зеркалу, королева стала рассматривать, как переливаются серебром основные части ее новой брони, как поблескивают кольца кольчуги, и размышляла о том, в каком жару и поту трудился над ними кузнец, пока не встретилась с лихорадочным сверканием глаз готового к решающей битве рыцаря. Такой она себя не помнила и не сразу признала в прямом и уверенном взгляде зеркального отражения свой собственный.

– Я полагала, что такое дорогое удовольствие будет намного тяжелее в весе, – заметила Леди вслух.

– Не забывайте, что в состав ваших лат и оружия был всыпан порошок из драконьей чешуи и когтей, – отвечал Герцог; он тоже, несколько придирчиво, рассматривал, как ладно сидят доспехи на его вмиг повзрослевшей воспитаннице. – Чтобы понимать ходы врага, предугадывать его удары, порой приходится лично в некоторой степени становиться его частью.

– Не стану спрашивать где Вы достали такие редкие предметы, но Вы безумно помогли мне, моя семья у Вас в долгу. Впрочем, Вы это знаете.. Пожалуй, мне стоит потренироваться в этих латах, чтобы привыкнуть.

– Разве мало Вы тренировались в латах потяжелее этих? – Герцог шагнул ближе к девушке, встал совсем близко у нее за спиной и слегка наклонился к ней; его руки в черных перчатках по-отечески аккуратно легли на ее плечи, стараясь не задевать рассыпанных по ним белоснежных локонов.

– Новые доспехи так непривычно легки для меня, – молодая королева не шевельнулась и оставалась совершенно спокойна и даже расслаблена. – Кажется, в этом все и дело. Так.. Можем ли мы пойти на тренировку сейчас? Не терпится испытать такую прелесть в поединке.

– Боюсь, у Вас больше нет на это времени, моя Леди.

Внезапно раскатившийся на всю округу тяжелый гул сотряс стены замка. Ощутив это, Белая Леди дрогнула под руками Герцога и подняла вопрошающий взгляд на мужчину, нависающего над ней. Гул повторился: мощный, утробный, словно само нутро земли пробудилось и беспокойно заворочалось в своей темной колыбели, погребенное под слоями перегноя, сланца и глины. Прислушавшись лучше в попытке распознать откуда исходит сотрясение, девушка поняла, что это вздрагивают горы – те самые, в которых когда-то она едва не погибла внутри драконьего логова только по милости живущего в нем чудовища. Воспоминание об этом выгнало из ее души последние сомнения и разожгло страстное ожидание схватки. Девушка велела наставнику выводить из конюшни ее верного белого жеребца, успевшего оправиться от хромоты, и отпустила его из своих покоев, после чего приблизилась к окну и пристально взглянула на маячащие вдалеке горные хребты, объятые голубоватой дымкой.

Теперь она готова драться за свое королевство.

Взрывая сильными копытами снег, натягивая жилы, как тетиву, напрягая каменные мускулы, конь помчался к месту битвы, направляемый молодой королевой. Не щурясь от летящих в глаза колких снежинок, она держалась в седле уверенно как никогда, и встающая на дыбы поземка едва касалась ее, оглаживая блестящие доспехи. Бросив зоркий взгляд вдаль, девушка заметила, как от знакомого ей горного пика отделилась крылатая черная тень и, подхваченная ледяным ветром, стала приближаться, увеличиваясь в размерах, приобретая все более и более четкие змеиные очертания. Противники стремительно приближались друг к другу, словно заранее знали, где будет происходить их первый и последний, решающий бой.

Достигнув лона широкой заснеженной долины у подножия гор, Белая Леди остановила всхрапывающего от тяжелого бега коня и подняла голову, наблюдая, как громадное, черное как смоль, существо снижается к полю брани, раскинув кожистые крылья. Черная Тварь спикировала вниз и грузно нырнула в снег, приземлившись на лапы и подняв шквал снежных брызг, окативших девушку с ног до головы. Жеребец воинственно заржал и заволновался на месте, будто приветствуя старого врага. Похлопав его по холке, Леди приподнялась и легко спрыгнула с седла после чего, подержавшись за уздцы, простилась с добрым другом и отпустила его восвояси. В предвкушении дракон глядел на нее неотрывно, возвышаясь, как скала, сверкая злобными глазами и облизываясь гибким змеиным языком. С хрустальным лязгом девушка вынула свой длинный и тонкий словно игла, ослепительно сверкающий меч из кожаных ножен и крепко-накрепко сжала рукоять в руке.

