Завтрашний день. Джозеф Конрад

(Korzeniowski)3 декабря 1857,Бердичев,— 3 августа 1924, Кентербери)
***
То, что было известно о капитане Хагберде в маленьком порту Коулбрук, было
не совсем в его пользу. Он не принадлежал к этому месту. Он приехал
обосноваться там при обстоятельствах, отнюдь не таинственных - раньше он так и делал в то время он был очень общителен о них - но чрезвычайно болезненных и неразумно. Очевидно, у него были небольшие деньги, потому что
он купил участок земли и построил пару уродливых коттеджей из желтого кирпича обошлось очень дешево. Одну из них он занял сам, а другую сдал в аренду
Джосайе Карвилу - слепому Карвилу, лодочнику на пенсии - человеку порочному
известному как домашний тиран. У этих коттеджей была общая стена, разделенная линией железных перил их палисадники были разделены; деревянный забор отделял их задние дворы сады. Мисс Бесси Карвил было позволено, так сказать, по праву, набросить поверх него чайные салфетки, синие тряпки или фартук, который требовалось высушить.“Она гниет древесина, Бесси, моя девочка” - капитан мягко Ремарк со своей стороны забора, каждый раз, когда он видел ее реализации, что привилегия.
Она была высокой девушкой; забор был низким, и она могла опереться локтями
на верхушку. Ее руки были красными, моющими, они делали, но ее руки были белыми и стройными, и смотрела на хозяина отца, в молчании-в осознанное молчание, которое было в воздухе знания, ожидания и желания.

“ От этого дерево гниет, ” повторил капитан Хагберд. - Это единственное неэкономное средство, неосторожное привычке я знаю, что в тебе. Почему нет линии одежды в ваш двор?”

Мисс Carvil бы ничего сказать, она только покачала головой
отрицательно. На крошечном заднем дворике с ее стороны было несколько огороженных камнем маленьких клумб с черной землей, на которых простые цветы, которые она находила время выращивать, казались какими-то экстравагантно разросшимися, как будто принадлежали в экзотический климат; и прямая, крепкая фигура капитана Хагберда, одетая в парусину № 1 с головы до ног, будет выныривать по колено из густая трава и высокие заросли по его сторону забора. Он появился,благодаря цвету и грубой жесткости необычного материала, в который он предпочел облачиться сам, “на данный момент”, - было бы его
невнятным замечанием на любое замечание по этому поводу - как у человека, огрубевшего из гранита, стоящий в глуши, недостаточно большой для приличной бильярдной бильярдная. Тяжеловесная фигура каменного человека с красивым красным лицом, голубым блуждающим взглядом и огромной белой бородой, ниспадающей до пояса и, насколько знал Коулбрук, никогда не подстригавшейся.
Семь лет назад он серьезно ответил: “Я думаю, в следующем месяце”.
 попытки подколов, чтобы закрепить его на заказ, сделанные этим различают
местный недоумок, Коулбрук парикмахерская, кто случайно оказался сидящим внаглую в кран-номере новой гостиницы близ гавани, где капитан поступил купить унцию табака. Расплатившись за свою покупку тремя полупенсовиками, извлеченными из уголка носового платка, который он носил в манжете рукава, капитан Хагберд вышел. Как только так как дверь была закрыта парикмахер засмеялся. “Старый и молодой будет прогуливаясь рука об руку, чтобы сделать побрился на моем месте в настоящее время. В портной приступит к работе, и цирюльник, и мастер по изготовлению свечей; для Коулбрука наступают старые добрые времена, они наступают, будьте уверены. Это привык быть ‘на следующей неделе, сейчас он пришел в следующем месяце, и так далее-Скоро
это будет следующей весной, я не знаю”.
Заметив, что незнакомец слушает его с отсутствующей ухмылкой, он объяснил,
цинично вытянув ноги, что этот чудаковатый старый Хагберд,
вышедший на пенсию шкипер каботажного плавания ждал возвращения своего сына.
Мальчика увезли из дома, и ему не следовало удивляться; он сбежал
ушел в море, и с тех пор о нем ничего не слышали. Похоронен в шкафчике Дэви
Джонса, скорее всего, столько раз в день. Этот старик приходил
прилетел в Коулбрук три года назад, весь в черном сукне (тогда он недавно потерял жену), вылезал из вагона третьего класса для курящих, как будто
дьявол преследовал его по пятам; и единственное, что его остановило
было письмо - вероятно, мистификация. Какой-то шутник написал ему о
моряке с примерно таким именем, который, как предполагалось, околачивался поблизости какая-то девушка то ли в Коулбруке, то ли по соседству. “Забавно,
не так ли? Старик давал рекламу в лондонских газетах для Гарри Хэгберда и предлагал вознаграждение за любую достоверную информацию.
И цирюльник пошел бы описать с сардонической густо, как, что
незнакомка в трауре было видно изучения страны, в телегах, на
ноги, снимая все на свою уверенность, посещение всех гостиниц
и пивных на много миль вокруг, останавливая людей на дороге со своими
вопросы, смотрим прямо в канавы почти, сначала в наибольшей
возбуждение, а затем с трудяг настойчивости, растет медленнее
и медленнее; и он даже не мог толком сказать вам, как выглядел его сын.
Моряк должен быть одним из двух, которые оставили лесоматериалами
корабль, и было видно, болтая о какой-то девице; но старик описавшегося мальчика четырнадцати лет, или что-то“умный вид, резвый мальчик”. И когда люди только улыбались в ответ на это, он растерянно потирал лоб.
перед тем, как уйти, он выглядел оскорбленным. Он нашел никто, конечно, и следа не осталось никого ... никогда не слышал ни о чем стоило вера, во всяком случае; но у него не было возможности хоть как-то оторвать себя
от Коулбрук. -“Возможно, именно шок от этого разочарования, наступившего вскоре после потери жены, свел его с ума в этом вопросе”, - предположил парикмахер с видом большой психологической проницательности. Через некоторое время старик бросил активном поиске. Его сын явно пошел прочь;
но он остановил себя ждать. Его сын был по крайней мере один раз
Коулбрук вместо родных местах. Должна была быть какая-то причина для этого, казалось, думал он, какой-то очень мощный стимул, который вернул бы его снова в Коулбрук.  -“Ha, ha, ha! Почему, конечно, Коулбрук. Где же еще? Это единственное место в Соединенном Королевстве для ваших давно потерянных сыновей. Итак, он продал свой старый дом в Колчестере и приехал сюда. Что ж, это повальное увлечение, как и любое другое. Не поймал бы меня на том, что я схожу с ума из-за кого-то из моих детей убираюсь. У меня дома их восемь ”. Парикмахер показывает его сила духа в разгар смех, который потряс кран-номер.
Странно, однако, что такого рода вещи, признавался он с откровенностью высшего разума, казались заразительными. Его заведение, например, находилось недалеко от гавани, и всякий раз, когда моряк заходил подстричься или побриться - если это было незнакомое лицо, он не мог удержаться от мысли: “А что, если он сын старого Хагберда?”
 Он посмеялся над собой за это. Это было сильное увлечение. Он смог вспомнить
время, когда весь город был полон он. Но у него были свои надежды
старик еще. Он вылечит его курсом разумного растирания. Он
наблюдал за ходом лечения. На следующей неделе ... в следующем месяце ... в следующем году! Когда старый шкипер отложил дату этого возвращения до следующего в этом году он был бы на верном пути к тому, чтобы больше ничего не говорить об этом. В других вопросах он был вполне рационален, так что это тоже должно было случиться. Таково было твердое мнение парикмахера.
Никто никогда не перечил ему; с тех пор его собственные волосы поседели.
С тех пор борода капитана Хэгберда стала совсем белой и величественно ниспадала на сшитый им парусиновый костюм № 1 для себя тайно с помощью просмоленной бечевки и внезапно предположил, что выходит в ней в одно прекрасное утро, тогда как накануне вечером его видели возвращался домой в своем трауре из сукна. Это произвело сенсацию в Хай-стрит - владельцы магазинов выходят на улицу, люди в домах хватают шляпы, чтобы выбежать на улицу - переполох, от которого он казался странно удивленным
сначала, а затем испуганным; но его единственный ответ на
задаваемые вопросы были такими же испуганными и уклончивыми, как “Пока”.

