Прозариум, часть третья. Воображальня

 




Геннадий Михеев
О ЧЁМ ЗЕМЛЯ БОЛТАЕТ С НЕБЕСАМИ











РУКОПИСЬ, НАЙДЕННАЯ В ТАЙГЕ

Умные люди — орудие в руках у дурных.

Уильям Хэзлитт

Родился и вырос я в Ельце, стотысячном городе, который рассекает на Инь и Ян прекрасная Тихая Сосна. Я люблю те места, но, как и многие, по молодости лет особых перспектив в нем не видел. Так же как не наблюдали в Ельце своего будущего великие Бунин, Пришвин и Хренников. Еще в седьмом классе первой школы — той самой гимназии, в которой когда-то преподавал Василий Розанов, я решил стать врачом. И это мне удалось: я поступил в медицинский институт Российского университета дружбы народов, что во граде Москве. Учиться было легко, ибо я с седьмого класса целенаправленно постигал хитрые науки, в той или иной степени связанные с человеческим организмом. Трудно было с трудоустройством: парень я из глубинки, а хорошие места в этом мире достаются разве блатным.
Пробовал трудится участковым врачом в поликлинике, ютясь по съемным углам. Еще в универе познакомились с землячкой, тоже из Липецкой области, из городка Данков; Света училась на филолога. Разбегались, вновь сходились, но наконец все же решили попытаться создать семью, тем более что между нами все же была симпатия. Но для полноценного соединения нужна была основа, которая суть есть деньги и гнездо. И здесь подвернулась верная халтура: одной крупной добывающей компании понадобился доктор — на далекое месторождение, затерянное в тундре. Согласно контракта, через год я имел право соскочить, вернувшись куда хочу, а денег хватило бы на ипотечный старт с лихвой.
Что ж: год — это как в армии, а Света поклялась, что дождется.
Из Нерюнгри лететь пришлось с вахтовиками, суровыми молчаливыми дядьками, источающими перегар. Когда наша вертушка сильно ударилась оземь, я подумал, прилетели. Оказалось, состоялась жесткая посадка, в результате которой воздушное судно сильно искорежилось и потеряло летные качества. Старший летчик, сообщив, что мы все в рубашках родились, удрученно заявил:
- Ребят, нас никто здесь искать ни хрена не будет, ибо наш полет был несанкционированным, а само месторождение левое, незаконное. Кто хочет выжить — давайте уж выбираться в пешем порядке.
Как видно, народ попался опытный, прожженный. Грязно выругавшись, ребятня принялась собираться в поход. Положение усугубили два обстоятельства. Первое: перед отправкой у всех отобрали и документы, и гаджеты, и вообще все личное имущество, так что невозможно было даже установить наше местоположение, не говоря уже о связи. Бортовая рация не работала в принципе, так что оказались мы в информационном анусе. Второе: у нас почти не было провизии, ибо на борт погрузили явно ненужное нам теперь буровое оборудование.
В тундре царила поздняя осень, чреватая заморозками, зато обильная ягодами. Ну, что ж... командир падшего воздушного судна подбодрил нас крепким словом — и мы отправились искать спасение.
Уже на второй день я понял: добрая половина вахтовиков — гопота, эдакие ушкуйники удачи. Эти люди установили иерархию, в которой наметились тузы и шестерки, причем, я выстроился крайне близко к концу. Начитавшись в детстве книжек, я знал: в таких экспедициях одни пожирают других — такова стратегия выживания. Я в момент катастрофы был пухленьким, наверное, аппетитным, и гастрономические взгляды тузов наводили меня на мысль о том, что медик им явно не нужен. 
В общем, на вторую же ночь я отважно бежал, предусмотрительно прихватив и без того скудные припасы еды. Чтоб меня не нагнали, двое суток я потратил на петляние то на Восток, то на Север, то во все стороны сразу. Поверив, что у меня не уже будет хвоста, решительно двинулся на Юго-Запад, туда, где вероятнее всего встречу цивилизацию.
Хотя питание я и растягивал, через неделю все кончилось, а от всякой морошки меня уже выворачивало. К тому же я познал, что в этой стране прямых путей не бывает: приходилось обходить болота, форсировать ручьи и реки, преодолевать кряжи. Когда в очередной раз оказывался на высоте, оглядывал просторы и ужасался: столько пространства — и никаких признаков спасения!
Прошло еще пять дней. Или шесть, а, может быть, семь — по правде, я сбился со счета. Однажды утром, выгребшись из-под выпавшего за ночь первого снега, я отчетливо осознал, что в игре «Выживший» мне победить вряд ли — и запаниковал. Я принялся беспорядочно бегать вокруг скарба, истерически взвизгивая, и по счастью зима подарила открытие: с Запада на Восток шла колея. А ведь неведомое транспортное средство ночью пролетело всего в паре метров от меня, и я не услышал! Я не автомобилист и неспособен по следу протекторов прочитать направление. Повинуясь интуиции, часа через два я выбрел к человеческому жилью. Это был целый поселок, напоминающий аккуратненький германский концлагерь. Когда я вошел на улицу, меня обступила толпа. Люди смотрели на меня с улыбками на устах и с глубокой скорбью в глазах. Я не ожидал, что успел почти что потерять человеческий облик — борьба за существование здорово обтрепала и истощила мое существо.
Меня занесло в тундряной рай. Его они называют: «Антисколково». А населяют этот компактный мирок доброжелательные, образованные и культурные люди. Я сразу же понял, куда с улиц больших российских городов делась интеллигентная оппозиция: весь креативный класс — или, как минимум, львиную его долю — сослали в такие вот поселения, коих, подозреваю я теперь, более одного.
Антисколковским планктоном являются преимущественно айтишники, но встречаются среди них и ученые. Всех объединяет одно: эти несчастные счастливцы в свое время работали на разные правительственные проекты, имели доступ к секретной информации высшей степени, а потом разочаровались в системе и правящем режиме. Свалить за кордон им не дозволено, зато эдакое НИИВСЕГОНАСВЕТЕ нового тысячелетия позволяло как минимум оставаться духовно свободными людьми.
Они продолжают трудиться во благо Отечества: выполняют заказы по взлому серверов стран противоположного лагеря, подрыву банковских систем, добыче деликатной информации о частной жизни персон. Эти своеобразные опричники цифровой эпохи продолжают верно служить царю-батюшке в обмен на… ну, если не преференции – так некоторую относительную свободу внутри периметра шарашки.
С этими людьми было интересно общаться, тем более им недоставало врачей. Как, впрочем, уборщиц, поваров, парикмахеров и прочих обслуживающих лиц. Действительно, думал я, откуда они берут слуг? Вскоре мне потихонечку стала открываться странная истина.
Мне удалось познакомиться с правителем Антисколкова Медием Двенадцатым. Встреча случилась с глазу на глаз. Мне сразу бросилась в глаза тысячелетняя грусть во вроде бы нееврейских глазах. Медий Двенадцатый рассказал, что правителя у них выбирают самым что ни на есть демократическим путем: через рейтинги. Каждый обитатель рая имеет персональный рейтинг, определяемый электронным голосованием. Предыдущие одиннадцать Медиев менялись через два-три месяца, и в правителях теоретически мог побывать каждый антисколковец. Но Медий Двенадцатый правит уже четвертый год.
- Да, - сетовал Медий, - ученые — народ суеверный, никто не хочет быть Тринадцатым. Но здесь еще один, видите ли, аспект. Одиннадцать моих предшественников почему-то плохо кончили. Они спивались, вешались, убегали в тундру, сходили с ума, сжигая свои офисы. Это загадка. И по правде говоря, мой рейтинг давно упал, ибо я тут всех достал.
- Оба-на... - Сказал я искренне.
- Понимаете ли, Григорий... - Забыл сообщить, что меня прозывают Гришей. - Люди боятся стать и лидерами рейтинга, и изгоями. Народ предпочитает быть серенькой массой, это как в армейском строю: что первый, что последний — все одно крайний. И в результате наш мир спекается, наши айтишники перестали производить гениальные идеи, а только озабочены рейтингом, вот ведь какие пироги. Разве мог я представить, что окажусь на верхушке иерархии, в которой все стремятся затеряться в середине!
Тут-то я понял, почему здесь все такие сплошь глупоулыбчивые и вежливые. Они опасаются выделиться, предпочитая быть абсолютным миддлом. Я заявил:
- Я полагаю, выход всегда там где вход.
- Что вы имеете в виду, Григорий?
- Стоит лишь только понять, в какой момент все пошло не так. Вернуться на исходную точку и пойти другим путем.
- Из вас вышел бы неплохой теоретик. Но у нас, кажется, пройдена точка невозврата. Мои пиарщики и аналитики выстраивают липовые рейтинги, все вынуждены юлить, клеветать и обманывать. Теперешний ранжир — чистая лажа с накрутками, в атмосфере лжи не рождается правда. 
- О, господи...
- Здесь, похоже, иные силы правят бал.
- Уважаемый Медий Двенадцатый! - Произнес я торжественно. - А вы... удерите. На что вам весь этот стресс...
- Какой же вы... наивный. Разве можно от себя-то, родного, убежать.
Мне захотелось утешить этого разнесчастного человека:
- Миллионы... нет — миллиарды вам завидуют. Вы можете творить любые сумасбродства, выкабениваться и выкаблучиваться, выкидывать коленца, затевать отвратительные скандалы и всё такое. Вам простят что угодно, да к тому же вырастет индекс упоминания. Какая завидная судьба!
- Эх вы... - Прервал мою тираду тиран. - Вы еще не зарегистрировались в нашей социальной сети и не включились в эту игру за рейтинг, поэтому и столь наивны. Войдите в систему – тогда поймете, насколько все непросто. С высоты положения при посредстве приложений не опускаются по чуть-чуть, а падают до плинтуса и ниже. Итак...
- Дозвольте мне, ваше высокорейтингье, еще чуток оглядеться, да к тому же я покамест не достоин...
...С каждым новым днем я все больше сочувствовал этим глубокоинтеллектуальным идиотам. Они поневоле превратились в свои же маски. Вымученные улыбки, боязнь выругаться матом, косо на кого-либо посмотреть, случайно кого-то толкнуть. То есть люди перестали быть самими собой. Они не злословят, не воруют, не дебоширят, не фашиствуют. Прям Европа какая-то.
И все же в этом мирке были свои нонконформисты. Сошлись мы с дворником Васей, который не стесняется в выражениях, бухает и даже курит самосад в неположенных местах. Зато он старательно разгребает сугробы, собирает разметанный бисер, в общем, на своем месте человек.
- Я тоже в свое время был айтишником и карьеристом, - Признавался мне подвыпивший Вася, - Но как-то меня торкнуло: а на...а мне вся эта ..... ..... .....? 
- Вот ты скажи, приятель... - Мы общались с Васей запанибратски. - Здесь все же тюрьма — или что...
- Ну, ты, Гриня, чудак. Ты тут вертухаев видал?
- Да кто вас знает. Может, ваше это Антисколково начинено системами скрытого видеонаблюдения. Все-таки двадцать первый век.
- Тут гении собрались, чувак. Они не то что любую систему обойдут — сами кого угодно пронаблюдают и оцифруют — хоть маму родную.
Вася не отличается знатным экстерьером, но, по его словам, у него не возникает особых проблем в близком общении с местными женщинами. Хотя, может это и самопиар. Дамы Антисколкова тема особенная. Большинство из них — своеобразные декабристки, отправившиеся за мужьями в тьмутаракань из чистого супружеского долга. Но встречаются и ученые жены (подобные ученым мужьям), зацикленные на науке и высоких технологиях. Вот они-то и Васины клиентки – неизъяснимый кайф получают дамы от близкого общения с простолюдином (опять же, если Вася не заливает).
Хотя, как я заметил, интеллектуалы в Антисколкове недалеко ушли от плебса. Никакой духовной жизни, умных нон-фикшн книжек и артхаусного кино. Одна только борьба за рейтинг. Но, замечу, оставшись наедине с собой, отрываются тут все: винная лавка имеет немаленький оборот.
Я спрашивал Васю: нафига ему эта резервация, ведь гетте же. Дворник рассудил:
- Они создали здесь квазирасею, ну, что-то типа Рублевки. Им думается, что это они отгородились от всей державы, а, может, и всего мира. Идеалисты.
- Почему «они»? - Разумно спросил я: - Разве ты не был с ними...
- Я и сейчас с ними, разве ты не приметил?
- Под ними.
- Я на земле стою, вот.
- По-моему, у вас здесь кастовое общество.
- Похоже, Гриня, что тебе это претит.
- Вась, пока, признаться, не знаю.
- Да-да. В мире, который делится на чайники, сковородки, кастрюли, сотейники и самовары, непросто оставаться человеком...
В старину люди жили страхом божьим: люди верили в кару за нехорошие поступки и в благодать за хорошие. Сейчас бога заменила социальная сеть: какой свой образ ты человечеству представишь, таким и будет воздаяние. Поэтому Вася все же изрек истину, обронив:
- Оставаясь на дне, я не напрягаюсь и не парюсь. А значит, мне не надо снимать напряжение и отпариваться. 
Полагаю, Вася неправ. Это имбицилы не напрягаются, им везде в кайф. А для того, чтобы хоть чего-то достичь в нашей жизни, надо именно что париться.      
Да все бы хорошо, но настал для меня, как они там выражаются, хэдлайн. Я или должен был принять их не очень-то забавную игру в рейтинги, или покинуть Антисколково навсегда. Во мне теснились противоречивые чувства. Как врач, я себя в этом кластере нашел бы. И, возможно, со временем перетянул бы сюда Свету. Но как-то, что ли, стремно было вливаться в эту субстанцию.
На Запад, как мне сказали, идти бесполезно: там нет жизни, а только одна дикость. А на Восток простирается территория, облюбованная странными общностями. Ближайшие соседи — так называемые «путиноиды». Интеллектуалы отзывались о них в пренебрежительном тоне, но не в оскорбительном. По их мнению, в той стране живет народ с запудренными мозгами, не умеющий думать своей головой.
В Америке есть Силиконовая долина. Здесь я нарвался на Самоварную долину. В последний раз увидев Медия Двенадцатого, я принял окончательное решение: лучше уж грудь в кустах — чем... Я же медик, от меня человек не скроет, что он накрепко подсел на психостимуляторы с антидепрессантами. Медий Крайний производил впечатление человека, поле зрения которого уже заслонила петля. Кто там у них следующий по рейтингу... Антисколковский правитель многосмысленно произнес:
- Вы, Григорий, однажды пошли не в ту сторону. А, впрочем, это уже неважно. 
Не скрою: когда я покидал это самооглядное благообразие, ждал, что вот сейчас из-за бугра вылезет блюститель и на хрен меня пристрелит за попытку к бегству. Но никого не возникло. Похоже, айтишный рай действительно доброволен.
Мне не жалко этих людей Самоварной долины. Они наверняка понимают, что их существование — лишь форма шарашки. В конце концов, они служат стране и ей нужны, а, значит, небесполезны. В отличие, кстати, от меня.
 Над Севером царила полярная ночь. Наслаждаясь картинами полярного сияния, я размышлял... нет — вовсе не о сущем, а о том, как добраться до человеческого жилья. В один из коротких просветов между тьмой и тьмою наткнулся я на останки людей, обглоданные диким зверьем. По лохмотьям верхней одежды я понял: это мои стрёмные попутчики, с которыми мне довелось потерпеть катастрофу. Их комедия была финита. Трудно было понять, что там промеж ними произошло, воображение могло нарисовать любые ужасы. Однако, факт: порою полезно оторваться от коллектива, да еще с коллективными запасами привизии.
А может то были вовсе не они, а какая-нибудь другая вахта; форма одежды едина ведь для всех работников корпорации. Вот сидит себе во граде Лондоне сытый русскоязычный инородец-олигарх, искренне переживает за турнирное положение футбольной команды, которую он давеча прикупил, и вовсе не думает о судьбе своих муравьишек-нефтяников, газовиков, шахтеров, сталеваров. А может владельца заводов, газет и стометровых яхт, как того же Наполеона, волнует лишь геморрой. Не в этом суть: он оторван от этой земли, от этой страны, от этого народа. А, значит, человек уже потерялся.
Путиноиды оказались не такими уж страшными людьми. Проживают они в довольно плотно сгрудившихся хуторах, и каждый дом представляет собой маленькую крепость. Ихнее благолепие обслуживает разный непонятно откуда взявшийся сброд, ютящийся в убогих землянках. По внешности рабов можно служить о том, что Расея – отменная тюрьма народов, где толерантность принято проявлять с иным окончанием. Впрочем, путиноиды к обслуживающему персоналу милосердны и внимательны, похмеляют и лечат таковых, а тако же щедро делятся объедками со своего барского стола. Жаль, среди путиноидов и без меня шибко много врачей, так что моя профкомпетентность в Единороссии оказалась некстати.
Да: себя эти люди обзывают единороссами, своих же оппонентов из Антисколкова нарекли «андроидами». Степан Степаныч, милый старик, меня приютивший, искренне считает, что андроиды — не люди вовсе, а функции. Якобы у обитателей в общем-то милой Самоварной долины человеческое вымещается цифровым, что в конечном итоге доведет высоколобых умников до ручки. Андроиды впустили в себя информационные технологии и закончится у них тем, что станут они высокоинтеллектуальными суррогатами людей.
Народ Единороссии особенный. Его составляют бывшие врачи (впрочем, сие я уже отметил), педагоги высшей школы, начальники производств, депутаты, руководящие кадры жилищно-коммунальной сферы, но в основном — чиновники федерального и муниципального уровней. Всех объединяет одно: коррупция. Мой Степан Степаныч — бывший глава районной управы. Район при нем занимал призовые места по благоустройству и другим видам благолепия, но человека однажды подло поймали на откате. По мнению самого Степаныча, его подставили конкуренты.
Царю-батюшке нашему, сидящему в... тьфу-чуть не написал: «в дерьме» — в Кремле, конечно — видите ли, приспичило бороться с вековой нашей традицией: мздоимством и казнокрадством. Забыл видно на старости лет, что вельможи у нас завсегда на кормлении. Ну, какая только вожжа под хвост не попадет. Правитель Расеи то и дело талдыкал: «Не вижу посадок. Где посадки...» Кстати, Степан Степаныч именно что на посадках и погорел: на районе сажали деревья и органы выяснили, что каждый саженец при себестоимости в тыщу рублей бюджету обходится в миллион. А еще управские умники азиатских дворников захватили в рабы и присваивали их заработок, а еще обложили малый бизнес мздой, а еще... впрочем, зачем мне раскрывать схемы, о которых вы и без того осведомлены.   
Единороссы-путиноиды продолжают считать себя членами партии единых комму…  то бишь, россиян. То есть, многие из них и взаправду были когда-то коммунистами, но дело же не в названии: Партия Власти у нас завсегда одна, она есть наш рулевой, руководящая и направляющая сила, а стучать надо больше. Ну, это излюбленная шутка Степаныча.
- А как же органы? - Спросил я как-то Степана Стапаныча. - Здесь что-то я не вижу бывших милиционеров, полицейских, сотрудников госбезопасности, службы боярской охраны и национальной гвардии. Неужто карающая десница царская их не коснулась? Или руки у национального лидера коротки...
- Ты, юноша пылкий со взором горящим, шибко прыткий. - Ответствовал старец. - Они прибывают в сей суровый край большими этапами. Но очень скоро переходят в стан одержимых, сбиваются в банды на колобродят там-сям. Силовики, одним словом.
Я задал наивный вопрос (ибо понял, что в обмен на приют я обязан расплачиваться глуповатостью):
- Так может быть они и на вас нападают?
- Случается... - Туманно ответствовал мой благодетель. - У них не хватает женщин. Но мы умеем давать отпор...
Каждый хутор в Новороссии — своеобразный редут, начиненный оборонительными средствами. Эдакое ковсемунедоверие, помноженное на паранойю и возведенное в степень зазнайства — фирменный знак здешнего истеблишмента. Было у меня подозрение, что разобщение единороссов ни к чему хорошему не приведет, и оно... впрочем, всему — свой порядок.
Дотошные спросят: какой же политический строй царит в Единороссии? Отвечу: сатрапия. Но, поскольку колонисты Центру не нужны, де факто здесь рулит анархия, которая суть есть мать порядка. Экономически единороссы не бедствуют: скупают у аборигенов оленьи рога и тайком переправляют в Китай. А еще контролируют нелегальный трафик алкоголя, табака и еще каких-то веществ не слишком понятного назначения. Оружие, которго в Единороссии в достатке, выполняет функцию усмирения, ибо по их мнению пистолеты, автоматы и пулеметы — те самые столпы, на которых зиждется покой общества.
 Стапаныч любит хвалиться — такова его слабость. Но, поскольку с такими личностями, как с дикими зверьми, не стоит делать резких движений, вопросы о том, где его семья, почему он столь неопрятен, зачем ему столько явно ненужного барахла, я предпочитал не задавать. Еще одно любимое выражение Степана Степаныча: «У меня в поселке приятелей нет». Даже слепой заметит: эти люди не дружат в принципе. Полагаю, это — богатый жизненный опыт, подсказывающий, что доверять не стоит не то что другим, а в некоторых случаях и самому себе.
По моему скромному разумения, Единороссия не шибко отличается от Большой России. Везде — одно и тоже: аквариум и взаимное недоверие, в результате большие рыбы обжираются и дохнут от гниения изнутри, меленькие же вынуждены прятаться в водорослях и непрестанно трястись. И по поводу «путиноидов». Здесь крайне редко поминают верховного правителя, да и то далеко не радужных цветах (прошу понять не в педерастическом смысле). Сдается мне, стихийно эти люди противятся культу какой-то там личности, ибо каждый из них мысленно мнит себя по только стечению злых обстоятельств несостоявшейся верхушкой пирамиды.
Постепенно стало в меня вкрадываться подозрение: может быть, я нужен Степану Степанычу не только как собеседник? Воображение рисовало разные развязки... вот своих рабов они как-то сюда заманили! Я познакомился с одним из них, кличка которого звучит очень странно; Миша два процента. Раб не особо распространяется о своем прошлом, но сдается мне, он тоже когда-то был каким-нибудь завалящим чинушей, скорее всего, бравшим за свои услуги пресловутые проценты. Уж не знаю почему, но собратья по дну единоросского общества относятся к этому человеку с особенным презрением. Миша два процента очень даже уютно оборудовал свою землянку, и это напоминает старую сказку про премудрого пескаря. Туда даже проведено электричество и есть телевизор, принимающий два федеральных канала. Правда, и в данном случае меня не миновало сомнение: не заманил ли Миша два процента меня в свою нору ради чего-то глубоко личного? По крайней мере, солидного вида омега глядел на меня как-то сально. У Миши два процента тоже есть свое кредо: дно — лучшая позиция для опоры. Похоже, во всех системах шестерки одним гуталином мазаны, ведь Миша мало чем отличается от того же Васи из Самоварной долины. Правда, неясно, куда это «два процента» собрался оттолкнуться.
Моя путиноидная нить оборвалась слишком быстро. Однажды темным утром со всех сторон поселения стала доноситься беспорядочная стрельба. Степан Степаныч остался невозмутим: сам вооружился калашом и маузером, мне же выдал охотничий винчестер, приказав занять позицию у кухонного окна. В полумраке я видел мятущиеся тени и думал: неужто и впрямь по ним придется палить? Степаныч меня подбодрил:
- Не ссы, отобьемся, Григорий!
И старик лукаво подмигнул. Я глупо улыбнулся в ответ, изобразив мину в стиле: «Степаныч, все будет чики-чики!» Старик оставил меня в покое. И что-то меня переклинило. Отворив створку, я выскочил наружу — и без винчестера, зато с белым полотенцем в руке направился к мрачным людям. Я думал, Степаныч меня пристрелит, но этого не случилось. Я полагал, меня прибьют одержимые, но и они этого не сделали. Спасибо ангелу, который не поторопился меня похоронить. Старик даже не проклял меня из своего укрытия. Полагаю, я его здорово подставил, ибо злодеи скорее всего пролезли в кухонное окно. Но мне Степаныча не жалко.
...Мне пришлось пройти сквозь несколько проверочных сит — надо было доказать, что я не засланный казачок. Но как я мог объяснить спонтанность своего поступка, ежели я и сам толком не понял, зачем убег от основательного Степана Степаныча?! Да, он вовсе не агнец, но и не демон. Просто, любитель истернов, что, наверное, крайне болезненно. Впрочем, это я сейчас пытаюсь оправдываться.
Опять наговоры: никакие они не «одержимые», а просто державники, рыцари ветров. И, кстати, андроиды с путиноидами книг не читают, а державники — очень даже. Чаадаев, Федоров, Бердяев, Зиновьев...  Десятки русских авторов, философов и сочинителей, которых они еще и обсуждают на офицерских собраниях. Русская мысль здесь штудируется до дыр. Они убеждены в том, что спасают нашу великую тысячеетнюб культуру. Видимо, в этом и заключается их одержимость.
        Ихний атаман — товарищ Генерал-Майор. Мне так и не удалось узнать, как его зовут по-человечески. Живут державники в солдатских палатках, по подразделениям. Порядок — что надо, все по уставам внутренней и караульной служб. Четкие, короче, пацаны. Очень скоро я был удивлен, открыв, что в банде немало священников. Те, правда, уже потеряли благообразный имидж, да и сановниками их даже с натяжкой не назовешь, но из них получаются отменные бойцы, не знающие пощады и снисхождения. Еще бы: про то, что не мир приносит религия, но меч, говорил в свое время один известный духовный деятель.   
Державники ведут кочевой образ жизни, а таковой не требует услуг в области жилищно-коммунального хозяйства, земледелия и праздного шатания вообще. Они в перманентном боевом походе, отсюда — непомерный драйв. Эдакий манер существования отразился и на их облике: заострились скулы, сузились глаза, засмуглела кожа — практически монголо-татары.
В банде державников я оказался очень даже кстати, ибо они нуждаются в медиках. Огнестрельные и колото-резаные раны я изначально лечить не обучался, но очень скоро вошел во вкус. По крайней мере, вычищать и зашивать я научился вполне даже себе уверенно, отчего удостоился очень даже уважительного прозвища: Мясник. 
Меня стали пускать на офицерские собрания. Раньше я с литературой особо не грешил, из классики осилил разве «Каштанку» и «Муму». А здесь — сложнейшие концЭпции, философия общего дела, идеология евразийства и все такое. Я сидел дуб дубом и размышлял о том, что ежели всю эту духовную энергию перекинуть на что-нибудь действительно полезное, эти головорезы здесь такого бы наворотили! 
 Товарищ Генерал-майор тоже присутствовал на собраниях, но был немногословен. Изредка, поднимая очередную чарку, он крякал: «Ну, за истину!», «Ну, за вечность!», «Ну, за русских мальчиков», тем самым подводя промежуточный итог и переводя стрелки обсуждения на новую тему. И колесо русской сансары закручивалось вновь, звучали новые мантры, призванные спаять коллектив. 
Их девиз прост как сама голая правда: «За веру, царя и отечество!» Отечество их предало, ведь абсолютное большинство бандитов — бывшие кадровые военные расформированных министром Табуреткиным частей. Царя у нас все же нет, если судить по Конституции. А особенной веры я в них приметить так и не успел. Возможно, я глубже бы изучил нетривиальную культуру державников и научился бы получать искреннее удовольствие от книг. Но так случилось, что я стал жертвой буквы «Х». Наш караван пересекся с маршрутом движения аборигенов. Было темно, я дремал, а в моих нартах кроме, собственно, меня находились только медикаменты и медицинские средства. Осознал я, что пошел не тем путем, только к рассвету, когда аборигенский караван, к которому только по им ведомой причине переметнулись мои собаки, ушел далеко на Северо-Восток. Так достоянием туземцев стал целый полевой госпиталь вместе с горе-лекарем.
Меня, после того как шаман, брызжа изо рта пеной, совершил обряд очищения от скверны, попытались женить на ихней красавице. Я сделал вид, что такие вещи мне не интересны (чучмечка действительно была отвратительна) и попросил времени на акклиматизацию. Надо сказать, я уже вполне себе стал похож на северный этнотип: борода у меня некустистая, глазенки раскоселись, кожа обветрилась. В общем, свой парень в стойбище. А может, и впрямь мои предки из тундры?
Конечно, если я теперь попадусь в лапы одержимых, они меня разорвут. И некому будет и увещевать о том, что они де сами устроили перекрестью в виде буквы «Х», надо было отогнать дикарей и пристращать. Исправлять что-либо поздно: аборигены пожрали все лекарства, думая, что это дурман. Что характерно, никто не околел, и я не знаю причин крепости их организмов. Ну, разве только покорчились, но промывания желудков возымели действие, отчего мой статус возрос даже в лице шамана.
Меня они нарекли: «Алтын Кутак», и я не буду уточнять что их вдохновило. Меж тем в тундру пришла настоящая весна. Солнышко порой даже шпарило, и воздухе завитал особенный дух растаявшего навоза вперемешку с ароматом пока еще робких трав. Поднимался на крыло гнус, племя гнало оленей в далекую, хорошо обветриваемую долину Спокойствия, где они будут пастись до глубокой осени. Я же задумал побег. Однако возникли обстоятельства: за мной постоянно исподволь наблюдали не менее двух туземцев. Скорее всего мысль свалить была написана на моем челе и они перестраховывались.
В конце концов, мне удалось реализовать самый коварный из планов. Отправившись на озеро якобы за целебной травой, я перестрелял своих телохранителей. Не до смерти, полагаю (палил в ноги, но одному, кажется, попал в пах). Спасибо одержимым, сделавшим меня Мясником! Окончательно нарушив Клятву Гиппократа, я решительно рванул на Юг. Переход длился немало времени, и в конце концов я достиг леса. О, как мне обрыдла эта бесприютная тундра!
Одно дело расстреливать с пяти метров людей, другое — охота, ат данному ремеслу я так и не обучился. Зверье близко не подпускало, и я вновь дошел до предела истощения. Что смешно, я так не и решился убить хотя бы одну из собак, мне их было жалко, пришлось отпустить. Дальше — путь неизвестно куда; у меня нет документов, нет денег, нет ценностей. Нет даже ружья, ибо без патронов оно мне без надобности. Но я держусь тут, а что еще делать.
Я вот, до чего начинаю допетривать: здесь Земля проклятых. Андроиды, уничтожающие свои личности в шарашке, нечистые на руку начальники в казематах, их безропотные рабы... Мне думается, в Едироноссии у кого из путиноидов есть бабло, имеет право выбрать заточение с удобствами, у кого такового нет — прозябает в землянке. А, впрочем, ровно так же и во всем нашем царстве-государстве Расея. Разве только я так до конца и не понял предназначение одержимых... может, к войне готовятся, чтоб, значит, прибрать Новороссию?
Сдается мне, я еще счастливчик. Перед вылетом на буровую нас обобрали не запросто так: скорее всего, всех нас ждала каторга, возможно, вечная. Но эта вероятность стала пустотой, я очутился в иной реальности.
Еще одна загадка: нормальные зеки сидят какой-то срок и живут с надеждой на выход или побег. Ни разу на Земле проклятых я не слышал хотя бы от какой-нибудь человекообразной скотины, что он де тоскует по дому, родным, любимым. Меня вот, к примеру, в тяжелые минуты поддерживает образ моей Светы, девушки, обещавшей меня дождаться. Впрочем, я ведь, кажется, должен вернуться с баблом.
Наверное, все же мне надо было взвешеннее поступать, когда Фортуна предоставила мне простой выбор: Елец или п....ц. 












































 




ДУРАКИ ТРАМБУЮТ ДОРОГИ


Мимо ристалищ, капищ,
мимо храмов и баров,
мимо шикарных кладбищ,
мимо больших базаров,
мира и горя мимо,
мимо Мекки и Рима,
синим солнцем палимы,
идут по земле пилигримы.
Увечны они, горбаты,
голодны, полуодеты,
глаза их полны заката,
сердца их полны рассвета.
За ними ноют пустыни,
вспыхивают зарницы,
звезды встают над ними,
и хрипло кричат им птицы:
что мир останется прежним,
да, останется прежним,
ослепительно снежным
и сомнительно нежным,
мир останется лживым,
мир останется вечным,
может быть, постижимым,
но все-таки бесконечным.

Иосиф Бродский



Бело-черно-рыжее

Эту историю я хочу начать с дня 6 января 2013 года. Именно с него – ни с какого другого. Итак, настал Рождественский сочельник, точнее говоря, во всем своем великолепии блистает чудесный безветренный день с едва ощутимым морозцем. Пробивающееся сквозь завесу снежного благословения солнышко подсвечивает снежинки так, что при наличии воображения можно представить: с небес сыплются бриллианты. Мелкие, но много. Таких дней за всю зиму выдается три, максимум — четыре. Именно сейчас есть шанс понять, что в Греции или на Флориде чего-то все же недостает. Жаль, но заценить момент некому...   
Мои герои о приближающемся Рождестве не знают, от религии они в общем-то далеки. Может быть, они ближе к вере, ибо нищи духом, однако это все - пустая игра словами. Товарищи даже не в курсе, что существует на свете целый литературный жанр Святочных историй, начинающихся как правило, тяжеловато, а заканчивающихся добрыми чудесами. За пафосом подобных выдумок скрывается обычно чистота помыслов и простота Великой Любви. Да, святочные истории - ложь, но в них намек, всем, кто еще способен ощутить себя ребенком, урок.
 Мои добры молодцы шагают по третьестепенной дороге, среди поля, раскидывая ногами падшую наземь небесную благодать, отчего она пылью вздымается ввысь, отсвечивая всеми цветами радуги, и бесшумно опадает. За людьми остается след - и, если бы минут через пять здесь же прошел ребенок, он подумал бы: след оставил Дедушка Мороз, торопящийся развезти... нет, не глупых малышей, а подарки — на повозке, запряженной волшебными оленями. Ну, не всем, конечно, а лишь тому, кто хорошо себя вел и чьи родители состоятельны и помнят, что их чада все еще верят в то, что данный языческий персонаж существует. Ну, мы-то не верим! Или...
Мои герои настроены явно непоэтично. Они озабочены вопросом приближающейся ночи; явно скоро приударит морозец, надо искать тепло и кров. Их трое, друг друга они запросто зовут: Белый, Черный и Рыжий. По цвету волос, конечно. Сейчас-то на их головы натянуты серые шапки-ушанки военного типа, на рыбьем меху, укутаны кто во что горазд, но поверьте: Белый — седой сухощавый мужик лет сорока пяти; Черный — тридцатипятилетний полноватый крепыш, Рыжий — дылда двадцати семи лет от роду с густой огненно-красной шевелюрой.
Вида троица затрапезного и чудного - они будто сошли с полотна Иеронимуса Босха. Белый — аллегория скорби: его глаза выражают какую-то вечную еврейскую тоску; точеные скулы, очерченный морщинами губастый рот, глубокие впадины на щеках порождают мысль о бренности бытия и тщете всякой суеты. Из Белого получился бы неплохой похоронный агент или вышибала борделя. Круглая морда Черного откровенно просит кирпича, тем более что его поросячьи глазки явно не вызовут симпатии даже у Дедушки Мороза. Дополняют образ грубая щетина и громадные постоянно шевелящиеся, будто живущие своей жизнью ноздри. Немного спасают ситуацию довольно смешные ямочки на щеках - но совсем-совсем слабо. Щеки Рыжего раскраснелись почти до синевы; молодому труднее всех, ибо у него, кажется, аллергия на холод. Зато у Рыжего довольно красивые глаза, которые выражают полный идиотизм, но это не так: чувак просто слишком глубоко вошел в роль, о которой будет сказано ближе к концу рассказа. 
В общем и целом, обыкновенные русские люди, каких найдешь и на рынке, и в метро и даже в Третьяковкой галерее. Образ средневековых шутов порожден, скорее, весьма непрезентабельной одеждой путников. Такое складывается впечатление, что они нарвались на склад гуманитарной помощи и утянули с него все что успели, ибо нагрянули менты и пришлось срочно сваливать. На Белом телогрейка и валенки с колошами; на Черном солдатская шинель и сапоги, кажется, от ОВЗК, Рыжий, похоже, напялил на себя женское пальто — зеленое, с песцовым воротником. На ногах Рыжего военные берцы, вымазанные оранжевой краской. Вроде бы, и в сельской местности подобные типы встречаются нередко, но индивидуумы-чудаки, местные блаженные предпочитают существовать поодиночке. Три типажа в одной группе — уже нонсенс или сюжет произведения Питера Брейгеля Мужицкого (что-то меня потянуло на ассоциации из мира изобразительного искусства...).
Троица ведет отнюдь несветскую беседу на весьма повышенных тонах.
- Партия сказала "Давай!" - комсомолки ответили "Есть!" - Поучает Белый, он ведь по возрасту старший и вроде бы имеет полное моральное право поучать. - Если в нашей, бля, команде не будет взаимопонимания и иерархии, какие мы на хрен цивилизованные люди.
- Белый, ты мыслишь категориями прошлого века, - Парирует Рыжий, - одна-то башка хорошо, а три все же лучше. Тебя там в царское время научили, видно, чинопочитанию, а у нас демократия и все такое.
- Эх, Сталина бы сюда, - раздумчиво произносит Черный, - он быстро разобрался бы с этой вашей... либерастикой.
- Как будто ты жил при Иосифе Виссарионыче. Небось, Горбача - и то не помнишь, пешком под стол ходил. На горшок - пимпочкой прыскать. Осознавать надо, кого, бля, призываешь.
Вот это армейское "бля" — междометие, которое Белый через два слова вставляет. В дальнейшем я буду стараться упускать нецензурщину — литературное произведенье все же сочиняю. Однако, предупреждаю: получится далеко не всегда, ибо похабщина - не только часть нашего существования он-лайн и офф-лайн, но и элемент художественной выразительности.
- Не-е-е, помню. Сухой закон, улучшим углУбим и все такое. Я, между прочим, при Брежневе родился. Дитя застоя.
- Надеюсь, не в мозгу. И я не участник Куликовских битв - из той же эпохи. Вот Рыжий - счастливый, он всего этого не застал. А? Счастливый ты или как?
- А мне похер. - Рыжий противоречит сам себе, его зенки — просто каноническое выражение счастья, даже думается, он блажен ибо Бога узрел. - Вы, старперы, зациклены на всей этой политике. А для нашего брата што Путин, што Шмутин — все одно жрать охота.
Уж лучше бы не говорил. Троица разговором пыталась отвлечься от главных мыслей, реально владеющих всем существом. Они, конечно же, о пище. Ну, вот, напомнил. Мужчины замолчали и стали шагать, вслушиваясь в сигналы, которые подавали их желудки. Вдруг Белый затянул занудным речитативом:
- В этих грустных краях все рассчитано на зиму: сны,
стены тюрем, пальто, туалеты невест - белизны
новогодней, напитки, секундные стрелки.
Воробьиные кофты и грязь по числу щелочей;
пуританские нравы. Белье. И в руках скрипачей -
деревянные грелки.
Этот край недвижим. Представляя…
- Да хватит уже! – Огрызнулся Рыжий. – Гомэр, блин…
И вновь – тишина и шарканье ног. По дороге за все время, что они шли, протащились (в обе стороны) четыре легковушки. Ехать быстро нельзя - путь весь в колдобинах. Люди из машин особо на троицу внимания не обращали - бомжи и бомжи, мало ли таких по деревням... Тем более что время лихое, лучше вообще даже принципиально не проявлять любопытство - мало ли что за люди. Может, маньяки какие, или цыгане. По Руси всякие шляются и каждому нужны твои деньги. "Не встревай!" - вот главное правило российского бытия. 
Троица не знает, куда идет. Просто бредут наугад, надеясь на провидение. Они сошли с электрички потому что их выгнали две тетки-кондукторши. Оказывать сопротивление и возбухать не стали - все равно денег нет не шиша, а в бочку нехай чернопопые лезут. У тех хамство в крови, а русские люди все же порядок знают. Вышли на полустанке, где и населенных пунктов-то нет - и потопали. Может, угадают?

Угадали

Вот, не зря в народе говорится: дуракам везет. Пройдя еще минут сорок, троица уткнулась в селение, разлегшееся в лесистой расщелине с узким миндалевидным озером посередине. Небольшое   пространство в форме треугольника заросло лесом, а вокруг поля, поля... и такие обширные, плодородные! По крайней мере, на вид. Если бы можно было посмотреть на эту красоту с птичьего полета, она бы весьма напомнила женский орган. Но моим героям сейчас не до полета и, кажется, не до женщин.
Они понимают, конечно, что вряд ли куда их запросто так пустят. Слишком уж вид затрапезный и рожи явно не располагают к задушевности. Особенно у Черного. Но не бросать же человека только за то, что у него не все в порядке с имиджем. Уже темнело, и троица двигалась по улице осторожно, как стая потрепанных жизнью волков. Все же Черный с Рыжим признали главенство Белого - потому что у него более-менее презентабельный вид. Только бы молчал побольше, а то все матюки, матюки... случается, переклинит – давай античным гекзаметром поливать. Аж вешаться охота. Стихоплет…
Свет горел в окнах приблизительно четверти домов, похоже, данная весь явно умирающая, "дачного" типа, куда наезжают только летом. И она однозначно тупиковая, а возвращаться в темноту неохота. Во всех, кажется смыслах. Значит, надо
 Все дороги у нас ведут известно, куда (кому неизвестно, поясню: в Третий Рим, Москву) но существуют и ложные ответвления, так сказать, ловушки для дураков. Попадаются в них редко, но регулярно. Некоторые, впрочем, получают удовольствие и даже счастливы, что свернули, простите за грубое международное слово, с мейнстрима. Я имею в виду поклонников, как говаривал один писатель позапрошлого века, "идиотизма сельской жизни".
  Наши путники вконец истомились и продрогли. Порешили: Белый зайдет в любой дом, наудачу, а там - будь что будет. В конце концов, сколько веревочка не вейся... Остановились у хозяйства на вид обжитого, с приличным забором. Калитка подалась, собака не залаяла. Белый решительно направился в жилище, двое его спутников остались во дворе. Рыжий успел выпалить:
- Ты уж там пошибче, что ль. Коли не получится, мы другим макаром. Внаглую.
- Чё, думаешь, если ты того, тебе все спишут? - Оборвал его Черный. - А ведь в таких местах у людей пушки. Пришьет и ку-ку...
- Не каркай, - шикнул Белый, обернувшись, - прорвемся.
...Дверь не заперта. Довольно крепкий домишко красного кирпича, неуловимо навевающий ассоциации с Бутыркой. Внутри, за столом, уставленным черт знает чем, сидит пожилой небритый дядька, лысый и с глубокими складками на лбу. Так и назовем его: Лысый. На вид лет, наверное шестьдесят пять. Дядька пирует. Хотя, по большому счету, первой Рождественской звезды на небесах пока что не возникло.
На столе Белый увидел простую крестьянскую снедь: сало, грибы, капусту, картошку в мундире. Ну, и, само собою, бутылки. На столе — непочатые, на полу — порожние. Все внимание Белого только на кормовую базу, он готов уже наброситься, пусть его бьют, режут, а он будет хавать, хавать и хавать. Пока смерть не разлучит с едой.
Логичнее было бы предположить, чтобы на крестьянском столе стояла увесистая такая бутыль самогона. Ну, это же киношный штамп. В данной жо... то есть, глуши давно наблюдаются перебои с сахаром, дрожжами и грамотными — и, что немаловажно, порядочными — винокурами. Низшие слои перебиваются шнягой (разбавленным техническим спиртом), который распространяют выродившиеся — и уже далеко не порядочные — самогонщики. Высшие слои пьют легальный магазинный продукт, и сей факт прекрасно характеризует несомненный прогресс нашего общества в плане общей культуры. Весь вопрос, кого называть "высшим". В рамках данной деревни, пожалуй, "высший" только Лысый. Таково состояние народа, сорри. 
Оторвавшись от своих застольных одиноких мыслей и увидев Белого, Лысый вначале попытался проморгаться, потом стукнул себя ладонью по широкому лбу. Поняв, что видение не исчезает, невнятно произнес:
- Ты за мной? Привет... белочка.
- Здрасьте. Я не белочка, я Белый. - Белый спиной почуял: бить не будут. И воспарил.
- Тогда-а-а... кто ты, Белый?! - Лысый произнес это картинно, гротескно, как комедийный актер в шекспировской трагедии.
- Ну, как сказать... человек.
- О, как... Ну, тоды садись. Погрим, за всю мазуту. Ты в каком смысле белый?
- Так. Вообще.
- А зовут-то как?
Белый назвал свое имя. В рамках данного повествования имена неважны, скажу только: имя у Белого обычное. И, хотя него родители то ли поволжские немцы, то ли местечковые евреи, а скорее всего эстонцы, кроме скорбных глаз у него все наше, великоросское.
В чем троице повезло. После Нового Года хозяйка краснокирпичного дома уехала в крупный уральский город — к детям и внукам. Она планировала вернуться после Богоявления. Понимая, что муж запьет, хозяйка закупила хорошей водки. Пусть уж если пьет — так лицензионное, а не отраву. Трех бутылок, она была уверена, должно хватить за глаза. Однако, уже заканчивался восьмой пузырь (хозяин знал свою норму и запасся по самое небалуйся), а за глаза все не хватало и не хватало.
Лысый — местный, если можно так выразиться, истеблишмент. Он был последним председателем здешнего колхоза, который назывался "Красный пахарь". Теперь не пашут — и не только красные, но и белые, зеленые, а так же голубые, обширные колхозные нивы бурьяном зарастают. Поля (некоторые) приносили знатные урожаи. Вот только неясно: почему в лучшие времена, когда колхоз считался миллионером, местные его называли "Красным дышлом"? Отменную коноплю в "Красном дыш... то бишь, пахаре" рОстили, на зависть конкурентам. Я, конечно, не о той конопле говорю, которая так обожаема некоторыми, а о технических сортах, из которых пеньку делают, а потом канаты корабельные вьют. Теперь ни в "Пахаре" ни у конкурентов ничего не рОстят. Невыгодное это дело коноплеводство. В сельскохозяйственном, конечно, смысле.
Лысый поставлен был в председатели уже когда все загнулось, так что развал не его вина. Да и глупо подозревать, что во главе всех колхозов сразу встали негодяи. Наворовал как раз его предшественник, а Лысый в ту пору был главным агрономом, почетным коноплеводом Всея Руси. Оно конечно, жизнь прошла, и самое главное, именно поколение Лысого следует в том винить (ну, не в том, что жизнь прошла, а в том, что бездарно все разбазарили). Возле бывшего правления когда-то стоял памятник: старинный трактор "Фордзон-Путиловец", первая техника в сиих благословенных краях. Трактор сперли и продали, постамент остался. На нем красной краской теперь написано:
"УЕХАЛ НА ИСТОРИЧЕСКУЮ РОДИНУ. ПРОЩАЙ, НЕМЫТАЯ РАСИЯ"
Возле бывшей школы (ее закрыли) бюст Юрия Алексеевича Гагарина. Потому что здешняя пионерская дружина была его имени. Бюст не не умыкнули, он гипсовый, копеешный. Правда, нос и уши таки отбили. А на постаменте выведено все тем же красным:
"ПРОСТИ, ЮРА, МЫ ВСЕ ПРОФУКАЛИ"
На самом деле, последнее слово матерное. Но я же пытаюсь сейчас ваять литературное произведение.
- Человек, значит... Получается, не совсем я еще. Садись, человек. Пьешь?
Белый замялся. Когда-то он пил, причем, капитально. Но много лет не практиковался, не знает, как это дело по шарам вдарит на фоне всего. Точнее, вообще-то, знает. Но по своему опыту помнит: на Руси кто не пьет, подозрителен. Сел, снял шапку, вытер пот (волнуется, да и жарко в доме). Лысый отыскал где-то в углу пыльный стакан, плюнул, протер тряпкой. Налил гостю и себе ровно по трети. Точность — вежливость королей, а мастерства не пропьешь.
- Ну, за встречу. Давай-давай, ай-да!
Выпили. Белый принялся набивать утробу едой. Процесс удовлетворения самого естественного человеческого инстинкта вынудил его забыть про Черного и Рыжего, оставшихся дрогнуть на дворе. Лысый некоторое время наблюдал за отвратительным поведением пришельца (мы ж не любим, когда возле нес едят другие, если это, не наши дети) с сожалением, изрек:
- ...Да-а-а... за что ж они нас так.
- А? - Белый вопросил только да затяжки времени, пока не выкинули или не зафиксировали, надо закидать в себя как можно больше всего съестного.
- И для чего жили, и зачем все эти годы благоденствия? Чтобы мы так-то вот, будто блокадники какие-то... - Белый действительно был похож не то на блокадника, не то на узника фашизма. - А ведь когда-то мы были о-о-о!
Лысый стал потрясать своими немаленькими кулачищами, будто он представитель народности маури, исполняющий ритуальную пляску. Белый почувствовал, как алкоголь приятно обволакивает мозги, ему стало хорошо, но мелькающие часто перед глазами красные пятна кулаков явно портили кайф.
- Отец, - вопросил он спокойно, - к чему это ты?
- Что? - Лысый окстился. - А-а-а...
- Ты не обижайся, бать - я по-доброму. Жизнь хороша... когда пьешь не спеша. А ты жалуешься. А она проходит.
- Кто?
- Да эта... жизнь.
- Вот это ты прав. Я уважаю тебя, парень, дай я тебя поца...
- А вот этого не надо. - Белый отстранился, когда к нему потянулись мокрые губищи. По счастью он вспомнил, что на дворе его горе-друзья. - Батя, родненький. А ведь я не один на ентом свете...
...И вот в доме уже четверо. Уминают как бегемоты, смотреть и впрямь не хочется, а Лысый вещает:
- Село наше зовется Звездуново. История интересная, ей больше ста лет. Раньше оно звалось Кормилица, но царь устроил перепись, и чиновник, прибывший в село, был недоволен, что его де неподобающе приняли. Ну, налили мало или бабы не подали... сие осталось вне скрижалей. И в документах тот говнюк написал: "Село ****уново Кормилица тож". Месть, значит такая. У нас ведь как: в документе сказано, что ты мудак — мудак и есть. Начальству виднее. И нет вреднее начальника самого маленького. Тот чинуша был мелким писаришкой, у него не было полномочий таких приносить пользу, зато он мог принесть или не принесть зло. Он и приносил. В нашей округе есть деревни Козлоёбыха, Рас****яиха и Ублюдышево. Тоже небось этот… набедокурил. Оно конечно, при советской власти придумали заменители. "Звездуново" — это для официальной части. А так, для своих мы ****уновские. Живем тут... как мундавошки. И нас все меньше и меньше. Скоро выведут напрочь.
- Эка вас угораздило... - Белый вставляет короткие комментарии лишь для продолжения разговора. Водка его расслабила, он счастлив и сыт. Черный и Рыжий догоняют. Лысый продолжает лекцию:
- Как назовешь корабль, так и поплывет. И звездеть у нас горазды, если что и звездюлей навешают, - Дед снова продемонстрировал кулачища. - Ну, и когда контроль, значит, ослаб, все что плохо лежит — звиздили. А почему? А потому што звиздюки. Я пытался, пытался спасти. Но поздно пришел. А то б я их всех... Значит, вздрогнули. За то, штобы в нашей государстве однажды не стало всего этого дурдома. Ну?
Все трое гостей Лысого замерли, выпучив глаза. Они выглядели очень-очень глупо, как будто они обманутые партнеры Мавродм, впервые понявшие, что они обыкновенные банальные лохи.
- Не верите, что можно без дурдома?
- Ну, как... - Это подал голос Черный. - Можно, наверное. Вот, мы...
- Вы этсамое, мужики... польта-то сымайте. У меня не холодно, дык.
Троица замялась.
- А ну раздевайсь! - приказным тоном выкрикнул экс-председатель. Командную жилку у него не отнять.
Трое нехотя стянули верхнюю одежонку. Они предстали во всей своей красе: в одинаковых красно-синих клетчатых... пижамах.
- Цээска? - спросил не понявший Лысый.
- Хуже. Крылья советов. - Ответил опустивший взор Белый. - Бать, мы хорошие. Ну, пра-а-авда...

