В начале нашей эры Глава 2. Поединок

— Да не сопи ты! Мне и так ничего не слышно! — сердито прошипел Марк, и опять прижался ухом к щели между дверью и косяком.
Гай, стоявший за его спиной, тут же отодвинулся, прислушался уже к звукам в коридоре и насторожился. Кажется, пора удирать... Но тут Марк повернулся к нему. Глаза его блестели от радости.
— Папа, кажется, разрешит мне тренироваться! По-настоящему! — восторженно выпалил он и стрелой помчался прочь.
Гай припустил за ним, сгорая от любопытства, и нагнал только во дворе. Брат, присев на корточки, поправлял ремешок сандалии.
— Сейчас вернусь! — бросил он, вскакивая на ноги.
Гай только успел крикнуть вслед:
— Ты куда?
Но Марк не услышал, он уже был у ворот. Что-то крикнул привратнику, тот открыл засов. Марк, навалившись всем телом на тяжелую створку, выскользнул на улицу и помчался по дороге.

Гай бросился к дереву и ловко взобрался на привычное место. Повернулся лицом к дороге, прищурился и, заслонившись одной рукой от солнца, а другой держась за тёплый шершавый ствол, некоторое время смотрел вслед Марку, прикидывая про себя, куда бы он мог направиться.
— Гай! Марк!
Вздрогнув от неожиданности, Гай вжался в ствол, словно надеялся врасти в дерево. Перед носом проползла маленькая букашка, остановилась, расправила блестящие крылья и полетела. Гай проводил её взглядом и пожалел, что не может сделать так же. Он бы догнал Марка. Гай незаметно вздохнул. У брата в последнее время появилось чересчур много тайн и, что самое неприятное, от него в том числе.
— Марк! Гай!
Юлия стояла почти под ним и Гай, не удержавшись, фыркнул в кору. Пусть ищет, сколько хочет, вряд ли догадается просто поднять голову.


...Он бросил пронзительный боевой клич и кинулся прямо в гущу врагов. Те, конечно, и понятия не имели, что перед ними великий воин, каждый удар которого заставит их горько сожалеть о своей участи. Небрежным движением, которого они даже не уловили, он пронзил мечом вождя, лицом напоминающего Анния. Негодяй захрипел, упал, остальные в ужасе отхлынули прочь.
Умирающий жестом попросил склониться к нему:
— Я бился в сотне сражений, но не встречал такого храброго воина как ты... — прошептал он и испустил дух.
Марк самодовольно улыбнулся, надменно вскинул голову, выпятил подбородок и двинулся спокойным шагом. Прославленному и закалённому в сражениях воину скакать по улице было совсем не к лицу.

Голову переполняли мечты о том, как он начнет службу в легионе, как обязательно отличится на поле боя. Причем мысли о сражении вдохновляли и пугали его одновременно. Когда в качестве главнокомандующего он заслужил триумф, он дошёл до Капитолийского холма и остановился перед храмом Юпитера. Здесь завершались триумфальные шествия, а консулы, вступая в должность, приносили в жертву быков.
— Юпитер всемогущий, отец всех богов, — горячо зашептал он, крепко стиснув в ладони маленький золотой меч, висящий на тонком шнурке на шее, — Сделай так...
Вскинул голову, заметил, что солнце начинает золотить края облака, и продолжил медленнее, не отрывая от него взгляда:
— Чтобы я прославился...
И когда он произнёс последнее слово, треугольный фронтон храма и массивные колонны залил свет.
Марк просиял и вприпрыжку помчался дальше.


***
Гай читал медленно, аккуратно вращал рожки деревянной скалки, на которую был намотан пергамент, и чуть-чуть шевелил губами, шепотом проговаривая слова. Затем отложил его в сторону, задумчиво почертил стилем по столу, с решительным видом снова придвинул к себе восковые таблички, стёр написанное ранее, погрыз верх стиля и принялся за работу.
Муза исчезла, едва появившись, и в результате поэтический опус вышел куцый (и если говорить правду — сплошной плагиат).
Гай прочитал написанное вслух. Покосился на развернутый пергамент, скатал его, впихнул в футляр и засунул в сундук с одеждой. Поставил ногу на сундук, словно собираясь позировать для скульптуры какого-нибудь героя, и продекламировал, выразительно жестикулируя. С каждым разом ему нравилось все больше, и, вдохновляясь, он читал всё громче, не обращая внимания ни на стук в стену, ни на крики из-за той же стены заткнуться немедленно!

Квинт, тщетно пытающийся сочинить речь, заданную в риторской школе, прослушав подряд двадцать раз «непрерывную песнь», не выдержал. Ворвался в комнату, схватил «поэта», швырнул на кровать и впечатал носом в подушку. Придержал для порядка и, уже на пороге, прошипел, что в следующий раз обязательно придушит, если услышит.
Гай сел, шмыгнул носом, покосился на дверь, ещё раз прочитал, но гораздо тише, и вздохнул.