Это ощущение было забыто давным-давно; и капитан Хэгберд
сам по себе, если и не был забыт, стал объектом пренебрежения - наказание за
повседневность - как пренебрегают самим солнцем, пока оно не наберет силу.
ощущался тяжело. Движения капитана Хэгберда не свидетельствовали о слабости: он шел неуклюже в своем парусиновом костюме, причудливая и примечательная фигура; только его глаза блуждали, пожалуй, более воровато, чем раньше. Его поведение за границей утратило свою взволнованную настороженность; оно стало озадаченным и неуверенным, как будто он подозревал, что где-то в нем есть что-то особенное слегка компрометирующая, какая-то смущающая странность; и все же остался не в состоянии понять, что же, черт возьми, могло быть в этом "что-то не так". Теперь он не желал разговаривать с горожанами. Он заработал на сам репутации ужасный скряга, жмот в этом вопросе
жизни. Он с сожалением пробормотал что-то в лавках, после долгих колебаний купил некачественные объедки мяса; и пресек все намеки на свой
костюм. Все было так, как предсказывал цирюльник. Насколько можно было судить, он уже излечился от болезни надежды; и только мисс Бесси
Carvil знал, что он ничего не сказал о возвращении своего сына, потому что с ним это было больше никаких “на следующей неделе”, “в следующем месяце”, или даже “в следующем году”. Это было “завтра”.
В их уединении на заднем дворе и в палисаднике он разговаривал с ней
по-отечески, разумно и догматично, с оттенком произвола.
Они встретились на почве безоговорочного доверия, которое подтверждалось
время от времени ласковым подмигиванием. Мисс Carvil пришел
вперед, а эти подмигивания. Сначала у них был расстроенный ней:
бедняга был зол. Впоследствии она научилась смеяться над ними:
в нем не было ничего дурного. Теперь она ощутила непризнанное, приятное,
недоверчивое волнение, выраженное легким румянцем. Он подмигнул не в
минимум вульгарно; его худое красное лицо с хорошо моделируется изогнутый нос, было своего рода отличие - тем более что, разговаривая с ней, он смотрел
более пристальным и умным взглядом. Красивый, крепкий, прямой,
способный мужчина с белой бородой. Вы не подумали о его возрасте. Его сын,
он утверждал, что был удивительно похож на него с самого раннего детства.
В июле следующего года Гарри исполнится тридцать один год, заявил он. Подходящий возраст для женитьбы на милой, разумной девушке, которая могла бы оценить хороший дом. Он был очень энергичным парнем. С энергичными мужьями было проще всего управлять. Эти подлые, мягкие хлопья, которые можно принять за сливочное масло не тает во рту, были те, для того, чтобы тщательно женщина
убогие. И ничто не могло сравниться с домом, с очагом, с хорошей крышей:
нельзя вылезать из теплой постели в любую погоду. “ А, моя дорогая?
Капитан Хагберд был одним из тех моряков, которые следуют своему призванию
в пределах видимости суши. Один из многочисленных детей обанкротившегося фермера, он в спешке поступил в ученики к шкиперу каботажной службы и остался
на побережье всю свою морскую жизнь. Должно быть, поначалу это было нелегко.:
ему это никогда не нравилось; его привязанность обратилась к земле с ее
бесчисленные дома с их тихой жизнью собрались у каминов.
Многие моряки чувствуют и исповедуют рациональную неприязнь к морю, но у него
была глубокая и эмоциональная неприязнь - как будто любовь к более стабильному элементу воспитывалась в нем многими поколениями.
“Люди не знали, что они пусть своих мальчиков, когда они пусть
выйти в море:” он излагал Бесси. “Как только сделать осужденных, из них по
один раз.” Он не верил, что ты когда-нибудь к этому привыкнешь. Усталость от такого с возрастом жизнь становилась все хуже. Что это была за профессия, в которой больше половины своего времени вы не заходили в дом?
Сразу после выхода в море у вас не было возможности узнать, что происходит
дома. Можно было подумать, он устал от дальних плаваний; и
длинную он никогда не сделал бы продолжался две недели, из которых большая часть было потрачено на якоре, где укрывались от непогоды. Как только его
жена унаследовала дом и достаточно средств к существованию (от дяди-холостяка
, который заработал немного денег на угольном бизнесе), он бросил командование угольщик с Восточного побережья, у которого такое чувство, словно он сбежал из галеры. После стольких лет он мог бы пересчитать по пальцам своих двух рук все дни, когда он не был в поле зрения Англии. Он
никогда не знал, что значит быть вне саундингов. “Я никогда не был
дальше восьмидесяти морских саженей от суши”, - было одним из его хвастовств.
Бесси Карвил слышала все это. Перед их коттеджем рос низкорослый ясень; и летними вечерами она выносила стул на лужайку и садилась за шитье. Капитан Хагберд, в своем брезентовом костюме, опирался на лопату. Он каждый день копал на своем участке перед домом. Он переворачивал его снова и снова несколько раз в год, но не собирался сажать что-либо “только сейчас”.
Бесси Карвил он сказал бы более определенно: “Не раньше, чем наш Гарри
вернется домой завтра”. И она так часто слышала эту формулу надежды, что она пробудила в ее сердце лишь смутную жалость к этому преисполненному надежд старику. Таким образом, все было отложено, и все готовилось
точно так же и к завтрашнему дню. Там была коробка, полная пакетов с различными семенами цветов на выбор для сада перед домом. “Он , несомненно, позволит у тебя есть свое мнение по этому поводу, моя дорогая, ” намекнул ей капитан Хэгберд, перегнувшись через перила. Голова мисс Бесси оставалась склоненной над своей работой. Она слышала все это так много раз. Но время от времени она вставала, откладывала шитье и медленно подходила к ограде. В этом нежном бреде было какое-то очарование. Он было определено, что его сын не должен уйти из-за недостатка дома все готово для него. Он был заполнение других коттедж со всеми виды мебели. Она представила, что все это новое, только что покрытое лаком, сложено стопками, как на складе. Там будут столы, завернутые в мешковину; рулоны о коврах, толстых и вертикальных, как фрагменты колонн, о блеске белых мраморных столешниц в полумраке опущенных штор. Капитан Хайдберд всегда описывается его покупках, сделанных в ней, тщательно, как к человеку, имеющему законный интерес в них. Заросший двор его коттеджа можно было бы залить бетоном ... послезавтра.
“С таким же успехом мы можем убрать забор. Ты могла бы убрать свою
веревку для сушки, подальше от своих цветов. Он подмигнул, и она слегка покраснела. Это безумие, которое вошло в ее жизнь благодаря добрым порывам ее собственной души. Он подмигнул, и она слегка покраснела.
у Харта были разумные подробности. Что, если однажды его сын вернется? Но она
не могла быть даже вполне уверена, что у него когда-либо был сын; и если он вообще существовал где-либо, он слишком долго отсутствовал. Когда капитан Хэгберд возбуждался во время своей речи, она успокаивала его притворной верой, слегка посмеиваясь для успокоения своей совести.
Только один раз она пыталась pityingly, чтобы бросить какие-то сомнения на что-то надеяться обречены на разочарование, но эффект от ее попытка была напугана ее очень много. Внезапно на лице этого человека появилось выражение
ужаса и недоверия, как будто он увидел трещину, открывшуюся в небесный свод.
“ Ты... ты... ты же не думаешь, что он утонул!
На мгновение ей показалось, что он готов сойти с ума, потому что в своем
обычном состоянии она считала его более здравомыслящим, чем люди думали. В этом случае за бурным проявлением эмоций последовало самое отеческое и самодовольное выздоровление. “Не волнуйся, моя дорогая”, - сказал он немного лукаво. “Море не может удержать его. Он не принадлежит ему. Никто из нас, Хагбердов, никогда не был им к нему не принадлежал. Посмотри на меня: я не утонул. Более того, он вообще не моряк, а если он не моряк, то обязательно вернется.Ничто не помешает ему вернуться....Его глаза начали блуждать.
“Завтра”. Она больше никогда не пытался, опасаясь, человек должен идти не в своем уме на месте. Он зависел от нее. Она казалась единственным разумным человеком в городе и он откровенно поздравлял себя в ее присутствии
с тем, что нашел такую уравновешенную жену для своего сына. Остальная часть города Как он однажды признался ей в порыве гнева, определенно была странной.
То, как они смотрели на тебя ... то, как они разговаривали с тобой! Он никогда не получил ни с одной в том месте. Не любит людей. Он бы не
оставил свою страну, если это не было ясно, что его сын принял
облюбовать Коулбрук. Она ублажали его молча, терпеливо слушает у забора;
вязание крючком с опущенными глазами. Краснеет пришел с трудом на нее
мертвый-белый цвет лица, под небрежно скручены богатство
красное дерево-рыжие волосы. Ее отец был откровенно рыжий.
У нее была полная фигура, усталое, не освеженное лицо. Когда капитан Хагберд
расхваливал необходимость и пристойность домашнего очага и прелести пребывания у собственного очага, она слегка улыбнулась, одними губами. Ее домашние прелести десять лучших лет своей жизни она была прикована к уходу за своим отцом. Звериный рев, доносившийся из окна верхнего этажа, прерывал их разговор. .........  Она сразу же начинала сворачивать свое вязание крючком или складывать свое шитье без малейших признаков спешки. Тем временем вой и
рев, произносящие ее имя, продолжались, заставляя рыбаков, прогуливающихся по
дамбе на другой стороне дороги, поворачивать головы в сторону
коттеджей. Она медленно входила в парадную дверь, и мгновение спустя
после этого наступала глубокая тишина. Вскоре она появляется снова, ведя за руку мужчину, грубого и неповоротливого, как гиппопотам, бегемот, со вспыльчивым, угрюмым лицом. Он был овдовевшим судостроителем, которого слепота настигла много лет назад. Он был в самом разгаре бизнеса. Он вел себя со своей дочерью так, как будто она была ответственна за его неизлечимый характер. Было слышно, как он орал во весь голос, словно бросая вызов Небесам, что ему все равно он заработал достаточно денег, чтобы каждое утро есть на завтрак яичницу с ветчиной . Он поблагодарил за это Бога, за дьявольский тон, как будто он ругались.На капитана Хэгберда его арендатор произвел такое неблагоприятное впечатление, что однажды он сказал мисс Бесси: “Он очень экстравагантный человек, моя дорогая”.
