Восхождение

      На горнолыжный курорт мы приехали  летом.  Мои падчерицы возжелали  посетить недавно там построенный модный аквапарк с дискотекой. Вот мы и прикатили в Буковель не в сезон.
     Падчерицы развлекались по собственной программе, а мы с Натальей как-то после обеда отправились часик-другой погулять на природе. Выйдя из гостиницы, я взглянул на горы. Словно палатка из выцветшего желто-зеленого брезента, выше других подымалась похожая на трапецию Довбушанка. До нее, казалось, рукой подать.      
       - Давай попробуем к ней?
    Мы вышли из поселка и у охранника на придорожной автостоянке поинтересовались, как лучше добраться до Довбушанки. Разговаривал  я с ним  на украинском, который  у меня  не хуже, чем у большинства  украинцев. Наталья и, вообще, львовянка. Поэтому охранник, явно  уроженец здешних мест, вряд ли заподозрил во мне москаля.
        - Идите дальше по этой дороге,  вправо  пойдет тропа в гору, перевалите через нее, спуститесь - будет долина, от которой  -  тропа на Довбушанку. Правда, за сегодня вы вряд ли обернетесь, - честно предупредил он.
        Но мы пошли. Перевалили через гору и стали спускаться по тропе. На ее влажной после дождя  поверхности  двузубцами  глубоко отпечатались коровьи ратыци, то есть копыта.  Вышли на залитый водой  - дождевой и родниковой -  луг на склоне. По лугу бродило стадо поджарых черных коров. А  с нами была годовалая лабрадориха. Хозяйкой ее  считалась  старшая падчерица,  но Наталья имела к собачке большой сантимент и с удовольствием всюду брала  с собой. Падчерица назвала лабрадорку Арией, но не потому, что лай ее   был настолько музыкален, а оттого, что так звали героиню сериала "Игра престолов". Увидев в первый раз в жизни коров, причем, таких же черных, как она сама,  Ария обалдела от огромных то ли врагов, то ли родственников,  и   принялась носиться по залитому водой лугу, с лаем подскакивая к ним.   Коровы отмахивались от нее рогами.  Мысленно перефразировав изречение "Любишь женщину, любишь и ее детей"  в  "Любишь женщину, любишь и ее собаку", я стал  гонятся за Арией меж  взбудораженных, взбрыкивающих коров. В конце концов,  удалось ее поймать. С собакой на руках, порой по середину голени в воде,  распугивая заступавших тропу  рогатых чудищ, я   во главе нашего небольшого отряда  продолжил путь вниз. Вскоре подвиг "Сражение с черными коровами" остался позади  и мы оказались  в небольшой уютной  долине. В ней заготавливали сено, но под вечер  она была пуста, словно покинутый рабочими цех. Напившись воды из бившего из-под склона источника, мы улеглись на сено и ... я с часок поспал.
          - Ну что, домой? - проснувшись, сказал я Наталье.
          -  Давай  еще подымемся вон на ту горку, посмотрим  с нее на Довбушанку и выпьем наш коньячок, - вкрадчиво предложила Наталья. Я не перечил, ведь было еще совсем светло.  На спине у меня болтался рюкзачок, а в нем пластиковая бутылка из-под воды да  два бутерброда. Воду мы уже выпили, но я не стал пополнять  запас  из источника, решив  это сделать  на обратном пути. Мы поднялись на горку, сели на поваленное дерево,  посмотрели на Довбушанку, по очереди выпили, наливая его в нашу  единственную  кружку,  коньяк из маленькой бутылочки, поцеловались, снова посмотрели на  желто-зеленую Довбушанку в лучах предзакатного солнца...