— Поединок! — дружно крикнули в саду.
Почти сразу Гай услышал глухие удары, подлетел к окну, глянул мельком и выскочил из комнаты. Побежал по коридору, потом сбавил темп и в перистиль вышел почти спокойно. Встал за колонной так, чтобы его не заметили. Зрителем его никто не звал.

Мальчишки притащили откуда-то киноварь, обмакнули в неё концы деревянных мечей, и теперь каждый удачный выпад оставлял след на одежде или на теле противника. Марк пропустил удар, и клинок коснулся его груди, оставляя на светлой ткани красный след.
— Так нечестно! — возмутился он, опустил глаза на испачканную тунику, коснулся пальцами, но на руке у него тоже была краска, и пятно стало больше.
— Всё честно! Я вообще против солнца стою!
— Давай поменяемся!
Мальчишки поменялись местами. Солнце теперь било в лицо Марку.
— Тебе конец, малявка! — пропел Секст и ринулся в атаку. Он был старше всего на два года, но не уставал напоминать об этом при всяком удобном и неудобном случае.
— Ха! Сперва достань! — Марк отпрянул, запнулся и свалился на клумбу с лилиями.
Успел откатиться, а меч воткнулся в землю там, где он только что был. Марк довольно засмеялся, но в следующую минуту деревянный клинок ткнул его в живот.
— Проси пощады или умри!
Торжествуя, Секст подошел ближе чем надо, Марк поймал его свободной рукой за руку и дёрнул изо всех сил. Двоюродный брат шлёпнулся рядом в цветы.
Гай с некоторым беспокойством оглянулся — если сейчас появятся зрители кроме него, то, судя по состоянию лилий, поединок закончится плачевно для обеих сторон.
— Сдаёшься? — пыхтел Секст.
Он прижимал Марка к земле, а тот, смеясь, пытался вырваться.
Бесполезно.
Секст что-то сказал ему негромко.
— Откуда ты знаешь? — вспыхнул Марк и дёрнулся сильнее.
Секст выпустил его.
— Только попробуй рассказать! — сквозь зубы прошипел Марк, вставая и отряхиваясь. — Или...
— Что «или»? Угрожаешь?
— Нет. Пока только предупредил.
— Ах как страшно! — издевательски протянул Секст, — сегодня же расскажу твоему отцу!
Марк прищурился и, недолго думая, врезал ему кулаком в нос...



Гай разрывался между желанием выскочить и выплеснуть на драчунов ведро холодной воды из фонтана, и остаться на месте и дождаться, чем же всё закончится. В первом случае, правда, была реальная возможность получить тумаки от обоих сразу... Поразмыслив, Гай решил не высовываться, благо, никто не знал, что он здесь.
— Позволим им дальше драться или растащим?
Услышав голос отца, Гай попятился за колонну, присел на корточки и начал потихоньку отодвигаться в сторону розовых кустов.
— Пожалуй, лучше остановить, вон бежит моя сестра, а глаза у неё от гнева стали как у совы, — со смехом отозвался дядя.
Гай хихикнул и тут же торопливо зажал рот ладонью.
— Прекратить! — рявкнул отец таким страшным голосом, что Гай поёжился и на мгновение пожалел, что не остался наблюдать за поединком из окна.
Клубок из дерущихся почти сразу же распался на двух мальчишек. Не глядя друг на друга, они поднялись и остались стоять, опустив взгляд, не смея отряхнуться от земли и песка.
— Как табун коней прошёл! Марк?!
Марк вытер тыльной стороной ладони расквашенный нос и, не отвечая матери, уставился в землю.
— Дай сюда меч, — сказал отец.
Сказал не тихо и не громко, но сердце Марка сначала бешено заколотилось, а потом словно провалилось в живот. Он поднял меч, протянул рукоятью отцу.
— Ты очень хочешь, чтобы тебя считали взрослым, так? Отвечай!
— Да, — ответил Марк тихо, мечтая сию минуту провалиться сквозь землю. Лицо и уши горели огнём. Он старался как можно тише и реже шмыгать носом, и надеялся, что кровь вот-вот остановится. Стоять в таком виде перед отцом было унизительно.
— Это заметно. Особенно по тому, как ты то ввязываешься в глупые драки на улице, то устраиваешь поединки на клумбах. Тебе разрешали трогать учебные гладии?
— Нет, — ещё тише ответил Марк.
— Видят боги, я долго был против того, чтобы ты тренировался. Ты отлично это знаешь. В твой день рождения я хотел дать тебе разрешение.

Наступила такая тишина, что было слышно лишь журчание фонтана в саду.
Кровь текла у Марка из ноздрей, только он больше не пытался унять её, стоял неподвижно, опустив руки, и тяжело дышал.

Секст открыл было рот, но, так и не осмелившись ничего сказать, закрыл.

— Я его отменяю, и ничто не повлияет на моё решение. Прежде всего тебе надо учиться дисциплине. Ты будешь строго наказан и, кроме этого, сам, вместо садовника, приведёшь клумбу в нормальный вид.