В тот день она вязала, заканчивая пару носков для своего отца, который
ожидал, что она будет послушно пополнять запасы. Она ненавидела вязание,
и, как она была просто в пяточной части, она должна была держать глаза на нее
иглы. -“Конечно, это не так, как если бы у него был сын, с тем чтобы,” капитан Хагберд продолжал немного рассеянно. “ Девушки, конечно, не требуют так много, хм-хм. Они не убегают из дома, моя дорогая.
“ Нет, ” тихо ответила мисс Бесси.
Капитан Хагберд, стоявший среди холмиков развороченной земли, усмехнулся. С
его морским снаряжением, обветренным лицом, бородой Отца Нептуна,
он напоминал свергнутого морского бога, сменившего трезубец на лопату.
“И он должен смотреть на тебя как на уже обеспеченную, в некотором роде. Это
лучшее, что бывает с девушками. Мужья ...” Он подмигнул. Мисс Бесси, поглощенная своим вязанием, слегка покраснела.
“ Бесси! моя шляпка! ” внезапно выкрикнул старый Карвил. Он сидел
под деревом, безмолвный и неподвижный, как идол какой-нибудь удивительно
чудовищное суеверие. Он никогда не открывал рта, кроме как для того, чтобы поорать на нее, на нее, иногда о ней; и тогда он не смягчал условий
своего оскорбления. В ее привычку входило вообще никогда не отвечать ему; и он продолжал кричать- кричал до тех пор, пока на него не обращали внимания, пока она не трясла его за руку или не засовывала мундштук его трубки ему в зубы. Он был одним из немногих слепых людей, которые курят. Когда он почувствовал, что ему на голову надевают шляпу, он сразу прекратил шуметь. Затем он встал, и они вместе прошли через ворота.
Он тяжело опирался на ее руку. Во время их медленных, утомительных прогулок она казалось, она тащила с собой в качестве епитимьи бремя этого немощного тела. Обычно они сразу переходили дорогу (коттеджи стояли в полях рядом с гаванью, в двухстах ярдах от конца улицы) и долгое, долгое время оставались в поле зрения, поднимаясь незаметно пролетели деревянные ступени, которые вели на вершину дамбы. Он побежал дальше с востока на Запад, закрывая канал Как
заброшенные железнодорожные насыпи, на которой ни один поезд никогда не свернутые в память человека. Группы крепких рыбаков появятся на небе,
пройдитесь немного и потопайте без спешки. Их коричневые сети, похожие на
паутину гигантских пауков, лежали на пожухлой траве на склоне; и,
глядя вверх с конца улицы, жители городка видели узнаю двух Карвилов по крадущейся медлительности их походки.Капитан Хагберд, бесцельно слонявшийся по своим коттеджам, поднимал голову, чтобы посмотреть, как у них идут дела на прогулке. Он всё ещё давал объявления в воскресных газетах о Гарри Хагберде. Эти листки зачитывались в чужих краях до конца света, сообщил он Бесси.
В то же время он был уверен, что его сын был в Англии, - так
рядом с Коулбрук, что он, конечно, объявится “завтра.” Бесси, не выражая своего мнения столь категорично, возразила, что в таком случае расходы на рекламу излишни; капитану Хэгберду лучше потратить эти еженедельные полкроны на себя. Она заявила, что не знает , на что он живет. Ее аргументация озадачила бы его и повергла на какое-то время в уныние. “Они все так делают”, - указал он. Там была целая колонка, посвященная обращениям в связи с исчезновением родственников. Он приносил газету, чтобы показать ей. Они с женой много лет давали объявления; только вот она была нетерпеливой женщиной. Новости из Коулбрук был очень поступило день после ее похорон; если бы она не была так нетерпелива, она могла бывал здесь и сейчас, не более чем на один день больше ждать. “Ты не нетерпеливая женщина, моя дорогая”.
“У меня нет терпения с тобой иногда,” она хотела сказать.
Если он до сих пор рекламируется на своего сына он не предлагал вознаграждение за информацию; ибо, с сумбурной осознанности психических
расстройство он рассуждал сам в убеждение так же ясно, как
дневной свет, что он уже достиг всего, что можно ожидать в этом
сторону. Чего еще он хочет? Коулбрук был на месте, и нет
нужно просить больше. Мисс Carvil похвалил его за хорошее чувство, и
он был успокоен часть она взяла в надежде, что стала его
бред; в том, что идея, которая ослепила его разум к истине и вероятность,
просто как другой старик в другой коттедж был сделан вслепую, по
еще одно заболевание, света и красоты окружающего мира.
Но все, что он мог истолковать как сомнение - любое холодное согласие или
даже простое невнимание к развитию его проектов дома с вернувшимся сыном и женой его сына - разозлило бы его до интрижек, рывков и злобных взглядов искоса. Он вонзал лопату в землю и ходил перед ней взад-вперед. Мисс Бесси называла это его приступами гнева. Она погрозила ему пальцем. Потом, когда она пришла снова, после того, как он расстался с ней в гневе, он хотел смотреть из-за угла его глаза по крайней мере знак поощрения подход железный
перила и возобновить его по-отечески и покровительственно отношений.
При всей их интимности, которая продолжалась уже несколько лет, они никогда не говорили без забора или ограды между ними. Он описал ей
все великолепие, накопленное для обустройства их домашнего хозяйства,
но никогда не приглашал ее на осмотр. Ни один человеческий глаз не мог увидеть их, пока Гарри не увидел их впервые. На самом деле, никто никогда не был в его коттедже; он сам занимался домашним хозяйством и так ревностно охранял привилегии своего сына, что мелкие предметы домашнего обихода, которые он покупал иногда в городе их быстро проносили контрабандой через палисадник под парусиновым пальто. Потом, выходя, он извиняющимся тоном замечал: “Это был всего лишь маленький чайник, моя дорогая”.
И если она не слишком уставала от своей рутинной работы или не испытывала невыносимого беспокойства из-за своего отца, она смеялась над ним, краснея, и говорила: “Вот и все верно, капитан Хагберд, я не проявляю нетерпения.
“Ну, моя дорогая, теперь тебе недолго осталось ждать”, - отвечал он с
внезапной застенчивостью и беспокойным видом, как будто заподозрил, что где-то что-то не так.Каждый понедельник она платила ему за квартиру через перила. Он вцепился в шиллинги с жадностью. Он жалел о каждом пенни, который приходилось тратить на его содержание, и когда он оставил ее, чтобы сделать покупки, его поведение изменилось, как только он вышел на улицу. Вдали от ее одобрения жалости он почувствовал себя беззащитным. Он задевал стены
плечом. Он не доверял странностям здешних людей; но к тому времени
даже городские дети перестали звать его, а торговцы обслуживали его, не говоря ни слова. Малейший намек на его одежду обладал особой силой озадачивать и пугать, как будто это было что-то особенное, совершенно необоснованный и непостижимый.
Осенью проливной дождь барабанил по его парусиновому костюму, пропитанному
почти до жесткости листового железа, с поверхности которого стекала
вода. Когда погода была слишком плохой, он уходил под крошечное крыльцо,
и, стоя вплотную к двери, смотрел на свою лопату, оставленную воткнутой
посреди двора. Земля была так сильно перекопана повсюду, что
с наступлением сезона она превратилась в трясину. Когда сильно подморозило, он был безутешен. Что бы сказал Гарри? И поскольку он не мог иметь так много
из-за общества Бесси в это время года рев старого Карвила,
который приглушенно доносился через закрытые окна, призывая ее войти в дом,
сильно выводил его из себя.“Почему бы этому экстравагантному парню не нанять тебе слугу?” нетерпеливо спросил он одним теплым днем. Она накинула что-то на голову чтобы выбежать ненадолго.
“Я не знаю”, - устало ответила бледная Бесси, глядя в сторону своим
серым, неожиданным взглядом из-под тяжелых век. Там всегда были нечеткими
тени под ее глазами, и она, похоже, не в состоянии увидеть какие-либо изменения или любой конец ее жизни.-“Подожди, пока не выйдешь замуж, моя дорогая”, - сказала ее единственная подруга, подходя ближе к забору. “Гарри купит тебе такую”.
Его увлечение надеждой, казалось, высмеивало ее собственное отсутствие надежды с такой жестокостью
уместностью, что в своем нервном раздражении она готова была закричать на него прямо. Но она только сказала, что в самоиронии, и обращались к нему, как
хотя он был в своем уме, “почему, капитан Хайдберд, ваш сын не может даже
хотите посмотри на меня”. Он откинул голову назад и рассмеялся своим горловым наигранным гневным хохотом. “ Что? Этот мальчишка? Не хочет смотреть на единственную разумную девушку на многие мили вокруг.
поблизости? Как ты думаешь, зачем я здесь, моя дорогая... моя дорогая... моя дорогая?...Что? Подожди. Ты просто подожди. Завтра увидишь. Я скоро...
“Бесси! Бесси! Бесси!” - завывал старый Карвил внутри. “Бесси! - моя трубка!”
 Этот толстый слепой мужчина отдался похотливой лени. Он
не поднимал руку, чтобы дотянуться до вещей, которые она позаботилась оставить у самого его локтя. Он не пошевелил бы ни единым членом; он не встал бы со своего стула, он не переставил бы одну ногу перед другой в той гостиной (где он знал свой путь так же хорошо, как если бы обладал зрением), не призывая ее к его бок и нависал всем своим чудовищным весом на ее плечо. Он бы не съел ни единого кусочка еды без ее пристального внимания. Он
сделал себя беспомощным из-за своего недуга, чтобы лучше поработить ее. Она
на мгновение замерла, стиснув зубы в сумерках, затем повернулась и
медленно вошла в дом. Капитан Хэгберд вернулся к своей лопате. Крики в коттедже Карвила прекратились, и через некоторое время в окне гостиной внизу зажегся свет. Мужчина, идущий из конца улицы твердым неторопливым шагом
прошел дальше, но, похоже, заметил капитана Хагберда, потому что
он отступил на шаг или два. Холодный белый свет задержался на западе
небо. Мужчина заинтересованно перегнулся через калитку.