Лиха беда кончала

Собственно, историю эту следовало бы начать днем раньше, 5 января 2013 года. Страна весело встретила Новый Год, причем, на особом подъеме, ведь ждали конца света, а не получилось (пока что). Вот радость-то. И повод (хотя, у нас могут и без повода... в смысле, употреблять лекарство от… то бишь, для радости). Глупцы! Не осознают, что конец света давно уже настал — с той поры как человечество весело и с надрывной оттяжкой втянулось в научно-технический прогресс. Все думают (особенно, представители «золотого миллиарда»): эра благоденствия. А на самом деле стремительный коллапс цивилизации. Оно конечно, истина где-то посередине. Но почему тогда в обществе столь популярны апокалипсимистические настроения?
Когда Новогодние торжества, а так же празднования продления существования человеческой популяции длятся пятый день подряд, становится уже не до шуток. Персонал Старотроицкой психиатрической больницы, что в поселке Имени Урицкого (бывшая слобода Старая Троица), бухал по-черному. Преимущественно это мужики, как говорится, детородного возраста, вырвавшиеся из семейных уз. А это страшная сила, ужаснее байбака на случке. Но встречаются среди пирующих гуляк, с позволения сказать, дамы. Некоторые даже в определенном смысле прекрасные. Приходила новая смена, а старая не уходила. Короче, торжества перетекли в групповое помешательство.
Душевнобольные сквозь решетку смотрели на весь этот бедлам с сожалением: это ж надо, до чего может пасть человеческое существо. Пищу — и ту забывают пациентам давать. Не говоря уже об элементарной санобработке. Вот, что партия и правительство с людьми-то творят! Впрочем, ежели рассудить строго: а что еще народу-то делать? Раньше хотя бы коммунизм строили (хотя, при этом так же бухали), а ныне не стройка, а расстройство сознания.
Те, кто придумал зимние каникулы для взрослых, отправились прожигать жизнь на канарах и куршавелях. А у народа только нары и головная боль, которую каждое утро хочется загасить. В Звездунове у Лысого та же хрень.
Дурка — градообразующее предприятие поселка Урицкого, больше здесь ни черта интересного нет. Так что, простим людям их расслабуху. Летом они другие, все как один на фазендах жопы кверху вздымают. Ну, типа корейцы. Наш русский народ в принципе не хуже, нам даже идеи чучхе не надо, чтобы пахать. Но только — на себя, а на дяденьку. Мы на самом деле работаем немало. Только сезонно — климат такой. В том-то и проблема.
Белый, Черный и Рыжий — обитатели шестой палаты третьего отделения, самого строгого, для буйных и неадекватных. Вот, не совсем ясно, отчего они сошлись…  в палате двенадцать коек, по числу апостолов, но снюхались только трое. В принципе буйное отличается от других отделений разве что чуть более плотной кормежкой (ну, это чтобы психи с голодухи не пошли в отказ). Для соблюдения режима в вертух... то есть, в персонал поставлены самые крепкие мужики с ярко выраженными половыми признаками. А крепкие на самом деле добрые: злыми и злопамятными во всей живой природе является мелюзга. Их еще злобучими называют, или еще как-то, что не имеет смысла уточнять. В обычные дни мужики неплохо справляются со своими обязанностями, в чем им помогают электрошокеры и резиновые дубинки. Для закрепления эффекта предусмотрены доктора со шприцами, но в каникулы таковые бухают по домам.
Практика российской психиатрии путем многочисленных жертв показала: наилучшее средство усмирения душевнобольного, дурака, бунтующего зека, оппозиционно настроенного гражданина и обычного человека — телесное наказание. Из человека быстро делают собаку Павлова, которая управляема и послушна. Это из собаки Павлова трудно сотворить свободно мыслящее существо. А в общем и целом можно жить и в буйном отделении. По крайней мере, это не тюрьма, карцеров в дурдоме нет, а значит, психологически больным вполне комфортно. Если, конечно, не зафиксируют и не всадят благотворяющий укол.
О предысториях моих героев долго распинаться не буду. Белый — застарелый шизофреник. У него была когда-то семья, даже вроде как дети имеются, но, когда к нему стали приходить голоса, на обывательском существовании пришлось поставить крест. Неоднократно Белого из дурки выпускали, но всякий раз возникал рецидив, выражавшийся в беганьи по улице черт знает в чем или поджоге жилья. Всегда он оправдывается: голоса наговаривают. Как будто бы это оправдание… И всякий раз приходилось возвращаться в ставшие родными пенаты. В буйное отделение Белый попал после очередного рецидива: вроде выпустили человека, гуляй - не хочу, но он не просто стал гулять, а вышел на главную улицу родного города в неизвестно где спертом костюме белого медведя с надписью на груди "ЕДИНАЯ РОССИЯ" и декламировал стихи Иосифа Бродского.
Черный на самом деле — тоже натура тонкая и ранимая; в дурку он угодил еще по юности лет: очень боялся армии, вот и закосил. Попав по воздействие медикаментозного лечения (диагноз: маниакально-депрессивный психоз), Черный втянулся. Да не так и плохо в дурке: его ровесники гибли в преступных разборках (как те, кто входил в бригады конкретных пацанов либо служил в органах, так и случайно вставшие на пути бандюков), на войнах (те, кто а армию таки пошел), на дорогах (какой русский не любит быстрой езды, да еще и подшофе), а Черный на казенных харчах поправлялся и сохранял душевное спокойствие. В буйное отделение его сунули случайно: в его "благопристойном" отделении вспыхнул маленький локальный бунт (нескольким пациентам не понравилось, что дежурный врач не разрешил смотреть передачу "Пусть говорят", посвященную знаменитому серийному маньяку), Черного зафиксировали и загребли до кучи — всего лишь за наглую харю. Там, в "благопристойном" отделении, маленькие и злобные вертухаи.
Кстати, о зомбоящике. Нельзя не учитывать, что телевизоры в Старотроицкой психбольнице показывают только первый и второй федеральные каналы. Сей факт немаловажен для понимания сути происходящего в головах моих героев. Они продукт пропагандистской машины, которая подобно Кашпировскому на сеансе гипнотического кодирования дает четкую установку на то, кто у нас враги и что надо делать в случае, если вдруг в очередной раз откроется, что тот или иной персонаж пантеона властьимущих — обыкновенный ворюга. Вот ведь как у нас мозги промывать умеют.
Итак, выйдя из призывного возраста, Черный (не без воздействия психотропных веществ) впал в "казенную кому" то бишь, привык к неволе как птичка к клетке. Вопрос: для чего сейчас-то вылетел? А просто, захотелось на свет белый посмотреть.
С Рыжим история темная. В психушку он прибыл со скамьи подсудимых — и сразу в буйный отдел. Суд признал его невменяемым и отправил на принудительное лечение. Сам он не признается, что за гадость совершил. По сути, инициатор побега — Рыжий. Только он хитрый и не выпячивается.
Нельзя прям однозначно сказать, что де вертухаи ужрались в усёр. Некоторые, вообще-то, да. Они коллективом бухали в ординаторской, а на посту в ту ночь остался один из них. Бдительность удалось сохранять недолго — отрубился. И так удачно, что заснул недалеко от решетки. Рыжий, будучи парнем тонким и ловким, смог вытянуть таки ключи из кармана бугая. Дальше дело техники.
Одежда пирующих была свалена в коридоре, трое накинули на себя что под руки попалось, влезли в первую попавшуюся обувь и вперед, с песней (в ординаторской как раз хором пели "Ваше благородие, госпожа Удача!").


Бросок на Северо-запад

-…Да я щас выйду на обочину и прям разбогате... ем. Надо только монетку найти. Я в газете читал. Пятьдесят копеек двухтыщапервого году, чеканка Санкт-Петербургского монетного двора. Буковка "п" под копытом. Стоит деньга сто тыщ. А мелочь щас бросают куда не попадя.
- У-у-у, как у тебя все легко. - Белый (он восседает на переднем месте, рядышком с лысым, и этим горд) обернулся и подмигивает Рыжему. - Ну, давай, выпускаем. Бать, останови, а?
Лысый молчит. Он всматривается в дорогу, ибо приходится варьировать между дыр, чтобы не убабахать авто. В лучшее времена "Волжанка" ему дорого досталась. Он вот, состарился, растительность потерял, а шедевр отечественного машиностроения, рожденный в городе Горьком на ясной зорьке как новенький. Еще бы: в гараже жила, матушка, в то время как хозяин все по полям, по полям...
Четверо едут в белой "Волге" газ-двадцать четыре, это личное транспортное средство Лысого. Дед и сам не понял, зачем втянулся в авантюру. Наверное, приключений на известное место захотелось. Да и обрыдло вот так-то: сидеть в одиночку и бухать. Только предупредил пассажиров: "Более не пьем — сухой закон!" Белому вчера вечером таки вдарило по шарам и он устроил половецкие пляски. Хорошо, их трое — усмирили болезного. А так — ничего, весело было. Опять же, старик выговорился, наконец.
Все четверо одеты в одинаковые костюмы с плеча Лысого. В гардеробе старика сразу несколько "двоек", и они исключительно черного цвета.  Такой вкус у хозяйки. Или она мужа подспудно в гробу видит? Конечно, все мужчины, что сейчас трясутся в "Волжанке" разной комплекции, но кое-как в прикиды влезли. Теперь они настоящие "люди в черном".
- Ну, чё... Выходишь - или как?
- Снег ведь. Долго рыскать придется.
- Ага. Соображаешь, значит... покамест.
Рыжий придумал красивую легенду. Они — трое оппозиционеров, которых гэбэшные власти решили нейтрализовать и упрятали в психушку. Эти они... из разряда несогласных. Но против Чубайса, Немцова, Удальцова и особенно — Ксении Собчак. Ну, такие умеренные националисты и за рабочий класс. Оказалось Рыжий красиво заливает. А Лысый... ну, не то, чтобы поверил, но ведь в юности на Краснознаменном флоте служил и любит песню про моряков "Варяга". В смысле, нравится место про "последний наш бой наступает". Главное, Рыжий таки убедил старика, что ни с западными разведками, ни с жидомасонами, и даже с Моссадом оппозиционеры не связаны: они сами по себе, типа "Народной воли". Намекнул на тайную связь с группой полковника Квачкова.
Рыжий красиво распинался о борьбе за свободу трудящихся и против зажравшихся олигархов. Белый понял игру, и довольно убедительно подпевал про возрождение Державы и против черноты. Черный помалкивал и таинственно улыбался. Он радовался тому, как его товарищи классно импровизируют.
Надо попасть спасшимся от гнета гэбни не куда-нибудь, а в Москву, в первопрестольную столицу Третьего Рима. Лысый взялся доставить троицу на "явочную квартиру", где отважные пацаны продолжат борьбу за освобождение трудового народа от гнета буржуазии.
Ни Белый, ни Черный в столице эрэф ни разу не бывали. Так получилось, что только проездом, пересаживаясь с поезда на поезд, чухался в Белокаменной и Лысый. Интересно старику на закате жизни посмотреть на всю эту гламурную страмоту. А вот Рыжий, кажется, в матушке-Москве очень даже бывал и знает несколько больше своих попутчиков.
- И когда она взойдет? – Вопрошает Лысый.
- Кто? - испугался Белый.
- Ну, эта, как ее... звезда пленительного счастья.
- А-а-а... это ведь от нас зависит.
- Понятно, что от вас — от кого еще?
- Я имею в виду, от всего народонаселения. Захотим и выстроим. Счастливое будущее.
- На чьи деньги?
- Абрамовича, Дерипаски, Лисина, Вексельберга. Ну, всех евреев.
- А Госдеп?
- Не-е-е... Только золото партии. Мы его найдем. У нас цель: справедливость без...
- Без дураков?..
Опять пауза. Выручает Рыжий:
 - У нас будет истинное народовластие. И справедливое распределение.
- О, как. Где-то я уже это слышал.
- Нового придумывать не надо. - Изъяснился Белый. - Надо просто все старое довести до конца.
- Знаю-знаю. Проходили. Такие как вы мутят, потом вас туда же... в изоляцию, под замок. А к кормушке опять Абрамовичи.
- Не без того. Но Владимир Владимирович, думаю, в курсе.
- Нешто и ты, чудо такое, веришь в доброго царя...
- Батя, - поучительно начал Белый, - если ни во что не верить, то...
- Гляньте! - Воскликнул Черный. - Завалился!
На боку, в кювете валялся трактор. Такой - синий, обшарпанный, а сзади гордая надпись:
"ТАНКИ ГРЯЗИ НЕ БОЯТСЯ!"
Внутри лежал недвижимый человек. Мужчины с усилием отворили дверь и выволокли жертву наружу. Лысый попытался нащупать пульс. Наклонился, приоткрыл веко:
- Не дышит... а ну-ка...
Он умело стал делать искусственное дыхание рот в рот. Долго, наверное, минут пять. Психи столпились вокруг и молчаливо наблюдали эту отвратительную картину. Только Рыжий сквозь зубы процедил:
- Одним мудаком меньше...
И вот жертва закашляла — ожила. Мужик, сильно небритый и с затекшей рожей, все еще лежа и бешено крутя глазищами, вскрикнул:
- Святые отцы! Рай?!
- Ну, типа. - Ответствовал Лысый. - С возвращением.
Мужик присел. Стал шарить вокруг себя руками. Патетично, со значительной степенью вожделения произнес:
- Выпить есть?
- Здесь у нас сухой закон. - Лысый не говорил — вещал.
- О, блеать, пап-пал!
- Человек, - участливо спросил Черный, - а у тебя вообще ничего не болит?
- Бал-лит. Душ-ша бал-лит.
- А-а-а... душевнобольной.
Жертва вдруг припала к ногам Рыжего:
- Дя-я-яденьки, Господа ради, отпустите вы меня, раба божьего! Или налейте, что ли...
- Куда, чудак? - По-отечески спросил Рыжий. - У тебя, небось, в нутрях одна прорва.
Мужик не ответил. Он вскочил и петляя словно заяц припустился по полю. Одновременно он умудрялся еще и петь: "Он говорил ей, будь ты моею, и будем жить мы страстью-ю-ю сгара-а-а-я-я!.. Эх, теща моя, дай опохмелиться, твоя дочка подо мной плоха шавяли-и-ц-ца!.." Очень скоро жертва пропала из виду.
- Да-а-а... - Мрачно произнес Лысый. - Больше ни грамма.
- Сколько нам еще ехать? - Деловито поинтересовался Рыжий.
- На федеральную трассу выедем — там столб: шестьсот шестьдесят шестой километр.
- Весело.
- Но вы же госпреступники. Автобаном мы не поедем - опасно и чревато. Махнем региональными дорогами. Близкий путь не самый короткий...   

Искусство жить в Радости

Радость — небольшой районный центр, масенькая столица бывшего сельскохозяйственного района, а ныне депрессивного куска изнасилованной и оскорбленной земли. Наши герои остановились в маленькой провинциальной гостинице, переночевать — старом "Доме колхозника", бывший "Отель Бристоль" (еще при тех царях), более известный как "тараканья щель". Социально-экономические формации меняются — популяция пруссаков охраняет свою пассионарность. Четверка заняла шестиместный номер. Узкая келья-пенал и скрипучие койки вдоль стен. Весьма неотдаленно напоминает палату номер 6 отделения для буйных.
Хотели только отдохнуть — но получилось не вполне. В гостиницу в три ночи ворвались менты, всю "великолепную четверку" загребли и свезли в отдел. Выспаться бедолагам не дали: затарили в обезьянник и остаток ночи по одному вытягивали в кабинет и гнобили. Люди в черном перед лицом людей в синем откровенно спасовали, а в качестве показаний наговорили тако-о-ого, что и в театре абсурда не услышишь. Правда, каждый из них нес свою персональную околесицу, из которой склеивалась разве что картина полного привета. Положение усугублялось тем, что у троицы нет документов в принципе, а водительские права Лысого как назло пропали.
Ждали утра, когда прибудет Шеф, начальник райотдела. Не сказать, чтобы этот самый Шеф — зверь окончательный, но из-за накопившейся благородной обиды за униженную москвичами землю предков офицер превратился в диктатора и зверя, люто ненавидящего все чуждое.
 "Москвичи" — не географический признак, а образ врага, стремящегося обмануть, обокрасть, ограбить. Нет дыма без огня: в Радостницкой район за прошедшее десятилетие приходило немало т.н. "инвесторов", которые за копейки скупали паи у населения, увозили все ценное и тупо сваливали, оставляя после себя на разбомбленных хозяйствах картины маслом "Мамай прошел". На общих собраниях представители "инвесторов" рисовали народу картины светлого будущего про грядущий город-сад через четыре года и стоящую на пороге эпоху Всеобщего Благоденствия. И народ покупался — особенно действовал вид новоявленных (но пока еще не выявленных) жуликов, в строгих костюмах и при галстуках. Ну, а итог стандартен: живопись на тему "Меж высоких хлебов затерялось небогатое наше село, горе горькое по свету шлялося - и..." Короче, Капитал (с прописной буквы) вытягивал из земли русской прибавочную стоимость и кидал ее, болезную, на съедение падальщикам.
И тут, представьте себе, поступает оперативная информация о том, что де в гостиницу заселилась четверка в строгих костюмах...
Вообще говоря, Шеф ощущает себя местным "Дубровским" благородным героем, защищающим родную землю от очередного поругания. Как будто бы есть еще, что поругивать... Внешне шеф — круглый такой колобок с упрямым ежиком на голове. Подчиненные его "Колобком" исподволь и обзывают. Глаза у главмента вообще-то добрые, он из крестьян, когда-то даже механизатором трудился. Но жизнь отучает от жалости, а доброту взгляда компенсируют строго сведенные, как в японском театре Кабуки, брови.
Итак, Шеф, прибыв в отдел и взбодрившись рюмкою коньяка, в первую руку вызывает Белого: он более всех похож на главаря:
- С какой целью вы прибыли в Радость. Отвечайте коротко и ясно...
- Ну, это... а что за радость такая? - Белый вообще-то еще не удосужился узнать название селенья, в которое путников занесла нечистая.
- Послушай, дядя... ты дурачка-то не включай.
- Куда?
- Что - куда?
- Куда включать.
- Нет, ты правда дурак или прикидываешься?
- Правда. Не похож?
- Крепкий орешек. - "Колобок" говорит слова как отливает, словно на трибуне стоит: - А теперь говори: че те тут надо, варяг?
- Ничего.
- А зачем приехал со своей этой... звездобратией?
- Куда?
- В Радость — куда...
- Какую такую радость?
- Откуда ехал, с-сука?!
- Из Звездуново. Откуда еще…
Шеф нервно закурил. Ему захотелось хлопнуть еще стопарик, но было стыдновато. Показания Белого он только пробежал глазами и ни хрена не понял. Там что-то про миссию спасения человечества, голоса свыше, единую россию (подчиненный так и написал, со строчных букв) и Бродского. "Бродский, Бродский... - Тяжело размышлял Шеф. - Олигарх что ль, какой, навроде этого... который тренер по дзю-до. Рабинович, Рутенштейн или Розенблюм... как его там, ч-чорта. Кровопийцы, клептократы долбаные, щас бы собрать и всех на лесоповал..."
- А сигареткой не угостите? - Окликнул Шефа Белый. Надеюсь, вы не забыли, что данный гражданин через два слова вставляет нецензурное слово. Но данная просьба прозвучала очень даже униженно и без "бля".
- Что? - Встрепенулся правоохранитель. Он только что с ужасом обнаружил подвох: в конце протокола допрашиваемый начертал: "С моих слов записано НЕверно и мною НЕпрочитано..." Старлей, который писал протокол, просто не заметил. Набр-р-рали по объявлению! Та-а-ак... по опыту Шеф знает: главари не унижаются. Значит, шестерка? Или настолько опытный, с-сволота, что прикинулся шушарой.
Сигареты Шеф не дал, приказал вывести задержанного к едреней матери. Мент, опрокинув две рюмки кряду, размышлял в одиночестве, пытаясь свести показания задержанных в четкую картину. Старик, похоже, их водила. Чернявый — "бык". Из них вытягивать показания только время тратить. Остается рыженький... А вдруг... вдруг?! Сейчас же чистка в рядах эмвэде, небось, там, наверху порешили их тут, живущих в Радости... пере-переаттестовать. С подвывертом, значит...
А все же, кумекал Шеф, они правильно сделали, что ентих свинтили. Лучше перебдеть. Э-э-эх, да если бы не высокопоставленные начальники, Колобок в своем районе развернулся бы. Навел бы... железный порядок. А то налиберальничались, либерасты грёбаные. Что же делать — отослать в область? Выпустить и проследить? Не-е-е, сначала с рыженьким разберемся...

- ...Вы наверное думаете, подполковник, все так просто. Но и над вами, офицер, и над нами стоит сила, против которой приема нет. - Колобок немного опешил от нахрапистости Рыжего: ведет себя как хозяин положения. Практически, поучает. Ни фига себе ириска! Будучи местным князьком и не привыкши к фамильярности, Колобок в замешательстве, он не знает, какую линию поведения выбрать. Но ведь он старый волчара, пока что проглатывает... - Живете в своей радости, а всего не знаете. Ведь грядут значи-и-ительные пертурбации.
- Где?
- Вопрос не принципиальный. Следует спрашивать: как избежать.
- Чего? - Колобок заосторожничал. Сейчас ведь в обществе, откровенно говоря, обстановочка нервозная. Одного даже не проговоренного до конца слова достаточно, чтобы пришел полный и окончательный кирдык. Да, система прогнившая, но вдруг случилось чудо и она начала самоочищаться? Начальство (имеется в виду самое высокое) стебает из стороны в сторону, а чубы-то трещат у хлопцев. На и на всяком уровне теперь неспокойно. Вон, как прочно сидел Табуреткин со своим женским батальоном...
- Подполковник, ты же хочешь стать полковником... - Рыжий сделал паузу, достойную народного артиста. - Вот, смотри: с нами что-то случится... нехорошее. И ты будешь сидеть, бухать свой коньяк и думать: а ведь теперь и за мною могут прийти... - Колобка сразило это "бухать коньяк". Ему никто из окружения ни разу даже не намекал на его тесную связь с этим волшебным напитком, а парнишка с ходу угадал... хотя, на самом деле от Шефа ой, как разит. - Уразумел, командир?
Так вальяжно и нагло с Шефом никто не говорил. Колобок был уверен в том, что ни одна сволочь не позволит себе... Вообще-то на своем ментовском веку Колобок всяких кадров видел, и даже отъявленных упырей, но редко хотя бы кто-то из злодеев внешне походил на уголовника.
 - Куришь... те?
- Ну, давай, что у тебя. - Рыжий развалился на стуле, насколько это позволило седалище. Сделал несколько затяжек, красиво пустил кольцо. Резко вскочил, присел на край стола. - Понимаешь же, полковник, что времена непростые. Я бы сказал, жестокие. Но заметь: если не делать резких движений, оно, может, и рассосется. Ты не бойсь: мы не про твою душу. Нам нужна рыба покрупнее, и не на твоем районе.
Колобку хватило такта и ума, чтобы не задавать лишних вопросов. Зато склеивалась логическая цепочка: эти четверо дали такие абсурдные показания потому что они профессионалы. Может быть, даже контрразведчики, имеющие цель накрыть группу высокопоставленных коррупционеров внутри страны. Это "не по твою душу" разлилось по этой самой душе теплым бальзамом. У Колобка тоже, вообще говоря, рыльце в пушку, но, похоже, этим такая мелкота неинтересна.
Короче говоря, наши герои после того как выспались — не в обезьяннике, и даже не в "тараканьей щели", а в элитном "доме охотника", предназначенном для приема высоких гостей — отбыли для дальнейшего исполнения миссии, да еще снабженные в дорогу, как говорится, "чем бог послал". 
Вот, что такое дипломатия. Это искусство, конечно. При его помощи ты можешь заставить любить тебя, родного, тех, кто тебя вот этими руками задушил бы. А всякая война — плата народонаселения за то, что начальство учит нас ненавидеть тех, с кем нам на самом деле хочется выпить и по душам поговорить.

О вечно бабьем в русской душе

… Морозное Крещенское утро. Солнце едва только показалось над кромками деревьев. Оно не греет — скорее, слепит и раздражает. На дороге, которую в народе называют "пьяной", трудится бригада, несколько десятков мужиков в оранжевых жилетах. Пыхтят, пускают в морозный воздух пар. В основном, работяги узкоглазые, но попадаются среди них и славяне. Все мрачны, в том числе и надсмотрщики, крепкие парни в черных куртках с надписями "ОХРАНА". У вертухаев резиновые дубинки, некоторые с помповыми ружьями. Основная масса рабочих деревянными ручными бабами трамбуют насыпь. Наверное, так же в царское время впахивали каторжники. Далеко не все работяги обладают богатырским телосложением, кто-то наверняка подумает: "Вот эти дуры сунуть бы в ручищи бездельникам в черном — ведь поживее работа пойдет!" Ведь заметно же: оранжевые люди явно не проявляют энтузазизьма.
Проезжающие по "пьяной" дороге взирают на трудяг равнодушно, как теперь принято говорить, брутально. Ну, трамбуют себе — и пусть себе трамбуют. Чем больше стучат, тем плотнее насыпь и людям лучше.
Вглядимся в лица... и что видим: среди рабочих — Белый, Черный и Лысый! Первые двое — с бабами, старик ковыряет совковой лопатой. Его пожалели, дали работу полегче. Что же мои герои здесь делают?
Ночью рабы проживают в бараке, под замком; с рассвета и до заката трудятся. Благо, неплохо кормят: хозяин понимает, что работы тяжелые, и дает рабам хорошую пайку.
В контингенте рабов собран разный элемент. Это и среднеазиаты, у которых обманом выманили паспорта, и столичная алкашня, у коих черные риэлторы отобрали жилье, самих же дуралеев продали. Ну, и бродяги, бомжи, многим из которых, впрочем, рабство в радость: тепло, есть где переночевать, да и харчи сытные. К данному сегменту невольно отнеслись и Белый с Черным и Лысым.
А как же наши герои угодили в эдакую передрягу? Все просто: их продал Рыжий. Несмотря на свою молодость, парень знает, как срубить бабла.
Рыжий выручил полтора косаря евриков — по полтыщи за рыло. И приятный бонус: "Волжанку" Лысого. Все получилось предельно просто: Рыжий сказал, что у него в подмосковном городке надежный кореш. Они припарковались у ворот какого-то объекта, Рыжий позвонил с КПП, вышли несколько гоблинов в черном, свинтили троих, а "бизнесмену" передали конвертик. Те, кого Рыжий предал, не знают, принесло ли тому счастье его выгодное дельце. А мы сейчас узнаем.
Рыжий не успел отъехать от городка и двух верст. На Варшавке белобокую красавицу прижал к обочине полицейский "Форд". Конечно, менты попросили предъявить документы. Фото в правах не совпало с наглой рожей Рыжего, ведь это украденнве права Лысого. Тот полез в бутылку, типа у него крыша и все такое. Ну, и загребли пацана, повезли в отдел, сколько он им зубы не заговаривали... отобранное у фраерка бабло честно разделили. Столичная ментура — это не шваль из Радости, у которой опыта пока что маловато. В отделе Рыжий закатил скандал на тему человеческих прав, демократии и конституции. Ага... еще бы спел "Марсельезу" и потребовал адвоката и правозащитников. С той поры следы Рыжего теряются.
...Перекур. Наши трое собрались в сторонке, зло посматривают на вертухаев. Ведут тихую беседу, похоже, на излюбленную тему, их она весьма занимает.
- ...Вот ты говоришь, Вань, свобода. На што она тебе, паря? Сидел в своем дурдоме... мало что на колесах, так в затхлом пространстве. А тут — воздух, движение... красота.
- Ну, ты даешь, Тарас Григорич. Сам-то небось из князи в грязи.
- Не-е-е... Какая там на хрен жизнь? Сплошная, прости Господи, эстетика разложения. А ты чего, Тихоня, приуныл?
- Вспомнил, Григорич, что у меня есть дом.
- Эх, Тишка, Тишка... и где он, твой дом?
- В городе Бобров. Может, слыхал?
- Там гитары делают. Я еще слышал, писатель Антон Палыч Чехов твой город назвал Мухосранском. И когда ж ты в последний раз бывал в своем Боброве?
- В прошлом веке.
- В прошлом тысячелетии, друг. Ты-ся-чел-летии! Прислушайся.
- Не боись, Тихоня. Вот только перезимуем...
- А как не получится, Григорич? Они ж... отмутузят по самое небалуйся.
- Могут. Это они могут. А ты не бойся. А еще не верь им, и не проси. Мы так-то бдительность усыпим.
- Батя... зачем себе-то противоречишь? То свобода не нужна, то усыпим бдительность... А не стоит ли все же быть последовательным?
- От жизни надо вкусить всё. А не бывает так, что только сладенькое или солененькое.
- А-а-а, слышал, Тарас Григорич: кого Бог любит — того испытывает. Так, что ли?
- Нет. Испытывают не страданием, а искушением. А Бог, насколько я понимаю, любит нищих духом. Потому что только они Его видят.
- А остальные?
- Заняты борьбою с искушениями.
- Так это и есть жизнь! Вон, видишь ворону? Она-то, небось не мается, как тот же Ван Гог.
- На то она и божья тварь.
- А мы что — не твари?
- Мы-то...
- Слушай… с тех пор как мы в бегах, ко мне не приходят голоса. Странно…
Иван затягивает свою стихотворную тягомотину:
Холуй трясется. Раб хохочет.
Палач свою секиру точит.
Тиран кромсает каплуна.
Сверкает зимняя луна.
Се вид Отечества, гравюра.
На лежаке — Солдат и Дура.
Старуха чешет мертвый бок.
Се вид Отечества, лубок.
Собака лает, ветер носит…
- Кончай звездоболить! - Окликает троицу вертухай. Впрочем, приказ охранника звучит не так и жестко. Похоже, чуточку он их все же жалеет. Славяне же... - Ну, мужики, ну, еще чуточку ю и обед подвезут...
Троица засуетилась, один из рабов укорительно произносит:
- Эх, Толя, Толя, и за какие грехи они тебя так-то...
Вертухай, постеснявшись собственной человеческой слабости, отвернулся и ничего не ответил.






















 



ПОГОДА БОЛЬШЕ НЕ НУЖНА

Ни к городу и ни к селу —
Езжай, мой сын, в свою страну, —
В край — всем краям наоборот! —
Куда назад идти — вперёд
Идти, — особенно — тебе,
Руси не видывавшее
Дитя моё… Моё? Её —
Дитя! То самое быльё,
Которым порастает быль.
Землицу, стёршуюся в пыль,
Ужель ребёнку в колыбель
Нести в трясущихся горстях:
«Русь — этот прах, чти — этот прах!»

Марина Цветаева


Никита-островитянин

Родители Никиты Волкова — обыкновенные советские инвалиды. Да, эсэсэра давненько уже нет, а советские инвалиды остались. Неубиваемые они, что ли. Их зовут Роман Аркадьевич и Анна Филипповна. С детства Рома и Аня взрастали сначала в интернате, а потом в доме престарелых и инвалидов, ибо родители их бросили еще во младенчестве. Ну, смалодушничали, наверное, испугались взять ответственность за "особенных" детей. Но не стоит кого либо осуждать, иначе сам судим будешь. У нее сложная форма детского церебрального паралича (передвигается с немалым трудом и едва разборчиво говорит), он же — отвратительный горбун, внешне весьма похожий на литературный персонаж Квазимодо.
При социализме для резерваций для всяческих уродов использовались бывшие православные монастыри. Стены, келии, трапезные — все идеально подходило для размещения контингентов. Настоятельские корпуса преображались в административные здания, монастырские гостиницы превращались в общежития для медперсонала или амбулатории. Ну, а в храмах устраивались бани или ленинские комнаты. Даже если инвалид — псих или дебил, он не должен оставаться политически неподкованным и обязан хотя бы понимать, в чем она, руководящая линия партии и правительства. Это, кстати, вовсе нетрудно.
Ромин и Анин интеллекты не нарушены, но дорога в Большой Мир для них была заказана, ибо витриною социализма должны быть, как ныне принято говорить, гламурные персонажи. Вспомните хотя бы один советский кинофильм, где герой — инвалид.
Аня с Ромой были пытливыми людьми, они всячески, в меру своих возможностей тянулись к разнообразным знаниям и впечатлениям. Если девушка оставалась практически невыездной, Роман таки сбежал из богадельни и даже поступил в техникум. Да, парню пришлось претерпеть унижения, естественно, кличка "Квазимодо" к нему прилипла накрепко. Но он, скрепя зубы, терпел и учился. Получив специальность геодезиста, Роман нашел работу: на далеком-далеком острове в Баренцевом море есть метеостанция второго разряда, и туда нужны были сотрудники, как раз двое. Остров называется очень красиво: Желания.
Молодые люди были настроены романтично, да и время тогда было... энтузазистское. Комсомольские стройки, туман, запах теньги... ой — то есть, тайги и все такое. Они думали, там, на острове Желания поселок и хотя бы какая-то цивилизация. Но там были только холмы да жалкие карликовые березы. А все население поселка — два человека: Рома да Аня. Если не считать белых медведей, моржей, тюленей, морских зайцев, нерп, птиц (гаги, гагары, белые куропатки, казарки), лисиц да песцов. Конечно, в Северном Ледовитом океане и озерцах есть рыба. Тем не менее, ни одна сволочь не решалась ехать в эту... ну, не будем уточнять, что. Продукты завозили раз в год, а вкупе и горючее. Радиосвязь — единственное средство, связывающее двух молодых людей с Большой Землею, или, как принято говорить у всех островитян, с Континентом. Сама метеостанция представляет собою довольно обширный барак, разделенный на рабочую и жилую половину, да хозяйственный сарай. Все это зажато промеж холмов — для защиты от ветра, невдалеке от берега тихого фиорда. Сама метеорологическая площадка расположена на вершине холма: там есть психрометрическая будка, осадкометр, барометр и прочая умная начинка. Между прочим, расположена площадка с оборудованием рядом с древним дольменом, языческим капищем. Дольмен кем-то порушен, но все еще способен поразить величественностью. Красивое, в общем, место.
Постепенно, методом проб и ошибок, Рома научился ходить на зверя, рыбачить, собирать яйца птиц, грибы, морошку — в общем, пользоваться дарами суровой северной природы. Главная ценность на острове — патроны. А запас оных все же был и даже пополнялся. Супротив беспокойных веселых соседей белых медведей — единственное, а, пожалуй, вернейшее средство.
Когда завоз кончился (вместе с советской властью — катер работодатели с Континента продали, а деньги пропили), жизнь на острове Желания несколько изменилась. На горючее пошли карликовые березы. Поскольку дизель работает только на соляре, от электричества пришлось отказаться. А ведь электроток — это еще и связь. Управление гидрометеослужбы о двух несчастных, зависнувших на острове, то ли забыло, то ли их похоронило. В мыслях, конечно. Не напоминают о себе и хрен с ними. Если бы стали выть, посылать весточки в вышестоящие инстанции, может, и встрепенулись бы. А так... нет недовольных — нет проблемы. Но несчастные вовсе не чувствовали себя таковыми. Они уже обвыклись на острове и приучились довольствоваться всякой малой радостию.
Выручало личное утлое суденышко — что-то типа яхты или баркаса. Оно было в скверном состоянии, но у Романа оказались золотые руки, у Ани же — светлая голова. Они сумели полностью отремонтировать плавсредство, и на нем Рома в хорошие летние тихие дни отваживался ходить на континент. Там, в ненецких поселках, он сбывал добытую пушнину, а на вырученные средства покупал соль, спички, патроны и даже сладости для любимой супруги. Ненцы-оленеводы Романа уважают: добрый, честный и к тому же не пьет. А именовали его по-свойски: "Скрюченным человеком". Это не оскорбление, а просто обозначение внешнего признака.
Несмотря на то, что погода вроде как стала не нужна, наши отшельники аккуратно, четырежды в день снимали и записывали показания приборов. Анна, несмотря на свою ограниченную подвижность, сама карабкалась по круче и выполняла нужные действия — ну, это в случаях, если Роман был занят или в отъезде. Да — трудно, да — то, что здоровый человек сделает за десять минут, она волындала по два часа, но это была разумная и полезная деятельность. Возможно, уникальные сведения о природе острова Желания и большом участке Баренцева моря могут пригодится будущим покорителям Арктики. Сомневаетесь, что пригодятся? Зря.
А как прекрасны северные сияния в Полярную ночь! Коли небо чистое — не оторваться от завораживающего и такого разнообразного зрелища! А какая радость — прилет гусей и уток, несущих с собою дыхание Юга! Весенней порой, на волне радости от приходящего света, и зачат был Никита Романович Волков. Вообще-то, по медицинским показаниям Анна не должна была родить. Но бывают в жизни и чудеса.
Родился Никита-островитянин в Полярную ночь, а принимал роды отец. Тащиться по льдам на Континент, дабы родила Анна в больнице, бессмысленно, да и опасно — есть риск застрять в торосах. Но по счастью на станции имелся учебник по акушерству и гинекологии, написанный грамотными советскими практиками. Он, собственно, и выручил.
Мальчик родился на удивление здоровым. Таких же производят на свет цыгане или горные таджики — без всякого медицинского вмешательства. Не сказать, что рос Никита не по дням, а по часам, но развивался нормально и без отклонений. В общем, красивый шустренький такой пацанчик.
У Романа было некоторое подозрение: дело в том, что на остров изредка приплывают промысловики, геологи и пограничники. Захаживают и на станцию — переночевать, с интересом пообщаться с семейной парой отшельников, которая для северян стала своеобразной легендой. Однако, его ревность была напрасной. Хотя и небеспочвенной: мальчик действительно не слишком походил на своего отца. Здесь, видимо, свою роль сыграло удачное сочетание генного материала предков.
Когда у ребенка подоспел школьный возраст, родители задумались: а не отправить ли мальчика на Континент, в интернат? Но вовремя одумались, ведь в среде ненцев и прочих северян он рано приобщится к таким достижениям цивилизации как табак, водка, воровство и мат. А то еще и научится лгать. Нет, решили они, пусть лучше растет нормальным морально и физически чистым человеком.
Образованием ребенка — причем, разносторонним — занималась мать. Фактически, Анна сделала из сына энциклопедиста. Конечно же, отпрыск овладел всеми таинствами гидрометеорологической службы и уже с младых ногтей умело снимал показания хитрых приборов. Оно конечно, мальчик не слишком понимал смысл действа (родители втолковали, что это во благо страны и человечества) но, следуя сыновьему долгу, он все равно исполнял долг. Отец часто любил повторять: если четырежды в день наливать в стакан воду и после просто выплескивать ее на землю — мир изменится. Не уточнял батя, впрочем, в какую сторону. Не воду выплескивать, конечно, а мир изменять. Хотя, есть версия, что в принципе оно и неважно: главное — действовать как должно, а там будь что будет.
Вместе с отцом, с малых лет Никита-островитянин ходил на промыслы. Он учился понимать дыханье девственной природы, жить в согласии с ней и брать от нее ровно столько, сколько необходимо для жизни семьи. Физиологически человеку действительно нужно не так и много, но духовно и морально он все же хочет охватить весь мир. Поэтому, по мере взросления, прекрасное (а Никита в понимании континентальных жителей — если бы они его увидели — действительно красив) дитё все глубже захватываемо было мыслию постижения Континента. Не последнюю роль, конечно же, играла половая сторона вопроса, а познание противоположного пола — вовсе не грех, а здоровая радость.
В общем, едва Никите-отстровитянину исполнилось девятнадцать, он настоял, чтобы родители отпустили его в Большой Мир.


Ходка на Континент

Едва выдалась спокойная погода (а таковая случается все же нечасто) погрузились отец с сыном в баркас и отправились они на Континент. Конечно, Анна Филипповна всплакнула — отправляют ведь родную кровинушку во враждебный лагерь, который ей принес столько слез, а мужу — оскорблений и обид. Ну, да не виноват же сынуля, пусть теперь узнает, почем фунт лиха, вдохнет в свою широкую грудь ароматы реальности человеческого общежития.
Отец с сыном сошли на берег поселке Момдома, подгадав момент прилива. Прощание было недолгим, ибо как метеоролог, Роман Аркадьевич знал, что скоро подует Сиверко, разразится шторм, да и начинался уже отлив. Договорились, что сын перезимует (а дело было в конце сентября), а в июне, когда Баренцево море очистится ото льда, отец придет в Момдому и в зависимости от ситуации либо заберет сына назад, на маленькую спокойную родину, либо оставит хлебнуть горячей смеси культуры еще на сколько-то.
Почему выбрали Момдому: это довольно большое поселение, на две с половиною тысячи душ. Никита вполне может здесь найти работу. Отец быстренько продал пушнину, вырученные деньги отдал сыну в качестве подъемных. На остаток прикупил чуточку сладостей и соли. Нашел одного порядочного человека, ненца Бориску, который обещал посодействовать в Никитином устройстве.
Первое время Никита всех континенталов считал абсолютно одинаковыми — ну, как мы японцев или корейцев — но вскоре разобрал, что все они разные, причем, не только по внешности, но и по нраву. В особенности — женщины. Они ему все казались прекрасными, но некоторые все же были восхитительно прекрасны.
Бориска, конечно, был пьющим человеком (когда не сезон, в поселке пьют все мужики и большая часть женщин), но в меру. Он — то ли с бодуна, то ли по наущению совести — рассказал, что остров Желания некогда был священным для коренных обитателей побережья, а назывался он "Пастью Великого Медведя". Это вообще-то сакральная тайна северного народа, но как не раскрыть ее человеку, родившемуся в столь волшебном месте? Остров и впрямь в плане похож на морду животного, а фиорд — это как бы и есть пасть. Якобы Великий Медведь осенью проглатывает Солнце, а весною его выплевывает. Последнее может и не случиться и тогда настанет конец света. По легенде, если человечество окончательно погрязнет в грехах, Великий Медведь, а вкупе и другие божества оставят ненцев навсегда. Бориска и сам не понимает, почему северный Апокалипсис еще не случился, ведь давно уже люди пустились во все тяжкие. Может быть, есть еще праведники, которые в потаенных местах отмаливают наши грехи?
Когда языческую веру и камлание отменили (еще во времена царя-батюшки), местные шаманы сказали: это боги Земли на нас обиделись — теперь мы, люди Севера, будем долго и мучительно страдать за свое отступничество от Сил Природы. И подались шаманы в прислужники к православным попам. Какой-никакой — пусть и чуждый вековому укладу — а все же культ, помогающий человечеству держаться в рамках и не ссучиться окончательно. И зареклись они плавать весной на Пасть Великого Медведя, приносить богам жертвы. Своим же, простым ненцам, шаманы внушили идею о том, что только Великий Сын праведных людей способен будет выбить у богов прощение. Сложная, в общем, мифология, которую без ста, а то и четырехсот грамм не поймешь. Ну граммах себя ненцы (только ли они…) не ограничивают. А понимание почему-то все не приходит и не приходит.
Как-то быстро Никита приобрел прозвище "Сын Скрюченного Человека". Оказывается, Роман Аркадьевич и в Мондоме — легендарная личность. До Волковых с острова метеорологи бежали через год после засыла, а то и ранее того, и ненцы втайне убеждены были, что де их прогоняет Дух Великого Медведя. Ну, ежели эти зависли и не бегут, значит, у них особые отношения с Высшими Силами. Что интересно, вся это мифология затрагивала не только сердца ненцев, но и русских — потомков помор. Мы вообще-то склонны поддаваться всяким учениям, которые иначе зовутся заблуждениями. Я сейчас не про ненцев говорю, а о человечестве вообще. Да, мракобесие. Но какие красивые сны оно порождает порою!
Никита устроился кочегаром в клубе, высокопарно именуемом Дворцом Культуры. Там же, в полуподвальном помещении и жил. Парня откровенно обманули, обязав работать без сменщиков. Рассчитывать на большее с образованием в ноль классов без коридора вообще-то смысла не было. У нас не знания в цене, а корочка. Ну, а блеснуть кругозором Никите особо было не перед кем. Никто все равно не поверил бы, что юноша, выросший на острове Желания, вообще имеет хотя бы какое-то представление о тех же Сократе, Кафке, или Борисе Шергине. А Никита знал даже о Гиперборее и вынашивал гипотезу о том, что его родной остров как раз и является остатком той самой таинственной страны Совершенного Знания. Труд котельщика не так и сложен: закидал угля — на час, а то и на два свободен. Разве только утром усилия надо приложить, чтобы вычистить котел от шлака и разжечь топку вновь. Никита не знал, что из котельных при советский власти выходили великие люди. Даже Александр Солженицын и Виктор Цой — и те уголек кидали. И ведь оставалось же у них время на творческие потуги! Конечно, в первую руку островитянин записался в поселковую библиотеку. Книги брал пачками и по разным областям знаний. Откровенно говоря, на острове-то он учился по древним книжкам, в которых содержатся устаревшие сведения. Здесь же он имел возможность окунуться в мир актуальной науки. Как хорошо в свое время поступила мать, Анна Филипповна, внушившая сыну, что прежде всего необходимо научиться отыскивать нужную информацию, а остальное приложится.
Со слабым полом отношения у Никиты складывались туго. Иначе говоря, он их жутко стеснялся, все время боялся, что скажет или сделает что-то не так, и тем самым отпугнет. Один раз Бориска обманом сводил своего протеже к ****ям, но Никита сбежал. А больше ненец таких интересных видов досуга не предлагал. У него вообще закралось подозрение, что Сын скрюченного человека — педик; настолько юноша был миловиден и по виду индифферентен по отношению к телкам. Но это было не так.
В поселке немного таких вот мужчин: непьющих, видных, незанятых…  практически их нет, а потому возле Дворца образовалась тусовка из незамужних девушек. Что обидно для работников культуры, не с фасадной, а с тыльной стороны. Юные и не очень создания не отдавали друг дружке отчет об истинной причине своей тяге к тыловой стороне культуры, но каждая знала: неплохо бы заполучить такого позитивного мальчика... пока тот не испортился. Здесь портятся все — такова сермяжная судьба всякого Края Света. Впрочем, когда наступили холода — а пришли они скоро — тусовка рассосалась, и претендентки вернулись к охоте в то место, в котором им ничего позитивного не светит априори. То есть, на дискотеку, вход на которую находится с фасадной стороны Дворца Культуры. Лучше уж так, нежели одно место морозить без надежды на успех. К тому же там можно было без всяких церемоний и комплексов заниматься продолжением человеческого рода, которому, думается мне, нет переводу именно потому что есть пока еще места, где можно так вот — без комплексов.
И все же нашлась та, которая завладела Никитиным сердцем. Случилось это в библиотеке, и сошлись юноша и девушка на почве гиперборейства. Зовут ее Антонина, и она в той самой библиотеке работала заведующей читальным залом. А это место, как известно, в котором девушка имеет ноль шансов найти свою половинку. Антонина хоть и не модельной внешности (она русская, но имеет явно выраженные угро-финские черты: блондинистость, раскосость глаз и широкоскулость), зато родилась умненькой, и, возможно, счастливой. Скоро мы узнаем, насколько внешнее впечатление соответствует реалиям. Произошла девушка из такого же примерно заполярного поселка, родилась и воспитывалась в многодетной семье рыбака и доярки, а вот после окончания библиотечного техникума направлена была по распределению в Мондому.
Антонина успела в большом городе несколько заразиться вирусом цивилизации, и после отбытия срока намеревалась улететь куда-нибудь поближе к высокой культуре городов. Хотя и понимала, что там вряд ли нужны ее ум и мечты, а, скорее всего, понадобятся части тела, при посредстве которых многие хорошие и даже добропорядочные девушки вынуждены пробиваться по карьерной лестнице. В общем, обуревали библиотекаршу сомнения: то ли бежать просто так, то ли подождать, когда появится подходящий повод. И тут – возник застенчивый чернявый красавец (забыл сказать, что Никита — брюнет, весь в отца, корни которого на Юге России), родившийся и выросший на острове с таким манящим названием.
Началось все, как я уже говорил, со споров о Гиперборее. Антонина имела свое мнение о стране Совершенного Знания: якобы она была на Северных увалах или на Тимане. Ну, об этом она вычитала в книжках, поступавших в библиотеку. На самом деле, девушке эта тема была не очень-то интересна: просто, достали все эти рожи, которые думают только о том как похмелиться и потрахаться. А Никита был не такой. Он возвышенный и не от мира сего.
Так, в интересных беседах с Тоней и общении с книгами пролетела полярная ночь. Никита многое понял о жизни на Континенте. Прежде всего — что люди здесь глубоко несчастны. Точнее, они счастливы и веселы когда под парами, а в остальное время все испытывают страдания, и не только физические. Никита обладает уже сведениями из разных отраслей человеческих знаний, но не в курсе, что все северные народы по природе своей склонны к меланхолии.
Не думаю, что есть смысл вдаваться в научную и мифологическую суть дискуссий Тони и Никиты. Мне представляется, на самом деле это был род любовной игры. Хотя, до какого-то момента об истине они догадывались лишь смутно. Но, как известно, всякой ниточке приходит конец — и однажды два пылких сердца приобрели идеально противоположные заряды (что и есть физическая причина всякой любви), и в юных чистых сердцах возжегся огонь нормального человеческого влечения.
Поскольку Тоня жила в общежитии с соседкой, перебралась она во Дворец Культуры, в полуподвальный этаж с тыльной стороны. Имея привычку к порядку, свое хозяйство, в том числе и жилую комнату, Никита обустроил как вполне уютное гнездышко. В конце апреля, чтобы не попасть на май, молодые официально зарегистрировали свои отношения.
Тоня приучала мужа к плодам цивилизации. Получалось неважно, ибо Никита без явного энтузиазма принимал мобильный телефон, телевизор и компьютер. Ему хватало книг, общения с любимой женщиной и природой. Вместе они гуляли по берегу Северного Ледовитого океана, наслаждались рассветами и закатами, а в отливы любовались морскими гадами. И ждали, когда с Баренцева моря сойдет ледяной покров. У них уже созрела идея перебраться на остров Желания и начать там жизнь с чистого листа.


Не Гиперборея

Отец, как и оговорено было, приплыл в начале июня. С плохой новостью: скончалась мама. Горе случилось в день росписи Тони и Никиты. В середине апреля, когда Роман Аркадьевич ушел на охоту, Анна Филипповна, поднимаясь по скользкому склону, неудачно ступила и скатилась кубарем вниз. Переломов не было, но множественные ушибы (вероятно, и внутренних органов) нанесли тяжелый урон здоровью. На континент больную везти бесполезно: Баренцево море все в торосах. Прострадав полторы недели, мама испустила дух. Отец похоронил супругу на вершине холма, возле дольмена. На могиле поставил пирамиду с красной звездою — ведь Волковы-старшие были советскими людьми по самой своей глубинной сути и в лучшем смысле этого словосочетания.
От горя старик подумывал застрелиться, но в этом мире его держали только мысли о сыне. Конечно, Роман Аркадьевич искренно обрадовался, что у чада на Континенте так все удачно получилось. Однако, скоро отлив и молодые должны очень быстро решить, уходить им или как. Никиту в Мондоме ничего не держало, отопительный сезон для него кончился. Если сын захочет — отец вернет его с острова в августе, к началу нового сезона. С Антониной было сложнее. Она же по распределению в своей библиотеке пашет, просто так не уволят. И она отважилась уплыть безо всяких бюрократических процедур и бессмысленных препирательств с начальством. Впервые увидев эдакого Квазимодо (я про Романа Аркадьевича), Тоня пришла в смятение. Никита забыл ей сказать, что его отец не Ален Делон. Но все же взяла себя в руки, убедив себя в том, что замуж-то вышла за Никиту, а страшилище человек в сущности для нее посторонний и с его рожи воду не пить.
Когда наконец показались очертания острова Желания, он представился и впрямь какой-то землей обетованной. Как раз была соответствующая погода: на вершинах холмов спали облака, а вокруг баркаса вились счастливые птицы.
- Ах, - воскликнула расчувствовавшаяся женщина, - как это, право, демонично!
И она трепетно прижалась к задумавшемуся суженому. Роман Аркадьевич при этом как-то нехорошо ухмыльнулся.
Тоня даже не предполагала, что на этом клочке земли может не работать мобильная связь. К тому же, на второй день ее телефон сдох, а подзарядить его было просто не от чего. И вообще, сентиментальный настрой рассеивался весьма интенсивно — как утренний туман. Простая, но полезная и сытая пища типа сушеного мяса или квашенной рыбы как-то не радовала. Сколько Роман Аркадьевич не доказывал, что эта вонючая масса из бочки — вернейшее средство от цинги, аппетита не прибавлялось. Да и вообще, весь интерьер барака да обласканный суровыми ветрами внешний вид метеостанции радовали что-то мало. Не слишком успокаивал и ночной вой зверья, хотя, солнце даже в полночь не садилось за горизонт вовсе, а назойливый гнус все кровососал и кровососоал. Настораживало, что всякий раз, устраивая для любимой прогулку по острову, Никита брал ружье и пару магазинов к нему. Не удовлетворял остров Желания Тониным представлениям о том, какой должна бы здесь жизнь. Да, не Земля Санникова.
Бежать? Но как, куда... Мол, "дяденьки, отвезите меня, дуру стоеросовую, домой, ошибочка вышла..." В Антонине сражались противоречивые чувства. Вообще-то она по идее толковая — знала же, что чудес не бывает. Ну, ничего... перетерпит и по окончании своеобразных летних каникул утащит мужа назад. И ни-за-что они не зависнут в этой гадской Мондоме! Нет — она всеми правдами и неправдами утянет Никиту в настоящий большой город. С высокими домами, яркими витринами магазинов, кинотеатрами три дэ и большими библиотеками с интернетом. Да, именно библиотекой она суженого и подкупит — напоет ему, что в городе есть Храмы Совершенных Знаний, в которых... Да, остается только перетерпеть и грамотно Никиту психологически и морально обработать. А сейчас — смириться и терпеливо ждать августа.
Что касается Никитиных чувств, они так же были противоречивы. Во-первых, он осознал, что на матери здесь держалось все. И прежде всего в моральном плане. Отец впадал в депрессию, это было заметно. Да, они иногда вместе уходили на промыслы (хотя, чаще батя промышлял все же один — Тоня боялась оставаться одна), и вел себя папа как-то... рассеянно, что ли. Все размышлял о чем-то своем, часто ухмылялся непонятно чему. Раньше за Романом Аркадьевичем такого не водилось. А во-вторых, Никита чувствовал смятение своей юной жены. Понятно было, что здесь она зимовать не останется. Но как же идея совместного изучения Гипербореи, исследований местных артефактов? Никита, когда они еще отплывали из Мондомы, воображал, что они отправляются в настоящую научную экспедицию, призванную найти доказательства его красивой и стройной гипотезы. А получилась суровая проза.
Ну, и как изучать дольмен, ежели рядом могила матери? Да в вообще в душу Никиты заронены били отвратные зерна сомнения — как по поводу состоятельности гиперборейской гипотезы, так и насчет верности его прошлогоднего решения однажды покинуть остров и отправиться постигать Континент. Он кое-что узнал о жизни людей и опечалился не на шутку.
Что самое обидное, по-настоящему о фиксации показаний приборов заботилась только Анна Филипповна. Теперь же пропуски в журнале стали появляться все чаще и чаще. И отец, и сын попеременно все же поднимались на холм и хотя бы проводили элементарные регламентные работы, что позволяло поддерживать приборы в рабочем состоянии. Однако, потеряно было главное: смысл. То есть, умерла вера в то, что деятельность маленькой метеостанции необходима человечеству.
Одновременно появилась основная причина разложения общества и корень всех искусств: праздность. Никита с Тоней таскались по острову, выискивали ветреные места (дабы сдувало гнус) и там предавались либо любви, либо созерцанию несомненных красот дикой природы. А в охотах отца Никита участвовать перестал. Тоня решительно не отпускала его, сетуя на то, что в одиночестве ею овладевает паника. Да и Роман Аркадьевич все реже приносил с промыслов добычу — возвращался пустым, причем, во всех смыслах.
И вот однажды, в светлую ясную ночь с 6 на 7 июля в фиорд зашел корабль. Он был огромный, блестящий и страшный. Солнце, едва уцепившееся за горизонт, отражалось в серебристых бортах судна, и создавалось впечатление, что это дракон, готовый к броску. В фиорд за все годы, что Волковы здесь зависают, заходили разве что пограничные катера и промысловые суденышки — дабы укрыться от шторма. А тут — целый титанический кораблище! Все трое островитян взобрались на холм и заворожено наблюдали, что будет дальше.
Якорь корабль кидать не стал. Случилось другое: титан накренился и медленно-медленно начал... тонуть. Погружение блестящего красавца продолжалось долго, с полчаса. Оно сопровождалось странными щелчками. Тягостность впечатления усугубляло то, что ночь была тихой, и кроме щелчков ничего не было слышно. Когда гигантская воронка на месте исчезнувшего в пучине судна успокоилась, островитяне разглядели точку, которая вырвалась из власти засасывающей силы и стала быстро двигаться в сторону метеостанции. По мере ее приближения стало ясно: это катер.
"А, кстати, - подумал Никита, - Пасть Великого Медведя поглотила весьма значимую жертву. Может, теперь боги смилостивятся?"
"Не к добру, - размышлял Роман Аркадьевич, - Будет что-то страшное..."
"Прикольно! - Крутилось в Тониной голове. - Хоть какое-то развлечение".