– Здравствуй, Иоганн Воронье Око Младший, – пророкотал змей с нескрываемым удовольствием. – Я долго ждал тебя.

– Договор наш был священен, – произнесла молодая королева. – Пролетели годы, и теперь я готова приступить к исполнению его последней части.

– Слишком много ваших воинов погибло в моих зубах, – зашипела Черная Тварь, выгибая шею. – Сгинуло от моих когтей, сгорело в моем огне. Неужели ты совсем не боишься смерти? Не боишься не справиться со мной и оставить свое королевство без правителя, погруженным в скорбь, лед и морок?

– Я здесь, чтобы убить тебя, – ответила Леди, опуская забрало шлема. – Иного исхода не будет.

Рассвирепев от такой самоуверенности, дракон пошатнулся всем массивом своего тела, извернулся гадюкой и стремительно ринулся к девушке. Однако не успел он и клацнуть зубами, как глубоко в его десну вонзился клинок. Словно удивившись неведомому доселе чувству боли, чудовище отпрянуло, но Леди ловко выдернула свой меч и, наступая, продолжила наносить хлесткие удары. Лезвие обжигало, кололо, резало, заставляя, казалось бы, непробиваемую драконью чешую плавиться и покрываться ранами. Дракон выпрямился, потряс головой, отфыркиваясь от крови, оглушительно взревел и занес крыло, увенчанное острым когтем, чтобы обрушить его на молодую королеву, но та вовремя откатилась прочь и вскочила на ноги. Лапа Черной Твари опустилась, вздыбив фонтаном снег, а Леди с жарко колотящимся сердцем пустилась в бег, стремясь обогнуть противника со стороны.

На несколько минут дракон потерял беглянку из виду, высматривая блеск ее доспехов в снегу в кровожадной надежде обнаружить их смятыми. Пауза выиграла Леди время подобраться ближе. Держа наготове клинок, она хотела было уже с разбега вонзить его в шкуру чудовища, но то успело заметить ее. С шипением змей изловчился и ударил гибким хвостом, отбрасывая от себя рыцаря на расстояние. Пролетев несколько ярдов, Леди рухнула на спину, чувствуя, как все ее внутренности содрогнулись, хоть снег и смягчил ее падение. Чудовище метнулось к ней, утробно рыча.

— Как смеешь ты бежать от меня? Оборачиваться ко мне спиной, ускользать лисицей, — зарокотало оно в ярости, пуская из ноздрей сизые струйки дыма. — Разве я ошибся в тебе, и ты — дочь своего отца?

— Я — ученица своего наставника, правительница своего королевства, — пропыхтела девушка, приподнимаясь. — И, конечно, я — дочь своего отца. Что за вздор?

— Не торопись вставать на защиту этого жалкого труса, дева, — царапая когтями мерзлую землю, дракон навис над Леди. — Этой заячьей души, что вечно прячется за спинами своих воинов и простых людей.

Рыцарь в спешке отполз назад и поднял вверх голову, сверкнув глазами из-под изгиба шлема. Готовясь к новой атаке, девушка крепко сжала в руке свой хорошенько припорошенный снегом меч, который так и не выпустила, словно тот намертво примерз к ее перчатке. Черная Тварь склонилась к ней, и нагрудник молодой королевы обагрился каплями крови, струйками стекающей с массивной чешуйчатой морды.

— Смотри! Смотри мне в лицо! — зашипел змей, уверенный, что его противник стался безоружным. — Не отворачивайся от смерти, когда она смотрит прямо тебе в глаза.