“ Вы, должно быть, капитан Хагберд,” сказал он с непринужденной уверенностью.
Старик резко развернулся, вытаскивая лопату, поражен странным голосом.
“Да, я”, - он нервно ответил.
Другой, улыбаясь прямо на него, произнес очень медленно: “ты была
реклама для вашего сына, я полагаю?”
“Мой сын Гарри”, - пробормотал капитан Хагберд, на этот раз потеряв бдительность. “Он
возвращается домой завтра”.

“Дьявол же он!” Незнакомец сильно удивился, а потом пошел дальше,
только с небольшим изменением тона: “ты отрастил бороду, как отец
Сам Рождество”.

Капитан Хайдберд привлек чуть ближе, и наклонился над его
лопата. “Иди своей дорогой”, - сказал он обиженно и робко одновременно,
потому что он всегда боялся, что над ним будут смеяться. Все умственные
государство, даже безумие имеет свои экономического равновесия, основанную на самоуважении. Его
нарушение вызывает несчастье; и капитан Хэгберд жил среди
системы устоявшихся представлений, которые причиняли ему боль, когда его беспокоили
ухмылки людей. Да, ухмылки людей были ужасны. Они намекали на что-то
неправильное: но на что? Он не мог сказать; и этот незнакомец явно улыбался.
Он специально пришел, чтобы ухмыляться. На улицах было достаточно скверно,
но он никогда раньше не был так возмущен.

Незнакомец, не подозревавший, насколько близок он был к тому, чтобы ему раскроили голову лопатой, серьезно сказал: “Я же не нарушаю границы того места, где стою, не так ли? мне кажется, что в ваших новостях что-то не так. Предположим, вы позволите мне войти.
“ Вы, входите! ” пробормотал старый Хагберд с невыразимым ужасом.

“Я мог бы предоставить вам реальную информацию о вашем сыне - самую свежую"
подсказка, если хотите услышать.
“Нет”, - крикнул Хагберд. Он начал дико расхаживать взад и вперед, закинув лопату на плечо. Другой рукой он жестикулировал. “Вот парень...
ухмыляющийся парень, который говорит, что что-то не так. У меня есть больше
информации, чем ты думаешь. У меня есть вся информация, которую я хочу.
У меня ее много лет ... много лет... много лет ... хватит до
завтрашнего дня. Позволить тебе войти, в самом деле! Что бы сказал Гарри?

В гостиной черным силуэтом появилась Бесси Карвил
окно; затем, со звуком открывающейся двери, выпорхнула перед другим коттеджем
вся черная, но с чем-то белым на голове.
Эти два голоса, внезапно начавшие разговаривать снаружи (она слышала их
в помещении), вызвали у нее такое волнение, что она не могла произнести ни звука.