За державу обидно

Капитан-лейтенант Сергей Зайцев недавно пережил личную драму: от него сбежала жена. К капу-два, зампотылу, рассекающему по Североморску на "Хаммере". Ну, да: этот всегда будет у бабы под боком и при бабле, а Серега полжизни а то и больше пропадает в море или просто несет службу на борту судна, да и некомильфо — денежное довольствие российского военного офицера, не умеющего воровать.
Оно конечно, когда у Сереги с Таней (женой) все начиналось (это было в Кронштадте), она готова была идти за мужем хоть на край света. Но Североморск не Питер, в этом закрытом военном городе свой норов, который не всякому по душе.
Эскадренный миноносец "Крутой" (проект 956 "Сарыч", по классификации НАТО "Sovremenny class destroyer", спущен со стапелей Путиловских верфей в 1981 году, неизменно входил в группировку Северного флота, служил кораблем огневой поддержки десанта) стоял на приколе почти три года, после чего большое столичное начальство продало одну из лучших единиц наших военно-морских сил в Китай. Ему уже и новое имя присвоили: "Гу-чжень". Понятное дело, имело место жульничество, ведь официально "Крутой" уходил по цене металлолома, на самом же деле он оставался вполне боеспособным судном, с которого не все вооружение было снято — остались даже артиллерийские установки АК-130, с боезапасом.
Капитана-лейтенант Зайцев вошел в состав сильно урезанного экипажа, призванного отправить гордость Северного флота в новую жизнь — явно на во славу великой морской Державы. Я про Россию, а не про Китай, если что. Сергею не понравился маршрут похода и он задумал сохранить судно для Отечества. Зайцев, будучи грамотным организатором, замутил заговор, и по выходе с базы учинил на корабле бунт. Большинство из офицерского состава (включая капитана) и сочувствующие им мичманы и матросы были приговорены к смерти за измену Родине. Их расстреляли и сбросили за борт, а курс, отключив все средства связи с внешним миром, с норд-вест изменили на норд-ист.
Четкого плана не было. По крайней мере, в кругу бунтовщиков. Пока бороздили пустынные просторы Северного Ледовитого океана, некоторые из восставших опомнились и пытались устроить контр-бунт. Попытка была пресечена, отступников расстреляли. Когда судно зашло в фиорд острова Желания, экипаж состоял из тридцати пяти душ. Зайцев понимал, что с таким количеством управлять эдакой громадиной в полтораста метров длиной невозможно. Он предложил бросить якорь покамест здесь. Перед этим он выстроил соратников на верхней палубе, намереваясь донести свои патриотические мысли и идеи дальнейших действий. На самом деле, мысль у Зайцева была одна: убить всех. Ему это удалось. За последними несчастными он гонялся по палубам, держа в руках два ствола — и палил, палил...
Те, кто таки сумел упрятаться в трюме, были обречены, ибо Сергей открыл кингстоны. Когда судно начало тонуть, люди выскакивали наружу, пытаясь добраться до шлюпок и спасательных плотов. Сергей их настигал и молча, деловито уничтожал. Перед тем, как в пучине фиорда исчезла корма, он успел взойти на борт командирского катера и запустить мотор. В душе моремана царило удовлетворение: притопив "Крутого", он тем самым спас эскадренный миноносец для Российской Империи. Едва только держава встанет с колен и воспрянет, корабль поднимут и он вновь войдет в состав Краснознаменного Северного флота. И еще даст прикурить всем этим!..


Небермудский треугольник

С точки зрения общепринятой морали, Сергей Зайцев — мерзкий злодей и психически больной человек. По большому счету, таких надо уничтожать и даже праха не оставлять. Но жизнь чрезвычайно сложная и одновременно примитивная штука. Дело в том, что Волковы хотя и пребывают в смятении, они находятся в состоянии мира. А Зайцев вступил в войну, причем, священную и без компромиссов.
Волковы не были знакомы с обстоятельствами произошедшего на эсминце "Крутой", они добродушно и гостеприимно встретили Сергея, накормили и приютили. Он, кстати, был без оружия и в гражданской форме одежды. Представился Зайцев так: "Виктор Лисицин, случайно спасшийся военспец". Напомню, дело происходило ночью, все отправились спать. Тоня ему постелила в служебной половине.
Хочу сказать: по всем параметрам Сергей проигрывает Никите — и ростом, и миловидностью, и статью, и даже шевелюрой (у Зайцева уже появились залысины). Но природа устроена так, что в конкурентной борьбе за ту же самку чаще всего побеждает не обладатель лучшего экстерьера, а самый нахрапистый и беспощадный. Вообще говоря, Сергей задумал новую жизнь, для чего действительно отобрал документы у одного из гражданских военспецов перед тем как его расстрелять. Его как раз звали Виктором Лисициным, а по морде лица на паспортной фотографии Сергей на убиенного им Виктора очень даже похож: такой же невзрачный и казенный.
Утром Виктор (будем все же пытаться называть Сергея его новым именем) рассказывал свою легенду. У капитана эсминца "Величавый" (злодей путал следы) поехала крыша. Он приказал зайти в фиорд острова Желания, собрал весь экипаж в кубрике, якобы, намереваясь сделать важное объявление, закрыл людей, открыл кингстоны, а сам застрелился. Виктор, будучи человеком гражданским и слабодисциплинированным, замешкался у себя в каюте, что и спасло ему жизнь. Конечно же, вещал наш патриот эмоционально и с придыханием — артистического дара ему, как и всем, впрочем, маньякам, не занимать.
Он в шоке, надо хотя бы несколько дней перекантоваться и отойти.
- Как, - возмущался Виктор, - у вас нет никаких средств связи?! О, господи, как же мы сообщим...
Внутренне он ликовал: вот ведь, как удачно-то попал! Они никуда не настучат. А на Континент торопиться не надо, следует потянуть время. Он систему военно-морского флота знает: командование опомнятся дня через три, примутся искать — концов-то уже и нету, "Крутой" почивает на дне фиорда, на острове, куда ни одна сволочь не зайдет. Дальше, где-нибудь в конце августа или начале сентября он свалит на Континент и растворится в человеческом муравейнике.
Первые дни Виктор умело изображал свой отходняк от шока. Даже прикинулся больным, типа в горячке, а Тоня за ним ухаживала прям как за малым дитем.
Никите все это не нравилось, ибо даже в литературе указано, что зачастую жалость — то чувство, которое в женщине затмевает любовь и долг. В придачу Никита впервые в жизни испытал самое скверное из всего спектра человеческих чувств: ревность.
А вот Роман Аркадьевич почти все эти дни пропадал на охоте. Если говорить точнее, он бесцельно бродил по острову, все чаще поднимаясь на холм, к могиле супруги. Может, он и урод, но жизненный опыт и развившееся в условиях многолетней борьбы за выживание звериное чутье подсказывали: на острове появился сам сатана. Но как этого не понимают дети?! Тайком на своем баркасе идти на Континент и сообщить о беде? Лукавый почувствует неладное и шлепнет детей. Шлепнуть гостя самому? Дети навеки будут считать отца врагом и проклянут его. К тому же Роман Аркадьевич пока что никого еще не убивал (в смысле, людей) и не знает, получится ли. Да: пожалуй, лучший вариант — наедине поговорить с родной кровинушкой, попытаться его убедить арестовать спасенного и доставить его властям. Пусть там разберутся.
В то же время внутри метеостанции складывался классический треугольник. Не Бермудский. Виктору уже и неудобно как-то болеть, тем более что мужик реально пышет здоровьем. Но надо тянуть время, изворачиваться. И Зайцев... ой, то есть, Лисицин придумал. Он заговорщическим голосом сообщил, что имела место тайная операция. Корабль не затоплен, а временно сокрыт от НАТО, ибо готовится сверхсекретная операция, детали которой известны только высшему командованию. На заклание — во благо Родины — был предназначен весь экипаж, правду же в последний момент узнал лишь он, Виктор. Спасся чудом, в гальоне. И теперь, если он окажется на Континенте, его непременно уничтожат.
Вот ведь, какой поворот дела... Волков... то есть, Лисицин врал столь высокохудожественно, что сам поверил в свой бред. В большой комнате, когда Виктор доносил типа правду, сидели четверо. Трое глядели на спасенного с недоумением, но в глазах Тони горел пока еще слабенький огонь  особенного интереса. Чего скрывать: женщины любят все же, когда мужики заливают, и зачастую сами обманываться рады.
Ну, что же... поговорили и разошлись по своим делам. Собственно, у Виктора своих дел не было, а в таких случаях обычно суются в чужие.
Никите не понравился явно наигранный интерес гостя к гиперборейской теме. Он вяло пытался объяснять теоретическую часть, отчетливо понимая, что с такими людьми трудно молчать и хотя бы что-то говорить надо. Показать военспецу дольмен вызвалась Тоня и супруг был не против, следуя простому закону северного гостеприимства.
Хочу сказать о Тониных чувствах. Она побаивалась Виктора, ее женская интуиция говорила: "Поостерегись". Но в этом мужчине была какая-то притягивающая, завораживающая тайна. Что губит женщин? Правильно: любопытство.
Ну, а что касается отношений с Никитой... он слишком простодушен и прозрачен. А, значит, постен и скучен. Да к тому же неизвестно еще согласится ли Волков-младший податься в большой город.
Вначале разговор на вершине холма шел вроде бы ни о чем. Но беседа как-то плавно перетекла в душевное русло. А там недалеко и до чувственного. В общем, во чреве дольмена случилось то, что обычно и происходит в подобных случаях. Что характерно, Антонине это в общем-то понравилось. Остро, свежо, прикольно.
А еще она поделилась с гостем некоторыми своими чаяниями, точнее, идеей убежать отсюда как можно скорее — причем, хоть с Никитой, хоть с кем. Виктор, погладив девушку по светлым волосам, ласково произнес: "Хоть с кем. Дай только пересидеть..."
Вечером военспец принес из командирского катера вещество, способное соединять людей. Или наоборот — разъединять, все зависит от количества употребленного и сопутствующих обстоятельств. В данном случае, это было виски.
Четверо, потягивая жгучее питие, вели практически светскую беседу на высокие темы. А именно, о судьбах страны. У каждого была своя позиция. Гость утверждал, что Россия еще воспрянет и покажет свое достоинство во всей красоте мощи. Женщина, неожиданно возбужденная и раскрасневшаяся, доказывала, что ничего уже не изменишь, ибо из глубинки лучшие люди давно стянулись в города, а, когда и урбанистичная Россия себя сожрет, умные вообще свалят из Рашки куда-нибудь в Болгарию или на Кипр. А наши пространства заполонят узкоглазые. Никита убежденно говорил, что все будет хорошо — но при условии, если каждый из нас благоустроит тот кусок страны, на котором ему было суждено родиться. Роман Аркадьевич старался помалкивать, и лишь единожды изрек: "Каждому из нас воздастся по нашей вере..." - "Где-то я уже это слышала!" - Парировала Антонина, она же библиотекарша. "А теперь увидишь..." - Пробурчало старшее поколение.
Эх, если бы молодость знала, если бы старость могла... Волков-старший как истинное дитя советской власти знал, что им и Анной двигала Идея. Да, она была утопической, глупой. Светлое коммунистическое будущее человечества — величайшая несусветность. Но, по большому счету, что сейчас несет гость: он же покланяется Марсу, жаждет большой войны, в которой брода не будет ни для кого. Ах, и эсэсэр воевало? Так оно отстаивало Идею, в разных ее выражениях. А у Виктора не идея, а мания реванша. Подобным недугом страдал Гитлер.
Однако, Роман Аркадьевич помалкивал, старался не встревать в молодежные словесные игрища. На самом деле, игра была вовсе не вербальной, а сексуальной. Никита вступил в словесную перепалку с Виктором — по поводу того, как Россия должна воспарять.
- Если мы будем экономически сильны, - горячо доказывал он, - никто не посмеет диктовать нам условий и мы станем примером для всего мира.
- Друг мой, - парировал военспец, - мы и без того являемся богатейшей страной — в плане запасов нефти, газа и прочих недр. И что? Богатства перекачиваются в карманы жидов-олигархов, танцующих под дудочку госдепа и мирового еврейства. А народу достается хрен с маслом. То есть, без масла. Ну, разве не так?
- Не совсем. Мы им просто позволяем так делать, у нас крайне слабая демократия. И еще — у Путина руки связаны, а то б он им...
- Стоп. А кто царю руки связал — дядя Вася?
- Коррумпированная система. У них все взаимосвязано, и всякая попытка слома пресекается мгновенно.
- Хорошо: система говоришь. А кому она выгодна?
- Как, кому. Тем, кто у власти.
- Ты думаешь, у власти чиновники или олигархи.
- А кто?
- Ну, не народ — это точно. Ты когда в последний раз участвовал в выборах?
- Никогда.
- И какая у тебя власть, народ?
- Там, на Материке я слышал, что результаты выборов все равно фальсифицируют. И это делает система, она ж пресекает априори все, что супротив.
- Вот, что, Никита Романович... ты сам пришел к выводу: что делать?
- Конечно же, ломать систему.
- Молодец, соображаешь...
Выпили еще. Дискуссия на общеполитические темы Тоне и Роману Аркадьевичу была мало интересна, как и все бессмысленное. Пока петушки соревновались в красноречии, Волков-старший потихонечку вывел невестку прогуляться.
- И что думаешь делать, дочь?
- В смысле... - Тоня не очень любит, когда этот Квазимодо называет ее дочерью.
- В смысле, вообще.
- А-а-а... не знаю.
- А надо бы знать.
- Я знаю, что надо знать. Но не знаю.
- А я — знаю. Вот, что... Вижу, дочь, тебе здесь не в радость. Давай-ка, завтра я свезу вас с Никитой на Континент. Погода позволяет. Тебе там точно будет лучше. А мы тут с этим... покукуем.
- Понятно. Вариантов нет?
- Пожалуй что, нет.
- Хреново.
- Я знаю.
- Вопрос можно?
- Валяй.
- И что мы там будем делать?
- Где?
- На Континенте.
- Как, что... жить. И добра наживать.
- А разве здесь мы... не живем?
- Я не понимаю тебя, дочь...
- Ладно. Проехали...
У Романа Аркадьевича родился новый план: втроем и тайно от военспеца уплыть с острова и доложить властям о странном госте. Пусть органы разбираются – а детей он обезопасит. Хорошо, что невестке по барабану. Если сын согласится – вот и ладно…
Зря Волков-старший с Волковой-младшей выходили в окружающую действительность. Дело в том, что политическая дискуссия двух молодых людей переросла в грубую перепалку со взаимными оскорблениями. Речь шла уже не о будущем страны, а о том "какой ты недоумок" и "пошел ты в одно место..." Если говорить правду, шла борьба за самку — нормальный закон природы. Хотя, Никита и Сергей не слишком отдавали себе в этом отчет.
Когда Роман Аркадьевич и Тоня вернулись в барак, мужчины сидели типа мирно и помалкивали. На самом деле, у них уже все было обговорено.


Пиф-паф

Поединок был назначен на два ночи, на вершине холма, у дольмена. У обоих по винтовому стволу и несколько магазинов. Кто-то один должен уйти. Навсегда.
Само собою, Никита заранее был в проигрыше, ибо никогда не стрелял в людей. А Сергей стрелял. Может быть, если бы отец был в курсе, они с сыном завалили бы этого урода (в смысле, морального) и втихую похоронили бы. А Тоне бы сказали: пропал, бывпет... Но Роман Аркадьевич в курсе не был - вот ведь, какая беда — а в сговор с Никитою со своим гениальным планом отец вступить не успел.
Договорились так: дольмен их естественная защита; начнется охота друг на дружку, и, ежели кто из них будет ранен и не сможет продолжать поединок, победитель его добивает. Приятно, когда два умных человека могут так детально договориться. Никита заранее для себя решил: добивать все же не будет. Они с отцом сдадут таинственного гостя куда следует. У Сергея имелась иная идея: он добьет пацана, потом порешит отца. А баба покамест пригодится.
Взойдя на холм, по команде разбежались. У Никиты некоторое преимущество: он лучше знает местность. Но это преимущество единственное. Волков его вполне умело использовал, прячась среди камней и продвигаясь в тыл противнику, которого он даже не видел — чувствовал. Много значит, когда ты сражаешься там, где ты родился и вырос. Дома, простите за банальность, и стены помогают.
Зайцев использовал свое первейшее преимущество: дерзость. Он знал, точнее, осознавал, что юноше будет трудно стрелять в человека. Конечно, неуютно, когда противник исчез. Но ведь, ежели ты имеешь опыт и реакцию, можно справиться и с этой проблемой. На войне побеждает тот, кто занимает высоту, поэтому капитан-лейтенант ловко забрался на самую вершину дольмена и принялся сверху наблюдать за шевелениями. И он таки усек движение. Правда, прошло мучительно много времени, наверное, минут семь, что отняло немало душевных сил.
Зайцев увидел метнувшуюся тень — против солнечного света — и пальнул по ней…  раз, второй, третий... тишина. Неужто зацепил?
- Эй, - окликнул моряк, - ты жив, что ль?
- Ы-ы-ых... - Донеслось оттуда.
Зайцев перезарядил ствол, осторожно выбрался из укрытия и перебежками двинулся в сторону голоса. Солнце слепило глаза и трудно было разглядеть, что там. Вдруг он сразу увидел распростертое промеж камнями тело. Следуя второму правилу войны — не тормозить —он принялся палить по человеку, в разные части тела. Поменял магазин — и еще пару раз сделал пиф-паф, уж бить так наверняка. В конце концов, успокоился, подошел и пнул. Это была просто одежда, набитая мхами!
Мореман не успел удивиться, его глушило ударом по голове. Когда Зайцев очнулся, Волков-младший заканчивал его связывать.
- Ты должен стрелять, Никита Романович, - спокойно произнес он, - таковы правила.
- Правила, правила, - ворчал Никита, - у нас здесь не футбол.
В этот момент их окликнул звонкий голос. Это была Антонина, и при ней наличествовали оба ружья, которыми только что вершилась дуэль. Одно из них она наставила на Зайцева с Волковым.
- Антонина, - схитрил Сергей, - твой муж хочет меня убить. Он сошел с ума.
- Не верь ему, Тоня, - парировал Никита, - я просто хочу, чтобы это все закончилось без крови...
… Антонина, услышав выстрелы, тут же побежала на холм. Она застала картину: муж, одетый лишь в исподнее белье, склонился над Виктором и измывается над ним. А вы вот в подобной ситуации оказались бы на чьей стороне?
Никита, убедившись в том, что противник надежно зафиксирован, встал и, направившись к супруге, произнес:
- Тонь, ты предс...
Прозвучал звонкий выстрел, помешавший Волкову закончить фразу. Никита схватился за таз. Сквозь его пальцы сочилась казавшаяся черной кровь. Он осел, прохрипел:
- Ну, ты, блять и дура...
Он впервые в жизни произнес матерное слово.
- Тоня, счастье мое - спасибо! А теперь развяжи меня скорее... - Зайцев ликовал.
Тоня прострелила веревку в нескольких местах. Едва моряк освободился от пут, он схватил винтарь, подбежал к поверженному, истекающему кровью красавчику и приставил ствол к его виску.
- Ты что, Витя, - крикнула Тоня, - мы же не убийцы!
"И то верно, хладнокровно подумал Сергей, на данном этапе не стоит терять союзника..."
- Ладно, любимая, как скажешь...
- Он же умрет! Давай, перевяжем...
Они разодрали простреленную верхнюю одежду Никиты и сделали некое подобие повязки. "Думаю, и так сдохнет, от потери крови..." - рассудил про себя капитан-лейтенант.
- Тут все сошли с ума, - заявил Виктор (Сергей окончательно вошел в роль), - отсюда нужно как можно скорее уходить. Ты со мной?
- А то. - Уверенно ответила Антонина.
Едва беглецы ступили на борт командирского катера, раздался гневный голос Романа Аркадьевича:
- Эй, товарищи дорогие. Вы куда?
- Пошел ты нах, урод! - огрызнулась Тоня.
- А где Никита?
- На кудыкиной горе.
- Слушай, Квазимодо, - заявил Виктор, - вали отсюда... от греха.
- Не повалю. Тоня, ты мне ведь родной человек. Скажи правду.
- Правду тебе? Твой сын — говно и подонок.
- Ты уверена?
- Кончай базар, - приказал морской офицер, - Роман Аркадьевич, мы уходим. Это наше осознанное решение. Да, Антонина?
- Нет! - гавкнула Тоня. - Это мое личное решение. Больше ни минуты ни хочу оставаться на вашем поганом острове. Ты понял, урод?
- Вы никуда не уйдете. Никуда. Потому что... вы преступники.
В это момент Виктор принялся расстреливать Романа Аркадьевича. Методично, с толком, с чувством, с расстановкой. Волков-старший подергался в грязи и затих. Мореман подошел с горбуну и осуществил контрольный выстрел в голову. После чего не торопясь поднялся на борт и завел мотор. Тоня какое-то время пребывала в ступоре, а вышла из него уже когда катер рассекал воды фиорда.
- Ты... ты... убил человека! - Закричала она, пытаясь пересилить мотор.
- Пустяки! Дело житейское! - Рявкнул злодей и приобнял женщину. - Нас с тобой! Ждет! Великое будущее!
- Господи, за что же ты так... - Тихо обронила Антонина.
- Что?!
- Смотри - хрень!
Тоня указывала на нечто, вынырнувшее из пучины вод. Сергей пытался совершить маневр, но не успел. Раздался страшный взрыв – фрагменты катера и людей взлетели в воздушное пространство.
"Хренью" оказалась мина. Видимо, "Крутой" — он же был эскадренным миноносцем — успел послать со дна Северного Ледовитого океана последний прощальный привет. Если бы не Роман Аркадьевич, беглецы проскочили бы опасное место.
Картину взрыва с вершины холма наблюдал Никита, пришедший в сознание от звука выстрелов на берегу. Так получилось, что жена и капитан-лейтенант Зайцев, перевязав рану, остановили кровотечение и тем самым спасли юноше жизнь.

И снова Никита-Островитянин

Когда Никита на своем утлом суденышке, оживленным еще отцом, заходит в один из ненецких поселков, его появление вызывает у населения двойственные чувства. Сын Скрюченного Человека (это прозвище прочно закрепилось за Волковым-младшим) привозит много пушнины и продает по стоковым ценам. Возникает ажиотаж, ибо северную валюту можно выгодно перепродать и получить хорошую моржу. На вырученные деньги гость со священного острова покупает соль, спички, патроны и сладости. С другой стороны, аборигены побаиваются Сына Скрюченного Человека, ибо почитают его за жреца, управляющего стихиями. Такого нельзя обидеть или оскорбить — себе же будет дороже.
В Мондому Никита не заходит, ведь с юридической точки зрения мужик ушел со своею бабой в море и баба пропала.
Никита теперь — единственный обитатель острова Желания. Отца он похоронил на холме, рядом с матерью, так же поставив пирамиду со звездою. А еще Никита поставил два креста — в память о жене и загадочном госте. Так же он по возможности восстановил порушенный временем и мародерами дольмен — потому что поверил в Великого Медведя и в силу его пасти.
А показания приборов Никита-островитянин не снимает уже много лет. Старые журналы записей пошли на растопку и другие бытовые нужды. Погода Державе уже не нужна. Сын Скрюченного Человека в этом убежден абсолютно.
























 


ДЭН ОДЕРЖИМЫЙ
 
Люди созданы быть
небесными силами, взамен
падших ангелов, дабы стать
божественными орудиями
в деле управления миром,
в деле восстановления его
в благолепие нетленное,
каким он был до падения.
 
Николай Федоров "Супроморализм или всеобщий синтез"
 
Отжали
 
Пенсионер Терентий Степанович П. на новеньком скутере направлялся на центральную усадьбу, в магазин. Маленький, белый как облако мотороллер, шедевр живо развивающегося автопрома Поднебесной, весело тащился вдоль лесополосы, а Терентий Степанович предвкушал, как скоро хватанет пивка и жизнь станет еще лучше и несравнимо веселей.
Песередь дороги возникла довольно забавная парочка: круглый, весь затянутый в кожу наподобие косящего под летчика сильно небритый коротыш и долговязый, худющий как оглобля детина в камуфляже, с обвисшими русыми усами, напоминающий пролетарского писателя Максима Горького в годы изгнания из Расеи на неприютный остров Капри. Толстый приподнял руку, дед тормознул. Подвести он может только одного, а вот в случае чего указать дорогу или дать добрый совет — завсегда пожалуйста.
Возникла не совсем ловкая пауза, ибо стороны всматривались друг в дружку, не произнося ни слова. Первым не выдержал пенсионер:
- Слушаю вас, добрые люди.
- Добрые... - Круглый как-то кротко опустил взор.
- Ну не злые же. - Терентий Степанович, почуяв неладное, собрался газануть.
Не вышло: на пути встал длинный. Жестко произнес:
- Слазь... те.
Старик понял: разбойники, злодеи, и... как их, чертей... хамстеры. Попал. Опыт подсказывает: будешь сопротивляться — начистят пачку. Уж лучше пусть забирают материальные ценности, а здоровье пока оставят.
- Батя, - заговорил круглый, с кожаным скрипом положив тяжелую руку старику на плечо, - нам много не надо. Дайте скутерок. Мы отдадим.чесслово.
- Ур-роды. - Отважно ответил пенсионер. - В свое время на Амуре он клал сонмы китайцев, уже там отучился бояться. Теперь вот его лишают по сути военного трофея. И так всегда: то есть, побежденная Россией страна налаживает машиностроение, а мы, победители, пользуемся и профукиваем. Пенсионер зло посмотрел в сияющие идиотическим блаженством глаза толстяка, изрек: - Вот, до чего русская нация доэволюционировала.
- Адрес оставь… те. - Пропустив мимо ушей упрек, ответствовал кожаный. - Мы честные блаародные люди. Просто так сложилось.
Старик неторопливо, с достоинством слез со своей "белой лошадки". На нее тут же водрузилась парочка. Несмотря на стрессовую ситуацию, Терентий Степантвич не преминул ухмыльнуться:
- Торопунька и Штепсуль.
- Так где… вы живете? - Вопросил толстяк, снова отфильтровав едкий комментарий.
- Вытулево.
- Деревня?
- Село.
- Мы найдем. А лишнего не берем. - Долговязый раскрыл бардачок и аккуратно выгрузил наземь все содержимое. - Зовут-то как.
Терентий Степанович назвался. Круглый отрапортовал:
- Будет сделано, батяня. А мы вернем ква-дра-цикл!
И дал по газам.
Глядя, как транспортное средство уносится вдаль, оставляя пыльный шлейф, пенсионер ругался отборным матом и корил себя:
- Ах, Степаныч, Степаныч, сколь раз давал слово: не вступай в контакт с незнакомцами! Вот и сам дур-рак...
Набрал на мобильнике номер "02". Абонент по закону подлости оказался недоступен.
Между тем долговязый, сидя на скутере сзади, втолковывал на ухо напарнику:
- Какие же мы с тобой подонки, Дэн.
- Хочешь стать губернатором, Саня?! - Кричал ветру, бьющему в харю, толстый.
- Но какая связь...
- Политика - грязное дело. А эту лошадку мы назовем: Росинант второй!..
 
Вот, йокарный бабай! С чего это я вдруг зачал свою историю с середины... Надо бы восстановить порядок, поставить все с ног на го... тьфу — то есть, наоборот.
 
Итак, Денис Игоревич Кеханов, парень тридцати семи лет от роду, искренне радовался за то, что наши отжали Крым у хохлов. Оно конечно, немного напрягает, что в большую политику пришла гопническая терминология. Но Крым того стоит. А вот совсем не напрягало экономическое давление "цивилизованных" стран на на нашу Матушку. Кеханов на черноморском полуострове не был ни разу, но в нем, как во всех нас, живут светлые представления о подвиге предков, отжимавших Крым у всяких мразей в предыдущие славные эпохи.
Последовавшие за Крымом события на Донбассе внесли в душу сумятицу. В нутрях стало столь беспокойно, что Кеханов превратился в раба новостей. День начинался и заканчивался со сводок с полей брани. Мысли о солдатах, удобряющих поля Новороссии не отпускали даже ночью. Вот она, Третья Мировая, будь она навеки проклята!
Денис некоторое время вел дневник, куда вносил некоторые свои мысли о главном. На обложке тетрадки выведено: "Майдауны против даунбасов, или чему нас научила Война". Вот некоторые записи.
 
Хохлам надо верить.
Когда говорят «Буки», суки молчат.
Кровавые братья-славяне.
10 000 серебряников за москаля.
Потрошенко, ценитель сладкого.
Яйценюх за еврочленство.
Уничтожители колорадов.
«Градом» ю по граду и миру.
«Убивать ядерным оружием!» (Безумная Юля)
Сначала убивай на поражение – потом думай, зачем.
«Девочка, ты хочешь в Украину или чтобы твой домик разбомбили, а тебе оторвало ручки и ножки?»
Песнь укра: «Что колорады мне? Собрать бы их – да сжечь!»
Доверие хохлам — святое.
 
Ну, и все в этом роде. Осознав, что в сентенциях с каждым днем становится все больше цинизма, Кеханов бросил писательство. И задумался о том, что даже самое малое действо значительно эффективнее слов.
Родители Кеханова исчезли в Таиланде. Они там отдыхали, на курорте первой линии, и случился (ну, или случилось, а, может быть, случились — чем бес не шутит, когда черти... а, впрочем, неважно) цунами. Такое в тех краях норма. У нас народ дохнет от паленой водки и медицины, у них — от бездны вод. Правильно поется в песне: губит людей не пиво. В ихних краях случаются всякие. А в наших, между прочим, — нет. У нас свои заморочки, отчего мы перманентно продолжаем разбор завалов — как на территории, так и в собственных головах.
Наши власти сообщили, что россияне не вошли в число 100 000 несчастных, напрочь исчезнувших в пучине. Потому что страна Расея счастливая и богоранимая. Ой, забыл в слово букву Х вставить… Да ладно, слова – это же пыль, чего их причесывать. А посему следует считать, что родители Дениса Кеханова либо решили отрешиться от мира под видом внезапной катастрофы, либо попали в плен к каким-нибудь азиатским партизанам-марксистам, ой, как не любящих белую расу (наверное, они просто не умеют ее правильно готовить).
Отношения между старшим поколением и единственным чадом, были не очень, ибо старики — успешные топ-менеджеры и позитивные люди — постоянно грузили непутевого (по их мнению) отпрыска тем, что он де ничего не хочет и слишком инфантилен. Сами ведь, блин, виноваты, нефиг было баловать чадо в его счастливом детстве! Денис даже обрадовался, что никто ему теперь не будет выедать мозг. 
Предки оставили Денису квартиру на Кутузовском, счета в банках и коттедж под Киржачом. Сдавая хату, получая проценты с вкладов, наследник заделался полноценным дауншифтером, поселившись во Владимирской глуши. Будучи с младенчества человеком задумчивым и не склонным к предпринимательству, молодой человек посвятил себя потреблению кинопродукции, подаваемой телевизионными деятелями искусств. Пока страна не вступила в гов... то есть, в фазу войны, увлечение оставалось невинным. Милитаристский драйв порвал матрицу, отчего Денис Игоревич Кеханов стал, давайте уж говорить прямо, не в себе. Причем, не немного, а очень даже богато. Основное нарушение психики явилось в том, что элементы реальности перемешались с получаемой из эфира информацией и собственной фантазией. Ну, короче, в результате разрыва нервных связей образовался завал, который из-за того что некому было разгрести и програбить, стал системным. До определенного момента состояние оставалось пограничным, но, когда ты блуждаешь вдоль границы, волей-неволей потянет пересечь. А там демоны и ангелы тусуются, и, кажется, далеко не всегда ладят.
То есть, зомбоящик, воображение и нарушения в работе головного мозга сделали из человека плохо предсказуемое существо, управляемое не внутренним законом Канта, а некими общими схемами, а так же импульсами неясной природы. Может, лучше было все-таки выесть мозг, чем вынести? Но в жизни мы всегда стоим перед выбором, который нечасто оказывается в нашу пользу.
Коттеджный поселок под Киржачом за последние годы серьезно опустел. 101-й километр, глубокое Замкадье. Ловушка периферийности: отдыхать хорошо, на работу каждый божий день ездить нереально. Строились здесь нувориши первого поколения, привыкшие вообще-то пахать (и не надо априори всех считать ворьем, просто они предприимчивые и трудолюбивые люди!). За двадцать лет распила страны многих из них грохнули, кто-то переселился в ближнее Замкадье, бросив свой начальный опыт обустройства дальнего поместья, ну, а большинство просто свалили из Расеи, плюнув на недвижимость с высокой колокольни евроинтеграции. Коттедж Кихотовых за обозначенный промежуток времени изрядно обветшал, но все еще оставался твердыней посередь раздербаненных мародерами развалин. Кой-где жизнь еще теплится, ушедшие на пенсию товарищи-бизнесмены из тех, кому искренне за Державу обидно, пока еще колупаются. Но это ненадолго. Возводившие светлое будущее молдавские и украинские крестьяне не являются отменными строителями, а посему в поле под Киржачом рано или поздно восторжествует тлен — такой же, в который превратился первый космонавт планеты Земля, окончивший свое физическое существование приблизительно в тех же местах.
Кеханов-младший завис в этой... ну, скажем так, российской не слишком глубокой глубинке. На нем в смысле предпринимательской жилки природа отдыхает. Да и руки в сущности ни подо что не заточены, хотя кулачищи что надо — сработали гены отца-крепыша, добившегося высоких высот в том числе и грубой физической силою. За десятилетия виртуозной обработки информационным полем у Дениса Игоревича сложились некоторые идеалы. Он посчитал: надо становиться героем своего времени, то есть, человеком, творящим добро посредством попрания всех писанных законов. Ну, типа, что ли, супермэна. Или древнерусского богатыря. Таким законы не писаны. А вы думали, только дуракам? Ошибаетесь! Вспомните кинодилогию "Брат": герой того времени разве дурак? Нет, он просто рыцарь, эдакий Чарльз Гарольд печального образа, с симпатичной грустинкой в тихом омуте глаз.
В юности Кеханов-младший мечтал об армии. Даже одно время бредил, любив играть в солдатики и танчики. Возможно в Кеханове помер военачальник, в случае претворения мечты теперь он стал бы полковником, а то и генералом от какой-нибудь инфантерии. Но не бывает в нашей жизни сослагательного наклонения, ибо у людей все слишком быстро срастается. Предки принципиально выступили против военной карьеры Кеханова-младшего (мать панически боялась, что мальчика убьют деды или душманы), пристроив чадушко в престижный альма-матер. Имел Денис эту альму матом, то бишь, учился через нехочу. Да, корочку выдали, а вот на стартовой должности в банке не удержался. Даже если ты блатной, но тупой или честный — карьерных шансов немного, тем паче со всех сторон напирают понаехавшие мотивированные беспринципные провинциалы.
Не сложилось и с семьей. Та соска, что Кеханову-младшему прочили в невесты (дочь чинуши из префектуры), оказалась мразью. Не стоит здесь сплетничать, скажу только, Денис после попытки гименеевых уз понял, что браком хорошее дело не назовут, да к тому же на достаточно долгое время пропал у парня всякий интерес к альтернативному полу. Последнее все же нормализовалось, а вот семья у Кеханова-младшего окончательно стала ассоциироваться с исчадием всяких сил.
И вот, в результате нескольколетнего затворничества, оформилась у Дениса Игоревича Кеханова, дядьки-инфанта и закоренелого лежебоки, некая идея. Назовем ее "действенностью во имя добра и справедливости". В средневековые времена это вообще-то именовалось рыцарством. В нашу эпоху — не то авантюризмом, не то идиотизмом. А помог мировой кинематограф, сделавший психотип суперпупермэна весьма привлекательным для подражания. Впрочем, ранее таким же пиаром лиц, отличавшихся безумством и храбростью, занимались литература и эпос.
 Денис выдумал себе брутальный псевдоним: Дэн Кехано. Снял денег в банке, приобрел мотоцикл "ямаха". И порешил отправиться совершать подвиги во имя справедливости, помогая униженным и оскорбленным. Благо, таковых хватает во все времена. Поскольку во всех фильмах добро в конечном итоге торжествует надо злом, Дэн был уверен в успехе предприятия. Ну, и надеялся, конечно, на (хотя бы посмертную) славу всенародного защитника.
Немного о внешности Дэна. Росту он невеликого, а долгое существование в режиме обломовщины способствовало значительной расплывчатости форм. Короче, Кеханов — эдакий колобок, весьма забавный и суетливый.
Что касается мировоззрения. Медиасфера учит нас делить все сущее на хорошее и плохое. Амбивалентность — опция артхауса. Отсюда и представление о современности как поле противостояния наших с чужими. Частный случай: видение нашей страны Расеи в окружении враждебных сил. Оно конечно, тому же учат и сказки. Только в последних хотя бы есть намек на урок добрым молодцам, а телепойло расставляет четкие границы, за которыми лучше не пить водицы, не то толерастом станешь.

 
Мистер крутой и яичница
 
У всякого, как говорят казаки, блаародного героя должна быть дама сердца. Типа, что ли, "девушки Бонда" или Марьи-искусницы (в хорошем смысле). Ну, не сварливая же и сквалыжная супруга будет озарять Священный Путь Воина! (Хотя, чаще всего почему-то случается именно так.) Дэн заранее решил, кто она: Оксана Федорова, красавица, ставшая первой во всей Вселенной, но скинувшая с себя корону и прочие наряды, едва только выяснилось, что надо откровенно говорить (все по тому же телеку!) на интимные темы, да еще на пиндосском языке. Вот она, настоящая русская женщина! Практически, идеал и характер. Вот ведь попутал нечистый прекрасносовершенное создание, вынудив участвовать в этой нехристской затее (я имею в виду... а, впрочем, не имею и не в виду - уж лучше не упоминать лишний раз все эти прелести цивилизации потребления, будет шанс, что не припрется на призыв).
Чего скрывать: если бы не телевидение, Дэн никогда бы и не узнал о существовании столь обаятельной женщины. Но светлые стороны есть даже в аду. Их немного, но они присутствуют. Например, в преисподней хорошо думается о небесах. А посему не будем всех теледеятелей скопом записывать в разряд падших ангелов. Даже в аду встречаются свои Орфеи. Главное — не позволить им вообразить, что они созданы только лишь для того, чтобы заглядывать в бездны.
Дэн искренне наслаждался дамой сердца... ой, то есть, одним видом женщины, созерцая передачу "Спокойной ночи, малыши". Да, появлялась Оксана, подлинная перербурженка и великая скоромница, всего-то на сто двадцать секунд. Но это были мгновения счастия. Много ли человеку надо? Чехов говорил, человеку нужен весь мир. На самом деле, если присутствуют относительное здоровье и относительный достаток, хватит и того что Господь дал. Отсюда русское слово "достаточно". Да и "счастие" суть есть удовлетворенность тем, что есть у тебя здесь и сейчас. Жаль только, один гениальный еврей придумал теорию, согласно которой относительность есть величина неопределенная. Евреи всегда что-нибудь — да сгешефтят, а мы, грешные, всю эту мутотень воплощаем во всякие формы. Например, "Капитал". Или "Пятикнижие". Затейники. Впрочем, каждый выбирает по себе религию, дорогу, настольную книгу и женщину.
 
Итак, однажды после обеда (Дэн привык совершать поступки на сытое чрево, ибо предпочитал вечный голод духа, а вовсе не плоти) круглый человек, весь обтянутый кожей как... (о, боги, какие-то у меня неэпические ассоциации, а посему придержу язычок-то...), выехал на красной "ямахе" в направлении на Юго-Восток. Азимут выбран неслучайно: где-то там, за горами, лесами и долами сокрыта Индия, страна, в которую стремятся все диктаторы, фотографы и сумасшедшие. Медом там не намазано, но что-то в этой стране завлекательное все же есть. Цвет "ямахи" тоже неслучаен: он означает... ну, это... короче, прогресс и победу добра над всем остальным. Имя байку было дадено: "Росинант". Потому что это я не романтик, а Денис Кеханов очень даже. Покинув поселок, Дэн Кехано втопил по полной и забавно, подобно каучуковому мячику, заскакал по колдоебинам. Тьфу — все время заговариваюсь, никак не могу наши третьестепенные дороги обозвать пристойными словами.
За остаток дня байкер успел отмахать изрядно. Ехал уверенно, покамест не ища на свою видную задницу приключений. Русские красоты преломлялись в затемненном стекле шлема, и, если бы кто сейчас видел отраженное, явно заскучал бы от однообразия уже на второй минуте. Но все, как уже замечено было ранее, относительно, ибо, ежели внушить, что зеркальное забрало на голове толстяка есть икона, все преломленное почиталось бы таким же священным как индийская корова. А можно вовсе не фантазировать: в наших просторах и без поэзии присутствует какой-то непонятный первобытный ужас.
Остановился Дэн уже затемно, у придорожного заведения, над входом в который светилась голубая надпись: "Шамбала". По большому счету, это обыкновенный кабак, в котором вечерами собираются местные рэкетиры, гопники, менты, средней руки чиновники и проезжие дальнобойщики (ибо при "Шамбале" имеется гостиница с небольшим, но довольно уютным борделем). В общем, в каком-то смысле истеблишмент мало кому известного степного райцентра, разбавленный профессионалами с большой дороги, а "Шамбала" для большинства — своего рода клуб, в котором можно пообщаться с интересными людьми и отыскать нехитрых развлечений.
Владелец заведения армянин Ашот не то чтобы процветает, но и не бедствует, ибо у него надежная крыша в лице органов. В смысле, правоохранительных. Ребята крышуют за еду и б... вот ч-чёрт, все время приходится осекаться, повинуясь внутреннему цензору. Похоже, духовно несвободен, если человек подбирает слова, значит, не все произносит, что думает – вы же замечали. Принцип кабака: негласный консенсус. Пусть каждый творит мерзости (или там гнусности, гадости, полезности, искусства – неважно) на стороне, здесь же люди отдыхают после насыщенного трудового дня и снимают стресс. Эдакий центр релаксации районного масштаба. Остров стабильности посреди океана скорби.
Напомню: Дэн несколько помутился рассудком (занудно повторю: все относительно, ты не считаешься сумасшедшим пока не начинаешь совершать асоциальные поступки, но в каждом обществе свои критерии девиантности поведения). Дэну представилось, что он уже попал в вожделенную Индию, которая Кехано нужна прежде всего для того, чтобы найти какого-нибудь гуру, у которого можно получить добрый совет и благословение на вытворение всякого добра.
И вот представьте себе: мчитесь вы в определенном направлении долго-долго-долго, и уже в ночи перед вами высвечивается голубое: "Шамбала". Даже здоровый рассудок может прийти в состояние некоторого смятения. А уж что говорить о поврежденной психике.
Дэн, войдя в кабак, присел в стороне, заказав себе молока и яичницу. Про молоко Ашот сказал, что такого здесь не держат, предложив пива. Дэн пытался вспомнить: употреблял ли кто-то из киносупермэнов пиво? Не получилось. Но просто хотелось пить. И Дэн принял предложение распорядителя Страны Мудрецов (он был уверен в том, что попал именно туда).
Трудно предположить, как живут и чем питаются в Шамбале. Я имею в виду, в той, настоящей, что на Гималаях. Но есть вероятность, что всем - так же как и у нас. Ну, не одним же только святым духом. Дэн не большой любитель алкоголя, опыта пития у него небогато. А посему даже пиво возбудило и без того бес покойный (разделяю слово с умыслом) мозг до состояния аффекта.
В кабаке было довольно шумно, девичий смех перемежался с гоготом    самцов. Средь шумного бала за соседним столиком спорили трое дальнобойщиков. Один из них, щуплый очкарик, бия себя в грудь, вещал:
- На родине война. Ты понимаешь? Война. Людей убивают.
- Ну, а давно ты был на Донбассе, патри-ёт? - Саркастически перевопрошал молодой верзила.
- А чё там делать-то...
- Чё, чё... - Проворчал третий, вида темного и стремного. - Через плечо. А вот я - был. Неделю назад. Там все умом помутились. Вот.
Дэн напрягся. Он ведь, напомню, сдвинулся на почве новостей с войны в Новороссии. Нашего байкера прежде всего поразил тот факт, что Донбасс не чужд ё-моё самой Шамбале.
- Вот именно. - Взвизгнул очкарик. - Все ненавидят всех.
- Сначала влезь в жопу, чтобы судить о гхеморрое. - Резко парировал третий. Парни сильно смягчали наше «г» на «гхе», подчеркивая свое южнорусское происхождение. - А то все горазды судить. Диванные войска, блин.
- Звездоболы. - Добавил молодой. - Все страшное - там. А мы - тут.
- Это тебе говорят, что ужас-ужас-ужас. Но сейчас сила не в правде, а в фейке. И в войне фейков сто процентов победят фейки. - Третий явно выглядел знатоком вопроса.
- Людей откапывают из братских могил штабелями. А ты говоришь - фейк.
- Картинка для камеры. И не более того.
- А разрушения...
- Ты ж по российским дорогам мотаешь. Посмотри на деревни вокруг: кругом каюк - а войны вроде как не было лет семьдесят как.
- Ну так и езжай на родину, если картинке не веришь...
- Простите, - подобострастно встрял Дэн, - вот не ожидал, что в таком месте будут обсуждать столь земные вещи.
Денис Игоревич наивно представлял, что выглядит круто. Чё: супермэн, да к тому же по воле провидения поднявшийся столь высоко. На самом деле его образ очень даже комичен. Пародия на пародию пародии. Надо однако посчитать за заслугу, что забавный персонаж своим встреванием погасил назревающий конфликт.
- Приятель, - парировал стремный, - а о чем же еще нам здесь говорить.
- Да. Когда не было еще единобожия, боги горячо участвовали в земных делах и сильно переживали за нас, смертных.
Водилы поняли: чокнутый. Смотрели как смотрят на народного певца в электричке. В таких заведениях не принято отшивать сразу – мало ли что. А Дэна несло:
- Ах, вот нам бы хотя бы чуточку вашего бессмертия. Мы жалкие, несуразные, но мы в вас верим, и... - Напоминаю: Дэн убежден, что попал в Страну Мудрецов, которые живут не только вечно, но и счастливо.
- Чего-чего... - Настороженно. Проговорил молодой. Дальнобойщики - народ тертый, они хорошего вообще-то не ждут.
- У вас великая миссия, говорю. Вы связываете миры, находитесь над схваткой, и несете священный груз. Вот.
- Это ты правильно говоришь, приятель. - Очкарик подвинулся со стулом, освободив пространство. - Милости прошу к нашему шалашу, с таким человеком как бы интересно.
И подмигнул коллегам-приятелям.
- Почту за честь, о, мудрецы. И представить себе не мог, что при жизни окажусь в столь высоком кругу.
- Да ладно, парень. У нас без церемоний. Тебя как звать-то?
Денис представился псевдонимом. А у водил оказались нехитрые древнегреческие имена: Андрей, Георгий, Петр. Да и по сути они простые русские мужики, без понтов. Разве что приглушенные профессией и с Донбасса.
- Путешествуешь? - Окинув опытным взглядом нашего толстяка, по-отечески спросил очкарик.
- Не совсем. Скорее, ищу.
- Кого?
- Себя.
- Понятно. Праздношатающийся и...
- Давай выпьем за мир! - Прервал напарника стремный. - Вижу: нормальный ты пацан. 
И похлопал нашего толстяка по обтянутому кожей плечу. Сделал это несколько раз — потому что понравился звук. Дэн не мог отказаться. Хряпнул за мир. Потом за победу. Потом за союз славянских народов. Потом за великий и неделимый Советский Союз... Оно конечно, чуть ранее наш шарик уже успел употребить пиво. Ёрш далеко не на всех действует умиротворяюще, а нетренированные организмы могут и с катушек слететь. Даже те, что уже слетели. 
Дэнис вовсе не ощущал, как алкоголь овладевает всем его существом. То и дело бия нашего карикатурного байкера по кожаным плечам (наслаждаясь барабанным звуком), дальнобойщики искренне говорили все что на душе отложилось. И о стране, и о бабах, и о мироздании. Но путан, которые пытались путаться возле столика, резко отшивали. Мощные ребята, в смысле морали, ни трех перьев, ни других венериных подарков из рейсов не привозят. Ну, разве только изредка.
Дэн не осознавал, что уже вступил в особое Братство Дороги, которое может даже круче Шамбалы — не кабака, а той, гималайской. Ведь Дорога — не стихия даже, а параллельный мир, управляемый явно не божественными силами, а чем-то даже более поэтическим. Он наслаждался простотой, которая исходит от Премудрых. А ведь подспудно так оно и есть: нехитрые люди и есть подлинные мудрецы - и наоборот.
Захотелось рассказать о даме своего сердца. Ведь Оксана Федорова — почти богиня, чем-то близкая этим доброжелательным людям, познавшим Истину. Ах, Оксана, Оксана! Ее образ в Дэновой головушке прям колом стоял, освещал существованье и дарил веру в окончательную победу разума.
- Как хорошо, что вы существуете! - Воскликнул Дэн. - А вот эти женщины, которые здесь тоже обитают, они наверняка столь же мудры и кротки как и дама моего сердца прекрасносовершенная Оксана!
И наш герой обвел пухлой ручищей зал.
- Это да, - рассудил очкарик, - у драматурга Островского тоже всего три пьесы: "Лес", "Доходное место", "Где тонко - там и рвется".
- Эт чё? - Вопросил молодой. - Твоя эта Оксана - тоже....
И дальнобойщик произнес нехорошее слово. Ну, то, которое в Расее – и не только по пьяной лавочке – обычно используют в качестве междометия. Ден, мгновенно приобретя свирепый облик, с хрипом схватил бугая за шкирман:
- Пусть вы не от мира нашего, но не смейте выражаться о лучшей из женщин!
Троица опешила. Мужики не ожидали агрессии от забавного чудака. Им просто по приколу было, но в несколько секунд стало уже вовсе не по приколу. Допетрили: молодой и вправду резко обозвал некую Оксану, взбеленив человека. Хотя... зачем этот пузырь в коже сравнил свою женщину с проституткой? Поскольку Дэн повел себя значительно более шумно, чем принято в подобных местах, на компанию обратила внимание вся "Шамбала", особенно напряглись вышибалы.
- Тпр-р-ру! - Рыкнул стремный. - Ребят, не горячитесь. Неосторожное слово - не повод к драке. Петь, забери логин назад. А ты, искатель себя, не ерепенься. Все бывает...
Вспышка праведного гнева в Дэне погасла. Разговор вернулся в спокойное русло, но дальнобойщики, обладая гигантским опытом дорожных дел, старались не будить в колобке лиха, ибо чуяли: в этом тихом омуте чёрт знает кто сидит. Неадекват, зря припоили – пора отвертываться.
Наш герой вернулся за свой столик, допил пива схомячил свою яичницу. Когда пришло время расплачиваться за заказ, Дэн выразил  искреннее непонимание момента, чем сильно расстроил Ашота. Дэн точно знал:
НИКТО ИЗ СУПЕРПУПЕРМЭНОВ НИКОГДА НИ ЗА ЧТО НЕ РАСПЛАЧИВАЕТСЯ!
Они просто приходят и берут, таково извечное правило. Пока разборка набирала обороты, дальнобойщики тихонько свалили, а вокруг Дэнова столика на стреме уже стояли крепкие ребята.
Ашот со всякими типами имеет дело и опаслив, ибо даже прокуроры, бывает, выглядят идиотами. С другой стороны, кожей обтягиваются и представители какой-то не такой ориентации. Посему отношение к гостю было дуалистичным. Здесь трасса, разные птицы залетают. Хозяин заведения покамест осторожничал, ожидая следующих шагов неизвестного.
Технологии выбивания денежных средств в заведении отработаны, всякий раз, в зависимости от чина клиента, применяется своя метода. Нужно только понять, какая у дебошира крыша, чтобы потом не наехал отряд омоновцев или братанов.
Нажравшись и отвалившись назад, Дэн Кехано стал тупым коровьим взглядом пялиться на санит... то есть, на громил. Глаза нашего героя заметно закосели, да к тому же налились кровию. Что-то в них появилось виевское, я бы сказал даже конкретнее: вельзевуловское. Состоялась артистическая пауза, за период которой на Дэна напал жестокий ик. Вышибалы, оглянувшись на хозяина. Тот, заценив, ситуацию и сделав вывод, что перед ними простой лох, дал отмашку. Здоровяки приготовились вынести клиента на свежий воздух, выписать положенных звездюлей, заодно и прошмонать.
- Но здесь же.. ык! Шамбала! - Воскликнул Дэн, трепыхаясь. - Страна муд... этих... ык!.. рецов. Я уже догадался, что... ык!.. истинная мудрость в том, чтобы так.. ык!.. как вы радоваться каждой новой минуте и ловить...  ык!.. мгновения.
- В каком-то смысле все именно так. - Искренне ответил Ашот, дав знак своим холуям покамест не вышибать.
- Так покажите мне вашего этого... ык!.. главного гу.. р-ру. Быть может, он снизойдет и даст мне, смертному, совет и... ык!.. благословение.
Все поняли: будет потеха. Клиенты любят развлекуху, а здесь к тому же нечто свеженькое, что наверняка запомнится, будет о чем рассказать любовнице (или собутыльнику). Народ уже теснится грифами, предвкушая нечто ржачное. Комеди а ля рюс, то есть, древняя как мир игра "дурак и резонер".
Итак, "гуру" вызвался быть судья районного суда Павел Максимович Ж., имеющий прозвище "Азидательный пятнарик" (любит  вкатывать административный арест на пятнадцать суток, приговаривая: «Пятнарик вам в азидание...»). У него опыт представительности, сдержанность и экстерьер. В общем, все как положено.
- Говори, смертный. - Внушительно протрубил судья.
- А что говорить-то? - Дэн растерялся.
- Так для чего ты сюда пришел, грешный человече...
- Как... эта... ну, да: а как к вам... ык!... обращаться... - Дэн все икал и икал, делая это столь внутриутробно, что народу уже было и не смешно.
- Обычно. Учитель.
- Хорошо, хорошо... вот сейчас...
- Дайте ему водки. - Раздался чей-то голос. - Для резкости.
Дэн поперхнулся, глотнув алкоголь. Закашлялся. Не в то горло вошло. Народ не рассмеялся. Зато и ик прекратился. Справившись со спазмом горла, наш герой наконец произнес внятное:
- О, учитель. Хочу творить добро. Давно осознал, что моя миссия в нашем этом мире смертных - отстаивать справедливость и защищать слабых.
- Так отстаивай. Че сюда-то приперся?
- Пока не знаю, как миссию исполнять. И вообще. Всю жизнь свою неказистую только и делал что прожигал время. Так вот меня и расперло конечно, в смысле, горячим желанием помогать униженным и оскорбленным. Ведь я смертный... жизнь пролетит, и будто тебя не было.
- Понятно. Ты просто подготавливался духовно, дозревал. У тебя была предварительная практика, ты, так сказать, разминался.
- И что делать.
- Скажу, чего не делать. Слышишь? А?
Дэна стало развозить, он поплыл в алкогольную нирвану.
 - Да. Да...
- Никогда не сомневайся и прислушивайся к голосу своего сердца.
- Но как его услышать?
- Просто выключи голову...
Дальше - провал. То есть, переключение организма на автопилот. Коварно воздействие жидкости, именуемой в старые добрые времена: "аква вита". Очарование ситуации для Дэна в том, что он окунулся в мир пустоты, когда голова реально выключена, зато руки, ноги и язык что-то творят. Народ в "Шамбале" уже потешался вовсю и хохотал не стесняясь. Никакого цирка не надо.
За время нирваны Денис лишился своего новехонького Росинанта типа "ямаха", а в придаток и шлема. Вернулось в реальность сознание нашего героя, когда он подымался из придорожной канавы, тщась понять, где стороны света и где свет вообще. А в голове только и крутилось сквозь шум: "Забудь сомнение, слушай свой-ё-о-о с-е-е-ердце!.." И почему-то возбужденный человеческий гогот.
- Как это правильно, о, учитель! - Воодушевленно гаркнул Дэн.
На душе было совсем-совсем благостно.
 
