Бабушки на лавочке

В нашем старом пятиэтажном доме было какое-то ошеломляющее количество однокомнатных квартир: по две на каждой площадке. То есть одна двухкомнатная, одна трёхкомнатная и две "однушки". В них в основном жили одинокие женщины, которых все мы, дети, называли "тётями", а тех, которые постарше - "бабушками".
В те годы (середина 60-х годов прошлого века) никого не удивляло, что у многих из нас были только бабушки, дедушки, что называется, были наперечёт. Мы были внуками военного поколения, и это всё объясняло. А ещё вокруг нас было очень много одиноких женщин. У них не было, мужей, не было детей , очень часто не было вообще никаких родственников. Всю свою любовь, всё своё внимание они отдавали нам, чьи родители дневали и ночевали на работе.

Как я теперь понимаю, в основном это были вдовы и состарившиеся девушки, чьи мужчины остались лежать на полях сражений. Те же, кто остался совсем один, в подавляющем большинстве были из Ленинграда, и им некуда было возвращаться, вернее, не к кому. Так они и остались там, куда их эвакуировали. Мы, дети, обращались к ним по возрастному принципу и звали тётями или бабушками.

- Что за деревенская привычка всех "тётькать", - как-то спросила меня моя московская реальная тётя. - К старшим надо обращаться по имени-отчеству.
Надо было видеть реакцию тёти Таси из второго подъезда, когда я попыталась узнать её отчество. Сначала она долго не понимала, в чём дело, а, разобравшись, долго смеялась: деточка, да, у нас из покон веков дети ко взрослым так обращались. А уж после войны - и подавно, сИрот-то (она сделала ударение на первый слог) вон сколько осталось. Вон, Ленина мама разговаривать перестала после того, как под немцем девчонкой побыла. Не соседи - вообще бы не выжила, и так бы и молчала всю жизнь. А ведь гляди-ка, пригрели девчонку. А как она их звала? Тётей и дядей, и сейчас зовёт. А ты по имени-отчеству... Давай уж ты меня будешь звать как раньше. Сахар варёный будешь? Как раз сегодня делала, с маслицем.

Буду ли я варёный сахар? Конечно, буду. Среди нас не было ни одного, кто бы отказался от тёти Тасиного варёного сахара. Для тех, кто меня намного моложе, поясню: этот деликатес моего детства делался в основном из сахара, воды, в которые добавлялось немного молока (для цвета) и масла (совсем чуть-чуть для запаха). Смесь разогревалась, постепенно начинала густеть, а потом разливалась по тарелкам, предварительно смазанным маслом, чтобы застыть в виде непрозрачных твёрдых толстых блинов. Сейчас мы этот цвет называем "кофе с молоком", но тогда, если честно, про кофе я вообще не слыхивала, а цвет этот так и назывался - "варёного сахара". Потом эти блины тётя Тася колола на маленькие кусочки специальными щипчиками и выдавала каждому из нас, пробегавших мимо.

Это были совсем не хлебные шестидесятые годы. Нам строжайше запрещалось у кого-то что-то просить, Но этого было и не надо: не поделиться с дворовым приятелями считалось чем-то совершенно недопустимым. Причём, надо было не отламывать кусочек, а давать "укусить", чтобы угощаемый сам определил меру своего участия в процессе. Помимо этого дворовые бабушки и тёти нас всё время чем-то одаривали: то варёным сахаром, то колобушками, то ягодами. Самой большой удачей было попасть на "снятие пенок", когда варилось варенье, или на "вылизывание таза" после того, как варенье разливалось по банкам, но что-то ещё оставалось на стенках. Так и жили.

И всё же была в нашем дворе одна женщина, которую все, от мала до велика величали не иначе как по имени и отчеству - это была бабушка Тани Лясич Лидия Ивановна. Говорят, что этому предшествовал эпизод, когда кто-то из молодёжи осмелился обратиться к ней с каким-то вопросом, начав его со слова "бабуль". Резкая отповедь была молниеносной: молодой человек, я вам не бабуль и даже не бабушка, я для вас - женщина по имени Лидия Ивановна. Уж не знаю, много ли человек слышало этот разговор, но только, сколько я себя помню, обращались к этой даме постбальзаковского возраста не иначе как Лидия Ивановна. Она была маленького, какого-то совсем кукольного роста, и изящная до невозможности, и всё же при её появлении на горизонте во фрунт вытягивались все.

У Лидии Ивановны не было мужа, что ни у кого из нас не вызывало никаких вопросов (семьи без мужчин были тогда в порядке вещей), но был сын (она его звала мой Васенька), его жена (наша Тамарочка) и внучка (к ней Лидия Ивановна обращалась не иначе как Танечка). Танечка была самой младшей из нас, но гуляли мы всё равно все вместе. Дома меня звали Ирой, а Лидия Ивановна непременно звала меня Ирочкой, что мне почему-то казалось обидным - я же не такая малявка как её внучка. Терпела я недолго, как-то взяла и вывалила ей всю, как мне казалось, сермяжную правду, что мне уже скоро 6 лет, я на будущий год собираюсь в школу, а это значит, что меня нельзя звать как маленькую.
- Хорошо. - со всей серьёзностью ответила мне Лидия Ивановна. Я буду звать тебя Ириной, раз ты такая большая. Но имей ввиду, время, пока все вокруг будут звать тебя Ирочкой, очень скоротечно, так что, может ещё повременим с Ириной?... Как часто я потом вспоминала эти слова.

Лидия Ивановна была невероятной женщиной. Она сама много читала и всегда заставляла нас читать и пересказывать друг другу прочитанные книги. Лучшим рассказчикам полагались самые настоящие шоколадные конфеты. Она ставила с нами концерты и обязательно требовала от наших родителей присутствия (многие спускались к подъезду, понимая, что если этого не сделать, то придётся долго оправдываться перед деятельной организаторшей), но главное - вместе с нами она сажала цветы. Двор нашими детскими руками под её руководством был превращён в цветущий сад, в котором росли какие-то экзотические флоксы, весной по всему периметру двора мы высаживали настурции, ноготки (так мы в детстве звали календулу), львиный зев и космею, а осенью собирали семена.

Только много лет спустя я узнала, что муж Лидии Ивановны погиб не на войне. Герой Гражданской войны, один из первых костромских "красных директоров", был направлен в Германию для изучения опыта дизелестроения и закупки оборудования, затем возглавил Воронежский дизельный завод имени И. Сталина. В 1935 году его обвинили в троцкистской деятельности, а в 1938 году расстреляли по приговору суда. Тогда же у семьи отобрали всё и выслали в Кострому, дав комнату в коммуналке. Оттуда они и переехали в наш дом начала шестидесятых.

Сейчас, вспоминая детство, я понимаю, что очень многому научилась у женщин, живших в нашем дворе. От тёти Кати - шить, от тёти Таси - вязать крючком и плести половики, от тёти Гали - вязать на спицах, от тёти Тамары лепить пирожки, а от Лидии Ивановны - сажать цветы и общаться с людьми. Все эти умения здорово помогли мне в дальнейшей жизни. Спрашивается, а научилась ли я чему-то от своих родных тёть и бабушек? Конечно. Об этом - в следующий раз.

А пока хочу сказать: милые тёти и бабушки, спасибо. Благодаря вам я нигде не пропала и дальше не пропаду.