Капитан Хагберд, казалось, пытался выбраться из клетки. Его
Ноги хлюпали в лужах, оставленных его трудолюбием. Он спотыкался в
ямах на разоренном газоне. Он вслепую налетел на забор.

“Ну-ка, полегче немного!” - сказал человек у ворот, серьезно потягиваясь.
руку и поймав его за рукав. “Кто-то пытается вам
на тебя. Hallo! что это за снаряжение на тебе? Штормовка, клянусь Джорджем!”
 Он громко рассмеялся. “Ну, ты и есть персонаж!”

Капитан Хагберд рывком высвободился и начал пятиться, съеживаясь.
“ Пока что, - пробормотал он удрученным тоном.

“ Что с ним такое? Незнакомец обратился Бесси с
возможное знакомство, в намеренном, пояснительной интонации. “Я не хочу,
спугнуть старика”. Он понизил голос, как будто он знал
с ней уже много лет. “По пути я заскочил в парикмахерскую, чтобы побриться за два пенса.
там мне сказали, что у него был своеобразный характер. Старик
всю свою жизнь был персонажем ”.

Капитан Хагберд, обескураженный упоминанием о своей одежде, ретировался.
внутрь, прихватив с собой лопату; и двое у ворот, пораженные
неожиданно хлопнула дверь, послышался щелчок засовов,
щелчок замка и эхо притворного булькающего смеха внутри.

“Я не хотел его расстраивать”, - сказал мужчина после короткого молчания.
“Что все это значит? Он не совсем сумасшедший”.

“Он долгое время беспокоился о своем пропавшем сыне”, - сказала Бесси.
тихим, извиняющимся тоном.

“Ну, я его сын”.

“Гарри!” - воскликнула она - и погрузилась в глубокое молчание.

“Знаешь мое имя? Дружишь со стариком, да?”

“Он наш хозяин,” Бесси пролепетал, цепляясь руками за железо
перила.

“Владеет обеими кроличьими клетками, не так ли?” - презрительно прокомментировал молодой Хагберд.
“как раз то, чем он мог бы гордиться. Не могли бы вы сказать мне, кто такой
этот парень, который приезжает завтра? Вы должны что-то знать об этом. Говорю вам,
это надувательство старика - и ничего больше.

Она не ответила, беспомощным перед непреодолимой трудностью,
в ужасе перед необходимостью, невозможностью и страхом в
объяснение, в котором она и безумие, казалось, участвует вместе.

“ О, мне так жаль, ” пробормотала она.

“ В чем дело? - В чем дело? - безмятежно спросил он. “ Тебе не нужно бояться
расстроить меня. Это другой парень расстроится, когда он меньше всего этого
ожидает. Мне все равно, но будет немного весело, когда он
покажет свою рожу завтра. Мне плевать на фигуры старика,
но право есть право. Ты увидишь, как я снесу голову этому еноту - кем бы он ни был
!

Он подходил ближе, и возвышался над ней на другой стороне
перила. Он взглянул на ее руки. Ему показалось, что она дрожит, и
ему пришло в голову, что, возможно, она сыграла свою роль в той маленькой игре, которую
завтра разыграет его старик. Он пришел как раз вовремя
чтобы испортить им забаву. Его развлекла эта идея - он презирал
несостоявшийся заговор. Но он всю жизнь был полон снисхождения для всех
виды женских хитростей. Она действительно дрожала очень сильно, ее обернуть
соскользнула с ее головы. “Бедняга!” - подумал он. “Не обращай внимания на
этот парень. Осмелюсь предположить, что до завтра он передумает. Но что
насчет меня? Я не могу слоняться без дела у ворот до утра.

У нее вырвалось: “Это вас... Вас самих он ждет. Это
вы приходите завтра”.

Он пробормотал. “О! Это я!” тупо, и они, казалось, стали
дыхание вместе. Видимо, он размышлял над тем, что он слышал;
затем, без раздражения, но явно озадаченный, он сказал: “Я не
понимаю. Я ничего не писал. Это мой приятель увидел газету
и рассказал мне - сегодня утром.... А? что?

Он наклонил ухо; она что-то быстро зашептала, и он некоторое время слушал,
время от времени бормоча слова “да” и “я вижу”. Затем: “Но почему?"
сегодня не подойдет?” - спросил он наконец.

“Ты меня не понял!” - нетерпеливо воскликнула она. Ясная
полоска света под облаками погасла на западе. Он снова слегка наклонился
, чтобы лучше слышать; и глубокая ночь скрыла все, что касалось
шепчущейся женщины и внимательного мужчины, за исключением знакомой близости
их лиц, с их атмосферой таинственности и ласки.

Он расправил плечи; тень от широкополой шляпы лежала на
бесцеремонно на голове. “ Неловко получилось, а? - обратился он к ней.
“ Завтра? Ну и ну! Никогда не слышал ни о чем подобном. Это все.
значит, завтра, без всякого ”сегодня", насколько я могу судить.

Она оставалась неподвижной и безмолвной.

“И ты поощряла эту забавную идею”, - сказал он.

“Я никогда не противоречил ему”.

“Почему ты этого не сделала?”

“Зачем мне это?” - защищалась она. “Это только сделало бы его
несчастным. Он бы сошел с ума”.

“С ума!” - С ума! - пробормотал он и услышал ее короткий нервный смешок.

“В чем был вред? Должен ли я был ссориться с бедным стариком? Было
легче самому наполовину поверить в это”.

“Да, да”, - рассудительно размышлял он. “Я полагаю, что старина получил
вокруг вас как-то с его мягкой говорить. Ты добрый”.

Ее руки двигались в темноте нервно. “И это было правдой.
Это было правдой. Оно пришло. Вот оно. Это завтра, которого мы так долго
ждали ”.

Она перевела дыхание, и он добродушно сказал: “Да, при закрытой двери"
. Мне было бы все равно, если бы... И ты думаешь, его можно было бы привести в чувство
, чтобы он узнал меня... А? Что?... Ты смог бы это сделать? Через неделю ты
сказать? Хм, осмелюсь предположить, что ты мог бы ... но как ты думаешь, я смог бы продержаться еще
неделю в этом мертвецки-живом месте? Только не я! Я хочу либо тяжелой работы, либо
ракетки на все лады, либо больше места, чем есть во всей Англии. Впрочем, я
был в этом месте один раз и больше недели.
Старик тогда делал для меня рекламу, и у моего приятеля, который был со мной, возникла
идея вытянуть из него пару фунтов, написав много глупостей
бессмыслица в письме. Однако этот розыгрыш не удался. Нам пришлось
смыться - и не слишком быстро. Но на этот раз меня ждет приятель
в Лондоне, и, кроме того...

Бесси Карвил учащенно дышала.

“ Что, если я попробую постучать в дверь? - предложил он.

“ Попробуй, - сказала она.

Калитка капитана Хэгберда скрипнула, и тень сына двинулась дальше,
затем остановилась с еще одним низким горловым смехом, похожим на смех отца:
только мягкий и нежный, будоражащий женское сердце, пробуждающий ее слух
.

“Он не резвый, не так ли? Я бы побоялся взять его в руки. Ребята
всегда говорят мне, что я не знаю своих сил”.

“Он самое безобидное существо, которое когда-либо жило”, - перебила она.

“Ты бы так не говорил, если бы видел, как он гнался за мной по лестнице с жесткой
кожаный ремешок, ” сказал он. “ Я не забыл его за шестнадцать лет.

От очередного мягкого, приглушенного смеха ей стало тепло с головы до ног. От
стука дверного молотка ее сердце подпрыгнуло к горлу.

“Привет, папа! Впусти меня. Я Гарри, да. Натурал! Вернуться домой в день
слишком рано”.

Одно из окон наверху разбежались.

