Таинство в лесу

18+

           Ничего подобного у этих людей не бывало. И случившаяся история их растормошила. Одни крайне удивились, другие просто не могли понять человека. Как так – не прийти на похороны матери, тем более, что жил сын в этом же городе, хоть и на другом его конце. Однако, были и такие, что осторожно предполагали: «Мы же не знаем всю кухню их отношений, какая кошка между ними пробежала». На это им резонно отвечали: «Ну, мать есть мать, тем более похороны, в такой момент надо всё забыть».
          Однако, Владимир, похоже что-то не забыл и не простил. Соседи известили его через друзей, нашли даже в интернете его страничку в одноклассниках и фейсбуке, уведомили и там, но Владимир на похороны явиться так и не соизволил. Ну, Бог ему судья, – вынес в конце концов общее решение суд людской, и уже на следующий день все дружно забыли про него.
          Не могла ничего понять и Светлана, дочь Дарьи и сестра Владимира, прилетевшая из Финляндии. Прилетела она одна, без мужа и детей, и вела себя крайне тихо, хотя соседей, организовавших похороны, одарила по царски, не обидев никого. Не была она в России уже лет двадцать, выскочив сразу после школьной скамьи за финского моряка, и видно было, что диву даётся и людям своей бывшей Родины, и её порядкам.
           Связь с братом Светлана потеряла давно, лет десять назад, в жизненной суете. Причины этому были разные страны, разные уклады жизни, интересы. Знал только Владимир, что муж Светланин успешно занимается рыболовным бизнесом, настолько успешно, что она с ним объездила весь мир, что у них двое детей, мальчик и девочка, заканчивают школу. Словом, Светке повезло. Помнил он её бойкой девчонкой, морочащей головы парням. И как-то всё случайно и быстро получилось у неё: поехала с подругой на выходные посмотреть город-герой Новороссийск, да и зацепила там неожиданно своего морячка. Что скажешь – судьба!
            Теперь это была тридцативосьмилетняя дама с довольно приятным лицом и в меру сбитым телом. Довольно спокойная, и видно было, по взгляду и словам, что при уме. От девичей бойкости не осталось и следа. Очевидно, и в доме у себя она играла если не первую, то и не последнюю роль.

          На следующий день после похорон, Светлана, не долго думая, решила навестить брата. День был воскресный, и вероятность захватить Владимира дома представлялась довольно высокой. По адресу, данному ей соседкой, она вызвала такси, и через пол часа высадилась возле обшарпанного подъезда безымянной пятиэтажки.
Двери нужного ей подъезда были заблокированы, однако, здесь ей повезло: какой-то мужчина как раз выходил, и она, как своя, проскользнула в ещё не закрывшуюся щель.
          Искомая квартира оказалась на пятом этаже, и ей повезло ещё раз: Владимир оказался дома, ей не пришлось долго звонить – дверь ей открыли сразу.
          Перед ней стоял совершенно незнакомый мужчина, чуть младше её, и явно не ждавший её визита. Однако мужчина узнал сестру, обрадовался искренно, воскликнув «Ой, Светик!», они обнялись и поцеловались.
          Автоматически Светлана анализировала поведение брата, ведь фактически она почти не знала этого человека. Пока он помогал сестре раздеться, проводил на диван, да быстро убирал со стола книги и тетради, она обмётывала глазом его холостяцкое жилище. Оно было более чем скромно: Стол, тумбочка с телевизором, поверху которого ещё покоился и ноутбук, да небольшая спальня с кроватью, в которую, любопытствуя, заглянула Светлана. Однако – не было беспорядка. Чистенько, скромненько, и уютно.
          Пока Владимир засуетился, звеня посудой на кухне, Светлана, как бывалый сыщик, быстро осмотрела обе комнаты, и втянув воздух, проанализировала запах. Естественно, её интересовали женщины. Да, они были, причём недавно. Духи, не очень дорогие, кровать двухспалка, помада на тумбочке... И когда Володя явился с подносом и сервировал стол, на правах сестры спросила просто: «Ты живёшь один?». «Да, один», – не жеманясь, отвечал брат. Однако, более ничего не добавлял, и Света решила пока не трогать эту тему.
