Ганс унд Роза

Роза сидела в самом конце пустого вагона. На тех двух с половиной местах, где обычно в часы пик, брезгуя коснуться друг друга, сидят по трое. Напряжённо приподнятые плечи, побелевшие пальцы стиснувшие никелированные поручни, словно пытались задушить спрут метрополитена. Его толстые щупальцы - кабели на стенах тонелей, покрытые чем-то чёрным и смолистым, проносились за вагонным стеклом. Бесшумное мелькание огней и остриженная голова делали её похожей на героиню фантастического боевика.
Мини-юбка в обтяжку почти полностью открывала округлые в коленях ноги без чулков. Сжатые в плотную, телесную линию они притягивали взгляды супружеской пары сидевшей напротив. Их наглая доступность отражалась злорадным любопытством в глазах дамы предполагавшей наличие трусиков. Её -же оплывший супруг желал того-же с точносью наоборот.

Сбежавшая из цветочного магазина, после странной метаморфозы, превратившей её из розы в Розу, она не знала, что теперь делать. Каталась от конечной до конечной, меняя линии, пыталась собраться с мыслями. Было страшно и очень хотелось есть.

Поезд притормаживал, мелькали просветы дверей станции. Когда вагон полностью остановился, разъехавшиеся створки впустили разноцветный поток пассажиров. Водовороты у свободных мест разделяли человеческую массу на успешных и неудачников. Первые, наиболее проворные плюхались на сиденья и тут-же отворачивались от зазевавшихся старух, беременных женщин и инвалидов. Усевшись поудобнее счастливчики вперивали взгляд, либо в телефон, либо в пустоту перед собой, словно пытаясь разыскать там ответ на вопрос: Отчего-же я вырос таким уродом?

Двери захлопнулись, натужно заскрипев и давя на перепонки звенящей глубиной, состав набирал скорость. Пассажиры по-рыбьи раскрывали рты, сглатывая. Наконец громыхающий железом болид, перевалил на вторую космическую и ослабил перегрузки. Проезжающие радостно зашевелились, запереглядывались. Роза продолжала сидеть, опустив голову поникшим бутоном, но коленки немного ослабила. Разойдясь, они плавно покачивались. Плоть отмякла и вибрировала расслабленными мышцами в такт стуку колёс. Картинка достойная утончённого вуайериста привлекла жадное внимание пары орангутанов, повиснувших на никелированных лианах и увлечённо следившими за этими вибрациями. Переговариваясь, приматы готовились к прыжку и подзуживали друг друга: Давай, чего ты, Колян?! Сам давай, Толян..
--Девушка, а вы куда едете? Нам не по пути? Может чего-как.. Как-чего? Первым осмелился «колян»
«Ну наконец–то!» Вздохнула Роза, раздвинув в улыбке лепестки-губы. Она робко подняла глаза, отразившие лицемерное смущения школьницы уже попробовавшей секс с учителем математики.

Анатолий-Николай пригласили её к Николаю, чтобы отметить знакомство. Роза, колеблясь, соглашаться или нет на незатейливый сценарий, но зарингтонивший телефон и вытянувшаяся физиономия Анатолия заставили радостно забиться её сердце и утвердительно кивнуть.
--Тесть звонил, надо ехать в офис.. Ладно, старичок, желаю приятно отдохнуть. Созвонимся. Толя оттопырил большой палец и мизинец, изображая телефонную трубку и добавив ещё что-то про тестеву мать, вышел на следующей остановке.

Роза и Николай вышли на конечной. Оставшийся без подстраховки друга Коля забубнил что-то о мексиканском ресторане, открывшемся рядом с домом, но Роза, заметив, как он пытается пересчитать купюры в кармане, отказалась:
--Не люблю рестораны. Стесняюсь, когда много народу. И предложила зайти в супермаркет за отечественной едой и вином, чем вызвала радостную улыбку своего кавалера.
Николай не подозревал, что она говорит правду о своих предпочтениях домашней кухни суете общепита. Будучи карнивором, выращенным в оранжерее, как все растения она привыкла к тишине при поглощении пищи. Хотя это могла быть и классика, но какая в кабаке музыка?!