Дракон уже разинул было пасть, чтобы сомкнуть зубы на девушке, как вдруг та, улучив момент, вонзила меч прямо ему в небо — чудовище разразилось болезненным ревом, высоко вскидывая голову. Леди, держась за рукоять клинка и упершись ногами в острые зубы, оттолкнулась от земли. Подброшенная в воздух взмахом чудовищной драконьей головы, она ловко выдернула лезвие и, сделав кувырок, приземлилась на холку Черной Твари. Одно молниеносное движение – и меч вошел в драконью шкуру, будто в масло. Леди крепко уцепилась за рукоять, чтобы не соскользнуть вниз по чешуе.

Лихорадочно облизывая длинным языком израненную морду, дракон изогнул шею, и змеиные зрачки в его глазах недобро сузились, фокусируясь на девушке. В ту же секунду драконья пасть разжалась, и из глубин глотки извергся столп ядовитого пламени, поглотивший фигуру девушки целиком. Объятая клубами жара, Леди пригнулась и замерла, держась за рукоять клинка крепче прежнего. Доспех накалился, в нем стало душно, но волшебный сплав выдержал весь залп и ничуть не обжег кожу. Выдохшись, дракон выпустил через ноздри пару густых струй дыма, и пламя рассеялось. Оставшаяся целой и невредимой, Леди вскинула голову и взглянула на него. Неудовлетворенное тем, что оседлавший его рыцарь остался на том же месте, где и был, чудовище повернуло голову на другую сторону, набираясь силы для второго залпа.

Секундного промедления было достаточно, чтобы молодая королева, живо вскочив на ноги, выдернула меч из драконьей холки и что есть сил припустила вверх по шее – затем, чтобы одним движением вонзить лезвие вновь. Черная Тварь с шипением тряхнула головой, пытаясь сбросить седока, но тщетно: клинок впился в плоть гарпуном, а его обладательница — вцепилась в рукоять, как клещ. Теперь ни ядовитое пламя, ни острые зубы не могли её достать. Забив хвостом от досады, дракон разогнался, совсем растревожив нетронутое доселе заснеженное лоно долины, распахнул мощные крылья и стремительно взмыл в небо, ускоряясь с каждой секундой. Дыхание Леди перехватило, когда чудовище начало набирать высоту. Под ногами заскользило пуще прежнего от крови, вытекающей из места, куда вонзился меч, но девушка держалась стойко. Не чувствуя рук, она взглянула вниз через плечо и увидела, как головокружительно далеко осталась земля. Крылья дракона со свистом рассекли морозный воздух. Подхваченный ветряными потоками, он выровнял полет, и в легких у девушки закололо от холода и волнения.

В какой-то момент змеиная туша нарочно начала крениться набок. Почувствовав, что опора вот-вот уйдет у нее из-под ног, Леди взмолилась, взывая к своему мечу. Тот, словно услышав ее желание, оказался вошедшим в драконью плоть намертво и не сдвинулся с места, даже когда девушка повисла на его рукояти. Заметив, что его хитрость не дала плодов, дракон юрко извернулся в воздухе – один раз, второй, третий, — в тщетной попытке сбросить с себя рыцаря. Тогда дракон метнулся к горам. Промчавшись сквозь снежную дымку, он спикировал к скалистому выступу у своего убежища и грузно ударился об торчащий каменный угол одним боком. С высоты посыпались, крошась и раскалываясь, тяжелые глыбы. Держась за меч, Леди увернулась. Описав круг, дракон прибавил скорость, подставляя для удара второй бок. Девушка напряглась всем телом и, выдернув меч, бросилась на выступ у пещеры. Куски горной породы, уходя у нее из-под ног, с рокотом полетели в зияющую бездну. Леди осталась невредимой и тяжело поднялась на ноги — потуги удержаться верхом на противнике громадных размеров порядком вымотали ее.