“Ухмыляющийся, информация коллег”, - сказал голос старой Хайдберд, в
тьма. “Не смей иметь с ним ничего общего. Это все испортит
”.

Она услышала, как Гарри Хагберд сказал: “Привет, папа”, затем раздался лязгающий стук.
Окно с грохотом опустилось, и он снова оказался перед ней.

“Прямо как в старые добрые времена. Чуть не вышиб из меня дух, чтобы остановить меня.
уезжаю, а теперь, когда я возвращаюсь, он швыряет мне в голову проклятую лопату.
чтобы не пустить меня. Он задел мое плечо.

Она вздрогнула.

“Мне было бы все равно, ” начал он, - только я потратил свои последние шиллинги на проезд по железной дороге
и последние два пенса на бритье - из уважения к старику
”.

“Вы действительно Гарри Хэгберд?” спросила она. “Вы можете это доказать?”

“Могу ли я это доказать? Может ли кто-нибудь еще это доказать?” - весело спросил он. “Докажи
чем? Что я хочу доказать? В игре нет ни одного уголка.
мира, за исключением Англии, возможно, вы не смогли найти какого-то человека, или
скорее всего, женщина, что помнили бы меня Гарри Хайдберд. Я больше
похож на Гарри Хэгберда, чем кто-либо другой на свете; и я могу доказать вам это через минуту.
если вы позволите мне войти в ваши ворота.

“Входите”, - сказала она.

Затем он вошел в палисадник перед домом Карвилов. Его высокая тень шагала важно.
она повернулась спиной к окну и ждала, наблюдая за фигурой
, самой материальной частью которой казались шаги.
Свет упал на сдвинутую набок шляпу; мощное плечо, которое, казалось, рассекало
в темноте, на ногу ступить. Он качнулся и замер,
перед освещенной гостиной, окно у нее за спиной, поворачивая голову от
стороны в сторону, тихо посмеиваясь.

“Только представь, на минутку, борода старика прилипла к моему подбородку. Эй?
Теперь скажи. Мальчишкой я был очень похож на него”.

“Это правда”, - бормотала она про себя.

“А вот о том, как далеко, как она идет. Он всегда был одним из ваших домашних
символы. Я помню, как он обычно выглядел очень больным
в течение трех дней, прежде чем ему пришлось уехать из дома в одну из своих поездок на Юг
Щиты для угля. У него был постоянный чартер от газового завода. Вы
можно подумать, что он отправился в китобойный поход - три года с хвостиком. Ha,
ha! Ни капельки. Десять дней на воле. "Скиммер морей"
был шикарным судном. Прекрасное название, не правда ли? Им владел мамин дядя....”

Он прервал сам себя и, понизив голос, спросил: “Он когда-нибудь говорил вам?"
” От чего умерла мама? - спросил он.

“ Да, ” с горечью ответила мисс Бесси, - от нетерпения.

Некоторое время он не издавал ни звука; затем резко сказал: “Они так боялись, что из меня
получится плохо, что они просто прогнали меня. Мать придиралась ко мне
за время простоя, и старик сказал, что он урежет мою душу из моего
тело, а не отпустить меня в море. Ну, это выглядело так, как если бы он сделал это
слишком ... так я пошел. Иногда мне кажется, что я родился у них.
по ошибке - в той, другой части дома.

“ Где ты должен был родиться по праву? Carvil Бесси прерывается
ему, демонстративно.

“На открытом месте, на пляже, на ветреной ночью”, - сказал он, быстро, как
молния. Затем он медленно, задумчиво. “Они оба были героями, благодаря
Джорджу; и старик хорошо держится - не так ли? Проклятая лопата на
в...Слушайте! кто это там шумит? ‘Бесси, Бесси’. Это в вашем доме
.

“Это для меня”, - сказала она равнодушно.

Он отступил в сторону, из полосы света. “ Ваш муж? ” спросил он.
тоном человека, привыкшего к незаконным свиданиям. “Прекрасный
голос для палубы корабля во время грохочущего шквала”.

“Нет, мой отец. Я не женат”.

“ Вы кажетесь прекрасной девушкой, мисс Бесси, дорогая, ” сразу же сказал он.

Она повернулась кона отвернулась.

“О, я говорю, что случилось? Кто его убивает?”

“Он хочет чаю”. Она смотрела на него, неподвижная и высокая, с опущенной головой,
ее руки были сцеплены перед собой.

“ Не лучше ли тебе войти? ” предложил он, понаблюдав некоторое время за
ее затылком, участком ослепительно белой кожи и мягкой тенью над
темной линией плеч. Ее накидка сползла до самых
локтей. “ Скоро к тебе выйдет весь город. Я подожду здесь
немного.

Ее накидка упала на землю, и он наклонился, чтобы поднять ее.
исчез. Он перекинул его через руку и подошел прямо к окну.
он увидел чудовищную фигуру толстяка в кресле, лампу без абажура,
зияющий огромный рот на большом плоском лице, окруженный
растрепанный ореол волос - голова и бюст мисс Бесси. Крики прекратились.;
слепой побежал вниз. Он погрузился в размышления о том, как это неловко.
Отец в бешенстве; в дом не попасть. Нет денег, чтобы вернуться; голодный
приятель в Лондоне, который начнет думать, что его пропустили.
“Черт!” - пробормотал он. Он, конечно, мог бы взломать дверь; но
они бы, может связывать его в тюрьму за то, что без спросу
вопросы--не велика беда, только он был страшно боится быть
взаперти, даже в ошибку. Он похолодел от этой мысли. Он штампованные
ногами по размокшей траве.

“Что ты?--матрос?” - спросил взволнованный голос.

Она выпорхнула, сама тень, привлеченная безрассудной тенью.
ждала под стеной своего дома.

“ Все, что угодно. Достаточно моряк, чтобы быть достойным меня перед мачтой. Пришел
На этот раз домой тем же путем.

“Откуда ты родом?” - спросила она.

“Сразу после веселой попойки, “ сказал он, - у лондонского
поезд - видишь? Ух! Ненавижу сидеть взаперти в поезде. Я не так уж сильно возражаю против дома
.

“Ах, - сказала она, “ это к счастью”.

“Потому что в доме ты можешь в любой момент открыть проклятую дверь и уйти"
”прямо перед тобой".

“И никогда не возвращаться?”

“По крайней мере, в течение шестнадцати лет”, - засмеялся он. “В кроличью клетку и
возьми чертову старую лопату...”

“Корабль не такой уж большой”, - съязвила она.

“Нет, но море велико”.

Она опустила голову, и, как будто ее уши открылись для голосов
мира, она услышала за валом волны
о вчерашнем шторме, обрушивающемся на берег монотонно и торжественно.
вибрации, как будто вся земля была набатом.

“И потом, корабль есть корабль. Ты любишь ее, и оставлять ее; и
путешествие-это не брак”. Он привел матроса говоря, легкомысленно.

“Это не брак”, - прошептала она.

“ Я никогда не пользовался чужим именем и еще ни разу не солгал женщине.
Какую ложь? Почему, _the_ ложь... Возьми меня или оставь, я говорю: и если ты возьмешь
меня, тогда это... Он очень тихо промурлыкал отрывок, прислонившись к
стене.

 “О, хо-хо, Рио!
 И прощай!,
 Моя прелестная юная девочка,
 Мы направляемся в Рио-Гранде.

“Песня Кабстана”, - объяснил он. У нее стучали зубы.

“Ты замерзла”, - сказал он. “Вот это твое дело, которое я подобрала”. Она
почувствовала, как его руки обхватили ее, крепко обхватывая. “Держи концы вместе
спереди”, - приказал он.

“Зачем ты пришел сюда?” - спросила она, подавляя дрожь.

“Пять фунтов”, - быстро ответил он. “Мы позволяем нашим веселье-тоже немного
долго и с трудом влез наверх”.