Саня Панцев
 
Итак, Дэн Кехано шагал по дороге во тьму и ощущал себя самым счастливым человеком на этой безумной планете. Хотя на самом деле бедолага, ярко выраженный продукт жизнедеятельности медиасферы очутился на самом дне жизни. Дно — прекрасная позиция для старта, правда Денис об этом не думал. Да, у героя нашего времени отжали его прекрасного Росинанта типа "ямаха", но ведь взамен гражданин получил просветление, а так же руководящую и направляющую линию (проще говоря: волшебный пинок) от гуру — и не где-нибудь, в самой Шамбале.
В Индию стремились Александр Великий, Наполеон Бонапарт и Адольф Гитлер. На этом вопросе вышеозначенные деятели и обломались, получив вместо Индии кой-что без масла, которое, впрочем, при наличии фантазии тоже можно обозвать пинком. А Дэн ехал туда всего-то полдня и провел в Стране Муд... ну, этих... рецов чудную ночь. Он общался с просветленными людьми, познавшими подлинную суть вещей, а так же имел рандеву с Учителем. Хотя бы ради этого можно отдать полцарства, а то и все без остатка. В конце концов, "ямаха" — всего лишь сборная железок. В отличие от человеческой жизни.
Дэн размышлял о своем светлом ангеле Оксане Федоровой и думал: что бы сия благородная дама сказала бы сейчас? Впрочем, для такой женщины даже великие подвиги какого-то там Кехано — сущие мелочи. Она ведь со звездами говорит, слышит божественною музыку небесных сфер. Что мы, господа, в сравненьи с той прекрасной дамой... А подвигов, к слову, еще не было.
Оно конечно, трещала башка. Зато разворачивал полотно радости рассвет, и новый день обязательно должен принести нечто такое... ну, от чего приходит удовлетворение. И случай вскоре подвернулся.
В лучах восходящего Светила двое усердно избивали третьего. Экзекуция творилась на невинной траве, блескучей от бусинок росы. Избиваемый был долговязым детиною с завидными усищами. Он не сопротивлялся. Парни горской наружности монотонно, будто они давят виноград, работали ногами, жертва покорно извивалась.
Ден, подобрав булыжник, резко его метнул. Герои не задумываются о последствиях, а творят. Камень угодил в бошку длинного. По счастью, он был недостаточно велик (в смысле, не усатый, а камень). Долговязый, схватившись за чайник, удивленно посмотрел на Дэна, после чего сник.
- Ты што, дядя? Испросил один из избивающих.
- А то. - Решительно ответил Дэн.
- Шол бы своей дорогою што ль.
- Ах, ты, бусурманище недоразвитое. - Укоряюще и как-то спокойно произнес Дэн. Он, сначала нелепо-медленно, но все ускоряясь, вонзился своим мыслящим местом в живот одного из экзекуторов, после чего тот осел и завопил благим матом. Дэн смело направился ко второму, так же размеренно возгласив: - Что, нерусь, и тебе хочется попробовать комиссарского тела?
   Второму не хотелось. Он, ухватив напарника, пустился прочь. Дэн Кехано потерпел сокрушительную победу. Наш герой деловито приподнял спасенного и фигурально выразился:
- Бояться не надо. Они трогают только тех, кто боится.
Усатый, весь мокрый и абсолютно жалкий, сплюнул кровавую слюною и ответствовал:
- Вот, блин, ур-роды.
Наверное дальнобойщики в "Шамбале" верно поступили, свалив, едва мужики почуяли темную, непонятную силу в этом неуклюжем толстяке. Даму сердца всякого героя оскорблять не стоит, тем более публично. Так же выбрали правильную тактику те двое, что дубасили усатого. То есть, с такими лучше не связываться — это спиной чуют все, кто знает, почем фунт лиха.
Итак, первый подвиг совершен.
- Слушай... - Сказал длинный, приглаживая усы. - Ты дурак, что ль.
- Естественный поступок человека. - Дэн снисходительно пропустил оскорбление мимо ушей. - Надо же помочь униженному и оскорбленному.
- Ну, подлечили бы они меня. И все. Ты уйдешь — мы останемся. И тогда они меня уже побьют неподецки. Спаситель, блин.
- Я не блин, и вообще... любое резкое слово — выстрел в броню, которая отрекошетит в тебя же. И какой-то у тебя печальный образ, приятель.
- Станешь тут. Меня вообще Саня зовут. Панцев. - Вместе с тем усатый рассудил: "На себя-то посмотри, породия на... ч-чорт, и кого же он так напоминает… Если я печален, твой образ навевает мысль о том, что русская нация перешла в стадию деградации..."
Саня Панцев поведал свою историю. Он задолжал нормальным пацанам (товарищам с Кавказа) энную сумму. Хотел заладить свое дело, не хватало разве что первоначального капиталу. Не заладилось. А пацаны поставили на счетчик. Одно дело — банк. Там хотя бы все по закону. А здесь по божески, точнее, по-свойски. Саня думал, и так прокатит. То есть, выпишут звездюлей и отпустят с богом. Но здесь вмешался его величество случай. То есть, толстый обтянутый кожей дядька раскидал кредиторов и установил свои порядки.
Но что вышло — то вышло. У Сани семья и все такое. То есть, дети, жена, умеющая знатно пилить, и обязанности. Да еще и с бизнесом пролет. На одолжение приобрел партию яиц с целью выгодной перепродажи, а они оказались тухлые. В смысле, куриные яйца. Кинули партнеры, а одному, без крыши, супротив них не пойти. А может оно и к лучшему: подговорю этого громилу — он и организует наезд на кидал. Надо бы только втереться в доверие... Если честно, семья и надежда на благополучие обрыдли. Не все ведь созданы для простых земных радостей.
- Для чего же ты живешь? - Сочувственно спросил Дэн Кехано, выслушав историю усатого.
Саня неожиданно для себя откровенно признался:
- Мечта у меня. Хочу стать губернатором какого-нибудь края. Ну-у-у... небольшого. Но желательно – благословенного.
- Хорошая у тебя мечта. Правильная.
- Только идиотская. Потому что недостижимая.
- Почему. Если мы с тобой, Саня, совершим много подвигов во имя добра и справедливость, все у нас будет. И вот что... к поставленной цели надо идти не сворачивая. Тогда даже провидение перейдет на твою сторону. И в благословенный мы превратим любой край – даже если он света.
Какой же он зануда, подумал Саня, и еще моралист - хуже попа. Нет – пожалуй, за крышу он не сойдет: романтик. А вот света не надо, Светой мою жену зовут… А в слух выразился:
- Откуда ты знаешь за провидение...
- Долго рассказывать. В общем, я был в таком месте, где мне поставили особую отметину.
- В какое место?
- В то самое.
- Покажи.
- Она не материальная. - Ден критически осмотрел ссадины на всяких частях Саниного тела. Как жалок может быть человек, рассудил он, и даже когда его вытаскивают из жопы, он ерепенится, пробует из себя что-то представить. А все же плохо одному на этом свете. Напарник не помешает... - Это клеймо правды. На всю жизнь!
Далее Дэн Кехано поведал неожиданному приятелю свое кредо. То есть, идею вселенской гомофилии... тьфу — то есть филантропии и веру в торжество доброго кулака.
В общем и целом Саня одобрил теорию. Правда выразил сомнение в практическом русле. И заключил для себя: "Вернусь домой — Алики из-под земли достанут и яйца оторвут. Причем, не куриные, они же мстительные, с-скоты. Надо хотя бы перекантоваться, пока волна не спадет..."
А вот теперь наконец мы пришли к эпизоду, с которого я начал свое повествование. То есть, отжиму китайского мотороллера. Говорят, дуракам везет. Ничего подобного: везет бесстрашным. Правда среди таковых встречаются дураки, да к тому же абсолютно все бесстрашные глуповаты как гениальная поэзия.
Выехав на трассу, наша не совсем сладкая парочка наткнулась на Росинанта Первого. "ямаха" мирно паслась... то есть парковалась возле придорожного магазинчика. Дэн не такой и глупый, как могло бы показаться: в кармане его кожанки был и второй комплект ключей. Росинант Первый завелся как положено добротному японцу…
Когда судья вывалился из магазина, два транспортных средства уносились к горизонту.
- М-м-мда... - Рассудил Павел Максимович. - Не суди - да не судим будешь. Хотя азидательный пятнарик я им бы вкатал.
 
 
Демонпрострация
 
За лесопосадкой шумели ветряки. Они питали электричеством коттедж межрайонного прокурора. Ну, и еще кое-что, о чем чуть позже. Прокурор — человек авторитетный, может себе позволить устроить гнездышко типа частного имения. Да к тому же блюститель Закона — технически продвинутая особь, любит всякие ноу-хау и прочие навороты.
Поскольку ветер дул нешибкий, ветряки едва кряхтели. Звук довольно противный, а, впрочем ветряные двигатели все такие. Имение с размахом, расстояние до коттеджа приличное, а посему прокурору звуки не докучают. А чтобы должностному лицу совсем уж было в кайф, по периметру неусыпно бдит частная охрана, которую содержит жена прокурора, по странному совпадению успешная предпринимательница и редкая мымра.
Дэн об этом не знает и вообще у него возникла фантазия: они с Саней попали в царство зла, где хозяйничают отвратительные монстры. Оно конечно, в чем-то Дэн прав, но зачем за таковых железки-то принимать?
В Дэне Кехано проснулся зверь.
- Демоны!!! - Истошно вскричал толстяк. Полувизг-полускрежет инновационной техники и здоровую психику способен смятить, что в очередной раз доказывает: здоровье (в том числе и психическое) - лишь одна из стадий общего заболевания организма и системы. В стране, где даже на беременность заводят историю болезни, это железное правило.
В бардачке Росинанта Первого нашлось как раз то, чего раньше Дэну явно недоставало: бейсбольная бита. Похоже, положила ее Рука Судьбы. С легкостию наш герой сокрушил заслон из колючей проволоки. Не помешало даже то, что по ограде прокурор — ну, так, на всякий пожарный случай — пустил дармовой электрический ток. И даже более того: порция в несколько квадрильонов отрицательно заряженных элементарных частиц придала Кехано еще больше сил — как физических, так и душевных. Даже ученые не знают природу электричества и не могут внятно объяснить, почему одних особей электроны убивают, а других — очень даже наоборот.
Дэн истово принялся крушить полевые технические средства. Сначала монстры туго, но подчинялись грубой силе, кособочась и заглухая, но вскоре бита расколошматилась в мочало. Тогда взбешенный человек в коже принялся сшибать мачты уже сломленными частями ветряков. Те в ответ тоже чем могли ударяли нашего неадеквата по разным частям тела. Битва что надо, правда, со стороны она смотрелась как-то не очень.
Саня наблюдал картину с некоторым азартом. Мы ж любим наблюдать текущую воду, играющих детей, ладно работающих взрослых. Но вскоре он истошно заорал благим матом:
- О-о-оа-а-а-а-о-о-о!!!
Дэн остановил неистовство. Вопросил:
-С ума сошел?
- Давай-ка скорее валить отсюда. - Спокойно произнес Саня. - От такого нашего добра явно добра не сыщешь.
Саня указал в сторону заката. Оттуда неслась возбужденная толпа охранников.
Дэн не будь дурак сопоставил силы и скомандовал:
- По ко-о-оням!
 Благо ветряки — даже те, кому таки не досталось — почтительно заткнулись. Это вообще-то победа. Охранники пробовали палить по удаляющимся вандалам из имеющегося у них стрелкового вооружения. Но получалось у них плохо. Удача наших героев была в том, что вечером все обалдуи, собравшись в каптерке, бухали по поводу дня рождения одного из них, распевая старые песни о главном, то есть, про Родину, госпожу Удачу, Таганку и Стеньку Разина, бросающего за борт черкесскую княжну в угоду толпе. Она вообще любит отважных и тупых. Я имею в виду госпожу Удачу. Родина же не любит никого, а Таганской тюрьмы и княжны уже давно нетути, что доказывает: жизнь способна продолжаться в песнях. Это мы обязаны любить и защищать то, о чем поем. Но что-то не бережем, а потерямши плачем и слагаем тосты и такие вот как мой рассказы.
- Они что - идиоты? - Испросил один из горе-охранников, когда те растерянно бродили по полю битвы.
- Щас много чокнутых. - Рассудил начальник смены. - В общем, так, мужики... Доложим, что наехала банда, на трех... нет - пяти бумерах. Мы отбивались, отстреливались, но силы были неравны. Усекли? А теперь давайте украсим друг дружку для убедительности.
И старший наотмашь смазал по харе ближнему.
 
Ночевала тучка зол... то есть, наша не совсем сладкая парочка в заброшенной деревне. Благо таких здесь, то бишь, в Расее хватает. Питались чем Бог послал, а он не обидел, ибо блаародные герои прихватили в одной из придорожных кафешек кой-чего очень даже съедобного. Но без бухла - заранее сговорились о сухом законе и целомудренности.
В избе, собрав в нее нехитрый християнский скарб из соседних домов, устроили диспут. Не то чтобы спорили, а скорее лясы точили. Пацаны в Расее завсегда должны прежде всего сговориться о понятиях.
Саня Панцев оказался весьма начитанным товарищем, у него ведь когда-то было высшее гуманитарное образование. В позапрошлой жизни, ну, до того как стал пробовать себя на предпринимательском поприще, усатый являлся работником культуры, иначе говоря, завклубом. Ну, попал под волну оптимизации, которая суть есть лучшее средство борьбы с оптимизмом, сократился вместе со своим учреждением ко всем чертям... а оно, может, и к лучшему.
Губернатором Саня и впрямь хочет быть. В свое время, на заре перестройки он даже пошел в политику, заделался дерьмо... простите за ернические оговорки, демократом. Избирался даже в сельсовет. Придерживался идей Гайдара - того самого, который был похож на зажравшегося в конец Мальчиша-плохиша. Но обломали, дали понять, что правды нет ни на земле, ни выше. Надо было подмахивать бумажки о прихватизации земель, не смог поступиться с принципами. И родилась в голове отставного прораба духа простая мечта: самому прийти к власти и поднять какой-нибудь пусть завалящий регион в согласии с идеалами и голосом собственного сердца.
Под пролетарского писателя Максима Горького Панцев на самом деле косит сознательно. Цель конечного торжества рабочего человека Саня считает святой и богоугодной. Хотя Богу по большому счету не верит.
И вот представьте себе: избивают вас уроды, подумавшие, что они хозяева жизни — тут подбегает какой-то хрен и кидает камень. Потом еще раскидывает изуверов и тем самым ломает привычный ход вещей. Да к тому же налитые кровию глаза смешного толстого человека в коже напомнили зенки Данко, юноши, готового порвать ради достижения святой цели себя самого.
Итак, бьется в тесной печурке огонь, на поленьях смола как крокодилова слеза, а Саня Панцев рассуждает о высоком:
- ...Романтики порождают революции, революции порождают большую кровь. Кровь побуждает месть. Месть порождает уныние. Убери лишнее звено и тебе все станет ясно об истинном предназначении романтиков.
- Ты забыл продолжить цепь, ну, чтобы она замкнулась. Уныние порождает революцию. Но есть у романтиков иная миссия, - парирует Дэн Кехано, - так сказать, ментальная. Они, понимаешь ли, дают человечеству понять, что есть и другая жизнь. Не побоюсь этого слова, высокая.
- М-м-мда... зияющие высоты. Это не замкнутый круг, а спираль. Но ты прав. Человечество надо встряхивать. Для того созданы и революции, и войны.
- И кризисы. Потому что кризис — как бы приседание перед прыжком.
- Ты представляешь себе человечество единым организмом. А это не так, Дэн. - Саня встал в позу Наполеона перед Ватерлоо. Ну, это когда императора донимал геморрой. - В этом нашем мире разделяют чтобы властвовать. Ты давеча говорил про Донбасс...
- Да уж... место больное. - Кехано удрученно вздохнул.
- Не то слово. Неким силам надо было столкнуть два славянских народа, чтобы ослабить Расею. Заметь: у них получилось.
- Вопросом занялись безграмотные люди из Госдепа. Они не просчитывают вероятные последствия.
- Никто не просчитывает. - Саня переменил позу на роденовского "мыслителя". - Они просто отчитываются о выполнении задания. Противопоставление безграмотному - бес грамотный. И там-то как раз сидит последний.
- Я писал историю войны. Сначала думал, столько недописал, что и за всю жизнь не выписать. Теперь понял, писать надо только тогда, когда уже невтерпеж. А эта невтерпежь что все не приходит.
- Ну, как не понять. У меня ж культурное образование. Всякому серьезному писателю рано или поздно приходит мысль, что слово - говно перед делом.
- Слово тоже может стать делом. Если ты командир расстрельной команды. Но мы живем в мире, где всем все по фигу. Слова, дела…
- Нет! Мы живем в мире, где нас убеждают в том, что всем все по фигу!
- Кто?
- А вот это вопрос...
 
...И с той поры покатилась по степному краю череда странных и нелепых преступлений. Там один экшен, а я этого дела не люблю. В смысле, в подробностях описывать. Два урода несли в массы страх и смятение, думая, что они – Робин Гуды, призванные бороться супротив кирдыка.

 
Трэшная сила
 

...Психоневрологический интернат "Сычевка" когда-то являлся усадьбою дворян, потомственных князей Боловодских-Черноцерковских. Было это давно, еще при царе — но не Горохе. Когда Николая Кровавого и его присновзятых... ну, это... того, в стране грянул большевистский переворот. Усадьба была небедной, приносила хороший доход княжескому роду, который тот прожигал по Баден-Баденам, Парижам и Ниццам. Все потому что в управляющие выбивались оборотистые мужики из народа, в меру честные, немножечко справедливые и жестокие по отношению к жи... короче, настоящие Хозяева.
Но это не нравилось жи... ну, жителям Сычевки. Одни жируют, другие гнобят ради того, чтобы одни жировали, а гнобимые для них – как животные. А потому в 1918-м управляющего они повесили на воротах усадьбы, а в княжеской вотчине была устроена коммуна имени тов. Троцкого. Данное образование существовало ровно столько, насколько в подвалах хватило запасов бургундского вина, маринованных огурцов и сала.
А в это время дворяне Беловодские-Черноцерковские, сидючи на Лазурном берегу Средиземного моря за рюмочкой абсента, все сокрушались: "Что с нашей Расеей случилось? Почему все вышло так? Кто замутил ужасный сценарий?" И некому было им запросто ответить: "Да проеб... то есть, миль пардон, просрали вы свою Расею, гэс-пада!"
Коммуну сменил туберкулезный санаторий уездного масштаба. Место здесь степное, ветрами продуваемое, а для лечения чахотки кумысом стали доить княжеских лошадей. Не успели они передохнуть (я конечно не о тубиках, туберкулезных больных, а о лошадях) как были изобретены эффективные лекарства. И усадьба "Сычевка" была превращена в интернат для психически ненормальных и прочих убогих. В просторечии — дурка. Такова краткая история места, доказывающая: никакого "гения места" тут нет и в помине. А есть историческая необходимость.
В некотором замешательстве стояла наша парочка перед закрытыми воротами учреждения. Вывеску сперли, а посему нельзя было понять, во что героев занесло. Но нечто целостное жило за ветхим забором, неописуемый покой трепетался в запущенном парке, живя своей полумистической жизнью. Это где-то там бомбят дома, сшибают самолеты, ватники месят укропов и наоборот... к чему суета, и чья воля так бесит людей?..
Осветившись челом и подправив усищи Саня воскликнул:
- Вот край, которым я мог бы успешно управлять!
С кем поведешься, от того и заразишься его недугом. У Панцева тоже случилась аберрация сознания, он реально уверовал в свою землю обетованную, которая прям дрожит в ожидании настоящего хозяина.
- Вот видишь, - спокойно ответствовал Дэн, - кто ищет — обрящет. Будем считать, здесь картина Репина "Не ждали, а мы подвалили".

Главврач медучреждения Платон Олегович Барбулис пребывал в глубочайшем алкогольном запое. Зелье уже не в силах было размножать эндорфины, близилась интоксикация. Платонов кабинет, когда-то бывший будуаром княгинь Беловодских-Черноцерковских, источал ароматы кабака. В такие дни даже местное привидение, которое при некоторых упущениях тоже можно назвать «гением места», отличающееся вообще-то коварством и шаловливостью, от беды отсиживалось в подвалах.
Причины депрессии с седативными потугами ясны: саратовская глушь, контингент, поиски истины. Как сказал бы специалист, сочетанный эффект. До белочки покамест не дошло, но уже как-то что-то уже не так в отравленном головном мозгу главврача, да к тому же можно уже говорить и об органических изменениях.
Когда Дэн с Саней подкатили к дурке, Барбулис, положив голову на дубовый стол, наследие старых времен, наблюдал, как из рюмки с армянским коньяком "Ной" (подношение хороших людей) пыталась выбраться мушка. Вот ведь, размышлял врач первой категории, как у них все сложно... им дано летать — а они лезут во всякое.
Контингент дурки — психохроники, инвалиды детства да просто дураки, косящие подо что-то по причине того, что не любят общество, по недоумию считающее себя здоровым, и желающее изолировать от всего этого бедлама в какое-нибудь успокоительное место всех, кто какой-то не такой. (Ох, трудное у меня предложение получилось…) Попадаются в дурке и приличные люди, да вот беда, они сплошь неадекваты, которых приходится содержать в буйном отделении. А среди персонала приличных нет в принципе. Естественный отбор. И с одной стороны клетки, и с другой творится взаимоперетекание серого вещества, отчего и образуется этот мертвенный планктон.
В этом болоте заметно всякое движение, а посему Барбулис, решительно опрокинув ёмкость и сплюнув муху, обратил свое пристальное врачебное внимание на двух гостей за воротами, прибывших на ярких транспортных средствах. Телефонограмма из органов о розыске странных преступников до Сычевки по причине головотяпства системы и значительного потока бессмысленных циркуляров не дошла, а посему о "тандеме" в дурке ничего не знают. Да к тому же, ежели взбесившийся принтер выключить невозможно, его игнорируют.
Платон, ненадолго вдохновленный очередной дозой душевного лекарства, прослезившись и цокнув языком, с каким-то инфернальным оттенком в голосе произнес:
- Каждый находит то, что ищет...
 
Между тем наши герои, не зная, что за ними уже наблюдают разные пары глаз, и не только барбулисские, все еще стояли пред вратами. Конечно они не были в курсе, что именно здесь когда-то повесили последнего эффективного менеджера старой формации, после чего настала эпоха расцвета советского искусства и эффективных менеджеров иного покроя, ну и вертухаев всех уровней, думающих, что они "сталинские орлы". Про таких народ говаривает: не те орлы, которые летают, а те орлы, которые... вот, ч-чорт! Сочиняю литературный опус, а скатываюсь на низкопробный фольклор...
Саня удивился бы, услышав, что фамилия казненного была Панцев. Предок ли, либо однофамилец, то нам неизвестно, ведь мы плохо помним свое родство. Впрочем, и подсказать уже некому, ибо много воды и крови с тех пор утекло... в Гражданскую белые перебили тех, кто вешал управляющего, потом красные перебили белых, потом энкавэдэшники перебили тех, кто бил белых, потом... впрочем, чего там размусоливать. Одно слово: Расея.
Дедуля, выволокшийся из будки, поставленной за воротами наподобие собачьей, чем-то напоминал то ли Гришку Распутина, то ли апостола Павла. Причем, бороды у него не было, а имелась баская куртка от "Боско".
- Посещениев нет, не велено! - Едко отрапортовал старик на языке привратников всех эпох.
- Но все остальное, кажется, есть. - Сказал Саня. Он уже чуял запахи компота из сухофруктов и жареной трески. Был четверг, кухня готовила обед.
- Сказано! - Отрезал старец голосом пророка.
- Но...
- Никаких мне. Отставить. Вольно. Разойдись.
Старик когда-то был прапорщиком советской армии.
- Отец... - Дэн почесал свою тыкву. - Если мы разойдемся, мало не покажется.
- Команды борзеть не...
В будке раздался звонок. Старик заковылял к посту. Вышел из своей конуры он уже с переменившейся мордой и ключом наперевес. Пропуская наших героев, привратник возгласил:
- Добро пожаловать в наш скромный приют спокойствия, трудов и...
- Сам пошел. - Резко ответил Панцев.
Старик посмотрел на долговязого как Ленин на буржуазию.
Оглянувшись Дэн причитал табличку, красным на белом: "ВЫХОДА НЕТ!"
 
Платон дал знак санитарам, чтобы их оставили в кабинете тет на два тета. Еще ожидая, он изначально выставил на дубовый стол рюмки и штоф, но в последний момент все же убрал. Зато поправил стопки с книгами, среди которых были Ницше, Паскаль, Энгельс, Федоров, Леви-Стросс. Платоша давно их не читал, книги являлись дресс-кодом, действующим на посетителей и прочих индивидов наподобие окрика. Какое-то внутреннее волнение охватило Барбулиса, смутное и необъяснимое. Так еще в юности он чувствовал себя перед дискотекой. Он не знал еще, для чего все это, положился на интуицию психиатра с большим врачебным стажем.
Первая гипотеза — что наехали рэкетиры — была отметена почти сразу же. Одна только пляшущая походка незнакомцев указывала: не братаны. Да вообще ни на кого они не были похожи, а яркие индивидуальности непонятной ориентации всегда поначалу интригуют. 
- Дэн Кехано. - Скромно представился Денис и шумно шкрябнул своей кожей. - И мой такскаать визави Александр Панцев.
- Платон. - Главврач, встав, пожал пришедшим горячие руки. - Какими судьбами посетили вы сей мир в его минуты роковые?
- Эт самое... - Саня почувствовал себя неловко. - Роковые это как?
Доктор быстро щелкнул перед носом усатого пальцами. Пронаблюдал реакцию: заторможенность есть, но целостность психики налицо.
- Сычевка — место, которое таких как вы ожидает давно. У нас мало событий, но жизнь таки есть. Вы следите за моими мыслями? А?
- Не вполне... Платон Батькович. А что эта ваша Сычевка?
- В каком-то смысле край света. М-м-мда...
Барбулис подспудно изучал обоих, пытаясь провести анамнез. То, что не в себе - заметно по многим признакам. Вон, какие у этого круглого зенки-то красные. А может подсадить их на феназепам, устроить экзек… то бишь, физиотерапию... нет - надо покамест пронаблюдать.
Под физиотерапией Платон понимает телесные наказания и моральное унижение, проще говоря, розги и холодный душ Шарко. Под розгами даже агрессивные типы становятся шелковыми. Шарко - вообще жесть. В Сычевке это практикуется, в особенности для тех кто не желает трудиться.
Ах, да: забыл сказать. В дурке рабовладельческий строй. Больные работают на здоровых: возделывают землю, ходят за скотиной. Те, кому потрафило, надсматривают, блюдут и карают. Ну, все как и в реальной жизни. На что еще годны убогие - пусть хоть такую пользу приносят. Труд ведь не только освобождает, но лечит душу. Если у человека нет желания душу свою спасать помогают розги и прочие традиционные средства. Место глухое, скучное. Да и в любой социальной структуре устаканивается такой механизм саморегуляции, при котором сохраняется прочность устоев.
 
- Любопытных людей, однако, занесло в наш край. Редкий случай...
- Случайного не бывает. - Отрапортовал Дэн. - Хотя...
- Позвольте спросить, - внезапно просияв, затараторил Саня, - а какая будет должность? В смысле, у вас.
- Де факто, министр здравоохранения.
Саня выдохнул. Он надеялся, что данному краю нужен правитель, но подозревал, что человек похожий на тихого алкоголика, изнуряющего себя зельем не менее недели, правитель и есть. Дэн же напрягся: алкаш, называет себя министром… в себе ли? Но погасил в себе сомнение: суперпупермэнам сомневаться непрестало.
-А нет ли, скажем, - вкрадчиво произнес Дэн, - в вашем этом краю... губернатора?
- Губернатора... - Главврач призадумался. - Есть спикер, полководец, шаман, гегемон... царь был, но давеча его схоронили. А вот губернатора что-то пока не зафиксировано.
- Тогда, - радостно воскликнул Кехано, - смею предложить вам одну замечательную кандидатуру!
Панцев при этом скромно потупился...   
 
Конечно главврач не сообщил гостям, что отправляет их в буйное отделение. Оно рядом: кабинет в правом крыле, буйное — по центру. Левое крыло занимает отделение экзек... ну, то есть, физиотерапия. Меньше знаешь - веселее шагаешь. Наши чудаки все еще были свято уверены в том, что сейчас они просто отдохнуть с дороги, чтобы после детально обсудить будущее губернаторство Сани Панцева.
Войдя в палату, Дэн был сражен почти насмерть. Он увидел портрет богини, Оксаны Федоровой. Аккуратно вырванная обложка гламурного журнала, прилепленная к мрачной стене, смотрелась иконою.
- Господи... - Произнес Денис, собрамши наконец волю в кучку. - Такое чудо.
Вместе с тем на свежие поступления во все глаза смотрел контингент.
- А че вас не упаковали? - Испросил смешной полукарлик, похожий на философа Сократа.
Дело в том, что парочку так и не переодели в казенные пижамы, главный сказал покамест повременить. Между тем все обитатели буйного были в клетчатой униформе, цветами напоминающей команду "Локомотив".
Отделение занимало бывшую бальную залу, но простора почему-то не хватало. Народу здесь было очко, то есть, двадцать одна душа. А с нашими беспокойными друзьями - явный перебор.
Когда-то бальная зала имела широкие окна в окружающий мир. По понятным соображениям, их заложили кирпичами (грамотно перемежав их с арматурой-десяткой), оставив амбразуры. Сквозь них пробивались лучи Солнца, и обстановка напоминала индуистский ашрам. На койках восседали странные клетчатые люди, похожие на монахов - и над всем этим таинством царил образ Оксаны Федоровой.
- Ваши места! - Указал вертухай на две койки в глубине залы. - Располагайтесь и все такое.
Команды гнобить покамест не поступило, посему санитар не хамил.
- А Росинанты... то есть, наш транспорт... - Растерянно промямлил Дэн.
- Все в надежных руках!
И железная дверь захлопнулась. 
- Какой-то не совсем благословенный край. - Резюмировал Дэн. - Хотя...
Он снова упулился в образ Оксаны.
- Ладно. - Заключил Саня. - Мы сделаем так, что из этой искры возгорится пламя. Место перспективное. 
Сократ встал со своего одра, подхромал на кривых ножках к новичкам (росту в нем оказалось ровно половина Сани, так что дышал он Панцеву в пупок) и протянул ручонку:
- Истина.
- Где?
- Рядом с тобой. Обзывало у меня такое. Главврач — Платон, а я все же дороже.
- Глав… разве не министр?
- Не. Министры, президенты, правители – это в других отделениях. У нас нормальные люди, не маньяки.
Оживилось еще одно существо из босховских фантазий, столь обросшее, что напоминало не то лешего, не то Карла Маркса в продуктивные годы. Фигура парня напоминала свернутый набок тетраэдр. На дикарском челе светились абсолютно идиотические глазищи.
- А это наш уникум, - пояснил Сократ, - Зовут Правдой. Причем, такая его фамилиё - в самом деле. Правда, Степа? -Тетраэдер ухмыльнулся. - Отличается чистотою помыслов и говорливостью. Говорит только по делу, а дела все нет и нет.
- Ну, вот, - заметил Саня, - наконец напоролись на то, за что боролись. Точнее, тех.
- Не вижу поводов к сарказму. - Сократ продемонстрировал, что способен легко расстраиваться.   
- А есть ли у тебя, Истина, имя? - Спросил Саня.
- У Истины не может быть имени, дружище.
- Дурдом. - Резюмировал Дэн.
- Хуже. Это Расея.
Бальная зала разразилась гомерическим хохотом. Правда, некоторые из контингента тут же закашлялись. Стало ясно, что здесь царит нездоровый дух.
 
Между тем главврач Барбулис, хватанув еще рюмашку отборного пойла, а после еще и еще, окунулся в сладкий мир алкоголических грез. К нему пришло сновидение из редко возвращающихся: он вновь очутился в чудном городе на берегу большой реки, в котором шумела ярмарка. Платоша — белый офицер, едущий в никуда на белом пароходе. Он очень, очень желает впендюрить прекрасной незнакомке, которая путешествует с мужем, статским советником, и двумя хулиганистыми сыновьями. Изо сна в сон Барбулис приближается к своей цели, выгадывает момент, она уже шепчет: "Не так быстро, любимый..." И всегда из сна Платошу выбрасывает в пустыню реальности. Впрочем, даже неважно, впендюрит или как. Здесь главное — стремление. Запьешь тут...
Старик в куртке от "Боско" в стиле "а ля рюс", шумно засасывая в своей будке чифер, меж тем изрек:
- Будет, будет вам всем возмездие, дуболомы...
Ему обидно за то, что и красный в тон куртки мотоцикл "ямаха" и белоснежный скутер утащили как всегда вертухаи, приближенные главного.
 

Неделимые на ноль
 
Очень-очень непросто думать одно, говорить другое, а делать третье. И все же значительная часть человечества с данной задачей справляется. А вот животные не умеют быть ханжами. Маленькие и еще не знакомые со сладостью греха дети — тоже. Получив пару раз а-та-та, они быстренько осваивают умение лгать и становятся как все — правильными.
На Землю то и дело спускаются пророки, которые проповедуют что-то вроде: "Будьте как дети". Их само собою подвергают сначала унижениям, потом пыткам, а в довершение прилюдно лишают жизни, всякий раз забывая, что на миру и смерть красна. Апологеты пророков верят в то, что тело лишь темница, а пред высшими силами фиг солжёшь, да и вообще каждому воздастся по вере его. Они уже готовы разбить лбы - не себе, так другим — но приходят новые веяния, и стадо переключается на иные верования. Но лбы все равно разбивают — по инерции. Это я сейчас популярно объяснил, почему это вдруг народ-богоносец в 1917-м Бога сбросил и стал молиться на Ленина.
В честь ряда пророков строятся целые религиозные системы, общие места для которых: существование иных эмпирей и святая уверенность в том, что бессмертным, а потому и верным является именно это учение, и никакое другое. Вечной же для основной массы народонаселения остается древняя как мир схема: "чаю с булочкой и на печку с дурочкой".
Есть гипотеза, что пророки суть есть падшие ангелы, обретшие в земном существовании плоть. Я имею в виду не крайнюю, если что, а всю в целом. За что данные фигуры осуждены на ссылку в нашем этом подлунном мире, нам знать не дано. Возможно миссия даже почетная. Можно только предполагать и сочинять пафосные легенды, перемежающиеся с мудрыми нравоучительными высказываниями.
А еще к нам посылают блаженных, юродивых, убогих и упоротых. Над ними сначала тоже потешаются, хотя не гнобят, а, закопав остывшие тела, слагают трогательные жития, пишут проникновенные книги и строят прекрасные храмы. Но это только редким типам, основную же часть такого рода людей, поставив диагноз, изолируют от общества в какой-нибудь богадельне. Это пророков стремятся уничтожить как злостных маньяков, а дураков почему-то жалеют. У нас в Расее вообще "жалость" синоним "любви".
Так вот... все пророки, блаженные и убогие думают, говорят и делают одно и то же, то есть, чисты сердцем. Им это дозволяется. В старые времена, ну, при царизме, была еще такая должность как шут, пребывая на которой талантливый лицедей делал вид что говорит голую правду, хотя базар-то сей профессионал очень даже фильтровал. Занятно, что по мере демократизации общества данную профессию упразднили, ибо нет тоталитаризма жестче, нежели либерализм. Когда религия — Свобода, все отличное от таковой считается низкой ересью и жестоко преследуется, вплоть до сбрасывания атомной бомбы.
Давайте рассудим: кто в данном ключе — Дэн Кехано? Он не пророк, не блаженный, не дурак и даже не убогий. Он просто человек, захотевший стать суперпупергероем и жить не во лжи. Смею предположить, Денис вовсе не с неба свалился, а очень даже наоборот. Голливудский кинематограф поддерживает культ особей, как правило, имеющих проблемы в личной жизни, зато умеющих мочить, мочить, мочить, мочить, мо.... тьфу!.. еле себя остановил. Им, пиндосам это надо потому что у них империя, они лезут во все дыры, везде устанавливают свои порядки и вынуждают периферийный плебс просматривать голливудское кино про подвиги суперпупергероев и даже от него тащиться. Такая имперская культурная агрессия возникла не на пустом месте. Культ героя — это древний как сам мир архетип. Геракл — полубог, несущий справедливость. Вот и получается... полурелигия. Так что, наш Дэн Кехано — ассиметричный ответ врагу. 
В идеологиях запутаться легко. Но есть шансы и выпутаться. Многое зависит от того, как мы позиционируем нашу Землю. Это мы думаем, что выше и ниже рай и ад, а мы, как говаривали еще культурно неотреволюционированные китайцы, Срединное Царство. Но есть иные точки зрения. Например, что что все царства существуют в одном флаконе, а персональные ад, рай или чистилище каждый создает себе сам.
 
...Истина уже снабдил вновьпоступивших в буйное отделение необходимой информацией. Ну, что они в дурке, скоро их обколят, укатают — и на плантации. А ежели не укатаются — сделают нехилый а-та-та и присыплют сверху Матерью сырой землею. Так что пусть покамест наслаждаются моментом, когда они еще не зомби и дышат.
Саня вовсе не переменился, получая от Истины, столь похожего на Сократа, заряд пессимизма. А вот Кехано все мрачнел и мрачнел. Денис не то чтобы расстроился от того, что попал. Ему было стыдно за то, что он хотел пристроить друга в губернаторы перспективного края, тем самым реализовав его голубую мечту, а угодили наши горе-разбойники в глупый полон.
Согревала икона Дамы сердца Оксаны Федоровой. Дэн мистически боялся спросить, откуда в столь странном месте культ сей прекрасносовершенной госпожи. Уже все конечно видели, на что толстяк неровно дышит. Но тоже опасались спрашивать, ибо боялись душевно травмировать нашего героя.
Истина, восседая в позе Будды Просветленного - да так, что его касался луч Солнца, пробившегося сквозь амбразуру, вещал:
- ...и еще неизвестно, где свободный мир, а где рабство. Здесь мы освобождены от страстей, от карьерной гонки, от парадигмы потребления. Мы как в ковчеге, спасаемся среди океана скорби...
Дэн, развалившись как мешок дерьма, сверлил глазами потолок и пытался сконцентрировать поток сознания: когда-то где-то это все было - не то в жизни, не то в литературном произведении, не то по телеящику. Или что ли снилось. Вот так же, сгрудившись в каземате, несколько идиотов пытались оправдаться за то, что их изолировали от общества — и правильно сделали.
Вчера Кехано стал биться в железную дверь: ярость нашла. Вошли вертухаи с резиновыми дубинками и наваляли. Как Дэну, так и остальным — метода такая, апробирована долгой врачебной практикой: коллективная ответственность. Контингент на Дэна не обозлился, но и этикету учить не стали. Другого может быть и обучили бы, но толстяку вышла поблажка.
- Эх, кол-лега, - купировал речь Сократа Саня, - Так ты договоришься до монашества. Что де иноки тако же спасаются в келиях, в затворе, и отмаливают грехи человечества. Очень твоя эта проповедь напоминает христианство. "Мы все рабы Божии и каждому воздастся в высших инстанциях. Но все потом, после..." Суп с котом. Мне хочется здесь - и сейчас.
- Здесь у нас нет двух необходимых всякому монаху практик: молитвы и поста. В этом пространстве люди по-настоящему духовно свободны — потому как мы не скованы религиями, идеологиями, заблуждениями и злобой. Они там, за периметром, думают, дурка — это мы. И в этом заблуждаются. Вот взять войну. Здесь не убивают, не ссорятся, ничего не делят, не таят обид. А там — славяне славян грохают и радуются как придурки.
- А вот здесь, стари-чок, я тебя и поймал. Ты переживаешь за то, что творится ТАМ, как я понимаю, на Донбассе. А значит, ты несвободен.
- Разве не больно за одураченных… И мы же не в бездуш... тьфу - не в безвоздушном пространстве. До нас эфир и не такое доносит.
- Больно - значит с миром долбанутых тебя связывают нервы. А это уже зависимость.
Ох, посмотрел бы ты читатель на всю эту сцену со стороны. Какие-то пародии на людей в темном помещении со стенами, выкрашенными в казенно-зеленое, расселись на скрипучих койках в разных позах и философствуют. Некоторые еще завернулись в одеяла, а глаза полны нехорошего огня. Оно конечно, и платоновские диалоги разворачивались примерно в таких же апартаментах и с такими же странными типами. Я имею в виду не алкоголические бредни главврача Платона Олеговича Барбулиса, а сочинения того еще Платона, древнегреческого.
- Еще раз, для шибко продвинутых. - Убеждает Сократ. - Мы здесь не для того, чтобы спасать свои мелкие душонки. Нас собрали как зерна, освобожденные от плевел, и сконцентрировали.
- В клетке для буйных, практически, лишили свободы.
- Нас отдалили от настоящих буйных, усатый. Здесь убежище, если что. Буйные вон как уделали твоего приятеля. - Здесь Истина не вполне прав, Дэн больше сам себя уделал, борясь с ветряками. - Впрочем, и у нас как-то был один такой... жаль, загнобили, а то бы... Нас боятся потому что мы слишком мирные. Если масса узнает, что жить можно иначе, они же на хрен мир перевернут. И вообще... Сдается мне, что ты плохо понимаешь разницу между свободой и волей. На воле стадами пасутся несвободные люди, снедаемые беспокойством: то выгадал мало, то не трахнул то, что изящно движется, то трахнул совсем не то, что хотелось, то сказанул лишнее и переживаешь, что ночью приедет воронок. И некие типы, именующие себя пастырями, всем этим рулят. А вольные - те, у кого есть сила воли. Улавливаешь?
 - Не вполне. Как быть с простонародным выражением: вольному воля, спасенному рай?
- От себя не спасешься, а жаждущий воли не надышится никогда. Рай же – сказка для шахидов.
- Отлично. Нас здесь двадцать три рыла. Это простое число. Мы неделимы. Если наши силы воли сложить - то-о-о...
- Если с остатком или на самих себя, очень даже делимы.
- Только не на ноль...
 - А может хватит звездеть? - Внезапно произнес Правда. - Пора уже выходить.
Все замерли. Сказано было тихо, но все услышали. Не сказать, что Правда молчит в принципе, иногда из него словечко да выскочит.
- Куда, Степа? - Наивно спросил Саня.
Молчун молчал, только глаза его излучали нечто невразумительно честное.
- А ведь правда... - Пробормотал Дэн. - Кто все вот эти люди?
Кехано обвел пухлой рукой бальную залу. Саня громко усмехнулся, но подавил в себе эйфоричную истерику усилием воли. Он внезапно понял, почему Дэн так ему симпатичен. Он просто напоминает Панцеву... Карлсона. Ну того самого – в меру упитанного мужчину в полном рассвете сил, про которого Саня когда-то читал на сон грядущий своим детям.
- Кто-кто... - Истина тоже стал как-то заново вглядываться в лица обитателей буйного отделения. - Люди - кто.
- Мы не просто люди! - Подал голос один из них, парнишка лет двадцати пяти, с мефистофельской бородкой и еврейскими глазами, полными вселенской грусти. - Мы — квин-тэ-сэнция.



 
Мимо Шамбалы
 
В Расее все плохое начинается в режимное время суток — на рассвете и на закате. А хорошее — неизвестно, ибо пока не было прецедентов. Оно конечно, непросто порою с точностью определить, что такое хорошо и что такое бяка. Поди объясни ребенку, что горькая пилюля — лекарство, легче впихнуть насильно. А вот по результатам все четко: или горы трупов, или море любви. Первого мы насмотрелись. Второго тоже — в кинематографических работах сомнительного толка. А, блин, трупов в кино тож хватает, и особенно в деле штабелевания таковых усердствуют суперпупергерои разного толку. В общем, всего мы насмотрелись, пора отдохнуть. И мы отдохнем, все отдохнем...
Рассвет, как говорится в правильных книгах, еще только начинал полощиться, Сычевка мирно спала. Из бараков жужжанием улья доносились храп, сап и пук. Даже апостол Павел, скрещенный с Распутиным и укутанный в красную пролетарскую куртку от "Боско", просматривал четвертый сон Веры Павл... да нет, конечно, свой, разумеется, сон. Старцу грезилось, что он — генерал-полковник, приехавший на передовую. Кругом свистят пули, слышатся разрывы, адъютанты выпучив глаза как будто они какают, подобострастно гундосят: "Таарищ камандущий, ну, довольно, опасно же..." - "Атставить, таарищи офицеры, нехир дристать, вы не в государственной думе!" - кричит апостол и очень собою доволен.
А вот Барбулису не везет: прекрасная незнакомка на белом пароходе не явилась, так что чарующего желанья впендюрить не возникло. Платоша вообще пребывает в состоянии полувозбужденного полусна, тонко балансируя на грани реальности и досады. Прям как большой художник. Не пошел бы в психиатры, попробовал бы себя в искусстве, там тоже бухло в почете.
А в буйном отделении меж тем уже шумно и дымно. Квинтэссенция колошматит в дверь и вопит: "Гари-и-им!"
Пока еще робкий огонь размножается в отдаленном углу, там, где нет коек, а скромничает параша. На простое число напала легкая паника, ибо заговорщики не ожидали столь обильного дыма. Помещение-то сырое, а воздуху мало.
Вертухай, продрав глаза и поняв происходящее, сам себе сказал:
- А может пусть горит оно все синим пламенем...
Здравый смысл все же подсказывает: психов не жалко, новых наберут - а себя очень даже. Назначат стрелочником - и небо в клеточку. Когда вертухай подбрел к затвору, рядом оказался и апостол - у него ж чуткий сон.
- Ну чё там, гавнюки? - По своему обыкновению спросил вертухай, приоткрыв глазок.
В ответ донесся невразумительный гул. Запахло жареным.
- Вы на хир бросайте это свое барбекю, что ль.
Вертухай понимает, что пожар, и не до лирики. Просто привык тупо унижать контингент, который на самом деле незлопамятный Человек ко всему привыкает, это тебе не соловей. А шум в бальной зале для него как мычание скота, который вечно голоден и воняет.
В этот момент появился сильно помятый главный:
- Щас как впендюрю! Кто допустил? - Барбулис хоть и считает себя русским интеллигентом, может и вправду больно дать. Персонал расступился, предоставив право разруливать начальству.
Перед попаданием в буйное производится тщательный досмотр на предмет колющего, режущего и зажигательного. Спички психам не игрушка, кто-то наверняка пронес или передал. Платоша погрозил пальцем, произнес дежурное «У, мне!», заглянул в глазок и увидел молоко. От дымины громко чихнул.
- Зраияжелаю, таарищ главный! - Прокукарекал старик.
- При-дурки. Средства пожаротушения опять пропили.
- Э-э-эу-у-у... - Доложил вертухай. Ему в общем-то и нечего сказать, это он специально промямлил, подумав про себя: «На себя-то погляди, пародия на интеллигенцию!».
- Дуболомы, таарищ главврач! - Доложил апостол.
- Знаю. Где остальные?
Остальных в это время нет априори, по каждому отделению ночью дрыхнет по вертухаю, остальные на поселке.
- Бл.., и благословил же ч-чёрт. Ладно. Открывай, с-сатана...
Решительный жест. Конечно, Платоше тоже не хочется неба в клеточку. Здесь игра в орла-решку. И в принципе отечественное здравоохранение проиграло. Не успел апостол вскрикнуть: "По одному и на выход стр-р-р.." - вырвавшаяся вместе с дымом на волю масса смяла администрацию и втерла в стену. Ладно бы так — несколько последних из простого числа схватили опешившую троицу, втолкали в дымину и замкнули дверь. Те стали биться и вопить так же как минуту назад противоположная сторона, и даже шумнее. А освободившиеся психи, откашливаясь, с искаженными лицами наблюдали, как внутри старинной усадьбы хозяйничал арийский бог Агни.
- Я б щас его, козла, электрошокером в яйця, прежде чем отправится в ад! - Вскричал юный Мефистофель. Его глаза светились сатанинским отблеском. Впрочем, у него они всегда этим светятся. И запел красивым баритоном: - В Са-лас-пилсе радостный день!..
- Вот и привел Господь увидеть русский бунт. - Вздохнул Саня.
- Бунты завсегда готовят те, супротив кого восстают. - Не преминул пофилософствовать Истина.
Дэн же произнес знаменательную фразу:
- У всякого беспредела должен быть свой разумный предел.
И он вошел в горящий усадебный дом. За ним бросились Панцев и Правда.
Текли мучительные минуты. За это время набежали вертухаи из других отделений, а с ними еще и контингент. Никто никого не фиксировал, все стояли и заворожено наблюдали извечное зрелище стихии.
- Уро-ды, уро-ды, уро-ды, а-а-а, я вижу ра-а-ай! - Вскричал Мефистофель, упал и стал биться припадке с пеной у рта. Никто даже бровью не повел, все гипнотизировали выход.
Не зря. Сначала показался Правда, несущий апостола — теперь уже не в куртке от "Боско", а в трико "Абибас". Следом Саня выволок вертухая. Третьим был Дэн Кехано. Он нес Барбулиса. Главврач натурально пылал, ведь он проспиртованный. Это к вопросу о вреде алкоголизма. Кожанка толстяка защитила нашего супермэна от жара, и он совершенно не пострадал. А вот на Правде обгорела его шевелюра. Да и Санины усищи изрядно опалились.
Народ еще раздумывал: тушить или оставить так. В смысле, Барбулиса. Здание, а вкупе и всю систему, уже хрен погасишь — Агни вырвался наружу и принялся плясать по стенам. В этот момент из глубин дворца князей Беловодских-Черноцерковских донесся душераздирающий крик. Все поняли: приведению – капец.
А вот главврачу еще — нет. Дэн сбил с Платоши огонь и склонившись над ним поучительно сказал:
- Да, гиппократово отродье. И все-таки выход есть всегда.
- Не зна... - Прохрипел врач первой категории.
- Что?
- Не зн... а...
- А надо знать: всегда!
- Не зна... ком... ка. Впенд...
И Барбулис затих.

...А в это время в степном селе Вытулево не спалось пенсионеру Терентию Степановичу П. Он сидел на завалинке своего дома и наблюдал у горизонта кровавое зарево, отражающееся в низких облаках. По мере рассвета картина далекого пожара утихала. Терентий Степанович ехидно проговорил:
- Вот тебе и Тарапунька да Штепсуль. Квад-ра-цикл, говоришь... хе!
 
- …Признайся же, Истина: как тебя звать на самом деле?
- Ты имеешь в виду, как меня звали в прошлой жизни... Да очень просто: Ваней. Я был Иваном-дураком.
- А почему не царевичем...
- Какая разница?
- Эх, Ваня, Ваня... коли пошла такая пьянка, ты мне скажи... - Дэн таки решился спросить о главном: - Почему в убежище было повешено вот это вот?
Ден вынул из недр своей кожанки и развернул обложку гламурного журнала с ликом Оксаны Федоровой. Оказывается, кроме Платоши он успел спасти и образ. Истина посмотрел на прекрасноликую красавицу с некоторым неприятием. По счастью, Кехано не заметил, кругом было слишком шумно, контингент гонял вокруг пожарища обезумевших вертухаев и норовил пнуть.
- О-о-о... история печальная. - Произнес Сократ. - Может, не будем?
- Будем!
- Ну, да... Значит, тоже неровно дышишь. Был тут у нас один... настоящий одержимый, вожак. Когда такие есть, им буйные — тьфу. Его звали Игорь. Привезли его к нам года что ли два назад. Или три. Давно это было. Оно конечно, здорово мужика жизнь уделала. Да потом еще эти добавили. Так вот... Прежде чем его навечно зафиксировали, Игорь этот почти замутил у нас такой же беспредел. Но ведь почти не считается. Вот он и повесил картинку. Говорил, чудак, что девушка на обложке очень напоминает его жену, которую, звали кажись Машей.
- Что?! - Дэн был сражен. Он только сейчас понял: Оксана Федорова – точь-в-точь его мать в молодости! Она и вправду звалась Марией.
Сократ почувствовал, что у собеседника интерес особый. И сделал театральную паузу. Кехано почти взвыл:
 - Ну, продолжай же...
- Подавили, с-суки. И нам конечно наваляли.
- Да не о том. О вожаке!
- Да там какая-то дикая история. Игорь был успешным бизнесменом, и как-то отдыхал он с женой они на берегу Индийского океана...
- О, Господи...
- Не уверен, что он. В общем, загорали голубочки себе на пляже — тут волна. Называется Цунами. Игорь выгреб, а свою половину не нашел. Ну, там многих океан забрал. Два месяца он все бродил, бродил по побережью, тешился надеждой. И сдвинулся. Его бзик был в том, что де они с женой упустили своего раздолбая-сына, увлекшись трудовой каритерой. Тот вроде бы вырос полным говном несмотря на воспитание и родительскую любовь. И...
- Слушай, Истина, - встрял Панцев, - ты долго размусоливаешь. Давай уж к сути.
- Да уже почти и закончил, усатый. Впрочем, теперь уже и не совсем… ну, да ничего, усы не мозги. Отрастут. Короче, рванул Игорь в Россию, чтобы найти своего сына и попросить у него прощения за свой грех.
- Грешил-то сын, ежели раздолбай! - Вскрикнул Правда.
- Не-е-е-е... вот это неправда. Никто не грешил, просто у человека фантазия такая на почве горя. Что якобы не так взрастил свое семя. Это в литературе кто породил, тот и убивает. В жизни яблоня за яблоко не отвечает. Думаю, сын – раздолбай от природы, а это не лечится. В общем, три года Игорь тащился в Расею. Прошел Индию, перевалил через Гималаи, пересек Тибет, Памир, пустыню Кара-Кум. Переплыл Пяндж, Урал, Волгу. Ну, и в итоге попал к нам. Я так понимаю, за все эти годы скитаний у мужика совсем испортились нервы. И появился культ. А культ — всегда плохо, не сотвори себе кумира. Все имущество Игоря составляла эта вот обложка журнала с женщиной, напоминающей забранную Нептуном или не знаю там кем еще жену.
- Все уже? - Саня проявлял нетерпение.
- Почти. За ним далеко не все пошли. Не то что за этим... - Истина кивнул на покрасневшего лицом Кехано. - А бунтарем Игорь вынужден был стать потому что не нашел... этой…  Шамлады, что ль. В общем, Страны Великих Муд... рецов. Все надеялся, что набредет. Но не случилось, дак. Там бы его просветлили.
- Зачем искать то, чего не существует в природе? - Вполне разумно констатировад Панцев.
Дэн сначала хотел дать Сане больно и сказать, что неправ. В смысле, Панцев неправ. Но благоразумно промолчал.
- Как сказать, как сказать... - Иван Истина задумался о чем-то своем, и стал похожим на Сократа точь-в-точь.
- Где его похоронили? - Жестко спросил Денис.
- Да где всех. Там у лога ров, в него всех и фиксируют на веки вечные. Братская могила.
 
...Трое стояли надо рвом. Яркое солнце осветило пожарище за спинами бывших буйных радостным светом.
- Да ты, вождь, с этим Игорем похоже был знаком... - Проникновенно заметил Истина.
- Да в том-то и дело, что плохо. - Не солгал Дэн. - Да и никакой я не вождь, не суперпупермэн и не лыцарь. А самый что ни на есть разъ...
- Не унижай себя. Такие как ты сейчас выразился, не смогли бы. А ты — смог. И я не намекаю на Игоря, просто...
- А ведь Шамбала была так близко…
- Не кажи гоп. Игорю, насколько я понимаю, надо было встретиться со своим сыном, а Страны Мудрецов судьба-злодейка ему просто не предусмотрела. Не повезло: жену потерял, мимо Шамбалы пролетел, сына не встретил. Жизнь не удалась, чё.
Денис знал, что не признается в родстве. Пусть этот скелет останется в шкафу. Ему почему-то было хорошо осознавать, что родитель лежит вот здесь, в русском логу, овеваемый степными ветрами. Его не сожрали акулы, горные барсы, тамбовские волки. Он мирно покоится в общей могиле с такими же простыми людьми, умершими не мерзавцами, но блаародными, несклонившимися людьми. Главный гуру – там, в Шамбале – был тогда все прав: "Забудь сомнение и слушай свое сердце!" Теперь Денис Кеханов знает, что такое покой и воля.
- Спасибо вам, о, муд... рецы! - Выдохнул Денис.
- О чем ты, друг... - Саня положил костлявую руку на плечо Дениса. Конечно Панцев формально неудовлетворен. Ему не суждено стать губернатором какого-нибудь края. Эту всю кодлу блаженных, убогих, придурковатых можно конечно сорганизовать и устроить республику. Но ведь большая их часть — генетические рабы, реально прислушивающиеся только к приказам собственного желудка. Собрать самых отъявленных и уйти в леса партизанить? Да рано или поздно скатимся в пошлый бандитизм, до чего Саня с Дэном опустились в первый же день...
- Сам не знаю. - Солгал Кеханов. Он окончательно понял: круг замкнулся.
- А я - знаю! - Заявил Истина. По телу Дениса забегали мурашки. - Просто зло победимо — и все тут. Истинно говорю.
- Ага. При помощи альтернативного зла. - Ухмыльнулся Панцев.
- Нет. При поддержке соратников и единомышленников.
; Да. Все вы правильно говорите. - Убежденно заявил Ден Кехано. - Только нам уже давно пора идти запрягать наших Росинантов. Время не ждет!..


































