воробьиный кошмар

Воробьиный кошмар
А наш быстротечный век чудес не бывает. Это знают все, кто читает газеты и смотрит телевизор. Это уже стало правилом… но. Ах, уж это вечное но… Оказывается есть правила с исключениями. Об одном таком исключении я вам хочу поведать. А все было так…
Однажды летним вечером в одном южном провинциальном городке, когда уставшие от дневного зноя деревья дышат вечерней прохладой, а продавщицы газированной воды уходят домой унося в оттопыренных карманах сэкономленную за день мелочь, молодой человек по имени
Коля сидел на парковой скамье. У него были железные бицепсы и натруженные за игрой в домино руки.
В голове после четырех кружек пива крутилась карусель из «шестерок», «рыб», «дупель пусто» и других атрибутов этой мудрой игры. Колю недаром называли «гроссмейстером доминошного стола».
Покончив с разбором хитроумных комбинаций, он обратил свой уставший взор на аллею, ведущую к танцевальной площадке, и успокоился.
Сколько времени он просидел в блаженном состоянии, окутанный пивными парами и погруженный в безразличное созерцание и философские рассуждения о роли домино в жизни человечества, он и сам не знал.
Постепенно веки его слиплись, отяжелели, и он стал медленно погружаться в безразлично-сонную дремоту. И вдруг его словно слегка ударило током: Коля увидел стройную девушку, одетую в легкое цветастое платье.
«Чао, фемина!» – вырвался из него неожиданный любовный вопль, но почему-то на итальянском языке, которого он до сих пор совершенно не знал.
Какая-то невидимая сила в ту же секунду подхватила его со скамьи и повлекла вслед за ней. Он не шел, он просто летел, будто бы за его спиной вдруг выросли крылья. Девушка на его глазах вдруг превратилась в невесомого цветастого мотылька и взмыла в синеву.
Коля от досады резко развел руками и тут же почувствовал, как легко подпрыгнул над землей. От удивления он раскрыл рот и с разведенными в сторону руками и разинутым ртом стал очень напоминать беспомощного птенца, выпавшего из гнезда.
Но это нелепое состояние длилось всего несколько секунд. Коля увидел, что прекрасная девушка-мотылек уже растворяется в небесной дымке, и отчаянно рванулся вверх!
О, боже! Вместо того, чтобы по всем законам земного притяжения тяжко рухнуть на землю, он вдруг без всяких усилий взмыл в небо.
От небывалого счастья Коля потерял голову. Он стал кувыркаться в воздухе, выделывая сложнейшие пируэты и беспричинно смеяться. Все было ново, радостно, неожиданно…
Коля от такого фантастического поворота событий даже забыл о девушке-мотыльке. Он с высоты птичьего полета смотрел на зеленую землю, на тополя, похожие на большие острые копья и безумно радовался.
Но вдруг он заметил, что у него вместо рук и крепких мозолистых пальцев, привычно державших доминошные костяшки, выросли обыкновенные птичьи крылышки, кажется даже воробьиные.
Коля похолодел. В голове канарейкой, посаженной в клетку, бился вопрос: «А человек ли я?»
Чтобы проверить это предположение Коля, как заклинание, произнес одно из своих любимых крепких выражений, которые у него всегда были наготове в трудную минуту. Но вместо привычного гулкого баса раздалось скрипучее воробьиное чириканье.
Со страха Коля похолодел еще больше, чуть ли не инеем покрылся. Моментально вся радость свободного полета растворилась в этом холодном, липком страхе. «Я не смогу снова стать человеком,— судорожно мелькнула страшная мысль.— А как же домино? А как же пиво?»
Нелепый рок, фантастический случай лишил вдруг Колю гражданских прав и даже обязанностей, которые, честно говоря, бывший человек, а ныне пернатый, исполнять не очень то и любил. Коля взглянул на такую родную землю с высоты воробьиного полета, но так ничего и не увидел— глаза застилала мутная пелена слез.
Жалость ко всему, что осталось там, внизу, на земной тверди, сдавило его сердце и сделало его по-птичьи маленьким. Две крохотные, хрустальные слезинки горькие, как само горе, выкатились из его глаз-бусинок и полетели вниз.
Воробей Коля несся в небесном эфире, не разбирая дороги. Да и какие уж там дороги в небе, лети себе, куда глаза глядят! Он так и сделал. Постепенно бывший человек успокоился. Слезы сдуло ветром, и жизнь опять засияла своими радужными красками.
«Птица – тоже человек!» — закричал Коля, но его чириканья никто не услышал. Люди еще никогда не понимали воробьев. Они даже истребляли их, как это было в одной большой восточной стране. Коля хорошо знал это и поэтому уселся на самую верхушку пирамидального тополя и стал размышлять. В голове уже не было прежних философских мыслей о нравственной ценности домино.
«Я выше этого!»— подумал Коля-воробей и стал выискивать, где бы поклевать крошек. Он долго разглядывал парковую аллею, пока не заметил в кустах заплесневелую корочку:
«И-то хлеб», – пискнул он и слетел вниз. Возле засохшей корки лежала темно-зеленая пивная бутылка. У него засосало под ложечкой. Из бутылки тянуло таким знакомым хмельным духом, что он припал к горлышку, в которое вполне поместилась его серо-коричневая головка, и жадно стал вдыхать пивные пары.