      -  Мы еще  успеем  сегодня на нее подняться, тут совсем близко! - полувыговорила-полупропела Наталья сладким голосом сирены. У меня не было под рукой воска, чтобы залепить себе уши. Не было и веревки, чтоб, как Одиссея к мачте, привязать себя к стволу дерева.  Мы продолжили прерванный коньяком и поцелуем  подъем. Через час-другой  свернули  влево к Довбушанке. По дороге  на развилках тропы я  складывал из веток знаки, чтобы, как Мальчик-с-Пальчик по камушкам, отыскать обратный путь. "На что надеялся, не поможет, чего боялся, не повредит", - собственно, я и тогда знал это буддистское изречение.
Тропа  пошла по склону под высокими соснами. Под ногами теперь была не трава, а камни  - хорошо, что  в  большинстве своем плоские - синеватые и   гладкие, точно окаменевшие рыбьи головы.
      На перешеек, ведущий прямо к Довбушанке, мы попали  уже затемно. Перед нами на фоне более светлого неба чернела гора, а над головой светили синие, как Натальины глаза, звезды.  Пошли к горе. Перешеек был  узкий, словно мостик над горной речкой, но через  некоторое время он слегка раздался в стороны, образовав  площадку шириной метра в два. На ней  решили заночевать. Из гостиницы я вышел в одной рубашке, к счастью, с длинными рукавами. В рюкзак на случай дождя сунул болоньевую ветровку. Наталья была одета ненамного теплее. Стояло лето, но мы уже находились  на высоте в полтора километра, что означало снижение температуры  по сравнению с долиной градусов на десять.  Словно у Робинзона, ни спичек, ни зажигалки, чтоб развести костер,  у нас не было. Зато был прихваченный для сбора грибов кухонный нож. Я чуть спустился к стоявшим на  склоне высоким, хмурым в ночной темноте  елям  и, пятная ладони клейкой смолой, надрезал и обломал  нижние ветки. Мы расстелили лапник на  площадке, растянулись сверху, поужинали поделенными на троих двумя бутербродами и, прижавшись друг к другу, заснули.  Собака сначала лежала между нами, но ночью куда-то отлучалась и потом спала под боком  то у меня, то у Натальи.
        На туманном рассвете   мы проснулись от холода и, чтобы согреться, поспешили двинуться  дальше. Дошли до конца перешейка и стали   навстречу разгорающемуся   в небе над горой   солнечному зареву  подыматься   по тропе  сквозь спутанные, как овечья шерсть, заросли горной сосны - жерепа.  Заросли эти были низкие -  то по колено, то по пояс, но  все время приходилось перешагивать или перелезать через свивающиеся в кольца, ползущие  вдоль земли, как змеи,  тонкие  стволы. А то и валиться  на их  упругие сплетения, зацепившись стопой за  горизонтальный то ли ствол, то ли корень. Словом, этот жереп был как многошейная  лернейская гидра, с которой бился Геракл.  Зато, перелезая через очередное препятствие,  я, словно голубой бриллиант,  увидел на земле наполовину полную маленькую пластиковую бутылку с водой. Видно, потерял кто-то  из  недавно пробиравшихся  по тропе.  Воды мы не пили со вчерашнего вечера, с долины с источником, поэтому ни брезгливость, ни гигиена не помешали нам, поделив на троих, выпить драгоценную влагу.  Мне жаль тех, кто ни разу в  жизни не испытал настоящей жажды.  Конечно, не стоит  мучить себя специально,  да у вас и не получится - больше, чем пару часов не вытерпите, напьетесь,  но утоление, поверьте,   с невиданной щедростью искупает перенесенные муки. Впрочем, воды было совсем мало и нас еще раз в этот день ждало утоление настоящей жажды.  Долго ли, коротко ли шла тропа по жерепу - казалось, что очень долго - кончился и он. Подвиг "Подъем сквозь змеиные заросли" остался в прошлом.
      Тропа  тоже кончилась, вверх шел  склон, словно дракон - чешуей,  сплошь усыпанный камнями, по-местному - греготами. Некоторые были размером в человеческий рост.  В названии этих камней ворочался тот же корень, что в русском "грохотать".  Но пока  они  вели себя тихо.  Стало понятно,  отчего   гора из долины казалась желто-зеленой - на зеленоватых камнях вились узоры желтого лишайника.  А я-то думал, что это пожелтевшая на солнце трава.               