 


АНТИНЭТ КИСЛЫХ ЩЕЙ

Человек в сущности –
дикое, страшное животное.
Мы знаем его лишь в состоянии укрощенности,
называемом цивилизацией,
поэтому и пугают нас случайные выпады
его природы. Но где когда-то падают
замок и цепи законного порядка
и водворяется анархия,
там он показывает себя таким, каков он есть.

Артур Шопенгауэр



Восемьдесят шесть, восемьдесят семь, восемьдесят...
Когда-то давно, в иной жизни Сережка на спор задерживал под водой дыхание. Их в деревне таких отчаянных пацанов было несколько, и они соперничали в разных доблестях. Сережкин рекорд: шестьдесят два — и это при том, что счет вели те, кто стоял на берегу реки, они были заинтересованы в затяжке секунд. Сережка не был абсолютным рекордсменом, но он стремился — возможно, в нем погиб спортсмен. Только что Сергей заново прожил всю свою непутевую гадскую бремь, причем, пока летел со скалы вниз, в голове будто пронеслось кино из ярких эпизодов жизни, которые все же были. Мог разбиться о валуны, но угодил в омут, а дальше стремнина понесла, бия о камни и переворачивая. На затухании потока успел посмотреть поверх обрыва и неожиданно четко разглядел своих преследователей, даже выражения лиц увидал, и по шевелению губ одного из злодеев прочитал: «П....ц котенку...» Одни целились, другие тыкали пальцами в его сторону, давая советы. Когда по воде заполыхали пули, нырнул...
...восемьдесят девять, девяносто, девяносто один... вот ведь как мобилизуется организм, ежели жить охота! Когда летел и смотрел ролик про свою житуху, подумалось: да ты еще ничего такого не совершил, трутень хренов. Все куда-то несешься, удивительно, что еще бошку не сломил. Дыхалка кончилась, когда досчитал до ста тридцати двух. Вынырнув и жадно вобрав воздух, увидел, что скала скрылась за лесистым углом. Обрыв на том берегу тянется долго, спуститься не успеют, а значит, надо скорее на другой берег — и в зеленку. Гребанул правой рекой — все тело пронзила такая боль, что аж потемнело в глазах. Перевернувшись на спину, с ужасом ощутил, как немеют конечности, а припуститься уже не хватало силенок. Уже захлебываясь, ощутил дно. Дотолкался ногами до берега, превозмогая боль и стремнину. Пришлось выползать из воды как какое-то земноводное, загребая тремя конечностями. Чтобы окончательно выбраться на сушу, пришлось изрядно побороться с упрямым кустарником. Обретя твердь, зайцем запрыгал в спасительную чащобу. Вот, оно, чувство подраненного зверя... «Держись, держись, Пастух, ты же хочешь жить!» - подгонял сам себя беглец. Все существо пронзала боль, когда поврежденным плечом задевал ветви, но он подгонял себя: давай, давай, чувак, ты же везунчик! 
Сергей и не помнил уже, сколько он несся напропалую, то спускаясь в овраги, то карабкаясь по кручам. В конце концов, силы его оставили напрочь. Он упал, споткнувшись о корень — и столь неудачно, что от болевого шока просто отключился...
...В реальность заставили вернуться голоса. Неужто настигли, раздосадовался Сергей, и попытался отбрыкнуться. Ни фига! Его будто сжали клещами.
- Вр-р-решь! - Рыкнул Сергей, а в ответ услышал:
- Спокойствие... только спокойствие.
Сергей еще раз рванулся всем телом — и вновь провалился в темноту...

-...Серж, вот сам подумай... - Паша — мастер позанудствовать. - Тебе сейчас и идти-то толком некуда. Везде кроме Убежища тебя будет ждать засада. Единственное место, где тебе реально безопасно — здесь.
- Ну, да... - Сергей погладил гипс, закрывающий плечо и предплечье. - Ты как всегда убедителен. Но разве ты не в курсе, что даже у математических задач есть несколько способов решения.
- Когда мы тебя тащили, а ты, даже будучи без сознания, пытался кусаться, мы могли тебя к лешему бросить — и все. Но это не было решением, вот.
- Короче, ты хочешь сказать, что вы меня выходили для решения конкретной задачи. Так?
- Ты хорошо мыслишь. Это плюс. Заметь, у нас нет запретных тем, табу. Ты говорить то, что думаешь о нас, я — о тебе. Свобода слова, совести и... - Паша запнулся, побоявшись произнести слово «вероисповеданий».
- Но ты же толком даже не знаешь, кто я, что на самом деле думаю, откуда и куда иду.   
- Мне на самом деле... нет: всем нам не интересен твой... как его... бэкграунд. Мне важно, каков ты сейчас. Извини, но ты сейчас, считай, в санаторий попал. Согласись, Серж: на твое благополучие — не спорь, сейчас у тебя благополучие! — работают другие люди.
- Коммунисты фиговы.
- И коммунисты, и христиане, и буддисты, и даже талмудисты-начетчики. Всё в одном загоне.
- Да вы — долбаные сумасшедшие.
- И мы, и влюбленные, и поэты — из одного теста слеплены. А тебя еще неизвестно из чего соорудили. - Паша бросил критический взгляд на Серегины татуировки очень даже агрессивного содержания.
- Мы все на самом деле слеплены из одного: кости, мясо да кожа. Толщина вот только разная. 
- Ладно. Отдыхай уж... отдыхающий.
И Паша ушел. А все-таки, подумал Сергей, оставшись наедине с собой, парнишка он муторный, но добряк. Не без тараканов в голове, зашоренный, однако пытающийся быть искренним, хотя в его манере – недоговаривать. Им вот нравится идиотизм сельской жизни, но прогресс они не остановят. Он же, скотина, по воздуху к ним прилетит. Хрен их поймешь: вроде бы и не сектанты, ибо никаких религиозных обрядов не замечено. С другой стороны — одержимые. Ведомые своим идеологом и гуру Филиппычем, эти фанатики не приемлют мобильной связи, телевидения, интернета. Про них вот, что можно сказать: можно быть за информационные технологии или против таковых. Но никогда уже — без информационных технологий. Пусть с негативным оттенком — но это тоже поклонение Паутине.
В этой деревне, которую они именуют Убежищем, живут то ли пятьсот, то ли семьсот душ. Много детей, почти нет стариков. В деревне держат много скотины, да и вообще любят всякую мясомолочную пищу. А вот с хлебом натяжка, видно, недостает посевных площадей. Сергей рос в сельской местности и, хотя в зрелости вдарился в иные среды, ничего не забыл. Он, кстати, приметил, что почти все поселенцы — бывшие горожане, только еще осваивающие аграрное дело. Им в кайф возиться с дерьмом — это плюс. Но молодому поколению, в говне взрастающему, все это будет уже западло. Эх! Серега в свое время и сбежал-то из родной веси только ради того, чтоб котяхов не видеть... Ошибся: всякого рода срач попадался даже в элитных кругах, причем душевные экскременты люди тех кругов умеют ловко прятать за понтами.
Кое-какие элементы истории этого странного сообщества Сергею уже знакомы. Поселение общины уже третье по счету. На первое Убежище наехали чиновники из опеки и защиты прав несовершеннолетних. Якобы дети должны получать образование в системе. На версию вторую Убежища нагрянули местные бандиты. Мафия посчитала так: эти чудики не пьют, не воруют, не врут. А такое в тех краях уже было — когда поселились раскольники и в конечном итоге подмяли под себя всю экономику региона. По счастью, к власти вовремя пришли большевики и затеяли свой гешефт, но в генетической памяти коренного население недоверие к работягам-фанатикам осталось. Третье Убежище по Пашиному уверению еще не раскрыто. Наивные они люди! Просто, очередь не дошла.
Филиппыча своего они то ли обожают, то ли ему подыгрывают — непонятно. Может они вообще понабрали кредитов или наделали еще каких-нибудь темных делишек — а теперь зашифровались, придумав своеобразную квазирелигию. А может просто — разочаровавшиеся в цивилизации вшивые (это образно говоря) интеллигенты. Начали небось с философского кружка — заканчивают таежным тупиком. Чем ближе к истине — тем дальше от простого народа. По счастью, они не без рук: вон сколько всего понастроили, даже без среднеазиатских батраков!
Сергей смотрел в окошко на играющих сорванцов. Малышня как малышня, счастливое голопузое детство. Вот им здесь — приволье. Сергей такого тоже вкусил, правда, с приправой из терна. Безотцовщина, две младших сестры... приходилось воровать на току зерно, таскать из лесу валежник, выпрашивать на ферме у доярок молоко. А мать свою похоронить не удалось — стечение обстоятельств. Потом еще и беду на свою деревню навлек...   
 
-...Уверен, что он будет с нами?
- Оно конечно, тип скользкий. Но в итоге, думаю, будет нашим. Даже не знаю, как и сказать бы, Филиппыч...
Филиппыч — невзрачный пятидесятилетний мужик наподобие жэковского слесаря-сантехника. Павел наоборот колоритен: своим бородатым очкастым обликом он похож на младшего научного сотрудника академического института.
- Говори, как есть, Паш.
- Мы же не знаем его прошлого. Я такового страшусь.
- Я же надеюсь, что сдюжим. И здесь еще не помешало бы женское начало.
- Да что-то не проявляет он к ним особенного внимания.
- Погоди. Такому только дай волю...

...Паша несколько ошибся. Сергей уже приметил, что на него с особенным восторгом заглядывается девчушка по имени Тоня. Но она малолетка, лет ей, наверное, шестнадцать, посему Сергей не предпринимает каких-либо действий больших перекидки парой отвлеченных фраз. У них в Убежище отроки уже в трудах, но вечерами они все же тусятся, а Сергею не возбраняется подышать воздухом. Девочка застенчивая, зато чистая и ясная. Одно время возле Пашиного дома паслись стада любопытствующих, а после обвыклись. Да что с них взять: живут же без событий. Тоня же и теперь частенько случайно прогуливается мимо. Сергею это и смешно, и чуточку волнительно. Уже и не по себе становится, если за вечер девушка не появилась в поле зрения.
Одна из самых отъявленных разновидностей чудака на букву эм — чудак на букву эм, думающий, что он — элита общества. Таковых Сергей в Убежище наповстречал уже достаточно. Контингент здесь еще тот: в эту компанию сбились обиженные, униженные и оскорбленные, очарованные, растерянные, разочарованные, бестолковые. Да еще и обильно саморефлексируещие. На зоне таковые становятся отменными работягами, на них воду и возят. Это орки, ведомые: своих мыслей нет, слова из них исходят чужие, да и сами стремятся подражать другим: люди-мемы.
Но есть в Убежище и Личности, которых именно здесь в процентном соотношении несколько больше, нежели в обычном мире. Они-то и несут драйв, скрепляющий коллектив. Примерно   в таком ключе много лет строили кубинский социализм: могучая кучка фанатиков пудрила мозги не только обитателям острова Свободы но и доброй половине человечества. Орки, взявшие на вооружение идею (неважно, какую) и вышедшие из-под контроля вождей, идут грабить винные склады, мочить в сортирах евреев, пидеров, шибзиков, бомжей — в общем, дают волю человеческим инстинктам. Впрочем, быдло грабит и без всякой идеи, ежели чует безнаказанность.
Тоня... какая здесь ждет судьба эту распускающуюся прекрасным цветком пацанку? Есть же тренды цивилизационного развития: институт, карьера, для баб — соревнование в гламурной роскоши. Что там еще... ах, да: шопинг, финтес и адьюльтер. А потом, как Аннушка Каренина — на рельсы. А здесь — как по Некрасову: подвязавши потуже передник перетянешь уродливо грудь. Тупик, чё...
 
...Когда местный лекарь Роман Андреевич, благородный господин, напоминающий Альфреда Швейцера (или, что ли, косящий под него), срезал гипс, Сергей увидел, насколько обрюзгло тело. Отъелся на деревенских харчах, раздобрел! Врач, ощупав плечо и смачно закурив трубку произнес:
- Вам, батенька, теперь больше двигаться надо. Кости срослись, но суставы надобно разрабатывать.
Да врач ли он вообще? В Убежище каждый взял на себя какую-то роль — и хрен его знает, если у него диплом. Паша говорил, среди них есть даже академик академии наук. Да все они тут — профессора кислых щей, артисты заповедника первобытно-общинного строя.
Не успел Сергей надеть рубаху, вошел Филиппыч. Внимательно посмотрел на татуировку на Серегином плече, обозначающую принадлежность к братству войск Дяди Васи («НИКТО, КРОМЕ НАС»), и произнес:
- Надо бы нос к носу поговорить.
Когда остались тет-а-тет, Сергей съязвил:
- И все же секреты от населения у вас есть.
- Сергей, вы человек практичный, поэтому давайте сразу к делу, без философий.
На самом деле Сергей с Филиппычем до этого ни разу толком и не говорил, все представления о главаре у него сложились из чужих мнений. Сергей не знает, как себя вести с национальным лидером местного пошиба. Он обмолвился:
- Прям как в сказке: "Мы тебя выходили, добрый молодец, а теперячи сослужи ты нам службу верную!"
- Это надо еще поглядеть.
- Полагаете, не сослужу. - На самом деле Сергею понравилась манера поведения главаря.
- Я насчет "доброго"...

...Отобрать парней в отряд было не так-то просто: Сергей слишком мало знает этих чеканутых, чтобы на сто процентов быть уверенным в адекватности людей. И все же костяк оформился. Правая рука — юркий Рома, жилистый и контактный. Дальше: Витек (здоровенный добряк), Анвар (задумчивый, зато сообразительный), Гоша (исполнительный, хотя и тупой), Тимоха (служил в армии, знает, что такое дисциплина и терпеж), Валёк (с намеком на голубизну, но хорошо разбирающийся в электронике) и Даня (крепко сбитый исполнитель). А Пашу Сергей не принял: шибко рассудительный.
Курс молодого бойца прошли за один день (для партизанских действий — сойдет), но шесть суток по четырнадцать часов занимались спецподготовкой. Особо военной наукой не овладели, зато, как минимум, Сергеей приблизительно понял, кто чего стоит и кого на какую позицию ставить.
Итак, задача: в полста километрах от Убежища возведена вышка цифрового телевидения. Такая у государства программа: всю территорию страны опутать сетью вещания, чтоб народонаселение у зомбоящиков сидело и не вякало, довольствуюсь сладкими голосами, сисястыми телесами да звезданутыми танцами. Короче, поскольку техническое средство добивает и и до Убежища, его не должно быть.
Расстояние удалось преодолеть за один марш-бросок. Вышка — на окраине районного центра, венчает заросший лесом холм. Видна дура стала километров за двенадцать, а при приближении все более впечатляла своим масштабом. Сергей прикинул: взрывчатку следует применить с умом. Скрутить сонного охранника не составило труда; пожилого дядьку аккуратно упаковали и уложили отдыхать. Опора рухнула после второго взрыва: по счастью, строители хорошо грабли погрели, пожертвовав надежностью своего детища. 
Бойцы подошли к верхушке поверженного монстра.
- О! - Воскликнул Валёк: - Они тут столько всего наворотили... и Мобильная связь, и тырнет...
- Снимаем всё. - Скомандовал Сергей. - И давайте по-пырому, ребят, не телимся.
- Пипец цивилизации. - Съязвил Рома.
Раскореженные железяки забросили в болото, оттащив их на изрядное расстояние, а самые ценные детали прихватили с собой — чтоб захоронить их подальше...
...На привал упали только когда отошли километров на пятнадцать. Сергей решился обратиться к умному:
- Слушай, Анвар. Ты уверен, что это надо было?
- Ну, знаешь... - Замялся раскосоглазый хитрован. - Уверены ведь бывают только дураки.
- Я имею в виду, кто-то отсутствие телесигнала воспримет как нарушение своих прав. 
- Кому надо было, командир, давно себе спутниковые тарелки поставили.
- Причем, никого об этом дозволения не спрашивал. Так же как не просили, чтоб их лишили вышки.
- Командир... меня тоже много о чем не просили...
Зря Сергей показал свою сомнительную натуру, авторитет так не укрепляется. Да он и сам толком не осознал, зачем он принялся занудствовать наподобие Пашки. Командир посмотрел на своих усталых бойцов: нормальные парни, в народном хозяйстве страны они вполне бы принесли пользу. А вынуждены наносить вред…

- ...Стоп! А что это у тебя такое... Упс!
- Не надо, не... - Сергей выудил гаджет. Старенький смартфон с треснутым защитным стеклом. - Дядя Сереж... вы только никому не говорите. Не скажете?
Тоня действительно выглядела испуганной. Вот тебе и молодое поколение, так сказать, будущее. А вообще — чему удивляться? Взрослые поигрались в свою эту антинэтию, маятник в лице отпрысков возвращается на путь цивилизации.
- Я тебе не дядя. Сколько раз просил: просто Сергей.
- Это не то, что вы думаете. Мы просто по нему музыку слушаем...
Звук из приборчика глухой, с помехами как из одного места. Проглядев треки, что, наверное, было излишней наглостью, Сергей понял, что девушка вполне себе в теме современной попсы. Вспомнилось: сегодня ты танцуешь джаз — а завтра все что есть продашь.
- Да уж. - Сергей вернул гаджет, примирительно заявив: - Да ладно. Дело молодое, к тому ж все проходит — музыка вечна. 
- Спасибо. Вы хороший...
Тоня убежала. Конечно: глушилку здесь не поставили, вот молодежь по радио музыку и качает. Ведь где-то еще телефоны надыбали. Глупо в конце концов противостоять трендам и моде: молодые ведь хотят нивелироваться.
Ребята из отряда вернулись к своим привычным сельскохозяйственным делам, правда, теперь уже с героическим ореолом. Не сказать, что прям Левиафана завалили, но тоже ничего. Филиппыч заверил: бюджет в области уже освоен, новый излучатель они там теперь смогут воткнуть не ранее чем через год, с скорее всего тягомотина затянется на пятилетку.
Сергей все так же бездельничал, хотя, иногда помогал на пилораме. А вечера — скучны, опять дискуссии с очкариком.
 - ...Чудище злобно, озорно, стозевно и лайяй — это сеть, паутина. - Паша в своем репертуаре, все что-то доказывает. - Допускаю, что в доступности информации нет ничего скверного. Весь вопрос в...
- Дозволь, угадаю. - Сергей расслаблен, он ведь знает, что пользы в этом кидании слов в пустоту немного. - В людях проблема. Мы тупые, недалекие, и в каждого из нас как в горшок можно залить или наложить какой угодно контент. Боттичелли, Моцарт, Маркс, Рон Хабарт, Филиппыч. Так?
- Ты слишком утрируешь, Серж.
- Паш... пророк, в честь которого тебя назвали, не повелся бы ни на какую фигню. - Сергей особенно ощутил в своем визави затаенную обиду. - Потому что он был сильным. Что — слабо воспитать индивидуумов, которые скажут: «Для меня Сеть — источник информации, а остальное я додумаю своей головушкой».
- Вообще-то меня назвали в честь моего прадеда, погибшего на фронте. На слабо у нас брать любят — это да. Я знаю, что мы для тебя не от мира сего. Мы здесь все же не чураемся электричества, читаем книги, слушаем музыку... - Да уж, прикинул Сергей, с попсой у ваших детей тут все нормально... - Просто на данном этапе, когда кому-то понадобилось тупое, духовно нищее, управляемое человечество, мы хотим предложить иной путь. Истина, между прочим, в разнообразии. Наша община реально спасает индивидуальности, вынуждает мыслить.
- Знаешь что, вынуждатель... сдается мне, такое уже было в истории. Хе!
- Ну, да. Много раз. И внутри настоящих социалистических цивилизаций зрели поклонники общества потребления, которым в головы вбили: «хочу красивой жизни, хочу айфон и всё такое». Мы — не антиглобалисты и не хипстеры какие-нибудь. И тем более не тоталитарная тирания.
- Тогда — кто?
- Люди...
...Наконец Сергей дождался гуру. Филиппыч пришел один, с видом озабоченным:
- Эх, Серёня, Серёня... неприкаянный ты — вот что скажу.
Фамильярничание никогда не было к добру. Сергей с любопытством наблюдал биение крови в сонной артерии задумавшегося Филиппыча. 
- Нет уж, батенька. - Ответил Сергей. - Только после вас.
- Знаю. Чего уж.
- Я вам нужен как солдат. Как я понял, принцип непротивления насилию у вас не работает.
- Да. Именно так и думаю.
- Что же... для нормального функционирования подразделений нам хотя бы следует наладить системы связи. И имею в виду рации.
- Понятно. Что-нибудь еще?
- Оружия побольше. Желательно, нарезного...
...Сергей возглавил систему охраны Убежища. Дружину набирали по принципу ополчения, то есть, из добровольцев. Старшими отрядов Сергей назначил Анвара, Гошу и Тимоху. Сергей понимал, что отстранив других парней из своего отряда от дела, он приобрел недругов, которые, как и Паша, затаили на командира обиду. Ох уж эти человеческие зависть и вредность, на которых в сущности, основана вся мировая литература... Особенно опасен стал Рома, ведь он до Сереги считался номинальным «министром обороны» Убежища, но Сергей намеренно не включил парня в командный состав, ибо находил в этом своеобразный мало кому понятный драйв. К слову, Роман был одним из тех двух, кто нашел Сергея в лесу и приволок в Убежище. Второй — Пашка.
Начальник охраны наладил отношения с Тониными подругами и друзьями, которые по своим неведомо как добытым гаджетам качали не только музыку, но и слушали новости. Он и сам толком не понял, каким образом ему удалось втереться в доверие к юному поколению, наверное, те свято уверовали, что он не стукач. Знание новостей могло помочь в предугадывании событий, касаемых защиты Убежища. Все делалось в обход отцов и матерей — так это даже к лучшему. 
Эх, молодо-зелено... Сергей когда-то убег из родной деревни со святой целью. Он хотел стать ученым. Поступил с первого раза, но из универа выперли в конце второго курса, увлекся городской романтикой, бывает. Пошел в армию, потом остался послужить по контракту, а там... у каждого в персональном шкафчике есть свой набор скелетов. Сергей мог бы похвастаться и более светлыми экспонатами, но — не перед кем. А если тот свет существует, там и  без того все твои ходы записаны.   
 Сначала, в детстве, Сергею везло. На центральной усадьбе, в школе, были хорошие учителя, которые и привили любовь к науке. А потом вот везти не стало, может, сказалось тлетворное влияние искушений мегаполиса, страсть к понтам. Армия — своеобразная прытка к бегству от благодати. Не один раз Сергей зарекался не брать в руки оружия. Похоже, от своей планиды хрен убежишь...
...Очутившись в своей рубашке, Сергей забылся в деле. Теперь уже и времени не оставалось особо задумываться о нелепости существования этой общности. Новое задание не преминуло поступить. У Сергея и раньше имелось подозрение, что даже у Филиппыча имеется некий куратор. По крайней мере рации гуру раздобыл слишком уж быстро. Итак, согласно оперативным сведениям (от кого?!) в семидесяти двух километрах строится некий Центр, предназначенный для приема и передачи чёрт его знает какого сигнала. Задача: сделать так, чтобы функционирование объекта стало невозможным.
Разрушать и портить — наука несложная, хотя и хитрая. Отряд Сергей сколотил из тех же парней, что ходили на первое дело: народ проверенный. Выдвинулись с рассвета, без особенных церемоний. Как бы случайно на окраине поселения встретилась Тоня; девочка молча проводила отряд тяжелым взглядом, а мужики поочередно глупо улыбались в ответ.   
А ведь ты, Пастух, думал Сергей, размеренным шагом задавая темп, практически стал терминатором, умеющим выполнять задания без лишних «анафига». Оно конечно, какая же это система, если приказы будут обсуждаться... и все же смешно громить что либо, понимая, что все — зря. Когда-то были недовольные изобретением книгопечатания. После зажигали фанатики движения разрушителей станков. Эти — восстали супротив информационных технологий... всегда находятся чмошники, им только разве нельзя позволять сбиваться в слишком уж крупные стаи.   
Накануне держали военный совет, на котором основательно обсудили детали операции и разработали планы А, Б, В и Г. Информации немного: Центр охраняется лучше, нежели вышка цифрового телевидения. К нему с нескольких сторон проложены подземные провода. То есть, лишив точку ее функционального назначения, ты прерываешь целую коммуникативную цепочку.
На сей раз взяли побольше оружия и взрывчатки, что еще более утяжелило ношу и затруднило передвижение. Сергей чувствовал: ребята напряжены, им страшно. Но каждый старался держать хвост трубой, посему в коллективе царил дух согласия.
На первом привале пристал Даня, пародируя чурку:   
- Эй, командира. Что такой стрёмный, аднако.
- А ты что такой шаловливый?
- Как думаешь: получится?
- Как всегда: что-то да, что-то не очень.
- Я серьезно, Сереж... ты веришь в успех предприятия?
- Смотря что называть таковым.
- Ты про успех?
- Нет. О предприятии. Мне ли тебе напоминать, что результат любого дела зависит от нашей веры. - Сергей изначально, сознательно набирал в свой отряд холостяков — чтоб в случае чего человека не сдерживала боязнь за судьбу семьи. И только теперь его пронзило: а почему эти отважные ребята так до сих пор не женятся?.. Он высказался: - Дань...  у тебя особая миссия: вернуться домой живым и с яйцами, чтоб наплодить много таких же как ты всесторонне развитых бойцов.
Сергей попал в точку, Даня реально обиделся:
- Такое чувство, командир, что у тебя по жизни не было и нет друзей. 
- Нет. - Сергей отшутился: - У меня есть друзья, как минимум, три: российские армия, флот и воздушно-космические войска...
...Сергей никогда никому не раскроет обстоятельства главной трагедии в своей жизни. Дело было поганое. Шлепнул он одного перца по заказу, позарился на бабло, которое тогда было кстати. А перец оказался каким-то шишкой, повязанным со спецслужбами, и киллера должны были убрать. В Пастухе (такое у Сереги погоняло) сработал звериный инстинкт, он за баблом не пришел. Начался гон, и Серега попытался залечь на дно в родной деревне, у одной из сестер (вторая теперь горожанка). Зашифроваться не удалось, наследил. И наехала на деревню целая бригада. Работали профессионально: сеструху и ее мужа заколотили до полусмерти, дюжину деревенских взяли в заложники. А Серега опять вовремя почуял стрем, сховался в лесу. Если б среди односельчан нашлись хотя бы человека три отчаянных, смогли бы замочить гадов, но не нашлось никого, все крутые давно свалили, остались в деревне одно быдло да старичье. Теперь Сергей наверняка вышел бы заклание, но в тот злополучный день смалодушничал. В итоге — четыре души, включая сеструху, в раю, корни подрезаны по самые уши, а Сергей – здесь вот с чудиками чудит...

...Центр оказался затерянной в лесах точкой наподобие военного передающего центра. Над приземистым зданием возвышался шар; такими обычно маскируют антенны. Вышка с часовым, невзрачный капэпэ, довольно сносная подъездная бетонная дорога. Взяв в напарники Анвара, Сергей отправился в ближнюю разведку. В кустах они напоролись на растяжку, включилась оглушающая сирена; ретироваться не удалось...
...Когда утихла стрельба, Сергей попытался освободить связанные за спиной руки — не получилось. Он подал голос:
- Брат, ты как...
- Жив еще.
- Нас подставили?
- Ты, конечно, думал, что они своих не сдают. - Голос Анвара звучал ернически. Сергей даже в темноте видел его демоническую улыбку. - Ты им не нужен. Я им не нужен.
- Я предполагал. Но... не ожидал, что на их стороне окажутся Тимофей с Егором. - Сергей досадливо вдарил по кирпичной стене:
- Не оправдывайся, Серый. Это глупо.
- То есть, ты хочешь сказать, что так было задумано...
-  В принципе, они хотели избавиться от тебя. Я — довесок. Ты набирал популярность, а это опасно. Ты наладил систему обороны, твоя миссия завершена, гейм овер. Вот.
- Глупо. Мы же теперь их сдадим.
- Не смеши мою смешилку. Все всё знают и без нас, на этой планете уже не осталось белых пятен.
- Думаешь, инфу про нас слил Филиппыч?
- Ты какой-то... наивный. Я знаю немногим больше тебя. Подождем. Если нас не грохнули — значит так надо. Сейчас они доложили наверх, наверное, к утру за нами приедут. Так что у нас есть время.
- Анвар... в иной ситуации не спросил бы. Почему ты с ними? Я это к тому, что ты же не веришь во всю эту ихнюю антинэтию.
- Почему это — не верю. Очень даже верю. Но если тебе и впрямь интересно, мне действительно интересна парадигма Филиппыча. Он в сущности прав: мы, люди, шибко ретиво впряглись в телегу прогресса, технологии пожирают наши мозги. Это сейчас наши потуги смешны, мы фактически троллим человечество. Но вскоре обалдуи, прожигающие жизни у зомбоящиков, поймут. Не все, конечно, но... покамест их всего лишь ласкают развлечениями. А очень скоро начнут вставлять в мозги чипы какой-нибудь дополненной реальности — тогда они и запляшут. У Христа тоже вначале немного было сподвижников. И над Мохаммедом смеялись. А потом началась война. Разве ты не знаешь, что мы уже вступили в Четвертую Мировую войну...
- А третья...
- Мировая? Так она уже была — между либертарианцами и исламистами. И сдается мне, ты, брат, в ней очень даже поучаствовал, причем, плотно.
- Я вижу, что человечество в перманентной войне. Она только перетекает из формы в форму.
- Можно сказать и так. Люди, осознавшие, что их посредством технологий лишают свободы, побегут к нам. Или еще куда-то, ведь не исключено, что Убежище таки уничтожат. Но мыслить хрен запретишь. Вот и ты скажи: от кого ты тогда убегал?
- Когда — тогда...
- Ну, здрасьте. Когда ты прыгал со скалы, в тебя стреляли. Не говори, что забыл.
- По большому счету, брат, хотел избавиться от прошлого.
- Получилось?
- Да, ты прав. Никогда не избавиться. Оно в тебе засядет — и будет пожирать изнутри.
- Согласен. Я вот тоже — не смог. Хотел начать все с чистого листа, оказалось, твоя натура — это как проклятие. Может, это наши предки что-то начудили — а мы несем ихнюю карму. 
- Понятно. Ты тоже связан?
- Еще как.
- Так. Ложись и расслабься. Я к тебе...
Сергей подполз к собрату и вцепился зубищами в веревку. В этот момент в каземат ворвался свет. Привыкнув к нему, узники увидели... соратников.
- Готово. - Коротко доложил Роман.
- Это подстава? - Спросил Сергей, удивившись капризности своего голоса.
- О чем ты... - Даня деловито перерезал веревку. Сработал план Д. Ты же сам нас учил, что отвлекающий маневр — одно из лучших военных средств.
- Вот, ...... ...... ......! - Выругался Сергей. - Какой же я на ....., ......, руко ..... водитель, если вы без меня всё, ...... провернули.
- Почему — без? На самом деле все получилось спонтанно. Мы видим: они отвлеклись на вас. Ну, и решили рискнуть. Анвар, сейчас ты очень нужен, вы с Вальком должны нанести как можно больше урону. Да включайся же ты наконец, Серый!
Сергей понимал: уже никто здесь не будет к нему относиться как к безусловному командиру. Нет, размыслил Пастух, вот дождусь, когда Тоня повзрослеет — и сделаем мы ноги из этого грёбаного дурдома...




























 



ОСТРОВ ПОТРЯСЕНИЯ

Страна, которой правит деспот,
подобна перевернутому конусу.

Сэмуэль Джонсон

Романтическое свадебное путешествие началось с праздничного фейерверка в порту отбытия. Максим уверял, что светопреставление устроено специально для Жанны, хотя, кажется, это был День Города. Да, впрочем, неважно, ведь каждая девушка мечтает вот о таком плавании: двое — а над ними непостижимая Вселенная. Максим имел репутацию опытного мореплавателя и уверял, что арендованную яхту знает и любит как Жаннино лицо. Говорил, что уже на третий день любимая тоже будет владеть плавсредством как заядлый мореман.
- Мы с тобой, солнышко мое, - ворковала половинка, - испытаем подлинное приключение. Домой мы вернемся совсем-совсем другими.
И Жанна ему верила. Уроки управления судном перемежались с минутами страсти нежной, а то и совмещались. Ночи — звездный беспредел, практически, мгновения, за которые иные отдали бы полжизни. А на четвертое утро подул сильный студеный ветер.
Максим приобрел вид озабоченный и Жанной вертел как последним юнгой, с матом и раздражением. Меж тем волны становились все выше, посудина то вздымалась ввысь, то ныряла в бездну, что явно не прибавляло оптимизма.
И тут — затрещало!
- О, боги! - Воскликнул суженый. - Переломилась мачта... ты, любовь моя, подержись, а я пошел рубить...
И передал штурвал Жанне.
В рубку муж не вернулся. Жанна держала руль пока хватало сил. Свет погас, в океане царила тьма, казалось, плавсредство разрывается по швам. Что-то ярко вспыхнуло, наверное, молния, Жанна в отчаянии рявкнула: «Все! Приплыли...» В этот момент женщина провалилась в небытие...
...Открыв глаза, Жанна никак не могла понять, на этом она еще свете, или уже нет. Лихорадочно ощупав себя, женщина осознала, что лежит под теплым одеялом, в мужских кольсонах и явно недамской рубашке. Одеяло воняло чем-то незнакомым, сверху давил серый потолок. Да, действительно приплыла, заключила Жанна.
В той жизни она так и не успела понять, любит ли она Максима. Красавец, супермен, успешный представитель среднего класса, с образованием, зажиточной родней и манерами. Конкурентки у Жанны были, но в конце концов пальму первенства в борьбе за кольцевание отменного самца взяла она. Ну, да: зациклен на путешествиях, экстриме... адреналиновый наркоман — но это же пройдет, человек окстится и остепенится. Если вовремя перебесится, конечно.
И тут — глухой стук! Будто командор шагает. Ты в замкнутом пространстве, во власти неизвестности, и нет заступника...
...В помещение ввалился тип с ужасным лицом.
- Не насилуйте меня. Пажа-а-алуста. - Попросила Жанна.
Урод добродушно рассмеялся. Хотя смех звучал отвратительно. Кончилось тем, что незнакомец начал икать.
- Хоро.. ик! шо. Это х... ик! хорошо, что вы пришли в... ик! себя. Прос... ик! ите...
Урод раскрасневшись лицом, выбежал, аккуратно прикрыв за собой дверь.
Жанна приподнялась и огляделась. Комната хотя и мрачна, но вполне себе чиста. В углу этажерка с книгами, над кроватью узкое окошко, в которое лучится робкий свет. Господи... Жанну аж затрясло: этот гоблин меня ведь лапал, когда переодевал, укладывал... а может и еще хуже того. Маньяк! я попала к маньяку...
Как и во всякой женщине, в Жанне взыграл инстинкт самосохранения. Жанна повертела головой, подняла конечности, ощупала себя... да: невредима, да и маньяк покамест ведет себя сдержано. Чем бы его долбануть, когда он придет снова... Жанна принялась искать глазами какой-нибудь увесистый предмет. 
Глаза невольно прочитали корешки книг на этажерке: Карл Маркс, Салтыков-Щедрин, Пришвин, Межелайтис... Повеяло чем-то знакомым, но давно забытым. Подтянувшись к амбразуре, Жанна увидела бесконечный волнующийся черный океан и серое равнодушное небо. Так... пора действовать... Подошла к двери, дернула... ни фига — заперта. Так чем бы этого гоблина укокошить... Хотя....стоит ли торопиться. Если тебя уложили в постельку и прикрыли, значит, сразу насиловать и убивать не будут. Надо бы для начала освоиться и понять ситуацию. Жанна, шагнув до этажерки, вытащила наугад книгу, вернулась в кровать, раскрыла на середине, вчиталась:
«Поэты лгут, их проповедь порочна, пусть их мечты красивы и чисты, они вам лгут, чтоб заманить нарочно в болото жизни, в омут нищеты.... Не верьте им! Они лишат вас мигом машины вашей, виллы и банкнот — ведь наслаждаться их убогим миром лишь неудачник может и банкрот... Не слушайте! Берите, не зевайте покуда можно — грабьте Белый Свет! И жизнь себе такую создавайте, где неуместным кажется поэт...»
Все — читать уже больше не хотелось.
 В этот момент дверь отворилась — и страшилище торжественно внес поднос:
- Кушать подано. Приятного, так сказать, аппетиту.
У Жанны действительно с голодухи живот сводило настолько, что она проглотила бы что или кого угодно, но она сдержалась, кротко спросив:
- Я пленница?
- Что вы. Отнюдь.
- Тогда у вас должна быть столовая. Это же не тюремная камера. И надо бы позвонить домой.
- А где?
- Кто... мой смартфон потерян. Может, вы его... спасли? Ну, у вас же есть свой.
- Какой такой фон... Дом ваш — где?
- В Питере.
- В чём?
- Санкт-Петербурге.
- Что-то дореволюционное.
- Не совсем поняла. Но пусть будет так.
- Короче. С тем миром у нас связи нет. - Урод смотрел не на Жанну, а куда-то ниже.
- Но... где тогда моя одежда?
- К сожалению, пришла в негодность. Ах, простите, я олух! Сейчас что-нибудь придумаю...
Ужасный человек удалился, между прочим, не закрыв за собой дверь. Удаляющаяся и затихающая поступь. Жанна схватила кусочек теплого хлеба и затолкала в себя, практически не разжевывая. Бежать? В таком виде... В каземат ввалилась куча тряпья. Принесший примиряюще заявил:
- Выбирайте из того, что есть. Будьте любезны, не брезгуйте, все постирано. Я жду вас внизу...
Поднос с едой урод забрал с собой, а Жанна уже собралась было закидать в себя все остальное... Из принесенной одежды все — сплошь мужские вещи. Женщина прикинула то, это... ах, жаль, что нет зеркала. В конце концов, остановилась на синих брюках, ковбойской рубашке и сером свитере. Остолоп забыл предложить обувь — ну да леший с ним. Спускаться пришлось по каменной винтовой лестнице. Ступеньки студеные, по вертикальной кишке башни гуляет сквозняк, в общем, людоедская обстановочка...
...Весьма просторный зал, в камине трещат дрова, кругом грубо-мужланская обстановка. Жанна крутит в голове одно только слово — «людоед, людоед, людоед», а урод вещает:
- Здесь маяк, он указывал мореплавателям путь... Теперь маяки не нужны, навигации кирдык. Вам не по себе?.. - Выдержав паузу и поняв, что ответа не будет, страшилище продолжил: - Теперь все по-другому. Конечно, жить можно и так. В этом даже есть свои прелести... 
Почему-то этот маячный маньяк старательно прятал свои глазищи, избегая смотреть Жанне в лицо. А вдруг и Максим спасся... что этот перец с ним мог сделать...
- Где вы меня нашли?
- Меня, кстати, Тимофеем зовут.
- Мария. - Представилась Жанна. Она не любит свое имя — за старую песню, из-за которой все Жанны теперь обожаемы и желанны.
- О, Господи! - Страшилище схватилось за голову (свою, конечно) и округлило и без того выпученные зенки.
- Что-то не так? - Осведомилась женщина.
- Хорошо. Это хорошо.
- Ну, так где же? - Жанну и в самом деле интересовало, чего там хорошего.
- Что...
- Конь в... где вы меня откопали.
- Отко... Ах, да. На берегу, конечно. Вас прибило. На обломке.
- И больше ничего? Никого?
- Кого вы имеете в виду?
- А где... Он?
- Кто?! - Страшилище аж передернулось.
- Обломок, конечно.
- А-а-а... да вон — в камине догорает. У нас, видите ли, дефицит топлива.
Нетрудно было угадать, что этот монстр все чего-то недоговаривает, будто проглатывает правду.
- Тимофей. - Жанна обратилась в приказном тоне. - Отпустите меня домой. А?
- Смею уточнить, Мария. - Урод выражался угодливо-ернически. Вашего города уже нет.
- То есть...
- Теперь там, на месте Санкт-Петербурга, Ленинград. Вот.
- Дурдом...
 ...Прошло три дня. Жанна пообвыклась в своем положении и даже поверила, что чудовище не будет ее домогаться. Она оставалась пленницей, ибо из маяка Тимофей ее не выпускал. Он часто выходил наружу, затворяя дубовую дверь снаружи — у него, видно имеется подсобное хозяйство, с которого дважды в день на стол подавалась простецкая, но сытная пища — и пропадал довольно надолго. Жанна основательно обследовала внутренне пространство, выискивая возможные пути к бегству. Свербела мысль: а вдруг совсем рядом есть поселение самыми что ни на есть человеческими людьми, а маньяк врет, повинуясь своей фантазии и преследуя свою извращенную цель? Сейчас ведь у нас хватает неадекватов, про которых даже и не поймешь сразу — псих он или просто дурак. Но все оконца — столь узенькие, что в них не смогла бы протиснуться даже гуттаперчивая Жанна — показывали только одну картину: бесконечный океан. 
Из сбивчивых Тимофеевых рассказов Жанна кое-что для себя уяснила. Ее занесло на остров, который называется странно. Якобы первооткрыватель земли был чем-то там потрясен, вот на карту и было занесено: остров Потрясения. У острова был золотой век, когда здесь добывали какой-то минерал, очень необходимый государству Советский Союз. При крахе империи минерал оказался ненужным, а вместе с ним — и население. Власти Большой Земли предпочли забыть заморскую свою колонию, посчитав, что пусть спасаются как хотят.
Чудовище упоминало двух местных деятелей современности, неких Дорогушу и Балалаечника, скорее всего, предводителей враждующих бандитских кланов. По всей вероятности, на острове царит хаос с дикими первобытными нравами. Как поняла Жанна, здешнее население есть плод смешения русских колонизаторов с аборигенами, которые явно не обладали гламурной внешностью. Русская подвывертость, помноженная на местную угрюмость — вот тебе и продукт типа вот этого гоблина. О Большой Земле Тимофей отзывался скверно. Говорил банальности о том, что ТОТ мир якобы погиб от поклонения Золотому Тельцу, что только здесь, на острове Потрясения, сохраняется надлежащий порядок, в общем, нес пургу. Жанна же продолжала поджидать нужный момент, чтобы улизнуть.
А на четвертое утро, когда пленница и чудовище завтракали, раздался оглушительный стук снаружи. 
- Господи, Дорогуша или Балалаечник, Дорогуша или балалаечник... - Запричитал урод.
- А кто хуже? - Почему-то спокойно спросила Жанна (она успела убедить себя, что все это — такая игра, может быть, даже затянувшийся сон). Ответа получить не успела, ибо в помещение ворвались отвратительные верзилы, бесцеремонно повалили Тимофея на пол (да он и не сопротивлялся) и стали пялится на женщину глазищами, выражавшими смесь любопытства и вожделения. В зал вошел человек столь горделивый, что сразу стало ясно: главарь.
- Фома Фомич Дорогуша. - Галантно представился он, преклонимши лысую жилистую голову. - Вы уж не серчайте, Мария, за такую неучтивость. Нравы у нас конечно не очень...
Жанна молчала, делая вид, что она не испугалась. Бандюганский атаман был похож на моложавого Кощея Бессмертного, но все же не выглядел совершенным уродом. В нем как минимум угадывалась военная выправка, а Жанна с детства питает страсть к офицерам. Одет Дорогуша был в аккуратный френч, пошитый точнехонько по весьма спортивной фигуре.
- Что ж ты, Тимоша, эдакое чудо у себя прячешь? - Обратился Дорогуша к Тимофею как-то по-отечески. Забыл, что у нас в Потрясении даже скалы с ушами? А, впрочем, молодец, живи... пока.
Тимофей, лежа на полу, глядел теленком. Главарь обратился к женщине:
- Мария... как вас по батюшке величать?
- Филипповна. - Не соврала Жанна. Правда, свое отчество она тоже ненавидит
- Да... Мария Филипповна, очень приятно. А я, напомню, Фома Фомич. Почту за честь извлечь вас из этого... - Кощей взял паузу, видимо, подбирая приличное слово. Как видно, не подобрал: - Поедемте же в приличное место. Вы не против?
- А у меня есть варианты? - Жанна неожиданно для себя заговорила надменно. Женщины же чувствуют моменты, когда можно.
- Конечно. Потрясения — свободная республика...
...Жанна наконец смогла увидеть Тимофеев замок извне. Что-то похожее на маяк в нем было, но не совсем. Вдруг осенило: Ласточкино гнездо - то, что в Крыму! Уж не розыгрыш ли...
-...Людям, Марья Филипповна, надобна опора. - Главарь, когда они тряслись в допотопном лимузине, как бы оправдывался. - И всегда найдутся самовлюбленные негодяи, готовые ради своего эго сотворить любой гешефт. В истории нашего острова были разные периоды, в том числе — и либерализма. Тогда у нас здесь процветали коррупция и воровство. А человек всегда тоскует по порядку. Вот...
- Дорогуша... это прозвище? - Жанне действительно было любопытно.
- Моя настоящая фамилия. Досталась от предков. Кстати, у меня арийское происхождение. Прапрадед прибыл в Российскую империю из туманной Германии, в служение императрице Екатерине Великой. Фамилию его — Драгнер — в знак почтения переделали на русский лад, а его сына направили на остров наводить порядок. Порядочность в нашем роду в крови.
- Навели?
- Почти что. Впрочем, практика показала, что порядок в приложении в менталитету конкретного населения на несколько порядков сложнее немецкого. Есть противодействующие силы. 
- Вы имеете в виду... Балалаечника?
- Значит, он вам и про этого напел... - Дорогуша не то чтобы расстроился, а скорее скуксился. - Балалаешник — бандитское погоняло. Он когда-то был учителем музыки по классу балалайки и пытался сочинять. Но у него вместо музыки получался сумбур. И типа непонятый гений стал вождем этой грё... простите, интеллигенции. Когда мы наконец всю эту мразь приструнили, ушел в горы, прихватив с собой либерас… ну, в общем, это агрессивная непримиримая несистемная оппозиция, хамы, полагающие себя носителями сатанинских лжеидей. Думают, и у меньшинств есть право командовать. Скажу я вам, у этой чертобратии тоталитаризм еще тот: всякое отклонение от единомыслия у них почитается за преступление. Кто-кто, а эти...
Кащей явно распалился, видно, Балалаечник и впрямь – егойный геморрой. Жанна-Мария престала улавливать смысл Дорогушиных слов, а сосредоточилась на застекольных ландшафтах. Чем-то Потрясения напоминала остров Пасхи; Жанна там покамест не была, но видела в передачах. Уныло и однообразно, и только ветер, шевеля травами, пытается сообщить какие-то знаки. Въехали в убогий городок. Посреди площади возвышался отливающий золотом монумент с крестом в руке и лицом очень напоминающим Дорогушинское табло.
- Это не то, что вы думаете. - Опять принялся оправдываться Кощей. - Памятник — святому апостолу Фоме. И столицу они переименовали в Фоминск. Хотя я не просил. Поверьте, душенька: меня не станет — памятники снесут и даже имя забудут...
А вдруг ты и взапрямь бессмертный, подумала Жанна. Она окончательно осознала: здесь к ней относятся не то чтобы как к вещи, а как к священной корове. Люди на улицах встречались нечасто. Они стояли, замерев, и тупо провожали взглядами проезжающих. Такое создавалось впечатление, что все здесь – плохой театр, артисты которого косят под абсурд. 
...Распахнулись глухие ворота и кортеж въехал на территорию парка французского образца. Над милым прудом с лебедями возвышалось здание, напоминающее Версальский дворец.
- Моя новая клетка? - Спросила Жанна.
- Вы здесь совершенно свободны. - Ответил Фома Фомич. - В пределах периметра, конечно.
- Интересная у вас свобода.
- Понимаете ли... исторической практикой доказано, что невозможно построить рай на всей планете. Но таковой можно создать на особо охраняемой территории. Пример тому — библейский сад, называемый Эдемом.
- Смешно! - Воскликнула вконец осмелевшая женщина. - Еще ведь неизвестно: то ли это ковчег, то ли гетто.
- Вы свободны в принципе. И за периметр выходить будете тоже — только в сопровождении вооруженной охраны, из соображений вашей же безопасности. Полагаю, очень скоро вы поймете, что покидать периметр вовсе не нужно. Однако вы еще не видели условий. Пройдемте же...
Кощей картинно преклонился пред Жанной, предложив свою руку, но она отвергла церемонности. Перо мое не достойно того, чтобы живописать внутренность дворца. Скажу только, одними только дамскими нарядами заполонены было две комнаты, а будуар занимал всю левую половину особняка.   
- Зачем все это? - Вопросила Жанна запросто.
- Мария... Мария! - Фома Фомич смаковал имя. - Не скрою: я мечтаю однажды назвать вас просто Машенькой, и надеюсь, вы меня полюбите.
- А я вас тогда буду звать Фомкой?
- Как вам будет угодно. Хотя я больше предпочитаю: «мой повелитель».
- С запятой?
- Не понял...
- После слова «мой».
- Однако вы шутница...
...На третий день Мария (Жанна вжилась в образ) попривыкла к новой для себя ситуации, но все так же искала пути к бегству. Нарядов она попримеривала вдосталь, но остановилась на простецком одеянии в виде строгого делового костюма и легких парчовых тапочек. Каждое утро она приказывала охранявшим имение остолопам снаряжать джип — и отправлялась путешествовать по однообразным просторам Потрясении. Фоминск находится в глубине острова и до моря всякий раз ехать приходилось не менее получаса. Охранники дозволяли все кроме разве близкого подхода Марии к краю обрыва. Садясь на нежную траву, женщина созерцала горизонт, думая обо всем сразу, а в особенности о судьбе суженого, смытого за борт коварной волною. Где теперь Максим — неужто его и впрямь поглотила пучина?..
Глядя в окно джипа, Мария наблюдала местное население. Люди как люди — только разве по приближении черной машины они замирали и молча, не выражая эмоций, провожали взглядами вельможное авто. Вряд ли они видели сквозь затемненное стекло Марию, что пробуждало в женщине стыд наблюдающего исподтишка.
В маленьких серых поселках на видных местах стояли небольшие позолоченные монументы Дорогуше в виде апостола Фомы — с крестом и в гордой позе. Изваяния были единственными украшениями человеческих поселений, но, что характерно, у их подножия не было не то что цветов, а даже следов благоустройства. Возможно, так и задумано: бардак в выгодном свете оттеняет святого.
Фома Фомич прибывал и резиденцию с сумерками и всякий раз приглашал Марию к столу. Вкушали вдвоем, без охраны и слуг. Еда была несытная, но богатая витаминами — хозяин в диете толк знал. Дорогуша был сама учтивость, вел себя ненавязиво и деликатно. Никаких намеков на домогательство! После эдакого гастрономического общения Фома Фомич кланялся — и уходил в свою половину.
От одной не слишком молчаливой служанки Мария узнала, что Дорогуша живет один. Каждое утро Кощей не менее часа плавает в бассейне, потом отправляется по государственным делам — он вообще трудоголик. Вся прислуга знала: человек всего себя кладет на алтарь Отечества, за что своего шэфа неимоверно уважали. Правда почему- то, едва Кощеев кортеж отбывал из дворца, челядь приходила в радостное возбуждение.
Неболтливый старик — нонсенс, а посему во время вечерних трапез Кощей ворчал. Например:
- Удел лидера — одиночество. А, впрочем, после того как в мир иной отправился Махатма Ганди, теперь и поговорить-то толком не с кем...
Мария не знает, кто такой этот Махатма. Наверное, такой же тиран, на каком-нибудь соседнем острове. Мария выслушивала сентенции Фомы Фомича, а размышляла примерно в таком роде: вот долбануть бы тебя, мразь, по лысому черепу бутылкой, да ты, блин, крепкий. Меж тем властитель ныл:
- Им нужен национальный лидер. Но недостает духовных скреп. Я ведь чего хочу: чтобы сформировалась единая потрясенская нация, объединенная общей идеей. Пробовали создать партию, назвали «Единой Потрясенией», там такие кадры набрались — хоть святых выноси. Пытались организовать «Народный потрясенский фронт» — туда все те же.... Да, им повезло, но не всё держится на культе личности. Но постепенно, постепенно я воспитываю народ в том ключе, что не всякая власть — от бога, а только обеспечивающая благолепный порядок... Есть такие особи, которым революцию подавай. Я же предлагаю модель эволюционную. В человека, у которого в голове царя нет, заселяются бесы.
Еще один мотив:
- Интеллигенты сами виноваты, что народ от них отвернулся. Я на самом деле уважаю эту прослойку, но право — сущие сукины дети! Они подумали, что если умеют рассуждать на высокие темы — значит, являются цветом нации. А цвет — это мы, реалисты. Мы на самом деле и есть воины света. Было время, за ними шли, верили в сказки про свободы и права. Но на горбах этих вшивых святых пришли хитромудреные евреи, которые прихватизировали народные богатства. О-о-о, как нелегко мне было свалить весь это олигархат!..
Ну, и все в этом роде. Если бы Дорогуша исповедовался священнику, тот бы его на хрен придушил...
...На четвертое утро путь джипу перегородил валун. Когда охранники вышли, чтобы убрать препятствие, со всех сторон раздались дикие визги и выстрелы. Защитники мужественно разбежались кто куда.
Из-за холма вышли сущие по виду разбойники, один из них, невысокий и кругленький уродец торжественно произнес:
- Мария, вы спасены!
Переходящий кубок, рассудила Жанна про себя, и спросила вслух:
- Для чего?
- Для? - Винни-пух замялся. - От, от!
- Уже не тот ли вы человек, - проявила женщина проницательность, - которого Дорогуша так боится?
Жанна попала в точку, главарь разбойников воспарил и даже вытянулся. А после даже расплылся.
- Вообще-то мое имя Валентин. - Представился он. - Фамилия простая: Смирнов... - Бандиты обступили Жанну-Марию со всех сторон, и она самим телом чувствовала восхищенные взгляды. Правда не оставляло подозрение, что на этом дурацком острове все играют в какую-то гибридную войнушку, и все это невзаправду. Толстяк продолжил: - Вам теперь совершенно нечего страшиться, расслабьтесь — и почувствуйте воздух свободы!..
Снова-здорово, для них эта свобода прям жупел... Пещера, являющаяся убежищем мятежников, обустроена под длительное проживание. Здесь были и женщины, и дети — все смотрели на Марию с улыбками адвентистов седьмого дня. Действительно, они живут дружной общиной, все делят по нужде каждого и стараются быть наравне друг с другом. Хотя, есть уборщики, стряпухи, огородники, швеи, всякая работа в этом сообществе уважаема и почетна. Хотя, воины все же — каста привилегированная. К своему главарю они относятся по-панибратски, Валентин и сам старается не подниматься выше других. Вот он сидит у костра — и распинается:
- ...Ну и что, что Балалаечник... Последний советский фильм, который я смотрел, называется «Собачье сердце». Там есть персонаж, Полиграф Полиграфыч Шариков. Он на балалайке играл. Виртуозно, между прочим! Точнее, не он, а тот музыкант, который озвучивал. Балалайка — инструмент божественный, волшебный.
- Да чего ж ты забросил свой инструмент? - Запросто спрашивает один из бандитов, на вид — сущий головорез.
- Эх, Дима... - Балалаечник на своем коньке и расположен к сантиментам. - Вот ты был поэтом, лириком. Сейчас — пишется?
- Когда говорят пушки... впрочем, после войны — сразу за перо. Но кто сказал, что на войне музыки не надо? После жаркого сраженья песен хочется вдвойне.
- Вот, посмотри на мои пальцы. - Балалаечник продемонстрировал всем жест «пальцы веером». Месяц струны не подергаешь — подушечки пальцев становятся нежными как у младенца. Я стану играть — пальцы в кровь. Во всем нужно упражнение. Да...
Каждый сидящий у костра представил свой излюбленный род упражнения и наступила театральная пауза, эдакая мизансцена. Жанна выбрала момент, чтобы задать прямой вопрос:
- Ну, признайтесь, Валентин, по честноку. Чего вы тут со мной все таскаетесь как с писаной торбой... вам женщин мало?
- Понимаете ли, Мария...
- А вдруг я — и не Мария вовсе.
- Теперь уже неважно. Человека зовут так, как он назвался. Наш остров когда-то населяло счастливое племя. Еще до того, как здесь поселилась основная масса выходцев с Большой Земли, на Потрясении поработали христианские проповедники. Они внушили аборигенами миф о том, что когда-нибудь к ним явится дева Мария и подарит им великую благодать... - Да уж, прикинула Мария, начет «девы» они хватанули, но оспаривать все же не стану. - ...На самом деле, - продолжал Винни-пух, - люди у нас хорошие. Сюда уезжали свободолюбивые личности, несогласные с царским режимом. Хотели построить новый мир — и всё такое. Миф о деве Марии поселенцы переняли у коренного населения, в сущности, смешавшись в нашем культурном котле. Мы здесь — язычники...
- Разве это плохо? Вы ведь верите в холмы, в реки, в небесные хляби.
- Может быть. Хотя раньше, еще до войны, верили в светлый разум и в то, что добрым будет. Но пришли силы, которые заставили людей возвеличить темную сторону и поверить в идолов. В том-то и беда, что Дорогуша на этой человеческой слабости сыграл.
- Так кто же такой — этот Фома?
- Который апостол?
- Да нет же: Кощей. Про апостола я в курсе – он неверующий был.
- При Советском Союзе они был начальником отдела кагэбэ. Уважаемый человек, семьянин, член Коммунистической партии. А потом... стоп! Признайтесь, Мария: Дорогуша вас впечатлил?
- В нем есть, конечно, демоническая сила. Но... - Валентин о чем-то мучительно задумался, погрузившись в свое эго. - Алё, там — на корме!
- Ах, простите... значит, так: при советской власти в кагэбе брали лучших, это факт. Ну, а там, в системе, они или оставались таковыми, или начинали везде и во всем искать происки врагов. Когда Дорогуша пришел к власти, у нас тут был настоящий бедлам. Он навел порядок, чего уж песню из слова выкиды… то есть, слово, коконечно, из песни. На ключевые посты Дорогуша посадил своих, гэбистов. И большинство из них продолжили поиски врагов. Они просто ничего другого не умели. Постепенно он их убрал, а сам превратился... как бы это помягче сказать-то... в посмёбище.
- Ничего не поняла.
- Это даже к лучшему.
- А кто же тогда — Тимофей?
- Тот, который на бывшем маяке завис? Он когда-то был вторым секретарем островкома компартии. Но одичал.
- Но ведь был и первый...
- Да партбосс стал первым президентом Потрясенской республики. Была у нас здесь такая. Но кончилось все скверно. Простите, не хочу об этом, у нас те лихие годы никто не желает вспоминать - тошно.
Уж куда лихее нынешних, подумала Мария. А вслух произнесла:
- Вы здесь все какие-то несчастные. Хотя, по большому счету и добрые внутри. Свалить бы из вашей этой потрясяшки. 
- Уж не хотите ли вы, Мария, сказать...
Жанна заявила однозначно:
- И скажу. Я хочу в город, из которого я произошла. В Ленинград.
- Как же можно хотеть в город, которого нет?
- Но...
- Мы же здесь не в безвоздушном пространстве живем. То болото на Неве теперь именуется Санкт-Петербургом.
- Вы все же следите за новостями.
- А как без этого. Мария... - В глазах Балалаечника блистал первобытный огонь. - Зачем вам другой мир. Вам нравится участвовать в крысиных бегах за право обладания очередной ненужности, доставляет удовольствие зависть к чужим успехам, кайфово от пойла, которым вас там на Большой Земле кормят по эфиру… Вы оглядитесь!
Жанна осмотрела уродские мордовороты. Даже физиономии маленьких детей в этой мрачной пещере не несли печати цивилизованности и культуры. Быдло, тупое стадо орков. Из груди Марии само собой вырвалось: 
- Да уж... у вас тут точно — остров Потрясения.
- Не более, чем в любом другом уголке Вселенной.
- Валентин... - Жанна заговорила вкрадчиво. - Вот вы весь такой положительный, практически Робин Гуд. Почему же за вас на острове — меньшинство?
- Хороший вопрос. Людей на самом деле парализовал страх. За свои семьи, за свое жалко добро, за будущее. Они там думают: путь уж лучше остается так, а ткнешь дерьмо — еще то амбрэ. Мы склонны считать, что так удобно, когда сильная власть, культ личности. 
- Разве здесь, в вашей... - Жанна чуть не сказала «банде», но вовремя подобрала нужное слово: - В вашей команде разве нет авторитаризма. Лидером выбрали именно вас. 
Как вы поняли, Жанна поумнела, она знает, что такого рода типы нуждаются в комплиментах.
- Все сложно, солнце вы наше, сложно... кстати, у Фомича тоже была семья. Он развелся, и жену, и двух своих дочерей отослал на Большую Землю. Да-да! Это у них практикуется. Среди потрясенцев теперь бродят слухи о том, что де старик то одну самую прекрасную девушку в фаворитки взял, то другую... альфа-самец, чё. У нас таких любят.
Ну, и сплетник же ты, подумала Жанна. Небось у самого все не слава богу на личном фронте — вот и нагнетешь. Но женщина не стала говорить начистоту.
- А вот эти идолы в поселках... Почему вы их не свергаете?
- Постаменты-то останутся! Ну, повернется колесо Фортуны в нашу сторону — что из того? Они ж начнут ваять каких-нибудь святых Валентинов. То Левиафан в чистом виде. Средневековье, Нептун бы его задрал.
Жанна истерически расхохоталась. Все в пещере замерли, уродливые лица повстанцев отразили скорбь. Когда приступ прошел, Жанна заявила:
- Я поняла. До Фомы на тех постаментах стоял Ленин. А до Ленина -  еще какая-нибудь скотина. А закончится все тем, что позолотят... меня.
- Еще не факт. - Ухмыльнулся Винни-пух... 
...На четвертый день вся эта казачье-партизанская вольница стала Жанне изрядно надоедать. Повстанцы, полагая себя благородными разбойниками, на самом деле являлись обыкновенными бандюганами. Как минимум, добычу они делили с видом весьма алчным. Когда боевики во главе своего атамана уходили на дело, тыловая часть расслаблялась: люди спали, занимались легким непотребством, пожирали неприкосновенные запасы, да просто праздно шатались. К Марии они относились с почтением, но именно как к инородному телу: с плохо замаскированным неприятием. Жанна не видела особой разницы промеж каземата бывшего партработника, золотой клеткой Кощея и Виннипуховой дырой — тем более что на свет Божий Жанне нос показывать теперь удавалось нечасто (даже до ветру ходить приходилось под охраной — боялись, что отобьют).
Из обрывков человеческих разговоров кое-что прояснилось: одно из занятий банды — контрабанда. В Потрясению частенько заглядывают ушлые купцы, предлагающие всякий товар, люди Балалаечника расплачиваются награбленным, а потом тайком перепродают людям Дорогуши. То есть, за красивыми словами Винни-пуха скрывается обычная воровская малина.   
Как-то, когда Балалаечник кайфовал после сытного ужина (а пожрать он не дурак), Жанна осведомилась: а не прибивало ли к острову в предыдущие дни еще кого-нибудь? Женщина уже знала: несмотря на ликвидацию всех СМИ как источника ереси, Потрясения буквально пропитана информационными токами, которые на Большой Земле именуют сарафанным радио.
 - Было. - Ответил Валентин после некоторого раздумья. - В одном поселке приютили парня. Но он... как бы это сказать... его... того.
- То есть... - Надежда теплилась, но обычно убедительный Винни-пух на сей раз изъяснялся туманно.
- Как они говорят, перековали.
- Что за чёрт.
- Известный. Тоталитаризм.
Как же, думала Жанна, да вы все здесь — тоталитаристы. Одним подавай царя на троне, другим — демона свободы, третьим — теорию затворничества. И у всех — одномерное мышление по типу: я едиенственный и неповторимый носитель истины.   
- Валентин... - Мария старалась говорить вкрадчиво. А нельзя ли мне... увидеть пришельца?
- Это очень непросто. В Фомине стоит Дорогушин гарнизон.
- Вы имеете в виду, Фоминске?
- Ах, да, вы не знаете: администрации поселений соревновались в творческом порыве переименования. У нас на острове есть Фоминово, Фомск, Фомановск, им. Фомы, Новофоминск, Краснофоминск. Есть один Дорогушинск, а еще поселок с оригинальным названием Фома Фомич.  Чего с них взять, с лизо****ов. Этот — Фомино. Но... на что вам...
- Я женщина. И внутреннее интуитивное чувство подсказывает мне, что тот пришелец может многое прояснить.
- М-м-мда... это сложно...
- А если осторожно... раньше я никогда ни о чем не просила, ничего не требовала. А вы — такой умный, сильный, талантливый, отважный...
...Фомино — убогое поселение на берегу океана. Сколько Мария не всматривалась, золотого изваяния не заметила. Изредка встречающиеся на улицах местные жители замирали как кролики при виде удава. Янычары балалаечника действовали четко и быстро — скоро повстанцы оказались в чреве гулкого ангара, воняющего рыбными потрохами. О, боги: Жанна видит своего Максима! Он одет в ватник и шапку-ушанку, больше похож на какого-то зека. Муж совершенно не удивился:
- А, привет. Я рад.
Жанна все еще размышляла, броситься ли к возлюбленному как собачонка, или подойти грациозно, но в этот момент раздался истошный крик:
- Всем на колени, оружие на землю! - Ну, и раскатистый русский мат.
Боевики поглядели на Балалаечника. Тот прошипел нечто невнятное — и первым кинул свой маузер. Раздался лязг оружия, отряд сдался.
- Вот и взяли мы вас на живчика! - Торжественно заявил вошедший в окружении телохранителей Дорогуша. Его жилистый череп торжественно сиял.
- Всех не возьмешь... - Процедил сквозь зубы поверженный Балалаечник. 
- Максим, - спросила строго Жанна у мужа, - что с тобой...
- А что... - Лицо суженого выражало идиотизм.
- Они тебя что... пытали?
- Ты совсем, что ль? Они мне подарили истину. Я узнал, что такое — приют спокойствия, трудов и вдохновенья. На самом деле у меня в жизни была только одна мечта: хрустящая жареная картошечка с не слишком соленой селедкой, присыпанные сочным репчатым, тонко нарезанным кругами луком. Ах! И мне здесь все это дали.
- Нет, это ты со...
Жанна не успела договорить. Всех скрутили и принялись сортировать. Мария попала в автозак с людьми, которые ей почти что не были знакомы. Когда тряслись на колдобинах, она спросила у соседа:
- Я что... уже не священная корова?
- Насчет священной, - ответил тот, не знаю. Но что корова — это да.
Жанна хотела посмотреть в лицо этому хаму, но было слишком темно. Машина остановилась, в открывшуюся дверь резануло:
- Баба! На выход...
В мозгу у Жанны пронеслось: или сейчас к себе в лимузин заберет Дорогуша, или изнасилуют и грохнут. Хрен редьки не слаще.
- Не хочу. - Гордо ответила женщина.
- Тебя никто не спрашивает. На выход строиться — или... Да не вам, ур-роды! - Ломануться наружу попытались все. - Только баба. Ну...
...Жанна стояла на дороге в недоуменном одиночество, автозак утрясся прочь. В нашей героине кипело возмущение, ибо охранник для ускорения дал даме пинка...
...И снова знакомый каземат в маяке. Тимофей молчалив, все попытки Жанны прояснить хотя бы что-то заканчиваются ничем. Страшила носит на лице следы истязаний — похоже, садисты Кощея его здорово обработали.
Жанна не отказывается от еды, все произошедшее только добавило ей жажды жизни. На самом деле она вновь вынашивает план бегства. Этот адский остров она теперь знает, найдет какую-нибудь пещеру, а там уже постарается прояснить судьбу Максима. Но для начала надо удрать из этого ласточкиного гнезда, предварительно усыпив бдительность урода.
Поведение мужа — самая странная из загадок. А вдруг они его укатали медикаментами и сделали из него зомби? Или сломили волю еще какими-нибудь еще более изощренными средствами. Итак, Фома всех обыграл: тиран организовал идеальную операцию по поимке своего врага. Но... как-то все это сложно. Для чего был весь этот спектакль во дворце? Он же по сути предлагал Жанне руку и сердце!
В эдаких планораздумьях прошли три дня. А на четвертое утро снаружи стали ужасающе громко стучаться. Жанна слышала Тимофеевы причитания: «Дорогуша или Балалаечник, Дорогуша или Балалаечник...» Она толком и не успела что-то сообразить, как в камеру вкатился... Балалаечник. Вид он имел очень даже бравый.
- Как же так! - Воскликнула опешившая женщина. - Вас же взяли... на живца...
- В насквозь коррумпированной стране, дорогая Мария, все последствия определяются грузом золота, которым можно навьючить осла.
- Но я не Мария.
- В нашем благородном кругу первое слово дороже всех остальных. Для меня вы останетесь Марией во веки веков. Тем более что вы свою миссию исполнили.
- Так у меня, оказывается, была миссия...
- Таковая есть у каждого, приходящего на эту землю.
- Может вы расскажете наконец... правду?!
- Конечно. Вы должны были очистить наш остров от мрази.
- Я?
- Да. Мы смогли вычислить в наших рядах всех двурушников и крыс.
 - То есть, я правильно понимаю, что теперь правитель Потрясении — вы?
- Нет. Потрясенией правит Дорогуша.
- Рука руку моет?
- Это все диалектика. Видимо, вы из поколения егэ и не в курсе.
- Курсе — чего...
- Того, что у нас здесь существует такой живой организм, своеобразный человеческий муравейник.
- А Максим...
- Тот оболваненный красавчик?
- Вы мне его вернете? - Вот скотина, подумала Жанна, оскорбляя моего супруга, ты плюешь мне в лицо.
- А вам он точно нужен...
...На выходе из маяка стоял именно он: Максим. Мария... простите — Жанна бросилась к нему как собачонка. Тот благосклонно раскрыл объятия.
- Ты был чем-то очарован, любимый? - Спросила она.
- Да. Да... то есть, нет. Я не знаю, любимая...
…Прошло совсем немного времени — Жанна вновь вынуждена доказывать свою правоту. Валентин старается возражать:
 - Допустим, мы вас выпускаем. И ваш диктатор Большой Земли вознамерится на нашем прекрасном острове восстановить конституционный порядок.
- Мы никому не расскажем. Чесслово.
- Ну, да. Русским надо верить на слово.
- Валентин!.. - Жанна старается говорить проникновенно. - На вашем... да-да: без сомнения прекрасном острове нет нефти, газа, прочих полезных ископаемых. И кому вы на фиг нужны? Им нужен очередной дотационный депрессарий?
- Ничего подобного, Мария...
- Мария? - Удивился Максим.
- Подожди... - Жанна задвинула горе-муженька в тыл.
- Им, - продолжил Винни-пух, - нравится хватать ртом и всеми остальными местами — и пусть лежит. Как у нас говорится, впрок. Кому нужны те же Курилы...
- Все не так, герой. - Жанна старалась быть убедительной. - Империя окружила себя геморроями: Приднестровье, Абхазия, Донбасс. А бюджет не резиновый – это вам не Москва. Но — самое главное: с какого это бодуна мы расскажем о вашем острове, коли не хотим государству зла? Нашему – не вашему этому… А? И вообще: вы прекрасно знаете, что ТАМ про вас вовсе не забыли...
- Эх, молодость-зеленость… Мы ведь надеялись, что обновится наша кровь.
- В таком случае, мы вам точно поможем. Расскажем там, какой у вас здесь царит рай. Что здесь полно женихов. Что вы поклоняетесь Женщине…
Валентин призадумался…
 ...Двое отплывали в лодке в трагическом безмолвии. Жанна, прижавшись к Максиму, ворковала:
- Знаешь, мама меня хотела назвать Машей. Но отец, самодур, настоял на своем. А потом предал нашу семью и все посыпалось прахом. Я думала, теперь уж до конца дней будут только несчастья...
- Глупышка... - Максим как истинный мачо знает, что ни в коем случае нельзя просить у женщины прощения, а хвост надо держать петухом. - Все это было лишь такое приключение. Экстрим-парк для белых людей, эксклюзивное обслуживание. Тебе разве не понравилось?
- Теперь уже неважно. Я хочу пустоты, забвения... Господи... и чем это они так их потрясли...
И Мария в сладкой неге прикрыла свои прекрасные глаза...
; Ах! - Мечтательно произнес суженый. - А селедочка там была все же отменная!












