Затем они выпили хорошего кагора, и Света отметила про себя: «женское вино!», начали, как водится у русских, вспоминать былое, особенно их детские проказы, потом перешли на её финскую жизнь, на её детей, как она их учит русскому, на её замечательного во многих отношениях мужа.
          Вдруг Света заметила, что говорит в основном она, он только задаёт вопросы. Вино слегка заметелило её мозги, одновременно выявив эту суть. И она, резко затормозив, спросила его в лоб: «Что у тебя с предками? Что между вами произошло? Ты мне можешь это рассказать?»
          Владимир вдруг положил свои руки на её. и Света неожиданно увидела на его глазах слёзы. «Сестричка, – сказал он, – я – великий грешник. Я материл свою мать последними словами. Даже отцу это не досталось. И только потому, что его парализовало. Света, после той гадости, какой он испачкал меня, я три года такую же гадость выносил из-под него. А от матери за её слова, я просто ушёл. Она перестала для меня быть».
           Света сидела ошеломлённая. Для неё это был гром среди ясного неба. Она вдруг осознала, что её берегли, никто ничего ей никогда не сообщал. По началу ей действительно было очень тяжело морально в чужой стране, и это дома понимали.
           Наконец она собралась: «Но мне ты можешь, как сестре, сказать что-то». «То, что я тебе мог, я сказал, – как отсёк, проговорил Владимир. – Для меня в прошлом осталась только ты. Про них я забыл. Можешь продавать их квартиру, забирать деньги. Мне не нужно от них ничего».
           Всё это было проговорено безоговорочным тоном, и Светлана решила более не теребить брата. Придёт время, сам расскажет всё. Опыт жизни об этом говорил.
           Уже одеваясь, она спросила: «Ты не был женат? Детей у тебя нет?» И получил на оба вопроса два «Нет».
Наконец, напоследок, она заявила, тоже безоговорочным тоном:   
          «Квартиру я через пол года продам, но деньги разделим пополам».

           Светлана ушла, а Владимир, убрав со стола., тут же лёг, крайне взбудораженный этой встречей. Был поздний вечер, и он, зная свою впечатлительность, предвидел, что не уснёт всю ночь. Что мог брат сказать сестре? Что отец оболгал его, облив немыслимой грязью, а потом мать, облила грязью ещё большей и его и Светлану? Омерзительно это было вспоминать, и ещё омерзительнее поведать всё сестре.
            И невольно время попятилось назад. Отец всегда недолюбливал его, в отличии от Светланки – это была доченька-любимица. Хотя, Владимир, как сын к отцу, всегда  тянулся. И когда сын услышал первую мерзость от пьяного отца, то сначала не понял, а потом не поверил. Отец сказал сыну тоном, не допускающим сомнений: «Ты трахаешь Игорька, или он тебя, или вы по очереди е… друг друга?»
           Сын буквально впал в ступор. Ему было 15 лет, и он знал о таких вещах. А речь шла о его школьном друге Игоре, пухлом и смазливом парне. Надо заметить, девчонки уже косились на Игорька – как и он на них.
            В один миг Володю убили. Не стало наивного мечтателя, читавшего запоем Лондона и Грина, стал обозлённый волчонок, которого начали травить. «С чего ты взял?» – только и смог он выдавить из себя. «О, я давно слежу за вами! – хитро прищурился отец. – Девчонок у вас нет, сидите с Игорем вдвоём в твоей спальне». «Мы делаем уроки, – говорил правду сын, – или пересказываем фантастику, мы очень любим её. Да мы и не закрываемся никогда», – не оправдываясь, объяснял Володя. Отец продолжал пьяно смеяться. И тогда Владимир вдруг переступил непререкаемую прежде для него черту. «Ну ты и дурак», – сказал он просто, и пошёл прочь от удивлённого отца.
            Черта была пройдена ими обоими, и в очередную пьянку отец ему выдал ещё одну мерзость: «Ты знаешь, что не мой сын? Ты – вы****ок. Мы не жили с матерью два года, а когда сошлись, она была на сносях. Можешь спросить её об этом». «Ну ты и урод», – сказал ему Володя, и плюнув под ноги, опять пошёл прочь. Он уже твёрдо решил после школы уходить из дома. Пойдёт на стройку, снимет квартиру, а там и армия недалеко. К тому же вслед за отцом и мать стала прикладываться к стакану.