Почувствовав, что клинок наконец покинул его шею, дракон мотнул головой и огляделся, выискивая рыцаря, сверкание доспехов которого, к своему удивлению, обнаружил на скале. Недолго думая, он ринулся к выступу и впился в него когтями, с невероятной легкостью разрушая твердую породу. Пасть его приоткрылась, и недра змеиной глотки ярко засветились, разогревая очередной огненный залп. Улучив момент, когда дракон в пылу подберется поближе, Леди взяла разбег. Сердце ее пропустило удар от одной мысли о том, что она собирается сделать, но уверенность, что другого выхода нет, придавала ей храбрости. Кровь в ее висках бешено застучала, уши заложило. Девушка глубоко вдохнула и, разбежавшись, вскочила прямиком в пекло, навстречу ядовитому жару.

Оказавшись в пасти замешкавшегося чудовища, она немедленно скользнула в глотку и начала спускаться вниз по пищеводу, игнорируя огонь, невыносимую духоту и используя свой меч, как зацеп. Почувствовавший нестерпимую боль, дракон огласил всю округу громовым рыком, попытался было выпустить еще огня, но залившая глотку кровь заставила его прийти в смятение и начать терять равновесие. Грузно свалившись со скалы, он кое-как распахнул крылья и стал планировать, сам не видя куда летит. Вскоре горы остались далеко позади.

Тем временем Леди, спустившись по слизистой в глубину, пыталась справиться с оглушившими ее звуками. В ушах у нее звенело от драконьего рева, а дробный стук драконьего сердца зазвучал словно со всех сторон сразу. Королева закрыла свои уставшие от напряженного, но бессмысленного поиска света глаза, перестала бороться с кромешной темнотой вокруг нее и позволила ей полностью захватить свой разум. Она собрала волю в кулак и из последних сил сосредоточилась, прислушавшись — для того, чтобы, доверившись импульсу, словно слепец прорезаться сквозь плоть навстречу жаркой пульсации. Прорубив перед собой проем, Леди обнаружила полость, где билось драконье сердце, оплетенное паутиной кровеносных сосудов. Размеров оно было совсем не чудовищных, а, напротив, предельно схожих с человеческими. Слой плоти и чешуи на уровне сердца оказался похожим на пергаментный настил и пропускал сквозь себя немного света — достаточно, чтобы девушка увидела куда нужно целиться. Леди перехватила в руке свой верный клинок, размахнулась и пробила им бешено сокращающийся орган насквозь.

Смертельно раненая изнутри, Черная Тварь издала душераздирающий рев, совсем потеряла контроль над своим телом и камнем полетела вниз. Сверкнув в небе черной полосой и последний раз всплеснув вуалью кожистых крыльев, ее туша упала прямиком в долину и безвольно распласталась на том самом месте, где начался бой. Леди ощутила сильную встряску, услышала, как утробно заурчал поверженный дракон, чья жизнь начала угасать, и поняла, что пора выбираться. Задыхаясь, она легко прорезалась сквозь драконью грудь и вырвалась наружу с наколотым на меч сердцем. Чудовище испустило свой последний вздох, и змеиные глаза его застекленели, подернувшись мутной пеленой.

Не в силах отдышаться, Леди едва держалась на ногах. Сняв с себя окровавленный шлем, она упала на колени в снег и уперлась руками в мерзлую землю, стараясь удержаться в сознании, заходившем ходуном, как только в оголодавшие легкие хлынул свежий морозный воздух. Выпущенный из рук меч остался лежать рядом. Человеческое сердце, нанизанное на него точно на вертел, продолжало неистово содрогаться в конвульсиях, окрашивая снег вокруг себя алым..»

8
«..Подобрав клинок свой и живое еще сердце дракона, молодая королева встала и, изнемогая от усталости, взрывая латами снежный покров, отправилась в обратный путь пешей. Некоторое время холод еще сыпал мелкой крупой, плотно укрывая оставленного в долине побежденного змея, обременив девственное лоно ее отродясь не бывавшим там холмом. Однако вскоре снег начал таять: пробудилась от долгого сна мерзлая земля, встрепенулись спящие в ней семечки, дрогнули, раскрылись и исторгли наружу гибкие зеленые стебли. Долгожданная девочка-весна, сладко потянувшись, зевнула, встрепенулась, сбросила с себя тяжкие оковы сна и вошла в продрогший мир нежными босыми ножками: разбудила зверей, рыб и птиц, выкатила солнечное колесо из-за туч и уселась вышивать на древесных сучьях гладью почки да листочки.