 


ПОЛЗКОМ НА ГОЛГОФУ

...Страшная лень и страшный сон,
как нам всегда казалось;
или же медленное пробуждение великана,
как нам все чаще начинает казаться.
Пробуждение с какой-то усмешкой на устах.
Интеллигенты не так смеются,
несмотря на то, что знают,
кажется, все виды смеха;
но перед усмешкой мужика,
ничем не похожей на ту иронию,
которой научили нас Гейне и еврейство,
на Гоголевский смех сквозь слезы,
на Соловьевский хохот, -
умрет мгновенно всякий наш смех;
нам станет страшно и не по себе.

Александр Блок "Народ и интеллигенция"


Не бзди, а бди!

Ж-ж-жжбом-м-м-м!.. Хамло грохнуло купейной дверию с особенным оттягом, получая от этого физическое удовольствие. Аж вагон содрогнулся в железнодорожном экстазе. Вот так и Расею юзаем. Почему? Да чтобы после нас хоть трава не расти, мы проносимся по жизни, вовсе не заботясь о том, что под собою мы не чувствуем не то что страны, а даже почвы.
Миша себя успокаивал внутренними рассуждениями, но помогало вообще плохо. Обратиться к проводнику чтобы вызвал полицию? Да как-то нехорошо стучать-то, даже если все по закону. Ну, да ладно – можно сосредоточиться на хорошем.
Кому дано знать, какой это кайф - путь домой, тот не даст приврать. Даже пятидневная отлучка (чуть не написал: случка) помогает выскочить из обыденного хода вещей и окунуться в стихию Дороги. Возвращение - своеобразный "ментальный оргазм", окончательно подчищающий карму. Здесь главное - не злоупотребить, не превратить в привычку.   
Ну, и не мешает устроить достойную оправу бриллианту. В жизни таких ощущений в лучшем случае наберется сотен пять. Нужна атмосфЭра. Двести водочки, парочку светлого пива вдогонку - и па-а-алетели! Ну, в смысле - не дальше, в уголки метафизической прострации, и не слишком раскручивать зельем моховик в твоей башке до головокруженья. Жаль только, полноценный возврат к пенатам, которые родные, на самом деле всегда почти расстраивает. Твой мир в твое отсутствие хоть чуточку, да изменился. Но ведь эволюционируешь и ты. Или — деградируешь?
Есть физиологический момент. На пятый день происходит акклиматизация, ты уже начинаешь ненавидеть то место, в которое твое же бренное тело занесло. Существо - как организм, так и дух - уже было перестроилось под новые условия - а ты его тащишь взад. Если не седативные средства - полный развал системы. Самая вредоносная издержка журналиста. Если кто не понял - это я спел дифирамб алкоголю.
Командировка не то чтобы удалась, но осталось чувство некоторой недовершенности и легкой досады. Обычно, кроме прописанного в задании, Жуков успевал схватить еще парочку-троечку тем. А сейчас — только одну: историю чудака, построившего в своем дворе китайскую пагоду. Для чего все это делается, Миша знает: чтобы в газетах понаписали и по телеку понапоказали. А в качестве антуража выдумывается философия — о евразийстве, Братстве Великой Лесостепи, сопротивлении западной идеологии свободы ради свободы духовной и прочая лабуда. Чудак и национальность себе выбрал: монголоугрославянотатар. А на самом деле дядьке обидно просто так помереть, вот и выёживается. Пиар один да суета суёт. 
 Спрос на чудаков упал — вот в чем правда. СМИ, а так же их винтики журналисты, ориентирующиеся на социальный заказ (читай: жажду народонаселения в определенного рода информации) ищут другие форматы, новые подачи и неожиданные (которые на самом деле очень даже ожиданные) темы. Чудаки слыли когда-то своеобразными блаженными, узревшими Бога. Они украшали мир милыми несуразностями. Отсюда и шукшинские чудики. Вероятно, они считали  себя героями того времени. А сейчас время такое, что герои не нужны, наш герой один, от же Товарищ Главный. Это пускай в окуевшей Вукраине свидомые истошно вопят: "Слава Вукраине хероям сала!" У нас один "херой", все остальные — массовка, соревнующаяся в том, кто больше любит Царя и Отечество.
И ведь больше всего нужен царь обитателям периферии. И главное, у них-то как раз есть царь в голове, великоросское достоинство. И откуда взялось все это идолопоклонство... или оно наоборот — никуда не делось? И здесь мы вновь возвращаемся к теме Отца всех народов, то бишь, Товарища Сталина, Главного Императора и вечнобзд... то бишь, бдящего и смотрящего из окон своего кремлевского кабинета на наше это стадо. 
Вот, блин, светло и легко размышлял Миша, пожирая глазами пространство, пролетающее за окном поезда, какие мы примитивные существа. Нет чтобы построить жизнь в России так, чтобы хохлы сами попросились к нам под крылышко! А вкупе с ними - болгары, сербы, греки и прочие православные типа братья. Нет: обязательно войну замутить - и заявить, что кругом враги, а в союзниках у Расеи лишь армия и флот. 
 Миша Жуков  упоротый. Трое его соседей по купе тоже командировочные. Он оттуда, они — туда. Короче, кайф ломают. А нижнее место Миша не уступает не только потому что оно законное согласно билета. Если окончательно попустить, подняться наверх — распоясаются до положения риз. Миша немного построил эту периферийную кодлу, которая сидела в ряд напротив и терпеливо ждала, когда следующая станция, чтобы взять новый заряд для раскрутки маховичков. А ради развлечения курить выходят – и грохают дверью. В ресторане и у проводника брать не хотят, экономные, с-скоты. Провинциалов пристращать несложно. Но русских людей, особливо тех, кто хочет набухаться, не сломить ничем. Здесь и кроется тайна наших душ, не случайно поэт ведь писал: "Души прекрасные порывы!" 
Станция не преминула быть. В груди ёкнуло — знакомое название: "Безродная". Гонец "особой тройки" умчался в вокзал, двое ушли курить. Миша, быстренько собравшись, вышел прочь, не предупредив проводницу. Способность к совершению спонтанных поступков не Жуковская черта, но тут что-то нашло. Испытывая спиною весь жар ненавистных взглядов бывших попутчиков, Миша скоренько покинул перрон.
На привокзальной площади аккурат стоял рейсовый "ПАЗик", автобус двойного назначения, пригодный как для регулярного сообщения, так и для похорон. В целях погрузки гробов в заду "ПАЗика" предусмотрен соответствующий люк. На нем в некоторых местах вытерта грязь, получилась надпись: "РАИСЯ ВПЕРДЕ". Пошлость, пошлость…
Сидя против движения, Миша наблюдал лица простых людей. Они были спокойны и даже исполнены некоторого достоинства. Даже у детей и дышащей свежим перегаром кондукторши. Аборигены тоже изучали Жукова, старик в телогрейке и синей бейсболке с надписью "ЛДПР" раздумисто заключил: "Корреспондент". Никаких особых журналистских причиндалов на Мише нет, значит, на роже написано.
Дорога с той поры лучше не стала: ничтожное расстояние автобус тащился больше сорока минут. Но и водитель изощрялся, аккуратно объезжая ямы. Жуков вспомнил, что "ПАЗики" с охотой покупает Южная Африка — плантаторы и хозяева рудников на них возят негров. Об этом ему рассказывали в городе Павлово, что на Оке, родине универсальных транспортных средств. 
Миша отлично помнит: в 12 километрах от станции "Безродная" — районный центр Задротовка. Большое сильно запущенное село. Когда-то он там был, писал про одного замечательного деда. Не чудака, но подвижника. Фронтовик, прошедший от Москвы до Кенигсберга, артиллерист " сорококпятки", неоднократно раненый, имеющий два ордена "Славы", при советской власти в одиночку принявшийся восстанавливать Задротовскую церковь. Еще при совке он организовал общину и писал в епархию, чтобы прислали священника. Едва веру разрешили и даже сделали ее "духовной скрепой", старика оттерли от восстановления и забыли прошлые заслуги. Все потому что старик за словом в карман не лез. Когда Миша с ним общался, дед был в ссоре с очередным попом, присланным епархией. Если б такой родился в исламском государстве, из него получился бы неплохой религиозный экстремист.
Дед умел рассказывать. Может, и привирал. В частности, о том, что те коммунисты, которые вставляли палки в колеса и объявили старика умалишенным, сейчас стали крутыми и верующими. Дедуля конфликтный, все по редакциям писал. По письму Жуков и узнал про задротовского подвижника.
От полного разгрома общины в свое время спасал метод: фронтовик кидал охапку орденов и медалей на стол секретаря райкома и требовал исключить себя из коммунистов (он в партию вступил на фронте). Партийные бонзы побаивались старика и оставляли все как есть. А при переводе стрелок наших расейских путей с коммунизма на капитализм метод работать перестал. Просто районная власть подбирала послушных и неконфликтных, а всех остальных тупо сначала прессовали, потом гнобили или игнорировали. Дед попал во вторую категорию.
С дедом тогда общение было что надо — потому что Миша однофамилец полководца Победы. Старик и Сталина уважал, и в коммунизм верил, и в Бога. А уж когда хватанули по сто... ну, может и по триста "фронтовых", вообще стали закадычными друзьями. Впрочем, на всякий случай Миша так и не признался старику, что Жуков наполовину еврей, причем, по матери. Имеется в виду не маршал, а наш журналюга.
Церковь, когда Жуков ездил в Задротовку по заданию, так до конца и не была восстановлена. Вся в лесах, частью оштукатуренная, но в основном с голыми кирпичными стенами. Миша помнит: храм большой, чуть не третий по высоте во всей России. Священники менялись как... ну, в общем что-то на приходе никто не задерживался. Миша не забыл слова деда: "Церковь стоит на силе веры каждого из нас..." При этом сам старый солдат любил в разговоре вставить крепкое русское слово. Что думал, то и говорил. Таким всегда нелегко.
Так вот... ни имени-отчества, ни фамилии героя своего давнишнего материала Жуков так и не вспомнил. Еще пять лет назад он здорово заплутал в Задротовке, раскинувшейся на холмах, изрезанных оврагами, выискивая дом старика. Но Миша надеялся на наш русский авось. Ну, и на свой далеко не самый тупой язык, который всегда покамест доводил куда надо. В журналистской практике Жукова этих райцентров было столько, что все они начали вливаться в нечто общее и неопределенное. Да и как иначе, ежели везде Ленин, улицы Луначарского и Цурюпы, рынок и автостанция?
К слову, Задротовская автостанция осталась на прежнем месте, на широкой центральной площади, под сенью того самого храма. Храм за пять лет не изменился. Все те же леса, разве только сильно обветшалые и, кажется, работы вовсе не продвинулись. Старухи лениво подметали пыльную площадь, бомжового вида мужички складывали в ящики из-под телевизоров, прикрепленные к шасси детских колясок мусор. Сегодня четверг, похоже, был базарный день. Обычно в райцентрах после базара жизнь замирает до понедельника.
 Миша спросил о гостинице у попутчика в кепке "ЛДПР" тот скуксился, но снизошел до ответа:
- Была. Закрылась. - И посмотрел в лицо Жукова с заметным сожалением.
Да, действительно: входная дверь на одноэтажной каменной постройке с разбитой вывеской "ВОСХ.." была на ржавом замке.
Солнце между тем нырнуло за дома, близились сумерки. Мише решился прервать размеренные движения одной из бабок:
- Мать... - (Чуть не добавил: вашу) - А вот тот дедушка, который все вот это восстанавливал... он... где? – И указал на храмину.
Женщина приставила метлу к ноге как будто она постовой, пристально упулилась в Жукова.
- А на што он тебе? - Наконец изрекла она.
- Знакомы.
- С кем?
- С дедушкой.
- Каким дедушкой? - Старуха намеренно поставила Жукова в неловкое положение. Действительно: если ты знаком — назови хотя бы имя. Ну, как этой ведьме объяснить, что таких стариков Мишиной журналистской практике как березовых ветвей в ее венике.
- Забыл имя. - Честно признался Жуков. - Давно это было.
-  А-а-а... понятно тады. - И бабка замолчала.
- Ну, так...
- Сынок... - Старуха вышла из оцепенения. - Ты вона туда иди, два оврага перейдешь, там и спроси.
"Вот, бисово отродье, подумал Жуков, издевается еще..." Но надо было поспешать, а то скоро стемнеет. Времени тратить на все эти издевательские беседы неохота. Бабка дала направление — значит скорее всего жив. Двинулся в указанную сторону, силясь вспомнить старые факты. Тогда она и вправду, кажется, перебирался через овраги.
Вдруг — абсолютная тишина. Миша аж испугался, что внезапно оглох. Резко обернувшись, Жуков увидел, что мужики и бабы, замерев наподобие терракотового воинства китайского императора, провожали его сожалетельными взглядами.


Волосатая гора

За вторым оврагом из одной точки начинались сразу три улицы. "Языки" так и не встретились, а зрительная память вновь не выручила. Стала наклевываться легкая паника: весна, ночи трескучие, а ночевать где-то надо. В принципе Миша через всякое проходил — опыт. Он не стал суетиться, просто сел на пенек у перепутья, достал из рюкзачка пирожок и принялся неторопливо уминать. О вот появился человек. Он представлял собою маленькую круглую бабу в телогрейке и цыганском пуховом платке. Поднимаясь со дна оврага, женщина с любопытством изучала Михаила.
Дождамшись, Жуков неторопливо объяснил ситуацию, сказал, что заплатит вперед. Мадам с усиками (представилась Клавой) вняла и сказала:
- Ну, что ж... бывает. Ладноть.
Вот она, святая русская простота! Без церемоний и понтов. Это тебе не столица или какая-нибудь Европа. Пока шли улицею (правой из трех), Миша расспросил о старике. Женщина все и рассказала: дядя Лёня (о, Господи, и как Миша мог забыть!), Леонид Петрович Ходырев, преставился два года назад. Дом его, на той улице, которая слева, сейчас разваливается, ибо жена скончалась давно, сын пропал неизвестно где, а других родственников не оказалось. Жуков тогда не интересовался личной жизнью старика, ленив и нелюбопытен.
- Что ж таким людям и без охраны надо в наших краях? - Спросила Клава.
Миша и не знал, что сказать. Правду — что повиновался спонтанным чувствам? Нет уж. Соврал, что отстал от группы и сообщил правду о закрытой гостинице и о том, что хотелось повидать старика, о котором когда-то писАл.
- Повидаешься. - Утешила Клава. - Мы тебе устроим.
Двусмысленность Миша пропустил мимо ушей. Расея — страна большая, велик когнитивный диссонанс между сотнями разновидностей региональных культур. Трудно разобрать с ходу, что за месседж несут аборигены.    
Клава впустила Жукова в низкий деревянный зеленый домишко. Войдя, журналист замер. На него уставились сразу несколько пар человеческих глаз, да еще и зенки котяры. Картина Репина.
- Здрасьте. - Произнес Миша виновато.
Обитатели промолчали. Миша идентифицировал троих детей и Лысого мужика в возрасте.
- Внуки. - Представила Клава. - Маша, Марфа, Петя. Этот — мой брат Матвей Иванович.
Руки Матвей не протянул, глядел смурно. Малышня тоже зырила явно недоброжелательно.
- Очень приятно, Клавдия Иванна. - Мише захотелось сказать что-то хорошее хозяйке — по крайней мере за гостеприимство.
- Лукьяновна. - Поправила Клава. -  У нас разные отцы. Но я по батюшке не люблю, просто Клава и все. Спать будете вон там... - Женщина показала темный уютный куток.
- Так чего вы корреспондент? - Строго спросил Матвей.
Странно, о том, что Миша — журналист, не было произнесено ни слова.
- Не слушайте вы эти его замашки. Мотя в органах служил, в Чечне контузило, теперь инвалид. 
Жуков готов был вспылить,ьне любит он этих энкавэдэшных замашек. Но внял Клаве, спокойно, как доктор врачу, кой-чего о себе доложил. Лысый слушал с бегающими глазами, как будто он пойманный злодей. После чего выразился:
- Петрович, значит, дядя Лёня. Тут же у нас целая шекспировская трагедия случилась. Клавка не рассказала?
Сестра посмотрела на брата укоряюще. Тот скуксился, виновато пробормотал:
- Да ладно те... Ну, что, Масква, пшли посмолим.
Миша давно бросил. А вот выпить хотелось. У Жукова всегда с собой энзэ, чекушечка. Много раз спасало, особенно от холода — и это несмотря на то, что врачи доказывают: водка не согревает, а всего лишь повышает порог чувствительности к стуже.
Естественно, Миша был заинтригован. Да и к тому же эта Задротовка, своеобразный "город Зеро" чем-то напоминал театр абсурда. Да тут еще какие-то шекспировские страсти.
Мотя не отказался, даже достал из тайника стакан. У нормального мужика всегда должно быть из чего выпить. Хватанув и затянувшись (от света сигареты зловеще осветилось лицо) Тимофей изрек:
- А смерть прядеть — памярать бум.
- Есть у нас еще дома дела. - Сострил Миша. - А похоронен он где?
- Кто?
- Старик.
- А-а-а... Ну, я завтра покажу. Перед началом... этого... шоу.
Путано, не совсем внятно Мотя доложил историю последних пяти лет. Дядя Лёня оставаясь непримиримым оппозиционером, привадил откуда-то некого мужичка, которого зовут Алексий. Или он сам привадился – хрен его знает. Лет ему около тридцати, а может более того. Та община верующих, что спервоначалу собрал Петрович, раскололась. Одна часть осталась с очередным присланным епархией попом, с которым старик как всегда общего языка не нашел, а вторая скучковалась вокруг этого Алексия. Сначала в шутку, а после уже и не шутя парень получил кликуху "Пророк". Язык подвешен, убедителен, великоречив. Что еще надо успешному политику? Ах, да — беспринципность. Но потому пророк и не политик.
Никто не понял: то ли у парня харизма, а, может, прелесть. На последней версии настаивал крайний (по очередности засылов в задротовскую глушь) поп. Для священников почти забытый Богом райцентр — ссылка. А для Пророка... может, тоже ссылка, но неясно, от какой организации. Внешность у Алеши смазливая, длинные волосы, бородка, стать и все такое. Среди поклонников Пророка преимущественно крутились поклонницы, женщины с несложившейся личной жизнью. Само собою, по Задротовке поползли слухи сексуального характера. 
- Допрыгался Алеша Божий человечек. - Заключил Мотя.
Жуков не стал уточнять, до чего. Опыт подсказывает: надо слушать — человек сам все доложит.
Оно конечно, водка конектит пипл, но и раскручивает маховичок. Само собою, двухсот пятидесяти для двух желудков оказалось недостаточным вливанием. Взяв у Жукова спонсорскую сумму, Мотя смотался к какой-то Зойке и принес поллитру. Миша, понюхав из стакана, передернулся: сомнительное паленое пойло. Боясь обидеть человека с посттравматическим синдромом, хватанул. Поперхнулся, все вылилось наружу.
- Не в то горло вошло. - Оправдался Жуков.
- Наверно мало упражняешься. А на шоу ты попамши удачно. Вона за тем оврагом у нас гора, называется Волосатой. Называется так потому как обросла как ****а. Вот завтра там будет финальный такскаать акт. Посмотришь, корреспондент.
- Акт чего?
- Таво. Алексия этого того завтре. И па-де-лом. Неча тут у нас разводить всякое.
Очень скоро Мотю изрядно развезло Он уже нес какой-то бред. Вот тебе и покурили.
...Когда вернулись в дом, прям заметно было, что Клава готова наброситься на брата с кулаками. Но постеснялась чужого человека. Да к тому же дети уже спали. Или не спали, лежали молча заткнувшись. Мише хотелось еще и засосать пивка. Но не было. Но он и без того провалился в забытье.
Проснулся среди ночи потому что кто-то его трогал. Сквозь тюль пробивался свет взошедшей Луны, в котором Миша угадал Клаву. Она была отвратительно нага. Женщина прошептала:
- Тс-с-с...
Она стояла на коленях, большие груди белели как две дыни. Распущенные волосы закрывали плечи, исполненные чем-то вечным глаза светились нехорошим...
- Я вообще-то имею привычку хранить верность жене. - Так же заговорщицки прошептал Жуков. Он солгал, нет у него такой привычки. Хотя жена в общем-то имеется. Но Мише было страшно.
- А ты запросто, без привычки...
Миша привстал, опустил ноги. Клава обняла его колени, будто она рабыня какая-то. Ну, совершенно неловкая ситуация. Разве она не понимает, что просто непривлекательна? О, Господи, сказал себе Жуков, и что же мне с тобой делать...
- Хорошо, хорошо, встань... - Тихо и примиряюще произнес Миша. - Давай просто поговорим.
Он набросил не Клаву одеяло. Та покорно устроилась рядом. Из глубины ее глаз текли слезы. Понятно, подумал Жуков, хочет мужского тепла. Рядом прыгнул еще и кот, начал с мурлыканьем втираться.
- Муж-то где?
- Муж... объелся груш... - Клава грязно выругалась на мотив караганды.
- А дети - чьи?
- Дочкины. Она у вас, в Москве. Решает задачи личной жизни.
- И отец детей, надо полагать, там же, где и твой муж.
- Ну почему. Он в тюрьме. Вторая ходка. Не повезло нам с ним.
- Ты счастливая. Трое внуков. - Вообще Миша намекнул, что женщина уже в возрасте, пора и окститься.
- Ага. И этот. Обалдуй. Ты зря это с Мотей. Он неделю теперь просыхать не будет. Придется тебе спонсировать.
- Ладно. А он чё без семьи?
- Непутевый. Да и не всем в жизни везет.
- Это точно.
- Так-то он нормальный. А капля попала — дурак дураком. На войну уходил, не пил...
- Я тоже.
- Погоди... - И Клавдия впилась своими глазами в Мишины. Жуков понял: ей хотя бы ощутить мужика-то. Он склонился и прикоснулся своими губами к ее. Клава отстранилась. Скидывая с себя одеяло, обмолвилась:
- Эх, Миша, Миша... скоро у нас будет весело. Выспись. 
Заснуть Жуков больше не смог. Вот если б под бок легла прекрасная пейзанка, Миша бы точно не вспомнил про гименеевы узы. Как там гласит народная мудрость: мужик как пес, пять шагов от дома отошел — и он уже ничей. Скорее сработало элементарное отвращение: неизвестно какие Венерины подарки в этой караганде. А вдруг - ведьма? Как в мрачной фантазии Гоголя оседлала бы — и давай кружить над Волосатой горой! Эта гора представилась Жукову каким-то исчадием, над которым порхают потные голые бабы. Уф-ф-ф...   
Оно конечно, на улице не остался и то слава Богу. Сам бросился в авантюру, пенять не на кого. А может вообще хозяйка просто хотела ублажить гостя? По местным меркам Миша отвалил за ночлег приличную сумму. Как говорится, рыбку съела, ну, а то что никуда не села... да пусть так полежит.
Клава встала со вторыми петухами. Слышно было, как блеет коза, ругаются куры. Хозяйство... Немного понежившись, встал и Жуков. Понаблюдал детей-ангелочков, раскиданных по "сексодрому", на котором их скорее всего и сделали горе-родители. Из соседней комнаты доносился Мотин бабский храп.
Миша вышел во двор – и столкнулся с Клавой, которая, ничего не сказав, дружелюбно улыбнулась. Жуков ожидал, окрысится, ан нет - выглядела позитивной, как будто ей все же вдули. Миша, сказал, что пройдется воздухом подышатт. Сам же вернулся на распутье и рванул на левую улицу в надежде узнать дом старика. Все надо доводить до логического конца.
Ну, слава Господу! Синего цвета хату Жуков узнал. Три оконца на улицу, без палисадника. Правда, они забиты досками. по фасаду белым надпись:
"ВАС НАСТИГНЕТ КАРАЮЩИЙ МЕЧ"
Ну, и много чего начертано мелким — от "бесы разыгрались" до "ангелы пока спят". А поле битвы, подумалось Михаилу, сердца людей. На двери — а крылечко в глубине двора — наклеена бумага. Калитка на висячем замке, но рядом пролом в заборе. Жуков вошел чтобы убедиться: действительно, опечатано.
А вот знакомая скамеечка под грушей; на ней (скамеечке, конечно, а не груше) они сиживали со стариком и тот все ворчал. Да мало ли таких чудаков было в журналистской практике Жукова! Просто сложились обстоятельства: попутчики, знакомая станция "Безродная", приступ сентиментальности, возможно, творческий кризис. Когда-то Жуков сочинял стихи, выпущена была даже книжка. Теперь не до поэзии, одна журналистика, будь она неладна.
Сел на скамейку Миша неудачно: она с треском проломилась. Деревяшка сгнила. Встав с земли, Жуков как-то нехорошо рассмеялся.


Шоу вау

Как и следовало ожидать, Мотя попросил проспонсировать в смысле бухла. Да и повод святой: Петровича-то помянуть надо по-человечески. Пока шли к кладбищу, встретили немало одетых как на праздник людей. Прям задротовский бродвей.
На могиле не было креста. А стоял деревянный столб, на котором начертано:
"ЛЕОНИД ПЕТРОВИЧ ХОДЫРЕВ ПОДВИЖНИК"
Даже дат рождения и смерти не указано, и фотографии нет. Зато холмик весь в цветах, причем, не искусственных, "вечных", а натуральных, хотя и подвядших. А под столбиком горит лампадка.
Мотя (Жуков к нему конечно обращался: Матвей Иваныч, но Мотя он и есть Мотя) прихватил соленые огурцы и сало с черным хлебом. Миша не отказался глотать бурду только потому что неизвестно, как поведет себя человек, контуженый в Чечне. Что характерно, от пойла уже не передернуло.
- Мощный был дядька. - Прокомментировал Мотя с намокшими (конечно же, от спирта) глазами. - Непреклонный. Дуб! 
Ну, да, подумал Жуков, чем больше дубов, тем крепчее наша обороноспособность.
- Пусть земля тебе будет бухлом.. тьфу… эт самое… пухом, Петрович. Ну, а мы тут… пока. - Мотя крякнул, влил в утробу - и его тут же понесло: - Ты понимашь, корреспондент... он пацанчик, лет десять наверное. Уставил в меня муху, а в черных глазенках ненависть. Как я могу убить такого…
- Понимаю. - Дежурно ответил Михаил.
- А я убивал. Да. Уби-вал. Вот этими ру-ками. Плесни. - Мотя протянул стакан. Жуков налил чуток. - Ты чё, корреспондент. Оборзел? Больше. И-не-чо-каясь.
Миша понял: пора избавляться. Мало что контуженный, еще и убивец. Это у него получилось запросто: сказал, отойдет отлить. Кладбище на холме. Выскочив на открытое пространство, Жуков увидел прям батальное полотно. За оврагом, на противоположном холме роился народ. Даже не верилось, что в Задротовке может быть столько людей. Повылезали из щелей, как...
Если эта гора и есть Волосатая, что-то не похожа. Да, попадаются жалкие кустики, кой-где торчат уродливые березки, но растительности все же немного, одна только молоденькая трава. Закрапал дождь, но, кажется, он не омрачал действо. 
В броуновском движении угадалась система. В гору поднималась кавалькада. Ее путь ограждал заслон из полицейских и гражданских с красными повязками на рукавах, наверное, дружинников. Процессию возглавлял одетый в золотое священник. За ним три мужика тащили каждый по конструкции, напоминающей букву "Т". Толпа гудела, кто-то орал в мегафон, где-то визжала гармошка. Что за массовое мероприятие... Карнавал?
Спустившись вниз, Миша столкнулся с Клавой. Женщина одета была торжественно, волосы покрывал цветастый павловский платок. Вела выводок из трех своих внучков, помятых, явно невыспавшихся, но тоже выряженных как новогодние елки.
Жуков вопросил одними глазами. Хозяйка ответствовала:
- Началось.
Нет чтобы спросить: "Что?". Михаил промямлил:
- Понятно.
Но в принципе кой-чего действительно ясно. Один из этих трех наверняка — Пророк. Может у людей принято так оригинально отмечать праздник, День Задротовского района или там освобождения Задротовки от каких-нибудь очередных захватчиков.
Когда Миша, Клава и дети взобрались наконец на плато, толпа уже окружила площадку плотной массой. Народ орал:
- Вздернуть всех!
- Собакам собачья смерть!!
- Уроды рода человеческого!!!
И прочее. Масса волновалась, явно действо было ей в кайф.. Но почти ничего не было видно. Миша не отличается отменным ростом, хотелось подпрыгнуть, хотя бы что-то узреть, но стеснялся. Самый младший, Петька, попросился:
- Дядь, подыми.
Жуков поднимать не стал. Он заметил, что Маша и Марфуша вжавшись к бабушке, особого энтузиазма не проявляют. Оглянувшись, он увидел, что умные расположились на противоположном холме, прямо на скамейках возле могил. Кажется, некоторые прихватили с собой бинокли.
- А может, туда? - Вопросил Жуков.
Клава покачала головой:
- Галерка. Мы уж как-нибудь тут, в партере.
И это утвердило Жукова в мысли: театрализация. Он, порвясь уйти, вдруг оказался в объятиях двух дюжих молодцев в форме правоохранителей, и неумолимая сила потащила его через толпу. "Попал..." пронеслось в голове. Больше ничего подумать не успел — очутился на пространстве, ограниченном бело-красно-полосатой лентой. Вокруг — людская гуща, которую блюдут полицаи, внутри мужики аккуратно выкладывают на земле "Т". Трое, в серых балдахинах и с дурацкими колпаками, опустив головы стоят на коленях, над ними священник с кадилом.
- Вы не обессудьте, Михаил Викторович, - Вдруг обратился к Мише один из полицаев, сухопарый усатый молодец, - что обошлись столь недипломатично.
- Откуда...
- Ах, да... Меня зовут Александр. Коржаков. Я служу здесь начальником райотдела. Полиции, конечно. - Миша разглядел подполковничьи погоны. - Ну, как... мы же органы. У нас информирование и все такое. Да возьмите же наконец себя в руки, сосредоточьтесь!
Окрик подействовал. Миша смог сконцентрировать мысли. Он задал наконец четкий вопрос:
- Я не арестован?
- О, Господи... Да вы в гостях. А гость это святое. Просто мне думается, вам как журналисту полагаются некоторые преференции. Ну, типа аккредитации, что ли. А после окончания мероприятия добро пожаловать на банкет. И попрошу не отказываться. Снимать будете?
- Что?
- Фото конечно. Или там видео. Это же общественное мероприятие, съемки не запрещены.
Миша вспомнил, что рюкзак с фотокамерой и вообще-то всем остальным остался в Клавином доме. Вот тебе и профи. А кому же он показывал свою корочку или хотя бы называл имя-отчество... да пожалуй только Клаве. Стукнула? Надо было все же трахнуть. Хотя...
- Все так неожиданно, товарищ подполковник.
- Саша... для вас я просто Саша. И мы почти ровесники, к слову. Можно я тоже к вам по-свойски, Михаил?
- Без проблем.
- Отлично. Итак...
С закланных сорвали одежды, оставив разве трусы, тела уложили на буквы "Т" лицами в небеса. Те не сопротивлялись, как будто они манекены. Священник, подойдя к каждому, что-то бормотал. У Миши шумело в ушах, перед глазами бегали белые мухи, он с трудом разбирал отдельные слова: "Раб... покаяние... во имя..."
Тот, что посередине, был по-особенному красив. Даже складывалось впечатление, что над парнем поработал имиджмейкер. Длинные темно-русые волосы растекались потоками, изящная бороденка обрамляла светлый лик. Глазенки выразительные, ямочки на щеках… Все на месте. Тщедушное его тело, умытое моросью, казалось невесомым. И это по контрасту с усиненным татуировками грузным туловищем того, что справа и пивным пузищем левого.
И что — итак?! Суровые мужики принялись деловито вбивать гвозди в запястья закланных, при этом дружинники старательно растягивали руки артистов... Артистов?
Татуированный повернул голову к Пророку и произнес издевательским тоном:
- Ну, что, Алеша... говоришь, уже сегодня встретимся там?
Пророк ехидно улыбался, устремя взор туда – ввысь. Жуков не мог понять: то ли этот человек шепчет, то ли просто шевелит губами... стала уплывать земля из-под ног, реальность закачалась перед глазами. Михаил почувствовал, как изнутри подкатывает тошнота. Он закрыв рот рукою дернулся прочь. Прорвавшись через заслон, как нож воду разрезал толпу и вырвался наружу. Добежав до кустов, Жуков встал раком и долго-долго выворачивался наизнанку. 