           Что может быть хуже презрения к родителям? Когда по всем законам естества и морали их дети должны почитать и любить более всего. Но только одно исключение бывает: когда родители сами убивают эту любовь и уважение.
           Однако, жизнь повернула всё по-своему. Едва Владимир окончил школу, как отца от пьянки парализовало, а мать попала в реанимацию с инфарктом. Володе пришлось-таки идти на стройку учеником каменщика, одновременно ухаживая за отцом. Три года он выносил из-под него, отбросив всё былое, мыл, лечил, кормил из ложечки. Поганый язык у попаши отнялся, и слава Богу, Володя больше ничего не слышал от него. Мать при этом лежала, охала, ей всё казалось, она вот-вот умрёт. К мужу она почти не подходила.
Через три года пришло и её время дать оплеуху своему сыну. В тот же вечер, после похорон и поминок, в хорошем подпитии, хитро сощурившись, как её муж, она сказала своему сыну: «Я знаю, почему Светка сбежала от нас – ты трахал её!» «Как?!, – опять ничего не понял Владимир. – Она же моя сестра!» «Ну, я не видела, – согласилась мать. – А отчего она сбежала так внезапно, аж в Финляндию!» «Ты – мерзкая и лживая тварь», – ответил ей сын.
Сначала у него потекли слёзы, а потом отчаяние придало решимость и спокойствие. Он схватил спортивную сумку, и стал бросать в неё первоочередные вещи.
           «Ты куда, сынок?» – мать вдруг переменила тон.
          «Я ухожу от тебя», – спокойно ответил сын.
          «Ты бросаешь меня, такую больную»
«Пошла на… ! – заорал вдруг он. – Я не хочу ничего знать. Я не хочу знать тебя, и этого… отца! Я хочу всё про вас забыть!»
           И уже уходя, он бросил ей: «Света сбежала от отца. Он приставал к ней, ещё с четырнадцати лет».

           На следующий день Владимир поехал в лес. Лес был великий утешитель, и советчик, одним словом друг истинный, ибо имел неоценимое свойство – молча говорить. Сначала лес участливо выслушивал все его неприкаянные мысли, а затем деревья, шелестя листьями, сочувствовали ему, ветер, гудя в их кронах, подсказывал ему путёвые решения проблем. Владимир сюда приезжал не погостить, да набрать грибов и ягод. Он приезжал как к себе, никогда никуда не спешил, и если опаздывал на последнюю электричку, то это было ему только в радость – оставался на ночь, блаженствуя возле костра.
            В шесть утра он позвонил Захарычу, бригадиру, и попросился на отгул на пару дней, благо у него их было уже на целый месяц, и в семь поехал на электричку.
          Владимир был настолько взбудоражен вчерашней встречей, что его просто физически, до боли потянуло в лес. Он знал, надо всё вновь переговорить, переиграть вместе с лесом, иначе разговор этот от него долго не уйдёт.
          В утренней электричке народа почти не было, и он, не отвлекаясь, начал уже здесь вспоминать и размышлять. По характеру Владимир был семейный человек. Но сколько раз он пытался создать свою семью! Ведь были хорошие, и даже очень хорошие женщины, девушки, некоторые с детьми, и это его не смущало. Но всегда что-то мешало, либо срывалось, шло не так вначале, либо в конце.. Почему? Одни уходили от него, от других он уходил сам.С Нинкой он даже прожил три года, и всё же ушёл – она не хотела иметь детей. И Владимир отлично знал причину, он давно это выявил в себе. Он всегда пытался найти причину прежде всего в себе – он был пустой. Он ни разу никого не полюбил. Очевидно, такова была природа его. Он не способен был на это.
            Владимир шёл далее в анализе своём: вся закладка была дома. Родители не любили друг друга. И более того, не уважали друг друга никогда. И они, их дети, видели эту нелюбовь изнутри. Отец бухал и трахал почти в открытую весь район вокруг, мать стала тоже пить и изменять ему. По бесконечным ссорам было видно, что они уже ненавидят друг друга – и всё это било по психике детей.
