Фарисей. Вторая соломинка

Роман "Фарисей" (продолжение)

Станислав Сергеич отнял от спружинившей кнопки звонка указательный палец и надел на свое лицо бесшабашно-легкомысленную личину. Он ждал — за дверью было тихо. Тогда он снова вызвонил "фирменный", сложной конструкции личный звон — за дверью стояла глубокая тишина. Неужели она меня обманула? Удивился он. Вера человек обязательный, и уж если пообещала... До слуха его донесся снизу дробный стук каблучков — кто-то очень спешил.

В лестничном пролете показалась мальчиковая Верина головка, Вера бежала, перепрыгивая ступени. Увидев Тропотуна, тотчас принявшего слегка обиженный вид, она разулыбалась и, не успев еще отдышаться, стала извиняться за отсутствие транспорта, очередь в колбасный и, вообще, за сплошное невезение, которое преследует ее, бедную, с самого утра. "Вот, даже пакет с яйцами уронила — там теперь наверное омлет!" — совала она в руки Станиславу Сергеичу белый, с ярким рисунком хозяйственный пакет. " Да верю, верю", — с усмешкой отбивался он.
Болтая, улыбаясь, пожимая плечами в ответ на его замечания, она отперла наконец входную дверь и посторонилась, чтобы он вошел первым. Тропотун сделал шаг, другой — и понял, что ступает по воде.

—  Ойй! — вскрикнула Вера, вошедшая следом, и бросилась в ванную. На бегу она поскользнулась и плашмя упала на залитый водою голубоватый линолеум, выкинув далеко вперед руку с пакетом, в котором погибли последние ёще остававшиеся в родной скорлупе яйца.

Испуганный, он кинулся к ней. Но она уже села и снизу вверх мрачно на него поглядела. Потом, ухватившись за его руку, поднялась, машинально отряхнула мокрый подол платья и философски заметила:

—  Все должно было кончиться именно этим! — и мокрая, в облепившем ее красном платье, с самым решительным видом захромала в ванную.

Когда спустя какое-то время катастрофа была ликвидирована, а красное платье вывешено на лоджию сушиться, они обосновались в кухне и ели омлет, приготовленный из многострадальных яиц, нашедших вечный покой в их желудках. Потом выпили кофе и закурили.

Станислав Сергеич откинулся на стуле, нежадно затягивался сигаретой и ненавязчиво наблюдал за Верой, подвижное лицо которой то и дело меняло свое выражение. Это живое лицо напоминало ему прибрежный влажный песок, на котором рисует пенные узоры набегающая волна. Вот она залила влажный песок и стерла прежние таинственные письмена, вместо них начертав новые, и нужно успеть разгадать это послание моря, прежде чем накатит следующая волна.

—  Такой конфуз .вышел! — с веселым смущением говорила Вера, покачивая ногой. На ней уже была привычная домашняя одежда: короткие, до колен брюки и мужская рубашка, завязанная на талии узлом. — Началось все с того, что я проспала на работу. И это в тот день, когда начальство уходило в отпуск! Оно, то есть начальство, собиралось устроить изящное совещаньице с раздаванием цэ-у — и вдруг я проспала. Кошмар!.. Утром вскочила — и как сумасшедшая в ванную. Открываю краны — пшш... подарок судьбы! Голая и злая выскочила из ванны, оделась, ополоснула лицо остатками вчерашнего чая — и на работу. Ну а краны... сам видел. Ох-хо-хо... только бы соседей не очень залило! Один раз я им уже платила за ремонт. Куркули жуткие — кур на лоджии держат. Представляешь?.. — Она посмотрела на Станислава Сергеича и вдруг фыркнула: — Ты тоже как из бани! А во всем о н виноват!..

Закрученный бурным водоворотом водяных событий, Тропотун только сейчас начал снова понемногу предаваться грустным размышлениям о бренности собственного бытия. Он пытался придумать как ему получше объясниться с Верой — но стоило ли объясняться?.. Пока же очевидным было одно: с исповедью нужно повременить, потому что Верина голова и сердце слишком заняты искусственным наводнением. Последнюю ее фразу он, однако же, засек и спросил:

—  Кто это о н?

—  Муж! — и она хулигански пустила ему струйку дыма в лицо.

—  Какой еще муж — ты же не замужем!..

—  А-га... — явно развлекалась Вера.

—  Ну тогда я ничего не понимаю!

Глядя на его обескураженную физиономию, она звонко расхохоталась, но потом сжалилась:

—  Да бывший муж, бывший...