Истина есть ничто

...Банкет по случаю... да непонятно какому такому случаю шумел в кафе "ЗАРНИЦА", как уверили Мишу, самом приличном заведении во всей этой задрипанной Задротовке. Миша сидел напротив Александра и толстого мужика, районного главы, который просил его называть "Арсением". Чуть правее восседал поп, на удивление молодой рыжий детина, представившийся отцом Доримедонтом. Там, на Волосатой горе этот пышущий здоровьем самец чем-то напоминал Великого Инквизитора, здесь же — прям душка, источающая оптимизм. Священник снял с себя все богослужебные дела и был похож скорее на командира студенческого стройотряда. У него то и дело звенел "айфон" — мажорным хором "Алилуйя!" — и батюшка неустанно решал какие-то бизнес-дела, используя не совсем парламентские выражения.
Доримедонт уже успел рассказать, что на приходе он три месяца, все предшествующие до своего появления в Задротовке события он может оценить только гипотетически, а в настоящий момент он как успешный кризисный менеджер решает практические вопросы благочиния, которых накопилось много, и гордиевы узлы приходится разрубать. Здесь все сильно запущено — необходимо было "оперативное вмешательство". Миша хотел съязвить, что специалист по узлам — Александр, но разумно промолчал.
Что характерно, столы были составлены буквой "Т", и Мише достался аккурат угол. Президиум состоял из двенадцати рыл — одно другого нахальнее. Какая-то босховская демонология. Только водка с последующим релаксирующим действом смягчила отвращение.   
 Произносились странные тосты. Например, за мафию, которая победима. Или за "наконец положенную куда положено тротуарную плитку" (а может на конец положенную?). Или за победу всего хорошего над всем плохим. Казалось бы, люди хохмят, но конский гогот был какой-то незатрапезный, а скорее загробный. Или это все — шифры, характерные для масонских лож?
Хозяева застолья, кажется, потешались над Мишиным недоумением, им было интересно наблюдать дезориентированного человека, они даже его изучали, отчего по Жукову мурашками бегали стыдливые токи. И все же некоторые обстоятельства хозяева стола раскрыли. Вещал глава:
- Тот который пузатый — начальник отдела жилищно-коммунального хозяйства. Вот этими руками раньше бы задушил, да все недотягивались. - Глава потряс действительно мощными домкратами, и все почтительно обмерли. - Натуральный гондон, все денежные средства, отпущенные на реставрацию храма, уфандохал на стройку своего персонального дворца, причем, в СочАх. Давно напрашивался на шампур, с-с-скатина. Татуированный — смотрящий от криминального сообщества. Беспредельщик еще тот, начал тут у нас рэкет возрождать, бригаду сколачивать. Наши и без того слабые, неокрепшие предприниматели от этих братков стонали. Теперь пусть сам постонет, ему полезно.
- А как же правосудие? - Наивно вопросил Миша.
- Хороший вопрос. Я бы сказал, правильный. Коммунальщик наймет дорогих адвокатов, из йеудеев, они добьются условного срока. Недвижимость записана на дальних родственников, которые к тому же не являются гражданами Расеи. Деньги налогоплательщиков украдены и уведены - все, адью. А пахан вообще формально "неуиноуен", у них там круговая порука. Народ увидел торжество справедливости. Подчеркну, Михаил: не правосудия, а спра-вед-ливости!
- Глас народа — глас Божий. Свершилось то, о чем бредили массы. - Добавил Александр.
- Ну, а эти... процессуальные формальности. Законность...
- Высший закон — правда. Об этом не пишут в ваших газетах.
- Разве есть в народной традиции такая казнь как распятие?
Миша вновь породил взрыв гогота.
- Что вы, Михаил... - Старший раймент вещал назидательно. - Складывается впечатление, что вы поэт. Такой ранимый. Вы разве не заметили, что на столбах подставки для ног? Мы же в двадцать первом веке. Какие уж там зверства...
- А что же тогда с Пророком? - Эмоционально воскликнул Жуков — да так, что присутствующие вжались. - Уж он-то чем заслужил...
После очень-очень длинной паузы священник по-отечески возгласил:
- Да вы, кажется, не слишком хорошо знаете, с чего во всяком государстве начинаются смуты и гражданские войны.
- А народу, - заключил глава, - прекрасно известно, кто является врагом и зачем они это делают.
- Кто же. Просветите дитя неразумное.
- Как, кто. - Серьезно ответил Александр. Например, жидомасоны. У них же тайное правительство. Они и рулят.
Миша много раз общался с людьми, отравленными теориями заговора. Таких не переубедить, это ж как кол в голове. Но сейчас хотелось перечить:
- Значит, у вас в этой Задротовке был мятеж, который вы предотвратили…  да?
- Ну, почему, в Задротовке. - Мент даже обиделся. - Во всей Расее. Если мы смогли — значит и везде получится. Мы же часть единого организма, другие части, получив сигнал, начнут и у себя.
- Насколько я понял, все те трое — ну, там, на Волосатой этой вашей горе — славяне.
- Да оставьте вы этот ваш национализм. - Арсений заговорил даже каким-то капризным тоном. - Все гораздо глубее… то есть, глубже. "Жидомасоны" — некое абстрактное обозначение сил, стремящихся свалить нашу Расею-матушку. Через что? Через смуту. А смута — в головах. Это же азбука.
Такое складывалось ощущение, что глава района убеждал сам себя. У Миши опыт и наблюдательность. Помноженные на водку эти качества обострились. Он уже заметил, что все эти люди на самом деле растеряны. В Расее ведь для чего бухают: чтобы подавить вселенскую тоску и страх.
- То есть, вы намекаете, что Пророк — самый страшный из преступников, ибо наносит ущерб устоям.
- Почему намекаю? Я об этом говорю. Все революционеры и прочие бунтари несут не просто смерть, а массовую погибель народонаселения. Они придумывают красивые идеи, заранивают в головы зерна сомнения, и в массах рождается лозунг: "все кто не с нами - тот против нас, это недочеловеки, а их надо уничтожать как колорадских жуков". Вы что — забыли, что учинили эти... евромайданутые в Одессе?
- Ах, Михайло Викторыч... - В интонации главного раймента звучали отеческие оттенки. - Вы, расейская интеллигенция, прям как малые дети. Ухватили эту... западную идею свободы ради свободы — и давай с ней носиться по акциям протеста яко с дубиной. "У власти упыри, которые обыдлили массу настолько, что она готова проголосовать за что угодно, лишь бы не трогали". Посмотрите на нас: разве мы упыри?
Миша честно посмотрел чуть не ухмыльнулся: похожи.
- Знаете, друзья... - Миша включил иронию. - Такое ощущение, что вы меня перековываете будто сектанты. Если правда за вами, чего теоретизировать. Делайте что должно и пусть будет что будет.
- От мы и делаем! - Воскликнул Арсений. - Господа! У всех налито? Позвольте поднять тост за торжество здравого смысла над больным воображением. Горь... тьфу, Господи... Да будет так. Друзья, прекрасен наш союз... Ур-р-ра-а-а!
Присутствующие откликнулись хором - троекратным "ура". И внимание переключили с Жукова на снедь. Да, подумал Михаил, воистину ужасен ваш союз...
- Пошли, покурим. - Внезапно, подмигнув сказал поп.
- Вы разве курите...
 - Да нет, конечно. Впрочем, как и вы тоже. Что не мешает.
Мишу пронзило: сегодня же пятница перед Пасхой, самый-самый строгий пост! А они здесь все бухают, в том числе и Доримедонт...
- Вы белый священник или черный? - Миша на улице пошел в атаку.
- Я-то... - Батюшка призадумался. - Приблизительно серый, как и большинство. Это книги делят мир на черное и белое, Михаил. А в мире людей... - Священник перекрестился на храм. - То есть в нашем мире все не так однозначно. Вот вы — оппозиционный журналист или карманный?
- Прогрессивно-умеренный. - Вот скользкий, с-скотина, рассудил Миша. То ли монашит, то ли ералашит. – И сегодняшнее шоу-вау, которое вы духовно сопровождали – разве не торжество серости?
- Попробовал бы не сопроводить…
- И что тогда?
- Да ничего. Настучали бы в епархию за все дела. А так – молчат. Впрочем, неважно… Что вам хотел бы сказать. Причем, совершенно искренне. Там, в этом бедламе, собрались старперы. Сейчас время нашего поколения, тридцатилетних. Потому что мы, имея жизненный опыт, еще верим в то, что наш мир можно изменить к лучшему. А они верят в то, что так и помрут, оставив после себя столь же тупое потомство и горы продуктов жизнедеятельности. Вы уж простите меня за то, что я разоткровенничался. Мне по долгу службы приходится работать со старухами, с фанатиками, и лицемерами. Я же прекрасно вижу, что каждый из себя представляет на самом деле. А вот так по душам поговорить абсолютно не с кем.
Зазвенело "Алилу-у-у-йа-а-а!" Святой отец откликнулся:
- Я занят! Позвоните позже. Ч-чорт.
Миша нервически рассмеялся. Доримедонт терпеливо переждал приступ.
- Знаете, - заявил Жуков, - впервые в жизни передо мной исповедовался священник. 
- А может даже хорошо, что вы невоцерковлены. Наверняка вы уверены в том, что священнослужители из другой глины слеплены, параллельная цивилизация.
- Уже давно ни в чем не уверен.
- Вот и я тоже. Но если их не держать хотя бы в рамках религиозных табу, они здесь устроят… даже не хочу говорить, что.
- Вы для этого пригласили меня покурить? А то я подумал, начнете меня сейчас ладаном...
- Не стоит сыпать соль на ладан. Так вот... Все происходящее здесь очень-очень серьезно. Как минимум для меня - точно. Вначале я был удивлен потрясающе дремучим менталитетом паствы. Но задумался: в той же Чечне сепаратистов по горам выскребали эти люди, а не столичные мажоры. Отстаивали Донбасс от свидомитов тоже эти люди, в головах которых феодальные устои. Расея – здесь, на плечах этих людей лежит обязанность сохранения государства Расейского, а значит и православной веры. 
- А кто автор всей этой... затеи?
- Народ, конечно. Кто еще...
- Прям так весь...
- Почти. Представьте тех, кто сейчас наверху пирует. Это вообще срез народа, по воле высших не знаю уж каких там еще сил оказавшийся на гребне волны. Предположим, вы сейчас захотите приучить их к классической музыке. При некоторых условиях, ну, там, воспитание, просвещение, среда... вон горьковская мать же прониклась... ну, да. Они проникнутся, станут получать удовольствие. Гитлер, говорят, тоже не чурался классики. Потом они еще узнают, что есть мир художественной литературы с амбивалентными сюжетами, мир живописи со всякими измами, нетрадиционный секс, сильные психостимуляторы... и все! Цивилизация покатилась к деградации.
- Да уже катится. Если приглядеться…
- Собственно, это я и хотел вам сказать, Михаил. Но катится как раз «прогрессивная» часть, которая вкусила духовной и физической свободы, хочет попробовать и еще чего-нибудь, да на самом деле им и хотеть-то уже нечего. А народ, та самая серая масса, всегда консервативен, темен, туп. Но он хранит нравственность! Пристальнее вглядитесь в этот народ и постарайтесь его принять таким, каков он есть. Да: пошлый, недалекий, погрязший в мракобесии. Но другого у нас нет.
- У вас?
- Не играйте словами. Повторю: здесь не до шуток. Всякая попытка революционных изменений в Расее приводит к ужасающей крови. Распаляет массу интеллигенция, мнящая, что она есть передовая часть. И это при том, что народ-то им как раз отвратителен… И часто нужна малая жертва - только лишь для того, чтобы предотвратить катастрофу.
- Значит, говорите: жертва... 
Когда ровесники вернулись в кабак, там распевали песню "С чего начинается Родина". Миша знает: это уже близко к положению риз. А святых отсюда вынесли давно. К Мише бросился изрядно накачавшийся глава района, обнял и стал обмусоливать слюнявыми губами.   
Второй раз за день Жуков, сославшись на естественные нужды, смог ускользнуть. Характерно что однажды у него действительно возникла естественная нужда — но ускользнуть не удалось. Почти пробежав пустынной площадью, давимый громадою недоделанного храма, верхушку которого осветило выглянувшее из полоски очистившегося неба Солнца. Миша с какой-то злой радостию шмыгнул в проулок. Ноги сами несли на Волосатую гору. Очень... ну, очень хотелось убедиться в том, что все утренние события — игра. Грандиозная, жестокая, но именно что театральная постановка.
Буквы "Т" никуда не делись, видны были издали. Стало понятно происхождение названия: кроны изуродованных ветрами берез, слившись с профилем горы, действительно напоминали волосы. "Теперь Ты Труп" — крутилось в голове.
Взобравшись, Миша наткнулся на полицейского.
- На положено. - Сказал блюститель. - Режимная зона.
Зона...
- По разрешению шефа. - Солгал Жуков. Мент поверил, правда, препроводил.
Итак... на конструкциях все так же висели люди. Никаких подставок для ног не было, Саша соврамши! Тела обвисли, потемнели... несомненно, это мертвецы!
- Пи... - Выругался Миша.
- Это точно. - Прокомментировал блюститель.
- И что же... они так и будут здесь вот... висеть.
- Пока команды не поступало. Вообще близкие там внизу уже ожидают...
Да твой командир, чуть не воскликнул Миша, сейчас в стельку, какие там приказы! Но промолчал, следуя журналистскому правилу: не вмешиваться в события. Какое глупое правило... 
Идти к Клаве не хотелось потому как боялся, что столкнется с бухим Мотей. Но там же Мишины вещи, пришлось переться. На уже знакомой улочке, в момент очаровательной закатной бирюзы, столкнуться пришлось с пацанчиком.
- Удалось? - Спросил Петька по-взрослому.
- А что ты здесь один? - Задал встречный вопрос Жуков.
- Воздухом дышу. Ну, так...
- Что — так... малыш...
- Я уже не маленький.
А между тем засранцу не больше шести.
- Я тоже, вот ведь совпадение. Да. Удалось. Почти. А позволь, старик, задать тебе один вопрос.
- Уже второй.
- Ну, да. Так вот. Скажи мне, Петр...
- Евгеньевич.
Пацанчик заигрался, подумал Жуков, да и вообще в этой дыре кажется все заигрались. Да еще с серьезными лицами ходят, как и положено придуркам.
- Так ответь, Петр Евгеньевич. Что ты по поводу всего этого думаешь?
Как говаривал еще Василь Василич Розанов, русский человек поймет другого русского человека без всяких слов. Даже если другой наполовину еврей. Просто обменяются лукавыми взглядами, состроят какое-нибудь выражение физиономии... а действует эффективнее фени.
- Ты хочешь ответа. - Малыш смотрел снизу вверх строго, как будто он судия. - Зря. Каждый увидел то, что хотел видеть, а получит по вере. Вот.   
- И ты, надо полагать, получил.
- А то! - Петька помахал ручонкой, едва могущей держать киндер-сюрприз. - Баба купила!
- Петр Евгеньевич... если у нас тут все неподецки... будь любезен, скажи: кто... Иуда.
- Да скоро сам все увидишь! - Мальчишка прыснул звонкой трелью и ускакал вперед. 
«Получит по вере… - Ворчал про себя Михаил. – Да по затылку надо оплеуху отвесить, а лучше по всем местам сразу – и много! Алилуйщики…» От сердца отлегло, когда увидел Мотю. Тот с разбитой харей дрых посередь улицы яко младенец. Жуков вдруг повернул, дочапал до перекрестка, свернул в левую улочку, дошел до дома старика. Прочитав уже знакомую надпись "ВАС НАСТИГНЕТ КАРАЮЩИЙ МЕЧ" почему-то легко вздохнул. Произнес вслух:
- Господи, за что же ты нас так...
- И поделом! - Раздался знакомый голос.
Оглянувшись, Миша в сумеречном мареве узнал Клаву.
- Слышал выражение: один праведник все селение спасает? - Испросила женщина.
- А дети?
- Дети еще неразумные, чтобы побеждать свои страсти. Не в счет.
- Как будто мы разумные. Что-то сомневаюсь.
- Зря. Верить надо, а не давать червю поганить твердыню...
…Заснуть не удавалось, в голове крутились образы. Спасло бы двести-триста известной жидкости, да где ее, ч-чёрт раздобыть. Еще не ровен час эта... маха обнаженная припрется. Миша наблюдал неспешное путешествие лунного света по предметам и размышлял о том, как утром он рванет к на станцию "Безродная". Да пусть эта Задротовка провалится хоть в тартарары!
Вдруг озарило: кошмар! Жуков все еще в поезде, а эти картины с репликами босховских персонажей ему грезятся. Миша принялся жестоко щипать себя за разные части тела. Не помогло.
Еще немного помучившись, Жуков направился туда, где спала Клава. Осторожно, чтобы не заскрипели пружины, севши на краешек постели, склонился и поцеловал женщину в висок.
- Приспичило? -  Спросила она, не раскрывая глаз.
Миша молча нырнул в Клавин омут.


Фокус-хитропокус

Миша прочухался, когда Солнце уже вовсю жарило через окно. Разбитая Мотина харя не испугала. Было ясно: этому человечку надобна всего лишь спонсорская помощь на лечение. За вчерашний безумный день Жуков по-особенному прочувствовал глубинный смысл самой русской поговорки: не верь, не бойся, не проси. Да к тому же бывший убивец проявил отменную терпимость, не будя корреспондента пока тот не... Ч-ч-чёрт!
Миша вскочил и старательно, не стесняясь Мотиного присутствия, проинспектировал содержимое своего рюкзака. Ага... вот фотик, диктофон, планшет, мобила... все на месте. Трубка включилась, но не нашла сети. Аккумулятор фотоаппарата сел.
- Где сестра? - Жестко спросил Жуков.
- Пошла с выводком туда же.
- На вашу эту кудыкину гору?
- Ага. А ты не видел, хто это вчерась меня так...
- Конь в пальто. Что там опять?
- Чудо.   
Миша уже предполагал, какое. На Волосатую гору подался Жуков уже с вещами.
Петька, постреленыш, кажется, наслаждался положением назидателя по отношению к Мише. Подбежав к Жукову, еще задыхаясь, малыш изрек:
- Вознесся!
- И как это случилось? - Спокойно спросил Михаил. Впервые за несколько лет ему до сосания под ложечкой захотелось курить.
- Обычно. - Пацан отстранился. - Только я не видел. Но вот, что рассказывают. Ближе к рассвету разрешили этих злодеев снять. Ну, ихние пристновзятые подбрели — тут из небес луч. Он осветил этого... И тот медленно, медленно... утек. Туда. На небо.
Мальчик выразительно глянул вверх и замер с поднятой головой.
- Ты же не видел. - Краем глаза Миша углядел Клаву, и, если честно, общаться с ней не хотелось. Свалить, свалить… Ну их всех к лешему. А потом, освободившись, наклюкаться и забыться. Господи, как же хорошо, что в России есть маховичок!
- Да мало кто видел. Но врать-то не будут, зачем им.
Между тем Михаил констатировал тако же, что пусты все три "Т". Надежда не сдыхает последней, она у нас бессмертна. Все же остается вероятность, что все это перфоманс, суперпупержестокий экшен ради всеобщего увеселения с массовым психозом. Тем более что толпившиеся выглядели чересчур уж воодушевленными, как будто они – северокорейский плебс, увидевший Великого императора Чучхэ. 
Кайф обломал раймент.
- Ну и как головушка, Михайло Викторыч? - Вопросил Александр. Он кстати был по гражданке. И свеженький как луховицкий огурец.
- Товарищ полковник, признайтесь честно... - Процедил Жуков.
- Под. Под-полковник.
- Да ну вас. Неважно. Это что за фокусы-покусы?
- Надеюсь, вы не про вчерашнее.
- И про него тоже.
- Оставь одежду, всяк сюда входящий. Шутка.
- Вы увильнули. Так вот. Что все это значит?
- Позвольте парировать, батенька. Что - всё?
- Издеваетесь.
- Над кем?
- Где Пророк, офицер?
- Давайте без этих. Откуда. Мне. Знать.
- Понятно. - Жуков устал играть в кошки-мышки.
- Наконец-то.
- Александр... вас еще можно так называть?
- Что-то изменилось?
- Вообще, да. Но ответьте. Вы же знаете, что история повторяется как фарс.
- Ну и что? История всегда повторяется. Разве это не очевидная истина? И все же не понял, в чем вопрос.
- М-м-м... - Миша осознал, что действительно у него как у матросов вопросов действительно уже нет. Как нет, впрочем, и ответов. Это материализованный поток сознания — вот какая мысль пронзила Жуковкое существо.
- Вот именно, дорогой вы наш жмурналист. 
- Но что-то мне подсказывает, товарищ под-пол-ковник... что результат был заранее известен.
- Не результат, батенька. А покамест промежуточный этап. Что получится в результате, не знает даже Господь Бог. Я вас уверяю... И кстати. В вашем командировочном удостоверении не приписано задание, в соответствии с которым вы должны посетить наши благословенные края.
- Моя должность — обозреватель. И согласно конституции эрэф я могу передвигаться по нашей стране без каких-либо ограничений и в меру своих сил обозревать.
- Мы в курсе. И, кстати, поздравляю вас, гражданин оборзеватель, вы уже много у нас оборзели... простите - обозре... оборзе... тьфу — запутался. Вчера похоже дал лишку.
- Лишка взял? - Пошутил Жуков.
Главраймент сначала обаятельно улыбнулся, продемонстрировав безупречные, будто отточенные зубы, но очень скоро помрачнел. Сквозь клыки выцедилось:
- Попробовал бы не взять...
С противоположной горы скатился Мотя. Он уже был практически готов.
- А вот и наш Иудушка. - Ёринически произнес Александр. - И да, Михаил. Вы главного, кажется, не оборз... ну, неважно. Посмотрите: у людей праздник. Они счастливы. Вот.
- Как оказывается много надо человеку для счастья.
- А по Матфею такого не скажешь...
- А пойду-ка наберусь счастия и я!
Жуков полез в гору. На самом деле не с целью оборз... а точнее именно с этой самой целью. Сейчас перемахнет вершину — и бежать, бежать... У Михаила была четкая установка: на станцию. Театр абсурда заигрался. Для виду задержался. Увидел под буквами «Т» кровь. Мишу вновь замутило. Ну и хорошо – в кусты, а потом дальше, дальше…
Шагалось трудно. Проявив осторожность, Миша рванул не дорогой, а перелеском, полем, так сказать, партизанскими тропами. Целина взросла непролазными дебрями, но беречься подсказывал инстинкт. Вспугивались птицы, кружили над головой, пытаясь что-то нащебетать. И все равно Жукову казалось, он летит — с плеч слетал ужасный груз. Может быть даже он не на станцию "Безродную" прибредет, а на какую-нибудь соседнюю, ну, чтобы не засекли и не загребли.
Несколько раз отдыхал, лежа в пропитанной росою траве. В голове уже четко сложился образ: он побывал если не в аду, то точно в преддверии. На очередном привале Жуков услышал треск. Вскочив как заяц, пристально огляделся. Из кустов горою вылез... глава района. С ружьем типа винчестер наизготовку. Да и одет он был как хрестоматийный охотник, с патронташем, обтягивающим пузо в тирольской шляпе с пером.   
- Уф, - вздохнул Арсений, - хорошо не пальнул! А то думал: дичь.   
Повылезали и другие люди, тоже вооруженные и обвешанные аксессуарами. Глава подошел вплотную. 
- Вы бы поосторожнее, молодой человек в наших краях. Сейчас ведь сезон охоты. И что-то мне подсказывает, что вы захотели оставить нас... по-английски. Это что, ваш столичный фирменный стиль?
- А вы хотели бы по-русски, хлопнув дверью. - Сдерзил Миша.
- Ну не по-еврейски же, устроив напоследок гешефт... - Мишу передернуло — потому что райглава посмотрел на Мишу как будто он и вправду дичь. 
Миша прикинул: бежать от вооруженных людей рискованно. Там паче янычары уже зашли сзади. Он произнес:
- Я задержан?
- Отнюдь. Я бы это назвал даже освобождением. У нас тут продолжение вчерашнего. Такскаать на плэнэре. Это у евреев суббота не для работы, а мы отдохнем уж в воскресенье. Милости прошу к нашему костру!
А пожалуй что Воскресенье для вас, скотов, настало, подумал Жуков, только вы еще похоже не в курсе. Мишу вели как пленного, обступив со всех сторон. Арсений болтал ерунду — про то, какие красивые и заповедные в Задротовском районе места и о том, что зря сюда не едут иностранцы. На биваке, средь шумной неразберихи Миша узнал попа. В черном френче и с банданой, украшенной черепами, Доримедонт больше напоминал разбойника или пирата.
- Батюшка, отец святой... - Издевательским тоном кольнул Жуков. - Вы же понимаете, что теперь вся эта ваша религия — нафиг?
- Ну, как сказать, как сказать... - В глазах священника плясал кровавый огонь. - Всякое религиозное учение такой же живой организм как и научная теория. Без обновления религия превращается в догму. И еще, о событиях двухтысячелетней давности. Вы разве не понимаете, что жертвенность — та самая сила, которая заставляет людей сытое чрево променивать на голод духа? И что-то мне подсказывает: и в вас течет та же кровь, которая была в Спасителе. А? Угадал?
- Разве это...
- Да. Согласен. Неважно. Мы все и впрямь состоим из атомов, из которых миллионы раз строились другие существа. Более того: хотя бы одна из этих частичек со стопроцентной вероятностью была в Богочеловеке. Я не слишком кощунствую?
- Слишком. И уже давно. И не только вы.
- Да.... Но давеча мы с вами недоговорили. Про паству. Понимаете ли... люди, подавляющая человеческая масса, не обладают собственной волей. Они репродуцируют чужие мысли, гоняются за модой. Позавчера клубы самодеятельной песни, вчера мыльные сериалы, сегодня селфи, завтра фейсбук, послезавтра еще какая-нибудь пустяковина. Религия вовсе не опиум для народа, а система. Понятная, прозрачная, наполненная обрядами и артефактами. Помните, большевики мумию Ленина в мавзолее выставили? Потому что массы привыкли к христианским традициям, святые мощи им понятны, а идея свободы, равенства и братства — нет. Водка есть — хорошо, а посты и молитвы — плохо. Водка кончилась — пошли на улицу добывать. Тут-то толпу и направляют — на Зимний, на Белый дом, на Париж… неважно. Теперь это, кстати, очень эффективно делают через твиттер. Все потому что Бога нет и все дозволено. А русская интеллигенция, как всегда всем недовольная и...
- Что-то ваш "алё-луйя" сегодня не звонит. - Мише не хотелось больше выслушивать поповских самооправданий.
- Включил режим "в самолете". Я же тоже человек.
- А не могли бы доброе дело сделать... Мой сеть не ловит. Дали бы позвонить. Домой...
- Да конечно. - Доримедонт вынул свой айфон, потыкал... - Вот ведь, Господи ты Боже мой... сел. Незадача...
 - Как у вас все вовремя...
Миша потребовал налить себе полный стакан. Хотелось уж раскрутить моховик — и в нирвану. Очень скоро ему это удалось...

...Привыкши к полумраку, Жуков разглядел... Пророка. Да, точно: он. Сидит на краешке нар, раскачивается как олигофрен, а взор устремлен в пустоту. Бросив взгляд на руки страдальца, увидел: перевязаны. И на бинтах кровь. В принципе Михаил уже понял тренд: ничему не удивляться. Эти силы сами все организуют так, чтобы мало не показалось. У костра выключился — включился неизвестно где. Кино.
- Здравствуйте, товарищ вознесшийся и воскресший, Алексий Божий человек. Как гаарица, мир вам.
- Аналогично, тем же и по тому же месту. - Так же сиронизировал Пророк.
- Значит все — карнавал. - Выдохнул Жуков.
- В определенном смысле  да. Если только пренебречь слезами ребенка.
- А что… уже? 
- Дети всегда плачут. Таков их метод реагирования на суровую действительность. А ты вот за три дня так ни разу и не заплакал. Заметил?
- Зубы не заговаривай. Скажи прямо: подстроено? - Миша хотел напомнить про брудершафт, на который не пили, но быстро понял, что на "ты" — естественней.
- Для масштабов маленького райцентра, пусть и большого села, аттракцион масштаба Коперфильда чересчур по-моему затратен. Пять годовых бюджетов на одно шоу...
- Чего мелочиться-то.
Миша внезапно вскочил и ткнул кулаком в грудь сокамерника. Удар, не удар, а так — проверка на действительность. Пророк пошатнулся. Но не пал.
- В щеку положено. - Ответил он обиженно.
- Значит, спустился с небес. Я правильно понял?
- Зачем нам отсюда спускаться. Нам и здесь неплохо.
- Ага. "Мы, великие и непостижимые..."
- Ну, да. Мы с тобой. Всмотрись...
Мишу пронзило: ежели его обрить и подстричь — Алеша прям Жуковский клон. Сознание немного поплыло: неужто шизофрения?! Мише вспомнилось: слишком часто, гораздо выше пределов статистической погрешности случайные знакомцы называют его "Алексеем". Выглядит он что ли как Алеша? А вдруг Жуков родился на пару с братом-близнецом, а потом их разлучили... в общем, сонм дурацких мыслей.
- Намекаешь на то, мы с тобою - одно и тоже.
- Ровно так же ты можешь намекнуть на что-то свое.
- Так кто ж ты...
- Сын человеческий. Впрочем, как и ты.
- Вот, что. Давай не говорить загадками и не юлить как раймент, райпоп и райглава. Устал я уже от этих кошек-мышек, хочется простоты.
- Ты уже получил простоту от Клавдии. И, заметь, сбежал... как шпана.
- А чёш тебе, братушка, терновый венец-то не нацепили? Терна не нашли...
- Я ж не называл себя царем. Это нескромно как-то.
- Вот скажи... Алеша... какова роль старика во всей этой истории? Ведь если б не Петрович, проехал б я мимо "Безродной" — и никаких на жопу приключений.
- Тогда б таскался до конца своих дней по командировкам как вечный жид.
- Разве это плохо...
- Вот что... Мишутка. - Мишу передернуло. Так его называла только мать. - Ты и без всяких намеков прекрасно знаешь, что жизнь слишком коротка, чтобы распылять ее на всякие пустяковины.
- А не хочешь ли ты сказать, что вся эта трагикомедия разыграна только лишь для того, чтобы я... или мы с тобой... да нет — именно я узнал эту истину.
- Во второстепенном смысле именно это и хочу сказать. Только ни ты, ни я не являемся точками отсчета. Все действа, как священные, так и разыгранные в лицах ради удовольствия, призваны каждому из миллиардов живущих в этом мире сказать про бренность бытия.
- Вот что... двойник!!! - Жукова прорвало. - Сейчас я тебе всё скажу. Каждый из миллиардов есть существо. Имеющее душу, волю, сознание. Целеполагающееся, любящее, верящее, грешащее и потом расплачивающееся, теряющее, страдающее в конце концов. И ни одна сволочь — ты понял, Алеша, ни одна! — не вправе за человека решать, что ему думать, кого ненавидеть, за кем идти. Ну, предположим ты взошел на Голгофу... Ладно там — вознестись и с концами. Так нет — приперся, принес благую весть о том, что мы де бренны и вообще... овцы, нуждающиеся в пастухе. И все теперь будут ждать твоего второго пришествия, а такие идиоты как я расползутся по планете и станут внушать людям, что надо в тебя верить иначе все будут гореть в аду. Тех же, кто не согласится с нашим безумием, мы будем душить, мочить в сортирах, вешать, сжигать. А ты говоришь: небеса, не будем спускаться. Будем. Слышишь, брат? Будем!!!
Миша столь страстно вещал, что аж вскипел. Когда он наконец включился в реальность, узрел... да ни черта он не узрел.   
Пророка не было. Но на полу валялся окровавленный бинт.
Миша заколотил в дверь. Делал он это долго. Зачем, сам не понял.
Наконец приоткрылась дверь-купе, донесся железный грохот.
- Что – горим? - Вопросило свиное рыло.
- Кто со мной здесь был?
; Ты чё, мужик. - Свинорылый выразил отвращение. - Охренел? До белочки допился. Ты тут один. Один! Понял, пассажир?



ОБЛАКО
 
 
Два маленьких котенка поссорились в углу.
Сердитая хозяйка взяла свою метлу
И вымела из кухни дерущихся котят,
Не справившись при этом, кто прав, кто виноват.
А дело было ночью, зимою, в январе.
Два маленьких котенка озябли на дворе.
Легли они, свернувшись, на камень у крыльца,
Носы уткнули в лапки и стали ждать конца.
Но сжалилась хозяйка и отворила дверь.
- Ну что? - она спросила. - Не ссоритесь теперь?
Прошли они тихонько в свой угол на ночлег.
Со шкурки отряхнули холодный, мокрый снег.
И оба перед печкой заснули сладким сном.
А вьюга до рассвета шумела за окном.
 
Самуил Маршак





 
Открыв глаза, он увидел голубое-голубое небо, по которому плыло одно-единственное облако. «Ангел…», — промелькнуло в голове. Облако тихо закрыло Солнце и все потемнело. Солнце?!.  Антон лежал на краю гигантской песчаной воронки, и там, в ее горловине, песок медленно погребал… да! Проклятый песок поглощал спасательный зонд. Ничего не болело, только голова будто набита ватой. Трудно было собраться с мыслями, сконцентрироваться на чем-то одном.
Сколько их садилось в зонд? Кажется, десять или двенадцать человек. Все было стремительно и суетливо – капитан объявил тревогу в 0.12 по Гринвичу, а в 0.14 они уже задраили люк. Еще через несколько секунд всё пропало. И вот теперь он сидит на краю зыбучей пропасти, которая… да она уже поглотила болванку! Все… пустота. Облако освободило Светило, брызнул свет.
Антон не паникует. Сейчас он вспоминает по возможности все, что в него запихивали преподаватели в плане выживания. Шансы? Да хотя бы 0.0000001. Но это уже означает, что шанс есть. Он сидел на краю воронки до захода Светила. У самого горизонта за ним можно было понаблюдать. Обычный немного сплющенный из-за оптических искажений красный шар,ю. Та-а-а-к… что там было в учебнике по ориентированию на планетоподобных телах? «Надо искать космические объекты в закатном небосводе». Если есть яркий объект, большая вероятность, вы в двойной звездной системе. Что там еще… Да – ждать появления на небосклоне звездных скоплений.
Приходилось не раз отползать – песок, стекая к центру воронки, забирал новые границы. К вечеру подул свежий ветер – со стороны, противоположной закату (востока?). Антон очень ждал появления в небесах знаков. В сущности, мысль была у него только одна: по возможности сориентироваться.
Первая звездочка появилась градусах в 35 от горизонта примерно в 45 градусах на юг от точки захода Светила. Что это – планета, далекий спутник, звезда? Точка и точка – обыкновенная, белая. Потом появилась вторая точка, третья… надо просто рассудить, вспомнить. Вероятную катастрофу модуль потерпел приблизительно в… да в созвездии Весов столько разных Светил! Хотя, если рассудить, все они гораздо дальше, а по курсу ничего похожего не планировалось. Что-то здесь не сходится…
Неба он не узнал. Ни одного знакомого созвездия или скопления! Только Млечный путь разрезал черноту наискось. Где может находиться звезда по имени Солнце? Надо думать, вспоминать теорию… Учитывая кривизну пространства Антон сейчас то ли в 8, то ли в 12 световых годах от Солнечной системы. Если предположить, что направление на Глизе-581 дало сбой, то… а ну-ка пошуршим в памяти: EZ Водолея, Лакайль 9352, AX Микроскопа, YZ Кита… что еще? Антон не помнил.
Астрономическими методами исследованы больше полутора миллионов планетных систем. Экспедиции побывали более чем на двух тысячах экзопланетах. Как-то Антон видел толстенный голографический альбом: «Вид звездного неба из некоторых звездных систем». Заглянул, пролистал… Интересно, красиво, но Антон тогда посчитал так: при случае, когда начнется настоящая работа, он обязательно закачает книгу – и уже будет применять знание к конкретной системе. Всё мы откладываем на потом...
Наконец накатила приятная, ласкающая прохлада. Мелькнула обнадеживающая мысль: а вдруг это такое испытание для них, выпускников Академии? Своеобразный тест «межпланетный Робинзон Крузо»… Психологический мониторинг, анализ реакции на экстремальные вызовы. Если бы так!
Правила призывают: прежде чем куда-то идти, поставь метку. Чем здесь ставить-то? Воронка, вероятно, еще через несколько часов исчезнет вовсе… И в какую сторону идти? Если Светило село на западе – на север. Или на юг. Это зависит от того, на каком ты полушарии. Вытянувшись, Антон увидел, что вокруг простирается абсолютно ровная пустыня.. Господи, и глазу-то зацепиться не за что. Что еще? Да – искать признаки биологической жизни. В пустыне жизнь оживает ночью. Есть кислород – должна быть биологическая жизнь.
Зонд не пропал, его всего лишь засосало в песок, это не бездна. Без воды Антон протянет не больше трех суток, значит, надо куда-то двигаться. На север или на юг? Да к чему выбирать? Та самая звездочка-пионер сама дала знак! Интересно, какова на этом теле продолжительность суток? Эх, даже часов с собою нет. Да вообще ничего… впрочем… Антон порылся в карманах комбинезона. Жизнь его научила быть аккуратным и не рассовывать абы что не знамо куда. Когда прозвучала тревога, все его мысли были направлены только на одно: исполнить необходимое действо, загрузиться в зонд. Чтобы вскоре вернуться и додрыхнуть. Он не взял даже Индивидуальный Процессор, оставив его на столике. Да-а-а-а, растеряхе сейчас было бы проще, у него наверняка карманы были бы набиты всякой мишурой, которая вдруг — да пригодится. Антон знал, какая из его вещей и на каком месте лежит в индивидуальном отсеке. Он бы взял хотя б коннектор, но инструкции утверждали, что в спасательном зонде все необходимое есть, а перегруз недопустим.
В карманах было пусто. Хотя… вдруг рука нащупала что-то прохладное, рассыпчатое. Это была тоненькая серебряная цепочка. Вспомнились детали событий, пролетевших перед полетом на Земле. На цепочке месяц назад висел кулон с голографическим портретом Нади, с её медиапосланием. С Надей они поссорились, за неделю до отправления. Она не хотела, чтоб он летел, до истерики противилась разлуке. Антон счел эдакую эмоциональность подруги перегибанием палки и грубо с ней порвал. Он, эдакий бравый вояка, считает, что будущая жена космоисследователя должна уметь ждать. Пришлось побороться со своими чувствами, все же к Наде он неравнодушен. Но всё-таки решил порвать. Потом посчитал, что решительность — удел дураков, пусть они оба пройдут испытание разлукой. Уже перед вылетом снял кулон, положил дома на рабочий стол. Не хотел, чтобы Надя в его первой экспедиции служила ему виртуальным укором. И вот – зачем-то засунул цепочку в карман…
 Антон в полете скоро пожалел, что так и не съездил к своим старикам, в Темрюк. Позвонил накануне: «Привет, как дела, ну, до скорого!» И все. Мама хотела побольше порасспросить, но, как всегда, не хватало времени. С другом, Мигелем, как-то нехорошо обошелся. Тот просил помочь в одном щекотливом амурном деле, но Антон, сославшись на занятость, вывернулся. Дело было пустяковое: устроить «случайную» встречу двух поссорившихся людей. И занятости особой у Антона и не было…
 Вариантов обозначения места немного, пришлось оставить верхнюю, ярко-голубую часть комбинезона. Расстелил аккуратно на песке, подальше от воронки (ее уже изрядно засыпало), края укрепил.  Небосвод за полночи повернулся, и, кажется, Антон начал что-то узнавать. Может, вот это созвездие — Южный Крест?.. Над тем местом, где очутился Антон, не взошли естественные спутники этой планеты, да и вообще крупных тел заметно не было. Примерно рассчитывая уклонение небосвода (учили профессора все же хорошо), Антон двинулся на юг. Песок утопал под ногами, забиваясь в мокасины. Пришлось их снять, топать босиком.
 По небосводу часто проносились метеориты. Вначале Антон вздрагивал, но очень скоро привык. Как на Земле, в августе. Сосало под ложечкой, хотелось есть. Он старался отбрасывать от себя подлые мысли, силясь сконцентрироваться на звездах. Откровенно говоря, не получалось, в голове теснились какие-то дикие образы, например, чудища, подкрадывающиеся сзади.
Антон шел и после рассвета. Шагал, пока неизвестная звезда, которую он условно назвал Светилом, не стала шпарить что есть силы. Никаких изменений ландшафта, только песчаная равнина. Человек вырыл руками яму, закопался в песок, накрыл лицо майкой и стал пережидать зной…
…Он шел еще три ночи. На второй день ландшафт изменился: появились барханы – сначала хилые, а на третью ночь уже метров в пять. Взбираться всякий раз было труднее и труднее. Уже все мысли заняла вода. За все это время в чистом небе не промелькнуло ни облачка. Антон придумал себе своеобразную мантру: «Надька, Надюха, Надежда, я к тебе обязательно вернусь – ты только жди! Жди….» Девушка стала своеобразным знаменем, которое побуждало держаться за жизнь.
На четвертый день (на до же – а ведь по науке он уже и не должен существовать!), вновь, собрав в кулак последние силы, закопавшись, Антон приготовился умирать. Закрывая глаза Антон, уже не прочитав свою мантру, усмехнулся, преодолевая адскую сухость в горле произнес вслух: «А ведь, если я уже умер и это другой мир, значит, это еще не конец. Слышишь меня, не знаю уж, как тебя там…» Представились ему странные существа, которые окружили человека в пустыне и с любопытством вглядывались в его лицо. И уже нельзя было понять, это галлюцинации или явь. Антон то ли захрипел, то ли воскликнул: «Не-е-е-е возьме-е-еш-ш-ш…» В свой выкрик он вложил последние силы…
…Очнулся Антон от шума. Проклятого Светила не было, а был полумрак, и кругом Антона, и по его голове молотили крупные капли. Это был настоящий тропический дождь. Не в силах уже разгрести песок, он, откинув голову, жадно хватал влагу. Все же удалось освободить от отяжелевшего песка руки; сделав ладони «лодочкой», он собирал воду, подносил ее ко  рту – и пил, пил…
Дождь продолжался, наверное, около часа. Антон наслаждаясь свежестью, сидел в позе Будды, воздев лицо к небесам. Туча медленно уползла на юг, Светило уже склонилось к горизонту. На фоне тучи коромыслилась необыкновенной яркости радуга. Едва Светило коснулась горизонта, Антон, в очередной раз поднявшись на бархан, увидел перед собою деревья.




 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 
 
Эдем
 
Антон набил утробу невероятно сладкими, сочными плодами и завалился спать на ласковой траве. Сон был мучительный, ему все грезилось, что он пытается в пустоте идти под палящим Светилом, а вокруг теснятся чудные существа, норовящие заглянуть ему в глаза. Ногами Антон сучит, сучит, а продвинутся не удается ни на миллиметр.
Проснувшись, он увидел, что лежит в тени дерева, усыпанного нежно-желтыми шарами. Со всех сторон доносились голоса, которые Антон раньше слышал в птичьем отделе зоопарка. «Господи, рай…» - пронеслось в голове. Неужели и вправду помер? Зудели ноги. Он их истер о песок, до язв. Нет, в рай такими попадают едва ли… хотя… Собравшись с силами Антон приступил к обследованию этой волшебной «терра инкогнито». Вскоре выяснилось, что это оазис. Зеленый островок диаметром около полутора километров посреди чертовой пустыни. В центре довольно густого леса – озеро. В воде чванливо ходят, плавают птицы, к заболоченному берегу осторожно подползают крупные и не очень ящерицы, странные животные, похожее на барсуков, на кроликов, на ланей.
Антон искупался. Животные на него совершенно не обращали внимания. Выкарабкавшись, утопая в мягкой тине, собравшись надеть на больные ноги мокасины (остатки своего комбинезона он повесил сушиться на усеянном ягодами кусте), он приметил среди травы… след. Это был отпечаток босой ноги, очень похожей на человеческую. Антон осторожно наклонился, внимательно изучая находку. Да, очень похож на человеческий, размер примерно 35-й. Антон даже приставил рядом свою ступню 44-го, сделав «контрольный оттиск». Что ж, очень даже похоже! Стал ползать, ища другие следы. Не нашел. Вернулся к находке, думая: может померещилось. Нет, след оставался там, где и был.
Антон оделся. Захотелось держаться там, где побольше зарослей, в глубокой тени. Велика ли вероятность, что человеческие очертания может иметь стопа какого-нибудь местного зверя? В мире, о котором Антон ничего не знает, возможно всё. Предполагал он, что здесь есть биологическая жизнь – и вот она, пожалуйста! Так почему бы не существовать здесь гуманоидным формам?
Обилие съеденного возымело действие – живот сводило. Тем не менее, остаток дня Антон посвятил осторожному обследованию открытого им маленького рая. Зверушки мирно разгуливали под деревьями, пощипывая травку и листву. Птицы клевали ягоды и фрукты. Хотелось, конечно, убить какую-нибудь тварь и сожрать, белковой пищи молодому мужскому организму явно недостает. Но как их разделывать, жарить, наконец?
Антон набрел на родничок, эдакую ямку, заполненную кристальной водой, Захотел было нагнуться, выпить, но… возле ямки он увидел все те же «человеческие» следы. На сей раз их было уже несколько. Смешанные чувства овладели им: было и тревожно, и радостно. Все-таки здесь есть нечто подобное ему. Значит, не один!
Он пробовал разные плоды и ягоды на вкус. Не все были приятны, однако совсем уж противных на попалось. И все равно – на фруктах особо не зажируешь. Был момент, когда к нему с каким-то любопытством подошла зверушка размером чуть меньше газели. При ней были два малыша, смешных кутенка. Они, похоже, захотели поиграть с человеком, стали тыкаться холодными носами. Антон неожиданно прыгнул, схватил, притянул к себе их маму, аккуратно нагнулся, перевернулся на спину и… вцепился губами в один из сосков. Вкус настоящего молока, о, как он великолепен! Газель почему-то не испугалась и не отпрянула. Высосав молоко из одного соска, из другого, третьего (всего их у самки было восемь), Антон почувствовал себя счастливым. Уже нечего ему не было страшно, белковая, жирная пища ударила в мозг, подействовав как алкоголь.
На следующее утро Антон отправился к озеру. Там его ожидала разгадка. Едва выйдя из сени деревьев, буквально метрах в тридцати он неожиданно увидел в воде человеческую голову. Черноволосую, очень похожую на мальчишескую. Антон упал в траву и затаился. Голова двигалась и… пела! Ничего невозможно было разобрать, Антону показалось, язык неземной. Сердце бешено застучало, даже страшно было дышать. Господи… человек!
Антон терпеливо ждал. Сзади подобралась какая-то тварь, стала тыкаться носом в его бок, скорее всего намекала, что Антон занял ее место. Человек пытался оттолкнуть животное, а оно его укусило. Несильно, но довольно болезненно. Антон грубо оттолкнул зверушку, дав понять, кто здесь хозяин. Она поняла и свалила.
Голова стала приближаться к берегу. Человек выходил из воды почти по направлению к Антону. Уже скоро было ясно, что это… девушка. Худенькая, тонюсенькая талия, смуглая кожа… Выбравшись на берег, (метрах в пятнадцати), она повернулась к нему спиной, и… ловко встала в позу «березки», ногами вверх. Он решительно встал и, поправив на себе комбинезон, уверенно шагнул в сторону аборигенки.
Он уже был метрах в трех от нее, когда она, сгруппировалась, совершила прыжок в сторону, одной рукой схватила одежду, смешно прикрылась ей, а другой вскинула... бластер. Настоящий земной бластер, модели, кажется «ЗУМ-8», такими укомплектовывают космические экспедиции. Звонко закричала что-то на незнакомом языке. Антон на сей раз ну, совершенно не боялся, он просто сел на землю и стал ее разглядывать. Какое забавное личико! Искажено гримасой ужаса, раскосые глаза пылают яростью, широкие скулы зарделись… Японка, вьетнамка, казашка? Коренастая, ножки коротенькие, узкие плечики. Если Антон вытянется, она будет сантиметров на двадцать ниже его плеча. Сам Антон – долговязый белобрысый парень, даже брови и ресницы белесые. Антон внутренне ликовал: «Она землянка, землянка!»
Он спокойно сказал на интерлогосе:
- Ты меня хочешь пристрелить?
Она решительно ответила, все на том же, международном языке:
- Отвернись!
- Ладно…
Он пересел так, чтобы быть к ней спиной.
- Тебя как зовут, прекрасное дитя?
- Я тебе не дитя. Ты откуда? Кто?
- Оттуда… - Антон повернул голову к небесам, зажмурясь от Светила. Он заметил, что по небу вновь проплывает одно-единственное облако. – Меня зовут Антон Карпов. Я планетолог. Почти…
- Почему почти?
- Диплом не защитил. На практику летел.
- Ладно, можешь повернуться. Сюда ни шагу. Не дергаться. Одно движение – стреляю. - Антон увидел на девушке стандартный комбинезон астропилота, ярко-синий, изрядно потрепанный. В нем она смотрелась не такой уж и девочкой. – И какая у тебя здесь практика?
- Авария.
- Обстоятельства?
- Не знаю я обстоятельств. Очнулся, когда зонд уже утянуло.
- Куда?
- Куда… в эту планету. А что это за планета, не знаешь? И вообще – что ты здесь делаешь-то? И кстати, я до сих пор не знаю, как тебя зовут.
- Неважно. Мне нужны подробности. Говори.
Антон все рассказал. Что помнил, конечно. Девушка, слушая, становилась все мрачнее. Под конец рассказа Антон видел, что она совсем стухла, у даже удрученно наклонила голову. Выслушав, девушка спросила:
- Ты не врешь?
- А зачем мне врать-то? – Антон сделал движение, чтобы привстать. Из бластера метнулся смертоносный луч, ударился в траву в полушаге от него.
- Ты чё – совсем?! – заорал он что есть мочи.
- Ты  все соврал, потому что место вероятной катастрофы твоего борта, если тебе верить, находится минимум в пятнадцать световых годах отсюда.
- Ну, здрасьте. И откуда такие сведения?
- Потому что я астронавигатор, недоумок. Мы совсем в другом месте Галактики.
- Ну и где мы тогда?
- Не твое дело.
Антон демонстративно разлегся на траве. Заносчиво произнес:
- Ну, так и иди своем путем, если не мое дело.
- Ну, и пойду.
- Пока… Сама дура!
Она, произнеся интернациональное ругательство, и в самом деле стала уходить. Антон пытался окликнуть ее: «Ну ты чё, психованная, совсем тут, на этой планете сдвинулась? Даже не сказала, как тебя и зовут-то…» Но девушка уже исчезла в зарослях. Антону показалось, она всхлипывает.
Вот, глупо-то получилось! Два человека, может, единственные на пять световых лет в округе – и поссорились за пять минут. Снова им овладела обнадеживающая мысль: а, может, и вправду испытание? Ха, даже если это не так, ты, курсант Карпов провалил миссию. Как планетолог, ты не смог толком установить контакт с гуманоидом. Грош тебе цена и зря препы тратили на тебя время и силы. И впрямь недоумок. Ну, а для рая (а вдруг?..) вообще какая-то идиотская ситуация сложилась. Антон побрел на край оазиса. Взобрался на первый бархан, сел на гребень, и схватился руками за голову. Он даже взвыл.
За два последующих дня они встречались раз десять. Упорно делали вид, что друг друга не замечают. Хотя, конечно, искоса наблюдали друг за другом, и даже – чего скрывать – специально искали встречи. Антону смешно было смотреть на девочку с гордо вздернутой головой. О том, чтобы начать общение, не могло быть и речи. Решительный вид сестры по разуму говорил о том, что никакого контакта не будет. С другой стороны, эти мимолетные «случайные свидания» уже были общением.
Так получилось, что на третье утро к озеру, именно к тому месту, где мужчина и женщина увидели друг друга в первые, они пришли почти одновременно. Молча постояли напротив друг друга. Она начала первая:
- Знаешь, вот ты рассказывал... Хочу тебя подробнее расспросить.
- Ну, что ж, спрашивают – отвечаю. Только ты скажи все же, как тебя звать-то?
Она помялась. Все же процедила:
- Лин Юн, астронавигатор борта «Рээбит-149-блитц».
- Лин Юн – это имя?
- Нет, имя – Юн.
- Ты прости уж меня, Юн.
- Ладно, проехали. Ты можешь повторить, в каком месте вас застала тревога?
- Ну, я в меру своих знаний пытался понять. Где-то рядом с EZ Водолея, Лакайль 9352, AX Микроскопа и YZ Кита.
- Вот как… понятно.
- Что?
- Да так… Вероятна мигрирующая черная дыра, сильное искривление пространства.
- Хорошо. Ну, а теперь-то мы можем нормально поговорить?
- Попробуем…
Лин Юн была в составе экспедиции, направлявшейся к Арктуру. Что интересно, обстоятельства на борту «Рээбита-149-блитц» почти точь-в-точь совпадают с тем, что произошло на корабле, везшем Антона. Объект неясной природы по курсу, попытка скорректировать траекторию, тревога, эвакуация. Подозрительно схожие детали. Юн приходит в себя на берегу водоема, видит, как тонет спасательный зонд. Водоем – солончак посередине пустыни. Из предметов у Юн только этот бластер, да еще медиаплеер. Она с ним никогда не расставалась. Последняя вещичка уже через неделю стала бесполезна, сел аккумулятор, а вот бластер с его потенциальным зарядом на десять тысяч импульсов очень даже может пригодиться. Правда, за то время, что Юн в торчит в этом оазисе, его пришлось привести в действие единожды – когда девушка осаживала Антона.
Уже через пару часов после того как зонд поглотил солончак, она интуитивно стала двигаться к Северу. Ну, не совсем интуитивно: в севера дул легкий ветерок. И вот, через два дня похода по пустыне девушка набрела на Эдем. Юн повезло чуть более, нежели Антону.
Когда Светило закатилось за горизонт, Юн показывала Антону звезды, объясняя, как трансформировались созвездия по сравнению с Земным видом. Тусклая звездочка у самого горизонта, по ее предположению, и есть Солнце. Пока продолжался «ликбез», вероятное Солнце поднималось все выше. Впрочем, когда стемнело вовсе, мириады других проявившихся звезд и туманностей их родную звезду замылили.
По версии Юн они сейчас на одной из планет системы Бета Волос Вероники. Так же есть вероятность, что Светило - Бета Гончих Псов или Грумидж 1830. Но данная версия менее вероятна. Все же Юн более склонна считать, что это именно Бета Волос Вероники. Еще Юн рассчитала (тогда еще работал плеер, который показывал земное время), что продолжительность суток на этой планете 22 часа 40 минут. Длительность оборота планеты вокруг звезды установить пока не удалось.
Что проходил Антон про эту звездную систему в академии? Кажется, известны двенадцать планет системы. Она малоизучены, а экспедиции высаживались пока только на три из них. Безрезультатные – атмосферы планет совершенно губительны для биологических форм жизни. А Юн вообще ничего не знала про планеты – она ведь училась водить борта в межзвездном пространстве и ориентироваться, а что там вращается вокруг звезд – ее интересовало лишь в плане безопасности полетов.
Юн 28 лет, она чуточку старше Антона. Это уже восьмое ее космическое путешествие. Родом она из окрестностей городка Мэйцзян провинции Цзянси, китайская глубинка. Великолепные тихие холмы, быстрые реки, плодородные поля… Сколько Юн себя помнит, она всегда стремилась к звездам. И все свои усилия она, при помощи родителей, конечно, направила на получение достойного образования. Училась в одном из лучших университетов, в Гуаньчжоу, практиковалась во Французской Гвиане… И никакой личной жизни – только учеба и работа. На своем корабле они была лишь вторым астронавигатором (все же еще молода совсем), но гордится достигнутым.
- ...Какие идеи, Антон?
Он ответил не сразу. Думал: поделиться ли сокровенным. Все же решился:
- Ты знаешь легенду про рай?
- Намек понятен. - Юн широко улыбнулась. В темноте, правда, этого не было видно. Она лежали на траве, на расстоянии человеческого роста друг от друга. В Оазисе мелодично, убаюкивающее ворковали птицы, то ли скулили, то ли мурлыкали животные. Жужжали насекомые (странно, еще днем Антон не задумывался о том, что они не кусают и не пытаются пить кровь…). Слышался нежный плеск воды. - А мы типа Адам с Евой. Ты, видимо, считаешь, что библейская мифология – единственная и верная. А знаешь еврейское сказание о Лилит? А шумерские, персидские, зороастрийские предания? Человечеством придуманы и другие модели антропогенеза.
- Да знаю, читал. Но как-то ведь все это надо объяснить.
- Нет. Я договорю. Ты все хочешь объяснить и смоделировать не по фактам, а по готовым схемам.
- Но ведь этим, как ты говоришь, схемам, тысячи лет. Их что – тупые придумывали?
- Вот, в китайской мифологии много всего намешено. На архаичные верования нарастали пласты даосизма, буддизма, маоизма. Но, если продираться сквозь дебри идеологии, мои предки верили, что человек – это и есть Космос, только малый. И Космос построен как человеческое тело. Когда-то был хаос, Хунь-Тунь, не было ни Земли, не звезд, ни галактик – только бесформенные образы витали во тьме. И сразу возникли два божества. «Кай-ли» - это разделение, начало Мироздания. Сущность «Пан-чу» вдыхает – рождается ветер и дождь, выдыхает – гром и молнии. Волосы на его теле – деревья, паразиты – люди. Прародительница Нюй-вэ – получеловек-полузмея. Она вылепила людей из глины и установила брачный ритуал. Знак «инь-ян» – это существа, переплетенные хвостами змеи. Это Фу-си и Нюй-вэ. Отец Фу-си, Лей-гун, – это «громовой удар». Даже в современном Китае иероглиф «чщень» («удар грома) – то же самое, что «забеременеть».
- Красиво… Паразиты, говоришь? Античные греки думали, что богиня всего сущего Эвренома соединялась с мировым змеем Офиомом, так и был рожден мир. Не находишь здесь связи с твоей китайской мифологией? А знаешь, что финикийцы произошли от зубов павшего дракона? У вас, кажется, дракон особо почитаем… Сказки все это, вот, что я думаю.
- Я просто хотела сказать, что библейское понимание мироздания и твоего рая – лишь один из образов. Или взять звезды. У моих предков было особенное о них представления. Они думали, что звезды – боги. Древние китайцы почитали пять звезд, «звездных дворцов»: Тай-и (Великая Единица, отец всего сущего), Цинпун (Зеленый Дракон), Чжуцео (Красная Птица), Байху (Белый Тигр), Сюан-у (Темная Воинственность). Сюан-у еще называли созвездием из семи звезд, а представляли ее черепахой, совокупляющейся со змеей. А были еще «Диша», злые духи семидесяти двух звезд…
- Ну, и что за божество наше Светило?
- Ничего. И не забывай, что Эдем в твоей мифологии – это состояние до познания добра и зла…
Они довольно долго сидели молча. Нарушил молчание Антон:
- А вот та яркая звезда – это что?
- Альфа Центавра.
- Ты много знаешь.
- Только о звездах. Если честно, я, наверное, утопилась бы, если бы ты не появился. Страшно одной.
- Все у нас получится. - Антон внутренне был на все сто согласен с Юн, но хотелось ее приободрить. - Прорвемся. Если не подеремся. Юн, как-то сжавшись, спросила:
- А у тебя нет чувства, что за нами кто-то…
- Наблюдает? Знаешь – нет.
Антон так и не решил, какую выбрать модель поведения. Вроде, китаянка старше его и по должности, и по возрасту, а жалко ее. Утром, почти сразу после рассвета, они вновь встретились на том же месте. Все-таки они, несмотря очевидную взаимную неприязнь, отчетливо осознавали, что необходимы хотя бы какие-то совместные действия. Практически, они держали военный совет. Что имеется: бластер, желание вернуться домой, два вполне здоровых молодых человека. Это три плюса. Остальные – минусы,  их несколько сотен. Не слишком положительный баланс. Да, кормовая база на оазисе есть. Но – зависать здесь… Не слишком радующая перспектива.
Юн властно произнесла:
- Приветствую только продуктивные идеи. Они у тебя есть?
- Конечно. Например, откопать зонд.
- Мы сможем?
- Нет.
- Тогда, в чем продуктивность?
- В том, что надо найти решение задачи.
- Логично. Будем разрабатывать план… - После паузы Юн вдруг решительно заявила: - И никакого секса!
- А я разве предлагал? – Антон произнес это с оттенком иронии.
- Оставь эти курсантские замашки! – Девушка сорвалась на фальцет.
- Ни-ког-да!
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

 