            К 35 годам Владимир устал искать свою любовь, зачем – ведь он пустой. С удивлением он смотрел на супружескую жизнь своих друзей – все они были женаты, почти все имели детей, но в душе просто не верил в их любовь.

           Сойдя на своём любимом полустанке, Владимир сразу же нырнул в лес, его объяло сумраком и мудрой тишиной, знакомая тропинка приветствовала его, и повела в чащобы, какие он здесь знал. Было короткое бабье лето, воздух стоял без ветерка, как парное молоко, кое-где на ветках висели паутинки. Ни грибы, ни кизил сегодня Владимира не интересовали. Ему надо было определиться – что делать? И он очень надеялся на лес, что тот подскажет, даст какой-то знак, наведёт на мысль, а может мистически что-то поведает ему.
           Он перешёл небольшую горную речку вброд. Исток её (он знал) был выше в горах, из студёного родника, но вода её под сентябрьским солнцем хорошо прогрелась, и он с удовольствием постоял посреди реки, чувствуя, как в упругом потоке её маленькие рыбки с любопытством щекочут ему ноги.
           Теперь тропа пошла в горы, но уже на той стороне реки. Давно он ходил по этой тропе. Шла она до самого родника, а потом далее, через хребет.
          Место было глухое. Горные посёлки отсюда были далеко, туристы тоже редко заходили сюда, тропу поддерживали звери. Не раз во влажных местах Владимир замечал то раздвоённые копыта, то широкие отпечатки волчьих лап.
          Всё более Владимир укреплялся в желании остаться здесь на ночь. Лес обязательно что-то выдаст – ему физически хотелось слышать шум реки на перекатах,шакальи песни ночью под луной. Пойдут ассоциации, мысли, чувства – в этом и будет состоять его с лесом диалог. И может подскажет Лес ответ на его неразрешимые вопросы.
           Горная тропинка, пропетляв в лесной прохладе, неожиданно выскочила на небольшую полянку, заросшую высокой травой и ежевикой, и совершенно случайно, вне гармонии его мыслей и ощущений, он увидел, что в стороне от неё, под тенью дуба, спала девушка.
          Владимир окаменел от поразившей его сцены. Этой девушки здесь просто не могло быть! Она спала на боку, подложив руку под голову. Мысли его, совсем недавние, были из одной эпохи, а эта девушка из другой. Но было и ощущение повторения картины. Как будто он эту девушку уже встречал, или желал вот так случайно встретить на своей тропе.
          Он осторожно подошёл, любуясь девушкой, и стараясь её разгадать. Нежданная незнакомка была одета по дорожному – куртка и джинсы. Рядом стояла корзинка, полная опят. Как она попала сюда – вот в чём была загадка. Никаких дорог, даже для все проходных лесовозов, здесь не было на многие километры. С электрички она тоже вряд ли пришла – слишком большое расстояние было для девичьих ног.
          Загадки остались, но более не трогали его. Что-то захватило его сильнее, чуть ли не до слёз. Он никак не мог перевести это ощущение в слова, да и не хотел. Но они сами вскоре пришли и материализовались: его поразила беззащитность её тела. Она поверила лесу абсолютно, и спала безмятежно, без оглядки. Для Леса она была истинный ребёнок, и Лес любовался ей. Но вот со сном было всё сложнее. Во сне у неё происходило что-то странное. Она летела навстречу кому-то, она предчувствовала что-то. С ней обязательно должна была странная история произойти. Лицо её отображало этот сон: веки её вибрировали, щёки и губы пытались что-то вообразить. Она наивно верила и знала про что-то, ведомое только ей.
           И вдруг, в этом сне, воистину волшебном, она прочувствовала его восхищённо удивлённый взгляд. Никто ещё в жизни так на неё не смотрел!
           Девушка открыла глаза, и не удивилась: во сне она прилетела, куда и должна была прилететь: чуть ли не в объятия к нему.    
          «Привет», – сказала она чуть слышно, и улыбнулась, как другу искреннему. «Привет», – ответил он, и подал ей руку, приглашая встать. Он понял, что начиналась ошеломительная игра – ему наконец-то дали шанс.