“Ты пил?” сказала она.

“Слепой трех дней; по цели. Мне это не дано - не думай.
Ничто и никто не сможет преодолеть меня, если я не захочу. Я могу быть
тверд, как скала. Мой приятель увидел утреннюю газету и сказал мне:
‘Продолжай, Гарри: любящий родитель". Это уж точно пять фунтов ’. Так что мы вычистили
все наши карманы на проезд. Дьявольский весельчак!

“ Боюсь, у тебя жестокосердие, - вздохнула она.

“ За что? За то, что сбежал? Почему! он хотел сделать адвокат делопроизводитель
меня ... просто для собственного удовольствия. Хозяином в своем доме; и моя бедная мать
подбивал его на ... для моего блага, я полагаю. Ну, тогда - пока; и я пошел.
Нет, говорю вам: в тот день, когда я убрался, я был весь в синяках от его
очень любил меня. Ах! он всегда был немного с характером. Посмотри на
теперь на эту лопату. С его задницы? Не очень. Это в точности как у моего
отца. Он хочет, чтобы я был здесь, просто чтобы было кому командовать. Однако,
мы двое были в затруднительном положении; и что для него пять фунтов - один раз за шестнадцать тяжелых
лет?

“О, но мне жаль тебя. Неужели тебе никогда не хотелось вернуться домой?”

“Стать клерком адвоката и гнить здесь - в каком-нибудь подобном месте, как это?” - воскликнул он
с презрением. “Что? если бы старик отправил меня сегодня в приют, я бы
надрал ему уши - или умер там до истечения третьего дня
”.

“А где еще ты надеешься умереть?”

“Где-нибудь в кустах; в море; на проклятой вершине горы по выбору.
Дома? Да! мир - мой дом; но я ожидаю, что когда-нибудь умру в больнице
. Что из этого? Любое место достаточно хорошо, пока я жив;
и я был почти всем, о чем вы только можете подумать, кроме портного или
солдата. Я был пограничным всадником; я стриг овец; и таскал свой
хабар; и загарпунил кита. Я снаряжал корабли и искал золото,
и освежевывал мертвых быков, - и отвернулся от большего количества денег, чем этот
старик мог бы наскрести за всю свою жизнь. Ha, ha!”

Он ошеломил ее. Она взяла себя в руки и сумела произнести:
“ А теперь пора отдохнуть.

Он выпрямился, отошел от стены и суровым голосом
сказал: “Пора идти”.

Но он не двинулся с места. Он снова откинулся на спинку кресла и задумчиво промурлыкал такт
или два из какой-то диковинной мелодии.

Она почувствовала, что вот-вот расплачется. “Это еще одна из твоих жестоких
песен”, - сказала она.

“Выучил ее в Мексике, в Соноре”. Он говорил непринужденно. “Это песня о
гамбучино. Ты не знаешь? Песня неугомонных мужчин. Ничто не могло
удержать их на одном месте - даже женщина. Ты встречал одного из них.
время от времени, в прежние времена, на краю золотой страны, далеко на севере, там, за Рио-Хила.
Я видел это........... Я видел это. Инженер-разведчик
в Масатлане взял меня с собой, чтобы я помогал присматривать за фургонами.
В любом случае, моряк - удобный парень, если рядом с тобой. Это все
пустыня: трещины в земле, дна которых не видно; и
горы - отвесные скалы, возвышающиеся, как стены и церковные шпили,
только в сто раз больше. Долины полны валунов и черных камней
. Здесь не видно ни травинки; и солнце садится все более красным
над этой страной, какой я нигде не видела - кроваво-красной и злой. Это
_is_ прекрасно.

“ Ты не хочешь вернуться туда снова? ” запинаясь, спросила она.

Он негромко рассмеялся. “Нет. Это проклятая золотая страна. Меня бросало в дрожь
иногда смотреть на это - и нас было много мужчин вместе,
заметьте; но эти гамбучино бродили поодиночке. Они знали, что страна до
никто еще не слышал его. Они были своего рода подарок для геологического изучения,
и жар от него был слишком на них; и они, похоже, не хотят
золота очень много. Они находили какое-нибудь богатое местечко, а затем поворачивали свои
спиной к ней; подобрать пожалуй, немного-хватает на гулянки ... и тогда быть
снова, ищу другое. Они никогда не останавливались надолго там, где были дома.
у них не было ни жены, ни цыпочки, ни дома, ни приятеля. Вы не могли бы
подружиться с гамбуцино; они были слишком беспокойными - сегодня здесь, а
завтра ушли Бог знает куда. Они никому не рассказали о своих находках, и
ни один гамбуцино никогда не был зажиточным. Они заботились не о золоте
, а о скитаниях в поисках его по каменистой местности
, которые овладели ими и не давали им покоя; так что ни одна женщина еще не родилась
Гамбуцино может продержаться больше недели. Так поется в песне.
Это все о красивой девушке, которая изо всех сил пыталась удержать Гамбучино
любовника, чтобы он принес ей много золота. Не бойся! Он ушел,
и она больше никогда его не видела.

“Что с ней стало?” - выдохнула она.

“Песня не рассказывает. Немного поплакала, осмелюсь сказать. Они были молодцами.:
целуются и уходят. Но это поиск чего-то ... чего-то такого...
Иногда мне кажется, что я сам в некотором роде Гамбучино ”.

“Тогда ни одна женщина не сможет удержать тебя”, - начала она бесстыдным голосом, который
внезапно дрогнул перед концом.

“Не дольше недели”, - пошутил он, задев самые струны ее сердца
веселой, нежной ноткой своего смеха. “и все же я люблю их всех.
Все, что угодно для подходящей женщины. В какие передряги они меня втягивали,
и из каких передряг они меня вытаскивали! Я люблю их с первого взгляда. Я уже
влюбился в вас, мисс... Вас зовут Бесси, не так ли?

Она немного отступила назад и с дрожащим смехом спросила::

“Вы еще не видели моего лица”.

Он нагнулся, галантно. “Немного бледным: он подходит какой-то. Но вы
тонкая фигура девушки, Мисс Бесси”.

Она вся была в трепет. Никто никогда так много говорил с ней раньше.

Его тон изменился. “Я ведь уже середнячок голоден. Не было
завтрак в день. Не могла бы ты раздобыть для меня немного хлеба из того чая,
или...

Она уже ушла. Он как раз собирался попросить ее позволить ему
зайти в дом. Неважно. Сгодилось бы любое место. Дьявольски заманчиво! Что бы подумал
его приятель?

“Я просил тебя не как попрошайка”, - шутливо сказал он, беря кусок
хлеба с маслом с тарелки, которую она держала перед ним. “Я попросил как
друг. Мой папа богат, ты же знаешь”.

“Он морит себя голодом ради тебя”.

“И я изголодался по его прихоти”, - сказал он, беря еще кусочек.

“Все, что у него есть в мире, - это для тебя”, - взмолилась она.

“ Да, если я приду сюда и буду сидеть на нем, как проклятая жаба в норе. Спасибо;
а как насчет лопаты, а? Он всегда был странный способ показать его
любовь”.

“Я мог бы привести его в неделю”, - предположила она робко.

Он был слишком голоден, чтобы ответить ей; и, покорно держа тарелку в его руке
, она начала что-то шептать ему быстрым, задыхающимся голосом.
Он слушал, пораженный, поедая все медленнее и медленнее, пока, наконец, его челюсти не разжались.
остановился совсем. “ Это его игра, не так ли? ” спросил он, повысив тон.
в нем звучало язвительное презрение. Неуправляемое движение его руки, и тарелка
вылетела из ее пальцев. Он разразился яростным проклятием.

Она отпрянула от него, упершись рукой в стену.