  Чистилище



 Направление было выбрано на юго-восток. Юн давно приметила, что птицы с оазиса изредка улетают именно туда.
В экспедицию они двинулись скорее от отчаяния. Они чувствовали, что легкая взаимная неприязнь в довольно замкнутом пространстве в конце концов толкнет их к серьезному конфликту. Антон и Юн подспудно уже разделили Эдем на две половины и даже готовы были провести физическую границу. Такой получился бы «инь и янь» диаметром в полтора километра. Совместное более-менее действо здорово помогало забыть о мелочных склоках.
Для запасов еды и питья они соорудили своеобразные волокуши. Так рассчитали, что провизии хватит дней на десять. На прощание из веток на песке выложили громадную надпись: «МЫ ЗДЕСЬ!» Использовали тактику Антона: шли ночью, днем отдыхали под соединенными вместе волокушами. И снова – зияющее прозрачностью небо и палящее светило. Лишь два раза по небосклону пролетали облака, да и то где-то в стороне.
На пятый вечер обсуждалась идея вернуться. Еще сутки – начнется продовольственный кризис, тем более что фрукты начали усыхать, а самодельные емкости с влагой дали течь. Решили пройти еще одну ночь. Утром, когда они преодолели уже приличную дистанцию, в пустыне стала появляться растительность. Хилые колючки, неприметные, песочного цвета. Среди них можно было разглядеть следы существ.
Они шли еще четыре ночи, но характер местности заметно не изменился: все те же чахлые кустики. Экспедиционеры научились, выдирая колючки с корнем, высасывать (да буквально выгрызать!) из них влагу. Зато все чаще и чаще встречались животные, похожие на мышей, ящериц, черепах. Антон предлагал прибить какого-нибудь гада и попробовать его на вкус. Юн была решительно против – она убежденная вегетарианка.
Как-то днем, когда они отдыхали, мимо них стремительно пронеслось целое стадо зверюг, представляющих собою нечто среднее между ламой и броненосцем. Как-то Юн и Антон стали свидетелями охоты небольшого пушистого динозавра (по крайней мере, очень похожего на вымершего земного обитателя) на существо, напоминающее игуану. Однажды, среди ночи за ними увязалась стая каких-то тварей, противно подвывающих и клацающих зубами. Юн наконец-то доверила Антону бластер, а стрелять он умеет отменно. Две гадины остались лежать на песке, остальные в панике разбежались по пустыне.
Они подошли к трупам, которые препротивно воняли. Жаль, Антон уже намылился попробовать зверюг на вкус…
...А на десятую ночь случилось уже настоящее несчастье. Юн тихонько взвизгнула, остановилась, произнесла:
- Антон… у меня что-то с ногой. Будто впилось что-то…
В темноте ничего нельзя было разобрать. Антон перехватил у Юн ее волокушу, заставил девушку присесть. Пытался прощупать ее ногу:
- Как сейчас?
- Ничего. Только…
К утру нога у Юн опухла, покраснела. Она даже не могла на нее наступить, при попытке это сделать лицо женщины искажала гримаса боли, хотя старалась она вести себя мужественно, терпела и не вскрикивала. То ли ее кто-то укусил, то ли она наступила на какое-то растение. День отдыха улучшения не принес. У Юн начался жар, она вся истекала потом. Юн успокаивала Антона: «Все нормально, пройдет, вечером отправляемся дальше…» Но лучше ей не становилось.
Едва Светило стало клониться к горизонту, Антон молча уложил Юн на свою волокушу, взял ношу и пошел. Юн пыталась сопротивляться, бормоча: «Ты пока разведку проведи, а я тут…», но Антон даже не стал ее слушать. Он просто упрямо двигался на юго-восток…
…Едва начал проклевываться рассвет, они предстояли у высокого каменного столба. Однозначно, на квадратной в сечении стеле что-то было изображено. Метров в двенадцать высотой, столб стоял чуть наклонившись. Можно было различить сильно истертые песчаными бурями изображения насекомых, растений, и, кажется лиц, отдаленно похожих на человеческие. Цивилизация? Пока это событие осталось на втором плане.
При свете Антон обнаружил возле пятки левой ноги Юн инородное тело, колючку. Вкруг нее развивалась опухоль. Инородное тело удалить удалось, Юн утверждала, что ей стало лучше, но тут же потеряла сознание. Очнулась она быстро, но по ее виду было видно, что с ней все скверно. Антон решил идти днем, под палящим Светилом. Юн хрупкая, в ней не больше 45 килограмм, но к полудню Антон полностью выбился из сил. По счастью, впереди замаячило дерево. Он шагал к нему не меньше получаса и без сил упал в тени. О, как благодатно было в относительной прохладе! Юн выкарабкалась из волокуши и пристроилась, прижав спину к стволу.
- Все, Антон, я здесь буду ночевать, а ты все же разведуй окрестности.
- «Тили-тили, трали-вали, эт мы не проходили, эт нам не задавали. Та-рам-пам пам!». – Антон вдруг вспомнил эту детскую песенку.
- У тебя все ли в порядке?
- Все отлично, командир! – Антон, лежа приложил руку к виску, иронично пародируя отдание чести.
Вечером Антон все же пошел один, устроив Юн на ложе из сорванных с дерева ветвей. Раненую ногу они вдвоем обвязали рукавами, оторванными от комбинезона Юн. Она пожелала Антону удачи и приготовилась терпеть. А, может, зря они покинули свой Эдем?
Между тем голову Антона разъедали вредные мысли. А вдруг это какая-то параллельная реальность? Космическое пространство не просто неоднородно – оно буквально испещрено аномалиями. Благодаря стараниям астронавигаторов и пилотов людям удавалось избегать встреч с объектами непонятной природы. Но рано или поздно подобная коллизия должна была случиться. Загадка, что нечто идентичное произошло на двух суднах, находящихся друг от друга на дистанции не менее пяти парсеков. Вероятность данного события крайне ничтожна, но ведь… рассчитано, что и вероятность происхождения жизни на планете Земля – десяток нулей после запятой. Плюс к тому – два землянина встречаются на одном пятачке планеты, пригодной для жизни, и на которой уже есть жизнь. Вот это уже точно походит на чудо… Скачку мыслей прервало открытие…
…Антон вернулся еще до полной тьмы – счастливый, сияющий, гордый. Некоторое время выдерживал паузу, и все же изрек:
- Представляешь… там, на берегу океана целый… город!
...Городом этот комплекс строений назвать можно весьма условно. Представьте себе: над океаном возвышается гора метров в двести высотой, на ней архитектурные объекты. Центральная площадь, посередине нее стела наподобие той, что Юн с Антоном встретили в пустыне, только повыше и потолще. От площади лучами расходятся пять улиц. Все они ведут к крупным сооружениям. Пять проспектов перерезаны улочками. Одна из магистралей ведет к мосту через ущелье, но мост – разрушен. А проникли наши странники в чрево этого заброшенного комплекса через пролом в толстенной стене, защищающий город со стороны плоскогорья. Грандиозное создание, но неизвестно, кто все построил, ибо в городе не было обнаружено ни одной живой души.
Что самое удивительное: в городе действует водопровод! По открытым желобам, виадукам течет чистейшая вода, много, много воды. Фасады зданий покрупнее украшены вырезанными из камня изображениями рыб, птиц, зверей, насекомых, плюс – странные лица: прямоугольные, с большими глазами, квадратными ртами и сложными конусообразными прическами. Внутренности помещений глаз не радовали. Обыкновенные каменные пустоты – будто в городе никто не жил. Ни мебели, ни утвари, ни украшений на стенах. Строгие, мрачные казематы, освещаемые через узенькие глазницы окон.
На побережье было облачно, с водного пространства дул прохладный ветер, так что злое Светило не досаждало даже на открытом месте. Для своей базы Антон с Юн выбрали относительно небольшой дом на площади. Там было всего три комнаты, в каждой по два оконца. И один вход, который можно закрыть камнями. В доме имелся внутренний колодец, из которого можно набрать проточной воды, а так же подвал, в котором даже прохладно. Поднявшись через неширокий лаз на плоскую крышу, можно обозреть океанскую гладь, а так же все пять проспектов.
Только представить: они первые земляне, которым посчастливилось обнаружить сооружения, созданные другой цивилизацией! Скорее всего, на земле об этом не узнают, по крайней мере Антон думал именно так, но сам факт все же вдохновлял. Он планетолог, его сверхзадачей должно было стать открытие именно такой планеты – с кислородной атмосферой, жизнью и признаками цивилизации. Он сделал это! Случайно, конечно, никаких научных усилий не приложив… Вот Надька-то удивилась бы! Надежда… Господи, Антон поймал себя на том, что уже столько дней о ней не вспоминал вообще, как, впрочем, и о родителях, друзьях… Антон взял пальцами цепочку, висящую на его шее, поцеловал ее. Посмотрел на свои покрытые болячками ноги, на руки с которых слезает обгорелая кожа. Как танк пёр через пустыню — и боли не чувствовал!
Антон обустроил в двух комнатах «гнезда» из обломанных ветвей. Насобирал разных плодов с растущих на горе деревьев и кустарников (выбирал на вкус: «сладко-горько»). Натаскал сухостоя – в их убежище имелось место для возжигания огня, видимо, очаг – с дымоходом и поддувом. На следующий день он планировал отправиться на охоту и раздобыть мясной пищи.
Вечером Антон, развязав повязку, пытался лечить ногу Юн. Опухоль не спадала, девушка чуть не теряла сознание, когда он касался больного места. Но из раны уже начал выходить гной. Антон давил, давил, стараясь выпустить побольше скверны, а Юн, вжавшись, терпела.
Посередь ночи где-то вдали раздался гул. Он приближался. Вскоре уже явственно слышно стало, как по площади, противно визжа, скачут какие-то существа. Антон быстренько завалил дверной проем — заранее, кстати, припасенными булыжниками, — перебрался в комнату к Юн. В одну из глазниц стало протискиваться нечто… Такое же существо пыталось проникнуть в комнату через другую бойницу. Антон пальнул из бластера. Пронзительный визг, многочисленные шорохи за стенами, топот, наверное, тысяч ног по площади… Еще, наверное, минут десять на площади продолжалась дикая вакханалия. Новые мрази пытались протиснуться в глазницы. Антон уже не стрелял. Он взял булыжник – и долбил по чему-то податливому, отвратительному.
И вдруг – стихло. Армада унеслась лишь в ушах звенело послегулие. Они сидели рядом, Юн, обхватив его руку, дрожала.
Наутро Антон исследовал труп существа, лежащий на площади, под окнами их убежища. Это был большой муравей, только о четырех ногах. Ну, не совсем муравей, скорее, эдакий сверчок размером с земную овчарку. Антон молча подобрал труп, занес в дом, возжег огонь в очаге, насадил существо на палку, отодрал панцирь-шкуру, и стал жарить. Белое мясо стало покрываться корочкой, по дому расползся почти забытый аромат жаркого. Из добычи потек жир. Антон отломил кусок мяса, счистил обгорелую корочку, подул. По вкусу – как курятина. О-о-о… настоящее белое мясо, такое он вкушал только на Земле! Только, посолить не мешало бы…
Пока жевал, не заметил, что в кухню приковыляла Юн. Антон молча отломал еще один кусок, очистил, сделал несколько шагов и протянул Юн. Та взяла. Разломала, куснула… и улыбнулась.
Днем Антон дрых. Ему приснился дурацкий сон, исполненный какими-то уж очень странными подробностями. Сны, как правило, растворяются в реальности – а этот отпечатался слишком даже явственно. Они с Юн живут в этом городе много лет. У них трое детей – два мальчика и девочка. Антон даже их имена запомнил: Питер, Лукас и Ариель. На площади возделаны огородики, в загонах пасутся одомашненные животные. Тот самый дом, с тремя комнатами, они не меняли. Звезды их уже не интересуют, как-то они привыкли, что ли — и к этой планете, и к её небосводу. Раньше они пытались освоить территорию за городом, но всякий раз натыкались не препятствия: то бурный водный поток, то прайд громадных хищников, то непроходимый колючий лес. Они смирились с мыслию о том, что им здесь предстоит развести род человеческий, дать старт новой цивилизации. Господи, два сына… ведь они могут оказаться в положении Каина и Авеля…
И вот однажды они просыпаются и видят на площади толпы людей, которые относятся к Юн с Антоном, к их детям как к хорошим соседям, по-свойски. Обсуждаются бытовые проблемы. Мальчики нашкодили, разрушили дровницу через дом напротив. Соседи пожаловались. Что делать с пацанами? По местным обычаям положено пороть, здесь это норма. Антон в сомнении. Дрова пацаны разбросали во дворе одинокой пожилой женщины, которой некому помочь... Собственно, на этом месте Антон проснулся. С ощущением, что среди воображаемых людей в этом городе было хорошо. Эдакая община, в которой все налажено, приветствуются добрые поступки и непременно наказуемы скверные деяния. Еще кое-то зацепило Антона в его сне. Он очень любил Юн, не было во Вселенной существа для него роднее и ближе…
Следующие две ночи ничего существенного не принесли. С утра Антон уходил на исследования и охоту. Он поймал еще несколько разнообразных существ, умертвил их. Мясо большинства было противно на вкус, но некоторые из жертв все же оказались вполне пригодны к употреблению в пищу. Антон не уставал добывать новое топливо и очаг в доме горел неустанно.
На третью ночь случилось то же самое, что и в первую. Юн с Антоном теперь не боялись, но отбиваться все же пришлось. Заряд бластера экономили, Антон пользовался заранее приготовленной дубиной. Тупая армада на сей раз бесновалась на площади минут двадцать. Юн уже и помогала, расположившись возле одной амбразуры с такою же дубиной. Она не била – но тыкала ею, будто отталкивая глупых кутят. Одно существо все же изловчилось и почти протиснулось в прорезь. Антон добил его несколькими ударами – молча, деловито. Понятно теперь, почему окна всех зданий в этом городе такие узенькие. Ах, если бы это потешное нашествие было последним приключением этой ночи! Ближе к утру, когда Юн с Антоном уже было и расслабились в своих «гнездах», на площади раздался глухой стук – как будто забивают сваю. Стены дома содрогались от мощных толчков. Через глазницу Антон различил только неопределенную тень – почти заслоняющую уже зардевшееся небо. Огромное нечто остановилось на площади. Послышался звук, напоминающий то ли старт моторов земного реактивного самолета, то ли глубокий вздох. Дыхание стало приближаться, уже чувствовался горячий, спертый воздух, переработанный гигантскими легкими. И тут прямо перед лицом Антона возник огромный… глаз! В зрачке отражался рассеянный красный свет от очага. Люди вжались в угол. Казалось, глаз созерцал их, таких маленьких и беззащитных, чуть не бесконечно. Антон крепко сжимал бластер.  Ровное горячее дыхание чудища заполнило комнату зловонием…
И все же око отпрянуло. Снова глухие звуки стали сотрясать стены. Неведомое чудище, немного прошагав, остановилось. Оно издало рев – такой, что Юн с Антоном закрыли ладонями уши. Юн готова была биться об заклад, что это был крик… жалости. Еще долго были слышны удаляющиеся шаги тоскующего титана.
- Мы не в его вкусе. – Произнесла Юн. Было заметно что ей стало легчать. Впервые за много дней люди улыбнулись – почти одновременно.





 
 
 
Боги
 
 Нога Юн и в самом деле заживала. Она уже могла передвигаться самостоятельно, не опираясь на палку. К ночным явлениям они с Антоном уже привыкли, почти не реагировали на проносящиеся по ночам армады чудных зверьков. Изредка Антон добывал кого-нибудь из них и поджаривал. «Каменный гость» больше не приходил. Вообще, преимущественно по ночам, по городу слонялось множество существ, все они охотились друг на друга. Антон иронично заметил как-то, что в этой хищнической иерархии они, люди с планеты Земля Солнечной системы заняли достойное место вершины пищевой пирамиды. Юн на эти слова смешно обиделась, они даже не разговаривали полдня.
Теперь уже разведвылазки по познанию окрестностей города организовывала Юн, впрочем, одна она ходить все же побаивалась. Океан, бьющий гигантскими волнами о скалы, пугал. Ущелье с разрушенным мостом казалось непреодолимым. За стеной простиралась гигантская пустыня, которую люди покорили с таким трудом. Сама стена – метров шесть толщиной, высотой метров двадцать, и, чтобы проломить ее, видимо, кто-то применил, ну, очень мощное средство. Вероятно, даже ночное чудище вряд ли способно повредить эдакий бастион. Была война? Тогда почему в городе совершенно нет разрушений? Впрочем, загадок хватало и без того. Ясно, что город создала цивилизация. Исчезла ли она?
 За ущельем зеленел лес; из города он представлялся громадной живой массой, будто титанический спящий зверь лежал под ногами. «Зеленка» источала клубы пара, оттуда слышались крики то ли птиц, то ли зверей: в джунглях явно кишела жизнь. Именно в это неизведанное из города уходила единственная дорога, путь по которой был прерван из-за разрушенного моста.
Свое поселение неизвестные создания окружили стенами… значит, у них были враги. Можно предположить, что город являлся культовым комплексом, на Земле нечто в этом роде строили многие цивилизации. Ни Юн, ни Антон не являются специалистами по истории человечества; из общего курса они помнят, что священные города оставляются под давлением разных обстоятельств, чаще всего имеют место природные катастрофы, но вероятно столкновение двух цивилизаций. Но где же тогда хотя бы одна из них?
Антон по движению Светила рассчитал, что город находится на половине расстояния между экватором этой планеты и полюсом. Получается, он помещен на стыке трех стихий: пустыни, океана и леса.
 Вариант дальнейших действий – если отсечь сценарий зависания в городе в надежде на появление поисковой экспедиции землян (что бессмысленно) – только один: перебраться за ущелье и найти продолжение дороги. Даже если она тупиковая, знание не помещает.
Пока собирали средства для новой экспедиции, Юн обследовала некоторые архитектурные объекты. Она нашла, что сложная система, казалось бы, беспорядочно разбросанных окон, если встать в центр строения, точно указывает на определенные звезды. И, что самое удивительное, почти в каждом храме было отверстие, через которое видно…Солнце! Нашу кажущуюся отсюда такой крохотулечкой звезду… Получается, на самом деле комплекс – обсерватория?
Новое открытие ждало их в одном из самых крупных храмов. Внутри него были барельефы, и один из них изображал… людей. Мужчину и женщину. Высечены они в примитивистском стиле, грубо, но можно было вообразить, что одеты люди в… комбинезоны. Похожие сюжеты встретились еще в нескольких строениях – из тех, что покрупнее. Там же исследователи натыкались на высеченных из камня громадных чудищ с выпученными глазами. Они напоминали львов, вставших на задние лапы. Кажется, именно такой глаз ночью заглядывал в убежище людей. О, если бы у них сейчас была полноценная научная экспедиция, да еще с мощным Процессором! Они бы наверняка скреатировали несколько ярких гипотез. В слаженной работе и осмысленных разведках дни пролетали быстро – и настало утро, когда снаряжение было готово.
…Спускались часа четыре. Помогали веревки, которые Юн навила из мелких лиан. Она умеет их вить, в горах ведь росла, к тому же у нее отменная альпинистская подготовка. Казавшаяся сверху мелкой речка на самом деле довольно мощным потоком. Если переходить – вода могла с легкостью подхватить человека и разбить о валуны. Антон все же решился. Привязав к поясу веревку, отдав конец Юн, он смело вошел в воду. Его почти сразу сбило с ног и понесло вниз. Юн ухватилась за веревку и пыталась ее удержать. Куда там – она кубарем покатилась вслед за несущимся по течению напарником. Но конец не упустила, держалась, что есть мочи. Помогло, что на берегу лежал крупный валун, под которым бечеву по счастью зажало. Антон, изловчившись, выбрался – к сожалению на тот же берег, откуда пустился на штурм водной преграды.
Перебраться на противоположный берег удалось лишь с шестой попытки. Антона изрядно побило о камни, но он счастливо улыбался. Привязав трос к стволу дерева, он ловко наладил переправу. Подниматься наверх было легче, ведь на склоне густится кустарник, за который можно цепляться.
И вот они стоят на уцелевшем пролете обрушенного моста. Город отсюда, из леса смотрится твердыней. Теперь они без каменной защиты, зато вглубь леса идет довольно неплохо сохранившаяся мощеная дорога. На переправу они потратили целый день. Близился вечер, пускаться в путь было неуместно. Земляне принялись искать убежище для ночевки. В одной из скал они нашли пещерку и стали готовить «гнездышки» из ветвей и травы. Антон натаскал камней, чтобы закрыть изнутри вход. Убил животное (из известных ему, вкус которого он знал, причем, он научился ловко разделывать тушу сотворенным из камня резцом), разжег костер и принялся готовить жаркое. Юн корчила мины отвращения, но видно было, что она натрудилась за день и голод ее одолевал изрядно. Утолив таковой, девушка произнесла:
- Это, наверное, удивительно, что мы здесь вообще… не одичали.
- Ты считаешь? На меня посмотри…
Антон оброс хоть и жидковатой, светленькой, но уже довольно длинной бородой, неухоженные патлы спадают на плечи, лицо обгорелое, кожа сильно огрубела. Да и комбинезон, мокасины тоже изрядно пообтрепались. Юн выглядит чуть получше, но тоже не дива.
- Ну, я не в этом смысле. Помнишь, мы с тобой говорили про Адама и Еву? Они ничего сами не придумали. Им помогал… Бог. Дикие они были, вот, что я скажу. И безвольные.
- А я все думаю о том дожде в пустыне. Прикинь: я уже готовенький – и тут вода.
Антон сам себе удивился, что заговорил об этом. Он боялся даже думать о тогдашнем спасении. Кажется, данная планета не совсем и равнодушна к землянам. Лес ночью ожил криками зверья. Антон не без ёрничанья думал: «А пуститься к черту во все тяжкие! Убивать здесь я уже научился, какие еще заповеди прописаны-то? Еще эта командирша… Практически ребенок, а строит из себя…»
…Утром, отвалив камни от входа, Антон увидел метров в пяти… маленького человека, росточком не более метра. Двуногий, одетый в нечто похожее на тунику, выпучил глаза, исполненные одновременно испуга и любопытства. Светлые подстриженные волосы, тонкие ручки и ножки, вспученный животик… Антон выполз и поманил человечка к себе. Сказал:
- Ну, здравствуй, дружище. Давай познакомимся, я плохого не сделаю. Говорил почему-то по-русски, хотя в последнее время уже и думать привык на интерлогосе. Человечек некоторое время пребывал в замешательстве. Внезапно дернулся – и исчез в зарослях. Все же Антон был рад: это уже гуманоид, живой!
…По дороге шагалось легко, свободно. Камни мостовой пригнаны столь тщательно, что растительность не смогла их побороть. К тому же строители дороги удачно использовали рельеф местности; местами были разрыты холмы, устроены насыпи – так что даже не приходилось взбираться на кручи. Они прошли с час, и тут Юн тихо произнесла:
- Антон… приготовь бластер.
Через мгновение из кустов нарисовались несколько десятков людей. Они были одеты приблизительно так же, как тот человечек, встреченный возле пещеры. Средний их рост был с полтора метра. В руках у всех были копья. А вот и тот первый встречный, оказывается, он – ребенок. Мальчик, указав на Антона, произнес: «Игалуйо». Вперед вышел взрослый, и, сотрясая копьем, закричал; это было скорее дикое мычание, а не речь. Наши странники поняли: угрожает. Антон поступил стремительно и просто. Импульсом бластера он испепелил копье в руке кричащего. Еще двумя импульсами он сделал то же самое с копьями пары соседних мужчин. Отряд быстро и в панике разбежался.
- Что ты наделал, - воскликнула Юн, - мы начали войну!
- Мы? - спокойно спросил Антон. - Мы просто здесь выживаем.
- Они ведь могут напасть из леса в любое время…
Вернулись назад, в пещерку. Завалив вход камнями, стали держать совет. Военный... Недолго посовещавшись, приняли решение возвращаться в город. Надо сначала подготовиться к мирному контакту с лесным народом. Уже собравшись услышали снаружи голоса. «Все, не успели…» удрученно проговорила Юн… «Пробьемся – у нас оружие!» - Пытался ее успокоить Антон. Он уже приготовился пустить пару импульсов на поражение. И он отвалил камни, но…
Картина его поразила. Люди, человек сто, стояли перед пещерой на коленях. Оружия не было ни у кого все в руках держали какие-то сосуды.
- Слушай, Юн… - Проговорил Антон, не оборачиваясь. – Кажется, они хотят нас… задобрить.
…Дней десять ушло на освоение языка аборигенов. Более всех помогал тот самый любопытный мальчик, которого зовут «Оуаэн». В переводе это означает «близкий к горе». Раньше его звали иначе, но теперь старейшины дали ему именно это имя. Довольно часто приходилось беседовать с Аяйоуоем, старшиной рода. Род именуется «Йяйяауэн» - «живущие подле горы». Племя – «Уоауээн» - «горные люди». Всего в племени двадцать пять родов, и они занимают довольно обширную территорию. Конечно же, землянам не терпелось узнать, куда ведет дорога. Вождь рассказал, что там, в пяти днях пути, дорога упирается в Великий Конус, «Аайоутаайо». Точно никто из племени не знает, что это такое, так как в окрестностях Великого Конуса обитает враждебное племя «Йайа-айо», «живущие возле конуса». Все разумные, обитающие на планете, именуются просто: «у». Это аналог земному «человек». Планету же свою они называют: «Оум». Перевода у этого слова нет. Как нет перевода у слова «Аа-а-а». Так аборигены именуют свое Светило.
Язык живущих подле горы оказался не таким и сложным; слов, необходимых для общения, у туземцев не более пятисот. Но очень много, тысячи и тысячи слов, обозначающих животных, растения, оттенки цветов, вкусы, запахи. Звуки в основном гласные, и, когда абориген говорит, кажется, он невнятно мычит. Местные любят говорить много, а потому Юн с Антоном быстро привыкли к новой языковой среде, из «пустого» мычания стали выделять смысл.
Антон и Юн все же вернулись в город, в свой уже обжитой дом. Они ловко наладили «веревочное» сообщение между двумя обрубками моста. При помощи веревочной переправы земляне принимают подношения и гостей. Аборигены никогда не заходят в город, говорят: им запрещено Ниспосланным Законом. Встречались и беседовали на остатке моста, у входа в город. Все так же нашим бедолагам приходилось мириться с ночными наскоками неведомых существ; аборигены их зовут «провинившиеся», «ууюиа»,  Гиганта, который, оказывается, приходит из океана, туземцы называют «кающимся» - «ийан». Он приходит очень редко – якобы только для того, чтобы наказать грешников.
Были наделены «божественными» именами Юн и Антон. Она – «Юи», что значит «облако». Он – «Аоомм»,  «внезапный гром». Вождь утверждал, что имена не выдуманы сию минуту: они фигурируют в пророчествах. Вместе их именовали «ыуамм», «ниспосланные». Юн с Антоном в богатом пантеоне богов заняли вовсе не первостепенное место. Богов в культуре «у» очень много, и в этой иерархии очень непросто разобраться. Верховный бог именуется: «Аннымуоссалл» - «тот, чье имя нельзя произносить». Нашим бедолагам туземцы уделили одну из низших ступеней, ведь на самом деле землянам суждено стать всего лишь посредниками между «аннымуоссалл» и «у». Но и такое положение в божественной иерархии можно было считать удачным: между богами и «у» фантазия расположила героев (детей богов) и демонов. Последними руководили тоже боги – только злые. Великан «ийан» – тоже демон, а значит, он значительно ниже «ниспосланных».
Самое, пожалуй, удивительное в этой фантазии – точное указание места, откуда придут «ниспосланные». Предание четко гласило: со звезды «Эайе». Когда старшина рода с придыханием произносил: «Эайе» – он уверенно показывал… на Солнце.
Антон с Юн друг дружку успокаивали: это игра, нужно только понять ее правила и использовать их в своих целях. Кое-какой план у них созрел, но не знали они пока, с какой стороны приступить к его воплощению. Как-то вечером, сидя возле очага, Юн произнесла:
- Слушай, Антон… Там, на нашей планете, - (словосочетание «на нашей планете» звучало как-то отчужденно, диковато…) – тоже сохранились легенды о высших существах, которые подарили народам то, сё…
- Ты хочешь сказать, что истории подобные нашим повторяются? – Антона немного раздражали все эти разговоры про «вообще». – Ты скажи лучше… богиня: куда в тех легендах «наши» все исчезают?
- Конечно же, туда, откуда появились. На небеса.
- И когда летим?
Интонация у Антона была ехидная. Откровенно говоря, в последние дни они постоянно друг дружку подкалывали. Хотя… выход с большой степенью вероятности надо искать там же, где и вход. Эта простая житейская схема заставляла мозг работать, искать верный путь к цели.
Если верить местной мифологии, вырисовывается приблизительно такаякартина. В городе якобы когда-то обитали боги и жрецы. Рядом жили и «у», и боги к ним благоговели. Случилась Всемирная катастрофа, некая сила проникла в город, использовав большую хитрость. Жрецы пустили в себя страх, не стали защищать богов, и за это они были превращены в «провинившихся». Малодушно поступили и «у», в панике разбежавшиеся по лесу и потерявшие многие знания. А ведь до того «у» были примечанмы богами; они тоже строили города, занимались земледелием, скотоводством, многими ремеслами. В наказание за малодушие «у» были лишены знаний и поделены на враждующие племена. Боги же, обидевшись на мир, оставили его во власти демонов, удалившись на звезды. Много-много поколений «у» жило надеждой, что какие-то из богов все же снизойдут. Это будет означать Великое Прощение. Народ, живущий подле горы, теперь примирит другие народы и в мир вернется гармония.
А вот про Великий Конус племя «Уоауээн» не знало ничего. Враждебные отношения с народом, обитавшим в конце дороги, да и с другими племенами, коих насчитывается великое множество, не позволяют заходить на чужие земли. Аборигены верили, что теперь-то порядок вещей переменится. Именно потому они старались задобрить «падших».
Однажды Антон с Юн приняли целую делегацию. Общались они в основном с Антоном, ибо его считали главным. Антон то и дело на интерлогосе советовался с Юн, как бы подчеркивая, что все же они равны, и это было ошибкой.
Один из старшин, видимо, видимо, считающийся вождем всего племени, начал издалека:
- Как себя чувствуют хозяева сего блаженного места: Не гневаются ли на нас, грешных?
Антон, стараясь придавать подобающую значительность своей речи, величаво изрек:
- Пока все хорошо. Тот, чье имя мы произносить не будем, наверняка доволен.
Туземцв заулыбались. До того все прибывающие на обрубок моста вели себя скованно. С особой почтительностью старейшины посматривали на бластер, висящий на боку у пришельца. Вождь учтиво продолжил:
- Нет ли у почтенных каких-нибудь желаний?
- О желаниях поговорим после. Вы пришли, и пришли зачем-то. Так говори, человек, что тебе надо?
Антон, конечно, произнес не «человек» а «у», впрочем, суть не в этом. Вождь завел речь. Сначала вкрадчиво, после, распаляясь, все более страстно. Суть такова. Согласно пророчествам боги пришли в награду за страдание горных людей, и, следовательно, горные люди прощены на давнишнее малодушие. В других, враждебных племенах считают, что город проклят и там властвуют только демоны. Горные люди верят в то, что боги все же смилостивятся. Теперь боги должны помочь горным людям. Они научат горных людей испускать молнии, они дадут горным людям и иные знания, способные помочь в войне. Так сказано в пророчестве.
Антон, выслушав оратора, взглянул на Юн. Спросил (естественно, на интерлогосе):
- Что делать будем? Они хотят втянуть нас в свои междоусобицы…
Юн, как ни странно, премило улыбнулась. Тихо произнесла:
- Как и задумано, будем разумно втягиваться. Игра началась, и вряд ли нам стоит терять инициативу. Говори про условия…
- Итак, - величественно заявил Антон на местном наречии, - мы будем размышлять. Конечно мы вам поможем. Важно найти меру, ибо мера – основа истины. - Антон и сам удивился, как красиво у него получается говорить пошлости. - Идите и ждите знака. Мы не оставим вас, но, - он картинно поднял указательный палец. - От вас нужна жертва. Вы отдадите часть своего боевого духа. Часть упорства. Терпения. Воли. На этом – все.
Детали речи Юн с Антоном обсудили заранее: побольше тумана, непонятности, недоговоренностей. Старейшины встали. Самый высокий из них был приблизительно ростом с Юн. Антон возвышался над всеми как учитель в начальной школе. В круге аборигенов возникло замешательство. Они привыкли по окончании любого действа возносить молитву богам. В небеса, воздав руки ввысь. Боги на сей раз стояли перед ними. Оказалось, очень непросто, привыкнув обращаться к воображаемым богам, почитать богов реальных. В конце концов, прижав руку к груди, они молча поклонились.
Последним в лес отправляли вождя. Антон задержал его на минуту. Спросил:
- Скажи: можно ли всем этим мужчинам доверять?
Вождь ответил, хотя и не сразу (размышлял – сказать ли правду или витиевато солгать, но, поняв, что он наедине с богами и никто из своих его не услышит, решился, кажется, произнести сокровенное):
- За недоверие меня изгонят из племени, а один в лесу я сгину. Но скажи и ты: мы победим?
Антон здесь не растерялся:
- Боги очень хотят, чтобы вы победили. Они волнуются за вас. Главное: вы должны оставаться твердыми, И верить. Вера – сила, которой демоны неспособны противостоять.
- Вера?... – Вождь двусмысленно вздохнул. – Думаю, ты прав. Нам именно ее и недостает. Спасибо, о великомудрый Аоомм. И прости…
Антон и Юн, не дожидаясь, пока вождь переберется на ту сторону моста, отвернулись и по возможности величественно ушли в город. Индикатор на бластере показывал, что он способен сгенерировать не более тысячи зарядов. Кончится энергия – вся божественность землян превратится в пшик.
На сей раз аборигены принесли уж слишком много подношений. Обычно земляне просто выбрасывали излишки в канализацию (в городе была весьма совершенная система отвода нечистот). На сей раз Юн предложила Антону разнести подарки по храмам и положить на жертвенники. Так – на всякий случай.
Может быть, это совпадение, но в эту ночь их покой не нарушила ни одна тварь.


 
 



 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 




 
Исход
 
 Юн учила Оуаэна интерлогосу. Мальчик смышленый, но при попытке говорить на земном языке он жутко смешно коверкает слова. Ну, кто не грешен: наверняка и Юн, когда вещает на языке «у», тоже вынуждает аборигенов улыбаться. Но Юн – богиня, над ней смеяться грешно. Оуаэн зазнался. Да и соплеменники его начали откровенно побаиваться. Надо же: ребенок исхитряется говорить на языке богов! Мальчик волей-неволей должен проводить большую часть времени с Юн и Антоном – потому что его стали почитать чуть не как верховного жреца и бояться.
В этом был и плюс. От Оуаэна Юн с Антоном узнали еще кое-что. Он проговорился случайно, признавшись (чуть позже), что… (вождям стыдно об этом говорить им, богам). Ну, в общем, если говорить кратко, племя Великого Конуса гораздо сильнее племени горных людей. Они, враги, изобрели много нового оружия, даже такое, которое плюется огнем. У них острые ножи, которые те добывают, переплавляя какие-то камни. У них луки, которые стрелами могут убивать за пятьсот шагов.
Племя Великого Конуса кровожадно и беспощадно. Они нападают на поселения горных людей, стариков и мужчин убивают, детей и молодых женщин уводят в рабство. У них плодородные земли, они даже поработили животных и выращивают их в клетках, чтобы потом съесть. Другие племена – в том числе и горных людей – живущие у Великого Конуса считают черной костью, дикарями. Некоторым женщинам «у» удалось сбежать из плена и они рассказывают, что в зверском племени Великого Конуса рабов приносят в жертву богам.
Старейшины, старшины родов племени горных людей не один раз пытались найти выход из эдакого унизительного положения. Спорили, пикировались, даже до драк доходило. Факт, что на то историческое совещание у преддверия города, когда представители родов упрашивали «богов» помочь в войне, один из старейшин не пришел. Он утверждал, что Антон с Юн вовсе не боги, а всего лишь титаны, изгнанные из той страны, в которой теперь обитают боги. Якобы титаны в чем-то провинились, за что жестоко наказаны. В качестве основного аргумента оппозиционер предлагал внимательно посмотреть на потрепанное одеяние «богов».
(Теперь Юн с Антонон, к слову, одеты иначе. Из грубоватых, но прочных тканей, которые им были пожертвованы аборигенами, Юн сшила очень удобные и даже изящные костюмы: брюки, рубашки, куртки. Из кожи животных Антон пошил легкие, надежные мокасины.)
Горные люди хотят от Антона и Юн получить новые знания, новое оружие, чтобы пойти на племя Великого Конуса войной. Уже заключено тайное соглашение с некоторыми другими племенами: и тех узурпаторы вконец извели, они тоже хотят доминировать, а не прятаться по лесам. А главенствовать в будущей коалиции будет племя горных людей. Тогда они станут полубогами. И поработят, наконец, своих врагов! Кое-что горным людям не нравится (об этом снова проговорился мальчик). У горных людей сложилось впечатление, что Аоомм (Антон) слишком подвержен влиянию Юи (Юн). У аборигенов своеобразное отношение к своим богам, они считают, что божественная среда слаба теми же пороками, что и среда «у». Местные поняли это так: бог Аоомм ослаб, им стала крутить баба. А ведь на самом деле «у» именуются у аборигенов только мужчины. Женщин называют «ойя», они считаются «нечистыми». Собственно, так и переводится слово «ойя»: «недочеловек». Женщина, верховодящая мужчиной, в представлении горных людей – и верх неприличия, и позор всякого рода.
Скорее всего, едва горные люди завладеют сверхоружием, они постараются избавиться от падших. Если боги в принципе сжалились над горными людьми, значит, горным людям дана воля в какой-то степени вершить судьбы небес. Почему-то старейшины «у» уверены, что «тот, о котором не говорят вслух», будет доволен, ибо Аоомм допустил непростительную слабину.
...Перед отправкой в большое путешествие Антон подарил жителям планеты Оум величайшее технологическое творение: колесо. Даже у племени Великого Конуса нет колеса! Местные мужчины здорово орудуют каменными топорами, и вырубить обычный диск из дерева, посадить его на ось для них оказалось плевым делом. Нужна была только идея. Очень скоро были изготовлены несколько сотен кибиток, своеобразных походных повозок, в которые помещался запас провизии и в тени которых можно было пережидать зной.
Наитруднейшей задачей было провести пять тысяч «у» через город. Могучее войско, состоящее из самых отважных мужчин вело себя совершенно по-детски. Боялись они проходить сквозь город – до паники, до мистического отупения. Как преодолеть табу? А ведь, чтобы добраться до пролома и выйти в пустыню, необходимо преодолеть хотя бы крайнюю улицу. Антон выдумал идею «божественной силы». Якобы перед Великим Походом надобно прикоснуться с святыням, напитаться «ниспосланной энергией». Вождя пришлось убеждать. Неслучайно его имя, Аауоаомм,  переводится как «разумная сила». «У» шли по улочкам, закрыв глаза ладонями. В проломе их вообще трясло, будто они прислонились к линии электропередач, но это препятствие они все же с горем пополам миновали.
Первый дневной отдых устроили возле уже знакомой Юн и Антону каменной стелы. Подле нее держали совет. Итак, до Совершенного Оружия при удачном стечении обстоятельств идти около двенадцати дней. Снизошедшие обещают, что Оружие способно будет исполнить все заветы. Но его надо вызволить из враждебной пустыни. Сколько времени уйдет на раскопки? Антон обещал, что справиться можно будет дня за три.
У Юн с Антоном были два плана. Пять тысяч мужчин вполне способны выкопать аппарат из зыбучего песка. Здесь две проблемы. Надо быть уверенным в том, что Антон, двигаясь от места катастрофы на юг, не сбился. На случай провала плана А имелся план Б: найти зонд Юн. На солончак выйти легко. Трудно добраться к зонду, ведь он погряз в слякоти, а с грязью справиться непросто. Однако, и здесь надежде место все же есть. Плана В не было. Если планы А и Б не достигнут своей цели, аборигены поймут, что «падшие» никакие не боги и наверняка попытаются их убить.
…Девять ночей похода пролетели относительно без приключений. Только единожды среди дня (на четвертые сутки) налетела песчаная буря. Кибитки изрядно пораскидало, «у» перепугались, по войску пронесся ропот о гневе высших богов… Довольно непростые отношения сложились с вождем. Человек он хитрый, умный, расчетливый. Он единственный, кто все же не верит в «божественное предназначение» Оуаэна. Да и мальчик, как добросовестный шпион, докладывал вождю о том, что узнавал об Антоне и Юн. Вождь сквозь шум урагана орал:
- Вы, падшие, должны остановить гнев великих сил!
Антон шел ва-банк:
- Молчи, смертный. Я разговариваю с ними. Терпи и передай воинам: все будет хо-ро-шо.
Буря, конечно же, утихла, хотя и не сразу. Антон, отряхивая от песка Оуаэна (он придерживал мальчика, чтобы его порывом ветра не унесло), торжествующе проговорил:
- Демоны не властны над нами. В нас живет вера – а, значит, силы наши преумножаются бесконечно. Только вера поддержит нас – и правда за ними!
Шестерых мужчин недосчитались. «У» почитали их «необходимой искупительной жертвой», а вождь, улучив момент, тихонько сказал Антону:
- Хвала всем богам, и вам тоже, «у» слушают меня потому что верят в вас. Это ты точно сказал про веру-то. Но, если вера поколеблется…
На восьмой день кончилась вода. Днем Юн учила «у» выдергивать коренья и сосать корни. Войско не то, чтобы запаниковало, а растерялось. Они, «у», привыкли жить в лесу, и лес для них родной дом. Пустыня их пугала с самого начала, а сейчас испуг рисковал перерасти в панику. В войске зародилась оппозиция. Один «у», пользующийся некоторым авторитетом, призвал соплеменников возвратиться. Вождь приказал верным себе помощникам схватить смутьяна и показательно казнить, живьем закопав в песок. «Боги» не противились, хотя, и отошли в сторону.
Юн вся эта дикость коробила, но она предпочитала помалкивать, памятуя, что в этой, с позволения сказать, команде, она только навредит, демонстрируя гендерное равенство. Вся надежда была на Антона. Он, повелев вождю собрать все войско, держал речь:
- О, богоизбранное племя! Благословенны боги и благословенна земля под нами! Высшие силы знают что нам сейчас трудно. Мы идем исполнить великое дело, которое перевернет мир и сделает нас великими и непобедимыми. Непростые испытания выпали нам, но мы все одолеем. Я открою вам великую тайну. «Аа-а-а» - образ, который принял тот, чье имя нельзя произносить. Он испытывает нас. Я чувствую Его присутствие, Он совсем-совсем рядом и его душа болит за нас, ибо мы избраны Им. Так неужели мы подведем и скатимся, как последние трусы и предатели в преисподнюю? А?
Толпа загудела. Речь кажется, возымела действие. Что интересно, Антон был уверен, что прав. Он действительно верил в то, что сейчас на ними наблюдает «тот, чье имя не произносится». Скорее, речь шла о смутном, неясном ощущении. Но Антон чуял шкурой: некая сила ведет их с Юн, и эта вера была абсолютно искренней. Антон закончил страстную речь словами:
- Мы, боги, не знаем, почему оказались именно на вашей земле. – Он хотел сказать «планете», но такого слова в языке «у» нет. – Но мы знаем, что сделать для торжества справедливости. Вера, настоящая вера способна двигать горами, и, если ты не имеешь веры, тебя сожрет даже одинокий «ууюиа». Нас, богов, ждет звезда Эайе. Вас ждет великое откровение. Так вперед же, смертные!
В принципе, Антон не лгал, это поняли даже дикари. И они пошли дальше.
Эдем, сказочный оазис, гигантская армада за один день превратила в клоаку. Аборигены перебили почти всех животных и птиц, изничтожили фрукты и ягоды, и даже переловили рыбу в озере. Поскольку наши бедолаги заранее уверили «у», что будет «блаженный остров», авторитет землян очень даже возрос.
Составленную из ветвей надпись «МЫ ЗДЕСЬ!» Антон с Юн не нашли. Как не старались, не обнаружили они и родник. Кругом курились костры: «у» жарили пищу. Воины за короткий срок успели изрядно загадить Эдем – сказывалась непривычная еда. Антон пытался увещевать вождя: им придется возвращаться и надо бы на оазисе оставить запасы, иначе не хватит провизии на переход обратно, в лес. Вождь, тяжко вздохнув, отвечал:
- Для нас уже началась война, и здравый смысл отложен в сторону. Но ведь боги с нами, чего трепетать?
Вечером Юн с Антоном сидели на бархане, наблюдая дымы от костров в оазисе. Невдалеке крутился мальчик, видимо, стараясь не упустить богов из виду. Юн осторожно вымолвила:
- Помнишь, как-то ты высказался, что типа мы умерли и пребываем в раю?
- Ты к чему это?
- А вот, к чему. Может быть это вовсе не рай, а нечто противоположное.
- Ты видела картину Брейгеля «Падение ангелов»?
- Это где ангелы превращаются в демонов?
- Вот именно. И рай, и ад – единое целое. Только внутри него идет борьба. Диалектика. А в то, что мы умерли, уже не верю.
- Ну, а, например, в то, что все это – наши сны?
- Хотелось бы. Но тоже не верю. Хочешь, ущипну?
- Щипал уже. Забыл, как ногу мне мял?
- А все равно ущипну!
Антон довольно больно щипнул Юн за бок. Она взвизгнула и пнула напарника. Оуаэн удивленно и даже испуганно смотрел на молодых людей, резвящихся на бархане. Боги, кажется, очеловечиваются…
…На пятые сутки перехода от Эдема беспокойство зашкалило все пределы. Место падения зонда найти так и не удавалось. Барханы кончились, вокруг простиралась песчаная равнина. Последний дневной отдых Юн с Антоном потратили на разведку окрестностей. Ну, не могла воронка абсолютно исчезнуть! Юн злилась, она готова была обвинить Антона в кретинизме: наверняка петлял, как заяц, а теперь доказывает, что шел ровно по прямой… В состоянии, близком к панике, пребывал и Антон. Пожалуй, не сработает и план Б, так как запасы провизии в лагере на исходе, а пополнить их в Эдеме вряд ли теперь удастся.
Антон впервые за много дней вспомнил о цепочке у себя на шее. Какая глупость все эти предрассудки, но он схватил ее губами и нервно сжал. Вдруг Юн воскликнула:
- Вон там, видишь? Точка…
Антон стал вглядываться. Нет, ничего он не видел – только все колышется в мареве. Но Юн настаивала. Они двинулись туда, куда указала Юн. Ярко-голубая точка действительно при более тщательном рассмотрении оказалась комбинезоном. Его изрядно засыпало песком, но все же комбинезон был виден. Что было бы, если бы Антон не подумал о метке? И вполне можно было различить воронку! Она почти срослась с пустыней, но все же широченное углубление выделялось вполне отчетливо.
…К раскопкам приступили вечером. Воины нагружали в брички песок и вывозили за пределы воронки. «У» все-таки добрые люди, и, что главное, бесхитростные. И, что характерно, не вождь ими управляет, а они управляют вождем при посредстве своего коллективного бессознательного. Оно конечно, надо владеть искусством манипуляции массами, но корень этого умения, кажется в том, что просто необходимо угадать, чего хочет толпа и посулить желаемое. Как там в древности на планете Земля называли политику: «искусством управления человеческим стадом».
«У» трудились истово, ибо хотели как можно скорее завладеть Совершенным Оружием.
В каком-то смысле эти гуманоиды счастливы в своей дикости. Они просты, добродушны, даже в какой-то степени благородны. И не боятся они своих богов – ибо считают себя такой же частью бытия, как боги, герои, демоны. Они с легкостью убьют Юн и Антона, по крайней мере коллективное бессознательное этому воспротивится.
…В металл деревянная лопата уткнулась в конце третьей ночи. Расчищали еще некоторое время и после того как взошло Светило. Вождь вопрошал: «Это оно?» - «Без сомнения», - уверенно отвечал Антон. Наступивший зной не позволил продолжить работы. Вождь, и еще несколько старшин пришли к кибитке Антона держать совет. Итак, Совершенное Оружие найдено. Осталось передать знания о его использовании. Антон не слишком уверенно, но выкручивался. Воины тщились узнать секрет использования Совершенного Оружия. Антон утверждал: «Всему свое время, терпите…»
Во второй половине дня Юн с Антоном не спали. В бластере заканчиваются заряды, индикатор показывает значение «385» – столько осталось импульсов, но ведь и аккумулятор тоже садится. В разных концах лагеря, смеялись, пели, ругались, ворчали, просили, храпели… А ведь эти «у» вполне самодостаточны в своей дикости. По их представлениям они – создания «того, имя которого не произносят». Высший бог вылепил «у» из грязи, сделав их своими игрушками. Они, эти создания, думали, что боги их забыли, бросили, как ребенок надоевшую игрушку. Юн с Антоном вернули «у» уверенность в том, что их демиург не забыл своих детей. И что они – счастливы? Ни черта! Они жаждут мести – не более того.
Им оружие подавай, чтобы отомстить врагам за унижение. Юн припомнила, что мальчик несколько раз просил подержать в руках бластер, любопытствовал, какая сила сокрыта в этом оружии. Антон один раз доступно объяснил: «Притронешься – убьет, потому что вам, смертным, эта сила не по зубам…» Оуаэн, по крайней мере, перестал домогаться «оружия богов».
Едва Светило перестало шпарить, пристал вождь: стал вкрадчиво интересоваться, когда же, наконец, дозволено будет пользоваться Совершенным Оружием. Антон сделал вид, что задумчив, и величаво произнес: «Все зависит от благопристойности «у» и от доброй воли высших сил…» В этот момент Антон почувствовал, как вождь его ненавидит. Опытный воин сумел погасить в себе вспышку ярости и учтиво отошел. Но напряжение явно приблизилось к пределу...
…Антон решительно настоял, чтобы большая часть войска уходила в оазис: для завершения работ требовалось не больше трех сотен «у». Вождь сказал: «Никто никуда не уйдет! Мы получаем свое и только тогда возвращаемся». Толпа одобрительно заревела. Юн с Антоном стояли в центре воронки, возле зонда, со всех сторон их окружали тысячи воинов, которые уже слишком устали, чтобы повиноваться паре землян. Антону пришлось идти на попятную:
- Все остаются здесь. Но для работы мне нужны только триста добровольцев. Решайте, кто…
Это, конечно, была ошибка. Земляне дали слабину, пошли на поводу у толпы. Юн вынуждена была помалкивать, ибо «подчинение женщине» Антону уже не простили бы. Важно было выиграть хотя бы какое-то время. Не стоит бесконечно испытывать терпение гуманоидов, даже если они дикари. И тут вождь произнес вовсе неприятное:
- Хорошо. Но женщина будет у нас.
Юн хотели взять в заложники! Это уже ни в какие ворота не лезло. Несколько воинов осторожно двинулось к нашим бедолагам. Антон пальнул несколько раз. Он не утратил умения – испепелены были копья нападавших. Они отступили. Что самое неприятное, один из воинов упал и завизжал, схватившись за плечо: Антон случайно его подстрелил. Толпа зашумела. Кажется, еще одно мгновение – и они набросятся на землян. И тут раздался звонкий голосок Юн. Она, забравшись на верхушку зонда, кричала, срываясь на хрип:
- Слушайте, смертные! Без нас вам не вернуться в свой лес, к своим женщинам и детям. Мы вас вели сюда, чтобы дать вам то, что вам нужно. Мы пришли. Осталось немного работы, совсем чуть-чуть. Знаю, вам нужно чудо. Так получите его!
И в этот момент полил дождь. В сумерках никто не заметил, как небо закрыла большая туча. Юн улыбнулась и тихонько подмигнула Антону. Пока он распинался и пулял зарядами, Юн успела приметить тучу и примерно рассчитала время начала дождя. Крупные капли охладили пыл воинов. Вождь понуро отошел в сторону. Кажется, его век на вершине пирамиды этой гадской власти истек. «У» счастливо кричали, резвились, набирали воду во все, что было пригодно к сохранению влаги. Едва затих ливень, основная часть войска потекла на юг.
Уже через полчаса после возобновления работ показался люк. Он был плотно задраен. Юн быстренько отыскала нужные рычаги. Воинам приказано было отойти за край воронки. Что там, внутри? Сколько несчастных людей осталось во чреве зонда? Люк медленно отошел, открылась защитная переборка. Она подавалась довольно трудно, но вдвоем земляне смогли справится и с этим препятствием. В этот момент подбежал мальчик:
- Слушайте. Я знаю, чего вы хотите, я не такой дурак.
Антон обернулся и попросил Оуаэна убраться. Мальчик не уходил:
- Вы на этой штуке прилетели. Никакого Совершенного Оружия нет. Об этом только я догадался, никто не знает, а я знаю. И сейчас вы улетите. На звезду Эайе.
- С чего ты взял, пацан? – немного растерянно спросил Антон.
- Я много за вами наблюдал.
- Послушай… если мы и вправду улетим, ты здесь будешь считаться чуть ли не главным.
- Но я хочу с вами. Возьмите, а?
- Зачем тебе это?
- Хочу к богам.
Снова вмешались Юн. Она старалось быть ласковой, мягкой:
- Знаешь… мы вернемся. Обязательно сюда вернемся. Это ты всем скажи. Если кто из вас будет убивать, врать, изменять, красть, мы тех жестоко накажем. Ты запомнил дорогу? – Мальчик замотал головой (у туземцев это знак согласия). - Поведешь свой народ обратно в лес. И там скажешь, что секрет Совершенного Оружия – в исполнении заветов…
Юн вспомнила то, что проходили еще в школе, на уроках истории. Простые заповеди, которые в принципе одинаковы во всех  религиях.
Антон подхватил игру:
- Эй, -  крикнул он воинам, сидевшим на краю воронки, - знайте, что этот ребенок сейчас узнал секрет Совершенного Оружия. Он вам все передаст. Теперь вы вооружены!
Он обратился к мальчику:
- Теперь отбеги, здесь опасно.
Юн поцеловала мальчика в лоб. Он, разрыдавшись, драпанул к своим.
А ведь не раскрыта была еще одна тайна: где спутники Антона? Юн, почти не дыша, проникла внутрь. За ней в зонд забрался Антон. Сразу же они закрыли люк. Свет в помещениях включился. Внутри никого не было! Антон тогда, в аварийной суете не смог точно запомнить, сколько их вошло в зонд, но минимум десяток – это точно... Антон лазил по закоулкам, в это время Юн проверяла системы. Включился Главный Процессор. Он стал сообщать данные о состоянии систем. Они вполне удовлетворительные, разве только, топлива не слишком много.
Уже заработал акселератор. Начался обратный отсчет. Машина нервно завибрировала, будто сама волнуется, и все же взмыла ввысь. В иллюминатор земляне увидели… да ничего они не углядели кроме безлюдной пустыни!
Через несколько мгновений планета превратилась в точку. Пришлось испытать значительную перегрузку, зато они уже стремительно плыли в безвоздушном пространстве.
Юн записала сообщение о бедствии и запустила его в режиме нон-стоп. Двигатели ради экономии энергии заглушили, летели в режиме дрейфа. Юн установила курс на Солнечную систему. И тут из динамиков донесся отчетливый голос: «Я борт «Аспадас-373-ай». Не могу вас идентифицировать. Сообщите сведения о себе, немедленно!..»
Антон не удержался от порыва обнять свою напарницу. Но на ее месте зияла пустота.