Почуяв ее возвращение, простой люд, осторожно, словно не веря своему счастью, высыпал-таки на улицы и вскинул головы к небу, глядя, как молочная пена зимних облаков отступает, высвобождая глубокую, чистую синеву. Припала к окнам в своих кабинетах и королевская свита, и нянечки с фрейлинами в обитых гобеленами залах, и повара на кухне, и лекари, сторожившие больного монарха. Дрогнул и внезапно пробудившийся старый король, зашедшись в кашле. Испугалась старуха-стужа, злобно затрещала льдом, зарыдала капелью и выпустила Северное Королевство из удушающих ледяных силков.

Возвратившись в родной замок, Белая Леди, измученная и одинокая, первым делом решила возвестить о победе над чудовищем своего наставника, однако застала того мертвым. Герцог лежал в своих покоях на каменном полу, распластанный подобно подбитой птице ровно на том месте, где его колени подкосила смерть. Взволнованная девушка метнулась к нему, подняла, уложила на перины и поднесла к губам доспех, опоясывающий предплечье, но спустя мучительно долгую минуту на его поверхности не собралось и малейшей капельки влаги. Убедившись, что дыхание мужчины остановилось, она аккуратно сложила руки у него на груди и укрыла тело дымчатой вуалью его собственного плаща, как саваном. Глядя на мертвенно-спокойное лицо Герцога, Леди ощутила, как ее горло сдавило, а глаза обожгло подступившими слезами.

– Почему Вы оставили меня? – в бессилии она сжала руки наставника сквозь плащ и, сгорбившись, нависла над покойником. – Зачем так скоро? Я должна была увидеть Вас последний раз живым, должна была..

Строительство склепа по велению молодой королевы началось незамедлительно. Нагруженные обозы, спотыкаясь об скалистые порожки, застревая колесами в ухабах, потекли к месту у самой кромки леса, предназначавшегося для охоты: молотки застучали по камню, лопаты вонзились в оттаявшую почву, зафыркали, помахивая хвостами, натруженные лошади. Наблюдающая за возведением постройки сквозь одно из стрельчатых окон замка Леди была безутешна и мрачна. Безрадостное время приготовления покойника к погребению томило ее, в страхе и нетерпении стала ожидать она часа и дня, когда сможет проводить своего верного учителя в последний путь. Очнувшийся от хвори король был еще слаб, не хватало ему сил даже чтоб приподняться на измятой постели — только и сделал он всего, что хрипло окликнул любимую дочь. Девушка обернулась к нему, подошла ближе, опустилась подле на колено и протянула зажатое в ладонях сердце заклятого врага королевства.

— Черная Тварь нашла свою смерть от моего клинка, папа, — произнесла она, склонив светлую голову. — Мы в вечном долгу перед Герцогом, это он обучил и направил меня. Только.. Едва ли он сможет узнать каких почетных лавров заслужил, ведь он покинул нас. И дух его — покинул тело.

Ни слова не смог вымолвить король, только взглянул на бьющийся в руках Белой Леди бледный, обескровленный орган с немым ужасом и вопросом. Дочь подняла на него застланные пеленой горячих слез глаза, бережно, будто нечто дорогое, прижала к своей груди доставшийся нечеловеческим трудом живой трофей, понурила плечи и зашлась в тихом плаче. Едва теплая отцовская рука дрогнула в растерянности и легла на ее волосы, пригладив их с нежностью.