—  Вы поддерживаете отношения? — поинтересовался Станислав Сергеич замороженным голосом.

—  В определенном смысле... Взгляни на меня, что ты видишь?

—  Красивую и наглую девицу.

—  Не угадал. Перед тобою "жилетка" великого человека, насквозь промокшая от слез! — и она серьезно поклонилась.

Тропотун невольно усмехнулся.

А Вера, микроскопическими глоточками отпивала свой кофе, дымила сигаретой, как девчонка ерзала на стуле и рассказывала:

—  Когда муж просто муж — это уже тяжело. Но если он неудавшийся гений — этто... — она покрутила головой, не находя подходящих случаю слов. — Он, видишь ли, режиссер. Когда явился из столицы на наши периферийные подмостки — о! это был ироничный, циничный и одновременно романтически настроенный товарищ, буквально напичканный новаторскими идеями. Мы познакомились в одной богемной компашке — и началось!.. Страсти исключительно шекспировские или в крайнем случае чеховские. Любовь — ну совершенно неземная... Потом оказалось, что я у него третья жена, а сейчас счет уже на пятую пошел... Впрочем, это не интересно!

—  Нет уж расскажи, коль начала, — потребовал Тропотун, почему-то чувствуя себя задетым.

—  Дальше все было очень обыкновенно. Новатора в нашем периферийном театре долго и плодотворно кушали — и скушали. Он перешел в другой театр, потом уехал из города совсем. Мы с ним разбежались еще раньше — когда я посмела усомниться в его гениальности. А недавно снова в наш город вернулся, теперь на главрежа в тот же первый театр. Ну а мне его жалко — злой, желчный, везде заговоры чудятся... Был ведь у него талант!.. Может и не первостатейный — но был! был! — она несколько раз ударила в стол маленьким крепким кулачком.

—  Ты никогда не упоминала, что была замужем... — сказал Станислав Сергеич обиженно.

—  Но ты же не спрашивал! Да и говорить, собственно, не о чем — было и быльем поросло!

—  Но скажи... — многозначительно заметил Тропотун.

—  Что с тобой сегодня, Станислав?

—  Ничего... — он недоверчиво поджал губы и внимательно вгляделся в Веру. — И потом, кто он тебе — любовник?

Она глубоко затянулась, медленной струйкой выпустила дым через ноздри, потом пристально, с прищуром вгляделась в Станислава Сергеича.

—  Не городи ерунды! — наконец сказала жестко.

Тропотун нервно курил, старательно избегая встречаться с ней глазами. В нем нарастала злость против Веры, и эту злость уже становилось трудно контролировать. Нет, он не ревновал ее — он был выше этого! Однако... если она все же водила его за нос...

—  Переспать можно и из жалости, — инквизиторским тоном произнес он.
—  Знаешь что? — Кажется, она по-настоящему рассердилась.
—  Что?..
—  Хватит изображать ревнивца!
—  Я не изображаю.
—  Изображаешь! — воскликнула она, сверкнув глазами.
—  Нет!

Он вдруг умолк. Сидел, ссутулившись, смотрел в кофейную опустевшую чашку. В сущности, все эти страсти действительно чепуха в сравнении с тем великим, что свершается теперь в его душе!.. Он поднял на Веру глаза и почти спокойно сказал:

—  Можно еще кофе?
—  Сейчас... — не сразу отозвалась она, вставая.

Станислав Сергеич подумал, что ведет себя по-идиотски. Он поднялся со своего места и прошел в комнату. Там, сцепив за спиной руки, стал перед коллажем и принялся его рассматривать. Похожие на корявые сучья линии сходились в центре прямоугольного, закрашенного черной тушью поля. Бисеринки-звездочки поблескивали вверху. Черный паук на белом фоне, наклеенная желтая стрекоза, бело-желтая ромашка на высоком тонком стебле. Под ромашкой, словно под деревом, сидела с книгой в руках женщина со странно вывернутыми ступнями и с накинутым на лицо покрывалом. Левее женщины был наклеен на черном фоне вырезанный откуда-то хронометр с металлической болтающейся цепочкой. Станислав Сергеич потрогал эту реальную цепочку пальцем — и она закачалась. Вдруг ему показалось, что он слышит ход этого иллюзорного хронометра, обретшего в его глазах тяжесть зловещего символа — и мороз прошел у него по позвоночнику.

Вера внесла поднос и поставила на стол. Разлила в чистые чашки кофе, посредине стола водрузила вазочку с печеньем.