   Самым быстрым   вариантом подъема  оказалось перепрыгивание с камня на камень. Арию опять, как ребенка,  пришлось взять на руки - не везде она могла перепрыгнуть, а, пробираясь сама между камней, не везде могла перелезть через каменные преграды. Наше передвижение походило на детскую игру "в классики", когда на асфальте мелом чертится квадрат из девяти клеток - десятая, зачетная, сверху квадрата - и надо  перепрыгивать с клетки на клетку на разные расстояния и в разных направлениях.  Отличие разве в том, что в "классиках" рискуешь ободрать об асфальт голые коленки, а тут - сломать ноги или расшибить о камни голову.   Назову этот подвиг  "Переход через Симплегады": хотя в греческом мифе камни сталкивались друг с другом, а тут вроде стояли на месте, зато в любой момент могли выскользнуть из-под ног. Да и само название камней предупреждало об их подвижности. Но удача пока была с нами, и вот мы уже на десятой клетке - вершине Довбушанки.
     Вокруг нас и над нами  - синий воздушный простор, называемый в просторечье небо, в который уже поднялась со дна ночи  и задрожала   краями  круглая золотая рыба камбала  - утреннее солнце. Чуть отдохнув, по верхней палочке трапеции - гребню горы, что под небольшим уклоном шел вниз - мы зашагали дальше в окружении всё того же  называемого в просторечье небом  и сшитого  легким  ветерком  воздушного  пространства. Глоток синего неба -  тот алкоголь, от которого никогда не бывает похмелья.
        Наталья чуть отстала.  Дойдя до дальнего  края горы, я,  словно выпав из неба,  сел на камень и,  поджидая Наталью, глядел на открывшуюся с трех сторон горную страну - на ее  утренние, пока еще синие, как море,   волнистые просторы.
      А в это время  справа, по крутому склону, прямо  ко мне   бодро поднимался спортивного вида парень: в обтягивающем трико, радужных солнечных очках и с двумя альпинистскими палочками, которыми  он попеременно  упирался в промежутки между камнями. Парень был явно доволен собой, покорителем труднодоступной горной вершины в 1750 метров высотой.  Перевалив за край склона и подняв на меня глаза, он  почти сумел скрыть разочарование  от того, что вершину уже  покорил кто-то, гораздо менее спортивного вида, чем он сам.  Еще сильнее поколебал его задор вид окутанной небесным сиянием и спускавшейся к нам по гребню Натальи. Тем более, что рюкзачок у нее за спиной стал довольно объемным: солнце уже начало  припекать и, оставшись в майке, она затолкала в него свою верхнюю одежду.   (Рюкзак она отобрала у меня еще на камнях, когда я взял Арию на руки, а потом не отдала, сказав, что ей так удобнее).  Да, парень понял, что это не горная богиня, а совершившая восхождение с рюкзаком за плечами земная женщина. Следом за парнем к нам поднялся его товарищ. Оказалось, что они из хорошо знакомого Наталье Косива - небольшого городка в Карпатах в восьмидесяти километрах от Буковеля  (или  из Косова, но я употребил украинский вариант названия, чтобы не путать со знаменитым сербским  краем).  Каждое лето неразлучные, словно древнегреческие Орест и Пилад, друзья  путешествовали по горам, забираясь на  встречные вершины.  За склоном, по которому  они поднялись на Довбушанку, начиналась идущая вниз  тропа - в речную долину, где приятели поставили палатку. По этому пути мы и решили  начать  спуск, а парни пообещали, что  догонят нас  и покажут короткую  дорогу на Буковель.