Когда строительство было окончено, тело Герцога, возглавившее длинную похоронную процессию, снесли в склеп, бережно уложили, отпели и оставили в темноте и прохладе. Несколько дней после похорон Леди не покидала своих покоев, молчала, заламывая руки, и не пускала к себе никого из фрейлин и нянюшек. Утрата сковала все ее естество ледяными тисками несмотря на то, как бурно снаружи зацвели вишни да яблони куда хватает глаз. Летели недели и месяцы, а глубокая скорбь и тоска все не отпускали молодую королеву. Тревожил ее и взволнованный стук драконьего сердца, запрятанного на хранение в резную шкатулку из слоновой кости. Как ни пыталась девушка схоронить ее поглубже в дубовых шкафах среди платьев и корсетов, сердце, тщетно перегоняющее в своих артериях пустоту, неизменно будило ее по ночам и не давало спать до рассвета. И все-таки не желала она уносить такую дорогую вещицу из своих покоев и предавать чужим рукам.

Наконец, одним вечером молодая королева облачилась в дорожный плащ, спрятала под ним завернутое в тряпицу беспокойное сердце, повесила на пояс ножны с кинжалом для защиты от диких животных, зажгла фонарь и покинула замок через черный ход, каким когда-то воспользовалась для того, чтобы сбежать в сопровождении кузнеца и поглядеть на змея. Набравшись решимости навестить тело наставника, Леди направилась прямиком к склепу. Путь выдался спокойным и тихим: деревья словно обступали ее стороной, камни выстраивались лесенкой, а травы стелились коврами, давая ей дорогу. Остановившись перед постройкой, девушка подняла фонарь повыше и осветила охраняющие покой усопшего статуи скорбящих ангелов, каменную арку, слегка тронутую мхами, и резной узор металлических ворот. На створки их королеве пришлось налечь с силой, чтобы попасть внутрь склепа и взглянуть поближе на барельефы и алтарь с колоннами.

Как следует оглядевшись, Белая Леди поставила фонарь, бесстрашно забралась на мраморный пьедестал, уперлась руками в край тяжелой гробовой крышки и сдвинула ее с душераздирающим скрежетом, стараясь не думать о том, что она рискует увидеть стоит ей опустить взгляд. Однако, на удивление, тело Герцога оказалось совершенно не тронутым тлением и ровно таким, каким было при жизни. Пускай он был бледен и губы его посинели, но вид его оставался таким, словно наставник пребывает в глубоком сне. Помедлив, Леди вынула из складок плаща тряпицу, развернула ее и обхватила ладонями продолжающее, повинуясь неведомой силе, упрямо сокращаться сердце.

— Простите меня, я все никак не могла набраться смелости навестить Вас, Герцог, — печально вздохнула девушка. — Ваша внезапная кончина выбила почву у меня из-под ног. Мне так жаль.. Так жаль, что я опоздала и не застала Вас живым. Ах, сколько слез по Вам я выплакала.. Все пустое. Сейчас я здесь не затем, чтобы плакать. Я должна Вам сказать, как я благодарна. Вы так помогли мне, моей семье и всему королевству! Взгляните сюда, это сердце я достала из драконьей туши. Правда же, совсем крошечное? Так странно..

Подвинувшись ближе, Леди аккуратно уселась на бортик гроба, подобрала ноги и расположила сердце у себя на коленях.

— Совсем, как человеческое, не правда ли? Дракон, признаюсь Вам, вовсе не казался мне чудовищем. Для меня он был совсем, как человек, только, кажется, глубоко несчастный.. Глупо, так ли? — королева издала невеселый смешок. — Жалеть такое страшное существо.. Победа над ним стоила мне многих усилий. Сказать Вам честно, я даже не подозревала насколько я сильна пока быть сильной не осталось моим единственным выбором. Я следовала всему, чему Вы меня учили, но проявила и собственную находчивость. Представляете, мне удалось проникнуть прямо в глотку чудовища и одолеть его изнутри! Правда ведь, такое не каждому по силам?

Но Герцог не отвечал.

— Ах, я же хотела Вам сказать, что папа теперь совсем здоров! — вспомнила девушка, смущенно помолчав. — И мне от этого почти что легче, в самом деле. Я была бы совсем счастлива, если бы и Вы были со мной, но Вы.. Не можете.