В квартире Николая царил беспорядок пьющего молодого человека. Скомканная одежда на стульях, разбросанные по полу носки, батарея пустых бутылок у окна и початая банка зелёного горошка одиноко притулившаяся на подоконнике - всё говорило об отсутствие женской руки. Пока Роза занималась мытьём посуды, бутербродами и нехитрым салатом, Коля разлил водку по стаканам и предложил тост. Почему-то: За любовь!

Чуть пригубив водку, Роза отказалась от жареных пельменей, надкусила бутерброд с сыром и закурила. Хозяин однако подналёг, ему требовались калории. Коля жевал с полуоткрытым ртом, издавая зубами весёлый хруст и утирая светлый пот каплями выступавший на лбу. Теперь он откровенно разглядывал свою гостью. Роза курила и смотрела на Николая, насыщаясь его желанием, бликующим на поверхностях глазных яблок. Наконец плотно заправившись хозяин поднялся из-за стола, но пошатнувшись чуть было не упал. Хрупкая Роза подхватила его и проводила в комнату до складного или скорее раскладного дивана, так как был постоянно разложен. По дороге Коля слабо оправдывался, говоря, что такого с ним никогда не случалось, что переел и, упав на ложе, тут-же забылся. Лишь ночью, встав напиться, он вспомнил, что не один. Трусы его мгновненно выстрелили куполом и Коля леопардовой походкой вернулся в спальню. Пружинный матрас встретил его скрипом, а Роза горячей и влажной глубиной, в которой он и утонул.
Утром, выйдя на кухню зевающий и почёсывающийся с радостным удивлением обнаружил на столе запотевшую стопку водки, сковородку со скворчащей яичницей и беконом, и Рози в переднике «room-service» на голое тело.

Так она и осталась у своего нового знакомого на неопределённое время, решив никогда не возвращаться в оранжерею. Николай не был грубым, как мрачный садовник подстригавший сухие листки и кутавший её в рогожку от зимних холодов. Коля был весёлый, никогда не унывал и называл её Петрович. Дурачась, повторял:
--Ноу, Скамейкин! Я люблю Петрович. Мило пародируя советский блокбастер тридцатых годов прошлого века.
Когда что-то не клеилось в бизнесе и вообще, он называл её Гансом. Возвращаясь, молча садился за кухонный стол, уставившись в окно и барабаня пальцами, произносил ни к кому не обращаясь:
--А-а-а-тсоспетрович.. Толя, сука! Потом крякнув, весело восклицал:
--А, херня! Всех денег не заработаешь!
Хлопнув дверцей холодильника, кричал из кухни:
--Ганс, подай стакан. Шнель!

Как-то вечером, рано вернувшись и, не застав Розу, почему-то сразу разволновался, сердце заныло и он выскочил из квартиры. Обойдя вокруг квартала в поисках беглянки, обречённо рухнул на скамейку перед парадным и закурил. Уставившись в землю, разглядывал образовавшуюся под башмаками пустоту и чуть было не заревел от обиды, как ребёнок потерявший любимую куклу. Cостояние похожее на похмелье, только ещё хуже. Хотя вот уже три недели не брал в рот спиртного, даже бегать начал по утрам. Роза сказала, что ему надо похудеть. Не решаясь возвращаться в пустую квартиру, Коля так и остался сидеть на скамейке, в тёплой августовской темноте. Через четверть часа цокот шпилек об асфальт и знакомые голые ноги вывели его из ступора.
--Записки надо оставлять, если уходишь. Буркнул Коля и, выхватив из её рук авоськи, пошёл к парадному.

Гансом он её больше не называл.