“Нет!” - бушевал он. “Он ожидает! Ожидает _ меня_ - за свои паршивые деньги!...
Кому нужен его дом? Сумасшедший - только не он! Ты так не думаешь. Он хочет по-своему.
Он хотел превратить меня в жалкого клерка адвоката, а теперь хочет
сделать из меня ручного кролика в клетке. Из меня! Из меня!” Его приглушенный
злой смех напугал ее.

“Весь мир не слишком большой для меня, чтобы расправить локти, я
могу вам сказать, что ваше имя-Бесси, не говоря уже плотину гостиную в
Хатча. Жениться! Он хочет, чтобы я замуж! И не исключено, что он
выглянуло девушка тоже-тире душа моя! А знаете ли вы, Джуди, может
Я спрашиваю?”

Она сотрясала все более бесшумными сухие рыдания; но он курил и
фреттинг-слишком много, чтобы заметить ее страдания. Он прикусил большой палец с гневом на
сама идея. С грохотом поднялось окно.

“Ухмыляющийся специалист по информации”, - догматично произнес старина Хагберд.,
размеренным тоном. И Бесси показалось, что звук его голоса сводит с ума
саму ночь, чтобы обрушить безумие и катастрофу на землю. “Теперь
Я знаю, что не так с здешними людьми, моя дорогая. Ну конечно!
С этим сумасшедшим парнем, который разгуливает повсюду. Не смей иметь с ним ничего общего,
Бесси. Бесси, я говорю!”

Они стояли, словно немые. Старик завозился и пробормотал себе под нос на
окна. Внезапно он пронзительно закричал: “Бесси, я вижу тебя. Я скажу
Гарри”.

Она сделала движение, как будто собиралась убежать, но остановилась и подняла руки
к вискам. Молодой Хагберд, темный и крупный, шевельнулся не больше, чем
бронзовый мужчина. Над их головами безумная ночь хныкала и бранилась
голосом старика.

“Отошли его, моя дорогая. Он всего лишь бродяга. Чего ты хочешь, так это хорошего дома.
У этого парня нет дома. Он не такой, как Гарри. Он не может
быть Гарри. Гарри приезжает завтра. Ты слышишь? Еще один день, ” пробормотал он
более взволнованно. “ Не бойся, Гарри женится на тебе.

Его голос стал очень пронзительным и безумным на фоне равномерного глубокого вздоха волн.
волна тяжело накатывала на внешнюю поверхность дамбы.

“ Ему придется. Я заставлю его, или, если нет, ” он дал великую
клятву, - я завтра же лишу его шиллинга и оставлю все
тебе. Я так и сделаю. Для тебя. Пусть он умрет с голоду.

Окно с грохотом опустилось.

Гарри глубоко вздохнул и сделал шаг к Бесси. “ Так это
ты... девушка, - сказал он, понизив голос. Она не пошевелилась, и она
оставалась вполоборота к нему, обхватив голову ладонями
своих рук. “Честное слово!” - продолжил он с незаметной полуулыбкой на губах.
 “Я очень хочу остановиться....”

Ее локти сильно дрожали.

“ На неделю, ” закончил он без паузы.

Она закрыла лицо руками.

Он подошел совсем близко и нежно взял ее за запястья. Она почувствовала его
дыхание на своем ухе.

“ Я попал в передрягу, и именно ты должен помочь мне выбраться.
 Он пытался раскрыть ее лицо. Она сопротивлялась. Тогда он отпустил ее и
немного отступив назад, спросил: “У тебя есть деньги?” он спросил. “Мне нужно идти".
"Сейчас”.

Она быстро кивнула своей пристыженной головой, и он ждал, отвернувшись от нее.
пока она, дрожа всем телом и склонив шею, пыталась нащупать
карман своего платья.

“ Вот оно! ” прошептала она. “ О, уходи! уходи ради Бога! Если бы у меня было больше... больше... я бы все это отдала, чтобы забыть... чтобы заставить тебя забыть.""О, уходи!" - прошептала она.""О, уходи!"
"Уходи, ради Бога!”

Он протянул руку. “Не бойтесь! Я никого из вас не забыл
в целом мире. Некоторые давали мне больше, чем деньги, но теперь я нищий, и
вам, женщинам, всегда приходилось вытаскивать меня из передряг ”.

Он с важным видом подошел к окну гостиной и в тусклом свете, просачивающемся
сквозь жалюзи, посмотрел на монету, лежащую у него на ладони. Это был
полсоверен. Он сунул его в карман. Она немного постояла на
с одной стороны, с опущенной головой, как будто раненая; с повисшими руками
пассивно по бокам, как будто мертвая.

“Ты не можешь купить меня, ” сказал он, “ и ты не можешь выкупить себя”.

Он слегка постучал по своей шляпе, и в следующее мгновение она почувствовала, как
ее поднимает в сильных объятиях его рук. Ее ноги оторвались от земли
; голова откинулась назад; он осыпал поцелуями ее лицо с безмолвным
и всепоглощающим пылом, словно спешил добраться до самой ее души. Он
целовал ее бледные щеки, твердый лоб, тяжелые веки, увядшие
губы; и мерные удары и вздохи набегающего прилива сопровождали
обволакивающая сила его рук, ошеломляющая мощь его ласк.
Это было так, как если бы море, разрушив стену, защищавшую все дома в городе
, обрушило волну ей на голову. Он прошел дальше; она, шатаясь,
наоборот, с ее плечи к стене, измученный, как будто она
застряли там после шторма и кораблекрушения.

Через некоторое время она открыла глаза; и, прислушиваясь к твердым, неторопливым
шагам, удаляющимся со своей победой, начала собирать юбки,
все время глядя перед собой. Внезапно она выскочила через открытые
ворота на темную и пустынную улицу.

“ Остановись! ” крикнула она. “ Не уходи!

И, прислушиваясь, внимательно наклонив голову, она не могла сказать,
было ли это биение волн или его роковая поступь, которая, казалось,
безжалостно отдавалась в ее сердце. Вскоре каждый звук стал тише, как будто
она медленно превращалась в камень. Страх перед этой ужасной тишиной
охватил ее - хуже, чем страх смерти. Она призвала ее Эббинг
сила в последней инстанции:

“Гарри!”

Даже не умирают эхо шагов. Ничего. Грохот
прибоя, голос самого беспокойного моря, казалось, прекратился. Раздался
ни звука, ни шепота жизни, как будто она была одна и заблудилась в
той каменистой стране, о которой она слышала, где безумцы отправляются на поиски
золота и отвергают находку.

Капитан Хагберд, находясь в своем темном доме, был начеку. Окно
распахнулось; и в тишине каменистой местности голос заговорил над
ее головой, высоко в черном воздухе - голос безумия, лжи и
отчаяния - голос неугасимой надежды. “Он уже ушел - этот
сотрудник отдела информации? Ты слышала о нем, моя дорогая?”

Она разрыдалась. “Нет! нет! нет! Я его больше не слышу, ” сказала она.
всхлипнула. Он начал торжествующе хихикать. “ Ты его отпугнула.
Хорошая девочка. Теперь у нас все будет в порядке. Не будь нетерпеливой, моя дорогая. Еще один день.
В другом доме старой Carvil, валяться царственно в своем кресле, с
глобус лампа горит его сторону по столу, заорал на нее, в
дьявольский голос: “Бесси! Бесси! ты, Бесси!
Наконец она услышала его и, словно побежденная судьбой, начала ковылять.
молча вернулась в свой душный маленький адский коттедж. У него нет
калитки, ни потрясающая надпись утратил надежду--ей не понять, где она согрешила.Капитан Хайдберд постепенно работал сам в состоянии шумно
счастья там. -“Иди! Молчать!” она повернулась к нему со слезами на глазах, с порога ниже.
Он восстал против ее авторитета в своей великой радости, что избавился на
последнее, что “что-то не так”. Это было так, как если бы все безумие надежды
мира вырвалось наружу, чтобы вселить ужас в ее сердце, голосом
этого старика, кричащего о своей вере в вечный завтрашний день.