Повернувшись к телу, Леди поставила фонарь на крышку, поближе к краю, и принялась пристально вглядываться: в прошлом рассмотреть наставника столь близко ей все никак не удавалось. Черные ресницы его не дрогнули от упавшего на лицо света — только блеклые тени от них вытянулись на коже тонкими паучьими лапками. Выдающиеся нос и подбородок, острые скулы, как ей казалось раньше, делали его профиль напоминающим изображение месяца с гобелена в ее покоях, и теперь Герцог был будто бы особенно на него похож.

— Как жаль, что Вы так и не расскажете мне что же вы сотворили со сплавом моих доспехов, — задумчиво произнесла Белая Леди. — Драконий жар в самом деле их не брал, а меч словно стал продолжением моей руки, беспрекословно подчинялся моей воле и, вне всякого сомнения, не раз смог пробить драконью шкуру. В чем же был Ваш секрет? Где Вы достали драконьи чешую и когти?..

Вдоволь насмотревшись на лицо, шею и грудь, королева обратила внимание на скрещенные руки покойника, облаченные в плотные черные перчатки. Носить их Герцог стал, не снимая, вовсе не так уж давно, Леди помнила, но не задавалась вопросом почему. От холода ли? Поддавшись мимолетному соблазну еще хоть раз коснуться руки человека, воспитавшего из нее достойную правительницу, девушка потянулась, ухватила одну из перчаток и деликатным движением ее сняла. Рука Герцога оказалась точно слегка исхудавшей, голубые веточки вен отчетливо проступили на ней, и в подобных изменениях не было бы совершенно ничего удивительного, если бы в глаза Белой Леди не бросилась одна странная и неестественная деталь: на двух пальцах из пяти не хватало ногтей.

Растерявшись, девушка даже на всякий случай протерла глаза, но гладкие бледно-розовые квадратики стянутой кожи на крайних фалангах пальцев ей вовсе не привиделись. Неожиданная догадка словно ошпарила ее с ног до головы. Отбросив прочь перчатку, молодая королева кинулась перебирать вьющуюся черноту волос наставника — и действительно, среди них нашелся обрубок, оставшийся на месте не слишком аккуратно срезанной пряди.

— Неужели.. Это Вы? — опешила Белая Леди и почувствовала, как ей перестает хватать воздуха; как стены склепа навалились на нее и сдавили, не давая вдохнуть.

Королева тотчас отложила драконье сердце, схватилась за кинжал у себя на поясе, вынула его из ножен и нависла над телом Герцога. Распороть бархатный жакет на его груди от ворота до живота таким оружием не составило никакого труда и, разметав в стороны ткань, Леди уперлась острием лезвия в кожу и медленно погрузила его в ледяную плоть. Ведомая предчувствием, она старалась не отдавать себе лишний раз отчета в том, что делает, чтобы не передумать на полпути, и повела кинжал вниз, создавая рану глубокую достаточно, чтобы обнажить кости. Вынув орган из тряпья, девушка изловчилась, нырнула рукой меж уголков ребер и осторожно возложила его на законное место.

Едва девушка отняла руку, как откуда ни возьмись кровь хлынула в клапаны, переполнила собой сердце, и то заколотилось пуще прежнего, пропуская сквозь себя жгучую жизнь, разгоняя ее по стылым сосудам с бешеной скоростью, тревожа казавшийся вечным покой усопшего. Рана начала стягиваться прямо на глазах, исчезая без следа до последнего дюйма. Остро заточенные смертью скулы мужчины несколько смягчились, бледное лицо тронул едва заметный румянец, а голубые вены побледнели и запрятались под кожей. Скомкав в пальцах тряпицу от волнения, Леди замерла, глядя, как грудь наставника приподнялась, совершая первый глубокий вдох. Паучьи ресницы затрепетали в свете фонаря, и Герцог распахнул глаза.