Оценив масштаб работ, Марк ещё раз уныло посмотрел на поломанные стебли и висевшие тряпочками листья и соцветия. Вздохнув, присел на корточки у края злополучной клумбы и принялся двумя руками выдирать с корнем покорёженные цветы.
Ладно!
Он сделает ещё лучше, чем было!
— Отличная работа! – похвалит отец. Потреплет его по голове… и забудет обо всём случившимся.

На дорожке появился Секст.
Марк нахмурился, отвернулся и с ожесточением рванул цветок из земли. Видеть двоюродного брата он не хотел по двум причинам: во-первых, ещё злился на него, а во-вторых, боялся, что тот может заметить, что он недавно плакал.

Секст подошёл и как ни в чём не бывало присел рядом.
— Слушай... я сказал, что это... я первый начал...
Марк искоса посмотрел на него, хотел было спросить, что ответил отец, но передумал. Это уже не имело значения.
Секст, помолчав, спросил:
— Тебя отец сильно бьёт?
Марк буркнул в ответ:
— Ещё бы! Всю кожу со спины сдирает!
Секст оскорблённо вскинулся:
— Думаешь, мой не так?
— Ничего я не думаю, — огрызнулся Марк, бездумно ковыряя землю, но настроение его немного улучшилось.
Секст встал, неторопливо обошёл клумбу и задумчиво сказал:
— Я тут кое-что придумал.
В глазах Марка блеснул интерес…



— Хорошо бы их ещё покрасить, — предложил Марк, когда они вместе с Секстом любовались своей работой, — я сбегаю в пристройку за краской, кажется, кроме киновари там была ещё какая-то.
Секст кивнул.
— Я мигом, — сказал Марк, поворачиваясь. — Ты пока придумай, как их красиво уложить, что ли.
Он припустил к хозяйственным пристройкам, и Секст остался один. Немного постоял в раздумье, а потом принялся за работу.
Когда Марк, сутулясь под тяжестью ноши, вернулся, Секст как раз заканчивал выкладывать камни. Он аккуратно разложил их в виде ожерелья, чередуя большие и маленькие.
— Как будем красить? — спросил он, великодушно разрешая Марку сделать выбор.
— Может, один белый и два красных? — отдуваясь, предложил Марк, — и давай по очереди, чтоб не затоптать всё.
— Не. Лучше вместе, так веселее, а потом кто-нибудь из нас разровняет землю, и следов не будет видно.
Марк с внезапным уважением посмотрел на брата, и они дружно потащили бадью к камням.

— Марк, ещё вон там!
Марк засыпал бороздку землёй где указал Секст, и потихоньку попятился к краю клумбы, одновременно разравнивая обеими руками мягкую землю. Наконец выполз на дорожку, выпрямился и вытер руки об изрядно запачканную тунику.
Секст, придирчиво оглядев результат, сказал:
— Слушай, мы сделали, что могли!
Марк согласно улыбнулся:
— По-моему, так стало даже лучше, чем было!

Посредине клумбы, вкопанная на четверть, стояла наполненная землёй большая дорогая египетская ваза, бывшая утром украшением атрия.
Из неё торчал молоденький, недавно распушившийся и уже начавший цвести, а теперь несколько ободранный любимый мамин розовый куст.
Вокруг вазы на земле блестели камни, выкрашенные в белый и красный цвета.
Красота.

— Мама тебя убьёт!— ахнула за спиной у Марка Юлия. — За вазу. За розу. И за тунику...
— Тебя сюда не приглашали! — рассердился Марк, — уходи лучше!
— Я-то уйду, а тебя зовёт отец.
Мальчики хмуро переглянулись, и Марк, помрачнев, поплёлся в таблиний.



  Мазь была слишком холодной.
Мамины руки – неласковыми.
Марк вздрогнул, но мама как ни в чём не бывало продолжала втирать снадобье ему в спину. Сердито засопев, Марк отвернулся носом к стенке.
Ладно.
Когда они в следующий раз приедут в Остию, он сбежит в порт.
Заберётся тайком на какой-нибудь корабль и уплывёт в дальние страны.
В Египет.
Или ещё куда-нибудь.
Подальше от этих клумб...
Он вопреки всем станет великим воином и без всяких там тренировок.
И слава о его подвигах будет греметь по всей империи!

Ага, пустят его на корабль...
А вдруг он попадёт к работорговцам, и никто его не будет искать, потому что он никому не нужен?
У них же останутся и Квинт, и Гай... Вдруг все только обрадуются, если он, Марк, исчезнет навсегда?

От жалости к себе на глаза Марка навернулись слёзы, но тут мама, перестав возиться с его спиной, взъерошила ему волосы и легонько поцеловала в макушку.
Марк почувствовал, как губы сами собой растягиваются в улыбку, поймал мамину руку и благодарно прижался щекой и виском к тёплой ладони. Она пахла оливковым маслом и мятой. На шее мамы сверкнул золотой кулон с зелёным камушком.
Марк глубоко вздохнул, прогоняя остатки переживаний.
Мама поправила сыну покрывало, взяла горшочек с мазью, оливковое масло и, погасив светильник, вышла из комнаты.