 По телу разлилась приятная истома, и бывший гражданин хотел было затянуть свои любимые «Ландыши», но вместо этого послышалось хриплое чириканье в ритме танго: «Чирик чик-чик! Люблю я просо!»
Коле так непременно захотелось кому-нибудь тепло и задушевно произнести свою любимую фразу: «Ты меня уважаешь?», что он взмахнул крылышками и неровными скачками стал подниматься в небо. В его душе играли оркестры, но почему-то все инструменты пищали по-птичьи звонко и тонко.
«Ба»! – вспомнил хмельной и беззаботный воробей. – А где же мотылек? Найти! Найти немедленно!»
И, гонимый собственным приказом, полетел его выполнять. Он поднялся ввысь. Внизу под ним порхали всевозможные бабочки-капустницы, но знакомого цветастого мотылька нигде не было видно.
 Влетев в чей-то сад, Коля уселся на веточку яблони и стал наблюдать за белой каруселью бабочек над цветами. Бабочек было много, а может и не так много, просто у бедного воробья двоилось в глазах.
Наконец он заметил знакомую девушку-мотылька. В голове у него все закружилось, завертелось и он, не удержавшись, свалился с ветки в колючие кусты.
«Постой, любимая!»— радостно и тревожно чирикнул он в кустах, пытаясь выбраться из густых веток и теряя перышки. Но беззаботная и красивая она порхала с цветка на цветок, вдыхая нектар, и не обращала на него никакого внимания.
Когда бедный влюбленный наконец-то выбрался из колючих зарослей, мотылька и след простыл. «Несчастный алкоголик, – ругал себя Коля.—Какую девушку упустил! Пивосос проклятый!» И он решительно ринулся в небо, чтобы хоть прекрасным и радостным чувством полета залечить свою сердечную рану.
Он без устали махал своими короткими серенькими крылышками, пока дома и деревья внизу не стали похожи на игрушечные, а асфальтовые дороги на серые змейки.
«Какой я несчастный, – причитал про себя Коля. – Я – человек стал жалким воробьем, которого даже мотыльки избегают! Зачем такая жизнь! Такой позор! Все. Надо кончать!»
Он еще усерднее замахал крылышками, забираясь все выше и выше. Уже и деревья, и домики стали расплывчатыми пятнами, а воробей все рвался в вышину. Наконец он обессилил и, сложив крылья, беспорядочно кувыркаясь, полетел вниз.
Земля такая зеленая и родная неслась на него какой-то стремительной крутящейся глыбой. От ветра и страха его глаза застилали слезы. И как часто бывает в такие секунды на грани жизни и смерти, перед глазами бывшего любителя пива пронеслась вся его недолгая жизнь. Розовое беззаботное детство, синие отрочество и доминошные турниры, где он одновременно играл на десяти столах, а проигравшие покорно отдавали мятые рублевки.
 Мелькнула до боли знакомая физиономия продавца пивного ларька дяди Васи, который, добрая душа, дай бог ему здоровья, всегда наливал ему пиво с верхом…
Где все это? Все это было в другой жизни. Прощайте все! И воробей закрыл глаза. Сейчас только злой ветер свистел в его перышках. Он сжался и ждал страшного удара о землю…
Уже солнце садилось за верхушки высоченных тополей, когда три милицейских фуражки склонились над парковой скамейкой, на которой богатырски похрапывал Коля.
 Милиционеры уже несколько минут наблюдали за этим странным субъектом, который то по-детски счастливо почмокивал губами и улыбался, то испуганно и пронзительно стонал, пугая влюбленные парочки и старичков-пенсионеров.
Именно эти необъяснимые звуки и привлекли служителей порядка. Кто-то из них совсем уже было протянул руку, чтобы разбудить нарушителя общественного порядка, но его остановили товарищи. Коля в это время стыдливо зарумянился и шаркнул ножкой.
Люди в форме, не сговариваясь, одновременно заулыбались. Им было  смешно  и  странно видеть заросшего колючей щетиной детину с детской улыбкой на устах.
Вдруг Коля испуганно заерзал на деревянной скамейке, что-то жалобно замычал, сжался, словно желая втиснуться в дерево скамьи, потом резко выпрямился   и… рухнул на пыльную грунтовую парковую дорожку!
 Склонившиеся над ним милиционеры исчезли в клубах пыли. Когда они, вдоволь начихавшись, протерли глаза и выбили о колени фуражки, то увидели всего в белой пыли, словно деревенского мельника, Колю.
Он почему-то машинально ощупывал себя с головы до ног и радостно, не стесняясь крупных слез, повторял: «Неужели я снова человек? Снова человек? Человек!!!»
Он смотрел счастливыми незрячими глазами на растерявшихся милиционеров и радостно шептал: «Все! К черту! Долой пиво и костяшки! Начинаю новую жизнь! А то...»
 И Коля, с плохо скрываемым страхом  взглянул на шныряющих в кустах воробьев. Затем он резво вскочил на ноги и, взбрыкнув, как кавалерийская лошадь, не обращая внимание на милицейские свистки, тяжело   побежал по парковой аллее к выходу — начинать новую жизнь!




 1969г. г. Бельцы