Не вздрагивали больше горы. Драконья туша, оставленная в долине сраженной насмерть, больше ни разу не поднималась. Как стаял снег, ее начала покрывать земля, обросла она скудными сорными травами — и только. Какое бы бурное и душистое цветение ни топило залитую солнцем долину, на месте гибели чудовища не желало вырасти ни единой кашки. И лишь теперь, удобренные распавшейся плотью ужасающего существа, проклюнулись тут и там нежные зеленые ростки, раскрылись и заволновались под ласковыми дуновениями теплого ветра пятиконечные лазурные звезды барвинков, заиграли всеми цветами радуги алмазы росинок на их лепестках.

И прозвали место их таинственно бурного ежегодного цветения Драконьим Холмом.»

эпилог
Объятая холодным лунным светом, Алекса стояла у окна в пустой темной комнате и смотрела, как снаружи крупными хлопьями повалил снег. Аккуратно заправленные кровати ее соседок своей белизной и вздыбившимися горбами подушек с хрустящими наволочками напоминали свежевыпавшие сугробы. Впервые девушке не захотелось идти на ужин вместе со всеми: заместо чувства голода тоненькими иголочками ее желудок покалывало нетерпение. Раньше за оконным стеклом ее внимание привлекало мрачное здание мужского корпуса, однако теперь оно совсем не было ей интересно, ведь Эрнста в нем больше нет. Вместо него она пыталась рассмотреть почти целиком сливающийся с мглой ночного неба рельеф городского массива, казавшийся ей всегда столь далеким и недоступным, как облака, цепляющие верхушки гор: ни дойти до них, ни потрогать.

С момента исчезновения друга прошло уже несколько дней. Ничего о том, где он теперь, мотылек так и не смогла узнать. Пораженные признанием воспитанника в умышленном убийстве, служители обеих школ хранили напряженное молчание и изредка только обменивались печальными взглядами, все остальное время избегая смотреть друг другу в глаза. Воспитанники тоже молчали, но лишь в присутствии старших: едва они оставались одни, как начинали возбужденно перешептываться, пуча глаза, качая головами и выстраивая собственные безумные догадки о произошедшем. Алекса совсем отстранилась от них. Крестная сестра погибшей Дейзи замкнулась в себе тоже. Сбитая с толку отчуждением обеих подруг и разверзшейся между ними пропастью, крольчиха пыталась было на первых порах примирить их или хотя бы добиться внятного ответа от каждой, но безуспешно.

Когда вид за окном наскучил ей, а внутренние часики затикали громче, Алекса отошла от окна и подобрала с кровати подготовленную ею ранее теплую мантию. Ужин уже подходил к концу, вот-вот – и самые быстрые едоки среди воспитанниц начнут возвращаться в комнаты. Мотылек оценила тщательно укрытую одеялом с головой симуляцию собственного тела из всего, что только попалось под руку: свернутых колтунами одежды, полотенец, запасного постельного белья и подушки, и осталась удовлетворена. От воспоминания о самовоспламенившемся у нее в руках последнем письме друга ей больше не хотелось плакать – разве что иногда еще легонько пощипывало в дыхальцах.

Если бы Алекса точно знала что означает слово «тюрьма», то поняла бы, что стены родного корпуса стали казаться ей именно ею. Она еще не прощалась с ними, но медленно и верно готовилась к этому, хоть и сама толком не отдавала в том себе отчета. Плотно запахнувшись в мантию, мотылек переплела и затянула шнуровку на груди, накинула капюшон и в задумчивости ощупала пальцами грубоватую бурую ткань. Она очень наделась, что та сделает ее как можно более неприметной для того, чтобы без проблем выбраться с территории школы окольными путями.

«Я только посмотрю, – подумала Алекса. – Только взгляну одним глазком на город и вернусь. И обещаю, обещаю, что найду, как вернуть ему книгу. Обещаю».

После чего натянула получше капюшон, скрыв лицо и волосы, и покинула комнату, взмахнув напоследок разметавшимися от резкого движения тяжелыми полами мантии. С большой аккуратностью, без скрипа, мотылек прикрыла за собой дверь и исчезла.