          Девушка приняла его руку, и встала рядом с ним. Он бегло, но жадно осмотрел её. Это была его находка, именно он её нашёл. На полголовы ниже его, с крепко сбитым, не худым, но и не полным телом. Лицо обыкновенное, тридцатилетнее, без ярких черт, но и не блеклое, живое.
          «Володя», «Ира» – они сразу же обозначились в именах, как некие символы и знаки. Теперь они знали, что будут пробовать эти имена на вкус. «Ты как попала сюда?» – «Я заблудилась», – наивно, по детски, отвечала Ира.

         Ира была домашней дочой. Семья культурная – папа инженер, мама врач. И что хорошо, что плохо, что можно, что нельзя, ей втолковывали с младых лет. Она и жила по этим стандартам. Но время шло, и вот ей уже двадцать, двадцать пять и эти стандарты начали срабатывать против неё. Она хотела любить и быть любимой, но только, чтобы это было по правилам и хорошо. И те, кто хотел с ней сыграть по иному – секс без брака, отношения без обязательств – были пресечены ей на корню. Однако те, кто ей подходил – ведущие под венец, бескорыстные рыцари – почему-то не шли к ней, а затем и вовсе исчезли из поля зрения её. Все они наконец женились на её подругах, девушек не столь строгих правил, а она оставалась не при чём. О, она конечно выдумывала свои романы, презирала плейбоев-проходимцев, любила (вместе с уже разведёнными подругами) слоган «все мужики – сво…», но она трепетно, а потом отчаянно ждала. А годы шли, кто-то из подруг уже повёл детей в школу, а она в вопросах любви оставалась наивна, как ребёнок. Даже ближайшие подруги, не знали, что она не целована ещё..Внешняя личина ей удавалась – все знали бойкую, компанейскую Иру, начальницу отдела, не смотря на подлость бросавших её мужиков, имевшую весёлый, оптимистический нрав.
           И вдруг кто-то пришёл. Нет, это был опять явно не он, ведь и этот шёл мимо, и опять не к ней, да и не искал её он вовсе.
Нет, он ей конечно поможет. «Как ты попала сюда?» «Мы приехали с работы, на автобусе, собирать грибы». Она назвала посёлок, и он присвистнул: «Так ты перемахнула через хребет». «Да, я и не заметила. На вершине было столько грибов, что я и не заметила ничего… А потом у меня разрядился мобильник, и я потеряла связь.И я решила идти вниз по течению реки, ведь все реки приводят куда-то».
           Вдруг Владимир увидел: девушка не играет. Девушка ничего не выдумывала, не лгала про себя. Она так устала, давно ходя по лабиринту.
           Он дал Ире мобильник. «На, позвони своим. Скажи, чтобы не беспокоились и не искали. Скажи, что идёшь со мной на электричку».
           Он нежно обнял её взглядом. Тело её было плотно, как будто вышло из земли. И эта плоть была сродни лесу, и его деревьям. На миг ему по-зверски хотелось коснуться её тела, губами губы взять. Едва сдержав себя, он чуть не застонал. Он только за руку взял её, посмев сказать: «Теперь пошли».
           И это прикосновение его, и воля означили для неё: да это он! И он меня ведёт.
           Его пронзило: от него к ней, и опять пришло к нему.
           И когда ехали в электричке, знали уже истину на двоих: она ждала, а он искал. И вот она дождалась, и он наконец нашёл. И она, задремав, положила ему голову на плечо. Это было так просто – столько раз она мысленно проигрывала это.
           И когда вошли к нему в квартиру, Ира подумала: «Вот оно, царствие моё!»
          И когда пришла к нему из душа – знала про всё, и будто вспоминала.
          И когда он проснулся утром, а она спала, он наслаждался неописуемой картиной сна, опять отражаемой на её лице. Ей снилось, будто она была девочкой в лесу. Этот лес был ей незнаком, но она доверилась ему. И за это лес её любил. Тропинка вела её в глубины, «Сейчас выйдет зверь, – думала она. – Но зверь не успеет ничего, ибо явится он. Это будет мужчина. Как удивительно и веско это слово. И он обязательно меня спасёт. Ибо по закону любви всё так и должно произойти».