—  Прошу, — сделала широкий жест и улыбнулась. Ее улыбка была насквозь фальшивой, как внезапно понял Тропотун. Он удивлялся теперь тому, что всего несколько мгновений тому назад собирался рассказать этой женщине все.

—  Благодарю, — ответил он вежливо и сел на стул. Посмотрел на Веру непроницаемо-ускользающим взглядом и пояснил: — Настрой какой-то сегодня... — неопределенно пошевелил пальцами в воздухе. — Этот странный туман утром...

—  Как на Бейкер-стрит 221-б! — усмехнулась она. — Будем совершать преступления.

—  Преступлений с тебя уже хватит! — мстительно произнес он. — Соседей уже затопила...

—  Тьфу на тебя! Может они не промокли?.. И, вообще, ешь печенье — земляничное!
—  Магазинное?
—  За кого ты меня принимаешь — естественно!
Он взял печенюшку, надкусил и принялся жевать, не ощущая вкуса. Потом сказал:
—  Хорошее... — Помолчал и вдруг прибавил: — Давай поговорим серьезно!
—  В смысле?
—  О нас с тобой...
—  А разве не все ясно?
—  Скажи, ты меня любишь?..
—  Станислав, ты сегодня меня доконаешь!
—  Что, если нам быть вместе? — упрямо бубнил он.

Вера в молчании погасила свою сигарету, подлила себе кофе из джезвы и только тогда взглянула Станиславу Сергеичу в глаза.

—  А не поздновато?.. — спросила с сарказмом.

Тут бы ему и остановиться, но Тропотун настолько вошел в роль чистого душою возлюбленного, обманутого нехорошей женщиной, что не смог вовремя притормозить.

—  Признайся честно, ты меня любишь?.. — требовательно настаивал он. — Мне нужна правдивость в наших отношениях!..

Лицо Веры отразило недовольство, однако она пересилила себя и выдала мудрую формулу:

—  Я отношусь к тебе так же, как ты ко мне...
—  Вывернулась! — напряженно и зло усмехнулся он. — Я знал, что вывернешься... Но я-то, я — тебя люблю!..

И — споткнулся о ее насмешливый взгляд.

—  Полно, Станислав! — мягко сказала она. — Любовь... Это прекрасно! Но нам ведь не по двадцать... Знаешь, в чем секрет твоего обаяния?
—  ?!.
—  В эгоизме.
—  Я о себе лучшего мнения.
—  Естественно, — лукаво усмехнулась Вера. — Бери, ешь, печенье!

Станислав Сергеич автоматически сунул в рот очередную печенюшку и стал угрюмо жевать. При этом он обескураженно думал: все правильно... сам дурак — не заводи романов с умными бабами!

—  Последние два дня ты вызванивал меня, чтобы поговорить о чувствах? — прервала наконец затянувшееся молчание Вера. Ее проницательные, чуть ироничные глаза исследовали его лицо.

—  Да... — неопределенно отозвался он, — в общем... — В полном отчаянии он осознал совершенную невозможность искреннего разговора. По крайней мере в настоящую минуту. Слишком много условностей выстроилось между ними. В сущности, эти рогатки понаставил он сам, словно противотанковым рвом стараясь отгородить себя от Вериных проблем, от возможных ее переживаний, от ее неустроенного и тревожного мира одинокой женщины.

—  Поговорим откровенно? — сделал он еще одну попытку пробить брешь отчуждения.
—  А зачем, Станислав? — вдруг произнесла она, устало и серьезно.
—  Для меня это важно. Очень.
—  Ну хорошо...
—  Как ты ко мне относишься? — напряженным голосом спросил он и замер в ожидании.

Она задумалась на пару мгновений:

—  С симпатией.
—  Можно это чувство назвать любовью?
—  Пожалуй, дружеской привязанностью было бы вернее...
—  Мы великолепно подходим физически — чего тебе недостает?.
—  Че-ло-ве-ка! — внятно произнесла она, и ее губы искривила ирония.
—  Мне пора!

Он вскочил, еле сдерживая вдруг охватившее его бешенство. Федор!.. Мысленно твердил он. Только Блаженный Федор со своими божьими коровками может меня понять!..

—  Ты сегодня какой-то странный... — заметила Вера, следуя за ним в прихожую.
—  Я? — рассеянно отозвался Тропотун. — Возможно...

Коснувшись ее щеки холодными губами, он взялся за ребристую ручку замка — и тотчас забыл о Вере. Какой же у него адрес?.. Бормотал он, сбегая по лестнице. Что-то такое простое, двойное... Ну да — восемнадцать-восемнадцать!..

Продолжение: http://proza.ru/2024/07/28/747