      Известно, что спускаться с горы труднее, чем в гору подниматься,  тем более, что в руках у нас  теперь были  холщовые  сумки с грибами - Наталья насобирала их в лесу по сторонам тропы и, чтобы не подавить грибы  до первичной обработки, мы не стали складывать их в рюкзак. От резвого спуска по крутой тропе сильно уставали  топающие по твердой почве  ноги, но жажда гнала нас вперед. Жевание грибов с целью добыть из них  влагу почти не помогало. Но час-другой - и вот мы уже на камнях у прозрачной  речки, наслаждаясь утолением жажды, словно первым любовным соитием. После столь острых ощущений понадобился отдых и мы улеглись на берегу неподалеку от палатки косовских парней.  Через какой-нибудь час-другой — мы уже успели перебрать грибы и сложить их в рюкзак - появились ее хозяева. Тот, который первым взобрался на Довбушанку -  звали его Ярослав - сказал, что нам надо немного подняться вверх по речке, то есть в противоположную от Буковеля сторону, там на хребет  пойдет тропа, а влево по  хребту будет дорога  на Буковель.  Мы поблагодарили наших новых знакомых, попрощались с ними и зашагали  вдоль речки, без устали журчавшей  свою авангардную мелодию. Скоро увидели идущую вверх широкую тропу. Осталось только выйти  по ней на хребет.  Тропа поднялась на хребет, но совсем не собиралась сворачивать влево -  дороги туда не было. Я решил  идти по тропе дальше, думая, что поворот на Буковель обязательно будет, просто не так скоро, как объяснил Ярослав.  Возможно, думал я, мы выйдем на тропку, по которой  поднялись  вчера на  перевал, за которым наткнулись на коров. Но тропа все шла и шла по хребту  в противоположную от Буковеля сторону без всяких боковых ответвлений. Вскоре ее, как колонны разрушенного храма,  стали перегораживать упавшие  деревья, через которые приходилось перебираться. А дальше мы вышли к разрыву в хребте. Чтобы продолжить движение по нему, надо было спуститься по крутому склону и взобраться по такому же противоположному. Я заставил Наталью спустится, но перед подъемом она подняла бунт, словно на сбившемся с курса  корабле аргонавтов. Собственно, и у меня уже не было сил продолжать движение  по пересеченной местности. Поэтому я сделал вид, что нехотя подчиняюсь требованиям взбунтовавшейся команды.   На древнегреческого Геракла периодически находило  безумие и он совершал жуткие поступки, вплоть до убийства собственных детей.  Вот и мое упрямство - поход  по заброшенной  тропе - можно сравнить с временным  умопомешательством.   Но Наталья   в очередной раз - нежно и хитро - сумела меня   вылечить.
      Вскарабкавшись обратно, мы сели передохнуть.  Спускаться к речке, а потом снова неизбежно подниматься в гору нам не хотелось. Наталья сумела дозвониться своим друзьям  во Львов. (Думаю, вы догадываетесь, что в горах не везде берет телефон. К навигатору  же  через  интернет  телефон подключаться не желал, да и вряд ли от навигатора в нашей ситуации было бы много проку). Друзья  пообещали связаться со  спасательной службой Буковеля и попробовать узнать у них дорогу.  Вскоре друзья позвонили и сказали, что спасатели ничего посоветовать  не могут, кроме как вернуться к речке.  Еще раньше Наталья дозвонилась до своих дочек и сообщила, что мы заблудились по дороге с Довбушанки,  но уже двигаемся в сторону гостиницы.  Как выяснилось позже, старшая, владелица Арии, не поверила и в ужасе решила, что мы потеряли собаку и теперь разыскиваем ее по горам, поэтому и не возвращаемся, а ей просто не в силах сказать жестокую правду.
       К  речке все-таки пришлось спустится. Уже в первых  сумерках мы добрались до шатра косовцев. Ярослав, словно древний оракул, застыл в раздумье. Ему, без сомнения,  в лом было  помогать нам в обустройстве  места для ночлега.  Рядом стояла пустая колыба, то есть  бревенчатая избушка без окон — временное пристанище  для пастухов и лесорубов, но перед использованием она нуждалась в серьезной уборке. Да и ужином нас, если бы мы остались,  пришлось бы накормить.
       - Хорошо, - сказал Ярослав. - Тут есть другая тропа, я вам сейчас ее покажу. Пошли!
    И он повел нас вверх по крутой тропе, которая начиналась  неподалеку от палатки. Вскоре он стал прощаться, сказав, что уж тут мы с дороги не собьемся.  Очевидная  мысль, почему же он в первый раз ничего не сказал  нам  про эту тропу, сидела у меня в голове, но я про нее помалкивал. А Ярослав, чувствуя, что не грех объясниться, совсем уже напоследок произнес: - Местные никому не говорят об этой тропе. Не  хотят, чтобы чужие ходили по ней в грибные места.
      Видимо, только под давлением обстоятельств он нарушил  данную местным страшную клятву не рассказывать никому о заветной тропе.   Надеюсь, я не выдаю его и на его голову не обрушатся  суровые кары карпатских колдунов-мольфаров.
    На следующее лето  мы с Натальей оказались в Косове, переночевали в тесном деревянном доме на склоне рядом с заброшенным - по  прозрачным историческим причинам - еврейским кладбищем,  и в воскресенье утром отправились на знаменитую Косовскую ярмарку. Пока Наталья изучала выставленные под открытым небом вешалки с одеждой, трепещущей на ветру, как флаги у здания ООН, я подошел к раскладному столику, на котором  расположились магнитики на холодильник  - сами магниты  наклеивались  на речную гальку, а   на   ее плоской   лицевой поверхности   красками  был изображен один из представителей  карпатского бестиария. Мне понравился камень со свернувшейся в кольцо, покрытой желтыми пятнышками   саламандрой .  Чтобы справиться о  цене, я поднял от прилавка глаза, и так же, как взобравшийся  на Довбушанку Ярослав поднял от желто-зеленых камней глаза и увидел меня, я увидел Ярослава. Его рукой была сделана эта роспись по гальке. Саламандра на камне с тех пор словно приросла   к  боковой поверхности холодильника в моей московской квартире.
     Но это через год, а пока  мы продолжили карабкаться по крутой тропе и уже в полной темноте, и вправду,  попали  на дорогу, идущую по гребню влево. По ней  прошли  еще восемь километров. Была она широкая, но крайне неровная. Днем тут  ездили на квадроциклах и  колеса вырыли в песке обширные ямы.  Идти по такой дороге в темноте - дело не из приятных, если не сказать  - опасное.  Но еще четверть тысячелетия тому назад  Кристоф Глюк написал оперу "Орфей и Эвридика" со счастливым концом: герои живыми выбираются из царства мертвых. Это был наш случай. А помог нам волшебный предмет - мой кнопочный телефон Нокиа.  Уже  перед  самым вчерашним выходом из гостиницы я заметил, что он почти разрядился и поставил его на зарядку - минут на пять, пока мы заканчивали сборы. Этих пяти минут хватило, чтобы его  крохотный, как у комарика в "Мухе-цокотухе", фонарик  светил нам в течение восьми километров пути. Ария, словно сгусток тьмы, кружила вокруг нас и  путалась под ногами.   
     "Тропа во мраке" стала нашим последним на тот день подвигом. Долго ли, коротко  - никуда не денешься от этой присказки - а вышли мы к самой верхней станции подъемника на голый ровный склон, под которым светился, как новогодняя елка, курортный поселок с  нашей гостиницей. Еще через полчаса  мы обнялись со встретившими нас Натальиными дочками.
      Да,  пусть главным образом наше  безрассудство и  нехитрый заговор местных, не желавших открывать чужакам дорогу в грибные места, вдохнули жизнь в эти безбашенные приключения. Но воспоминание о них - одно из самых дорогих среди всех, что я храню в душе.
Они и держат меня на плаву.
И да - это рассказ про любовь.